Безликие (гет)

«Лучше бы никогда не встречались с тобой», — эхом отдавались в голове сказанные слова, и, не выдержав, она вся сжалась, словно в комок, не обращая уже внимания ни на что: ни на мрак, ни балдахин у ее ног, ни на странное чувство в груди.

Слова, сорвавшиеся с губ, не отражали всей действительности. На самом деле, Лили Поттер хотела сказать, что лучше бы они никогда не встречались при таких обстоятельствах. Но неминуемо, обязательно встретились бы при других — когда они оба были бы здоровы и, возможно, совершенно другими, не такими изломанными и словно даже искаженными.

Рванный вздох сорвался с ее губ, и она просто легла на пол, царапая пальцем и без того изувеченный паркет — старинный, из настоящего дуба, он неприятно скрипел в этом темном, неотапливаемом доме, и первые минуты, когда она попала сюда, именно этот скрип навел на нее самое гнетущее, самое тяжелое чувство.

Она открыла глаза нескоро, поначалу ей и вовсе казалось, что она умерла и отправилась в мир иной, но стоило ей лишь пошевелить пальцами, как она обнаружила, что лежит в холодной кровати. Распахнув глаза, она увидела слабый проблеск света, и, приподнявшись, заметила едва заметный, почти уже погасший огонек в камине, стоявшем в самом углу комнаты. Во всей комнате, не считая последних искр умирающего пламени, не было совершенно никаких красок, и тогда она вдруг вспомнила, что, конечно же, уже была здесь. Давным-давно.

Робко приподнявшись с места, скинув одеяло на пол, она едва уцепилась за деревянную, резную колону, что соединяла кровать и возвышающийся изумрудный балдахин. Он был слегка покосившийся, и в мраке комнаты едва заметным. Вся комната была такой: в ней вроде были величественные предметы на подобие старинного, слегка пожелтевшего зеркала, разрезных шкафов и вшитых прямо в стену гобеленов, но комната сама по себе была пустой от того, что ничего, совершенно ничего здесь не было ни живым, ни пригодным для жизни.

Лили подходила к каждому шкафчику, выдвигала полки, проводила пальцем по красивой, явно старинной деревянной резьбе и просто не могла перевести дыхание. Как бы упадочно и безжизненно ни было это место, оно ей так нравилось, словно вся эта старина и маргинальность была воплощением всего ее интереса и симпатии. Пора было признаться честно: Лили всегда, до боли, до ужаса была падка к тому, что выглядело обреченным на гибель.

Не потому ли, в конце концов, судьба свела ее с Малфоем?

Она аккуратно спустилась на первый этаж, испытывая то ли полнейшее чувство дежавю, то ли тоску. Когда в тот раз Лили спускалась следом за Скорпиусом, она разглядывала этот дом с неподдельным интересом и даже рвением — в ее довольно роскошной жизни она редко когда могла прикоснуться к чему-то маргинальному и будто бы даже пропавшему. Ее семья хорошо оберегала ее от самых отвратительных проявлений жизни, поэтому лишь в Хогвартсе Лили смогла сполна познакомиться с жестокостью, агрессией и болью.

В школьные годы она впервые узнала, что значит быть не просто жертвой, которой притворяешься ради получения желаемого внимания, а жертвой, которую общество намеренно обрекает на гибель. Может, дело было в ее строении души, а может, все произошло из-за злосчастной фамилии — но Лили, не имевшая возможности достичь величия или хотя бы успехов в учебном поприще, была объектом сатирических смешков одногруппников и самых обидных слов.

Здесь, в школе, ее никто не защищал: родители были слишком далеко, а многочисленные родственники, как ей казались, попросту ее ненавидели. И Лили, не умевшая ничего, кроме как улыбаться сахарной улыбкой, на всякую колкость лишь улыбалась будто заискивающе, сцепляя пальцы за спиной, опуская голову, словно пытаясь показать, что ей тоже смешно и что она все понимает.

Бездарная, бесталанная, но так алчно жаждущая внимания… Лили Поттер, может, совершенно не хотелось выходить из-под опеки своей семьи, но когда это произошло, она больше не могла вернуться обратно в это лоно: в той глупой сахарной принцессе что-то навсегда надломилось, а тяга ко всему мерзкому, мрачному так сильно закоренилась в голове, что, право, Лили была почти не удивлена, что в итоге жизнь привела ее сюда — в Малфой-мэнор.

