Вересковый мёд (гет)

Если вы знакомы с фанфиком "Запах вереска", то можете без всяких сомнений закрывать эту главу и переходить к следующей. Если не знакомы и нет желания знакомиться, то здесь я просто коротко введу вас в курс дела.

Итак, событиям данного фика предшествовало следующее:

В надежде повлиять на планы Волдеморта, на тот момент еще не начавшего войну, Дамблдор сварил настроенное персонально на него зелье Пробуждения света. Это зелье было распылено в зале совещаний Визенгамота, перед которым Волдеморт представлял свою политическую программу. Так случилось, что разбужена светом оказалась способность любить, и именно в тот момент в поле зрения Темного лорда попала еще совсем юная Лили Эванс: талантливая, симпатичная, смелая.

Вначале Волдеморт чувствовал лишь странное тепло в душе и необъяснимое желание заботиться о магглорожденной девочке-подростке. Поначалу он легко мог это чувство в себе игнорировать. Но девочка взрослела, вместе с тем крепло и чувство. А хуже всего то, что Лили закономерно оказалась в стане его врагов. Попытка переманить ее на свою сторону не увенчалась успехом. Взять ее силой или причинить иной вред он в тот момент не смог.

Волдеморт загнал неуместную привязанность в самые глубины своей души и запечатал там окклюментными блоками, которые, однако, рухнули, когда юный Снейп показал ему в своей памяти мать Избранного, которую просил пощадить.

Цель многолетней борьбы за власть была для Волдеморта превыше чувств. Он явился в дом Поттеров и, подчинив себя воле и разуму, сумел проклясть Лили, не пожелавшую уйти с дороги. Но как только ее тело упало к его ногам, чувства взяли верх и практически испепелили Темного лорда, оставив только его черный бестелесный дух.

Таким образом, события приквела полностью вписываются в канон. Однако в представленном далее сиквеле автор пытается, ничего не отменяя, все-таки дать персонажам иное будущее.

Потревоженный заклинанием красноватый сумрак плыл вокруг, медленно замирая. Тьма еще шевелилась в углах, протягивала дрожащие щупальца к хэллоуинским фонарикам над детской кроватью, но те лишь смеялись неровным пламенем в зубастых ртах. Вопреки их молчаливому глумленью в уши врезался крик.

Мальчишка, Поттер, заходился плачем, цепляясь за прутья кроватного бортика и не отрывая зареванного взгляда от приближающегося мужчины. Ребенок — Избранный и должен умереть. Это имело первостепенное значение еще недавно... Пока Лили не закрыла его собой. Почему было не оттолкнуть ее в сторону? Он ведь... кажется... обещал. Кому-то. К дьяволам всех! Он сам, сам не желал ей зла. До спазмов в горле и сомлевших пальцев не хотел и все-таки... уб... у... Зачем?

Чтобы не сделать больно.

Слишком острым и нестерпимым выглядело отчаяние, заметавшееся в зеленых глазах от одной только мысли о неизбежном. Необъяснимым образом предчувствие ее боли захлестнуло и его. Обычно безразличный к чужим страданиям, ее он хотел защитить, избавить. Решение казалось верным ровно до тех пор, пока безжизненное тело не рухнуло к ногам. Разметались по полу темно-рыжие волосы. Беззащитно, ладонями кверху, упали руки, а во взгляде застыла мольба. И то, что Волдеморт считал первостепенным и необходимым, вдруг потеряло смысл.

Зачем ему смерть мальчишки? Для чего собственное бессмертие, если с каждым вдохом что-то рвется в груди и дышать становится все больнее?

Убийство отрывает от души клочки, но никогда раньше он этого так не чувствовал.

В мертвенной тишине глухо стукнули об пол колени. Волдеморт склонился над распростертым телом. Лили казалась еще живой, и даже пальцы пока не похолодели. Плевать на пророчество. Пусть живет Избранный, ее сын. Только и она пусть тоже. Оглушенный он занес над ней палочку, зашептал:

— Финита… Реннервейт, — осознание бесполезности стучало в висках, но с губ слетало: — Субсидиум вита… Пожалуйста!.. Реннервейт! Живи!

Холодными лезвиями кололо собственное бессилие, а в душе пульсировало и росло то, что внутреннему взору представлялось кристаллом света, зеленого, как и ее глаза. Сколько ни старался Волдеморт изгнать или замуровать тот свет, всё тщетно. Вспомнилось сладковато-горькое: «Вам нравится, как пахнет вереск?»

Ответа он тогда не дождался — заглянул в мысли и увидел страх, влюбленность в другого, но еще симпатию, надежду и веру в лучшее. Лучшее в жизни. В судьбе. В том, кого боялась, но не спешила ненавидеть, даже находясь полностью в его власти. Теперь от нее, единственной запавшей в душу, не осталось ничего, кроме медленно остывающей плоти.

Палочка выпала из одеревеневших рук. Волдеморт услышал крик раненого зверя, но не сразу понял, что кричит он сам.

Тишина накалилась и треснула, вновь взорвалась детским плачем, воем, свистом. Меж пальцев, от руки к руке, потянулись нити стихийной магии. Дикой, неведомой. И запетляла вязь заклинаний, рождаемых всем массивом накопленных знаний на грани интуиции и безумия. Без палочки он вплетал в них вербальные формулы — латынь, арамейский, хинди, даже парселтанг — и лучи цвета весенних листьев, что били из груди навылет. Все с одной только мыслью: вернуть!

Сеть заклинания замерцала, срезонировала с пульсацией света внутри. Тысячи горящих игл пронзили тело. Испепелили. От Темного лорда остался только обожженный, бесприютный дух. И все, что он успел подумать, перед тем, как рассеяться черным дымом, это отчаянно-беспросветное: "Напрасно..."

* * *

Беспросветная тьма исчезает внезапно.

Свет лезвиями бьет по глазам и растекается радужными пятнами. Кожа лица мокрая наощупь.

Кожа?

Проясняются очертания дрожащих рук и спальни в Лестрейндж-мэноре. За окном в лучах яркого утра полудикий сад полыхает остатками листьев, а пахнущий прелью ветер из приоткрытой форточки холодит влажную кожу щек. Определенно, Темный лорд не умер и более того — остался во плоти. Но горло скребет ощущение непоправимой ошибки, а бессильное сожаление давит на грудь. Сердце отсчитывает еще несколько болезненных ударов, прежде чем мысли приходят в порядок и открывают очевидную истину: кошмар. Дурной сон. Ему всего лишь приснился дурной сон.

Холод каменного пола впивается в босые стопы. Неизвестно как оказавшаяся между рамами муха с надрывным жужжанием взлетает и бьется в наружное стекло. Звук обрывается на высокой ноте. Ляп. Скрючив лапки, тварь неподвижно лежит на спине и больше не действует на нервы. Они ни к черту. Волшебник тяжело упирается руками в подоконник. Еще. Ничего. Не случилось. Запертый воздух с шипением покидает грудь. Тиски отпускают. Но едва наметившееся спокойствие разрушает стук и еще хуже — скрип отворяемой двери.

— Мой лорд!..

Проклятье!

— Надеюсь, у тебя достаточно веские причины для столь бесцеремонной дерзости, Бел-ла?

— Но, повелитель... — она сбивается с торжественных интонаций и опускает голову.

— Что? — резко, но не громко перебивает он. — Разве я позволил войти? — Белла влюблена в него, как мартовская кошка. Темный лорд это знает и не одобряет, потому что любая привязанность — признак слабости. А слабость не заслуживает ни уважения, ни сочувствия. Но вместе с тем в Белле он видит то, что высоко ценит: преданность, ум, бесстрашие, колдовской талант. За них она получает снисхождение, и некоторые вольности сходят ей с рук: стремление чаще попадаться на глаза, неумелые попытки соблазнения, в числе которых — непрошеные визиты в его покои. Однако видеть лорда Волдеморта, когда он сам не в форме и может показаться слабым, не позволено никому! — Итак? — он приближается и понижает голос. От такого шепота обычно начинают дрожать.

Белла не дрожит. Внутренне сжавшись, она держит спину прямо и смотрит своему лорду прямо в глаза. Это не вызов, как может показаться на первый взгляд. Открытость. Готовность принять любое решение. Выполнить любой приказ. Порою кажется, она настолько жаждет его внимания, что обрадуется даже Круциатусу. Рискует когда-нибудь напроситься.

— Простите, мой лорд, — она снова осмеливается заговорить, — но там перебежчик. Он говорит, что располагает информацией о Поттерах. Однако, если вы заняты, я могла бы...

— Нет! — Ведро ледяной воды на голову оказало бы похожее действие. — Приведи его в малый зал. Я поговорю с ним.

* * *

Низкорослый пухлощекий человечишко топчется посреди холодного каменного зала и трясется, как осенний лист. Белла вышагивает рядом, вбивая в безмолвие стук каблуков. Шлейф черного платья волочится по мраморному полу и при каждом резком развороте выписывает полукруг. В темно-карих глазах, притененный ресницами, таится хищный блеск. Пантера с охотничьим зудом в крови, она любит играть с ничтожествами. Темному лорду обычно жаль на них времени.

Появление главного врага и ужаса всех воинов света искажает лицо перебежчика уродливой гримасой. Вместо вежливой улыбки, которую он, по-видимому, пытается изобразить, на пухлом желеобразном лице проступает омерзительная смесь преклонения, угодливости и страха за собственную шкуру. Одно слово — отброс, заслуживающий только одной милости — избавляющей и очищающей Авады.

— Л-лорд, — от скрипучего фальцета свербит в ушах, а перебежчик суетливо кланяется.

— Кто ты и что привело тебя сюда? — голос Волдеморта строг и почти безразличен.

— М-меня зовут Питер. Питер Петтигрю, сэр. Я п-по-по-по объявлению…

— Он воспользовался одноразовым порталом для добровольных помощников, — с готовностью отвечает Белла на невысказанный вопрос и фыркает, одаривая доносчика презрительным взглядом.

— Понятно. — Дымные дрейфующие призывы к сотрудничеству с обещаниями награды — инициатива и разработка младшего Крауча — в комплекте с одноразовыми порт-ключами, забрасывающими коснувшегося в наглухо запертые подвалы Макнейровского поместья, примерно месяц как были развешаны в Лютном и в Хогсмиде. До сих пор инновация показывала неплохую результативность. Боевые резервы пополнялись мелким сбродом, плохообученным, но готовым за пару галлеонов как отнять чужую жизнь, так и рискнуть собственной. Как-то угодила на крючок даже парочка бестолковых авроров, верных министру. Вообразили себя гениальными диверсантами и пополнили списки пропавших без вести. И вот теперь — перебежчик из Ордена, услужливо ждет, когда ему вновь дадут слово — И?

— Я… Я знаю, где находятся Поттеры… с с-сыном, — заискивающе пищит крысеныш и делает два мелких шажка вперед.

— Откуда информация?

— Я — их Хранитель, сэр, — трусливая улыбочка открывает два длинных передних зуба. Натуральная крыса. — Они прячутся под Фиделиусом…

— Где же?

Мимолетная судорога перекашивает лицо предателя. Он беспокоится насчет вознаграждения, но спросить не смеет. Он получит не то, на что надеется. Со скрытым злорадством Волдеморт наблюдает за жалкими попытками преодоления трусости. Возможно, еще вчера… А уж с месяц назад — однозначно — он был бы несказанно рад внезапному осведомителю, но теперь ощущает лишь омерзение, ненависть и растекающийся по телу холод.

Петтигрю выдает адрес дома в Годриковой Лощине, который кажется смутно знакомым. Переминается с ноги на ногу и мямлит о желании войти в число верных соратников Темного лорда. Белла выдает длинное ругательство и гадливо морщится, глядя на буквально подпрыгнувшего от ее слов доносчика. Волдеморт сверлит его взглядом и не спешит с решением. Ему есть, над чем подумать.

— Повелитель? Позвольте мне проверить правдивость его слов.

— Нет. — Волдеморт встает. — С Избранным я буду разбираться сам, Беллатрикс. Этого, — он небрежно кивает, — пока в подвал.

Нечленораздельный писк Петтигрю исчезает вместе с ним, когда вышколенный домовик является по щелчку пальцев хозяйки мэнора и, схватив предателя за руку, аппарирует.

* * *

Небольшой двухэтажный коттедж ютится в окружении вязов и ясеней. Но их полураздетые листопадом ветви не укрывают ни от пронизывающего ветра, ни от унылой осенней серости. Дом дышит безысходной усталостью и тоской. Даже выставленные на перилах крыльца оранжевые тыквы с колеблющимися на ветру магическими огоньками в глубине зубастых ухмылок выглядят вылинявшими, блеклыми. Однако пейзаж неуловимо меняется, когда на порог выходит Лили. Ветер подхватывает, треплет ее волосы. Рыжий костер. В стылом дворе теплеет.

Позже Волдеморт замечает и мальчика. Почуяв волю, тот с радостным визгом несется по двору, распугивая ворон. Качается на качелях. Их скрип ржавым ножом продирает воздух. К счастью, не проходит и пяти минут, как мальчишке это надоедает. Извиваясь ужом и задирая кверху куртку, он сползает вниз, не достав до земли, срывается и шлепается в ворох опавших листьев. Мать не успевает подхватить его на лету, но беспокойство ее напрасно. Сорванец с хохотом выворачивается из заботливых рук. Сверкая полоской голой кожи на спине, он ныряет под крыльцо, чтобы выехать оттуда по воле материнского Акцио. На шапке — паутина, красно-синий мяч — в руках, а на чумазом лице — улыбка. Ветер разбрасывает по закоулкам обрывки смеха. Суровости Лили хватило ненадолго.

Она играет с мальчиком в мяч, весело гоняется за ним по саду и явно радуется восторженному детскому визгу. Потом они собирают листья и ветки, и Лили мастерит эфемерных трепещущих на ветру человечков. Она выглядит усталой и присаживается на ступеньку крыльца. Однако лицо ее светится, пока глаза следят за неугомонным мальчишкой. Он безмерно много для нее значит. Желтый лист слетает ей на колени. Она рассеянно крутит его, держась за черешок беззащитными, тонкими пальцами. Волосы, лист, темная зелень кашемирового пальто — акварельная тишь. Она верит в защиту чар. Сегодня ей придется узнать, что доверие небезопасно.

Фиделиус кажется ей незыблемым. Или нет. Все-таки в дополнение к нему по границам двора наложены сигнальные чары. Как бы то ни было, все тщетно. И скрытый заклинанием невидимости Волдеморт спокойно наблюдает за ней, беспрепятственно проникнув внутрь охранного купола. Одно проклятие, и Избранный будет мертв. Мальчишка не успеет испугаться. Безоблачная радость станет его посмертной маской. Чем не гуманное разрешение экзистенциальной угрозы? Но Волдеморт медлит.

Липкая осенняя сырость пробирается под мантию и горечью оседает на губах. Обычная для конца октября погода. Клубы стылых испарений у земли и серая беспросветность в небе, роняющая дымные лохмотья. Они похожи на клочки души.

Вопреки сказкам Дамблдора, убийство не разрывает душу надвое — какая чушь! — лишь выдергивает клочья, причем не только из того, кто убивает. Души тех, кто успел связать себя с погибшим, страдают тоже. Чем крепче связь — тем глубже и обширнее рана. Бывает, что она намного тяжелее травмы, получаемой душой убийцы. Волдеморт не раз наблюдал агонию влюбленных глупцов над телами так называемых "половинок". В такие моменты даже сильные враги становились свирепыми, но безрассудными, а оттого легкими мишенями. Только идиот способен усмотреть силу в такой взаимной зависимости. Ну, или прожженный манипулятор.

Саркастическая ухмылка неожиданно причиняет боль. В памяти непрошено всплывают стенания матерей над убитыми сыновьями. Над взрослыми сыновьями. Убивать младенцев ему пока не доводилось... Волдеморт подозревает, что лучше не будет, хотя сам ничего подобного не испытывал. Образ собственной матери, лелеемый в детских фантазиях, давно забылся. В любовь он в принципе не верит. Влюбленность, как приукрашенное наименование гормональной бури — да, вполне реальное явление. Только зачем бросаться в омут самообмана и придавать банальной плотской потребности некую сверхценность, он решительно не понимает... Посмеялся бы, да только, что с ним самим творится, он тоже давно не понимает. До прошлой ночи полагал, что странная нездоровая привязанность к малознакомой магглорожденной ведьмочке не помешает ему в решающий час осуществить задуманное. Подспудно теплилась надежда на то, что со смертью Избранного или самой Лили прервется и связь. В конце концов образ полностью лишенного привязанностей бездушного монстра, созданный врагами и активно поддерживаемый им самим, соответствовал реальности не на сто процентов. Ему и ранее доводилось подпускать людей близко. Тех немногих, кого он называл друзьями. Терять их было больно. Но он лечил свои раны злостью, негодованием, местью и шел вперед, чувствуя, что становится лишь сильнее. Да, "то, что нас не убивает"... Однако сегодня он умер... практически... в жутком кошмаре. Но и наяву все еще помнит, как всепоглощающее чувство утраты с треском рвало душу и выжигало плоть.

Волдеморт передергивает плечами и буквально вытаскивает себя из воспоминаний. К ногам подкатывается мяч. Еще мгновение, и плотная пустота не осталась бы незамеченной.

Пацан подхватывает игрушку и, задрав голову, круглыми детскими глазами смотрит на того, кто сжимает в кулаке нить его еще совсем короткой жизни.

"Ты в самом деле избранный, мальчишка?"

— Гарри, что там? — приподнимается со ступеней Лили.

Мальчик, громко шмыгнув, вытирает ладошкой покрасневший курносый нос, показывает в широкой улыбке несколько мелких зубов, круто поворачивается и рысит к дому. В такт шагам телепается красный помпон. Обычный мальчишка. Ничего особенного. Незашуганный. Довольный жизнью. Но ничего, что хоть как-то выдавало бы экстраординарного волшебника, в нем нет.

Сойдя с крыльца, Лили распахивает объятия и присаживается на корточки. Ее глаза светятся, и Темному лорду не хочется наполнять их слезами.

— Да, на сегодня достаточно, мой хороший. — Подхватив мальчика на руки, она прижимает его пальцы к своим губам. — Смотри, как замерзли ручки. — По пути к дому она продолжает что-то ласково объяснять хныкающему ребенку.

— Завтра обязательно, Гарри! — обещает Лили и скрывается за дверью.

Завтра...

* * *

Хэллоуинские сумерки опускаются быстро. Лампы Джека светят зловеще-веселыми глазницами, якобы отгоняя нечисть. На деле же они просто притупляют страх перед опасным и неизведанным. А волшебные существа, которых магглы традиционно называют нечистью и которые действительно становятся активнее в ночь Самайна, остерегаются не тыквенных фонариков, а оголтелых толп.

Улицы Годриковой Лощины понемногу наводняются жителями. В любую минуту к Поттерам могут явиться гости из орденцев, а значит, время для размышлений вышло.

Волдеморт стряхивает с ладоней растертые в труху желтые листья. Тисовая палочка привычно ложится в руку. Пора.

— Лили, это он! — орёт взлохмаченный очкарик, выскочивший на грохот распахнутой Бомбардой двери. — Беги! Я его задержу!

«Правда задержишь? Без палочки? Ну, удиви меня, парень. За что-то же она выбрала тебя…»

Не удивил. Волдеморт переступает через сползающее по ступеням тело и смотрит вверх. Там что-то падает и скрипит.

Когда заклинание открывает последнюю дверь, отделяющую его от женщины и младенца, оно легко сметает в сторону нагромождения стульев, стеллажей и еще какой-то мебели.

"Ты же умная девочка, на что ты рассчитывала, возводя эти жалкие баррикады?"

Впрочем, она не в себе.

Лили загораживает собой стоящего в кровати мальчика. Плачущая, встрепанная, с раскинутыми руками. Точно как какая-нибудь пташка перед гнездом... Так же она вела себя в его кошмарном сне. Так же умоляла:

— ...не Гарри!

Черт, хватит! Пусть сон остается сном. А в реальности она будет жить.

— Инкарцеро. Силенцио. Мобиликорпус.

Мальчишка будто бы давится слезами и тоже замолкает. Он переводит непонимающие глазенки с незнакомца на усаженную на пол, спутанную веревками Лили и обратно. Волдеморт совсем не надолго задерживает на нем взгляд и проходит мимо, присаживается на корточки рядом с ней. Она перестает извиваться и тянется в его сторону, широко раскрытые, полные ужаса глаза проливают потоки слез. Ему всегда нравились грозы и дожди, но над этими зелеными долинами хочется видеть солнце. Чтобы не стереть влагу с ее щек, приходится сделать над собой усилие. А Силенцио не спасает от ментальных воплей.

— Успокойся и выслушай, — он старается говорить холодно. Лили сжимает губы, пытается совладать с отчаянием. Но ее трясет. — Во-первых, я не собираюсь причинять вред твоему сыну. — Она перестает дышать, как будто боится вспугнуть забрезжившую надежду. Безумно хочется ее обнять. От соблазна он встает и отходит на шаг.

— Если обещаешь не кричать и не делать глупостей, я сниму чары.

Она исступленно кивает, роняя волосы на заплаканное лицо, и Волдеморт взмахивает палочкой.

— Вытри слезы.

Она вскакивает. Спотыкаясь об детскую метлу, бросается к ребенку, сгребает его в охапку и прижимает к себе. Высвободив одну руку, суетливо, поспешно выполняет приказ Волдеморта, одновременно старается повернуться так, чтобы прикрыть мальчика.

«Сказал же, что не трону…» — вырывается непрошеный вздох.

— А теперь слушай внимательно. — Наваливается просто смертельная усталость. — Дважды повторять не стану. Как ты поняла, ваше убежище раскрыто. На то, чтобы убраться отсюда, время у вас до рассвета. Надумаете снова укрыться чарами — выбирайте следующего Хранителя, — он не сдерживает глумливой улыбки, — с открытыми глазами. Лишать жизни тебя или твоего ребенка я не намерен... — он обрывает фразу и слово "больше" не произносит вслух. — Но искушать судьбу не советую.

