Птицы под кровлями (гет)

С отъезда Джорджи минуло три месяца. За это время от нее пришло два письма, где она сначала жаловалась на ужасную скуку, потом — на своих учеников, с которыми по протекции отца Эдварда стала заниматься математикой. Ханна ужасалась, как Джорджи рискнули подпустить к детям, но Клара только сочувствовала подружке: ей самой в ученики достался непростой мальчик. Он решительно не хотел заниматься, но родители почему-то решили, что ему это нужно. Сначала Клара отстирывала юбки от мела, плащ — от клея, носовой платок — от сажи, выгребала у себя из сумочки песок и более гадкие вещи, заштриховывала неприличные слова в нотах. Потом привыкла быть начеку.

Андерс снова помог. Он рассказал, что сам проделывал с нелюбимыми учителями и соседями в детстве, так что Клара теперь хотя бы знала, чего ждать (Андерс предположил, что Хорас, ее ученик, богатой фантазией не отличался). Еще он вспомнил, что его больше всего раздражало в обращении. С тех пор Клара больше не пыталась подружиться с Хорасом, заинтересовать его музыкой, развеселить, поговорить по душам. Вообще нарочно следила за тем, чтобы не улыбаться слишком часто, и за тем, чтобы не звучал слащаво голос. И уроки наконец стало проводить куда легче.

А между тем... Возможно, были виноваты веселые птицы за окном, яркое солнце и свежий ветер, и подснежники в палисаднике. Но Кларе стало все больше казаться, что и Андерс неравнодушен к ней. Она невольно запоминала каждый раз, когда он вставал очень близко, машинально брал ее за руку, поправлял ей волосы и так непонятно смотрел — и это случалось все чаще. Может, ее обманывали глаза, но она слышала, как менялся, становясь ниже и мягче, его голос. Он, завари в свой чудесный кофе, ей первой подавал чашку. Он старался идти рядом, если они куда-то отправлялись большой компанией. Он в Пасхальную ночь пришел к городскому собору и ждал окончания службы, чтобы проводить Клару и Летти домой. Они, правда, еще в соборе увидели Себастьяна, так что домой пошли вчетвером. Но все равно: выйти ночью, стоять на холоде, чтобы она могла спокойно вернуться домой... Клара боялась поверить себе, но все-таки с каждым днем чувствовала себя счастливее. Как будто плыла с закрытыми глазами по обогретой летним солнцем реке. Такое окутывающее переливчатое тепло, только сердцу стучать бы спокойно, а оно то замирает, то бьется, как бешеное. И тогда хочется смеяться, петь, танцевать.

А тем временем отец Альфонсины и семья ее жениха все же решили сэкономить на музыкантах и вправду наняли студентов. Пригласили Гарри играть на гитаре и петь, Клару — на фортепьяно и тоже петь, а еще Дэниэля и Юджина, второкурсника, как скрипачей. На венчание, таким образом, Клара не попадала, но оказалась единственной из компании, кроме Марселлы, которой удалось увидеть свадебный обед.

В весенние солнечные дни Клару страшно тянуло на улицу. бывало, в школе она устраивалась учить уроки на веранде или в саду, дома тоже убегала с книжками подальше. И конечно, она не стала бы в такой ослепительный день отмечать свою свадьбу в банкетном зале. Но родне Альфонсины и ее жениха виднее. Может, они боялись, что будет дождь.

В сторону молодых взглянуть было приятно: маленькая белокурая Альфонсина рядом с высоким черноволосым Уолтером, ее женихом, казалась легким облачком. А у Марселлы золотились на солнце кудри, глаза отливали голубым, и платье она выбрала нежно-лазурное. Шафер жениха, маленький и плотный, рядом с ней напоминал пингвина рядом с райской птицей. Хотя если подумать, пингвин по-своему красив.

В общем, разглядывать гостей Кларе было почти некогда: она сначала вместе с Гари пела молодым поздравительную песню, аккомпанируя на фортепьяно, потом вместе со скрипачами стала играть танцы. Отдохнуть удалось, только когда запел Гарри.

Он пел, точно охваченный бесконечной радостью, распахивая руки навстречу нежному, как девушка, весеннему вечеру. Он пел — и Кларе невольно хотелось снова играть, пусть и устали пальцы, Потому что только и петь весной, только и ликовать, когда любишь. Хорошо, наверное, быть птицей — стремительно разрезать воздух, точно стриж, или замирать от музыки, как соловей. Быть маленькой, довольствоваться зернышком и выживать в мороз, как синица, пожалуй, тоже неплохо. Кстати, Альфонсина обещала, что музыкантам, кроме гонорара, позволят унести что-то из фруктов и пирожных. "Интересно, какое мне достанется?" — Клара сглотнула и снова бойко заиграла модный быстрый мотив. И сама на себя удивилась: зимой ей казалось, что все они страшно изменятся после случившегося с Джорджи.

— Значит, ты здесь? — раздалось сверху. Голос женский, довольно знакомый. Прервать игру Клара не могла, но мелодию помнила достаточно хорошо, чтобы не смотреть в ноты. Она повернулась на звук: перед ней стояла стройная девушка ее лет, с коротко стрижеными черными кудряшками и встревоженными глазами. Точно, кто-то знакомый, но имя Клара сейчас бы не назвала. Она кивнула, быстро указала на ноты и отвернулась, продолжая игру.

