Аргайл-энд-Бьют в чернилах (джен)

От автора:

…или «Педагогическая поэма». Предпоследняя из длинных историй.

— И всё-таки — как тебя угораздило?

— Что, с лестницы нае… навернуться? — Рабастан развернулся на опасно пошатнувшейся стремянке, чуть не повторив утренний «подвиг». — Да говорил мне Руди: не левитируй больше, чем по три ящика за раз… но вы бы свои бесценные бумаги хоть закрывали получше, что ли!

— Нет, — о нарушении техники безопасности и грифа секретности их обоих еще ждал серьезный разговор со старшим кузеном (читать: головомойка, от которой чертям в аду тошно станет). — Я имею в виду, почему ты вообще сейчас здесь находишься.

— А, это… — на левое предплечье, забинтованное от запястья до локтя, Рабастан указал почти небрежно: мол, я уже и забыл, — но, во-первых, Эйдан знал по себе, что «забыть» о свежей Метке физически невозможно, во-вторых, кузен тут же спрыгнул со стремянки и примостился на стопку ящиков, явно готовясь долго и со вкусом рассказывать.

— Помнишь книжный развал между лавкой Коффина и тату-салоном Маркуса Скаррса?

Эйдан хмыкнул — не то чтобы он помнил, но расположение, аккурат между лавкой с названием, созвучным слову «гроб», и тату-салоном, предоставляющим Министерству мастеров для нанесения номеров заключенным в Азкабане, было более чем говорящим.

— Нет, литература по организации хранилищ — это в «Спини Серпент», да и накрыли тот развал во время последних чисток в Лютном, — кузен истолковал его «хм» как интерес. — Но в год, когда мы с тобой заканчивали Хогвартс, там еще много интересного можно было найти… а еще выяснилось, что там могут найти тебя.

«Ничего не понимаю, но мне уже не нравится»

— Я тогда чуть не час торговался за первое издание «Шепота костей» — сбил цену на треть, собрался уже в «Белую виверну» обмыть покупку, и тут продавец меня спрашивает: дескать, вижу здесь вас, молодой человек, не первый раз — вы тем, что ищете в книгах, теоретически интересуетесь?

— Ты туда без Оборотного ходил? И… потом мог пойти пить в паб в двух шагах оттуда — прямо с книгами, Рабастан, серьезно?

— Ой, только не смотри на меня так — сколько мне было лет и сколько у меня было мозгов.

— Не могу сказать, что сейчас намного больше, — Эйдан нарочно опустил, о возрасте он или о мозгах, но кузен, увлеченный собственной историей, шпильку проигнорировал.

— Я ответил: смотря кто и зачем спрашивает — и продавец дал мне визитку одной посреднической конторы по оказанию магических услуг… «Бёрдман и Ко», слышал когда-нибудь?

— Нет, но примерно понимаю, о чем речь, — но знал, что такие «конторы» — тот же паб «У Морибанда», где находят друг друга клиенты и наемники, только в профиль. — И ты понял, что за твои экзерсисы можно получить не только срок в Азкабане, но и денег, да?

Судя по гримасе кузена, Эйдан каким-то образом попал одновременно «в молоко» и по больному месту.

— Эйдан, ты вообще представляешь, сколько нужно места и компонентов для ритуала крупной формы? Начнем с того, что я впервые в жизни получил возможность свои «экзерсисы» в принципе проводить нормально, а не гадать, удастся ли незаметно использовать ритуальный зал — или придется опять делать на столе модель. И… да, дракл побери, мне нужны были деньги! А кому они не нужны?

Эйдан предпочел промолчать — он сам никогда не испытывал нужды в деньгах сверх полагающейся ему суммы содержания. Но Эйдан, хоть и начал после Хогвартса огрызаться на особенно обидные реплики отца и несколько раз даже хлопал дверью дома или Ставки, никогда не посмел бы поссориться с дедом.

Арчибальд, к слову, не раз говорил, что юнцов из чистокровных семей чаще всего приводят в неприятные истории неумение держать язык за зубами, палочку в ножнах и… кхм, кое-что в штанах. У Рабастана эти три проблемы (ладно, две проблемы, на третью тему после скандала с Карой и мутной истории с Деборой-младшей мозги у кузена все-таки встали на место) усугублялись нездоровым пристрастием к темномагическим барахолкам и книжным.

