Будущий сон (джен)

Было ли дело в Катарине, покаяние которой сделало ее непривлекательной для скверны, или в еще одном таинственно павшем гвардейце из их отряда, на этот раз, человеке кардинала, но после той ночи их путь стал не в пример легче и быстрее. Королева была весела, сосредоточила свое внимание на единственной оставшейся у нее придворной даме в лице Мэллит и постоянно молилась.

Леонард же думал о том, что делать с новой информацией. Шума она могла наделать не меньше, чем интрига о происхождении Рокэ, а в ближайшей перспективе вредила куда сильнее. После бесславного правления Альдо в народе надолго сохранится неприятие всего, что связано с Раканами, а вот новая королева с незапятнанной репутацией может стать глотком свежего воздуха — а для Манриков настоящим ядом. Леонард знал о дружбе, что связывает Марселя Валме с урготскими принцессами, и помощи в освобождении Рокэ, что тот получил от их отца, герцога Фомы, и новый брак короля уже не был так выгоден, как всего лишь год назад.

Леонарду нравился Марсель — как компаньон в путешествии, как секундант на дуэли, как довольно неплохой приятель, с которым можно выпить Крови, сыграть партию в карты или наведаться к дамам. Леонарду решительно не нравился Марсель как сын и наследник графа Валмона, и дело было даже не во влиянии на юге и не в наследии Анны-Ренаты Колиньяр, которое следовало сохранить, коль скоро Арнольд не намерен расторгать эту помолвку. Валмоны были кланом, не меньшим по численности, чем Манрики, и не менее амбициозным, а Фридрих, который однажды возглавит их род, увы, не был ни столь же хитер, ни столь же удачлив, как Марсель, а еще Рокэ его не выносил, и с этим тоже надо было что-то делать.

А еще оставался Проэмперадор Севера, весьма популярный в своей армии и заключивший выгодное перемирие с королем Гаунау Хайнрихом. Противостояние с Савиньяками, еще одними союзниками Валмонов и давними друзьями Рокэ, представлялось Леонарду схваткой посерьезнее бегства из обреченной столицы. Он попросту не имел права рисковать жизнью в Гальтаре, не убедившись, что братья контролируют ситуацию, — забавно, что выбор, казавшийся ему таким легким и очевидным в Хексберге, теперь, скорее, тяготил своей неотвратимостью.

Пейзажи предместий Олларии сменились надорским трактом и классическими северными видами; показывать эти края Мэллит было очаровательно, а Катарине — еще и политически выгодно. Ударившаяся в благочестие королева всей душой скорбела о бедности своих подданных и обещала просить Фердинанда о милости, а Леонард вспоминал рассуждения своего отца о перспективности местной каменной породы и запоминал места, на его взгляд, достойные более внимательного изучения. И все же, дышать в этих краях стало не в пример легче, как будто невидимый дикий зверь, готовившийся к броску, потерял свою цель из вида и свернулся сытым мурчащим клубком, лишь изредка присматривая за незваными гостями одним глазом.

Иоланта встречала их по ту сторону реки — неожиданно повзрослевшая, хотя не так уж давно они и расстались, в темно-зеленом платье для верховой езды, которое ей удивительно шло, — и тут же обрушила на Леонарда шквал новостей.

— У нас в замке теперь живет Его Величество, и говорят, по твоему приглашению. Думала, ты вернешься с герцогом Алва, Айрис расстроится, она так надеялась… Я отдала королю покои дедушки, они самые просторные и сквозняки там поменьше... Мама тоже здесь, ей не понравилось, что мы живем совсем одни под присмотром только лишь госпожи Арамона, вот она и приехала с младшими, почти сразу после твоего отъезда. Почему ты ничего не писал?

— Почта не доходила, — саркастично отозвался Леонард, но Иоланта сделала вид, что иронии не заметила.

— Еще у нас гостила тетя Сибилла, она была уверена, что замок пуст, а дедушка в бегах, а тут жизнь бьет ключом, а потом Арнольду удалось как-то ее выставить. А еще Луиза писала своему отцу, графу Крединьи, и ей ответила ее мать и сказала держаться от нас подальше, но только не возвращаться к ней и больше не писать, что-то она теперь скажет?

— Виконтесса Эммануилсберг здесь? — Катарина выглянула из кареты и улыбнулась. — Вижу, мне повезло больше, чем моему супругу — еще немного, и мой двор соберется здесь без всяких изменений. И как же я рада слышать, что у герцогини Окделл и госпожи Арамона с дочерью все хорошо. Мы сильно тревожились об их судьбе.