— Понятно, — сказала девушка. — Я передам тебе записку.

Записку Клара получила, когда с ребятами собиралась уходить, вместе с коробочкой с апельсинами и парой пирожных. Там значилось: "Приходи завтра в 14.00 в кафе "Розарий". Есть о чем поговорить. Фредерика Кьюзак".

Фредерика когда-то училась в той же школе, что и Клара. Она была из богатой семьи, очень избалована и несколько неуравновешенна. К дисциплине она совершенно не привыкла и общаться с другими девочками, в общем, почти не умела. Она. правда, дружила с Альфонсиной и еще с Офелией Найт, которых знала еще до школы. Но обе от нее отвернулись, когда стало ясно, что в школе у нее не больше прав, чем у других. Конечно, ее глубоко все это ранило, она стала замкнутой, почти дикой, но почему-то доверяла Кларе и иногда говорила с ней.

После третьего года учебы Фредерику забрали из школы. Наверное, так для нее было лучше: среди людей, которые видели ее одинокой и униженной, она явно очень мучилась.

Потом через Альфонсину до девочек доходили смутные слухи: вроде бы семья Фредерики ездила за границу, а потом вернулась. Признаться, Клара совершенно не узнала Фредерику теперь и представления не имела, что же ей нужно. После случившегося с Джорджи, конечно, к любым неожиданностям она относилась с некоторым подозрением. "Но она приглашает меня днем прийти в людное место. Вряд ли у нее на уме что-то недоброе — во всяком случае, не похищение". Конечно, Клара предупредила Летицию, рассказала, куда отправится, но в общем, на следующий день она пошла в "Розарий" без страха.

Конечно, она раньше не бывала в этом кафе, но вывеску давно запомнила. Внутри оказалось чисто, стены украшены искусственными цветами, столы застелены бело-розовыми скатертями. Пахло свежайшей сдобой и кофе.

Посетителей в этот час почти не было, и Клара увидела Фредерику сразу: та заняла место у окна. Снова удивилась, насколько она изменилась. Словно отвечая на ее мысли, Фредерика холодно улыбнулась:

— Значит, ты не узнала меня? А вот тебя узнать оказалось несложно.

— Нет, я все-таки тоже выросла.

— Ненамного. Садись, делай заказ.

Тон у нее был насмешливый, и недаром: даже чай здесь был Кларе не по карману.

— Я не голодна. Ты возьми что-нибудь, если хочешь, и расскажи, чего ты хотела.

— Ты ведь не ждала, что я угощу тебя за свой счет?

— Конечно, нет. Но у меня сегодня урок в четыре часа.

— Да, тебе приходится трудиться, — Фредерика снова улыбнулась. — А ты ведь надеялась на другое, признайся? Мечтала ведь в глубине души о принце?

— Да что ты! Принц женат, и у него дети. Неужели я буду разрушать семью?

Кларе раньше нравилось, когда Фредерику удавалось рассмешить, и сейчас стало тепло, когда та просто, по-девчачьи хихикнула. Но тут же стала серьезной.

— Хорошо. А теперь к делу. Мне нужно, чтобы ночь следующего дня ты провела у меня. Могу тебе заплатить за это.

Любопытно, понимала ли сама Фредерика, насколько странно и подозрительно звучало ее предложение? Клара почувствовала, что после истории с Джорджи не хотела бы ввязываться и в менее темное дело. Оставалось лишь отказаться и уйти.

— Просто, но твое предложение звучит сомнительно. Денег мне не нужно. Я не ввязываюсь в темные истории.

Фредерика закатила глаза.

— Не знаю, что ты там себе навоображала... Да, я сейчас живу отдельно от родителей, мне от бабушки достался домик. У меня есть любовник и бывают вечеринки. Но это не значит, что я связана с чем-то... Не знаю, опасным... А ты сразу подумала неизвестно на что. Трусиха.

— Я всегда была трусихой, ты это знаешь. Ты сама мне только что сказала, что у тебя есть друзья, есть парень. И все-таки их ты не просишь о помощи. Почему? Мы с тобой не виделись с двенадцати лет. Мы уже почти ничего друг о друге не знаем. И даже объяснить мне, в чем дело, ты не считаешь нужным.

Фредерика низко опустила лицо. Клара заметила, что она сильно покраснела, гневно прикусила губу. Стало жаль ее, но все-таки она была не готова согласиться рискнуть вслепую.

— Зря я это затеяла. Глупости. Иди своей дорогой. Не то, чтобы я рада была встрече.

— А мне сначала показалось, рада, — серьезно заметила Клара.

— Не будь самонадеянной.

— А это не самонадеянность. Можно же обрадоваться и дурочке, которую хочешь втянуть в авантюру. Я запомнила тебя честной, не хочется думать, что ты на такое способна. Но извини, я не могу думать только о том, как помочь тебе или кому-то еще.

— Ты изменилась, — горько заметила Фредерика, когда Клара замолчала.

— Да, правда. Я была бы сговорчивей, если бы ты вместо того, чтобы предложить деньги, просто объяснила, зачем я должна у тебя заночевать и что происходит.

Фредерика вздрогнула и всхлипнула.

— В том весь и ужас. Не происходит вроде бы ничего.