— Не у Родольфуса же было просить — уж точно не после того, как я… не после того, как мы поссорились, и я его… много лишнего, в общем, наговорил, да и поступил по отношению к нему… очень плохо.

Эйдан невольно вспомнил тот день на морском берегу — день, после которого Рабастан почти перестал появляться дома. И вновь запретил себе думать о том, почему кузен выглядел так, будто на спину ему мантикору уронили. Потому что, во-первых, «очень плохо поступил» было бы тогда не то слово, а во-вторых… нет, у Эйдана только-только (на почве подготовки зубодробительно подробной отчетности по операциям для дальнейших разборов на собраниях) установились нормальные отношения с Беллатрикс, он к такому не готов.

— И после этого — брат, дай денег на зимнюю мантию и книги к новому семестру, да на пабы и девочек не помешало бы? Я бы себя уважать перестал, — Эйдан подумал, стоит ли сказать Рабастану о том, насколько сейчас, с этим ожесточенно-упрямым выражением лица, он похож на Родольфуса… но спрятал улыбку и решил оставить «откровение» до другого раза.

— И чем ты в этой конторе занимался?

— Всем. Серьезно, Эйдан, всем. Ставил, обновлял и менял защитные контуры, обращался к памяти здания и духам места, делал модели-базу для коллеги-вудуистки — страшная баба, не с лица, а по сути — если надо дом или бизнес проклясть… даже с погодой пробовал пару раз, но это уж совсем не мой профиль. Иной раз по два ритуала за ночь… да, Эйдан, я идиот, ты это хотел сказать?.. а что делать — завтра уже может быть не нужно, а потом сиди месяц без ничего. И вот!

Кузен подобрал ноги, усевшись по-турецки и сделал неопределенный пасс руками, как бы показывая: сейчас будет самое интересное.

— Сижу я, значит, на крыльце дома сквибовской ветки семьи Кавендиш: они новую беседку построили и конюшню переделали, да так неудачно — сквибы же, ну — что пришлось весь ближний защитный контур заново тянуть. Жду, пока можно будет проверочный импульс запустить, содрал пока в саду яблоко… ночь, недавно дождь прошел, лягушки квакают, фонари в саду горят, а за садом — чернота, до горизонта не видно ни зги… И тут выходит из-за колонны крыльца черная фигура! Я чуть яблоком не подавился, вскочил: сам же контур только что ставил, кто успел пройти, когда, а главное — как?! А эта «фигура» делает так, — щелчок пальцами, — загорается фонарь над крыльцом, и он мне говорит...

— Фонарь?

— Тьфу, не сбивай. И у меня от сердца отлегло: ну, мистер Реддл-то… в смысле, Лорд, понятно, и не такое может. «Я вижу, что Бертольд может быть спокоен: на его сыновьях природа не отдохнула», — говорит, — «есть над чем поработать, особенно на стыках — но сделано талантливо и не без фантазии». Ага, говорю, спасибо — сам стою, весь в пыли и краске, на голове гнездо, и в руке еще огрызок, — но вы тут, мистер Реддл, какими судьбами и за каким драклом? А он посмотрел на меня вот так, — Рабастан наклонил голову и попытался изобразить взгляд Лорда — спокойный, как стоячая вода в безветренный день, но выворачивающий душу наизнанку, — и спрашивает: «А ты сам как думаешь?»

Эйдан нервно хрустнул пальцами — он уже догадывался, за каким именно драклом пришел Лорд… и надеялся, что «за каким драклом» в прямой речи всё-таки не звучало.

— «Я думаю, мистер Реддл — прошу прощения, Милорд — что Родольфус попросил вас повлиять на меня, чтобы я вернулся с ночевок по друзьям и задворок Лютного в дом, в семью, в приличное общество. И чтобы хотя попытался вникнуть в то, чем занимается ваша политическая организация и почему это важно. Но, Милорд, при всем уважении, я брату сказал, дяде Артуру сказал и вам скажу: меня не волнует, сколько прав дадут грязнокровкам, потому что мои права у меня отнимут только вместе с палочкой, и то не факт. Мне есть чем заняться, кроме как играть в политику и гонять магглов, а если захочу татуировку страшную, на островах и в Чайна-тауне умельцев полно».