Она спустилась на первый этаж, бессмысленно обведя его взглядом. Должно быть, когда-то это было элитарное, одухотворенное здание, об этом говорило все: дорогая мебель, которую не смогло окончательно испортить даже время; магия, которая будто наэлектризовала весь воздух, и все убранство дома. Дубовые, тяжелые, вырезные двери, пол в ромбах, слегка поцарапанный и местами уже будто бы провалившийся. Здесь было слишком красиво. И чем дольше она бродила по комнатам, набредя на танцевальный зал, тем сильнее ей становилось будто бы даже тошно: почему этому было суждено погибнуть?

Она остановилась в комнате, которая, очевидно, когда-то могла быть использована для балов, и выглянула из окна: увядавший сад не спасал картину, а добивал ее. Здание умерло, как и умер ее хозяин. Ничего, совершенно ничего здесь нельзя было оживить.

Отчаянье, — вот что она испытала в тот момент, когда сухая ветка, надломившаяся от порыва ветра, полетела на земь. Ноябрьский холод пронзал здание, и буквально через минуту Лили увидела редкий снег, что безвольно и как-то даже медленно стал падать с неба, словно стараясь прикрыть наготу промерзлой, такой больной земли.

Необузданная сила поднялась в ее душе, и, не выдержав, она резко встрепенулась и, обернувшись, побежала вперед, к входной двери. Она поддалась на удивление легко, пропуская в холодный дом леденящий легкие воздух, и, не обращая внимания ни на свой легкий внешний облик, ни на снег, падавший с неба, понеслась вперед, со всех ног.

Снег взметался ввысь — вокруг не было ничего живого, кроме снежинок, которые порхали в воздухе и тут же таяли, стоило им лишь попасть на землю. Гиблое место. Гиблая земля. И она тоже гиблая. Не потому ли дверь, ведущая к свободе, не поддалась, не открылась? Лили дергала за железные прутья, стиснув зубы, но ничего не выходило.

Она просто не могла покинуть это место. Малфой-мэнор, будучи склепом фамильным, стал ее могилой.

Лили не знала, сколько времени бессмысленно бродила по саду, не чувствуя ни ног, ни пальцев рук. Холод словно настолько проник в ее тело, что она даже не ощущала его — кокон безразличия был слишком плотным и слишком… знакомым, чтобы хоть какие-то эмоции могли разорвать его, выдворить всю боль, ненависть, непонимание, которые, возможно, жили где-то внутри нее.

Она просто бродила. Проходила мимо беседки, в которой впервые сделала шаг навстречу ему; проходила мимо покосившейся, но все еще величественной изгороди и чувствовала в каждом укромном уголке этого места небывалой мощи энергию.

Когда снег стал вызывать внутри нее отвращение, Лили все же вернулась обратно в дом: обвела бессмысленным взглядом гостевой холл и направилась прямиком на кухню. Там, на столах, стояла непонятно откуда взявшаяся еда, и она, наспех перекусив, стала ждать Скорпиуса.

Пару раз глаза ее закрывались, и она проваливалась в бессмысленный сон. Жесткий диван, стоявший неподалеку от входной двери, не позволял ей расслабиться или почувствовать хоть какое-то спокойствие. Внутри нее жила, бурлила кипучая энергия, а вся Лили была раскаленным нервом.

Ее мысли неумолимо касались то Скорпиуса, то отца, и всякий раз ей казалось, что между ними есть какая-то странная взаимосвязь. Поттер страшно было верить своим догадкам, и отчасти, совсем немного — тяжело. Потому что судьба Сокрпиуса Малфоя казалась ей такой… предрешенной, что думать о нем, чувствовать что-то к нему, было глупым и совершенно бессмысленным.

Как и все, что окружало Лили по жизни.

День прошел. А он так и не появился. И Лили, которой казалось, что она сходит с сума, начала от скуки изучать дом: заходила в незапертые комнаты, открывала ящики шкафа, изучала картины. И лишь стоило ей спуститься в подвал, как она обнаружила, что это было единственным защищенным местом в этом доме.

Что было в нем?

Лили не знала. А потом про себя думала: «Зачем, зачем же мы встретились?».

