Чёрный кофе без сахара (джен)

Наступили каникулы. Эмма с Сириусом бежали по дороге к уютному домику, стоявшему на пустынной улице. Было темно, и снег летел хлопьями. Оба очень волновались и радовались одновременно. Они сгорали от нетерпения. Сириус подскочил к знакомой двери и стал быстро стучать. Эмма прыгала на месте и ловила ртом снежинки.

Дверь открылась, и на пороге появился молодой полный мужчина с добродушными, но в то же время напряженными чертами лица, держа перед собой волшебную палочку. Увидев их. он облегчённо выдохнул и, улыбнувшись, протянул руки для объятий.

— Сириус! Эмма! Мы ждали вас к обеду! Ну проходите скорее, Джон с Тонкс уже заждались!

— Здорово, Тед!

— Привет!

— А с каких пор ты дочку по фамилии зовешь? — ухмыльнулся Сириус, обнимая его.

— С тех, как Джон начал смеяться над ее именем. Не знаю, что и делать с этими детьми, что они только не творят…

— Ну есть в кого!

Эмма с Сириусом пошли по коридору. Оставалось два дня до Рождества. В доме Тонксов все было очень красиво украшено и приготовлено к празднику. Из-за угла за ними кто-то наблюдал, лукаво щурясь. У Эммы сердце забилось часто, и ей стало жарко. В коридор выскочил пятилетний мальчишка в одних шортах, с темными кудрявыми волосами и удивительно красивыми и умными глазами, наполненными счастьем. Она бросилась к мальчику и прижала его к себе. Он нежно гладил ее по щеке и целовал.

— Я думал, ты не придёшь ко мне, — сказал он тихо ей на ухо.

— Размечтался… Ты от меня не отделаешься, братишка!

Сириус задумчиво улыбался, глядя на брата с сестрой. Сзади его волос кто-то коснулся, и он резко обернулся. Он увидел свою кузину. Они обнялись, а на лицах обоих сияли улыбки. Все было прекрасно. Сириус понимал, что все его проблемы подождут, что в это Рождество он будет счастлив, это уже ничто и никто не сможет изменить.

Маленькая Тонкс вертелась рядом с Эммой и Джоном. Ярко-розовые волосы мелькали то там, то здесь. Тонкс с Джоном выглядели как близнецы. Они всегда ходили вместе, глаза у обоих ярко блестели, они были примерно одинакового роста, а внешность Тонкс подстроила такую, что ее черты лица были неотличимы от мальчика. Они старались говорить хором, и вообще их вполне устраивало казаться всем похожими.

После ужина Эмма с Джоном и Тонкс пошли на второй этаж, чтобы под предлогом обучения рисованию научить мелких великому искусству игры в дурака. Андромеда с Сириусом до поздней ночи сидели в гостиной, разговаривая обо всем на свете.

— Слушай, Меда, а как ты смотришь на то, что мои друзья тоже встретят с нами Рождество? — спросил Сириус, заискивающе поглядев в глаза сестре.

— Да, конечно, я за.

— Это отлично! Тем более, что я их уже позвал.

— Интересно, что бы ты сделал, если бы я отказала…

— Ты же знаешь, что я очень хорошо уговариваю.

— Естественно. Но те способы, которые ты применяешь, со мной бы точно не прокатили. Я твоя сестра, Блэк. Подкатить ко мне у тебя бы не вышло.

— Это минус, но я очень хорошо знаю психологию женщин. Это бы мне помогло.

— Все женщины разные, братишка…

— Да. Но мозг у них устроен очень похоже. Я пока встретил только одну, кардинально отличающуюся от всех.

— Да?

— Ага. И она сейчас тусит со своим братом и твоей дочерью.

— Да уж. У Эммы Браун мозги набекрень.

— Да ладно. Будто у меня нет…

— Мародеры, что еще сказать?