Испуг медленно, неуверенно уступает место недоумению. Тем не менее, Лили, похоже, преисполняется благодарности, выразить которую не находит слов, только беззвучно открывает и закрывает рот. Ребенка продолжает сжимать в объятиях. Мальчишка уже кряхтит и краснеет. Если бы Темный лорд сейчас потребовал плату за проявленное великодушие, согласилась бы она оторваться от сына и... заплатить? Не исключено. Только ничего он от нее сейчас не хочет. Не таким способом.

— И, наконец, самое главное. Никто не должен знать о том, что ты меня здесь видела и разговаривала со мной. Болтливость, — он отводит взгляд в сторону, — будет стоить вам всем жизни. Ясно? — он снова глядит ей прямо в глаза.

Лили, побелев, кивает.

Конечно же, она не проболтается. Только вот Дамблдор — легилимент! И веритасерум никто не отменял. А Волдеморт вместо того, чтобы подправить ей память, снимает большую часть ранее наложенных блоков. И все ради призрачной надежды, что хотя бы в числе сражающихся против него ее не увидит. Как же сильно он заблуждался на собственный счет. Где тот самодостаточный и мудрый маг, которого он себе представлял? Н-да.

Прикидывая возможные последствия чинимого безрассудства и мрачно иронизируя, он направляется к выходу, но останавливается в дверном проеме.

— Твое очкастое недоразумение, — едко замечает он, — оклемается через пару часов. Так что на истерики можешь время не тратить.

— Спасибо, — одними губами шепчет она, но ему и не нужны звуки, чтобы слышать. Он позволяет ей увидеть его грустную усмешку.

Стремительно спускаясь вниз по лестнице, Темный лорд запоздало обращает внимание на тепло из кухни и запахи печеной сдобы. Хотел бы он иметь собственный дом, в котором бы так же пахло? Он отметает в сторону странную мысль и на ходу обрабатывает Обливиэйтом все еще бесчувственную тушку Поттера.

Наверху издает возмущенный вопль, по-видимому, уставший от материнских объятий Избранный.

Хотя какой он, к Мерлину, Избранный?

Волдеморт достаточно понаблюдал за мальчишкой, чтобы прийти к выводу: последние полтора года он жил заблуждениями. Да и как вообще можно было верить предсказанию никому не известной пророчицы? Кто сказал, что праправнучка знаменитой Кассандры обязательно унаследовала ее дар? Дядюшку Морфина прямое родство с Салазаром не спасло от превращения в полное ничтожество. Вот и Трелони могла быть заурядной шарлатанкой. Шарлатанкой или марионеткой Дамблдора... А ведь Снейпа Великий светлый тогда осознанно отпустил, даже не стерев память. Неужели даже не предполагал, к кому тот мог пойти? Или именно это Дамблдору и было нужно? Волдеморт даже остановился посреди двора. Почему раньше такая мысль не пришла ему в голову? Что ж, по крайней мере, она посетила его не слишком поздно.

Воздух на улице пахнет речной сыростью, прелой листвой и тыквенными пирогами. Волдеморт вдыхает его полной грудью и наслаждается почти забытым чувством легкости. Последние сомнения развеиваются.

За границей сигнальных чар можно аппарировать, но душа вдруг настоятельно требует полета.

Быстрые шаги самого страшного мага Британии поначалу отчетливо раздаются из коридора, а потом постепенно затихают, удаляясь по лестнице. Лили боится перевести дыхание и поверить, что и она, и ее сын живы. И тут она слышит страшные хриплые звуки, которые издаёт Гарри. Волосы приподнимаются на ее макушке, когда воображение услужливо подсовывает мысль о жутком проклятии отсроченного действия.

— Бу-у-ба-а-а! — кряхтя выкрикивает Гарри и заходится плачем. Лили в ужасе смотрит на маленькое покрасневшее личико и чуть не роняет сына на пол, потому что при первой возможности он, пыхтя, упирается ей в грудь ручками и изворачивается.

Буба... Обычно он говорит это слово, когда Лили слишком сильно затягивает завязки на шапочке или шнурки ботинок. И означает оно… «туго».

Будучи аккуратно отпущенным с рук, Гарри перестает вопить. Выпятив нижнюю губу, он кидает на маму сердитый взгляд, облегченно вздыхает и семенит к коробке с игрушками. Гарри активный, непоседливый, но совсем не капризный ребенок. И, выуживая плюшевого медвежонка, он сопит уже не обиженно, а сосредоточенно. Сердце Лили щемит от облегчения и нежности. Она слишком сильно его стиснула. Вот же бестолочь!

Неожиданно ухо улавливает скрип. Дом деревянный, и в нем часто что-то скрипит и потрескивает, но сердце все равно подскакивает к самому горлу. Шумно, со свистом втягивая воздух, Лили оборачивается к двери. Темный проем зияет пустотой. Самое время прикрыть глаза и медленно выдохнуть, что она и делает. А затем обводит взглядом комнату, оценивая самолично устроенный погром. Так глупо. Будто наваленная мебель могла остановить Волдеморта. А тот, получается, приходил поговорить? В оконном стекле ее тусклое отражение запускает пальцы в волосы и сжимает виски.

"А он вообще был здесь?"

Лили упрямо встряхивает волосами. Нет, она не сходит с ума, а Волдеморт ей не привиделся. Она не станет даже думать о чем-то подобном.

Отражение поддерживает её упрямым взглядом, но что-то за ним, там, где чернеют голые ветви деревьев и светятся желтые огни хэллоунских фонариков, привлекает внимание. В лохматое пасмурное небо взмывает черный силуэт в развевающейся мантии. Зрелище пугает, но в то же время…

«Что, если я не тот монстр, каким меня изображают?..» — будто бы оживает в глубинах памяти. Лили качает головой, отгоняя наваждение.

Где-то внизу Джеймс. Возможно, ему требуется помощь.

И времени Волдеморт им дал до рассвета. Нужно поскорее заняться сборами.

Но после всего случившегося оставить сына без присмотра никак нельзя. Воображение рисует картины одна страшнее другой.

— Прости, мой хороший, позже поиграешь с игрушками...

В коридоре обдает холодом. У подножия лестницы в тусклом свете, который вместе с клубами ползучего тумана сочится от выбитой двери, угловатой марионеткой лежит Джеймс. Ватные ноги пересчитывают ступени. В сотый раз Лили ругает себя за забытую где-то — кажется, на кухне — палочку. Приходится действовать без помощи магии. Слава Мерлину! Спокойная пульсация на шее Джеймса вселяет надежду.

— Папа бай? — подает голос висящий под мышкой терпеливый Гарри.

— Да, милый, папа бай.

Поднявшись с корточек, Лили подхватывает сына поудобнее, аккуратно перешагивает через ногу Джеймса и спешит на кухню.

— Сынок, ты видишь мамину палочку?

— Пака?

— Да, сынок, палочка, — подтверждает Лили, озираясь в потемках. Если бы Джеймс прислушался к ее просьбам и согласился на электрогенератор, все было бы проще. А так хоть на ощупь ищи.

— Пака! — победно заявляет Гарри, вытягивая руку, сжимающую игрушечный снитч, к полке с банками чая, кофе и сахара. Между ними виднеется край светлой ивовой рукояти. До чего же приятно вновь ощутить в себе силы и обрести хоть какую-то уверенность.

— Люмос.

Промозглая сырость заполняет дом, вытесняя тепло с бесцеремонностью варвара. Поэтому следующим заклинанием становится Репаро на дверь. Не сказать, что безупречно, следы разрушения остаются, но больше не дует. А подправить можно после того, как она отлевитирует Джеймса в гостиную и с помощью колдомедицинских заклинаний убедится, что его жизни ничего не угрожает. Да, еще нелишним будет пожарче разжечь камин.

У огня тепло, и угли уютно потрескивают, но расслабляться рано. Волдеморт велел убраться в другое место до рассвета, никому не сказав о его визите, а Лили... Молча согласиться — легко (да и какой у нее был выбор?), осуществить — гораздо сложнее.

Осмелев, вскидывает голову Лили-гриффиндорка: "С каких вообще пор ты подчиняешься требованиям врага?!" — но ей сразу же затыкает рот Лили-мама. Нарываться, рискуя жизнью Гарри, она не станет. Пусть что хотят о ней думают. Тем более, что от смены их семьей места жительства никакого вреда Ордену и общему делу не будет... Хотя, если это нужно Волдеморту, то... То что? Ни одной вразумительной версии.

С вразумительными версиями вообще туго. Почему он оставил их в живых? Зачем? Поиграть, как кошка с мышью? Бред же... Слишком мелко.

"Лишать жизни твоего ребенка я не намерен." — Допустим, похоже на правду. Предположим, Дамблдор и Снейп ошиблись, неправильно поняли его намерения, но тогда какого Мерлина он сам рекомендует ей снова бежать и прятаться? Собственно, если ему нет до них никакого дела, то незачем и приходить. Но он пришел... Выходит, что есть дело. Какое?!

Лили возвращается к починке дверного полотна и коробки. От бесплодных размышлений над мотивами Волдеморта мысль обращается к предстоящему разговору с Джеймсом.

«Скажу, что сова прилетела. От анонимного друга. А потом письмо самоуничтожилось. А если не поверит? Он же упертый, как…» — окончание мысли смывает волной ужаса, когда дверь распахивается, и только чудо спасает Бродягу от бесславной смерти. Невольный вопль пугает Гарри, который, кажется, успел заснуть на ее плече.

— Лили? — Сириус таращит глаза и хлопает длинными черными ресницами, разбившими сердца половины девчонок Хогвартса. Не в одних ресницах, конечно, дело… и вообще!..

— Блэк! — рявкает Лили, поглаживая плачущего сына по спине. — Какого Мордреда? Зачем так врываться?

— Я не врывался, — справедливо возражает тот. — А почему у вас так тихо? Где Джеймс? — С растерянным видом и двумя пакетами в руках Бродяга топчется у входа. Столь "теплого приема" он явно не заслужил.

— Заходи. — Лили тянет его через порог. — Прости, я на нервах… Хвост нас выдал. Нам нужно исчезнуть отсюда до рассвета, а Джеймс без сознания.

Пакеты падают на пол, рассыпая яблоки и палку колбасы. Никакие заверения на Бродягу не действуют:

— Оступился на лестнице и теперь без сознания?! Ты пыталась его в чувство привести?

— Нет, — когда Лили входит в гостиную, Блэк уже сидит рядом с диваном на корточках и беспокойно вглядывается в лицо мерно похрапывающего Джеймса. — Он впустил сову и, пока распечатывал конверт, споткнулся. А там такие новости, что я решила: для его здоровья будет лучше, если естественным образом придет в себя, а потом уже обо всем узнает. Диагностические чары показали, что он в порядке.

Оборачивается Бродяга только тогда, когда самолично убеждается в истинности ее слов.

— Ты уверена, что Хвост действительно вас предал?

— Уверена! — ярость в голосе удивляет и саму Лили, не говоря уже о Бродяге, который благоразумно вскидывает руки и всем видом показывает, что больше никаких сомнений не имеет. К Петтигрю он никогда теплых чувств не питал, в отличие от Джеймса и Ремуса. Она тоже Хвостика всегда жалела. Но только предательство Хранителя могло провести врага под Фиделиус, причем предательство сознательное. И теперь вместо сочувствия самый робкий и слабый из Мародеров вызывает в ее душе лишь презрение и острую ненависть. И плевать ей на любые обстоятельства! Ничто не может оправдать принесение в жертву Гарри!.. А ведь это он, Блэк, надоумил Джеймса взять Хранителем Питера. Ну кто на такого подумает? Вот именно, что в здравом уме — никто!

— Присмотришь за крестником? — резковато спрашивает она, чувствуя, что к нормальному общению не расположена, да и вещи сами себя не соберут.

— Конечно, — Сириус с готовностью протягивает руки, а Гарри охотно к нему идет. Эти двое неизменно друг от друга в восторге.

— Дядя бух! — почти у лестницы слышит Лили и, крадучись, возвращается.

Сириус с довольной улыбкой трансфигурирует носовой платок в пушистый мячик, подкидывает в воздух и разносит Бомбардой: он по-своему истолковал слова крестника. А Гарри хохочет и требует повторить.

— Сириус, поаккуратней с заклинаниями, пожалуйста.

— За кого ты меня принимаешь?! Я — воплощение аккуратности!

"Свежо предание, — покачивает головой Лили, но на душе теплеет. — Ну ладно, я по-быстрому."

Грохоча по деревянным ступеням, она притягивает с чердака чемодан с чарами расширения и скидывает в него все, что, на ее взгляд, может пригодиться в первое же время на новом месте. Беспокойство по поводу предстоящего разговора с Джеймсом растет. Если даже Блэк не с ходу поверил в измену Питера, то Джеймс и подавно займется поиском иных объяснений. Например, скажет, что это лишь чья-то глупая шутка. Или что вовсе не анонимный друг, а враг выманивает их из хорошо защищенного убежища таким способом. И упрется как баран — даром, что олень. Может, рассказать ему правду?..

Не-ет! Нет, риск слишком велик. Лучше она последует совету врага, неожиданно проявившего милосердие, и будет молчать как рыба об лед. О! А это, кажется, фразочка Вернона. Точно! Она же до сих пор не подумала, куда им бежать-то. Заявиться всей искрящей толпой к Петунии! Представив себе такую картину, Лили заливается смехом настоящей злой ведьмы из сказок братьев Гримм.

— Лили, с тобой все в порядке?

Застигнутая врасплох, она дергано оглядывается и видит Джеймса. Волосы его всклокочены, и стекла очков на разных уровнях. Дужки, должно быть, искривились при падении.

— Что? Да, все нормально. Я просто представила, что мы переезжаем к Туни. Так, не всерьез, конечно. Репаро.

— Не надо, — он болезненно морщится и отворачивается, когда заклинание высекает искру из мостика между линзами. — И так голова раскалывается…

— Прости, — с сожалением бормочет Лили. Из-за слабого зрения и нервозности его часто мучают мигрени. Ей стоило об этом вспомнить.

— А почему Гарри заклинило на каком-то дяде? — Судя по голосу, у Джеймса нет сил на свойственные ему бурные эмоции. — Мы сначала думали, он так Бродягу просит, чтобы что-нибудь взрывал. Но он и мне так говорит. Здесь кто-то был?

— Ну вообще… — бесцельно сворачивая, разворачивая и складывая зимний комбинезон Гарри, Лили лихорадочно перебирает варианты, — я не должна была говорить, но... Ладно… Дай Непреложный обет, что никому больше не скажешь!

— Лили, мы там взорвали тыкву и немного забрызгали гостиную, — с виновато-бодрой улыбкой сообщает возникший за плечом Джеймса Блэк. Гарри он держит на руках. — Но я все приберу потом.

— Не парься, мы все равно съезжаем.

— Так, что за дядя? — Джеймс не отвяжется.

— Дядя бух! — жизнерадостно подтверждает Гарри.

— Сначала Непреложный обет, что не расскажете! Оба! — Скомканный комбинезон летит в чемодан, Лили упирает руки в бедра.

— Ничего себе, как все серьезно, — обескураженно глядит Джеймс.

— Без обета ничего больше не скажу. Это не только моя тайна.

— Послушай, но зачем обет? Чем тебя клятва неразглашения не устроит? Рты она надежно запечатывает. Смысл же в этом?

— Вот-вот. А то я так спьяну сболтну лишнее, и кирдык Бродяге. Кому от этого легче?

Резонно. Клятва неразглашения не предполагает кары за нарушение. Она просто лишает возможности прямо или косвенно говорить о предмете каким бы то ни было способом: хоть устно, хоть письменно, хоть на языке жестов. Гарантия довольно надежная, но правда, в отличие от Непреложного обета, клятву такой сильный волшебник, как, к примеру, Дамблдор, может снять. Но для этого он должен догадаться о ее наличии. Обет же в самом деле может быть нарушен умышленно или невзначай. Клятвопреступник поплатится жизнью, но ей же не это нужно.

— Хорошо, давайте клятву.

Когда клятва принесена, Лили прикрывает глаза, в последний раз прикидывает "за" и "против" и, резко, как перед прыжком в воду, вдохнув, выдает:

— Ладно. О предательстве Питера и о том, что времени у нас максимум до рассвета, мне рассказал… Снейп. Согласитесь, само то, что он вошел в дом вопреки чарам, подтвержает правдивость его слов и является достаточным основанием отнестись к ним серьезно.

Высоко над землей не слышны голоса — только глухой, с редкими посвистами шум ветра. И хлопает в воздушных потоках мантия. Однако россыпь желтых огней сверху прекрасно видно. Их с каждой минутой больше среди угловатых серых пятен — домов и деревьев, что брызгами жженой сепии угадываются на темном фоне. Годрикова лощина выглядит... празднично. Странно.

В традициях Хэллоуина маггловского гораздо больше, чем колдовского. Сладости, маскарад, дурачества. Нет, неприязни к этому празднику Волдеморт не питает, но и ничего привлекательного для себя не видит. Другое дело — древние ритуалы Самайна. Без магии мертвых не добиться бессмертия, и потому она достойна самого пристального внимания, чего никак не скажешь про театрализованные гулянья на Хэллоуин. И вдруг — это странное удовольствие от созерцания огоньков. Не иначе, причина все в том же чувстве легкости и свободы, что охватило его во дворе поттеровской усадьбы и не оставило до сих пор. С чего бы? Казалось бы, он стал свободным давным-давно. Когда понял, что уникальный магический потенциал в тандеме с холодным умом и тайными знаниями дают ему право действовать без оглядки на правила и условности, выдуманные другими. Хотя... личная свобода еще никому не гарантировала защиты от чужих ловушек. И в одну из них он таки угодил.

Утонувшие в седой хмари окраины поселка остаются далеко позади: там же, где сброшены оковы клятого предсказания. Но только ли в нем дело? Думал ли Волдеморт когда-нибудь, что, поступив в угоду чувствам, а не разуму, не потеряет в силе и будто прозреет? Нет, всю жизнь он убеждался в обратном. Да, и сейчас вполне отдает себе отчет в том, что коварство обмана и самообмана таится в заманчивости, сладости иллюзорных ощущений. И только сопоставляющий факты разум выводит на правильный путь... Оказывается, не всегда. Смерть ребенка, будь он даже действительно Избранным, стала бы фатальной ошибкой. Теперь это кажется очевидным. И дело отнюдь не в Лили. Дело в том, что Волдеморт презирает трусость. Трусость — одна из самых мерзких форм слабости. Трус не достоин уважения, не то что власти. Трус не в праве рассуждать о чести и достоинстве, о которых он сам так много говорил своим сторонникам. Но только трус убивает врага в колыбели. И только надышавшийся дурманом слепец может видеть в подобном решении не трусость, а осторожность и предусмотрительность. К счастью, пелена пала.

Путь Темного лорда лежит на север. Плотный полог тумана укрывает холмистые долины и ущелья. Только кое-где над косматой дымкой топорщатся верхушки дубов и сосен да поблескивают сквозь прорехи серебряные ленты рек. Но, чтобы не сбиться с курса, ему достаточно и звездной карты над головой.

Вскоре в разрывах тумана показывается Бристольский залив, похожий на хвост дракона, а дальше к северо-востоку темнеют Кембрийские горы. В их центре разместилось поместье семьи Лестрейндж.

Издали на фоне светлеющего неба замок выглядит как скальный выступ. Основанием он уходит глубоко в горную породу, а в высь устремляются три зубчатые башни. Прямо над ними маячат четыре черные кляксы, летящие прямо на Волдеморта.

Он не использует маскировку и его тоже замечают. Как только расстояние перестает быть помехой для узнавания, от группы отделяется фигура наездницы с развевающимися по ветру густыми длинными волосами.

— Повелитель! — перекрикивая ветер и расстояние, восклицает Белла. — Слава Мерлину и Моргане, вы вернулись!

— А предполагалось, что не вернусь? — интересуется Волдеморт. Голоса он не повышает, но Сонорус прекрасно доносит его слова и до Беллы, и до ее спутников, как раз подтянувшихся поближе. — И куда это вы собрались, позвольте полюбопытствовать? Ведь, если мне не изменяет память, я велел вам оставаться на месте до моего возвращения?

Братья Лестрейнджи и прибившийся к их компании Крауч оторопело ерзают на древках и выжидающе смотрят на Беллатрикс. Ну, кандидатура зачинщицы вопросов и не вызывала. Волдеморт чуть приподнимает брови и тоже обращает на нее вопрошающий взгляд.

— Простите, мой лорд. Почти сутки прошли с того момента, как вы ушли, и мы только хотели убедиться, что ничего плохого не случилось.

— Вот как. И кому из вас первому пришла в голову эта идея?

— Мне.

— Хм... — он скользит взглядом по лицам молодых Пожирателей и позволяет выдающему раздражение металлу пробиться сквозь насмешливые интонации. — Очевидно, наша блистательная воительница⁽¹⁾ решила взять меня под свою опеку, а все остальные поддержали ее затею. Как мило. Остается только выяснить, за кого меня здесь принимают? — Он медленно подлетает к Белле почти вплотную и смотрит прямо в расширившиеся зрачки. — За неразумного младенца или за немощного старика?

— Нет! Вы же прекрасно знаете!.. — с жаром и болью восклицает Белла, но осекается и прячет глаза. — Вовсе нет, мой лорд. Я виновата...

— Прошу прощения, мой лорд, — вдруг подает голос старший из братьев, — мы просто подумали, что страховка никогда лишней не будет и...

— ...и поэтому нарушили прямой приказ своего лорда. Вы просто подумали, что лучше знаете, как следует поступить. Верно? Может быть, вы не о том думаете? Почему бы тебе, Родольфус, вместо размышлений на тему целесообразности выполнения моих распоряжений не задуматься о наследнике своего славного рода? Заодно и инстинктам твоей жены нашлось бы адекватное применение.