Она думала об этом, глядя в его глаза, когда Скорпиус, не сказав ни слова, появился на пороге и быстрым шагом поднялся наверх, сев на кресло.

Кокон ее безразличия, натирая ей запястья, стал словно невесомым — эмоции вдруг накрыли Лили, и она, падая на пол, говорила те слова, которые бы никому никогда не сказала. И видела, что падает здесь не только она, но и он. И их касания, их словно обоюдное изучение друг друга было глупым повреждением чего-то… странного, неестественного, того, чего не должно было быть.

Больно было смотреть в его спину, и совершенно легко — сказать вертевшиеся на языке слова.

— Лучше бы мы никогда не встречались с тобой.

Ее голос был хриплым и словно неживым. Эмоции исчезли, и стало так холодно, так тяжело, что Лили никак не могла подняться на ноги. Не могла заставить себя встать, и лишь неотрывно наблюдала за Скорпиусом, чья спина была ровной, безупречно натянутой.

Малфой оглянулся. Посмотрел на нее тем же взглядом, что и тогда, когда увидел ее, валявшуюся на груде осколков, и довольно холодно бросил:

— Да.

Лили Поттер была поймана в ловушку. В ловушку собственных мыслей и странных эмоций. И ей казалось, что этот идеальный дом, с его безжизненными комнатами, с его скрипящим полом и гуляющим сквозняком был более живым, чем она сама.

Потому что дом был пропитан самой мощной магией, а у нее порой не хватало даже просто сил встать. Заставить себя подняться, выпутаться из обвалившегося балдахина и вновь попытаться сбежать.

Ей бы, в конце концов, начать его ненавидеть, презирать, и на этих чувствах заставить себя словно воскреснуть. Но внутри нее было что угодно, кроме этого, и даже тяжело ощущение неминуемой трагедии не могло изменить ее мыслей, не могло заставить ее взять себя в руки и каким-то способом вернуться к отцу, и.?

Что тогда, сахарная принцесса?

Эта мысль не давала ей покоя весь следующий день. Он ознаменовался бессильной бессонницей, и, лежавшая на полу Лили, просто смотрела в серое небо, видневшееся в окне. Свет постепенно озарял комнату, и в ней уже не было так страшно и тягостно, но Лили не пыталась пошевелиться и заставить себя встать.

Она лежала. И думала. Пыталась понять, какая же роль ей отводилась в этом спектакле и почему ее так неминуемо тянуло к хаосу?

Мысли мучали ее. Она видела перед собой Балдера с его диким взглядом; чувствовала ярость, словно он вновь касался ее тела. А потом в мыслях она воскресала ту единственную ночь, когда словно почувствовала себя живой, настоящей, а не пустой оболочкой женщины, которая никому не нравится и ни на что не пригодна.

Если бы только это был не Скорпиус, если бы только не он стал ее кругом спасения, глотком воздуха, она бы точно уничтожила его в самом начале. Растоптала бы без тени жалости, ради того презрения, что испытывала к людям. Но, к несчастью, человеком, спасшим ее, был полумертвец, за которого она хватаясь хваткой битого зверя.

Д-у-р-а.

Блеклый, совсем слабый луч света проник в ее комнату ближе к обеду. Осеннее солнце, явно ленивое и сонное, не приносило ни тепла, ни уюта, а лишь раздражало глаз, и Поттер наконец смогла заставить себя подняться.

Она опять повторяла свой ритуал. Бродила по комнатам, заглядывала в каждую, а потом спускалась к подвалу, и, кладя ладонь на гладкую поверхность металла, бессмысленно дергала ручку вниз.

Комната не поддавалась. И Лили вновь поднималась наверх, ложилась, на кровать, чтобы провалиться в бессмысленный сон. Он был тревожным, из-за чего в конце концов Лили была вынуждена подскочить и увидеть, что в комнате уже стало почти темно. Сумерки съедали пространство, и Поттер начинала понимать, что вот-вот впадет в настоящую истерику, потому что в темноте этот дом был просто невыносим.

Ей было страшно оставаться здесь одной. И совсем немного одиноко.

Лили Поттер просто боялась оставаться один на один с собой. Потому-то дом этот стал настоящей ловушкой.