Иоланта тут же заверила, что для встречи ее Величества все готово, так же, как и для появления на свет юного принца; хотя Северный Надор богатством и не славится, их земли в Кадонэре всегда были исключением, и в замке нет недостатка ни в чем, что может подтвердить и Его Величество. Король, по ее словам, старался как можно больше времени проводить на свежем воздухе, несколько раз выезжал на конные прогулки по лесу и пытался общаться с местными крестьянами. А еще очень много писал: гонцы с королевскими грамотами отправились и в Ноймар, и на юг. Все, что им оставалось — ждать ответа от регента и новостей из Олларии.

Леонард имел основания надеяться, что хотя бы отчасти получит ответы на свои вопросы из видений: в последние дней десять он спал не больше трех-четырех часов в сутки и слишком уставал, чтобы видеть сны, но дома даже дышалось иначе. Интуиция его не обманула: на этот раз он все-таки увидел Рокэ, но предпочел бы, чтобы это и вправду оказалось лишь игрой воображения. Выглядел тот откровенно плохо и находился в каких-то незнакомых Леонарду развалинах, в компании спящих неподалеку Валме и Окделла. Говорить с ним, по странной иронии, можно было только в тех видениях, что происходили на черной башне, здесь же полумрак старого аббатства, принадлежность которого мог бы распознать Левий, но не он, сливался с оглушительной тишиной. Картинка вскоре сменилась: теперь он точно знал, что видит Агарис, но Агарис, объятый дымом и пламенем, и море, покрасневшее от крови, в котором чудовищными бликами отражалась зеленая луна.

Разгадывать сны в компании Арнольда было приятно: всегда чудесным образом оказывалось, что брат знает чуть больше, чем можно от него ожидать. В развалинах, где бродил Рокэ, он непостижимым для Леонарда образом узнал старое убежище ордены Славы в Старой Барсине, где в ходе своих поисков бывал по поручению отца. События в Агарисе истолковать было сложнее, но оба сразу подумали о гоганах и катастрофе, которую так хотел предотвратить Енниоль. Впрочем, старый гоган выглядел невозмутимым и никакими ужасными предчувствиями не мучился, история Агариса и без гоганов была полна завоеваниями и разрушениями, а Левий изначально был не лучшего мнения о моральных качествах действующего конклава. Собственно, главной неприятно царапнувшей Леонарда новостью оказалось то, что Рокэ, вместо того, чтобы следом за ними хотя бы ненадолго показаться на севере, отправился на юг, следуя собственным мало кому известным планам.

— Ну а чего ты, собственно, ожидал? — резонно заметил Арнольд. — Если Алва на свободе, значит, Таракана, наконец-то, прихлопнули, и мы возвращаемся к тому положению дел, что было до твоего отъезда в Эпине. Все друг друга ненавидят, а на фоне маячит непонятная магическая катастрофа, все как в старые добрые времена. Алва разве лично тебе что-то обещал?

— Я ожидал, что он хотя бы встретится с королем, — пожал плечами Леонард. — Все-таки он за него сидел в Багерлее и спас его буквально с эшафота.

— В Багерлее он сидел не за короля, а за Кэнналоа, — Арнольд мрачно усмехнулся. — И король не дурак, прекрасно это понимает, особенно после того, как ему хорошо разъяснили суть всех этих кровных клятв. Он от Алвы хотел, чтобы тот вытащил кролика из шляпы, а не изображал из себя мученика.

Говорить с Арнольдом о неопределенности, что ждала их в Мон Нуар, не хотелось, а больше резонов встречаться с Леонардом у Рокэ и вправду не было никаких. Дела в северной кампании шли и вправду неважно, но Первый маршал потому и занимал свою должность, что видел проблему глубже, чем когда-либо мог худший из его генералов.

Арнольд посмотрел на него с сомнением и все же сказал:

— Знаешь, по словам Агния, последнее, о чем Алва просил покойного Сильвестра, — не пить слишком много шадди и не разводить слишком много Манриков, — Леонард чуть вздрогнул от такой формулировки. — Отец, несмотря ни на что, им нужен, тессорию, кроме него, потянет разве что Крединьи, но это не лучший выбор, а если Олларию придется эвакуировать, беженцы расползутся по всем направлениям, и это дополнительные расходы. Тебя, возможно, тоже трогать не будут, все-таки прошлые заслуги, красивая смерть за Талиг, да и обещание короля не пустые слова. Вот и подумай, кто остается не у дел. Лучше пусть Алва воюет с Гайифой или еще дальше, а мы попытаемся выжить с тем, что есть.