На Беллу Волдеморт не смотрит, но слышит ее отрывистый резкий вдох. Родольфус же напоминает загнанную в угол мышь.

— Это приказ, мой лорд?

— Придурок! — придушенно шипит Беллатрикс и пытается испепелить мужа взглядом.

— Нет, — отвечает Волдеморт. Гнев его уже утих, хоть внешне он и остается исключительно суровым. — Это рекомендация. Пока что. — Белла обессиленно выдыхает. Похоже, нашелся ее тайный страх. На этом воспитательную беседу можно заканчивать. — Жду вас всех в зале совещаний через четверть часа, — бросает он строго и первым направляется в сторону замка.

Усталость напоминает о себе все настойчивее, но Лестрейнджи, а также Крауч, которого они приютили после побега из родительского дома, видели Петтигрю. Они в курсе, что доносчик выдал тайну Фиделиуса, под которым прятали Избранного. Поиски Гарри Поттера были и их целью. Волдеморт сам перед ними ее поставил. И не дать им сейчас никакой информации — значит заставить сомневаться в том, что их общее дело действительно является общим. Когда речь идет не о самых бесполезных сторонниках такого нельзя допускать. Поэтому, добравшись до личных апартаментов, Темный лорд только опрокидывает в себя фиал бодрящего зелья и сразу же отправляется в совещательный зал. Он уже знает, что будет говорить.

— Нам передали неактуальную информацию. Либо Поттеров кто-то предупредил. Так или иначе, когда я пришел, в их доме никого не было. На всякий случай я пробыл там до глубокой ночи, но ни ребенок, ни его родители так и не объявились.

— Позвольте я вытрясу из подлого грызуна всю правду! — деятельная ярость заставляет грудь Беллы высоко подниматься в глубоком декольте и звенит в ее голосе.

Предатель дождался своей награды.

— Мой лорд, — когда за Беллой закрывается дверь, Бартемиус робко поднимает руку, — могу я задать вопрос? — Он все еще похож на школьника. В нем нет ни решительности, ни жесткости, ни бесстрашия, которыми известен его отец. Младшему Барти Краучу не стать хорошим воином. Но там, где требуется осторожность, терпение, ум и хитрость, он бывает полезен.

— Говори.

— Поттеры забрали из дома все свои вещи? — юноша говорит без запинок и оговорок, но слишком торопится, частит. — Дело в том, что, если их предупредили в последний момент, они могли забыть что-нибудь важное, а если так, они будут вынуждены вернуться. Не стоит ли устроить засаду? Хотя бы на несколько дней.

Едва Волдеморт успевает кивнуть, вызывается Рабастан:

— Поручите это нам с братом. Клянусь, мы не подведем. — Вот уж кто точно рожден для схваток.

Темному лорду остается только напутствовать:

— Действуйте обдуманно. Появится возможность взять пленного — берите. Информатор нам пригодится. Но если шансов будет мало, то просто наблюдайте. Родольфус, это под твою ответственность. И да! Избранного и его родителей, если вдруг они там объявятся, либо брать живыми, либо не трогать до моего прибытия.

Крауч напрашивается пойти с Лестрейнджами. Парень отчаянно жаждет проверить себя в "настоящем мужском деле" и избавиться от амплуа "умненького мальчика". И он знает, что предложить:

— В случае чего, я мог бы набросить трудновыявляемые следящие чары...

Что ж, столь разумное рвение следует поощрять.

— Присмотришь за ним, Рабастан.

* * *

Окна личного кабинета выходят на юго-запад. Утренней зари и восходящего солнца из них не видно. Но рассеянного серовато-голубого света хватает для того, чтобы оставаться спокойным и хладнокровным, ведь, когда Лестрейнджи с Краучем аппарировали в Годрикову лощину, рассвет уже наступил. И отсутствие скорых новостей также свидетельствует о том, что как минимум одно из выставленных условий выполнено: дом Поттеров пуст.

Волдеморт откидывается на спинку кресла и прикрывает глаза.

Его стратегическая цель — власть над магами Британии и последующее изменение правил сосуществования волшебников и магглов — остается без изменений. Однако двигаться к ней прежним курсом, ключевой точкой которого была расправа над Избранным, он очевидно не может. И ближний круг должен быть проинформирован о смене приоритетов в кратчайшие сроки. Однако нельзя спустить им подобную директиву без каких-либо разъяснений. Слишком уж крутой разворот. Об откровенном разговоре тоже не может идти и речи. Темный лорд усмехается углом рта. Правда стала бы для его сподвижников слишком тяжелым потрясением. А если серьезно, то ему следует подготовить более вещественные и рациональные аргументы. Сохранить при том имидж последовательно и здраво мыслящего лидера тоже весьма желательно. И это первое условие головоломки.

Второе упирается в поиски виноватого: ведь кто-то же помог Поттерам ускользнуть от Темного лорда.

Коротко рассмеявшись, он выпрямляется в кресле и после недолгих сомнений телепортирует из винного погреба Лестрейнджей бутылку Огденского. Мордред знает сколько лет он не прибегал к алкоголю, чтобы расслабиться, но сейчас, кажется, тот самый случай. Винный дух лениво трогает ноздри, огнем разливается по горлу, и тело слегка обмякает в кресле.

Завершиться ничем поиски не могут, ведь дело пахнет изменой. Нельзя, чтобы кто-то подумал, будто изменник может скрыться от наказания. Потому нужно найти кандидата на роль виновного, и чем скорее, тем лучше.

И, наконец, третье. В идеале решения по двум первым условиям должны гармонично слиться друг с другом и не противоречить словам Лили, на случай утечки информации из Ордена. Волдеморт не знает, что сумеет придумать Лили, но она умна и рассудительна, а значит — найдет самое правдоподобное объяснение из всех возможных. Тогда ему нужно лишь сделать то же самое.

Вариантов у Лили немного...

Деликатный стук обрывает цепочку мыслей, но Волдеморт ждал этого.

— Войдите.

— Мой лорд, — Белла выглядит обескураженной и огорченной, — мне не удалось ничего выведать у Петтигрю. Кажется, он в самом деле ничего не знает.

— Что ж, если подумать, это и неудивительно. — Волдеморт взглядом указывает Белле на стоящий поблизости стул. — Если он сознательно пытался нас обмануть, то понимал и степень риска, но какова цель? Будь в том доме засада, вопросов бы не было, но так... Наш осведомитель труслив и напрочь лишен чести, но не настолько глуп.

— Вы правы!.. — кивает Белла, напряженно нахмуривая брови. — Но тогда получается, за ним следил кто-то из Феникса, или... Или среди нас предатель!

— Да. Но мы в любом случае выясним правду. — Волдеморт барабанит пальцами по подлокотнику, еще раз оценивая принятое решение. — Скажи, Снейп работал вчера в вашей лаборатории?

— Да, мой лорд. — Глаза верной валькирии широко распахиваются. — Вы подозреваете его?

— Не торопи события, Белла. Когда придет время, ты все узнаешь, а сейчас разыщи Снейпа и приведи его ко мне.

* * *

— Ты в курсе наших последних новостей, Северус?

— Боюсь, что нет, мой лорд, — отвечает тот после недолгих размышлений. — Не могли бы вы уточнить, о чем идет речь? — Он уже не тот, кем был, принимая метку: более сдержанный, сильный, скрытный. Ценный соратник, но вместе с тем и опасный.

— Хранитель Поттеров выдал нам их тайну. — Снейп удивлен и заинтересован — похоже, он неплохо продвинулся в окклюменции. Избирательная демонстрация эмоций требует гораздо большего мастерства, чем полная бесстрастность, и выглядит правдоподобнее. — Но им удалось улизнуть. — Здесь навыки дают сбой: лишь на мгновение, но Снейп выдает себя. Он рад. Что ж, Темный лорд с ним солидарен.

— Вы подозреваете меня? — Снейп не глуп и быстро приходит к почти правильным выводам.

— Нет. Но я хочу, чтобы все думали, будто бы Поттеров предупредил ты.

Теперь он сбит с толку.

— Но... почему?

— Потому что на самом деле это сделал я, — Волдеморт усмехается краешком губ. — Помнишь, ты просил меня сохранить жизнь матери Избранного? Я выполнил твою просьбу.

Во взгляде Снейпа мелькает смятение. Возможно, не так уж и сильно он окреп, как казалось несколькими минутами ранее. Он падает на одно колено и низко опускает голову:

— Благодарю вас, мой повелитель. — Его страх надежно спрятан за окклюментыми щитами, но впалые щеки становятся мелово-бледными.

— И в благодарность за мою лояльность ты готов признаться в измене?

— Да.

— Ты знаешь, что бывает с изменниками, Северус. И все равно согласен на такую плату?

— Поскольку изначально этот вопрос не оговаривался, полагаю, вы в праве требовать от меня любую плату, мой лорд, — отвечает тот сипло, но в остальном держится хорошо.

— Верно. Но пользы от тебя живого гораздо больше, чем от мертвого. Поэтому у твоего предательства будет уважительная причина. Присядь, Северус. Наш разговор будет довольно долгим.

Вижу, ты теряешься догадках. Я поясню. Дело в том, что я решил покончить с охотой на Избранного, и тому есть две причины.

Во-первых, я понаблюдал за мальчиком и засомневался в том, что пророчество, если оно действительно было о нем, имеет хоть какое-то отношение к реальности. Кстати — а что ты сам о нем думаешь? Ты веришь в это пророчество, Северус?

— Я не знаю...

— Я не требую от тебя "правильного" ответа, мне просто интересно твое мнение.

Снейп задумывается, но с полминуты спустя с болезненной полуулыбкой качает головой:

— Мне с самого начала казалось, что речь в том предсказании шла вовсе не о ребенке. Но заслуживает ли оно доверия как таковое?.. Боюсь, у меня слишком мало таланта, чтобы иметь свое мнение. Простите, если навел вас на ложный след. Прорицания всегда были самой мутной и недоступной для меня областью магии.

— Как и для меня, — великодушно замечает Волдеморт и наслаждается растерянностью в обращенных к нему непроницаемо-черных глазах. — Возможно, поэтому мы оба так легко приняли его на веру. И я вовсе не виню тебя, Северус. Ты поступил так, как и должен был поступить: проинформировал о том, что сумел узнать. А уж решать, насколько эта информация достойна внимания и в какой мере, это моё дело. И похоже, что в тот раз я... поспешил с выводами. Видишь ли, вчера я не увидел в ребенке Поттеров ничего особенного. Но, собственно, не это главное. Главное в том, что при внимательном и беспристрастном рассмотрении все это пророчество слишком похоже на обман.

Посуди сам, насколько это выгодно нашим противникам, чтобы вместо решения действительно важных вопросов мы тратили массу сил на поиски маленького ребенка. — Что-то меняется в лице собеседника. Пока еще неуловимо, но чутье легилимента уже подсказывает: смотри внимательнее. Волдеморт пока не пытается проникнуть в сознание, но улавливает натужные вибрации окклюментных блоков. А за ними, похоже, разыгрывается настоящая буря. На пустом месте такие эмоции не возникают. Пожалуй, не помешает их еще немного подогреть. — Оцени, насколько это беспроигрышная комбинация для орденцев, Северус! Не найдем мы мальчишку — будем дальше гоняться за ветром в поле. Найдем, ликвидируем — с Ордена не убудет, а на моей репутации, как ни крути, пятно! Честное слово, если это ловушка от Дамблдора, то я склоняюсь перед изяществом замысла.

Но меня такая ситуация больше не устраивает. И я хочу, чтобы ты помог мне с достоинством из нее выйти. Ты согласен?

— Да, мой лорд, я сделаю все, что скажете, — теперь его лицо выражает плохо скрываемое раскаяние. И ничего хорошего в этом нет.

— Меня это радует. Обсудим легенду.

Ты случайно узнал... подслушал разговор Дамблдора с неким неизвестным — пусть он будет под чарами неузнаваемости. И из того разговора следует, что пророчество — это фикция. Уловка, направленная на то, чтобы дезориентировать нас и выставить в наихудшем свете.

Само собой, все говорилось непрямо и полной уверенности в том, что подразумевала фраза: "Пусть зло покажет свое истинное лицо", у тебя нет, но все-таки, когда ты заметил здесь в мэноре одного из друзей Поттеров, то догадался, чем это может обернуться, и решился предупредить кого-нибудь на той стороне. Конечно, тобой двигало исключительно стремление помешать своему лорду совершить роковую ошибку.

Добавим в копилку твоих подозрений тот факт, что в свое время тебе откровенно позволили вынести то самое пророчество из кабака.

Почему было не прийти со всеми сомнениями ко мне? Потому что ты боялся, что не успеешь или же информация не будет принята мной всерьез. Да, это измена, — Темный лорд насмешливо приподнимает брови, не переставая пристально наблюдать за собеседником, который то бледнеет, то покрывается красными пятнами, — но с учетом благих намерений ты будешь прощен. — Волдеморт откидывается назад и разводит руками. — Я "перепроверю" твои сведения и найду их соответствующими действительности. Охота на Поттеров будет официально прекращена. Во всяком случае по факту. Видимость мы, возможно, станем поддерживать и дальше. Пусть наши враги думают, что игра все еще идет по их правилам.

Как тебе такой план, Северус?

— Да я... — Снейп сглатывает, у него пересохло в горле. — Я готов. Я представлю все так, как вы сказали.

— Отлично, — подытоживает Волдеморт, после чего стирает с лица улыбку и подается вперед через стол: — А теперь покажи мне, Северус, чего я о тебе еще не знаю.

Он ловит на себе взгляд вороненка, пойманного в силки, и больше не медлит. В том, как устроены ментальные блоки, чувствуется мастерство, но создается впечатление, что окклюмент, воздвигший их, не решил, нужна ли ему сейчас защита разума или нет. Волдеморт легко сносит первый барьер, а второго не встречает вовсе. Снейп не препятствует, с обреченным спокойствием отходит в сторону и наблюдает, как чужая воля вспарывает слои его памяти, подбираясь к главному:

— Ну так спрячьте ее, спрячьте их всех.

— А что я получу взамен, Северус? — торжествуя, спрашивает благообразный старец, пока ветер картинно играет его бородой. Этот всегда умел производить впечатление.

— Что угодно.

Резко покинутый сковывающим взором легилимента, Снейп падает на колени и низко опускает голову.

— Ты в самом деле предал меня! — приглушенно говорит Волдеморт, чувствуя, как вскипает мстительная злорадная ярость.

— Да, — хрипло соглашается Снейп. — Я сомневался... Думал... Нет. Мне нечего сказать в свое оправдание. — Он ошеломлен и практически парализован, но вовсе не страхом. Изумление, чувство вины, недоверие — вот истинные причины, вогнавшие его в ступор.

"...спрячьте ее..."

— Все ради спасения той девчонки? — скептические интонации даются с трудом. Ярость растворяется в воздухе с той же стремительностью, с какой и сгустилась. Остается только колючая ледяная досада.

Снейп поднимает плечи и дергано покачивает головой. Вот теперь он боится. Боится, что месть Темного лорда в первую очередь обрушится именно на голову Лили. Какая ирония... Если бы он мог знать! Но знать ему не положено.

— Простите меня, мой лорд, — еле слышно произносит Снейп. — Я виновен и заслуживаю самой суровой кары.

— Ты прав, Северус, — холодно подтверждает Воледморт. — Ты действительно виноват и заслуживаешь самой суровой кары. Посмотри мне в глаза и покажи, как именно ты меня предал. Что ты успел сделать нам во вред?

Снейп покорно поднимает голову и смотрит сквозь взмокшие, липнущие к лицу пряди волос.

— Наработки по зельям и планы, которые обсуждались на общих собраниях? Это все? — бесцеремонно перевернув в памяти изменника все эпизоды общения с Дамблдором, Волдеморт так и не нашел там ничего существеннее.

— Это все, что я смог узнать. — Он не рассчитывает уйти живым, но ни паники, ни отчаяния в его голосе нет. Все-таки жаль такого пускать в расход.

Волдеморт вздыхает.

— Что ж, Северус. Обычно наказанием за предательство бывает смерть. Но твоя измена еще не привела ни к каким серьезным последствиям. Переданные тобою сведения не стоили никому из наших людей жизни, не сорвали ни одной операции. Да, времени и возможностей для шпионажа у тебя было объективно мало, а потому данный факт сам по себе никак не служит тебе оправданием. Однако в твоем сознании я увидел и кое-что поважнее — искреннее раскаяние. Раскаяние в совокупности с почти добровольным и, если можно так выразиться, чистосердечным признанием — с одной стороны, и тот факт, что ты еще можешь быть полезен — с другой, склоняют меня к тому, чтобы простить тебя на первый раз.

В глубине черных глаз появляется огонек надежды.

— Клянусь, мой лорд, второго раза не будет...

— Ты утратил мое доверие, Северус, — холодно перебивает его Волдеморт, — и нескоро сможешь вернуть его, если такое вообще случится. Но шанс я тебе дам. — Он поднимается с кресла и неспешно обходит вокруг стола. Останавливается в нескольких шагах от провинившегося. — Вернемся к разговору, ради которого я тебя позвал. Ты ведь не забыл, о чем шла речь?

— Да, мой лорд.

— Так вот, план наших с тобой действий остается без изменений... Причем в свете новых, столь неожиданно вскрывшихся обстоятельств, самая слабая часть легенды, в которой ты случайно узнаешь от Дамблдора о лже-пророчестве, становится весьма правдоподобной. Забавно, правда? Нет худа без добра. К слову, есть и еще один момент, который задумывался как постановочный, — привычным движением пальцев он извлекает из рукава палочку, — но теперь будет по-настоящему. Круцио!

1) лат. Bellātrix — «воительница»

Вернуться к тексту

— Все-таки не нравится мне эта затея. Вот как ты можешь быть уверена, что она не вылезет тебе боком?

Ох уж этот наставнический тон. Почти как в детстве. Почти. Тогда в нем отчетливо звенели осуждение и враждебность, а сейчас — тревога. На душе становится радостно, а в носу — щекотно.

Лили вжикает замками ботинок и распрямляется. Времени мало, а потому слова признательности приходится отложить на потом.

— Все будет нормально, Туни! — бодро заверяет она и снимает с крючка мутоновый полушубок.

Еще пару месяцев назад никому и в голову бы не пришло, что они так сблизятся. А хватило одного душевного разговора. Все-таки и от импульсивности бывает польза.

Случилось так, что в какой-то момент Лили просто до чертиков устала. Устала от четырех стен, пусть они и перебрались из одного дома, собственного в Годриковой лощине, в другой — к ее родителям. Да, первые дни прошли в атмосфере праздничности и эйфории. Здорово было пообщаться с родными после долгой разлуки. И обстановка будила воспоминания о беззаботном детстве. Но вскоре начались сложности.

Джеймс и прежде страдал, что вынужден прятаться, когда другие воюют. А тут еще добавились "живу в чужом доме, как последнее ничтожество" и непривычность маггловского быта. Колдовать им деликатно никто не запрещал, но сгоревшие микроволновка и холодильник как бы намекали. Точнее, "намекали" они Лили, а уже она просила Джеймса — нет, не отказаться от магии, Мерлин сохрани — всего лишь смотреть, возле чего и куда он колдует. Но оказалось, что и это означает: "шагу ступить нельзя" и "дышать нечем". Зато ей дышалось замечательно! Так легко, что хоть головой об стенку.

Родители недовольства не высказывали. Мама вообще всячески старалась угодить Джимми, особенно поначалу. Но как не замечать желваки, гуляющие на щеках отца, когда тот выслушивает нечто вроде: "Волшебникам, чтобы устроить быт, костыли не требуются: если вам нужно что-то заморозить, просто скажите мне или Лили — какие проблемы?!"

В общем, она устала. О том, чтобы поделиться с родителями — то есть поднести фитиль к бочке — не могло быть и речи. Но и держать в себе... Так и до стихийных выбросов дотерпеться можно. Во всяком случае, иногда казалось, что вот-вот. В один из таких моментов Лили и сдернула трубку висящего в коридоре на стене телефона. Удобный, надо сказать, костыль: срабатывает и без радужно-счастливых воспоминаний. Звони хоть в истерике, хоть в депрессии.

Петунья то ли расслышала подступавшие к горлу слезы, то ли сама соскучилась, но на сестренкино "можно?" сразу же ответила: "Приходи", — и даже против аппарации в собственную прихожую возражать не стала. Классно они посидели. Наревелась тогда младшенькая от души. И нахохоталась тоже. Да, бутылочка сладкого красного вина нашлась весьма кстати. Расстались они в тот вечер как никогда родными.

И с тех пор ниточка восставшей из пепла сестринской любви только крепла.

Поэтому Лили улыбается со всей возможной беззаботностью и целует сестру во впалую щеку:

— Я быстро.

Та неодобрительно качает головой:

— Вот только попробуй мне во что-нибудь вляпаться, — и провожает взглядом.

Раскидистые кусты ирги и голубики на заднем дворе припорошены снегом. За ними есть укромный уголок, который Лили присмотрела для аппарации. Она окутывает себя чарами, отвлекающими внимание, и старается выровнять дыхание перед скачком. Не так-то это просто, когда сердцем ждешь встречи, а разумом понимаешь, насколько мерзко себя вела. Лелеяла обиду, отказывала в прощении и упорно старалась забыть бывшего друга. Однако ж вспомнила о нем, когда прикрыться оказалось некем.

Так память о старой дружбе ее и спасла, хотя без нервотрепки не обошлось. С тем, что появление Снейпа на пороге их дома свидетельствовало о крахе Фиделиуса, Джеймс и Сириус согласились. В предательство Питера им тоже пришлось поверить, поскольку других объяснений просто и быть не могло. Однако принять то, что давний недруг помог без корысти и злого умысла, оба отказались наотрез. Чего только не вылилось на "немытую голову" Нюниуса. А Лили назвали "слишком доброй и доверчивой", раз забыла, какое он дерьмо и кем ее считает, и не подумала, что ее могут заманить в ловушку.

"Нужно незамедлительно отправлять патронуса Дамблдору и, не посоветовашись с ним, не двигаться с места", — настаивали непримиримые Мародеры.