К моменту, когда Рабастан закончил свой пламенный спич, Эйдан уже держался обеими руками за голову и почти полностью сполз под стол. Он хорошо помнил ту грань, когда друг семьи «мистер Реддл» навсегда и бесповоротно стал «Лордом» — и понимал, что кузен наговорил если не на Аваду на месте, то как минимум на десяток Флагелло.

— А ми… Милорд дослушал, улыбнулся вот так… нет, вот так… дракл, не получается… в общем, улыбнулся и говорит: «Мой юный друг, меня абсолютно не интересуют твои политические убеждения — откровенно говоря, мне на них плевать. Я хочу предложить тебе интересное и денежное дело — нанять тебя как специалиста по ритуалам, если так яснее — но если ты продолжишь разговаривать в таком тоне, мы не сработаемся».

Сейчас таких «интересных дел» как пятниц на неделе, но тогда это правда было в новинку — обследовать квадрант местности: лес, болото, пара деревень — и определить: как можно выставить ловушки, где растянуть антитрансгрессионный купол, в каком диаметре… Пришлось повозиться — но Лорд сказал, что это лучше, чем то, что он ожидал, и что в кошельке, который лежит сейчас на столе, я тоже найду больше, чем ожидаю.

— Насколько больше? И… сколько Лорд тебе предложил? — заинтересовался Эйдан, но Рабастан беспечно пожал плечами: он успел приманить со стола перо и теперь пытался просунуть под повязку, чтобы почесать заживающую Метку.

— Я не спрашивал, когда договаривались — сразу решил, что сколько бы ни дал, не возьму. Мис… Милорд — он же друг отца, как-никак, да и Родольфус много для него делает просто так, а Милорд, стоит думать, не раз помогал Родольфусу. Да, я так и сказал. Он не стал настаивать, но сказал, что не считает это правильным, потому что не исключает, что еще раз обратится ко мне…

— Fecking eeejiiit… — страдальчески простонал Эйдан, придерживая пальцем дергающееся веко. — Не чеши — язва будет… И что дальше?

— Он спросил: что я думаю насчет вознаграждения нематериального?

* * *

— Сейчас я сам удивляюсь: на какого идиота это было рассчитано? Вот это вот: «Августус, я привел тебе помощника… Шучу, конечно. Августус у нас серьезными вещами занимается». Провокация для младшекурсника.

— Ты повзрослел, — Эйдан не был уверен, что занятый самобичеванием кузен услышит его полушепот, но Рабастан невесело усмехнулся, залпом допил огневиски и вновь наполнил стаканы.

— Мне казалось, что я наконец повзрослел тогда. А когда кажется, скажет Тони, креститься надо. Представляю, как Руквуд потом был рад и впрямь получить такого помощника: образования — семейная библиотека и книги с барахолки, умения — косо-криво набитая на нескольких десятках ритуалов рука, «зато не теоретик» и «много чего могу, смогу и больше»…

— Я думаю, Августус… вполне отдавал себе отчет… что ему достался уникальный, породистый… Рыжий Дятел, — не без ехидства просипел Эйдан и тут же закашлялся. — Он и сейч-кха-кха-кха… и сейчас не стесняется… об этом… говорить. Но это не значит, что он тебя не ценит.

— Сейчас — да, возможно, и есть за что. Но не тогда. Я сейчас думаю, Эйдан, что когда Лорд стоял на крыльце того дома и слушал всё, что я нёс, он думал не обо мне — если только о том, как не прибить меня за наглость. Ему просто не нужно было, чтобы в семье главы разведки и командира боевой группы был дестабилизирующий элемент, а уж куда этот элемент пристроить — дело третье.

Стакан вновь опустел, будто кузен запивал горькую пилюлю — Эйдан посмотрел неодобрительно, но промолчал.

— А до того, чтобы быть кем-то ценным — до того, чтобы вообще кем-то быть — мне было еще учиться и учиться. И когда я сам захотел стать одним из них — вернее, одним из нас… о, мне это показали быстро и доходчиво. И я же стал, — это прозвучало почти весело, с вызовом, и Эйдану на миг показалось, что он видит того Стэна, который сидел на ящиках с документами и делал вид, что Метка не чешется. — Как и ты, Эйдан. Как и все наши: Этельрик, Майкл, Торфинн, Адриан… Северус… Барти… Все мы пришли, чтобы стать кем-то большим, чем мы были — не просто полукровкой, не просто бастардом, не просто чьим-то сыном или братом — и ведь для каждого Лорд нашел рычаги воздействия. Интересно, со старшими так же было?