Поджав колени, она попыталась словно раствориться в этой темноте, когда до ушей ее дошел странный, очень странный треск. Словно кто-то пришел в этот дом, и от его шагов скрипели половицы пола.

Отсчитывая внутри себя секунды, она аккуратно выскользнула из кровати, и, слегка приоткрыв дверь, посмотрела, нет ли кого на лестнице. Но здесь никого не было, а с первого этажа явственно раздавались какие-то звуки, и все это до того взвинчивало ее и без того расшатанные нервы, что Лили почувствовала, как дрожат ее пальцы рук.

Вдруг сюда пришел кто-то из Хаоса? Ведь не мог же Скорпиус просто так похитить ее? Ведь это был чей-то план?

Шаткая надежда, что это Скорпиус, жила внутри нее, потому она вышла в лестничный пролет и начала медленно спускаться. Первый этаж маячил перед глазами, и, когда она наконец вскинула голову и оглядела озаренную сумеречными лучами гостиную, то явственно вздрогнула, увидев вдруг его.

Скорпиуса Малфоя, отчаянно цеплявшегося за камин, согнувшегося в спине так, словно невидимый тяжелый груз буквально придавливал его к земле. Она молчала, не решаясь спуститься, наблюдая, видя, испытывая его отчаянье, пропитываясь этой эмоцией, словно пищей.

Потому что сама Лили Поттер жила именно этим. Это чувство было исследовано ею вдоль и поперек.

— Скорпиус?.. — робко позвала она, заламывая собственные пальцы рук.

Ведь невозможно, совершенно невозможно было жить теми жизнями, что были у них. Невозможно!

И когда он поднял голову, посмотрев на нее взглядом больного животного, загнанного в угол, Лили поняла очевидное: никто, кроме него, не мог стать ее кругом спасения; никто, кроме него, не мог позволить ей испытать что-то стоящее, такое, к чему бы ей правда хотелось вернуться.

Потому что он был таким же сломанным-переломанным. Измученным. Затравленным. Без единой мысли о спасении и с постоянным чувством надвигающейся смерти.

* * *

Он молчал. Но в этот раз молчание его было окрашено не в презрительную насмешку, не в холодный, равнодушный оскал. В этот раз все было по-настоящему. Он молчал, потому что слова не могли передать нечто, жившее внутри него грызшего его внутренности.

И Лили молчала в ответ, цепко наблюдая за ним, сидевшего уже в пыльном диване. Рука его, безвольно висевшая, едва заметно сжималась, и Скорпиус то и дело быстро-быстро начинал моргать, словно мыслями был не здесь и видел перед собой ни Лили, что так почти отчаянно вцепилась в него взглядом.

Внутри нее плескался яд. И немного обиды. Отравленная своей жизнью, Лили нравилось видеть, что он — такой же. Ей нравился вид его боли, его страданий.

— Стер ли тот мальчишка каждого в порошок? — тихо спросила она, вспоминая, как еще вчера запальчиво он твердил, что уничтожил каждого и что никто никогда не имел над ним настоящей власти. — Или мальчишка оступался?

Он сморщился, резко посмотрев на Поттер, и лицо его, бледное, было по-настоящему как у мертвеца.

— Мальчишка… — пробормотал он. А потом, не выдержав, резко встал с кресла, облокотился о стол, что разделял их, и неживым взглядом уставился на нее. Его руки столь напряженно сжимали слегка пожелтевшее стекло, что она явственно различала проступающие вены. — Что ты знаешь о том мальчишке? Что ты понимаешь?

Он был не здесь. Мыслями, чувствами совершенно не здесь, а где-то в другом месте, и Лили видела, как словно внутри него что-то крушилось прямо на глазах.

Подбитый, загнанный зверь. Такой — опаснее всего.

А она не боялась, и даже напротив чувствовала облегчение. Потому что сидеть в этом доме совершенно одной было по-настоящему невыносимо. Она умирала каждую секунду, что оставалась наедине с самой собой.

— Каждый субботу он приходил ко мне на квартиру, — беззвучно, бесцветно, абсолютно безразлично бросила Лили, сомкнув пальцы. И она уже тоже не видела ничего перед собой, окунаясь в свое отчаянье с головой. — Я знала об этом, поэтому никогда не появлялась там в адекватном состоянии. Всегда напивалась… как животное… не помня ничего, но как весело! Как весело мне было! Я садилась напротив него и смеялась над его ущербностью, над его жалким видом… смеялась, скалилась и ненавидела себя.