Лили возражала, яростно, пламенно, самой себе напоминая маленькую, шипящую от бессилия кошку: "Вы хотите, чтобы я подставила человека, предупредившего нас об опасности? Вы представляете, что с ним будет, если о его приходе сюда узнает Волдеморт?!"

"С какой стати он узнает? Дамблдор — человек надежный".

"Сев просил никому не рассказывать! — с напором повторяла Лили. — И я дала ему слово!"

"О, он у нас уже снова Сев! — забыв про мигрень, с полоборота разъярился Джеймс. — А откуда он сам узнал, ты не думала?"

" К чему ты ведешь?"

"Да к тому, что его, может быть, специально подослали!"

"Да! Сам Волдеморт и подослал — правильно я твою мысль понимаю?! И зачем ему или кому-то из Пожирателей такие многоходовки, не объяснишь?! А то я что-то не догоняю!.."

Вместо объяснений ее очкастое недоразумение взлохматило волосы и переглянулось с другом. Тот попытался его поддержать, выдвинув еще несколько нелепых предположений. Но в конце концов им пришлось уступить. При всей враждебности к Снейпу оба понимали, что дальше препираться, оставаясь в раскрытом убежище, мягко говоря не умно. А клятва, с учетом упорного нежелания Лили от нее отказываться, лишала их возможности поступить по-своему. Однако хватило и того, что сомнения в упрямых головах засели прочно. Внимательный взгляд вычислил их на раз.

Лили долго покрывалась мурашками страха, вспоминая явление Блэка вечером следующего дня и это его беспечное:

— Лил, прости! Дамблдор все знает. Но ничего плохого не будет, поверь. Дальше него не пойдет. Он обещал.

И на что она только надеялась, беря с них ту простецкую клятву? Дамблдор с полуслова почуял, что Блэк темнит, пересказывая байку про письмо от неизвестного доброжелателя, в котором сообщалось об измене Хранителя Петтигрю. За тем последовала проверка на запрещающие обеты, и в итоге освобожденный от клятвы Бродяга выложил директору все, что знал.

Как же она боялась, что директор наведается и к ней. О его способностях легилимента ходили легенды, а она даже элементарной окклюменции не училась. Но Дамблдор не пришел.

Зато, на этот раз по-настоящему, прилетела сова от Снейпа. "Могла бы хоть предупредить", — прочитала Лили в записке.

Сев узнал о ее уловке. И, вероятнее всего, говорил с ним об этом сам Дамблдор, поскольку иначе выходило, что директор совсем не умеет держать язык за зубами, но весь опыт общения с ним свидетельствовал об обратном. Так или иначе, Сев ее не выдал.

Как же ей его не хватало! Все эти годы. И всё из-за глупой ссоры. Теперь то слово уже не кажется настолько ужасным, что нельзя простить. Особенно если на минуту представить себя на месте Сева в тот день. Почему-то до недавнего времени ей это в голову не приходило, хотя никто лучше нее не знал его настоящего.

Память тасует колоду и мечет правду на стол.

Лили видит их первую встречу. Одетый в обноски нескладный мальчишка, похожий на выпавшего из гнезда вороненка, говорит ей: "Ты — ведьма!" Голос его неровный, как после бега, а в черных глазах — восторг. Но вскоре он сменяется досадой и болью из-за Туниного презрительного "мальчишка Снейпов!", а еще через мгновение — злостью: "За тобой бы я точно не стал шпионить. Ты — маггл!" И огромная куртка раздувается пузырем за его сгорбившейся спиной.

А в следующем кадре на нем уже нет куртки. Есть растянутая сине-белая футболка с линялым рисунком птицы и надписью "Ливерпуль". Щеки Сева алеют не то от воодушевления, не то от жары, а в руках молоток и коробка с гвоздями.

"Мы сделаем себе домик на дереве и замаскируем, чтобы никто не нашел!"

Полдня трудов, и вот уже они лежат на животах на сбитом из толстых веток настиле, спрятанные от посторонних взглядов густой листвой. Лили болтает ногами и смотрит на зеленую гладь реки.

"Как у нас здесь хорошо!"

"Здоровски получилось, да?" — довольно улыбается Сев.

С таким же выражением лица он несколько лет спустя показывает ей доработанное зелье, которое никому не удалось на уроке как следует.

"Я открою тебе секрет", — говорит он, сверкая глазами. А через несколько дней ругается с ней, красный от злости, нервно расхаживая вдоль стола в своей импровизированной тайной лаборатории в заброшенном классе на седьмом этаже.

"Что ты орешь?! Да, я подсказала девочкам, как сделать лучше, — с неменьшим гневом огрызается Лили. — Им нужно было пересдать это чертово зелье. Что такого?!"

"Это была моя разработка! Моё преимущество! И я поделился им с тобой! С тобой, а не со всей школой! Пусть эти тупицы своими мозгами пошевелят!.."

Лили его больше не слушает. Уходит, хлопая дверью. Эгоист!

А через час он уже ждет ее под дверью гриффиндорской гостиной. Жалкий и расстроенный до невозможности. Мимо проходят девчонки. Мэри смотрит на Сева с сожалением, Марлин — презрительно. Но он не обращает на них внимания, глядя только в глаза подруги.

"Прости, что наорал. Пожалуйста. Я просто... — встряхивает волосами, которые в последнее время почему-то стали очень быстро салиться. — В общем, я не должен был. Простишь?"

"Ладно", — вздыхает Лили, и у Северуса разворачиваются плечи, а лицо буквально озаряет улыбка.

"Слушай, меня тут такая здоровская идея посетила. Хочу прямо сейчас заняться. Давай вместе?"

"Сейчас не могу. Мы с девочками договорились позаниматься в библиотеке".

Счастье в черных глазах гаснет, и взгляд становится каким-то больным.

"Тогда до завтра, да?.."

На следующий день она не видит его за обедом, но находит в лаборатории, взъерошенным и погруженным в раздумья.

"Фигня какая-то, — говорит он, запуская покрытые мелкими ожогами пальцы в жирноватые волосы и пялясь в исписанные пергаменты. — По расчетам, зелье должно быть стабильно, но оно постоянно взрывается. Я уже все учел и комплекс взаимодействий, и температуру, и материал котла, и интервалы... Один хрен!"

"А пыль, витающую в воздухе, ты учел?" — навскидку выдает Лили просто потому, что только вчера, работая над эссе по трансфигурации, наткнулась на статью с описанием случаев существенного искажения результатов чар из-за попадающей под заклинание пыли.

"А это мысль, — Сев смотрит на нее расширившимися глазами. — Надо проверить".

"Только давай ты вначале поешь и подышишь воздухом".

"Слушай, да я не..."

"Ничего не знаю — идем на кухню. — Он готовится упираться. — Заодно расскажешь мне, что это будет за зелье". — Она знает, чем его заманить. Сев сразу же соглашается. Он страшно любит поговорить о теории зелий или чар и о своих идеях. Надо признаться, такие разговоры интересны и ей.

Проходит месяц, и он сует ей на перемене перо и пергамент.

"Лили, ты — гений! Подпиши здесь и здесь..."

"Что это?"

"Не вассальная клятва, не переживай," — острит на редкость довольный Сев, но она уже и сама, буркнув: "Да какая на фиг клятва... — успевает прочесть несколько строк и опешить: — Это что, статья в "Вестник зельевара"?"

"Ага!" — Ей безумно приятно видеть его таким, воодушевленным и радостным.

"Сев, это здорово! Правда. Но только я-то здесь причем? Это же твоя идея, твоя работа, твои результаты..."

"Да ты что, Лили?! Без тебя я бы в жизни не подумал про пыль и до сих пор взрывал бы котлы, как идиот..."

Она все-таки уступила и поставила подписи, хотя до сих пор считает, что значится соавтором в той статье незаслуженно. Однако, чем настойчивее она отказывалась, тем больше портилось настроение Сева, а оно у него и так хорошим бывало нечасто... В памяти вспыхивает другой случай.

Она приходит в лабораторию на полчаса раньше условленного времени и ошарашенно останавливается на пороге. Дело не в том, что Снейп предстает перед ней голым по пояс. Видела она его тощий, бледный сутуловатый торс: летом в речке купались вместе. Но сейчас он весь покрыт ссадинами и синяками, которые пытается обработать каким-то зельем. Ее появлению явно не рады, начинается перепалка. Сев орет, чтобы не лезла не в свое дело, и пытается выпроводить за дверь, однако не на ту напал. Поняв, что отделаться так просто не сможет, он, фыркая и ругаясь, все-таки соглашается принять помощь и, сцепив зубы, чтобы не зашипеть от боли, терпит, пока Лили обрабатывает ему раны на спине.

"Так ты скажешь мне, кто тебя избил?" — спрашивает она, когда кажется, будто гроза миновала.

Какое там! Сев взвивается с места: "Никто меня не избивал! Слышишь? Никто! Кишка у них тонка! Это была драка! Ясно тебе? Драка!"

"Хорошо, хорошо, драка, — выразительно вытаращив глаза, она вскидывает руки. — Сядь уже, псих ненормальный. — Он сердито раздувает ноздри, но послушно усаживается на прежнее место. — Так с кем ты подрался? — Вместо ответа Сев раздраженно дергает плечом. — Опять Поттер и компания?"

"А кто же еще..."

Как же она в такие моменты бывала на них зла, на Джеймса и его друзей. Ни за что бы тогда не поверила, что придёт день, в котором Джеймс станет ее самым-самым... Но к тому времени он изменится. В средних же классах Мародеры вели себя порой откровенно зло и откровенно подло. И почти всегда это касалось Сева.

Неприятели его чаще всего тоже отхватывали чувствительных тумаков, но не унимались. Их раззадоривало его полное неумение постоять за себя так, чтобы себе же не сделать хуже. На их тихие поддевки он всегда реагировал бурно и открыто, из-за чего часто выглядел в глазах всей школы неадекватным психом, а наказания как зачинщик получал и того чаще. Попытаться спокойно, обстоятельно объяснить директору и деканам причины своих поступков? Ни в коем случае! Лучше он неделю будет драить туалеты. И все из-за болезненной гордости, которая заставляла его отказываться от помощи, лишь бы не выглядеть слабым.

Понимал ли он, что нередко именно таким и выглядел: жалким, беспомощным, нервозным? Лили так и не рискнула спросить. Слишком уж он был ранимым и уязвимым в своей гордости. Поэтому она иногда говорила ему, что ведет он себя как идиот и псих, но никогда ни слова о жалости. Берегла его самолюбие. Да. Ровно до того случая у озера, когда решила, что больше прощать не станет, и поставила жирную, упрямую, злобную точку. Даже не попыталась представить, что он тогда чувствовал и почему так себя повел. Хотя все же очевидно... Теперь — очевидно, тогда — нет.

Что на нее нашло в тот день и не отпускало несколько лет? Теперь ей это сложно понять, хотя тогда казалось, что брошенное ей в лицо оскорбление — самое обидное и грязное, какое только можно придумать. А главное, что это слово — просто стопроцентное, абсолютное предательство. Что друг так не мог сказать никогда, ни при каких обстоятельствах. А значит... Значит, зачем ей прощать не-друга? Лучше она поплачет тихонько в подушку, ночью, когда никто не видит. А утром будет снова ходить с независимым видом, громко смеяться и изредка бросать на бывшего приятеля полные презрения взгляды — вскользь, ведь он же ей совсем не интересен.

И ведь видела, какими глазами смотрел на нее потрепанный, униженный вороненок. Видела, что ему больно, но упрямо отгоняла все мысли об искреннем раскаянии с его стороны. "Он просто привык считать меня бесплатным приложением к себе любимому. Вот и страдает теперь от уязвленной гордыни. Как это так: его всепрощающая подружка вдруг проявила характер!.." — так она тогда думала. Хотя, положа руку на сердце, его подружка показывала характер всегда. И извинялся после ссор всегда он первый. А оскорблений она ему ни одного не простила, потому что та "грязнокровка" стала первым и единственным.

Вернись Лили в прошлое сейчас, подулась бы несколько дней и приняла извинения. Но, увы, это невозможно. Слишком далеко позади остались и уже недоступны для маховиков времени те дни, когда она снова и снова твердила: "Так ему и надо! Пусть страдает. Или пусть дружки-Пожиратели его утешат".

Да, дружки-Пожиратели. Возможно, причина ее злобного непрощения на самом деле в них. В стране уже началась война. Общество раскалывалось надвое, во всех гостиных, не исключая школьных, жарко обсуждались политические взгляды и стычки Пожирателей с Орденцами. А Лили и Сев стояли по разные стороны стремительно расползающейся вглубь и вширь пропасти. Она — там, где доблестные гриффиндорцы ратовали за равенство, пересказывали друг другу жуткие истории о расправах над магглами и магглорожденными, обсуждали ужасы, которые ждут всех британских волшебников "неправильного происхождения" в случае победы сил зла, и мечтали увидеть террориста Волдеморта либо мертвым, либо на скамье подсудимых. Сев же оказался гораздо ближе к тем, кто приветствовал и восхвалял Темного лорда и грезил о Черной метке.

Как странно в таком случае получается. Когда-то из-за отношения к Волдеморту и его идеям Лили перестала общаться с Севом. Из-за его же действий и странных воспоминаний о нем они начали общаться вновь. Пока еще, конечно, рано говорить о возрождении дружбы. Но во всяком случае Лили абсолютно четко осознала, что больше не зла и не обижена на Сева, и перестала себе врать, что не скучала. Почему-то она уверена, что и Сев ее простил. Ведь есть за что. За ее глупые попытки образумить Джеймса прямо там, рядом с висящим вверх тормашками, красным от стыда и унижения другом. За ответное оскробление, ничуть не менее жестокое, если разобраться. И, конечно, за несоразмерную нанесенной обиде мстительную неприязнь, которая, наконец, схлынула, оставив саднящее чувство сожаления. И встреча с Севом нужна ей не только ради его помощи в решении проблемы странных воспоминаний. Вовсе нет.

Что ж, кажется, она разобралась в себе. Сердцебиение выровнялось. Пора.

У реки прохладно. Вода у самого берега схвачена тонкой корочкой льда, а в середине идет мелкой хрустальной рябью. Тихо шуршат побуревшие стебли осоки. Старая ива тонкими голыми ветками чертит длинные линии на снегу. Лили неуверенно переступает с ноги на ногу и чувствует неожиданный резкий рывок за локоть из пустоты. Она взвизгивает, но ее уже втаскивают под дрожащую маревом пелену чар, и страх отступает. На нее смотрят внимательные черные глаза, и ветер треплет длинные черные волосы.

— Ёлки зелёные! Сев, скажи, ты нормальный?! — выдает она раньше, чем успевает вспомнить, что долго планировала, как начать разговор. Конечно, там мыслились совершенно другие фразы. Но теперь уж надо заканчивать, что начала: — Зачем так пугать?

— Нет, это ты скажи. Ты — нормальная?! — шипит он, успев обновить заглушающие и дезиллюминационные чары. — Посылать мне сову!.. Являться сюда! Ты в курсе, что на тебя объявлена охота? И ты же знаешь, кто я! — Подумать только — они ругаются. Они выговаривают друг другу из-за какой-то фигни, будто и не было стольких лет отчуждения. На душе становится настолько тепло и радостно, что хочется плакать.

— Знаю я все, Сев! Но, во-первых, я верю, что ты меня не сдашь…

А во-вторых, ну, оттащил бы к своему Лорду. Уже дважды встречалась она с ним лицом к лицу, и ничего. А может быть, и не дважды…

— А во-вторых? — ехидно прищуривается Сев. Но в тоже время в его глазах плещется что-то тревожно-радостное, изумленное. По-видимому, он тоже их встречу представлял иначе, но тоже не вполне властен над своими словами и жестами.

— Во-вторых, мне очень нужна твоя помощь, Сев. — Сочинять некий благообразный повод, манипулировать она не станет. Не умеет. Не хочет.

А Сев стал выше и как-то... увереннее, спокойнее, что ли. Он не похож на того нескладного подростка, у которого от волнения дрожали руки, а лицо покрывалось неровными красными пятнами.

— Что случилось? — Кажется, этот вопрос он задал уже несколько секунд назад.

— Ты можешь дать мне какой-нибудь толковый, но несложный учебник по ментальной магии?

Сев озадаченно моргает.

— Поясни свою цель. Чего именно ты хочешь добиться посредством ментальной магии?

— Понимаешь, — надо тщательно подбирать слова, — дело в странных воспоминаниях, которые появились будто бы ниоткуда, и мне бы хотелось проверить, настоящие они или нет. — Сосредоточенность Сева несколько напрягает, мог бы уж так пристально ее взглядом и не сверлить. — То есть у меня не получается разобраться, то ли они были заблокированы, а потом раскрылись, то ли это полностью фальшивка.

— Чтобы я сейчас на месте проверил, конечно, не вариант?

— Нет, Сев, прости. Они имеют отношение к одной тайне, которую я не могу разглашать... — колеблясь, она закусывает губу, но все-таки добавляет: — Под страхом смерти.

— И как тебя угораздило? — хмыкает он с укором.

Лили лишь пожимает плечами: "Кто бы говорил?"

— Ладно, я понял, — на его бледном лице проступает усталость. — Одно могу сказать сразу: обычно воспоминания не делаются с нуля, а лишь подправляются. Полностью искусственное воспоминание, не выдающее фальшь очевидной корявостью, обрывочностью и тоннельным зрением — это не просто мастерство. Это высочайшее мастерство. Экстра-класс. Лично я знаю только двоих магов, способных на что-то подобное. Так что если ты допускаешь, что воспоминания могут быть настоящими, то, скорее всего, так и есть. — Он делает короткую паузу. Ему же невдомек, что недавно обнаруженные страницы ее биографии как раз об одном из тех мастеров уровня экстра-класс. Сев кивает: — Я подберу книгу. Пришлю с совой. Думаю, ты разберешься, — по-взрослому грустная улыбка появляется на тонких губах. — А если потребуется помощь, напишешь. Чем смогу, помогу.

Волна чувств подкатывает к горлу и тревожит глаза.

— Сев, — Лили опускает голову. Как она ни старается, по щекам скатываются две горячие слезинки.

— Что, Лили? — Она чувствует робкое прикосновение к плечу. — Ты не все рассказала? Что-то еще случилось?

Качнув головой, Лили против воли громко всхлипывает:

— Нет, все в порядке. Просто… Просто, прости меня, ладно? Прости меня, пожалуйста.

— Да о чем ты? За что тебя прощать? — он мягко придерживает ее за плечи и пытается заглянуть в лицо.

— За всё. За то, что взъелась на тебя, отталкивала. Я скучала по тебе, правда. Но сама себя накручивала... зачем-то. Мне так стыдно. Прости...

— Лили, ну… ты-то в чем виновата? — Он осторожно приобнимает ее, а она утыкается в его черную мантию и рыдает, уже не сдерживаясь. — Это же, — голос Сева срывается, но, сглотнув, он договаривает: — я тебя обидел.

— Обидел, — хлюпая носом, подтверждает она. — А потом извинился, и не один раз. А я — злобная. Мерзкая. Отвратительная...

— Перестань, — шепчет он и, кажется, улыбается. — Ты не злобная. Не смей так о себе говорить, слышишь. И... выходит, ты сама меня все-таки простила?

Лили много-много раз кивает. На одежде Сева остается мокрое пятно от ее слез. Очень хочется думать, что хотя бы не от соплей.

Рука Сева ласково гладит ее по волосам, и из груди Лили вырывается вздох облегчения. Перед ее носом появляется стакан, в который из палочки Сева с мерным журчанием льется вода.

Допив и переведя дыхание, со смущенной и, наверное, глупой улыбкой Лили протягивает руку:

— Так что? Снова друзья?

В почти беззвучном смехе Сева чудится горькая ирония, но, слегка сжимая ее пальцы, он подтверждает:

— Друзья.

— Что? Что не так, Сев?

— Все так. Знаешь, было время, когда я надеялся стать тебе больше, чем другом.

— Сев… — Лили в смятении отводит взгляд. Мерлин, значит, Мэри была права, когда доказывала, что Снейп влюблен. Зря Лили отмахивалась. И что ей сказать ему теперь? Ведь она любит, правда, любит его, но по-другому. Как друга... Даже больше, как брата, но не...

— Все нормально, Лили, — набравшись смелости посмотреть в глаза, она замечает, что Сев улыбается. С грустинкой, но в то же время искренне. А голос его серьезен: — Так было, но... прошло. Или почти прошло. В любом случае, для меня теперь главное, что ты жива.

Земля, сырая, пахнущая прелью, была слишком близко. Будто он полз, едва ли не касаясь лицом. Но его лицо, как и все тело, исчезло. Не получалось ни дотронуться до него, ни разглядеть в лужах, отражающих только корявые ветки деревьев на фоне серого неба.

Он испарил бы их, выжег, как и весь Мордредов лес, будь при нем палочка.

Как мог — он! — остаться без палочки? Да, вероятно, так же, как и без пальцев.

Морочным туманом клубилась злость. Точнее даже ярость, от которой мутились воды и вихрились позади полусгнившие листья. Кажется, он злился на ребенка. Ненавидел его до красных сполохов перед глазами. Глазами, которых лишился по вине драклова годовалого мальчишки. Волдеморт чувствовал к нему ненависть и... недоумевал: он же его не тронул. Или все-таки да?

Сама ненависть ощущалась странно, как нечто чужеродное. Но тем не менее она ослепляла разум, путала и обрывала мысли. И ткнувшее раскаленной иглой: "Женщина, значит, тоже..." — почти рассеялось, сметенное жаждой мести. Почти. Осталась пульсирующая заноза где-то за пределами морока. А внутри — лишь бессилие и досада, настолько сильные, что не вздохнуть. Хотя он ведь и не дышал. Неужели он превратился в призрака? Нет. За призраками не колышатся ветки. От гнева призраков не идет рябью водная гладь. А у него... есть крестражи.