Они молчали. Им хотелось спать, но было лень вставать. Это молчание было таким приятным. Момент, когда ты не пытаешься найти тему для разговора. Просто молчишь — и нет натяжного молчания и неловкости. Только уют и чувство приятной усталости.

— Как там Регулус? — вдруг нарушила молчание Андромеда.

Сириус опустил глаза.

— Ты знаешь, это то же самое, что спросить у тебя, как дела у Беллы или Цисси…

— То есть все настолько плохо, да? В таком случае, Нарцисса у нас теперь не Блэк, а Малфлой. А Бел...

— Так этот скользкий гад ее все-таки окольцевал? Черт... Как же я ей сочувствую. Связываться с Малфоем — это гиблое дело. Я то знаю.

— Ну она уже от него точно не отвяжется, я думаю. Так что с Регом?

— Я... Не знаю. Честно. Мы с ним стараемся не пересекаться. Знаешь, Меда, мне абсолютно плевать, кем он станет и что с ним будет. Он настолько урод, насколько это вообще возможно. Правда.

— Я тебя точно понимаю. У самой такая сестрица.

— Ага, даже две.

— Да нет. Нарцисса еще куда ни шло. Она тихоня. На нее очень легко повлиять. Она очень часто соглашалась со мной во многом. Но Беллатриса с Малфоем... Они просто завладели ее разумом.

— Получается, она теперь тоже Пожиратель?

— Нет. До этого еще не дошло. Но я думаю, что еще немного, и дойдёт. Ужасно осознавать, что люди, близкие тебе по крови, творят такие вещи, как эти Пожиратели.

— Кстати об этом. Ты вступила в Орден Феникса?

— Нет еще. Только Тед. Но я собираюсь сделать это в ближайшее время. Доре надо немного подрасти. Она слишком мала, чтобы потерять обоих родителей и остаться сиротой. Тем более, мне надо еще полгода опекать Джона.

— Да. Бедные мелкие.

— Мне кажется, Эмме будет очень тяжело… Одновременно справляться с этим ребенком, учиться, и, я так понимаю, без Ордена Феникса не обойдётся…

— Почему же одной? Ты думаешь, я не буду ей помогать?

— А ты думаешь, что всегда будешь рядом?

— Нет, я, конечно, понимаю, что ситуация в мире не очень, но ты рановато меня хоронишь.

— Причём тут это? Я имею в виду, что вы живете в разных частях города, что у каждого своя жизнь...

— Вообще-то мы уже живём вместе.

Андромеда уставилась на него своими огромными серыми глазами.

— Ты сейчас серьёзно?

— Да, вполне. А что в этом такого? Мы же взрослые люди. Нам есть семнадцать. А мне даже восемнадцать.

— Да уж. Нет у тебя мамы, которая бы запрещала тебе даже целоваться с девочками до свадьбы…

— И слава Мерлину. Я бы тогда женился лет в двенадцать.

— А так ты об этом не задумывался? Эмка — хорошая девчонка. Жалко ей мозги пудрить, не находишь?

— О чем ты? Конечно, нет. Ничего я ей не пудрю. В этом она и сама легко со мной сравнится. Уж поверь.

— Ну и хорошо. Если она тебя бросит, то это будет тебе уроком. Вспомнишь каждую девчонку, с которой поступил так же.

— Каждую? Нет. Не вспомню. Память у меня куда хуже, чем ты думаешь..

За окном и в дымоходе выла вьюга.

* * *

В рождественскую ночь Андромеда и Тед взяли Джона с Тонкс и отправились в гости к адекватным людям, чтобы не мешать праздновать неадекватным.