Время застыло. Воспоминания роем окружали ее со всех сторон, и Лили видела перед собой странную пелену, словно она начинала плакать.

— Однажды я пришла в субботу раньше него. Мне было так весело, что хотелось удушиться… но я не решилась. Испугалась… побоялась… поэтому просто решила выпить сильный галлюциноген, чтобы в течение часа точно сдохнуть, отравиться, подавиться рвотой или просто отрубиться. Я купила его в темной лавке в бедном квартале, у грязного, дурно пахнувшего, седого мужчины. Продавая их, он посмотрел на меня… так насмешливо, так снисходительно, словно думал, что я просто хочу подурачиться наркотиками. Никто никогда не верил, что сахарна принцесса способна на многое… сахарная принцесса носит розовые платья, тугие косы… Бред! Сахарная принцесса смеется, делая другим больно, и причиняет боль себе, потому что ей нравится, ей хочется ее испытать.

Резко вскинув голову, она увидела, как тяжело дыша, Скорпиус смотрел на нее искоса, своими какими-то безумными глазами, впиваясь, изучая ее, находя все слабые места. Он мог ее уничтожить. Он мог быть единственным, кому это удалось.

Лили встала. Рыжие волосы, нечесаные, залеженные, блекло поболтались вдоль лица, мешая ей, и, отчаянно пряча их за уши, она просто тряслась от слез, которыми не плакала.

— И я его выпила. Отчитывала минуты, думая, поверит ли дорогая мама, что это просто передозировка, а ненамеренная смерть. И? Знаешь? Он пришел. Вернулся буквально в тот момент, когда я была уже на грани долгожданного покоя, и спас меня. Спас… чтобы потом уничтожить.

Силы покинули ее, и, упав обратно на диван, она криво усмехнулась, посмотрев в пустоту.

— Тогда я захотела отомстить ему. Я захотела убить его. Наняла людей, которые должны были… — она склонилась, уперевшись ладонями в лоб, путаясь пальцами в рыжих прядях. — Это так легко для дочери национального героя убить кого-то, Скорпиус. Такая власть, такое влияние… и я подумала, что наконец-то смогу им воспользоваться. А он убил себя сам. Мне так хотелось его уничтожить, так хотелось…

— Он не убил себя, — раздался глухой голос, и Лили, одурманенная эмоциями, побормотавшая что-то про себя, резко выпрямилась, посмотрев на него вопросительно. Он все еще выглядел измученным и даже больным, но теперь, Поттер видела, он явственно смотрел на нее, и привычный яростный отблеск озарял его глаза. — Его убили. Но не ты, не твои люди, а… мои. Можно сказать, я был причиной, по которой его решили убрать.

Сглотнув, Лили медленно откинулась на спинку дивана, словно все еще не до конца понимая, что именно он сейчас сказал.

— Им нужно было заманить меня в Англию, — кривой оскал исказил его лицо всего на минутку, а потом погас, делая лицо нечитаемым. — Вот они его и убили. Ведь только тогда я смог бы выйти на письмо Поттера, предусмотрительно оставленное в его номере… только тогда я смог бы вспомнить свою ярость по отношению к героям войны.

Дрожь пробрала ее от пят до кончиков пальцев, и, бессмысленно пялясь в пустоту, Лили отчетливо слышала, как неспешно и будто бы нехотя бьется ее сердце. И его болезненное биение, его неспешность выводили Лили на какой-то новый уровень безразличия.

Медленно подняв голову, она посмотрела на Скорпиуса, который, вцепившись пальцами в спинку стула, костяшками левой руки бил по ней, словно пытаясь методично прийти в себя. Не выходило. Что-то вывернуло его эмоции наизнанку, и ей казалось, что вот и пришел тот момент, чтобы понять. Узнать. Наконец осознать всю историю.

— Кто же ты такой, Скорпиус Малфой? — на одном дыхании выпалила Лили, не моргая глядя на него.

Он выпрямился, повернув резко голову в его сторону, и злая улыбка исказила болезненное лицо.

— Я — это Хаос.