Туман рассеялся. Ярость остыла, осела колючим инеем.

Земля начала отдаляться, как если бы он поднялся на корточки, встал, взмыл над исчерно-бурым обезлиствевшим лесом. Волдеморт ничего не делал, но знал, что движется по собственной воле, и понимал куда.

Очертания знакомых скал тонули в белесо-серой хмари. Штормовое море бросалось на них пенными волнами, но те, исторгая тысячи мелких и крупных брызг, рваными лоскутами летели обратно и бурлящими ручьями текли в расщелинах.

Чары, высушивающие, согревающие, защитные, стали теперь недоступны, но Волдеморт более и не испытывал в них нужды. Он не ощущал ни холода, ни сырости, ни секущих брызг. Заколдованная пещера не получила от бестелесного духа крови, но пропустила его и так. Кто бы мог подумать: в развоплощении имелись плюсы... Слишком ничтожные в сравнении с практически полной беспомощностью.

Скрипнуть зубами и то не вышло, только тьма в нишах, казалось, обрела багровый оттенок. Но воды озера остались зелено-черными, как и всегда. И мертвые тела по-прежнему в изобилии сновали в его темных глубинах. Неподвластные разложению и тлену, но утратившие все краски и одеяния, почти безволосые, белоглазые инфери норовили утянуть на дно любого, кого бы ни угораздило коснуться воды. Далеко не каждый имел хоть какие-то шансы отбиться от них, стоя на берегу, о том же, чтоб пересечь озеро вплавь, не могло быть и речи. Чем не идеальная охрана для ценнейшего артефакта — якоря его души?

Однако ничего идеального не существует. Он получил тому убедительнейшее доказательство, как только достиг островка и обнаружил там чашу с грубой подделкой на дне. Медальон, будто в насмешку подброшенный похитителем крестража, напоминал реликвию Слизерина лишь весьма отдаленно.

Новость ошеломила. Повергла в шок и... раздвоила. С изумлением и досадой Волдеморт будто со стороны наблюдал собственное бешенство, граничащее с паническим ужасом. На таком фоне даже обнаружившаяся способность шипеть, которая осталась при нем, несмотря на утрату тела, почти не вызвала эмоций. Змея, приползшая на зов, рассказала о глупом мальчишке, выпившем зелье, и ткнула узкой мордочкой в сторону самой глубокой и темной ниши, где на поверхности воды едва различимо белело тело, уже мертвое, но еще не обратившееся в нежить. Еще узнаваемое. Регулус Блэк. Зарвавшийся глупый мальчишка. Казался таким восторженно преданным. Он обманул доверие Темного лорда.

Быть обманутым — все равно что потерпеть поражение. Еще одно. Даже своды пещеры, казалось, загудели от напряжения. Озеро замерцало алым. И все вокруг предстало будто в цветном негативе за несколько мгновений до того, как померкло вовсе.

* * *

Резко открыв глаза, Волдеморт рывком поднимается на локтях и вглядывается в темноту перед собой, в синевато-серые проемы окон. Дыхание восстанавливается не сразу. С облегчением он падает обратно на подушку, но удары сердца все еще можно считать без всяких дополнительных манипуляций. Чертовы сны.

За завтраком он рассеянно просматривает корреспонденцию, забывая про остывающий в чашке кофе и придвинутые к нему поближе тарелки с выпечкой и бутербродами.

— Мой лорд, — в тихое шуршание газетных страниц и еле слышное постукивание столовых приборов вклинивается голос Беллы, — что делать с перебежчиком?

На понимание уходит целая секунда.

— А... с крысой... Пусть еще в подвале посидит. На него же еды не много уходит?..

Кажется, она ожидала другого ответа. Он и сам бы пустил ничтожество в расход, но вроде имелось некое обстоятельство... Ах да, крысеныш же перешел на их сторону, и для всех, кто в курсе, разумных поводов расправляться с ним нет. Хотя предатель — он и есть предатель, особенно когда предает по трусости или из шкурных интересов. А если присмотреться, то где одно, там и другое, как правило. Отбросы, подобные Петтигрю, верны тому, кого больше боятся и чьи объедки им кажутся более жирными, но при том продолжают грезить признанием. Среди сторонников Темного лорда таких немало. Это не повод для радости, как, впрочем, и для огорчений. Это просто данность. Такими легко управлять, обращая их слабости с свою пользу. С идейными и волевыми куда сложнее.

— Родерикус, передай Долохову, что на сегодняшнем собрании я хочу услышать отчет о том, как обстоят дела с подготовкой молодых кадров. Если есть проблемы и кто-то или что-то вызывает беспокойство, пусть сообщит.

— Передам, — кивает глава семьи Лестрейндж⁽¹⁾, недавно вернувшийся из командировки. В гостиной вновь воцаряется тишина, но длится недолго.

— Мой лорд, — Белла откладывает нож и вилку, — раз вы сами заговорили, то, если позволите... Есть проблема с моим кузеном Регулусом.

— А именно? — прозвучало резче, чем хотелось бы.

— Он пропал. Уже несколько месяцев никто не знает, где он.

— Заклинание поиска на крови? — Белла, на которую он теперь смотрит поверх газеты, нетипично взволнована.

— Ничего не дает. Тетя перепробовала все, что знала. Она просто с ума сходит.

Вальбургу Волдеморт помнит со школьных лет. Как-никак и за одной партой иногда сидели, в старших классах, когда сильная и умная ведьма из знатнейшего чистокровного рода признала в приютском полукровке равного. Она сочла его достойным такой чести. Много лет спустя уже он оказал честь роду Блэк тем, что ввел ее младшего сына в свой ближний круг. И теперь выясняется, что этого сына Вальбурга не может найти, со всеми тайными знаниями, накопленными и хранимыми ее семьей...

Волдеморту новость совершенно не нравится, особенно в свете того, что пещера, хранящая крестраж, зачарована на блокирование любых сигналов.

Сцены сна ярко оживают в памяти. Странное состояние бестелесности приснилось ему не в первый раз, но прежде это были лишь смутные обрывочные видения, не стоящие внимания. Однако подмену медальона, да еще вкупе с появлением во сне Блэка, исчезнувшего в реальности, он игнорировать не может и не должен.

Тем не менее после завтрака он занимается тем, что просматривает собственные записи по вопросам, которые не имеют отношения к пропавшему Блэку. Никто не видел Темного лорда колеблющимся, растерянным, суетливым, и не увидит. Поэтому запланированное на сегодняшний полдень собрание ближнего круга состоится.

* * *

— То есть главная проблема с новобранцами состоит в том, что их мало. Я тебя правильно понял?

— Да, — Долохов опирается на стол локтями и сцепляет руки в замок. — Совсем ни на что негодных единицы, с остальными можно работать. Но у фениксов численный перевес, поэтому разбираться с ними все сложнее. И сколько ни выбивай, их потери быстро восполняются новичками. Про наши такого сказать не могу. Не подумайте, что я намекаю на наше поражение. Нет. Но и на победу при такой расстановке сил рассчитывать не приходится. Это как есть, — заключает Антонин тоном, который у него называется "rubit' pravdu-matku", и выжидающе смотрит в глаза. Лорд отвечает тем же, после чего медленно переводит взгляд.

— Если силовое решение невозможно, нужно работать с населением. Руквуд, Лестрейндж, что скажете? Вербовка — это ваша ответственность. Почему не справляетесь?

— Кхэк... Мой лорд, — кашлянув, Родерикус начинает говорить неторопливо, обстоятельно подбирая слова, — как я вам уже докладывал, наши затруднения связаны с относительно малой долей чистокровных волшебников, часть из которых, к сожалению, являются идейными сторонниками Дамблдора. Более половины же британских магов полукровки в той или иной степени и тоже в большинстве своем симпатизируют нашему противнику. Если же говорить об иностранцах...

— Меня сейчас не интересуют иностранцы, — перебивает ближайшего соратника Волдеморт, хотя на самом деле повода для раздражения нет. Он слышит ровно то, что планировал, но удовлетворение надежно скрыто за маской сдержанного гнева. Выражать лицом и голосом не истинные чувства, а те, что требуются — отточенное в юности, а с обретением большой силы и власти почти забытое умение пригодилось снова. — С тебя за то и спрос, чтобы полукровки симпатизировали нам, а не Дамблдору. Разве им нет места в наших рядах? — метнув в сторону подобравшегося, как сжатая пружина, Снейпа быстрый, но легко считываемый взгляд, он продолжает сверлить им Лестрейнджа-старшего. Робости за тем не водится, как и горячности. Да, Родерикуса есть за что уважать и ценить.

— Безусловно так, мой лорд. Но проблема с ними заключается в том, что среди нас нет места магглорожденным. А у полукровок зачастую имеются сильные привязанности к ближайшим родственникам, в том числе и к магглорожденным, и магглам. Разорвать такие связи крайне сложно. Причем иной раз даже у формально чистокровного обнаруживается какой-нибудь магглорожденный прадедушка и, — Дерик разводит руками, — все — он потенциальный сторонник Феникса.

— Так, — заключает Волдеморт, резко кивнув, — проблему ты разъяснил. Какие предлагаешь решения?

Лестрейндж опускает взгляд на сцепленные в замок пальцы и поднимает брови:

— Будем работать дальше.

— Так же, как до сих пор, будете работать? — уточняет Волдеморт, сузив глаза.

— Будем искать способы повысить эффективность.

— Если бы полукровок можно было как-то изолировать от их маггловских родственников, — по обыкновению чуть растягивая слова, вступает в разговор Руквуд, — задача бы существенно упростилась.

— Изолировать? — теперь пришла пора Темному лорду насторожиться: хитрый министерский лис бывает весьма полезен, но сейчас, кажется, способен испортить своему лидеру всю игру. — И у тебя есть соображения, как это можно сделать?

— Я ищу варианты, мой лорд, — склоняет голову бывалый чиновник, — пока безуспешно. — Можно выдохнуть... — Однако...

— Что?

— Если бы у нас было зелье, — Руквуд заговорил еще вкрадчивее, — способное повлиять на отношение к определенной категории лиц, то я, пожалуй, смог бы перенести его в высокие слои атмосферы и организовать дождь. Что скажете, мистер Снейп? Вам по силам разработать такое?

Внешне Снейп остается невозмутимым, но распрямляющаяся внутри пружина создает ощутимые колебания психоэмоционального фона.

— Ментальное зелье высокоселективного действия? Если такое и возможно, чего я не могу гарантировать, то его разработка, включая тестовый период, займет не один год. Не лучше ли... Я хочу сказать... — нервные, хранящие следы многочисленных мелких ожогов пальцы зельевара слегка подрагивают. Соблазн простимулировать его невербальным беспалочковым заклятием решимости велик, но лучше обойтись без магии. Пусть Снейп говорит сам. Только бы не обманул ожиданий. И тот не подводит, заканчивает, слегка ускоряя темп: — Возможно, менее категоричное отношение к магглорожденным могло бы принести больше пользы нашему общему делу?

— Ты с ума сошел, Снейп?! — Если бы Белла умела сжигать взглядом, от храброго зельевара осталась бы горстка пепла. — Все наши усилия направлены на борьбу с магглами и магглорожденными. Ты смеешь оспаривать цели Темного лорда? — Оба кидают вопрошающие взгляды на сидящего во главе стола Волдеморта, но, не получив ни поддержки, ни осуждения, возвращаются к перепалке.

— Ни в коем случае, миссис Лестрейндж. Только, если мне не изменяет память, наш лорд призывал нас к борьбе не с магглами и магглорожденными, а с тлетворными влияниями маггловского мира.

— Это одно и то же!

Как там однажды высказался Нотт? Все Блэки — как экспериментальные гоночные метлы: разгон сумашедший, но с маневренностью и тормозами беда. Так и есть, пожалуй. Но в данной ситуации пылкость Беллатрикс Темному лорду на руку — она не даст этому спору утихнуть, как только завершится это собрание. Снейп тоже своих позиций не сдаст. Это хорошо. Пусть Ближний круг дискутирует. На следующем собрании Темный лорд внимательно выслушает оппонентов. И огласит решение, которое уже принял. Ну а пока...

— Довольно! Беллатрикс права. — На лице свирепой воительницы моментально расцветает практически детское торжество. А Снейп напряженно ждет... — Где магглорожденные — там и магглы, где магглы — там и их образ жизни. Их, с позволения сказать, мораль со всеми вытекающими: дурман, разврат, варварские эксперименты... Нет нужды перечислять: вы и так все прекрасно знаете. Поэтому твое предложение, Северус, мне не нравится. Но должен признать: у него есть один существенный плюс — его определенно можно реализовать на практике. Что выгодно отличает его от твоей фантазии, Августус. И от твоего эфемерного "будем стараться", Родерикус. Только по этой причине я предлагаю всем присутствующим подумать над ним. Можем ли мы воспользоваться идеей Снейпа, не отступив от наших основополагающих целей. Я тоже подумаю. На этом полагаю, обсуждение данного вопроса можно отложить и перейти к финансам. Малфой?..

* * *

Несмотря на суровый вид, ходом и результатами прошедшего совещания в узком кругу Волдеморт доволен. Все-таки люди, даже те, которых он выделил и приблизил к себе, удивительно предсказуемы. Их можно просчитать, подвести к нужным действиям и без применения грубой силы, одним только ходом разговора заставив сделать нужные выводы. Давно он не практиковался в мягком управлении сознанием без магии, однако навыков не растерял. От таких выводов заметно улучшается настроение, и ко входу в пещеру он является почти веселым.

Однако внутри накатывает дежавю, будто материализуется сонный морок. То же зеленоватое свечение и тошнотворно-бледные тени под черной водой. Тот же густой, шевелящийся сумрак в нишах. Собственно, пещера выглядела так, сколько он ее помнил, и сон здесь как бы и ни при чем, но иррациональное ощущение предзнания усиливается с каждым шагом. И, подходя к чаше, Темный лорд точно знает, что в ней найдет. Подделку.

Наяву повторяется многое, но не всё. Например, эмоции вовсе не так сильны. Только ли в том дело, что происходящее больше не ново и не застигло врасплох, или ему хватило наблюдений за собственной бессильной яростью со стороны? Как бы то ни было, сейчас он глубоко раздосадован, но спокоен. Как относиться к внезапно открывшемуся дару видеть вещие сны, — ведь случившееся дважды уже не случайность, — он подумает позже. Сейчас гораздо важнее то, что в ситуации с Избранным... с Лили он имел возможность изменить сценарий. Значит, нельзя исключить того, что и в этот раз ему открылись события, свершившиеся лишь отчасти.

В подтверждение догадки Темного лорда дальняя ниша хранит лишь тьму. Ни в ней, ни где либо еще на воде не видно мертвого тела.

Вода подземного озера обманчиво тиха и безмолвна. Только каменная крошка похрустывает под ногами Волдеморта, когда он обходит крошечный островок. Искомое обнаруживается по другую сторону каменного постамента с бесполезной чашей. В прикованном магической цепью к скале, бесчувственном, исхудалом теле каким-то чудом теплится жизнь. Она откликается на диагностические чары и едва ощутимо пульсирует под пальцами Темного лорда, присевшего рядом с полумертвым вторженцем на корточки. Собственно, узнать в нем молодого Блэка можно только по застежке с фамильным гербом на мантии и Черной метке на костлявой руке.

В прошлую встречу Регулус привел к нему своего домового эльфа. Выходит, зарвавшийся юнец не только осмелился распрашивать домовика о секретном поручении лорда, но еще и явился в пещеру лично. Не ожидал Волдеморт подобного от восторженно-преданного мальчишки... А еще не более четверти часа назад рассуждал о том, как легко человек просчитывается. Да, и именно поэтому ему преподносит неприятный сюрприз сначала Снейп, а теперь Блэк. Кто следующий? Крауч? Белла? Растерял, значит, все-таки навыки Темный лорд. Или причина не в них, а в том, что слишком мало он стал обращать внимания на настроения своих людей, перестал их анализировать, да и разъяснениями планов и целей до недавнего времени не слишком утруждался. Расслабился — и вот результат? Однако, время подумать над этим вопросом еще будет, а пока он займется главным героем дня.

Ренервейт максима выдавливает из тихо агонизирующего тела сухой хрип и едва заметное шевеление. Ему остро нужна вода. Чары, наложенные на пещеру, приводят к тому, что любая вода, кроме озерной, исчезает, однако их создателю известно контрзаклинание.

Агуаменти приводит Регулуса если не в сознание, то в чувство. Через несколько секунд он уже ловит струйку ртом и жадно глотает, а вскоре открывает глаза и тянется к источнику. Слабыми дрожащими пальцами заросший колтунами мальчишка-старец неожиданно вцепляется в запястье Волдеморта и пьет, почти касаясь губами острия ноздреватой тисовой палочки.

Достаточно. В таком состоянии вода может не только оживить, но и убить. А смерть мальчишки в планы Волдеморта не входит, по крайней мере не ранее, чем он получит все нужные ему ответы.

Вода больше не льется, но, усиленно моргая и сглатывая, Регулус продолжает безотрывно смотреть на палочку и вытягивать шею, несмотря на то, что от слабости не может даже толком держать на весу голову. Однако он безропотно выпускает руку Волдеморта, стоит тому слегка крутануть ею, отнимая, и заблуждавший потерянный взгляд натыкается на его лицо. Что-то тоскливое, но неопределяемое в полной мере мелькает в запавших серых глазах в тот момент. Но гадать по мимике Темному лорду недосуг и без надобности. Регулус даже не пытается закрывать разум. Он открыт, и даже что-то похожее на вызов на мгновение оживает в ватной обреченности его мыслей, когда легилимент находит ответ на первый вопрос.

Все-таки Нотт ошибался. Заложить вираж Блэки тоже горазды, что примечательно — не сбавляя скорость. Значит, ужаснулся, разочаровался и сразу бросился в противостояние. Ничего не выясняя и даже не жалея собственной жизни. С тормозами у них в самом деле беда, пожалуй.

— И как ты, такой отчаянный, сумел выжить, м-м?

Скользя дальше сквозь тусклые, подернутые дымкой воспоминания, Волдеморт почти не встречает сопротивления. Только когда открывается сцена с уплывающим на лодке эльфом, в маленькой узловатой лапке которого поблескивает похищенный медальон, безучастный доселе Регулус, вяло трепыхнувшись, пытается оказать сопротивление — отвести взгляд. Но он — что весьма удивительно в его состоянии — быстро соображает, что метаться поздно, и обмякает вновь.

Сил на эмоции у него практически нет. Даже воспоминание про холодные и склизкие руки инфери, утягивающие на дно, почти не вызывает отклика. Только отголоски былого ужаса и отчаяния, вшитые в саму память, бледными призраками задевают сознание легилимента. А затем... затем Регулусу удается его удивить.

В лихорадочном калейдоскопе мыслей почти захлебнувшийся утопленник ухватывает одну поразительно простую идею, ставшую для него спасением. Он колдует "Акцио постамент".

Естественно, являющийся частью скалы выступ этим заклинанием не сдвинуть с места, а потому оно вытягивает самого колдуна из скользких объятий инфери и из воды. От живых мертвецов так легко не отделаться. Они преследуют свою добычу, выползают на островок, хватают за ноги. Но находчивый гений и здесь находит решение. Кандальные чары. Он приковывает себя к скале. Инфери не в силах разорвать цепи, сколько бы ни старались, а отгрызть жертве кисти и стопы не хватает мозгов. Они в принципе не едят людей — топят, пополняя свои ряды. А питаются отнимаемой жизнью.

Время идет, парня мучает жажда, и от соблазна он делает оковы более не подвластными самому себе. Ему их теперь не снять. Но тело слабеет, а с ним вместе и магия — цепи становятся тоньше, ржавеют. Рано или поздно они распадутся, и тогда периодически возвращающиеся мертвецы получат желанный трофей. Последним заклинанием становится самоконсервация. Это-то и позволило практически впасть в анабиоз и продержаться полгода без малого без еды и воды. Потрясающе! Потрясающе, как такой острый разум в одной ситуации мог прийти на смену прямо-таки вопиющей тупости, проявленной тем же человеком в другой.

Регулус смотрит на Темного лорда больными глазами и то и дело проводит по растрескавшимся губам сухим языком в надежде найти на них хотя бы еще одну каплю влаги.

— Хочешь пить? — Дыхание изменника учащается, а во взгляде почти мольба. — А что если я поднесу к твоему лицу смоченную водой руку? Вылижешь ее как преданный пес или снова попытаешься укусить? С тебя станется выбрать второй вариант, верно, Регулус? — Тисовая палочка поддевает заросший бородой подбородок. — Н-да, а ведь ты был таким перспективным. Мог многого добиться...

Блэк судорожно сглатывает и закрывает глаза, явно собираясь в последний путь.

Однако с долга жизни, который без сомнения примет за сына Вальбурга Блэк, Волдеморт извлечет гораздо больше пользы, чем от смерти ее бестолкового отпрыска. Он встает в полный рост и заклинанием поднимает в воздух заигравшегося мальчишку, берет за шкирку и аппарирует.

Для начала Вальбурга истребует со своего эльфа медальон, а потом пусть занимается сыном, отпаивает, откармливает и вправляет мозги.

1) Здесь идет речь об отце Родольфуса и Рабастана — Родерикусе Лестрейндже. Имя не из канона, оно заимствовано из фанфика "Другой Гарри и доппельгёнгер" Ормоны

Вернуться к тексту

— Ему конец, Сохатый! Как же я надеюсь, что на этот раз гад не вывернется! — со злым весельем выдает Сириус ровно в тот момент, когда Лили заходит на кухню.

Джеймс потихоньку осваивается. Уже не только он сам иногда отлучается посидеть с друзьями, но и Бродяга — частый гость в доме Эвансов. Обычно Сириус заявляется с ящичком пива. Но сегодня на накрытом накрахмаленной цветастой скатертью столике распитая бутыль огневиски.