Когда-то Эйдан искренне хотел, чтобы Рабастан осознал. Эйдану казалось, что «осознал» — это как «протрезвел»: раз — и увидел, как всё на самом деле. Эйдан не думал, как связаны осознание — и десятки трупов в послужном списке (трупов, которые были живыми людьми, не стоит об этом забывать), азкабанский номер на руке, Круциатусы от Лорда после заранее обреченных на провал операций, ранняя проседь, ночные кошмары и батарея флаконов с зельями на прикроватной тумбочке.

Эйдану бы уже хватило огневиски в крови и духу сказать всё это, но не хватило бы воздуха — легкие, связки и суставы после Азкабана восстанавливались со скоростью «шаг вперед и два назад». Эйдан тоже многое осознал за последние пару лет.

А что не за последние пару лет, то за последние пару часов, когда в заново собранный в Малфой Мэноре архив ввалился чем-то взбешенный до крайности Рабастан — именно что ввалился и заметался между шкафами, словно его злость была треснувшим флаконом с взрывчатым зельем: и руки жжет, и куда выплеснуть, не знаешь.

— Майкл! — почти выкрикнул он в ответ на вопросительный взгляд Эйдана. — Майкл Мальсибер, будь он неладен! Весь первый срок держался, после Министерства держался, а тут дома наконец побывал — и разнюнился, как девка из Лютного: «Вишню спилили, дом перекрасили, братья женились, сестры вышли замуж, половина племянников Хогвартс закончила — а я на полтора десятка лет из жизни выпал, мне как будто так и осталось двадцать, а я, а я…» А я, Эйдан? Вот мне в радость всё это слушать!

— Все стали. Но не все успели побыть, — Эйдан разлил по стаканам остатки огневиски, чтобы выпить за тех, кто не успел — получилось едва ли на полпальца. Полез в шкаф, где за подшивкой «Воинственного волшебника» была спрятана бутылка бренди на черный день, и сам не понял, не послышалось ли ему за шуршанием газет:

— Знаешь, Эйдан, если б я тогда был умней — я бы взял деньги, поклонился, закрыл за собой дверь и никогда не вернулся.

* * *

Эйдан знал со слов Антонина, что Дурмстранг — это что-то «во всех смыслах имперское» (что бы это ни значило — вероятно, «величественное» и «впечатляющее») и «вашему Хогвартсу не чета», но всегда делал поправку на то, что каждой птице по нраву свое гнездо.

Сейчас, идя по двору Дурмстранга, он вынужден был признать: насчет Хогвартса, конечно, Долохов загнул лишку — не было здесь ни хаотичного обаяния, ни уютной таинственности, ни аристократической строгости британской школы. Но монументальность зданий, агрессивная резкость линий и иррационально размашистый масштаб пустого пространства не просто впечатляли — оглушали и дезориентировали. Он не просто шел, а почти летел по двору, подгоняемый сильным холодным ветром с озера — но все равно потребовалось не меньше получаса, чтобы достигнуть обманчиво близкой с виду лестницы.

И пролетел бы мимо незнакомца, но тот сперва помахал рукой и свистнул, а пока Эйдан соображал, ему это или нет — догнал и с детства знакомым жестом хлопнул по плечу.

— Р… — губы шевелились, но имя не прозвучало, Эйдан недоуменно нахмурился и обернулся. — Р… это ты, что ли? Вот оно как работает, значит.

Незнакомец рассмеялся, явно довольный произведенным эффектом — с именем и не только: Эйдан четко видел, какого тот роста и возраста, узнавал красновато-рыжий цвет волос, видел даже уходящий от скулы к уху шрам от Режущего и помнил, что когда-то у кузена во время рейда неудачно отстегнулась маска — но собрать все черты воедино и связать образ с конкретным человеком не мог, хоть убей.

— Мастер Бертольдсен, для близких, друзей и особо отличившихся магспирантов просто Рихтер. Я думал, Антонина дождемся, но он своих по расписанию еще час будет гонять, а потом еще час сверху, чтобы жизнь пирогом с патокой не казалась…

— Антонина? Антонин, Долохов, Антонин Долохов… да, почему с Антонином это так не работает?