— Хорошо, — цепляясь пальцами за легкую ткань своего платья, бормотала Лили. — А кто тогда Скорпиус?

На секунду лицо его словно застыло неживой маской, а потом удивление промелькнуло в бездонных глазах. Но уже через мгновение дикая ярость исказило все его лицо, словно выбивая остатки уравновешенности, и, схватившись за стул, Скорпиус с силой запустил его в стену, ломая на части.

Потому что, кажется, совершенно не понимал, кем он был. Или боялся признаться. Точно так же, как и она.

Точно так же он сбегал. Развернулся и, громко хлопнув дверью, растворился во тьме, оставляя ее в одиночестве.

Оставшись в одиночестве, она лишь смотрела на то, как догорает слабый огонек в камине и, не двигаясь, просидела так очень-очень долго. Прежде чем знакомые шаги вновь не разорвали ее кокон молчания и не вынудили медленно подняться на ноги.

В комнату вновь вошел Скорпиус. И ей почему-то подумалось, что вот сейчас и наступил ее конец, что все ее страдания разом закончатся, и прямо сейчас Лили Поттер умрет. Распрощается с тем, чем никогда не дорожила, с тем, что никогда ей не принадлежало. Ее жизнь, на самом деле, не ее. Она нужна матери, бабушке, возможно, отцу. А ей — никогда.

— Иди за мной.

Ее колени всего на мгновение слегка подогнулись, а потом странная легкость будто опутала ее тело, и Лили, вдохнув грудью воздух, робко сделала первый шаг. Она шла на приличном расстоянии от него, смотря в его ровную, широкую спину, недоумевая, отчего он никогда не боялся идти так, не оглядываясь на свою жертву.

Скорпиус вывел ее на улицу, в запущенный, мертвый сад, который прилично замело снегом. Тонкий белый слой полностью исчезал под их следами, и чем дальше они отходили от дома, тем сильнее билось ее сердце.

Вдалеке виднелась едва заметная полоска света. Новый день, постепенно набираясь сил, загорался лучами солнца, а она шла, чтобы навсегда потухнуть. Мысль о неизбежной кончине не покидала ее ни на минуту, и, следуя за ним, словно за провиденьем, Лили со странной тоской оглядывала заросшую высокой травой некогда красивые клумбы.

Окунувшись в свои мысли, она не сразу заметила, что Скорпиус остановился. Он вывел ее к покатистой местности, к обрыву, откуда открывался вид на бесконечно простилающееся поле, и, когда она почти уткнулась лбом в его спину, Лили подняла высоко голову, наблюдая, как далеко-далеко начинает загораться солнце.

— Что ты любишь больше, Лили, закаты или рассветы? — бесцветно и неожиданно спросил он, внимательно смотря куда-то вдаль. — Что тебе нравится больше?

Его белесые волосы едва блестели и колыхались от легких порывов ветра, и, задержав дыхание, она смотрела на него широко распахнутыми глазами, словно в этом мире был только он один. Ни мертвого сада, ни загорающегося утра — ничего не было, кроме него, и той силы, что исходила от каждого сантиметра его тела.

— Закаты, — тихо бросила Лили, чувствуя, как силы покидают ее больное тело. — Мне нравится наблюдать за заревом уничтожения.

— А я обожаю рассветы, — сжав руку в кулак, холодно сказал Скорпиус. — Когда меня прогнали из подвала, где догнивала моя мать, я, скитаясь по улицам, забрел туда, куда не следовало. Мне довольно доходчиво это объяснили, и за свою ошибку я почти отправился на тот свет. Кажется, врачи пытались отходить меня лишь из-за того, что это был резонансный случай — избитый маленький мальчик. Бедные немцы желали лучшего имиджа своей стране, оттого упорно старались поставить меня на ноги. И в тот день, когда их надежда пропала, моя лишь разрослась. Я открыл глаза, которые болели, едва разлепил их и поглядел в окно. Я видела перед собой только небо. Бело-голубое, окрашенное в бледно-розовый цвет. Первые лучи солнца окрашивало мир, и я смотрел на рождение нового дня как на рождение своей новой жизни. Потому что тогда я действительно возродился.

Обернувшись, он посмотрел на нее бессмысленным взглядом. Ветер трепал его волосы все сильнее то и дело прикрывая глаза, и Лили, прикусив губу, смотрела на него исподлобья, будто выжидая чего-то.