Лили ничего не имеет против таких посиделок и сама обычно рада составить компанию. И на настроение Джеймса Бродяга влияет даже лучше, чем новый друг — телевизор — единственное "чудо маггловской техники" в доме, которое чистокровный сноб оценил по достоинству. Сириус, кстати, тоже. Но тот и стиральной машинке с холодильником выказал почти детское восхищение, чем сразу снискал расположение мистера и миссис Эванс. В общем, обычно его появление разряжает обстановку и всех радует. Но сейчас его слова падают на дно сознания неприятным колючим осадком.

Пытаясь понять причину и одновременно не подать виду, Лили улыбается.

— За что пьем?

— За успех одного предприятия! — ухмыляется Джеймс и опрокидывает в себя глоток огневиски, остававшийся в стакане.

— Я так хочу, чтобы дело выгорело, — возвращается к прерванному разговору Сириус, — просто хвост себе бы отгрыз, лишь бы все получилось. И шансы! — горящими глазами он ищет, с кем разделить восторг. Конечно же, это Джеймс. — Шансы-то практически стопроцентные, как считаешь?!

— Согласен!

— Так а что за предприятие? — в тон им задорно восклицает Лили, присаживаясь на свободный стул. — Тайна? — Ей в самом деле хочется отбросить все сомнения и порадоваться вместе с ними.

— Вообще-то, да, — нагнетая интригу, Сириус прищуривается, — но если дашь слово, что не донесешь Дамблдору, можем намекнуть.

— Когда это я бегала с донесениями к Дамблдору? — Рассказать бы ему все, что она думает по этому поводу, но сначала нужно докопаться до сути и унять тревогу.

— Значит, даешь слово?

— Даю...

— Заметь, клятвы мы с тебя не берем, — вворачивает уже слегка захмелевший Джеймс.

— Может быть, это от того, что мое слово надежнее, чем чья-то клятва?! — разводит она руками, выразительно расширяя глаза.

— Ну... — смущение Блэка дорогого стоит, — короче. Мне удалось разнюхать один из почтовых каналов Волдеморта, — он понижает голос, — его личной почты. И теперь очередная посылочка прилетит к нему с сюрпризом.

— Каким сюрпризом?

— Таким, — подмигивает ей Бродяга, салютуя, — который в один миг отправит гада на тот свет!

"Теракт... Подло... Бесчестно..." — вспыхивает в ее мыслях и замирает на языке: не то, не то...

— Почему Дамблдору говорить нельзя? — Это, пожалуй, то.

Бродяга кривится, будто его виски заменили полынной настойкой.

— Старик слишком перестраховывается и осторожничает... — стакан с недопитым алкоголем он с тихим стуком ставит на стол. — Боится каких-то там непредсказуемых последствий.

— Каких именно?

— Вот и я также удивился, Лилс. А у нашего старика Волдеморт, видишь ли, играет по правилам. Он их сам типа установил, но они якобы есть...

— И что это за правила?

— Ну, он не берет в заложники детей и женщин, не состоящих в Ордене и не служащих в аврорате. Не использует почту для пересылки проклятий, хотя вроде бы не раз перехватывал корреспонденцию Крауча и... если не ошибаюсь, Минчема тоже. В общем, без разницы. Прикол в том, что, по мнению Альбуса, если мы совершим нечто подобное, то и Волдеморт посчитает, что у него руки развязаны, и начнет мстить. И характер мести будет невозможно предугадать, так как она скорее всего окажется несоразмерной и незеркальной. Короче, пойдет в разнос. Как будто до сих пор пожирательская свора действовала предсказуемо и аккуратно.

— А мне кажется — Дамблдор прав. Его доводы вполне логичны.

— Ой, да какая логика! Почему мы должны играть по правилам, которые установлены нашим врагом? И зачем нам ждать, когда он первый их нарушит, вместо того чтобы сработать на опережение и устроить ловушку там, где ее не ждут?

— А с чего ты взял, что не ждут? Если Волдеморт сам чего-то не делает, это еще не значит, что он и от нас ничего подобного не ожидает. Лично я сомневаюсь, что он не проверяет письма и посылки на проклятия, прежде чем их открыть. Что если твой сюрприз его только разозлит?

— Вот этого я боялся, — сокрушенно качает косматой головой Джеймс. — Лили, во-первых, нет никаких правил. Старик их сам, по ходу, выдумал. Волдеморт делает то, что считает выгодным. Посуди хоть по тому, из-за чего мы здесь прячемся? Если не в его принципах трогать детей, то как объяснить охоту за нашим сыном? Или я что-то упустил и Гарри уже член Ордена?

— Ну, это мы думаем, что охотится, а как на самом деле...

— И как же самом деле? Нет никакой охоты? Это тебе Снейп сказал, когда в наш дом ворвался?

Лили прикусывает губу:

— Нет.

— Нет. Он, как ты утверждала, предупреждал об опасности, так?

— ...Так.

— То есть Волдеморт таки охотится за нашим сыном. А следовательно, его высокие... или какие бы то ни было правила, — он пренебрежительно взмахивает рукой, — существуют только в голове нашего благодушного шефа. Это было первое, а второе — мстить может тот, кто остался жив. Но мы сделали все, чтобы не оставить Волдеморту такого шанса.

— Вы сделали? — выделив первое слово, она выразительно вскидывает брови. — Ты тоже в этом замешан?

— Джим помог мне с формулой нашего секретного заклинания.

— А ты думала, твой муж смирился с ролью бесполезного балласта? — Джеймс самодовольно ухмыляется. — Как бы не так.

— Да, без Сохатого я бы так быстро не справился и наверняка упустил момент, — подтверждает Сириус и кладет руку на плечи друга, тот отвечает зеркально. Как в школьные времена, на Лили смотрят два широко улыбающихся шалопая. Их талантливые шалости и раньше бывали небезобидны, но сейчас... сейчас, кажется, мальчики окончательно заигрались. А она-то думала, Мародеры собираются вместе, чтобы пива попить.

Затея категорически, до тоскливого озноба, ей не нравится. Потому что опасно, бесчестно и... просто неправильно. Но такими словами их не переубедить.

— Прямо так и не оставите шансов? Откуда такая уверенность?!

— О, Лили, там очень хитрая фишка! — в глазах Сириуса снова вспыхивает охотничий злой азарт. — Синергия маггловской военной науки и магии. Большего пока не скажу, но потом, когда ты все узнаешь в подробностях, точно будешь нами гордиться!

— Не уверена, — бормочет Лили немеющими губами. — Вы же, как я понимаю, обсуждали все это с Дамблдором? Он не одобрил, но вы решили поступить по-своему?

— Не стоило ей говорить, — снова досадует Джеймс. Раньше подобное отношение ее бы взбесило, но сейчас даже не задевает. — Лили, ты дала нам слово. Помнишь?

— Вас волнует только, пойду ли я к Дамблдору?! Да вы!.. — она срывается на крик, но вспоминает о родителях и добавляет тише: — Вы же рискуете всеми, вы это понимаете?!

— Ты не совсем правильно все поняла, — Сириус пытается сгладить углы. — Дамблдор не знает нашего плана в деталях. И придуманной нами формулы не знает. Я с ним обсуждал только саму идею — давно, не в этот раз. И он ее отверг в принципе, понимаешь? Потому я и не стал его посвящать, когда возможность представилась. Так что дело вовсе не в том, что этот конкретный план плох и не сработает. Поверь, он сработает...

— Но риск есть.

— Он всегда есть, — с усмешкой кивает Бродяга. — Но, как говорят магглы, кто не рискует, тот не пьет шампанского! И знаешь, можешь даже пойти к Дамблдору. Он устроит нам головомойку, но игрушка уже в пути. И надо быть безумцем, чтобы пытаться ее перехватить. А старик все-таки еще из ума не выжил.

— И когда нам ждать известий о том, чем ваша выходка обернется? — Лили выдавливает из себя смешок.

— Да, думаю, завтра к полудню посылочка будет у адресата. Значит, уже вечером... максимум — послезавтра утром мы все и узнаем. — Он доливает себе виски почти до края и выпивает в несколько глотков.

* * *

Ночью Лили почти не смыкает глаз. Она не скрывала своего недовольства по поводу авантюры Сириуса и Джеймса, а потому объяснять, чем вызвано ее нежелание ночевать в супружеской спальне, не пришлось. Джеймс, конечно, разобижен... плевать. Не в первый раз. Зато в комнатке Гарри — бывшей своей — под звукоизолирующими чарами она может сколько угодно ворочаться на трансфигурированной из кресла кровати и пялиться в темноту.

Мысли перескакивают с одного на другое, путаются и обрываются.

Дамблдор прав насчет принципов Волдеморта... скорее всего. Во всяком случае, главный аргумент "против", который она не смогла парировать, построен на ложном факте. У него была возможность убить их всех или только Гарри, но он никому не причинил в тот раз вреда. Предупредил... Зачем? Отчего им нужно было бежать на новое место и прятаться, да еще выбирать Хранителя понадежнее, если единственная угроза — сам Волдеморт? Парадокс какой-то. Может быть, у него раздвоение личности и одна часть предостерегала от другой? Ну нет, это слишком фантастично, да и страшно, к тому же. Скорее всего, ему просто для чего-то нужно, чтобы все думали, будто он охотится за Гарри, хотя на самом деле нет. Или он просто еще сомневается, не до конца верит в пророчество и ждет какого-то подтверждения? Чем не правдоподобная версия. И как там в том клятом пророчестве: "трижды бросали вызов"? Что если Волдеморт еще трех вызовов не насчитал, ведь кто знает, что он расценивает как вызов? Но уж покушение точно из счета не выпадет. И Джеймс в нем участвует.

По спине Лили ползет леденящий страх. В волнении она садится, с тревогой глянув на мирно сопящего сына, подтягивает колени к подбородку и кутается в одеяло.

Придурки правда уверены в успехе и говорят, что мертвый Волдеморт отомстить не сможет... Такая логика претит. Есть в ней что-то недостойное, низкое и даже несправедливое.

Лили шумно выдыхает, качает головой и вдруг цепляется за окончание собственной мысли.

Смерть врага в самом деле ей кажется несправедливой? После всего, что он сделал... но пощадил ее Гарри. Только поэтому? В памяти всплывают подробности непоследней встречи. Проштудировав учебник ментальной магии, одолженный Севом, Лили практически уверена, что те странные и внезапные воспоминания — истинны. Почти не сомневается она и в том, что концовка не стерта, а заблокирована. Все признаки налицо...

В закрытой части, наверное, что-то важное... Однако снять блоки самостоятельно Лили не по силам. Неудивительно. Тот, кто их ставил, слывет мастером легилименции, не уступающим навыками Дамблдору. Из того же, что ей дано вспомнить, следует, что Волдеморт вовсе не такой сумасшедший маньяк, люто, бескомпромиссно и бездумно ненавидящий магглов и магглорожденных, каким его обычно представляют.

Насколько часть, запечатанная глухим ментальным щитом, может противоречить явленному, вопрос открытый. Но что бы там ни пряталось, оно не перечеркнет логику и справедливость доводов, которые приводил Волдеморт, когда зачем-то (ну не для того же, чтобы переманить ее на свою сторону, в самом деле!) разъяснял Лили свои цели. И, откровенно говоря, не так уж эти цели плохи. Неприемлемы методы. Сколь бы ни были разумны и обоснованы идеи Волдеморта и какие бы непроходимые барьеры ни создавала на его пути к власти правящая коалиция, оправдать убийства нельзя. В конце концов, он же начал устранять неугодных чиновников не потому, что речь шла о жизни и смерти его людей... Хотя не исключено, что в его представлении все именно так и есть. Как он говорил: "тлетворное влияние маггловского мира ведет к деградации". Поразительно, что ни один из названных им примеров Лили при всем желании не может назвать надуманным или несущественным. Но и катастрофичной до такой степени, чтобы согласиться с его действиями, ситуация ей не кажется. А если Волдеморт видит иначе... то он — маньяк? Пожалуй, нет. Потому что если так, то любого революционера в истории можно назвать маньяком.

Мысль вызывает невольную усмешку: сравнила Волдеморта с Кромвелем. С другой стороны, если задуматься, то между Темным лордом и лордом-протектором, который также не гнушался кровавых методов и одновременно радел за незыблемость пуританской морали, может оказаться больше сходства, чем на первый взгляд. Если задуматься... Но Лили не будет. Ее и так уже занесло куда-то от первоначальной темы. Пока она остановится на том, что все известные ей сведения о Волдеморте подтверждают мнение Дамблдора. У их врага есть принципы. Мягко говоря, отличающиеся от общих моральных норм, тем не менее они есть. Покушение же, совершенное не в открытой схватке, а тайно, запросто сподвигнет к их пересмотру, и не в лучшую сторону. Так что...

Лили еще долго думает над вопросом, что "так что?.." Но к утру она уже знает, что сделает. Ругает себя за глупость, но понимает, что не передумает.

* * *

Побуревший от времени листок пергамента, стоит лишь сфокусировать на нем взгляд, плавно планирует по воздуху и замирает недалеко от ее лица.

Лили ежится от порыва апрельского ветра и оглядывается по сторонам. Пожирательские агитки уничтожаются аврорами неустанно, и, чтобы найти одну из них, ей пришлось забрести аж в Лютный — не лучшее место для молодой женщины. Закоулок выглядит безлюдным, но ощущение чужих глаз преследует неотступно. И это не игра воображения. За покрытыми черной плесенью стенами бурлит, пузырится нечистотами теневая жизнь волшебного мира и следит за незваными чужаками сквозь бельма немытых окон. Задерживаться в этой затхлой клоаке магического Лондона, ветвящейся будто кишка соплохвоста, рискованно. Однако опасность встречи с каким-нибудь мелким криминалом кажется пустяком в сравнении с неизвестностью, ждущей за оборотом листовки-портала.

Тревога сжимает горло. Не лучше ли остановиться, пока не поздно? Дома ее ждет Гарри, оставленный на попечении бабушки-магглы. Ей Лили сказала, что пойдет к Петунии, той — что необходимо по срочному делу повидаться с Севом, сама же рванула в Лондон. Сплела вокруг себя кокон вранья, теперь случись что — днем с огнем не отыщут. Хотя, что за глупость! Если визит к Волдеморту пойдет не по плану, ее и зная, куда пошла, не найдут.

Однако все уже обдумано, взвешено и решено. Полной уверенности в том, что жалеть не придется, нет. Но Лили знает, что поступает по совести и что, если бездействовать сейчас, то потом исправить что-либо уже не получится. Ну, а раз так — она делает резкий вдох, правой рукой сжимает спрятанную в рукаве палочку, а левой хватает заколдованную листовку.

"Если вы приняли единственно верное решение..." — мелькает в каллиграфически выписанных строчках.

* * *

Портальная магия стремительно протаскивает через закрученное в спираль пространство и вышвыривает на что-то жесткое и холодное, в кромешную темноту. Подобравшись на четвереньки, Лили чувствует, как подпекает кожу на локтях и коленях. Свезла при неудачном падении. Но боль — пустяк в сравнении с тем, что в рукаве нет палочки. Хуже может быть только паника. Сцепив зубы, Лили методично ощупывает вокруг себя пол, и вскоре пальцы натыкаются на пропажу.

Древко отзывается привычным теплом, и ситуация становится чуть менее страшной. Лили медленно поднимается в полный рост. Темнота вокруг непроглядна, и только шумным дыханием, кажется, заполнена тишина. Лили задерживает его на вдохе и шепчет чуть слышно:

— Люмос.

Когда на конце палочки вспыхивает огонек, Лили мерещится слабый отсвет над головой. Но там только мрачные своды теряются во тьме и лохмотьях вековой паутины. Стены выложены серым камнем, пол — монолитная плоская глыба. Комната большая и совершенно пуста, никакой мебели. Да и не комната это вовсе, а каменный мешок, потому что ни в одной из стен нет двери.

Сердце подскакивает к горлу. Листовка была старая. Что если чары на ней сработали неверно и забросили незадачливую авантюристку в подземелья какого-нибудь давно заброшенного замка? Такие полуразрушенные исполины встречаются в труднодоступных местах Британии и материковой Европы и пугают случайных путников медленным умиранием, обреченностью и пустотой.

С резким выдохом Лили продирается сквозь плотную завесу подступившего ужаса и грохочущего в ушах штормового прибоя — пульса. Такой трусихе стоило сидеть дома и носа не высовывать из-под Фиделиуса. Ведьма, называется...

Сжав палочку в потной ладони и зажмурившись, она представляет садик Петунии и выравнивает дыхание.

— Аппарейт... — Вместо привычно скручивающей трансгрессионной тяги — упругий толчок антиаппарационного кокона.

Ловушка. Что ж, значит скоро появится тот, кто ее поставил.

"Нужно только немного подождать", — Лили сгребает удушливый страх в охапку и в награду слышит приглушенные мужские голоса. По крайне мере голодной смертью она не умрет. Первый раз звуки доносятся сверху, но потом исчезают, чтобы вновь появиться за одной из стен. Теперь она может разобрать слова.

— Интересно, кто на этот раз, — глумливо интересуется некто, сразу же внушая омерзение. — Вот бы опять авроры — я не прочь размяться!

— А в штаны не наложишь? Если в тебя сразу боевым, м? — угрюмо иронизирует другой.

— Но там же засло-он, — неуверенно возражает первый, ощутимо растратив энтузиазм.

— Непробиваемых заслонов не бывает. Ладно, сейчас увидим...

На стене, которая мгновением раньше казалась сплошной каменной кладкой, проступает прямоугольный контур.

Лили безотчетно кастует невербальный Нокс и отступает в глубь комнаты, в спасительную темноту. Но досада и стыд толкают ее обратно. Не затем шла, да и зачем затаиваться там, где спрятаться невозможно. Одно унижение и смех. И она делает шаг в центр комнаты, навстречу скрежету железной двери и бьющему в новоявленную щель свету.

Узкая полоса на полу ширится, накатывает, заставляя щуриться и прикрывать глаза ладонью, как козырьком. В светлом проеме на мгновение замирают две мужские фигуры. Первым заговаривает щуплый и невысокий.

— Опа! — липко присвистывает он и, вихляя, как глист на доске для ингредиентов, идет к Лили. — Вот это куропаточка!

— Ты как сюда попала, птаха? — усмехается второй, способный напугать одним только внушительным ростом. Благо, хоть вплотную этот не подходит, останавливается футах в пяти-шести. — Заблудилась?

Нелегко держать спину прямой, а плечи развернутыми, но сдерживать дрожь еще сложнее, и голос ее предательски выдает.

— Не заблудилась! Мне необходимо срочно встретиться с... вашим лордом.

— Вот как? — не переставая ухмыляться и рисуясь, щуплый подходит совсем близко. — С ло-ордом. Это по какому же поводу, а? — Не то от резкого запаха дешевого одеколона, не то из-за нарочито похотливой улыбки парня к горлу подкатывает тошнота. Не спасает впечатление даже юный возраст наглеца. Несмотря на редкую щетину на верхней губе и остром подбородке, Лили не дала бы ему больше семнадцати, да и то лишь потому, что вроде бы метку раньше не получают. А у этого она есть, выглядывает из-под небрежно закатанного грязного рукава.

Удостоив испорченного юнца презрительным взглядом, Лили отвечает на вопрос старшего:

— Мне нужно с ним поговорить.

— Ну это понятно, что не в молчанку поиграть, — черные косматые брови насмешливо приподнимаются. — Но Темный лорд — человек занятой, отвлекать его без веской причины, — Пожиратель цыкает углом рта, — непозволительно.

— Скажи нам, детка, — выдыхает младший ей в самое ухо и водит носом, будто обнюхивая.

— У меня есть важная и... безотлагательная... — подчеркивает Лили. Она старается не обращать внимания на озабоченного идиота, который назойливо водит возле нее палочкой, но на всякий случай крепче сжимает свою. Старший хочет услышать что-то по существу. Но информация ее единственный козырь и шанс попасть к лорду, а от него и на свободу, если повезет. Поэтому, на пределе сил храня хладнокровие, она настаивает, что по существу будет говорить только с лордом. В этот момент щеки касается чужая палочка и копившееся раздражение выстреливает молниеносным проклятием:

— Ступефай! — Полузабытые уроки с Муди все-таки не прошли даром. Малолетний урод, никак не успев среагировать, отлетает к стене.

— Допрыгался, — здоровяк провожает напарника тяжелым взглядом, — поделом. А ты давай сюда палочку.

— Нет, — глядя на протянутую лапищу и ощущая вновь резко усилившиеся удары собственного сердца, Лили сжимает зубы, палочку и, отступив на шаг, занимает боевую стойку.

— Гляди-ка какая кошечка! Рыженькая, так еще и шипит, — хихикает успевший подняться обидчик, — мне нравится!

Лили бросает на него взгляд, полный ненависти. Во всяком случае, ей хочется думать, что ненависти в нем действительно больше, чем паники и отчаяния.

— Вот еще одна дуреха, — снисходительно увещевает громила. — Думаешь, все так просто? Ты ж этого Ступефаем достала, только потому что он — придурок — за барьер залез. Меня тебе не достать, а вот я тебя могу. Но пока по-хорошему прошу, отдай палочку, и продолжим...

— Ни за что! — чуть слышно выдавливает она, отчаянно пытаясь найти путь к спасению. Ненавидеть себя за глупость она станет позже. Если предоставится такая возможность. И с чего она только решила, что непременно удостоится личной аудиенции?! Безнадежная дура...

— Темпераментная какая, а!

— Я пришла сюда добровольно! С действительно важной информацией. Сомневаюсь, что ваш лорд будет доволен, когда узнает!..

— А если не узнает?.. — на молодчика тошно смотреть. Лучше на старшего, он кажется более адекватным.

— Уймись, Скэбби! А тебе, девочка, еще раз повторяю: если есть, что сказать — выкладывай. Донесешь по делу, слово в слово все передам Темному лорду. Нет — не обессудь...

Дернувшись, как от пощечины, Лили прикусывает с внутренней стороны губу, чтобы не выкрикнуть: "Это не донос!" Глаза предательски щиплет, но нельзя отпускать остатки разума.

