Вересковый мёд (гет)

Каменный карниз шириной фута в три-четыре длинными неровными ступенями уходит вверх к скальному выступу и огибает его, резко сужаясь. Холодный ветер треплет, раздувая, волосы, а внизу лениво рокочет и шумит покрытое мелкой рябью море.

— Как-то это место не слишком расслабляет, — замечает Лили, крепче хватаясь за пальцы Тома, и оглядывается. Книзу тропа расширяется, маня довольно просторной площадкой и далее спуском на ровный берег.

— Просто мы еще не дошли, — обещает Том. — Здесь недалеко. — И машет рукою вверх.

— То есть нам надо пройти по той козьей тропе? — Лили хмурит брови. Острых ощущений ее душа не просила.

— Да, прости. Но выше аппарировать слишком неудобно, а непосредственно к цели — вовсе рискованно. Но ты не пожалеешь, честное слово. — Он наклоняется и шепчет прямо на ухо: — Я ни за что не позволю тебе сорваться. Пойдем.

Призывно потянув за локоть, он первый делает шаг по краю карниза, предоставляя Лили топать ближе к почти отвесной скале. Энтузиазма к занятию альпинизмом не прибавляется, но и дискомфорт от первого знакомства с недружелюбным пейзажем отступает.

Перед самым узким местом Том пропускает Лили вперед.

— Обогнем этот выступ, и мы у цели, — ободряющего говорит он и приобнимает за талию, подстраховывая со стороны обрыва.

Со вздохом Лили кивает и ступает туда, где ширина тропы не больше фута. Однако осторожное прикосновение руки Тома вселяет уверенность, и страха нет, даже в те моменты, когда, проскользнув под ногой, мелкие камни скатываются с тропы и с бодрыми подскоками уносятся с кручи вниз.

За выступом обзор становится шире — свободы больше. Темный холодный лик моря кажется величественно суровым — есть, чем залюбоваться. И Лили уже с наслаждением полной грудью вдыхает соленый воздух и, подставляя лицо колючему ветру, окидывает взглядом даль, зелено-серую у самых скал и голубовато-свинцовую на горизонте под добела седым небом.

— Мы пришли, — подсказывает Том.

Стена скал, окаймляющих открытую бухту, наискось убегает вдаль. Среди выступающих ребрами почти вертикальных плит обнаруживается пещера, маленькая и неглубокая, на первый взгляд. Чиркнув по острому камню пальцем правой руки, Том оставляет смазанный алый след, и раньше, чем Лили успевает как-либо отреагировать, плиты в углублении, впитав кровь, приходят в движение и открывают проход в узкий коридор, который с порога стремится вниз. Спуск неплохо освещен призрачным зеленоватым светом — его преодоление не составляет труда. А дальше открывается зрелище, заставляющее Лили невольно приоткрыть рот.

Просторный подземный зал с высокими сводами, дно которого большей частью скрыто водами подземного озера, приветствует гостей гулким эхом их собственных шагов. От водной глади сочится тот самый приглушенный свет, тусклыми переливами витает в поднимающейся над озером дымке. Сквозь нее угадываются очертания острова.

Не мешая изумленной Лили озираться по сторонам, Том взмахивает рукой, и от острова отделяется лодка. По воле магии она медленно скользит по воде, пока, шоркнув днищем о каменистую отмель, не останавливается рядом с хозяином и его спутницей. Устроившись на потемневшей от времени или сырости банке, Лили с удовольствием разглядывает кустики водорослей и снующих меж ними рыб, пока не испытывая потребности в разговоре. На острове ее внимание привлекают светящиеся ручейки в углублениях между камнями. При более пристальном рассмотрении они тоже оказываются не то водорослями, не то мхом...

— Лишайники, — разрешает дилемму Том и добавляет не без сдержанного самодовольства: — Как тебе здесь?

— Восхитительно!.. — не скрывая улыбки, подтверждает Лили. — Ты прав, это стоило прогулки по козьей тропе!

— И ты даже не попеняешь на то, что идти пришлось под холодным ветром и неприветливо серым небом? — полушутливо уточняет он.

— Хм... — Притворно нахмурившись, Лили закладывает руки за спину и отходит на пару вальяжных шагов. — Возможно, стоило бы. Но, как ни странно, в этом тоже была своеобразная мрачная романтика, — говорит она, окинув взглядом дальние стены, которые если бы не люминесцирующие лишайники, наверное, полностью бы потерялись с тени. И оборачивается к Волдеморту: — Пожалуй, мне понравилось.

Он подходит ближе.

— Ты удивительная, Лили. — От изменившихся интонаций по телу бегут мурашки. — Ты умеешь искренне радоваться погожему дню, но в то же время способна оценить красоту ненастья.

Ей неловко.