Спорить с такими рассуждениями было бессмысленно, а у Леонарда и вправду оставалось немало более важных дел: как разместить в мало приспособленных для того владениях перешедший на их сторону гарнизон, как сделать пребывание короля в Эммануилсберге спокойным и комфортным, как выдержать существование под одной крышей с Катариной и ее придворными дамами, в особенности, Айрис Окделл, которая, наконец-то, соизволила написать о своих обстоятельствах матушке и теперь грозила обречь их на визит Мирабеллы. А еще была Мэллит, и больше всего перечисленного хотелось кататься с ней верхом по лесу, беседовать о ничего не значащих пустяках, декламировать романтические сонеты и считать события прошлого года дурным, но постепенно забывающимся сном.

Достославный Енниоль его благостный и безответственный настрой не разделял.

— Шар Судеб не станет считаться с желаниями блистательного или кого бы то ни было еще, — напоминал он. — Великий Излом не пройден, ритуал не завершен, и ложное спокойствие не должно вводить в заблуждение первородных. Мы должны не строить замки на зыбучих песках, а немедленно отправляться в Гальтару.

— Вот только без Ракана и Повелителей мы потратим время впустую, — напомнил ему Леонард. — Пока нет признаков, что скверна может распространиться за пределы колец Эрнани, так дождемся новостей из Олларии. А пока что я хотел поговорить с вами о Мэллит.

— О Мэллит? — Енниоль удивился этому вопросу. — Сердце сына моего отца всегда будет болеть об этой девушке, но мне казалось, она нашла общий язык с царственной Катариной.

— И это еще одна причина ею восхищаться, — Леонард невольно улыбнулся. — Когда-то достославный Фатихиоль сказал мне, что названная залогом не может выйти замуж и создать свою семью, но эти чары разрушены и сегодня ее с Альдо Раканом ничего не связывает. Если достославный Енниоль не возражает, я бы хотел просить ее руки, хотя и не знаю, как это правильно делается у гоганов. За согласие моего отца я могу ручаться… мы говорили с ним об этом очень давно.

Ставить достославного из достославных в тупик неожиданностью своих действий оказалось довольно забавно — Енниоль воззрился на Леонарда так, словно впервые увидел.

— Леонард хочет взять дочь Ракелли в жены? — переспросил он, словно сама вероятность подобного союза казалась ему совершенно невозможной. — По закону правнуков Кабиоховых?

— Это ведь не противоречит традициям? — уточнил Леонард и поспешно добавил: — Достославный Енниоль знает об Эммануиле Манрике… и, как я узнал из писем графа Вильгельма, в нашей семье было еще несколько браков с гоганни, хоть это и не афишировалось.

— Кубьерта позволяет этот союз, — медленно проговорил Енниоль, — но нареченный Леонардом и дочь Ракелли росли в разных мирах и едва успели узнать друг друга. Сына моего отца тревожит эта поспешность.

— Смею утверждать, что знаю Мэллит куда лучше, чем мой брат Фридрих знал Марию Гогенлоэ цур-Адлерберг, когда они поженились, — пожал плечами Леонард. — Сегодня это одна из самых нормальных семей в Талиге, что я встречал. Может, в глазах достославного из достославных это и поспешно, но, как вы верно заметили, Великий Излом никого ждать не будет. Если наступит конец света, я хочу хотя бы понимать, что успел сделать предложение девушке, в которую влюблен.

Енниоль покачал головой и тихо рассмеялся.

— Сын моего отца начинает забывать о том, что такое молодость. Что же, никто не может принять это решение за дочь Ракелли. Нареченному Леонардом следует говорить с ней самому.

Эреа Мария, с которой Леонард счел необходимым поговорить перед признанием, негласно представляла в их доме старшее поколение, фактически взяв на себя организацию быта Их Величеств, как некогда ранее — всей их многочисленной семьи, нередко напоминая им покойную графиню. Почему-то получить поддержку именно от нее казалось важным: если кто и мог помочь Мэллит освоиться при дворе, так это она.

— Не думала, что доживу до того дня, когда ты, Лео, именно ты соберешься жениться, — Мария даже отложила в сторону вязание, с любопытством глядя на Леонарда. — Мы с Фридрихом даже спорили, решишься ли ты бунтовать, когда папа, наконец, отчается чего-либо от тебя дождаться и устроит выгодный союз с какой-нибудь из влиятельных семей. И вдруг… именно сейчас, да еще и гоганни… Дети у вас будут красивые.

— Мэллит еще даже согласия не дала, а ты уже думаешь о детях, — рассмеялся Леонард. — Как считаешь, это воспримут… нормально? Мне не хотелось бы, чтобы Мэллит страдала при дворе, а в ближайшее время наше пребывание тут — необходимость.

— Я наблюдала за этой девушкой, она быстро учится и нравится Ее Величеству, — деловито заметила Мария. — Ее истории развлекают королеву, а нам дают передышку от чтения жизнеописания святых и молитв покаяния. Иоланта и Лионелла с ней дружат, даже эта угловатая особа, герцогиня Окделл, соизволила изобразить что-то вроде расположения. Что до мнения остальных… герцог Алва точно будет в восторге. Эта история очень в духе их девушек в окошке.