— Вы уверены, что уполномочены требовать раскрытия вам конфиденциальной информации, предназначенной лично Волдеморту?

— Ты смеешь называть Темного лорда по имени?

— Как видите... Так что, он в самом деле делегировал вам право решать за него, что важно, а что нет?

В хмуром взгляде Пожирателя отражается тяжелое вращение мысли, и Лили следит за ним, невольно затаив дыхание.

— Ладно, — угрюмо выдает он. — Доложу о тебе. Как зовут? Или тоже скажешь: конфиденциальная информация?

— Меня зовут Лили... — она чуть запинается: фамилия Поттер может быть чересчур известна, поэтому пусть лучше будет: — Эванс.

Мужчина шумно вздыхает, вздергивает рукав на левом предплечье и палочкой касается Темной метки. Та наливается чернотой и немного взбухает, но на лице Пожирателя не видно страданий. Устремив глаза к потолку, некоторое время он выглядит сосредоточенным и отрешенным, потом чему-то удивляется и опускает палочку.

— Лорд тебя выслушает, — скупо сообщает он. — Идем.

— Что, вот прям так сразу? — фальцетом интересуется Скэбби, о котором Лили на счастье успела подзабыть. Старший только пожимает плечами.

Они проходят длинными темными коридорами, поднимаются по массивной лестнице и оказываются в большой и мрачной зале с грубой массивной мебелью и огромным камином, перед которым растянута шкура. Вначале Лили принимает ее за львиную, но потом с изумлением замечает гигантский скорпионий хвост. Мантикора?!

А в следующее мгновение все исчезает за зеленой стеной огня.

* * *

В комнате по другую сторону каминного коридора полумрак и много дерева, покрытого темным лаком. Паркет с искусным орнаментом. Высокие книжные шкафы. Панели на потолке...

— Спасибо, Уолден. Свободен.

От узких ли окон с видом на пасмурное небо тянет промозглым холодом? Или от темнеющей на их фоне высокой фигуры? Глаз его Лили разглядеть не может, но буквально кожей чувствует внимательный и бесстрастный взгляд.

За спиной с резким шипением сгорает летучий порох, и зеленоватая вспышка, потеснив ненадолго свет серого утра, озаряет лицо Волдеморта. Лили осталась с ним один на один. Она добилась аудиенции — что дальше? Разум шепчет: есть повод бояться; но волнение, поднимающееся из глубины души, не страх.

— Лили Эванс. Какой приятный сюрприз, — высокий голос больше не режет воздух лезвием, лишь прохладным шёлком скользит по плечам. — И что за счастливая необходимость привела тебя в мое логово? — Волдеморт отходит от окна. Минуя массивный письменный стол, он задевает широким рукавом один из пергаментных свитков, брошенных вперемежку с книгами, будто бы в разгар творческого процесса... Это творчество с большой вероятностью обращено к темной магии. Лили помнит, к кому напросилась в гости. И все-таки ужас перед тем, кого даже по имени вслух называть строго не рекомендуется, в ней, похоже, иссяк. Выгорел дотла в тот час, когда он, казалось, явился, чтобы отнять у нее сына — радость, счастье и волю к жизни, но в итоге ушел, не причинив вреда. И на месте былого страха возникло нечто иное. Интерес? Да, тревожный и царапающий интерес, с которым она невольно отмечает перемены, произошедшие с Волдемортом со времени их последней встречи.

В незабываемую, жуткую хэллоуинскую ночь сам вид его был страшен. Иссиня-бледный, полностью лишенный волос, с нечеловечески острыми чертами лица и кровавым багрянцем в глубине черных запавших глаз — таким он запечатлелся в памяти. Но теперь перед ней стоит человек: холодный, надменный, жесткий, но человек — не монстр. Бледность, оттененная черными росчерками бровей и очень короткой, но густой шевелюрой, больше не кажется мертвенной. А главное — возможно, это просто игра теней — но в изгибе тонких губ и в выжидающем прищуре угадывается улыбка.

— Боюсь, необходимость сложно назвать счастливой, — спохватившись, отвечает Лили. — У меня есть сведения, касающиеся... вашей безопасности.

— Вот как? — нечто похожее на недоверие мелькает на его лице, но почти сразу растворяется в невозмутимости. — Присядем? — предлагает он таким тоном, будто у них обычная деловая встреча, и Лили снова замечает затаенную до поры веселость в его глазах. Хотя... затаенную ли?

— Прошу. — Кивает он на одно из двух кресел, стоящих по обе стороны от маленького гнутоногого столика. По щелчку пальцев на стене загорается старинное бра. Теплый свет рассыпается бликами по лакированной темной столешнице и боковым стенкам шкафов, возвышающихся справа и слева. А в руке Волдеморта глянцево поблескивает бутыль с пожелтевшей от времени этикеткой: Лили не заметила, когда и как она появилась. — Вина?

Неловко устроившись на краешке кресла, гостья быстро качает головой: какое вино, когда и так голова идет кругом.

— Чаю?

— Нет. Нет, спасибо, я не планировала задерживаться, — говорит она и обеспокоенно наблюдает за реакцией визави: в его силах разрушить любые планы. Однажды ей уже довелось по его прихоти побывать там, где совсем не планировала. Так что и сейчас никаких гарантий, однако... Лили слегка встряхивает волосами: гениальное прозрение у нее случилось, как всегда, своевременно. Ну и с другой стороны, если отбросить сам факт похищения, ничего плохого он ведь тогда не сделал. Правда, это лишь открытая часть воспоминаний. А что в закрытой?

Волдеморт тем временем после недолгих раздумий усаживается в соседнее кресло и откупоривает бутыль.

— Не волнуйся, — перехватив вопросительный взгляд, он заверяет: — Настаивать, а тем более принуждать, я тебя не стану. — Тем не менее узкое горлышко склоняется над ее бокалом, темно-бордовая жидкость, слегка закручиваясь и мерцая, струится по тонкому стеклу, а по воздуху разливается прозрачный терпковато-сладкий аромат напитка. — Это на случай, если ты вдруг передумаешь, — улыбается Волдеморт. Подхватив свой бокал, он непринужденно откидывается на спинку кресла. — А теперь я тебя внимательно слушаю.

Лили собирается с мыслями и делает глубокий вдох.

— Речь пойдет о покушении. Но, прежде чем я расскажу о главном, важно, чтобы вы знали, что готовилось оно без ведома Дамблдора и фактически против его воли. Надеюсь, вы учтете это в своих дальнейших планах. И еще я очень прошу вас не мстить организаторам покушения. Я не одобряю их действия, и именно поэтому я здесь. Но мне бы категорически не хотелось стать причиной... расправы.

Он смотрит долго и серьезно, потом едва заметно кивает, приподнимая брови.

— В любом случае причиной была бы не ты. Но я тебя услышал и обещаю не преследовать тех, кого ты имеешь в виду, каким бы коварным ни оказался их замысел. Но ты же понимаешь, что речь идет только о мести за уже сделанное? И, если эти люди в будущем выйдут на меня или моих людей в схватке, устроят засаду или нарвутся на нашу, да вообще каким-либо образом попытаются навредить, то никаких гарантий их безопасности я не даю.

— Да, конечно, — она зажимает сложенные вместе ладони между коленей. Тошно. Замысел Бродяги и Джеймса подлый и гадкий, и они сами признались, что Дамблдор — Дамблдор! — был категорически против. Она же хотела предотвратить эскалацию, избежать непредсказуемых последствий и практически не сомневается, что Волдеморт сдержит данное слово. Но он только что напомнил ей о разделяющей их гражданской войне, и в висках с почти физической болью забилось: "Перебежчица, предатель..." Но ведь это же не так. Не так! Не?..

— Ты еще можешь уйти, ничего не сказав, — говорит он негромко с пониманием и как будто с грустью, и свербящая боль стремительно стекает от висков к горлу и ниже. В конце концов, не одни лишь опасения и доверие опыту Дамблдора вели ее к этому разговору.

— Нет, я... расскажу, — нервно сглатывая, говорит Лили, машинально берет со стола свой бокал, но тут же отставляет. — Насколько мне известно, сегодня-завтра с почтой вам придет... сюрприз, — начав говорить, она постепенно успокаивается, сомнения рассеиваются. Ей больше не хочется спрятать глаза. — Расчет на то, что вы откроете посылку лично. Как я поняла, вы ее ждете, то есть отправитель вам известен, и содержимое тоже, за исключением сюрприза, который появился там за время пути. Что это конкретно, я не знаю, но в нем соединены магия и маггловские технологии... военные технологии. Возможно, речь о бомбе, но это лишь предположение. Собственно, на этом все.

Рассказ получился короче предисловия, и от этого возникает чувство неловкости. Лили опускает взгляд и отводит в сторону. Возможно, для Волдеморта подобные уловки вообще не проблема и он бы их вычислил на счет раз. А она надумала его спасать. Смешно. Что ж, по крайней мере, она прикрыла задницы своим излишне самоуверенным мужу и другу. Главное, чтобы Волдеморт не решил теперь, что это и было ее главной целью, а то мало ли... Кстати, почему он молчит?

А он между тем сосредоточен, немного хмур и погружен в свои мысли.

— Бомба, срабатывающая на применение диагностических чар или вообще любой магии. Такое возможно, — неожиданно произносит он, но Лили не уверена, что слова эти адресованы ей, скорее он обращается к самому себе. По-видимому, ограничившись пока таким итогом размышлений, он вновь обращает к ней взгляд, какое-то время смотрит молча, а потом неожиданно спрашивает: — Если Дамблдор был против, почему ты пришла ко мне, а не к нему?

— Потому что мне сказали, — пожимает она плечами, — что Дамблдор, скорее всего, не успеет ничего сделать.

— А тебе было так важно помешать твоим друзьям убить меня? С чего вдруг? Разве мы не враги?

Вот с этим уже сложнее, она теряется. Не враги?

— Я... — она осекается, пытаясь разобраться в собственных мыслях. — Не знаю... Наверное... враги. Во всяком случае, мы однозначно по разные стороны баррикад. Однако по словам Дамблдора, вы — человек, имеющий свой определенный кодекс чести. И мои не слишком обширные наблюдения в общем подтверждают эту точку зрения. Поэтому, хоть вы и возглавляете враждебную ко всем моим близким организацию, мне показалось правильным не допустить бесчестного удара вам в спину, раз уж мне стало заранее о нем известно. Я сказала что-то смешное?

— Вовсе нет, — он вскидывает голову, но остается в той же позе, которую принял, пытаясь спрятать улыбку — слегка опирается подбородком на тыльную сторону кисти. — Просто мне приятно твое замешательство, когда ты решала, враг я тебе или нет. И то, что в итоге твой ответ не был категоричным, тоже. Ну и то, что Дамблдор считает меня человеком чести — та еще новость! Не ожидал... Но Мерлин с ним, с Дамблдором. Все-таки, Лили, неужели тобой в самом деле двигало только желание поступить по совести и ничего более? — В потемневших глазах не остается и тени смешливости, вместо нее появляется нечто будто болезненное, но в то же время рассылающее по ее коже волну мурашек. И голос его теплеет. Лили не понимает, что с ним. И что с ней. И пока останавливается на одном простом и понятном чувстве, выпавшем из клубка — удивлении.

— Да, — отвечает она, широко распахнув глаза. — А что еще могло мной двигать?

— Например, — опять этот мурашечный взгляд, — личная симпатия.

Такая наглость заставляет ее возмущенно вскинуть брови, но, копнув свои чувства глубже, Лили замирает в изумлении. Возражения не успевают сорваться с губ.

— Не исключено, что и это тоже, — с неожиданным даже для самой себя вызовом выдает она. Откровенность за откровенность. Но это признание же ровно ничего не значит... — Разве это что-то принципиально меняет?

— Многое. — Самое обычное слово, и в интонациях ничего особенного: спокойный, доверительный тон. Но Лили охватывает волнение, пугающее и приятное одновременно. Невольно возникают мысли о дурманящих чарах. Конечно, она не видит в руках Волдеморта палочки. Однако она и, как он наколдовал вино и бокалы, не заметила, так что это не аргумент. Да, теоретически у него может быть вышколенный домовик: им доступна магия, позволяющая накрывать на стол и не показываться при том на глаза ни гостям, ни хозяевам. Но как бы то ни было, задерживаться ей дольше не стоит.

— Мне пора, — решительно сообщает она, намереваясь встать.

— В самом деле?

— Да, — впервые за все время беседы ей становится страшновато, — вы же не станете?..

— Удерживать тебя против твоего желания? Ни в коем случае. Просто в самом начале разговора мне показалось, что ты хотела меня о чем-то спросить.

— Вы?.. — внезапная догадка обдает неприятным холодом.

— Не применял к тебе легилименцию, — он буквально предвосхищает вопрос и тем только усиливает подозрения, однако сразу же почти развеивает их: — Но дело в том, что эмоции и настроение я чувствую и без каких-либо усилий со своей стороны. Был момент, когда ты будто бы хотела, но не решилась на какое-то действие. Учитывая обстоятельства, я предположил, что этим действием мог быть вопрос. Собственно, догадки, основанные на ощущении одних лишь эмоций, ненадёжны. Я могу в таких случаях заблуждаться, но твоя реакция довольно красноречиво показывает, что не в этот раз.

Тревога и страх отступают.

— Вы не ошиблись. Мне действительно с самого вашего визита на Хэллоуин не дают покоя несколько вопросов.

— Ты можешь задать мне их сейчас.

Другой возможности может не быть.

— Хорошо. Тогда я, пожалуй, начну без предисловий, — она переводит дыхание, сердце учащает темп. — Я помню нашу с вами беседу в каком-то старинном... доме... со стенами, сложенными из грубого камня, и окнами, выходящими на вересковую пустошь. Эти воспоминания... появились внезапно, будто с них сдернули пелену. Я анализировала их, опираясь на учебник ментальной магии, и пришла к выводу, что они подлинные, а значит... Вы заблокировали их на время, а потом, на Хэллоуин, убрали блоки.

Волнение нарастает столь стремительно, что перехватывает горло и нарушает связность мысли. Возможно, ей не стоило заговаривать о той встрече. Что, если воспоминания открылись ей не по его воле, а случайно? Вдруг это его разозлит?

Но Волдеморт совершенно спокоен.

— И в чем вопрос? — умышленно или нет он помогает и ей успокоиться.

— Вы не удивлены, значит это все было на самом деле и вовсе не плод моего воображения?

— Никогда не понимал, зачем люди спрашивают о том, что им и без того понятно, но, если тебе нужно мое подтверждение: да, это было поместье одного из моих людей.

— Ясно, — Лили прикрывает глаза. Вот что с ней творится?! Только что едва не тряслась от страха, а теперь готова вскипеть от возмущения. Он же похитил ее тогда! И теперь ведет себя так, будто не сделал ничего предосудительного. Еще иронизирует!.. Однако она совсем не в том положении, чтобы предъявлять претензии. Нужно держать себя в рамках дозволенного. — Тогда я бы хотела задать следующий вопрос. — Получилось довольно резко, но Волдеморт снисходительно улыбается, и не похоже, чтобы он был в гневе... — Что в оставшейся части воспоминаний? Вы ведь не все в прошлый раз открыли. Для чего на самом деле... вы меня похитили и перенесли в тот дом? — она чувствует в себе достаточно негодования и храбрости, чтобы посмотреть ему прямо в глаза.

— Ты знаешь, что очень красива? — спрашивает он мягко и просто, обескураживая и моментально сбивая весь воинственный пыл.

— Что?

— И гнев тебе к лицу. — Даже если это не морок и не галлюцинации, она решительно не представляет, что ей на это сказать, а Волдеморт и не дает прийти в себя. — У тебя есть право злиться. Я поступил... бестактно. Хочешь узнать зачем?

Она уже не уверена, что хочет, но все равно кивает.

Он поднимает руку и проводит раскрытой ладонью возле ее лица, будто бы умывая.

— Annuler oblivionem. Reversus memoria. — Рука опускается на стол. — Теперь ты все сама вспомнишь, как только твое сознание восстановит связь с этой частью памяти. Потребуется некоторое время — ты, собственно, уже знаешь, как это происходит. Но на твой вопрос я отвечу сейчас. В тот раз наша встреча состоялась, потому что ты очень интересовала — и сейчас интересуешь — меня как женщина. И я бы хотел, чтобы ты стала моей.

Щекам становится невыносимо жарко, а сердце расходится тяжелым маятником. И глазам абсолютно некуда деться.

— Но вы... Вы же...

— Не сделал ничего, что могло бы нанести урон твоей чести. Хотя... — он кивает, — напугал. — В воздухе повисает пауза, заполненная только набатом в груди и жаром, охватившем далеко не одни лишь щеки. — Я вижу, что смутил тебя. Мне жаль. Но, задавая вопрос, нужно быть готовой услышать ответ.

— И вы, — от смущения и стыда слова застревают в горле, — смирились с отказом? И отпустили меня... просто так?

— Именно так, — он встает и подходит ближе. Ей ничего не остается, как тоже встать и оказаться с ним лицом к лицу. — Отпустил. Ведь мне нужно от тебя гораздо больше, чем я мог бы взять силой.

— Могли бы? — Голова кружится, приходится прилагать усилия, чтобы устоять на ногах. Вероятно, поэтому она лепечет то, чего произносить вслух совершенно не следует: — То есть с другими?..

— Другие, — с примесью горечи усмехается он, — никогда не вызывали во мне и десятой доли того волнения, которое будишь ты. И была бы мне нужда тратить свое время на то, чтобы чего-либо добиться от других, когда они зачастую предлагали мне себя раньше, чем я успевал пожелать, — злая, с презрительным оттенком, ирония вспыхивает в его голосе, но вскоре гаснет. — Ни одна женщина не казалась мне достойной моего внимания, а тем более моего беспокойства, пока не повстречалась ты. И с тех пор не могу забыть. Ты была ребенком в нашу первую встречу. Тогда мне хотелось всего лишь оберегать тебя, но ты выросла и... что ты сделала со мной, рыжая бестия? — заканчивает он практически шепотом, но в нем столько мучительной страсти, что это пламя охватывает и Лили.

— Я хочу тебя поцеловать, — говорит он тем же чарующим полушепотом, и она ловит себя на том, что ждет его прикосновения. И испытывает болезненное разочарование, не дождавшись.

Невозможно... Недопустимо... Нужно уйти.

— Нет, — вырывается из нее что-то похожее на мышиный писк. Цепляясь за кресло, она делает два неловких шага в сторону, то ли страшась, то ли надеясь на то, что он удержит. Обнимет... Она сошла с ума.

Он не делает ни того, ни другого.

— Ты можешь уйти прямо сейчас. Камин открыт, а от письменного стола можно аппарировать. — Кажется, что наваждение немного рассеивается, но потом коварный волшебник сокращает дистанцию. — Хочешь уйти — иди. Но тогда мы рискуем так и не узнать... каково это...

— Что, — страдальчески вскидывая брови, она шевелит губами, но не слышит собственного голоса, — это?

— Наш поцелуй, — доверительно сообщает он, а она кажется себе кроликом, замершим при виде удава. Вот только парализует ее не страх.

Но нет, Мерлин свидетель — она не станет покорной жертвой! И безвольной куклой ничьей не будет!

Лили отворачивается, отклоняясь назад. Ее воля при ней и разум тоже. Ей хватит сил устоять перед соблазном, сделать шаг в сторону... Потом еще один, дойти до стола и аппарировать... Если... сама... захочет. Но — какого Мерлина! — она хочет совсем другого.

Ни одного шага так и не сделано. Лили медленно поднимает голову и не сомневается: ему все ясно без слов.

Она узнает, каков он. Поцелуй. Темного лорда.

Осторожное прикосновение. Она бы даже сказала: "робкое", если бы это слово хоть как-то вязалось с тем, кто... чуть коснувшись ее губ, нежно проводит по верхней языком. Это так упоительно сладко.

Ласковое, как шелк, скольжение по ставшей невероятно чувствительной внутренней поверхности губ все сложнее назвать невесомым. Волдеморт уже не спрашивает разрешения — требует. Пусть. И когда поцелуй становится глубже, она не препятствует. Это запредельно, жутко неправильно, но она так сама решила. Она хочет познать его до конца, ведь он больше не повторится. Сколь бы восхитительным ни был. Никогда... Но сейчас пусть продолжится.

По телу расходятся волны горячего наслаждения. Нега разливается по животу и ногам. Обвивает их пульсирующими кольцами. Запоздало Лили понимает, что начала отвечать, что когда-то успела положить руки ему на плечи, а он, поддерживая, мягко касается ее талии и лопаток. Все происходящее недопустимо, как непростительное заклинание, но, — суди ее Мерлин! — оно прекрасно.

"Это не ограничится поцелуем, — сквозь туман желания пробивается сонный голос одурманенного страстью разума, но без боя сдается, уступив беспечному: — Я сумею остановиться."

Она сможет. Только еще чуть-чуть, совсем немного продлит поцелуй с самым могущественным темным волшебником своего времени.

Что она делает? Она поднимает отяжелевшие, опьяненные чувственностью, веки и встречается с его глазами. Когда-то они напугали красными сполохами, а теперь в них мерцают голубые искры. Как такое возможно — они ведь у него карие? Да, у некоторых людей глаза могут менять оттенок: серые становятся голубыми, светло-карие — зелеными. Но чтобы так? Это необыкновенно. Восхитительно и... неправильно, как и все остальное. Нужно уходить, но хочется остаться, хочется поцелуев, горячих рук, жаркой тягучей истомы.

Это нужно немедленно прекратить.

Прямо сейчас...

Она не успела.

Первым отстраняется он. Томительно и ласково отрывается от нее и медленно убирает руки. А глаза все еще подернуты поволокой, в которой расплескалась небесная синева.

— На мой взгляд, это было прекрасно, — тихим осевшим голосом говорит он и кончиками пальцев проводит по ее щеке. — А теперь иди. Потому что еще немного, и я больше не смогу себя контролировать. А ты потом решишь, что я околдовал тебя, и, чего доброго, возненавидишь. Я не могу этого допустить.