— Но разве в этом есть что-то необычное? — говорит она, глядя чуть искоса, снизу вверх. — Мне казалось, так бывает со всеми...

Он качает головой.

— Нет. Большинство людей делятся на две категории: одни вовсе не имеют собственного мнения, другие — костенеют в однажды обретенных пристрастиях и убеждениях. Да и те зачастую не сформированы самостоятельно, а заложены в них другими. Поэтому, если присмотреться внимательнее, первые не так уж сильно отличаются от вторых. Вся разница лишь в соотношении приспособленчества и упрямства. И только единицы способны видеть вещи собственными глазами. Как правило, они же более свободны в суждениях и оценках.

— Однако, — не прерывая разговора, Лили возвращается к осмотру острова, — наши убеждения и вкусы в любом случае появляются не в вакууме. — Обходя каменный постамент в центре острова, она скользит пальцем по его гладкой поверхности. — Родители, наставники, учителя, книги и СМИ, друзья и враги оказывают на нас влияние, хотим мы этого или нет. Разве это не так? — Вроде бы серьезный вопрос, но губы сами собой растекаются в улыбку. Неужели факт спора с Могущественным и Ужасным так тешит самооценку? Или все же удовольствие от самой игры? Нет, все проще. От того что он — рядом.

— Так, — между тем легко соглашается Волдеморт, неспешно преодолевая пять футов, остававшихся между ним и постаментом. Останавливается, прислонившись бедром.

— И где же тогда грань между гибкостью ума и отсутствием собственного мнения, между твердостью убеждений и зашоренностью взглядов, между способностью видеть ситуацию с разных сторон и беспринципностью?

С последней фразой в настроение пытается пробраться грусть, но Лили решительно ее отметает. Хватит с нее самокопания и огорчений. Когда-нибудь ведь можно и отдохнуть...

— Там, где заканчивается честность, — подумав лишь секунду-другую, уверенно отвечает Том, тая улыбку в прищуре глаз. — Честность прежде всего перед самим собой. Готовность видеть факты, когда они противоречат нашим собственным убеждениям. Готовность слышать доводы оппонента и отвечать на них по существу. Человека, не способного мыслить самостоятельно, легко распознать в споре. Если это приспособленец, он сразу со всем согласится, примет чужое мнение. Если упрямец — то либо откажется разговаривать, либо будет настырно твердить свое, игнорируя неудобные вопросы и аргументы, но не ответит на них.

— Допустим... В теории это звучит логично и просто. Но как быть, если, будучи абсолютно уверенным в чем-то одном, человек все противоречащие его мнению факты считает ложью, потому и игнорирует. При этом он искренен и честен перед самим собой?

Легкое пожатие плечами.

— Тогда он просто глуп.

Обойдя вокруг постамента, Лили оказывается перед собеседником, поджидавшим ее со скрещенными на груди руками.

— И как глупцу понять, что он глуп, и осознать ошибку? — она морщит лоб, будто в тяжелых раздумьях, и целое мгновение он, вроде бы, ведется на ее уловку, но уже в следующее — смеется.

— Да ты хитрая лиса, а вовсе не простодушная львица, как я поначалу думал!

Больше нет ни причин, ни желания ломать комедию, и ее смех звучит его словам в унисон.

— Ну, до змея-искусителя мне в любом случае далеко!

— Как знать. Во всяком случае я бы предостерег его от излишней самонадеянности.

"Самонадеянность ему к лицу..." — думает Лили, чувствуя невероятную легкость, от которой, кажется, еще немного, и оторвешься от земли. Бабочки в животе...

— Эта пещера... — торопится она сменить тему. — Давно ты о ней знаешь?

— Да, — взглянув на Лили с загадочной улыбкой, он взмахом палочки превращает постамент в два каменных кресла, застеленных толстыми пледами и, жестом предложив занять одно из них, усаживается в другое. — Но в том виде, в котором я ее впервые нашел, она бы тебе вряд ли понравилась.

— Почему? — беспечно интересуется Лили, снимая с подлокотника улитку, тускло мерцающую сквозь раковину.

— Фауна была не столь симпатична, — с усмешкой кивает Том на ее находку.

— Вот как... И кто же обитал здесь раньше?

Мгновение Том медлит, после чего буднично отвечает:

— Инфери. Озеро кишело ими.

Очарование волшебной пещеры тускнеет. Лили возвращает моллюска на место и вытирает руки о джинсы.

— Ужас какой. А как они здесь оказались?

— Не знаю. Когда я нашел это место, они уже были здесь... — Наклонившись, он берет Лили за руки. — Но больше их здесь нет и не будет. Я хотел, чтобы ты знала, что это место преобразилось ради тебя, а вовсе не напугать, прости. Хотя... — он вдруг прерывает себя смешком и добавляет с открытой улыбкой: — Сам до чертиков испугался, когда увидел их в первый раз.