С учетом всех последних обстоятельств, Леонард подспудно ожидал, что разговор с Мэллит мистическим образом совпадет с очередным переворотом, явлением ведьмы, которая все еще была где-то поблизости и напоминала о себе запахом лилий, нашествием выходцев, закатных тварей или каким угодно другим стихийным катаклизмом, но затишье перед бурей, о которой предостерегал Енниоль, решило дать им еще несколько светлых дней. На этот раз он повез Мэллит в то место, где сам любил бывать в детстве и в ранней юности, — к одному из красивейших надорских озер. Здесь он учил Константина ловить рыбу, здесь молодые отец с матерью катались на лодке в свои нечастые визиты в Эммануилсберг, здесь они с Арнольдом скакали наперегонки вокруг озера, здесь любила, расположившись в уютном кресле, писать свои этюды графиня Леонор. Эти края помнили немало счастливых моментов, и сейчас Леонард планировал добавить в их копилку еще один: разумеется, если Мэллит не сочтет их разговор преждевременным и неуместным.

— Так красиво, — она выглядела впечатленной, наблюдая за тем, как озеро словно светится изнутри всеми оттенками сиреневого и бирюзового. — Леонарду повезло здесь вырасти, это такое счастливое и свободное детство.

— Вырос я в нашем приддском поместье, — уточнил Леонард. — Здесь жил дедушка, точнее, находился в изгнании. Мы приезжали в гости к бабушке, когда она овдовела, и свое детство я считал каким угодно, только не свободным. Графини Леонор больше нет с нами, но вы еще познакомитесь с моим отцом и поймете, почему.

— Леонард должен каждый день благодарить Кабиоха за здоровье своего отца, — покачала головой Мэллит. — Для Мэллит большая честь познакомиться с блистательным Леопольдом.

Леонарду стоило только представить, с каким довольным видом отец отреагирует на такое обращение, и он едва не прыснул со смеху. Кажется, Мэллит знала кратчайший путь к сердцу любого Манрика — и это не считая изумительных блюд, которые она, как истинная дочь своего народа, умела готовить.

— Приезд отца — только вопрос времени, король утвердил его помилование, — заверил он. — Значит, Мэллит больше не скучает по Агарису?

— Агарис всегда будет жить в сердце Мэллит, но она знала, покидая его, что уже не вернется, — улыбка девушки чуть померкла. — Мэллит также знала, что в Агарисе она никогда не будет так же счастлива, как ее сестры. Кабиох уготовил ей судьбу Залога, но она так и не встретила первородного Ракана, а нашла только лишь ложь.

— А если бы встретила, он бы никогда не согласился на такой ритуал, — уверенно заявил Леонард. — Он не привык прятаться за кем-то, тем более, за юными девушками. И Мэллит не права, утверждая, что заслуживает счастья меньше, чем ее сестры. Напротив, настало время оставить эти печальные воспоминания позади, — он помолчал, а потом выпалил на одном дыхании: — Мэллит… мне ужасно даются такие речи, я их и не произносил никогда, придворные разговоры не в счет, в них нет и не было ни капли искренности, ни смысла. Я разговаривал с достославным Енниолем и спрашивал его, могу ли я осмелиться просить вашей руки. Теперь я спрашиваю вас.

Мэллит замерла на месте, застигнутая врасплох неожиданным вопросом. В глазах ее отразилось недоумение, смешанное со страхом и чем-то, чему Леонард так и не смог подобрать название. Так никогда не смотрела Изабо, да и любая другая из дам, с кем ему приходилось иметь дело; странно и неуместно, стоя у холодного озера, было вспоминать об Изабо, но воды его светились иным светом, нежели зеленоватый Данар, и свет этот отражался во взгляде Мэллит.

— Блистательный Леонард может взять в жены самую прекрасную из девушек в Золотых землях, хоть герцогиню, хоть королеву, — тихо проговорила она. — Зачем ему недостойная, самая невзрачная из своих сестер?

— Самая прекрасная из девушек в Золотых землях стоит сейчас передо мной, — упрямо возразил Леонард. — И только если сердце Мэллит не отдано другому, любая другая причина не имеет значения.

— Сердце Мэллит вновь принадлежит ей только благодаря блистательному Леонарду, — она мягко улыбнулась. — Мэллит шла за миражом, который рассеялся, три раза и один она вопрошала луну и видела в ее отражении лишь мрак и изгнание, а теперь вдруг видит жизнь, так разве может быть кто-то другой?