Мародеры начали тусить часов с девяти вечера. С каждым глотком огненного виски из головы уходило все больше и больше проблем и вопросов. Часам к трем ночи Сириус с Ремусом затеяли какую-то игру, а Джеймс пошёл дышать свежим воздухом. Эмма сидела на подоконнике. Алкоголь действовал на нее всегда по-разному. В этот раз она чувствовала грусть, разрывающую изнутри. Ей хотелось спрятаться ото всех и сидеть где-нибудь в тёмном углу совсем одной. Она спрыгнула с подоконника и на нетвердых ногах пошла к лестнице, ведущей наверх. Углубившись в мысли, она поднималась по ступеням не обращая внимания на то, где она. Наконец она уткнулась в маленькую дверь. Недолго думая, она пнула ее, и та с лёгкостью отворилась. Это был выход на крышу. Крыша была покатой, и к тому же вся в снегу, поэтому Эмма сразу чуть не свалилась на землю, однако вовремя схватилась за край двери и повисла на ней. Минут пять она карабкалась наверх. Пальцы закоченели и онемели от холода, а ноги переставали слушаться.

— Эй! Ты чего? — вдруг раздался голос откуда-то слева.

Эмма максимально развернула голову в ту сторону. На крыше сидел Джеймс и пытался сфокусироваться на ней. Эмма молча протянула ему руку. Он подтащил ее к себе, при этом чуть не свалился сам.

Они молча сидели бок о бок на холодном снегу, уставившись в одну точку.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Эмма, не отрывая взгляда.

— Воздухом дышу.

— Да, точно. Тебя всегда развозило первого.

— Я смотрю, ты недалеко от меня ушла.

— Нет, это здесь не при чём.

— Тогда что ты тут забыла?

Эмма молчала.

— Да ладно. Мне ты можешь сказать.

— Почему я сижу на крыше? — ухмыльнулась она.

— Нет. Почему ты грустишь. Я же вижу.

Она не могла ничего сказать. Джеймс всегда казался ей наименее догадливым из Мародеров. А тут даже он заметил. А может быть, только он…

— Эм, вот я тебе все доверяю. А ты не хочешь сказать своему лучшему другу, почему грустишь. Это же из-за Вилли? Точно из-за него. Я знаю.

Эмма медленно перевела взгляд на друга.

— Ты любишь его. Но ты понимаешь, что вы никогда не будете вместе. У тебя есть Сириус, и он тебя любит. И ты его... Он нужен тебе. Но тебя тянет к Вилу. Сильно тянет. Я помню тот рисунок в альбоме. Я не осуждаю тебя, Эм. Все это очень сложно. Вообще чувства человека — это самое сложное, что есть на свете.

— Джим, как ты это... Я... Я не знаю. Не знаю, что мне делать. Я не понимаю, люблю ли я Вила. Нет, я люблю, конечно. Но вопрос в том, как… Как тебя или как Сириуса? Нет. Не так и не так. Тут что-то особенное. Не как со всеми. Да уж. Ты прав. Это слишком сложно.

— На самом деле это твоя жизнь. Ты можешь делать, что хочешь. Можешь бросить Сириуса и просто быть счастливой с Вилом. А можешь мучить себя всю жизнь.

— Стоп, стоп, стоп... С чего ты взял, что я мучаюсь с Сириусом? Я люблю его. По-настоящему люблю. А с Вилом все как-то по-другому. Вряд ли я вообще нужна ему. В отличие от вас, я писала ему не один раз за последние несколько месяцев. Он не ответил ни разу. Понимаешь, ни одной строчки. Не знаю. Я запуталась. Все так сложно.

Джеймс обнял Эмму за плечи, а она уткнулась головой ему в плечо. Они молча сидели какое-то время, опять залипнув в одну точку.

— Надо возвращаться в дом. Мы отморозим себе все органы, — наконец заметил Джеймс.

Кое-как они доползли до двери и вошли в тепло. Они спустились по лестнице. В комнате царили тишина и полумрак. Сириус спал, положив голову Ремусу на ноги. Игру, судя по всему, они так и не закончили. Джеймс сел на диван, укрылся клетчатым пледиком, положил под голову мягкую игрушку Тонкс и, блаженно вздохнув, закрыл глаза.