Забыв о тревоге, Лили недоверчиво поднимает бровь и склоняет голову. Искорки озерной бирюзы в глазах напротив без следа прогоняют липкие остатки страха, и веселое лукавство уже складывается на языке в вопрос:

— Я не ослышалась? Могущественный Темный лорд... испугался?

— Ну, — слегка поведя плечом и бросив задумчивый взгляд в глубину грота, отвечает Том с ироничной улыбкой, — тот факт, что ему тогда было всего десять лет, возможно, немного реабилитирует его в твоих глазах?

— Десять?! — Живо вообразив себе ребенка перед толпой ходячих мертвецов, Лили внутренне содрогается. — Но как ты оказался здесь?

По лицу задумавшегося Тома скользят зеленоватые отсветы озерной воды, и сложно понять, выражает ли оно усмешку или печаль, или же то и другое — лишь игра теней. Однако, когда он заговаривает, в голосе ощущается глубоко залегший скепсис:

— У попечителей приюта, в котором мне довелось провести детские годы, была привычка каждое лето облагодетельствовать сироток поездкой к морю недели на две-три. В тот год их выбор пал на это место. До войны здесь был захудалый лагерь отдыха неподалеку. Смиренно сидеть в пропахших сыростью деревянных домиках и ждать, когда позовут обедать или выведут на общую прогулку, всегда было не по мне. И я уходил бродить по окрестностям без спроса. Конкретно здесь мне понравились эти скалы. Понравилось лазать по ним, забираться повыше, сидеть и смотреть на море. Слушать ветер... — Погружаясь в воспоминания Том, кажется, все меньше склонен иронизировать. Первоначальная глумливость исчезает. С невольной улыбкой Лили отмечает все больше лирических ноток в его словах, но настроение резко меняется на фразе: — В одну из таких прогулок я и наткнулся на эту пещеру. — Будто порывом ветра задуло свечу.

— И что было потом?

— Потом? Конечно же, я в нее залез, нашел лаз, но спуск показался мне слишком крутым и темным, поэтому я решил отложить исследование пещеры до следующего раза, когда раздобуду, чем посветить. У воспитателей был электрический фонарик, и я задался целью позаимствовать его у них...

— То есть стащить?!

— Да, — рассмеявшись, он разводит руками. — Признаюсь тебе, это была не первая и не последняя вещь, которую я стащил в те годы. Мелкие кражи — привычное будничное занятие для приютских детей. А для многих — еще шпионить. Обычно я чувствовал слежку, но в тот день дал маху. Меня застукали именно тогда, когда я доставал фонарик из ящика стола в комнате воспитателей. Мальчик и девочка моего же возраста были страшно довольны собой и угрожали меня выдать. Пришлось рассказать им о пещере, заинтриговать сказками о сокровищах, которые иногда в таких пещерах хранятся, ну и, естественно, взять с собой.

Мы спустились вниз, увидели озеро. От него тянуло гнильем, а вода казалась черной. До сих пор не понимаю, что дернуло Эми трогать ту воду. Вообще, она была трусихой, да и в пещеру лезть не слишком-то и хотела, а то вдруг понесло. Она подошла к кромке, присела и провела пальцами по поверхности. А через секунду уже визжала и ползла, как перевернутый краб, назад. Мне вначале показалось, что вода вскипает, но это со дна озера на берег ползли инферналы. Правда, тогда я еще не знал, что как правильно называются эти ожившие трупы. Несмотря на истлевшую местами плоть, они оказались довольно прыткими, а у нас, напротив, ноги приросли к камням. Позже мы, конечно, очухались, но путь к бегству был уже отрезан. Моя стихийная магия вызвала камнепад, но инферналов это даже не замедлило. Они уже буквально хватали за ноги. И тогда я позвал на помощь тех, кто всегда приходил на мой зов, сколько я себя помню... Змей.

— Змеи способны справиться с инфери? — тихо спрашивает Лили, глядя на Тома широко раскрытыми глазами. Ужас от услышанного мешается с любопытством, а в глубине сознания уже вызревает вопрос о том, что связывает его со змеями.

— Нет, конечно, — улыбается он, — но они подсказали мне выход. Инфери боятся огня. И я пожелал, чтобы появился огонь. Пожелал так сильно, как только мог. Тогда я еще очень смутно понимал свои способности — называл их "силой желания" — плохо ими управлял, но в критический момент магия не подвела — у меня получилась стена огня. Инфери убрались в озеро. Как оказался вне пещеры, я вспомнил только много позже, когда освоил окклюменцию.

— А... те другие дети, что были с тобой?

— Они тоже выжили. Только одна надолго разучилась говорить, а другой получил сотрясение мозга от удара булыжником при камнепаде.

— И все-таки им очень повезло, что ты оказался волшебником.