— Потому что Антонин так захотел, — лаконично объяснил «Рихтер» и снова хлопнул по плечу, уже сильнее. — Так, у нас тут не Шармбатон, чтобы во дворе ледяные статуи стояли — руки в ноги!

Потребовалось три чашки чая, чтобы наконец можно было просто сесть и поговорить: первая — чтобы рукам и лицу вернулась чувствительность, вторая — чтобы голова начала соображать, а третья и вазочка конфет с кириллической вязью на фантиках скрасили ожидание, пока «Рихтер» искал в бардаке своих комнат — знакомом еще по детской и флигелю — бумажку с формулой допуска.

— Ну, мистер Эйвери, как живется на легальном положении, в качестве уважаемого члена общества? — успешно расколдованный Рабастан Лестрейндж упал в кресло, забросил ноги на подлокотник и приманил свою кружку. — Скажите правду, здесь все свои, да и то — свои пока не все: не жалеете, что пошли на сотрудничество с властями?

— Признаюсь откровенно, — Эйдан непроизвольно скопировал фривольную позу кузена и тут же поплатился за это, расплескав половину чая на мантию. — Вот черт… Эксареско! Признаюсь откровенно: иногда год в Азкабане вспоминается мне как последний отпуск.

Рабастан закивал головой с сочувствием слишком горячим, чтобы быть искренним:

— Мы с Антонином тут обсуждали, что у нас для тебя и Рика невероятно выгодное предложение: меняем политическое убежище в Дурмстранге на «замену» по нашим предметам на пару месяцев — статьи и кандидатскую, так и быть, на тебя скидывать не буду…

— Никак, мастер Долохов и мастер Бертольдсен сами намылились в отпуск — и куда же, позвольте поинтересоваться?

— Оптимально бы в Альпы, но с нашими планами нельзя в Альпы — там Нурменгард.

Заклятие горячего воздуха на залитую чаем одежду в этот раз пришлось применить дважды: оба не просто расхохотались, а неприлично заржали, как можно только над тем, что недавно превратилось из старых ночных кошмаров в свежий черный юмор.

— Всё так ужасно? — отсмеявшись, спросил Эйдан.

— Не всё, а только студенты, — Рабастан сделал такое лицо и так ожесточенно потер виски, словно его настигли приступ мигрени, похмелье и Круциатус сразу. — Я не успеваю думать, что им уже нельзя преподавать, потому что они уже это знают и решат, что я ничего нового рассказать не могу — а что им рассказывать пока рано, потому что мне еще справляться с тем, как они это применят. У меня что ни практикум — то что-нибудь прекрасное и удивительное из семейной библиотеки или собственного изобретения, и спасибо, конечно, что это происходит при мне, а не на заднем дворе или в туалете, и я не узнаю об этом задним числом, но мне же надо что-то с этим делать, Эйдан, а я не всегда знаю, что с этим делать, а время идет и все смотрят… Я не пишу Августусу об этой части своей работы, потому что иначе Отдел Тайн лишится одного из ведущих сотрудников — Руквуд будет смеяться до сердечного приступа!

Эйдан почувствовал, что по его лицу расползается улыбка до ушей — и доля мстительности в этой улыбке превышает все допустимые нормы.

— Я видел смерть своего студента, Эйдан — прямо посреди ритуала, в центре построения, — улыбаться Эйдану резко расхотелось, но Рабастан, наоборот, усмехнулся. — Что, страшно? И мне было страшно. Потому что там был я, другие студенты и целитель — успели и построение прикрыть, и откачать идиота: «потренироваться» он в ночь перед практикумом решил, гений, а с утра кофе чуть не термос вылакал — сердце и не выдержало. Но если бы он был один, в каком-нибудь поле или доме… в лучшем случае он бы там остался, в худшем — ничего на милю вокруг там бы не осталось.

Эйдан покачал головой — аналогия напрашивалась недвусмысленная и самокритичная.

— Я считаю, кто-то задолжал тете Падрагинь сердечное спасибо, свечу в часовне и букет цветов — за невозможностью большего. Но студент этот твой, конечно… Знаешь, меня всегда удивляло, что Беллатрикс относится к новобранцам чуть ли не более жестоко, чем Антонин — а уж от этой ее присказки: «Задача командира и главы семьи — мешать естественному отбору», — меня просто перекашивало, но теперь я понимаю, что это была забота, а не жестокость.