Эмма не хотела спать. Точнее, хотела, конечно, но какое-то внутреннее возбуждение не позволяло ей последовать примеру друзей. Она вышла из комнаты и, ступая абсолютно бесшумно, пошла по темному пустому коридору. Эмма остановилась у широкого окна, покрытого снежными узорами. Она приблизилась к нему и дохнула на него теплом. На этом оттаявшем облачке она начала рисовать пальцем какого-то худого человечка. У него были смешные волосы, похожие на макароны.

Вдруг раздался какой-то звук. Эмма вздрогнула, но как загипнотизированная не отрывала пальца и взгляда от окна с человечком. Внутреннее волнение в ней возрастало, ей мерещились шаги, а в голове почему-то раздавался голос Лили: "Эх, Эмма.. Алкоголь до добра не доведет..."

Она вырисовывала человечку ресницы, как вдруг ее плеча коснулась чья-то холодная рука. Палец ее дрогнул, и лицо человечка было полностью стерто. Все внутри нее похолодело. Она медленно обернулась... Она увидела его, и крик застрял в горле. Перед Эммой стоял Вилли. Она отчетливо видела скуластое, худое, красивое лицо с яркими глазами разных цветов. Сердце Эммы колотилось с невероятной силой.

— Вилли... — только смогла выговорить она пересохшими губами.

Он смотрел на нее, и по его лицу как обычно нельзя было понять, что он испытывал. Эмма смотрела прямо в его глаза. Какие они глубокие, в них будто можно утонуть. Она забыла все то, что мечтала сказать ему уже очень давно. Все эти месяцы ей так хотелось врезать ему или наорать, за то, что он столько ей не писал. Сейчас же она просто осознавала, как сильно скучала по нему. Эмма подошла ближе и прижалась к нему. Но не так крепко, как обычно обнимала Мародеров, а очень нежно и трепетно. Она прижалась щекой к его груди и чувствовала, как его руки обняли ее плечи. Они стояли так очень долго. Эмма совсем не хотела выяснять, почему он так долго не объявлялся и где пропадал или почему явился под утро. Ей было хорошо стоять так и ощущать, что он рядом. В первый раз за долгое время на душе было так спокойно и легко, а грусть как рукой сняло. Она закрыла глаза и разум ее совершенно затуманился.

* * *

Проснулась Эмма от чьих-то радостных восклицаний, донесшихся до нее, как будто очень издалека. Она не стала открывать глаза. Ей резко стало очень страшно. Воспоминания со вчерашнего дня смутно начали возвращаться в голову. Вилли... Все было так расплывчато и неточно. Вдруг это был сон? И ей уже действительно начало казаться, что то, что Вилли пришел в абсолютно неизвестный ему дом, находившийся в месте, где он никогда не был, причём часа в четыре ночи. Верилось в это слабо. Ей стало так обидно, что это был всего лишь сон. Действительность полна разочарований... Голова гудела, а пацаны как будто пили вчера меньше нее — бодры и веселы, уже начали тусовку с утра пораньше.

Эмма наконец разодрала глаза и медленно подняла голову с подлокотника дивана. Еще медленнее она обвела взглядом комнату, и сердце ее подпрыгнуло от радости. Рядом с Ремом на полу сидел Вилли. Он, улыбаясь весело, что-то говорил, но Эмма ничего не слышала, так громко билось в груди сердце. Она сгребла в охапку одеяло, слезла с дивана и подошла к Сирису, Рему и Вилли, сидящим на полу. Она села посередине и, закутавшись в одеяло с головой, невинно оглядела друзей.

— О, здорово, Эм.

Эмма медленно развернула голову к Сириусу и кивнула в ответ. Ей почему-то так не хотелось открывать рот. Хотелось лечь и просто лежать в этой компании.

— Вил, — начал Сириус. — А что за фигня происходит? Ты не отвечал нам полгода. Где тебя носило?

— Я так и понял по письмам Эммы, что мои письма до вас не доходят.

Эмма встрепенулась и уставилась на него.