— Хм... Директриса и воспитатели так не считали. По их мнению, я был виновником всего случившегося.

— Почему?

— Потому что... — запнувшись, вероятно, на невысказанном ругательстве, усмехается Том, — бедный Деннис не сумел сказать ничего связного, кроме того, что залезть в пещеру им предложил я. К тому же в приюте меня и без того считали одержимым нечистой силой.

— Тебя обижали там?.. — роняет Лили с болью и осекается: возможно, это слишком личное. Но Том спокоен.

— Меня... не любили, — говорит он после короткой паузы. — Но что касается обид... Пожалуй, другим было еще хуже. — Прищурившись, он ненадолго отводит взгляд в сторону, а возвращает уже с самодовольной усмешкой: — А спустя еще каких-нибудь пару лет меня стали попросту сторониться, предпочитая не связываться. Меня это устраивало.

Лили отвечает неуверенной стесненной улыбкой. Несмотря на видимое спокойствие, момент выходит неловким.

— И ты вспомнил про эту пещеру через столько лет, чтобы превратить ее в такое чудо? — спрашивает она, пытаясь вернуть разговор в более приятное русло.

Том виновато вздыхает.

— Не совсем так. Вспомнил я про нее довольно давно. Вскоре после окончания школы. Долгое время использовал в качестве сейфа. Инферналы неплохо справлялись с ролью охранников, хотя и не безупречно. — Он вскидывает брови, но что бы это значило, остается для Лили загадкой. — А потом, — тепло улыбается ей Том, — тебе понравилось в Гротта Палаццо, и мне захотелось превратить это место в нечто подобное.

— А куда делись инферналы?

— Упокоены. С миром...

— В земле?

— Да. Это имеет значение? — весело интересуется он.

— Просто хорошо, что не в озере. Мне было бы неуютно знать, что где-то рядом на дне лежат монстры. Хоть бы и окончательно неживые.

Бросив на нее странный взгляд, Том встает со своего каменного трона и отходит к кромке воды.

— Я думал, ты не боишься монстров, — говорит он, оглянувшись через плечо, и возвращается к созерцанию дальней стороны пещеры, в которой свод почти касается водной глади.

— С чего ты взял, — Лили тоже встает, подходит, — боюсь, конечно. — Всматриваясь в его лицо с боку, она силится понять, померещилась ли ей в его голосе потаенная горечь.

Он оборачивается, и невеселая улыбка змеится в уголке тонких губ.

— Но ты не побоялась спуститься с одним из них в пещеру.

Ей непонятно, к чему он клонит, и от того неуютно, но уверена она в одном: угрозы в его словах нет.

— Но ты не монстр.

— Но и не ангел. — Он осторожно касается пальцами ее виска, убирая за ухо прядь волос.

— Я знаю! — звонко восклицает она.

Качнув головой, он вздыхает.

— Ты многого обо мне не знаешь. Я всегда был честен с тобой, Лили, ничего не скрывал, но все-таки... Если тебе кто-нибудь станет рассказывать обо мне что-то плохое, знай, с большой вероятностью это будет правдой.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Затем что я боюсь. Что после одного из таких рассказов ты не захочешь меня больше видеть. Но я тешу себя надеждой, что, если предупредить заранее, шансов на такую реакцию будет меньше.

Лили искренне улыбается ему в ответ.

— Хорошо, я предупреждена, — и добавляет тише: — Но что бы ни рассказали мне о тебе плохого, это не изменит всего хорошего, что я уже знаю.

Ее слова растворяются в шелесте волн, изредка накатывающих на берег. На влажных камнях мягко мерцают люминесцирующие водоросли, а Лили смотрит Темному лорду в глаза и ловит себя на мысли, что в этом спокойном внимательном взгляде можно купаться, как в чистой морской воде. Он не монстр, просто решительный и целеустремленный. В его целях нет ничего дурного. Ошибка в методах, и обходится она дорогой ценой, но то же самое можно сказать о министре и Дамблдоре. Им следовало бы лучше уметь слушать и договариваться. Однако Дамблдора молва сделала почти святым, а Тома демонизировала. С самого детства к нему относились, как к воплощенному злу, а он всего лишь защищался... а потом искал свое место под солнцем, как и все остальные. Кому-то все достается с рождения, а Тома жизнь приучила драться. Он виноват, но разве лишь он один? Его считают бессовестным и бездушным, но он принципиальный, честный и способен закрыть собой от взрыва чужую девочку. А потом вернуть к жизни ее маму, которой, казалось, уже помочь нельзя. Способен признавать ошибки и изменяться, меняя и окружение. Как эту пещеру, когда-то кишевшую инферналами, а теперь превращенную в настоящий оазис. Превращенную ради нее, Лили. Она обводит взглядом линию его бровей, резкий абрис скул и, приподнявшись на цыпочки, невесомо целует в губы.