Он хотел было что-то ответить, но в ее взгляде появилось то особое, хрупкое, от чего слова застряли в горле: не девичья робость, не слепое восхищение, а мудрость, будто бы прожитая веками.

— Мэллит согласна, — сказала она просто, и от этих слов Леонард ощутил, как с плеч упал тяжкий камень. Но прежде чем он успел вдохнуть полной грудью, девушка продолжила, уже серьезно, почти сурово:

— Но Мэллит знает: впереди у нас не покой и не долгие дни счастья. Мы стоим на границе Бездны, и даже если нам суждено быть вместе, мы будем встречать ночь, которая может оказаться последней, не как супруги в своем доме, а как воины, на чьи плечи возложена судьба всего мира.

Леонард потянулся к ее руке, и Мэллит позволила взять её, но пальцы её дрожали.

— Пусть так, — наконец сказал он, стиснув её ладонь. — Но даже если ночь окажется последней, я хочу встретить её рядом с Мэллит, а не в одиночестве.

Она кивнула, и в её улыбке впервые смешались согласие и обреченность.

Над сиренево-бирюзовым озером повисла тишина: свет уходящего дня отражался в воде так, будто само время застыло, желая дать им эти несколько мгновений покоя. Но оба знали — за этим покоем придёт буря.

Однако прошел день, за ним другой, а предсказанная буря не торопилась омрачать эти счастливые часы своими вихрями и молниями. Напротив, замок будто ожил и наполнился смехом и радостным предвкушением — или Леонарду, в его стремлении стереть из памяти мрачную беспросветность недель, проведенных в скитаниях по Талигу и в серых стенах Нохи, все виделось в подчеркнуто радужных цветах.

Фердинанд на известие о заключенной помолвке отреагировал весьма воодушевленно — по его мнению, особенно сейчас новый двор отчаянно нуждался в празднике. Арнольд с присущей ему дерзостью заявил, что уж теперь никто не помешает ему осуществить задуманное и, следом за братом, жениться на Анне Ренате Колиньяр. Эреа Мария больше интересовалась практической стороной вопроса: свадьба требовала расходов, уместных в военное время, но не умаляющих положения их рода; Иоланта не упустила возможности напомнить, что, коль скоро ее отец пока не имеет такой возможности, дядям следует подумать о поиске подходящего жениха и для нее; что до достославного Енниоля, тот лишь качал головой, погруженный в одному ему известные думы, и сетовал, что мудрая Ракелли не дожила до этого дня и не может сама повязать Мэллит пояс невесты.

Своеобразнее всех известие о помолвке встретили двое: королева и герцогиня Окделл. В голове Айрис, в полной мере унаследовавшей предубеждения матери, от которой она так хотела отдалиться, не укладывалась идея, что граф, пусть даже заполучивший свой титул сомнительным путем и всего-то круг назад, может стремиться связать свою жизнь с особой неблагородного происхождения, и с Мэллит она отныне предпочитала держаться отстраненно высокомерно. Что до Катарины, чем больше Леонард узнавал об этой женщине, тем сложнее ему становилось ее понимать.

— Дурной знак — начинать что-то новое на Изломе, вы знали? — Катарина выглядела рассерженной, хотя какое ей дело до его планов, Леонард не понимал. — В древние времена в это время заключались перемирия, останавливались войны... Меня пугает то, что нас ждет. Мэллит — милая девушка, но мы все втянуты в игру, в которой себе не принадлежим. Я готовлюсь привести в этот мир дитя, и все мои молитвы о нем, о его благополучии, но мне страшно, граф. Вы один из немногих, кто знает обо мне абсолютно все, а я, как мне кажется, совершенно вас не знаю. Когда вы полюбили Мэллит? Я почти не видела вас вместе там, в Нохе.

— У нас с Мэллит долгая история, — уклончиво ответил Леонард. — Ноха — не первая наша встреча.

— Вы полны сюрпризов, — Катарина порывисто пересекла комнату, отходя к окну. — Я думала, вы оставите меня, потому что помчитесь за Рокэ, это то, что на вашем месте сделал бы любой, но вы живете так, будто и вправду ничего не изменилось, и мы еще дома, в Олларии, и имеем право на обычную жизнь.

— Мчаться за Рокэ я себе и тогда не позволял, — Леонард усмехнулся. — Если уж мы пытаемся тут спасать Талиг, справедливо иметь и некоторые эгоистические мотивы. Мне тридцать пять, Ваше Величество, самое время для того, чтобы создать собственную семью.