Он еще на середине фразы понял: что-то не так, — а когда закончил, в комнате явственно повеяло тем самым арктическим холодом, какого между ними не ощущалось уже несколько лет.

Рабастан отставил чашку, наклонился вперед — и Эйдану вдруг вспомнилось и дело Лонгботтомов, и шутки (или не шутки) про ритуалы с человеческими жертвоприношениями, и как горели маггловские дома на «испытаниях» новых Взрывных.

— Эйдан, давай договоримся, ага? Если захочется поговорить о тех, кого нет — то это к Долохову. Антонин верит, что люди живы, пока их помнят, а рассказывать — это тоже способ помнить. Вот вас двое, вы и поговорите. Я помню. Но я не хочу. Точно не здесь. Акцио сигареты.

Эйдан промолчал — судя по тому, что из глубины комнаты раздался шорох раздвигаемых вещей, закурить Рабастан собрался впервые за долгое время.

— Знаешь, я соврал в последнем письме. Я на самом деле один раз в Британии все-таки бывал. Потребовался полный документ по травмам и болезням за подписью целителя с лицензией, пришлось навестить Джозефа.

Выкурив сигарету, кузен резко успокоился: то ли злость отпустила, то ли… понял, что Эйдан не собирается его стыдить?

— Я почти не общался с братом с тех пор, как уехал: так, записку по прибытии черкнул, он мне ответил — и дальше тишина. Я ему не пишу, он мне не пишет — у каждого своя жизнь, у него там семья и дела, у меня здесь кандидатская и студенты. Я мог бы увидеть его в тот приезд — мог, но как нарочно построил поездку так, чтобы минуты свободной не осталось, — кузен помолчал и зажег вторую сигарету.

— Знаешь, Джой вправил мне мозги, как сустав — одним движением... тоже не хочу вспоминать, извини, уж очень нелестно. И я, как вернулся, сразу написал письмо. Но не Руди, а Энди — так показалось проще. Я всё это время считал, что это он обиделся на меня — и правильно обиделся. Столько лет был рядом, а тут едва-едва убедился, что Азкабан и Поцелуй нам обоим не грозят, все документы подписал и уехал. Бросил его, хотя… — кузен сжал в кулаке вторую сигарету, но решительно договорил: — Хотя знал, что он только что Беллу похоронил — а Энди только что похоронила Дору, и у них получается две потери на двоих, и обе общие: такая вот невеселая математика... Но знаешь, что оказалось?

Эйдан знал — знал, потому что общался с обоими кузенами всё это время, и на стыке получалось иногда нечто… как бы матом не сказать… изумительное.

— Оказалось, Родольфус вбил себе в голову, что это он тогда втянул меня в Организацию — а стало быть, и во всё последующее. И что теперь я не хочу с ним общаться, потому что считаю, что он сломал мне жизнь. Leathcheann! — Рабастан вскочил с кресла, опрокинув чашку и пепельницу: горячий пепел посыпался на кресло, чай закапал на пол, но кузен этого даже не заметил. — Нет, ну правда, идиот же, нет? Допустим, я за эти пятнадцать лет мог совершить кандидатскую, завести кругосветку или написать семью… тьфу, ты понял… но ведь с тем же успехом мог убиться без всякой Метки, или сесть в Азкабан по другой статье, или спиться от чувства вины, что брат сидит, а я ничем не могу… Не понял. Эйдан, чувствуешь, что-то горит?..

— Напомни мне напомнить тебе рассказать, что ты думаешь о своей жизни… еще лет через десять, — вздохнул Эйдан, когда совместными кресло было потушено, ковер высушен, а свежий чай к приходу Антонина заварен. — Я на самом деле вот что хотел спросить: ты на Новый год в Британию собираешься или как?

— Ты хотел сказать, на Рождество? — нахмурился Рабастан и тут же щелкнул пальцами. — А, точно, молодежь же еще в сентябре с ума сходила… Миллениум.

— Миллениум? — тут уже Эйдан недоуменно приподнял бровь, но вспомнил некоторые статьи в маггловских СМИ и разъяснения Этельрика. — Да — новый век и новое тысячелетие, всё-таки. Я знаю, что вот так, с бухты-барахты, после стольких лет, это странно — но еще страннее было бы не собраться всей семьей, согласись?