— Ты получал мои письма? Слава Мерлину, а то у меня сердце кровью обливалось, что я зря столько пишу.

— Да. Я получал каждое письмо. Но есть одна проблема. Я думаю, каждый из вас помнит Лизабет Свон. Так вот, она поступила со мной на медицинский. Я не знаю, что у нее в голове, я не знаю, зачем ей это. Но, как я понимаю, она единственная, кто мог перехватывать мои письма.

— Вот ведь… Еще похуже Марлин Маккиннон будет, — пробормотала Эмма.

— А как ты вообще нас нашёл? — спросил Рем.

— Ну я давно уже хотел вас всех встретить и решил, что Рождество — самое подходящее время. Я пришёл к Джеймсу домой часов в восемь вечера, а его мама сказала, что вы дома у сестры Сириуса. А потом я искал дом сестры Сириуса... Очень долго искал.

— Кошмар... Как ты вообще…

— Ну ничего. Это того стоило. Я очень рад всех вас видеть.

— Мы тебя тоже!

— Как тебе взрослая жизнь? Нашел там друзей себе или девушку?

При этом вопросе Сириуса Эмма вздрогнула и серьёзно посмотрела на Вила.

— Какую девушку? Я вообще-то холостяк, если ты забыл. А друзей… Нет. Единственные люди, которых я могу назвать друзьями — это вы. А там, есть пара знакомых, с которыми мы часто общаемся. Но не друзья.

— Вот и прекрасно. Обычно люди говорят, что лучший друг у каждого человека только один.

— Не знаю. Я, например, не могу сказать кто мой лучший друг... Вас четверо, и вы все равны, — задумчиво проговорила Эмма, уставившись в одну точку.

— Я тоже. Я кстати, даже никогда об этом не задумывался, — сказал Сириус.

Вилли как-то туманно улыбался. Он смотрел сквозь всех и, наверное, очень хотел спать, но по нему понять это было невозможно. Глаза были ясны, как и всегда.

Эмма чувствовала удовлетворение в каждой клеточке. Случилось то, чего она ждала так долго. Они были все вместе. Все. Это было прекрасное ощущение. Вот он, Вил, по которому она так скучала, она касалась его плечом. Они были рядом. Глаза ее закрывались. В этой обстановке ей почему-то захотелось обнять сразу всех своих друзей, лечь с ними рядом и просто заснуть. Она обвила шею Вилли руками, прижалась щекой к его плечу и закрыла глаза.

Рождественские каникулы — это самое прекрасное время. Это были дни, когда Эмма впервые в жизни отдавала себе отчёт, что не хочет расставаться с происходящим. Обычно время летело незаметно, и все было, как в бешеном танце. Но сейчас надо было ценить каждую минуту. И ей казалось, что это понимал каждый находящийся в доме человек.

* * *

Но как бы кто ни старался, время остановить невозможно. Каникулы пролетели, и надо было собирать вещи. Эмма сидела на кровати и пыталась найти хотя бы один свой носок в куче своей одежды и одежды остальных Мародеров. Дверь скрипнула, и в комнату заглянул Вил.

— О! А ты не видел мои носки? — тут же с надеждой спросила Эмма.

— Вот эти? — спросил он, вытаскивая из-за кресла черный комок.

— О да! Ты спас мои ноги, спасибо.

Вилли кинул ей носки, а сам присел на угол кровати. Украдкой наблюдал он за тем, как она небрежно распихивала вещи по чемодану.

— Почему ты не пошёл со всеми гулять с мелкими?

Вил тряхнул волосами и как будто бы проснулся.

— Да я хотел, но что-то... В общем, не успел. Они уже ушли.

— Ладно. Зато тут тепло, — ободряюще улыбалась Эмма.

— Я хотел… У тебя ведь скоро день рождения, хотел подарить тебе подарок.

— О! И правда. А я и забыла.

— Ну так вот, держи.