— И снова вы правы, — Катарина легко улыбнулась, но пальцы её нервно сжимали подол платья. — Иногда я думаю, что мужчины куда смелее нас: вы позволяете себе выбирать, любить, даже сейчас, когда мир рушится. А мы учимся довольствоваться тем, что уготовано. Но не тревожьтесь, граф, я не стану омрачать вашу радость. Мой супруг прав: двор действительно нуждается в празднике. Мы с Его Величеством будем счастливы выдать замуж нашу фрейлину… Знаете, Мэллит бы очень подошла та алая ройя, что Рокэ когда-то подарил мне. Да, это был бы великолепный свадебный подарок, но ройи больше нет.

— Ройю пусть носит та, кому мы обязаны своей свободой, — Леонард подумал о возможной реакции Циллы на свою скорую свадьбу и решил, что предпочел бы оставаться в неведении. — Ваше благословение и молитвы — лучшее, о чем мы можем просить, — тут его тон изменился и он пристально взглянул на Катарину. — Тамазини привез Штанцлера. Он содержится в надежных условиях, но, возможно, ее Величество желает с ним побеседовать прежде, чем это сделает мой отец?

Катарина побледнела еще сильнее, но глаза ее сверкнули нехорошим огнем.

— Вот как, старый негодяй все же здесь. Признаюсь, я малодушно надеялась, что Оллария его не выпустит.

— В пути были странности, — признал Леонард, вспоминая рассказ Джулио. В какие-то мгновения полковнику казалось, что обстоятельства действительно против них, но неведомая сила будто вела их вперед, грубой силой вырвав из хватки медленно сходящего с ума города. Сила, пахнущая грозой и лилиями. Енниоль предполагал, что оберегающая их астэра могла таким образом исполнить желание Леонарда поговорить со Штанцлером по душам — при условии что душа у того вообще имелась. Это имело свои плюсы, но Фридрих еще давно сказал, что незавершенные дела следует доводить до конца, и Штанцлеру недолго оставалось отравлять мир своим в нем присутствием.

— Даже в самой надежной тюрьме он опасен, — покачала головой Катарина. — Представляете, герцог Окделл просил меня за него. Даже после всего пережитого. Этим двоим опасно встречаться и говорить, даже недолго.

— Ричард Окделл далеко, с Рокэ, и смею надеяться, этого достаточно, чтобы в его мыслях не оставалось места для Штанцлера, — не то что бы Леонард в это действительно верил, Штанцлер ухитрялся переворачивать сам образ мыслей Окделла еще тогда, в Олларии. — Так вы желаете говорить с ним? Скоро здесь будет слишком многолюдно для таких тайных свиданий.

— Говорить нам больше не о чем, — возразила Катарина. — Штанцлера должен увидеть Фердинанд, он источник и первопричина бунта в Эпине, и расплата за это может быть только одна, но он не должен пережить допрос.

В тот же день случился разговор с герцогиней Окделл: Айрис поймала Леонарда в те редкие минуты, когда он прогуливался по крепостной стене, надеясь улучить хоть несколько мгновений тишины. Мария куда-то увела Мэллит, занятая обсуждением помолвки, Его Величество был взволнован предстоящей встречей с сыном, а весь замок стоял на ушах, ожидая прибытия герцога Ноймаринена. Айрис сейчас невероятно напоминала своего брата: таким же потерянным Ричард казался, когда едва было не решился отравить Рокэ, и Леонард сделал мысленную заметку присматривать за этой взбалмошной девицей получше.

— Со мной говорил король, — она вздернула подбородок и сердито посмотрела на Леонарда. — О Надоре.

— Внимания Его Величества к вашему герцогству следовало ожидать, — пожал плечами Леонард. — В конце концов, он теперь тут живет.

— Он считает, что Надором управляют неэффективно, — Айрис покраснела. — И что Ричард больше занят выяснением своей лояльности, чем ролью герцога.

Леонард усмехнулся — Фердинанд, вернув себе трон, обзавелся довольно забавным тоном и порой делал заявления, с которыми сложно было спорить — другое дело, в чем смысл был упрекать в ошибках Окделла эту девицу, ума которой не хватает даже для того, чтобы быть толковой фрейлиной.

— Я подробно рассказал королю о той роли, что Ричард сыграл при дворе Альдо Ракана, — скучающе бросил он. — Полагаю, вашему брату все же придется предстать перед Его Величеством и дать объяснения лично. Не получится вечно прятаться за герцогом Алва.

— Король также сказал, что Надору нужен новый цивильный комендант, — голос Айрис слегка дрожал. — Что нынешний не справляется, и что моя матушка… он знает о ее желании удалиться от мира и посвятить себя Создателю, и что теперь в Талиге есть эсператистский кардинал и будет дано разрешение открыть монастыри, и… словом, он предлагал кого-то из вашей семьи. В цивильные коменданты.

— Вот как? — а вот это уже было положительно интересно. — Его Величество не говорил со мной об этом. Не стану скрывать, у отца были идеи, как улучшить положение дел в Надоре, но Окделлы и Манрики всегда с трудом могли работать вместе.