— Когда мой опекун унижал меня, когда он палил в меня заклинаниями, я оставался избитым в классе до самого рассвета. Поднимал глаза и заставлял себя упорно смотреть в окно. Я мог хоть полностью истечь кровью в этом блядском классе, но все равно смотрел. Ждал, когда взойдет солнце, мечтал, чтобы наступил новый день. И даже когда из-за этого ублюдка я почти лишился зрения, я все равно напрягал свои глаза и внимательно вглядывался в небо, чувствуя стремление подняться. Иногда приходила она. Марта Новак. Присаживалась рядом и подлечивала меня, разрезая на тряпки свои одежды. И мы вместе искали глазами небо.

Закашляв, Скорпиус тихо засмеялся, кривя губы, уже не смотря на Лили.

— У нас были мечты в шестнадцать лет. Она хотела разбогатеть, выйти замуж и нарожать детей, которых бы носила на руках; а я хотел вернуться в Англию и повидаться с моим отцом. Тогда мне казалось, что у меня был смысл жить. А потом мой опекун рассказал мне, что Гарри Поттер убил его в тот день, когда наша семья попала в опалу. Знаешь, как он мне рассказал об этом?

Скорпиус резко двинулся в ее сторону, и Лили, нервно сглотнув, пошатнулась, из-за чего тотчас потеряла равновесие и упала на едва заснеженную землю. Она смотрела на него снизу-верх, ловя ртом холодный воздух: безжизненная, грязная, валяющая на земле. Кажется, никогда еще она не чувствовала себя такой живой, как в тот момент.

— Он говорил, смакую каждое слово, в красках рассказывая, как сопротивлялся мой отец, как пытался прорваться к Гарри Поттеру, чтобы поговорить с ним. Но двое авроров, удерживающих его, попытались обездвижить. Мой отец не сдался. Он не хотел, чтобы его разлучали с нами, со мной, с мамой, и все пытался вырваться из силков. И тогда незадачливый аврор попыталась просто прибить его ступерфаем. Но, Лили, знаешь ли ты, что никогда не стоит нападать на наследника в его поместье? Что дом всегда встанет на защиту своей крови? Знаешь? Вот и они не знали. Из-за чего дом родовой магией попытался выбить непрошенных гостей, и тогда уже вмешался твой отец. Какая незадача. Он убил его, целясь в стену дома. Вот так бессмысленно и по-глупому погиб мой отец.

— Это было не так, — едва отдавая себе отчет, резко крикнула Лили, вцепившись пальцами в землю. — Гарри Поттер не хотел убивать твоего отца. Не хотел! Это был несчастный случай. Он всю жизнь раскаивался…

— В тот день, — подняв голос на тон выше, Малфой с некоторым презрением взглянул на нее, сцепив руку в кулак. — Я впервые не искал рассвет. Мне впервые стало тошно от всего, что меня окружало: мое послушание, моя попытка не нарваться на неприятности в коррекционном классе, мое стремление угодить тете и опекуну… мне стало так тошно, что я решил уничтожить свою жизнь. Прямо как ты тогда в кафе. И я уничтожил: начал с малого. Вызвал на драку вожака коррекционки, заставил всех вокруг себя заткнуться, связался с Дитрих, чтобы перейти в нормальный класс, и с ее помощью подтер свое личное дело. А потом после выпуска бросил ее и исчез из Германии, чтобы пойти в услужение определенного уровня мафии. Там меня заприметили. Но даже тогда я сносил свою жизнь лишь из-за одной причины. У меня была цель. У меня наконец-то появилось настоящее желание. Знаешь, что это было?

Он присел на карточки, вытащив палочку, цепляя ее между пальцами, смотря на Лили то ли снисходительно-презрительно, то ли даже с интересом. А у нее просто не было сил, чтобы даже пошевелиться, и она смотрела на него, ловя ртом воздух, вдруг заприметив, что позади его спины уже давно не блеклая полоска света, а настоящие первые лучи солнца, которые окрашивали вид с обрыва, делая безжизненные осенние поля чуточку красивее, чем они были.

Непривычно яркий для осени день разгорался. Начинался новый. Для всех в этом мире, кроме них двоих. Потому что Лили — тоже было тошно. Потому что она сама никогда не воскресала и уже не думала, что сможет.