Он протянул ей сверток. А она взяла и положила его на подушку, а сама подползла к Вилу и крепко прижалась к нему.

— Спасибо, — прошептала она ему на ухо.

— Ты же даже не посмотрела, что в нем…

— Да это же не важно. Послушай... Я очень хотела тебя попросить… Знаю, на мой день рождения ты выбраться не сможешь. Но хотя бы на выпускной... Ты же понимаешь, последняя возможность жестко затусить в школе, а Мародеры в сборе не все... Это будет самым лучшим подарком для каждого из нас. Мы тебя так любим!

— Эм, это будет в конце июня. Это абсолютно невозможно. Сессия, я должен там учиться. Мне правда это очень нужно. Ты же знаешь, как я вас всех люблю. Ты знаешь, как я люблю тебя.

— Нет, я не знаю. Я правда не знаю. Я очень плохо знаю тебя, Вилли, — у нее на глазах почему-то навернулись слезы. — Я понятия не имею, как ты относишься ко мне. Но я ничего не могу с собой поделать. Меня к тебе вечно тянет. Полгода я жила надеждами, что с тобой ничего не случилось. Я просто хотела знать, что ты жив. Думала: но если с ним все хорошо, он бы написал, ответил бы хоть пару фраз! А потом думала... А может он забыл о нас навсегда.. Может, мы больше ему не нужны и у него новые друзья? — она сорвалась на крик и, замолчав, потупила глаза. — Видишь, как я плохо думала о тебе.. Все потому, что я плохо знаю тебя.

Вилли смотрел на нее так же спокойно.

— Прости меня. Я не хотела кричать.

— Ничего. Ну а что ещё можно было думать в этой ситуации?

— Да уж, твоя бывшая та еще... Должно быть, она сильно любит тебя. Как можно связать свою жизнь с ненужной профессией, ненужным обществом и вообще... Она за тобой и в огонь, и в воду.

— Это не любовь. Скорее, она хочет добиться своего. Это нужно ей, чтобы самоутвердиться. Наверное.

— Не сдавайся! Помни, что ты ее не любишь.

— Да такое забудешь…

— Может, найдешь уже себе девушку? Какую-нибудь добрую, простую, милую. Не надоело тебе холостячество твое?

— Нет. Пусть все будет, как есть, — он опустил глаза. Эмма никогда не видела или не замечала, чтобы он опускал глаза. Они всегда были широко распахнуты и смотрели прямо, излучая какой-то приятный, мягкий свет. Эти глаза были просто прекрасны.

Наконец он опять посмотрел на нее, на этот раз достаточно серьёзно.

— Послушай. Смерть твоих родителей… Что именно произошло?

— Единственное, что я знаю, это то, что следов ранения не было. Их убили магией. Мы склоняемся к тому, что это дело рук родственников Сириуса.

— Это не они. Я догадываюсь, кто в этом всем замешан.

— Я так понимаю, что ты подозреваешь свою бывшую подружку. А в связи с чем?

— Был у нас с ней один разговор, и она очень тонко намекнула мне… Черт, а я тогда, как идиот, ничего не понял. Эм, это точно была она! Я в этом уверен.

— Ты знаешь. Я убью ее. Я не умею убивать, но ради такого случая научусь, — сказала Эмма твердо, глядя прямо ему в глаза.

— Она очень сильна. Она сильнее всех нас пятерых, вместе взятых.

— Она убила моих родителей… Это она убила их! Да даже если мне придётся умереть, я сделаю это!

— Ты говоришь неправильно. Нужно найти смысл жизни. Найти, ради чего жить эту жизнь. У тебя же есть такое?

— Джон... Да. Пожалуй, я должна его вырастить. Он не будет сиротой, это уж точно.

— Когда-нибудь мы все вместе отомстим ей за всю ту боль, что она нам причинила. И никто не умрет, обещаю.

— Прямо клянешься?

— Клянусь. Мы выживем в этой битве, я уверен в этом.