— Король сказал, что я должна выйти замуж, — Айрис, наконец, в отчаянии всплеснула руками. — Что если матушка не желает подыскать мне более достойную партию, чем Альдо Ракан, то это становится обязанностью королевского дома.

— Надеюсь, вы не говорили с ним о герцоге Алва? — ужаснулся Леонард. — Вам следует ни на минуту не забывать о наставлениях, что вам дала госпожа Арамона.

— Я молчала, но у меня внутри все кипит, — Айрис и вправду была очень взволнована. — Там, в Олларии, герцог Эпинэ собирался сделать мне предложение… не по-настоящему, только чтобы Ракан позволил мне уехать, и мы бы встретились здесь с Лионелем Савиньяком, король об этом знает, но он сказал, что намерение не означает действия, и Робер — ближайший пособник Таракана и будет судим. Я не знаю, кому он отдаст юг, раз вы отказались от титула маркиза Эр-При, но он хочет отдать в надежные руки север, и я боюсь, что это будет не Ричард. То есть, формально Ричард, но решать будем не мы.

— Савиньяк сейчас Проэмперадор Севера, Валмон — Проэмперадор Юга, — сумрачно подытожил Леонард. — Учитывая успехи Савиньяка в текущей кампании и мирный договор с гаунау, я бы ставил на этот вариант. Откровенно говоря, хуже не придумаешь. К слову о Савиньяках, я так и не ответил на письмо его матери, и это уже совершенно возмутительно…

— Я не выйду замуж за Савиньяка, — чуть ли не взвизгнула Айрис. — Меня ведь не могут заставить? Я выйду замуж за герцога Алва или не выйду ни за кого, он подарил мне…

— Герцогиня, вам бы следовало прежде услышать о намерениях Рокэ из его уст, а уж затем ставить в известность весь белый свет, — раздраженно оборвал ее Леонард. — Не всем дана привилегия выходить замуж по любви, такова цена благородного происхождения, которым вы так гордитесь. Впрочем, я, как и вы, мало заинтересован в том, чтобы видеть здесь Савиньяков. Отец и Фридрих приедут вместе с Ноймариненом, посмотрим, что приготовил для них король. Как вы успели заметить, он сейчас о многом ни с кем не советуется.

Леонард не преувеличивал. Хотя король был верен своему слову и даровал помилование как Манрикам, так и всем остальным участникам своего освобождения, представления о дальнейшей судьбе как севера, так и юга, были у него весьма своеобразные. Бунт больно ударил по самолюбию Фердинанда, и быть марионеткой в чужих руках, тем более, любого новоявленного кардинала, он больше не собирался. Выяснилось это еще до прибытия Ноймаринена, когда Леонард попросил аудиенции для того, чтобы поговорить о будущем брата, точнее, его опальной невесты.

— Жоан-Эразм Колиньяр и Фернан Сабвэ сильно разочаровали нас, — Фердинанд с видимой неприязнью произнёс эти имена. — В то же время, случившееся в Эпинэ ясно указало нам на недостатки существующей системы правления, а аресты влиятельных сторонников узурпатора накануне бунта значительно подорвали его возможности достойно править... Мы не станем выносить решение о казни, — король задумчиво покрутил в руках гусиное перо. — Ваш брат уверен, что брак с девицей Колиньяр необходим?

— Мой брат влюблен и мало задумывается о выгодной женитьбе, — ответил Леонард. — Я последний, кто мог бы его в этом упрекнуть.

— Роскошь, недоступная королям, — непонятно отозвался Фердинанд. — Что же, лишить единственную дочь Колиньяра остатков приданого было бы несправедливо, учитывая все заслуги этого рода на королевской службе. Мать девушки ведь урожденная маркиза Фукиано? Ее права на земли, полученные в приданое, сохраняются. О титуле герцогини, конечно, речи идти не может, земли герцога Колиньяра будут конфискованы в пользу короны, но вашему брату приемлемо будет жениться на маркизе. Замок Сабвэ и прилегающие к нему земли останутся за маркизой и перейдут к ее наследникам. Господин Колиньяр может провести в Сабвэ годы своего изгнания, я не вижу смысла и дольше держать его в Бергмарк. Если он попытается бунтовать, будет казнен.

— Его Величество справедлив, — Леонард склонил голову. — Арнольд непременно засвидетельствует вам свою преданность и благодарность.

— Мы предпочтем и далее видеть преданную службу нам и нашей династии, — продолжил Фердинанд. — В Багерлее мы много думали о том, что побудило народ восстать против своего короля и с такой легкостью принять власть Ракана. Обнародованное вами завещание, безусловно поможет некоторым навсегда избавиться от их заблуждений, но Талиг не может продолжать жить так, как раньше.