Этот новый день не был ознаменованием рождения новой жизни. Он был лишь незадачливым подтверждением: им не воскреснуть.

— Ты захотел убить моего отца, — бессмысленно сказала Лили, вглядываясь в бескрайние поля позади его спины.

— Бинго, — по буквам протянул холодно Скорпиус, и от его тона она почувствовала где-то внутри себя боль.

Сжав губы в бескровную полоску, она сильнее впилась пальцами в землю, отчаянно желая проглотить внутренний крик, а потом почувствовала, как его холодные пальцы коснулись ее подбородка и развернули ее лицо к себе. Сжимая губы до болевых ощущений, Лили смотрела на него упрямо, с яростью, с некоторой даже ненавистью.

А потом, прикрыв на секунду глаза, она выпалила на одном дыхании:

— Тебе нравится убивать? Неужели Скорпиус действительно просто убийца?

— А ты не веришь? — снисходительно поинтересовался он, криво усмехнувшись. — Пора перестать витать в розовых облачках, принцесса. Мир полон таких мудаков, как я. Тебе не повезло лишь в том, что ты встретила наихудшего.

От его усмешки, какой-то даже наигранной, хотелось вскричать еще больше. И чем дольше вглядывалась в него Лили, тем сильнее не верила: слишком явственно перед ней был его сломанный образ, слишком уж хорошо она понимала его, чтобы поверить. Чтобы вот так просто купиться на этот насмешливый образ.

— Какой глупый, — тихо сказал Лили, почувствовав, как сильнее его пальцы вцепились в ее подбородок, вынуждая опять поднять на него глаза. Скорпиус не усмехался. Он смотрел на нее с дикой яростью. — Или ты веришь, что я просто сахарная принцесса, не видящая ничего? Мы с тобой похожи. Жертвы одного и того же — люди всегда думали раньше, чем мы успевали себя проявить. Но знаешь, что? Если бы ты был таким, как хотел, или таким, каким тебя хотело бы видеть общество, то ты бы убил меня. Еще тогда. Еще в тот день. А если я не права и действительно дура в розовых платьях — так убей меня сейчас. Разорви эту жизнь, не стоящую ничего, бессмысленную, глупую. Разорви!

Скорпиус молчал, плотно сомкнув губы, и она почувствовал, словно его хватка ослабла. Воспользовавшись этим, Лили буквально слегка подползла к нему, яростно сверкнув глазами.

— Ну же, убийца… или ни одна из твоих жертв не просила о таком перед твоей вендеттой?

Он молчал, опустив резко руку, и в тот момент она почувствовала опять надвигающуюся слабость, из-за чего, слегка прикрыла веки. В какой-то момент ей стало так невыносимо больно и тошно, что, подняв на него глаза, Лили посмотрела на него больным, отчаявшимся взглядом, замечая, как лучи солнца делали весь его образ будто бы мягче.

В этом изможденном годами борьбы лице не было ни кровинки. Только вековая усталость, проступающая теперь в каждом сантиметре бледной кожи.

Невыплаканные слезы душили ее, а чувство одиночества, с которым она прожила всю свою жизнь, изнемогало сильнее, чем любая пытка Балдера. Она сходила с ума, и явственно это осознавала, оттого, вздохнув рвано, подалась резко вперед, и обвила его шею руками, цепляясь за него, словно за спасительный круг.

Ей хотелось плакать, и, цепляясь за его водолазку, она тихо всхлипывала, боясь закричать от всей боли, что скопилась внутри, от всей тоски, которая мучала ее. От всей той ненависти, что испытывала к этому миру.

— Что же ты делаешь, Лили? — спросил он будто бы даже не своим голосом, в ответ обхватив своими руками талию, буквально впиваясь руками в ее блузку.

— Что? — тихо переспросила она, буквально задыхаясь от слез. Глупые, бессмысленные, ненужные. Они не слушались ее, причиняя боль глазам, падая прямо на его рубашку. — Ничего необычного. Лишь вновь, в который раз уничтожаю свою жизнь, Скорпиус.

Переводя дыхание, она едва добавила:

— В точности, как и ты, да?

Тут же почувствовав, как сильнее и ближе к себе притянул он ее вместо ответа.