— Ваше Величество? — Леонард вопросительно изогнул бровь. — Смею напомнить, что если бы не магическое вмешательство Ордена Истины, армия сохранила бы лояльность Олларам и бунт был бы подавлен.

— Бунт возник, потому что герцоги Эпинэ имеют больше влияния, чем законный король, — недобро сверкнул глазами Фердинанд. — Эта система сложилась до нас, и с ней ничего не могли поделать ни кардинал Диамид, ни, впоследствии, Сильвестр. В этом причина бунта в Надоре, в этом причина бунта в Эпинэ. Мы больше не намерены терпеть государства в государстве, граф. Ни один дворянский род больше не бросит вызов нам или нашим наследникам. Это предупреждение и для вас, Манрики получили многое за свою преданность, но мы не раздаем безусловных авансов.

— Его Величество сомневается в нашей верности присяге? — Леонард нахмурился, король говорил и действовал непривычно, и было совершенно непонятно, как взаимодействовать с таким монархом.

— Напротив, — Фердинанд мягко улыбнулся. — Вы долго были разлучены с семьей, граф, к тому же, скоро женитесь, вам не пристало сразу же возвращаться к военной службе. Оставайтесь при дворе, тем более, мы намерены пользоваться вашим гостеприимством до тех пор, пока не будет возведена новая королевская резиденция в Надоре. Двору не пристало квартировать в нищей провинции, а казна опустошена бунтом и переворотом. Мы беседовали с юной герцогиней Окделл о том, что наследный герцог слишком молод и подвержден чужому влиянию, чтобы в одиночку нести это бремя. Война не пощадило многих — герцог Придды так же юн, к тому же, до последнего оставался верен узурпатору, Эпинэ же и вовсе обезглавлена. Даже Оллария, наша столица, оказалась бессильна перед интригами религиозных орденов из Агариса, в то время, как мы предавались праздности с нашим двором, возложив все на плечи кардинала, лицо духовное, к тому же, с больным сердцем, и нашего Первого маршала, который, несмотря на все свои таланты, всего лишь человек. Мы следовали примеру нашего царственного отца, но, увы, времена изменились.

Король сделал паузу, и Леонард осторожно уточнил.

— Следует ли это понимать так, что Ваше Величество хочет пересмотреть сложившийся порядок? Люди Чести этого никогда не примут.

— Люди Чести утратили свое право голоса в этом вопросе, предав династию, — сурово свел брови король. — Мы решили, что опальные герцоги больше не могут единолично управлять своими владениями. Во все герцогства мы пошлем королевских интендантов, назначенных лично нами и нам же подотчетных, время от времени они будут меняться, в зависимости от положения дел в провинции и нашей воли. Надор, пока что, наиболее обременителен для короны, налоги непосильны для нищего населения, а это прямой путь к тому, чтобы повторить сценарий Эпинэ.

— У вашего Величества есть на примете такие люди? — осторожно уточнил Леонард. — Я опасаюсь, такое решение может не понравиться очень многим. Хотя бы графу Валмону, который сегодня управляет югом.

— Такое решение понравится всем, кто хочет видеть Талиг сильной монархией, а не раздробленным образованием, от которого каждая соседняя держава пытается отхватить кусок, — отрезал Фердинанд. — Пусть вас не волнуют Юг и Придда, граф, пока что вам с отцом предстоит заняться делами тессории и Надором. Думаю, прекрасная Мэллит будет счастлива, что вы не покинете ее через неделю после свадьбы.

— Счастлив служить Его Величеству там, где он сочтет нужным, — Леонард поклонился. — Мой отец и мы с братьями сделаем все, чтобы со временем Надор ни в чем не уступал Кэнналоа.

Фердинанд снова непонятно ухмыльнулся, и Леонарду вдруг снова стало не по себе от мысли, что он сейчас подписывает договор, не прочитав толком правила и не просчитав все возможные риски.

— О нет, дорогой граф, вам не следует избирать такой ориентир. В конце концов, что есть Кэнналоа, если не еще одно государство в государстве? Я долго не понимал, почему клятва Первого маршала построена таким странным образом, на крови, с вовлечением древних сил, которые, как вы утверждаете, действуют и по сей день. И почему Франциск, создавая Талиг на месте Талигойи, потащил в будущее это старье. И почему мои предки предпочитали держать герцогов Алва именно на военной службе, хотя были и свои исключения. После знакомства с завещанием Эрнани, я понимаю.

Леонард подавленно склонил голову. Если он верно научился читать между строк, этот новый Фердинанд не был намерен терпеть безусловную опеку даже со стороны Рокэ, и вот это уже серьезно меняло правила игры.