Смысл слов не сразу доходит до надежно усыпленного разума. Однако, когда осознание наконец наступает, Лили чувствует себя так, будто ее выдернули из-под теплого мягкого одеяла и выставили на улицу в одном нижнем белье. Щеки снова начинают пылать от стыда.

Она буквально шарахается от Волдеморта и, наплевав на то, как это выглядит со стороны, бросается к письменному столу. Ей же не пригрезилось, что оттуда можно аппарировать? Он говорил... Как он мог? Нет, вопрос следует ставить не так. Как она могла?!! Вот, что гораздо важнее...

— Лили, постой! — Она оборачивается, сжимая дрожащими пальцами палочку. — Нет, никакой необходимости спасаться бегством! — Ага, он примерно такое сегодня уже говорил. Нет уж, второй раз она не поддастся. Хотя она и про первый так же думала. А он еще улыбается! — Не торопись так, отдышись. Не стоит аппарировать в спешке.

"Да он издевается!"

— Не подходите ко мне! Пожалуйста...

— Чего ты так испугалась? — Он останавливается футах в пяти. — Объясни хотя бы. Разве я сделал хоть что-то без твоего согласия?

— Н... Нет, — запинаясь и переступая с ноги на ногу, признает она. И хмуро добавляет: — Может быть, я боюсь сейчас не вас, а себя? Пожалуйста, дайте мне уйти. Не приближайтесь.

— Хорошо, не буду, — разводит он руками. — Только... — Взмах. Из глубины комнаты, вроде бы с книжной полки, вылетает и падает в его раскрытую ладонь какой-то металлический предмет на длинной цепочке. — Возьми это, — он подбрасывает предмет в воздух, а Лили его механически ловит.

— Что это? — Диск с ромбовидной выпуклостью посредине, похоже, сделан из серебра. Совершенно точно она видит такой впервые.

— Многоразовый портал. Если надавишь на середину, он перенесет тебя туда, где найти смогу только я, притом что ты легко сможешь переместиться оттуда, куда пожелаешь и когда пожелаешь.

— Но я не собираюсь...

— Верю. Однако ситуации бывают разные. Вдруг тебе понадобится помощь или убежище. Эта вещь не несет в себе никакой угрозы, поверь. И ни к чему тебя не обязывает. Я ведь ни разу не дал повода для упреков во лжи, верно? Не обманываю и сейчас. Просто хочу, чтобы он был у тебя для подстраховки. Кстати, прятать его не нужно: для всех остальных он невидим. Появится необходимость — воспользуешься, нет — значит, нет... Хотя, — кажется, еще немного припухшие от поцелуя губы растягиваются в открытой улыбке, — если ты когда-нибудь навестишь меня просто так, без особой необходимости, я буду рад.

Он опять начинает играть, заманивая в свои сети. Но с нее хватит.

— Прощайте, — твердо говорит Лили и чертит пасс в воздухе, закручивая аппарационный вихрь.

— Вы звали меня, мой лорд?

— Да. — Волдеморт возвращается взглядом к потрескавшемуся пергаменту, но не к тексту, написанному на нем. Озадачивает странное ощущение, всколыхнувшееся в душе при появлении Беллатрикс. Откровенность, с которой она выказывала свое восхищение и преданность, ему и раньше часто не нравилась: ходила по грани, за которой начиналась дерзость. Но Белла испытывала его терпение не специально. Эмоциональная сверх всякой меры, она просто не видела берегов. И он одергивал ее насмешками и замечаниями. Иногда это давалось легко, временами — приходилось сдерживать раздражение. Но сейчас он ловит себя на мысли о том, что великолепная в красоте и силе дикая кошка не должна с такой радостью носить ошейник... — Моя почта. Все сделано, как я говорил?

— Да, мой лорд. Все перенесено без применения магии и сложено в отдельной комнате в изолированной части дома.

Слова оседают в его сознании сухими фактами. Он их примет к сведению, как только выпутается из паутины необъяснимого недовольства. С каких пор его не устраивает безусловная преданность собственных сторонников?

В слишком беззаветном служении человек утрачивает часть самого себя? Не факт: возможно, наоборот обретает, не будучи самодостаточным изначально.

Буквы греческого алфавита превращаются в бессмысленные закорючки, несмотря на знание языка. А если бы с тем выражением, которое он неизменно читает во взгляде верной сподвижницы, на него посмотрели другие глаза — цвета болотной заводи в жаркий июньский полдень? Неужели бы развеялось их колдовское очарование? Невольная мысль. И несвоевременная. Сейчас ему нужно сосредоточиться на другом.

— Что ты знаешь про обоняние домовых эльфов? Оно острее, чем у волшебников, верно? — Свиток, не рассыпавшийся в руках только благодаря чарам архивного стазиса, он откладывает в сторону.

Белла теряется:

— Кажется, да... Простите, я как-то не интересовалась этим вопросом и потому не уверена. Но я могу узнать!

— Вот и я не интересовался... Позови кого-нибудь из них, потолковее: надо кое-что проверить.

Лопоухое создание появляется по слову миссис Лестрейндж практически мгновенно. Смиренно кланяясь, оно скрипучим голосом сообщает, что хозяйка звала Тирли.

Не в первый раз в странных, очевидно бессмысленных репликах домовиков Волдеморту чудится лишь слегка завуалированное ехидство. Однако разум этих с виду наивных существ имеет такую защиту, что при всём врождённом таланте и богатом опыте он не в состоянии через неё пробиться. Если они и прячут фигу в воображаемом кармане, за руку их на том не поймать.

— Понюхай это, — протягивает он эльфу умещающийся на ладони прямоугольный предмет, завернутый в пропитанную парафином бумагу. Много лет назад будущий Темный лорд не пожалел времени и выяснил секрет маггловских бомб, превращавших крепкие строения в груды камня и арматуры. Потому что врага нужно знать в лицо. — Что скажешь?

— Это жутко воняет, — домовик страдальчески морщится и топорщит ноздри. — Можно Тирли перестанет это нюхать?

— Значит, запах сильный? Если такое вещество лежит в закрытой коробке, сможешь определить, не открывая и не пользуясь магией?

— Конечно, главный над хозяевами, Тирли сумеет, — с пафосной обреченностью понуривается эльф. Даже странно, что никто не додумался привлекать их к театральным постановкам. Хотя не факт, возможно, и привлекли: Волдеморт не сказать чтобы регулярно интересовался театром.

— Тогда отправляйся туда, где сложена моя почта, и обнюхай все. Но помни: никакой магии. Если понадобится что-то поднять или передвинуть, делай это руками. Найдешь что-нибудь, что пахнет так же, — он забирает предмет из узловатых пальцев и слегка им потрясает перед огромным бугристым носом, — немедленно сообщи мне. — Эльф кивает и беззвучно исчезает из комнаты. А Волдеморт поворачивается к Белле: — Знаешь, что это?

— Нет, мой лорд. Мыло?

— Тротил. Им магглы взрывают свои дома, мосты и друг друга.

— Магглы хотят убить вас? — Белла яростно сверкает глазами. Истинная валькирия. Вот на такую ему смотреть приятнее. — Они как-то прознали о нашем мире?

— Нет, Белла, это не магглы. Это кое-кто из волшебников хотел расправиться со мной с помощью маггловского оружия. Рассчитывая на то, что я не догадаюсь и не смогу защититься.

— Ублюдки! — с чувством выплевывает Белла. — И кто же это, мой лорд? Дамблдор?!

— Нет. Его люди. А сам он, насколько мне известно, даже не в курсе.

— Как же не в курсе?! — черные брови воительницы сходятся к переносице, но тут же она осекается, будто ухватившись за новую мысль. — Хотя... возможно... Да, вряд ли он способен на такую глупость! Покушаться на волшебника, используя жалкие уловки магглов...

— Не такая уж это и глупость, — усмехается Волдеморт, — плоть волшебника практически не отличима от маггловской, и осколки металла точно так же прошивают ее насквозь. Поэтому, если рядом взрывается такое "мыло", особенно замурованное в железном корпусе, единственный шанс на спасение — бронечары.

— Протего? — Белла бледнеет, но в ее эмоциональной ауре ни тени страха, только возмущение и ярость.

— Да, но не обычное. Протего Механика... А еще лучше Скутум⁽¹⁾. Скутум Тоталус. Антонин не показывал его на тренировках?

— Нет.

— Это упущение. Так ему и передай. Пусть включит механические бронечары в обязательные упражнения, причем на скорость... — Волдеморт задумывается. Если взрыв произойдет в непосредственной близости, то с защитными чарами никак не успеть. Значит, надо подумать над диагностическими, чтобы в случае чего обнаружить заранее. Но это позже, а сейчас он замечает выжидающий взгляд Беллы и осознает, что только что произнесенные ею слова были вопросом. Еще секунда уходит на то, чтобы восстановить суть. — Увы, вынужден тебя огорчить. У магглов есть бомбы, с которыми по разрушительной мощи не сравнится никакая Бомбарда, а их преимущество перед Авадой — в массовости воздействия. Но у меня есть для тебя и хорошая новость: практически от любого их оружия мы гипотетически способны себя защитить. Причем, в отличие от самих магглов, нам для этого не нужно бежать в укрытие. Однако сложность состоит в том, чтобы успеть среагировать, а для этого об угрозе необходимо узнать заранее. — "И это лишний раз доказывает, что идиотский Статут был чьей-то крайне плохой идеей..."

Белла снова обескуражена, и следующий вопрос уже светится в карих глазах, но тут появляется их ищейка.

— Тирли нашел коробку.

* * *

После проверки длинным носом домового эльфа вся почта Темного лорда перемещается в его кабинет, кроме коробки с бомбой, которая остается в импровизированном хранилище. Технически ничто не мешает вынести ее во двор и утилизировать с безопасного расстояния, но изначально в ней высылалась книга — неизвестная в мире магглов рукопись Парменида о магии пространства, времени и судьбы. Сохранились ли ее копии, неизвестно. Потомки знаменитого мага древности запросили за семейную реликвию высокую цену, и Волдеморт заплатил, поскольку рассчитывал найти в древнем тексте разгадку своих странных, навязчивых сновидений или хотя бы намек. И бездарно уничтожить книгу он просто не может. Это стало бы не только непростительным вандализмом, но и личным фиаско. Если же злоумышленники, закладывая взрывчатку, изъяли книгу, он заставит их вернуть украденное. И нет, нарушением обещания, которое он дал Лили, это не будет...

— Позвольте спросить, мой лорд? — Белла следует за ним тенью.

— О чем? — очнувшись, он нахмуривается, но скорее сосредоточенно, чем гневно.

— Как вы узнали, что в одной из посылок лежит эта маггловская дрянь?

— Меня... предупредили, — взвешивая слова, отвечает он. — Ты же не собираешься спрашивать, кто мой осведомитель?

Конечно, она собиралась, но предупреждение считывает мгновенно и трясет головой.

— Вот и хорошо, — он благосклонно кивает, — а теперь оставь меня. Мне нужно работать.

— Да, мой господин, как скажете.

За Беллой закрывается дверь, и эфемерный след сожаления, вновь разбуженного ее чрезмерной самоуничижительной покорностью, стирается воспоминанием о недавних событиях в доме Макнейра. Знать о Лили Пожирателям пока не время, а значит, нужно было позаботиться о том, чтобы ни Уолден, ни его помощник из молодого состава не смогли вспомнить ее лица и имени. Однако разговор пошел не по плану.

Да, молодым составом придется заняться лично. Может быть, даже избавиться от некоторых, подобных этому... Скэбби. Подонок получил свое и наскулился вдоволь, пока ползал по полу, размазывая собственные слезы и сопли. А ведь Волдеморт всего лишь окружил его разум видением — правда, весьма качественным, правдоподобным видением — в котором продемонстрировал, что случится с тем, кто позволит хоть раз нечто подобное утреннему бесчинству. Грязное животное.

Волдеморт до скрипа сжимает зубы и испепеляет ворох пергаментов с черновыми формулами и расчетами. Если такое поведение считается нормой в рядах Пожирателей, то неудивительно, почему все сложнее находить союзников. Он и сам никогда не поддержал бы организацию, в которой состоят любители пошло домогаться женщин. И, конечно, в его планы никогда не входило такую возглавить.

И ведь Лили еще сразу же объявила, что пришла лично к Темному лорду. Но мерзавца даже это не остановило. И неизвестно, чем бы все закончилось, поведи она себя менее решительно и разумно. В памяти всплывает сцена с молниеносным Ступефаем от разъяренной зеленоглазой фурии, и злость уступает место глубокому удовлетворению. Оно даже трогает губы улыбкой, но длится всего мгновение. Лили, можно сказать, спасла сучонка тем заклинанием. Сумей он коснуться ее хоть пальцем, и до вечера точно бы не дожил. В урну отправляется еще одна горстка пепла.

Уолден, правда, едва не божился, что ничего "сурьезного" никогда бы не допустил, а лезть в более глубокие слои памяти обделавшегося молодчика Волдеморт не стал. Мерзко. Дел без того хватает. Да и чести с того довольно. Проверку можно возложить и на Антонина с Краучем. Первый будет для устрашения, а второй прилично владеет легилименцией. И проверять будут не одного, а всех новобранцев... Но Барти в одиночку с таким объемом не справится, придется подключать Беллу. Только вначале надо решить, что делать, если факты насилия будут выявлены. В расход провинившихся или ограничиться чувствительным внушением на сей раз, но объявить, что впредь наказанием будет смерть?.. Наверное, второй вариант предпочтительнее. Или первый. Еще специфику случаев, пожалуй, стоит учитывать. И их количество.

"Черт! — Голова кругом. — И куда, спрашивается, смотрел Долохов?!" — Самого наградить Круциатусом за такую работу с кадрами!.. Впрочем, этот случай еще может оказаться исключением, а не правилом. Горячность же — плохой советчик. Когда проблемы идут валом, худшее, что можно сделать — это метаться от одной к другой. Разумнее решать их поочередно. И следующая в перечне уже у двери.

— Мой лорд! — Проблема не в Белле, а в тех, о ком она спешит доложить. — Пришли Регулус и Вальбурга Блэк. Тетя спрашивает, могут ли они войти к вам вдвоем.

— Пусть заходят, — холодно отвечает он и откидывается на спинку кресла. Под пристальным взглядом Темного лорда многие горбятся и мнутся на одном месте, боясь без разрешения двинуться дальше. Но только не Вальбурга. Даже сейчас. Затянутая в глухое черное платье, она гордо вскидывает голову и стремительно пересекает комнату с закостенело прямой спиной. Последнее с юных лет служит главным признаком ее нервного напряжения. Сын старается не посрамить мать. Он не сутулится, но поднять взгляд решается только в конце пути. Однако, что таится за этим взглядом, Волдеморту еще предстоит понять.

— Здравствуй... Том, — переступать через фамильную гордость и называть его лордом Вальбурга не стала, но колебания были. И он не скрывает жесткой усмешки. Тем временем, сжимая холеными тонкими пальцами ридикюль, степенная аристократка склоняет голову. — Благодарю, что разрешил мне присутствовать при вашем разговоре.

Им обоим известно, что надави он сейчас, и обстоятельства вынудили бы ее уступить и в имени. Однако ему выгоднее пощадить остатки блэковского самолюбия. И это они тоже понимают одинаково хорошо. "Я знаю, что ты видишь меня насквозь, потому что и я тебя вижу," — курса, наверное, с четвертого и до окончания школы это было их излюбленной негласной игрой. Впрочем, истинных тайн друг друга они не знали ни тогда, ни теперь.

— Здравствуй, Вэл. Присядь, — взмахом руки он подает ей кресло и только потом поворачивает голову, чтобы внимательно осмотреть изменника. Заботы матери не прошли даром — на живой труп он уже не похож. — Ты тоже можешь сесть.

Заметно подрагивающей рукой Регулус отодвигает стул и напряженно садится. Отросшие волосы наполовину скрывают лицо. Очевидно, ему неловко и стыдно, только вот от чего?

— Итак, Регулус, — негромко говорит Волдеморт, — ты поклялся мне в верности. Но не прошло с того дня и года — ты меня предал.

Мальчишка скованно приподнимает плечи.

— Я готов понести любое наказание, но прежде, если возможно, — проговаривает он с трудом, — хотел бы искупить вину. — Обычно об искуплении умоляют с гораздо большим энтузиазмом.

— Прежде, — отзеркаливает Волдеморт, — я хотел бы узнать о твоих мотивах.

Под складками широкой мантии судорожно вздымается тощая грудная клетка.

— Я не мог больше служить тому, кто забавлялся страданиями беззащитного эльфа, — без бравады, тихо, почти полушепотом, но абсолютно отчетливо выдает Блэк.

— Регулус! — вскрикивает Вальбурга.

— Довольно, — с недоброй улыбкой останавливает Волдеморт, не отрывая взгляда от сверкающих негодованием глаз ее сына, — у тебя было достаточно времени, чтобы упрекать, увещевать и воспитывать, Вэл. А теперь дай своему сыну высказаться.

"Пожалуйста!.." — не срывается с ее побелевших губ, но доносится по ментальной зыби.

— Мне говорили, что вы упивающийся властью монстр, зацикленный лишь на себе, но я не хотел верить, — голос юнца дрожит, но полон решимости. — Не хотел и не верил, внимая лишь вашим речам, пока не увидел сам. Тогда же я понял еще одну вещь про вас... про то, что вы сделали! Но никто об этом больше не знает, — он с усилием сглатывает. — Я признаю, что осознанно предал вас, и знаю, что скоро умру. Об одном прошу, позвольте мне сделать что-нибудь в уплату, чтоб вы не тронули мать. Она всегда всецело была на вашей стороне...

— Рег, — с отчаянием роняет Вальбурга.

Волдеморт резко подается к предателю через стол и тоже переходит на громкий свистящий шепот:

— Напрасно стараешься! Хоть я и монстр, не в моих правилах мстить детям за родителей, а родителям — за детей. И с чего ты взял, — он не отказывает себе в зловещей ухмылке, — что умрешь ско-ро? — шумно выдыхая, он медленно отклоняется назад, вновь откидывается на спинку кресла, наслаждаясь зрелищем. Лоб предателя покрывает испарина, а тело сотрясает дрожь. Вальбургу Волдеморт тоже из внимания не выпускает. В случае чего, схватка с ней простой не будет, но пока она еще борется с собственными демонами. А те решают: то ли ей броситься на защиту сына, то ли... Нет, хоть слово Блэка для Вальбурги и не пустой звук, но вычеркнуть Регулуса из своей жизни она не готова. Она и старшего-то смогла выжечь лишь с гобелена, но не из сердца. Она просто надеется на милость, понимая, что в поединке ей не победить, а значит и защитить сына таким путем не выйдет. Отдать его на растерзание она не готова, а вот на перевоспитание — вполне. И Волдеморт посылает ей едва уловимый ментальный сигнал, что в том и есть его цель.

Регулус между тем дергано кивает:

— Спасибо.

И Волдеморт смеется:

— Благодаришь, даже не зная, что тебя ждет?!

Мальчишка наконец обмякает.

— Что еще вам от меня нужно? — поднимает он безучастный взгляд.

О, Темный лорд мог бы наполнить эти глаза чувством! Но ярость, бушующая в нем самом, в кои-то веки не красного, а бледно-голубого оттенка. Такая не туманит разум — обостряет его. И с полной ясностью он сейчас понимает, что хоть и ошибся, приняв волчонка за ручного щенка, — обманулся преданным взглядом и лоснящейся кудрявой шерсткой, — но убежденный идейный боец стоит дюжины слепых подхалимов без принципов, и сидящий перед ним экземпляр утерян пока что не безвозвратно.

— Мне нужны ответы на ряд вопросов, — жестко чеканит лорд, и согласия не испрашивает. — Первое, — из верхнего ящика вылетает возвращенный Вальбургой медальон Салазара, повисает у него на пальцах, — как ты достал его и что после этого сделал?

Регулус растерянно моргает.

— Выпил яд из чаши. Вытащил медальон. Отдал Кричеру, чтобы уничтожил, но он не смог.

— Ничего больше?

— Нет.

Волдеморт на слово даже не собирался верить. Он врывается в сознание и препарирует нужное воспоминание посекундно.

Мальчишка не врет. Кричер тоже не стал бы врать Вальбурге, а та не склонна рисковать без веской причины. Да и повреждений на плотно сомкнутых створках нет. Однако резервуар однозначно и абсолютно пуст. Волдеморт сжимает его в кулаке и на мгновение опускает веки.

"Нужно, чтоб Белла принесла чашу..."

Сердце в груди мерно отсчитывает удары. Он отчего-то почти уверен: с чашей будет то же самое. И эта проблема уж точно важнее мальчишки Блэка, но все-таки с ним надо закончить.

— Второе, — Волдеморт открывает глаза и медленно вдыхает, — с чего ты взял, что я забавлялся?

— Вы смеялись, — с удивлением говорит Блэк и выглядит сбитым с толку.

Волдеморт хмыкает и поворачивается к Вальбурге:

— Помнится, ты сокрушалась, что потраченная молью ветошь отправила твоего сына не на тот факультет? Сдается мне, ты была тогда права насчет шляпы, но только ошиблась та с другим твоим сыном.

Глаза Вэл вспыхивают гневом, но эту оплеуху ей придется стерпеть. А Волдеморт снова обращается к Регулусу:

— Странно не то, что ты не сумел отличить торжество от забавы. Странно то, что я, оказывается, производил на тебя впечатление человека, готового тратить время на столь мелкие и пустые развлечения. Но гораздо хуже другое: ты говорил, что был верен мне и доверял моему слову, однако хватило одной непонятой тобой сцены, чтобы перечеркнуть и твою верность, и твою веру. Я был лучшего о тебе мнения, Регулус. Однако ты не умрешь, пока не принесешь пользу делу, которому присягнул. Поэтому сегодня ты не вернешься в Блэк-мэнор. Останешься здесь. Надеюсь, у тебя нет возражений, Вальби?

— Ты в своем праве, Том, — отзывается она глухо и поднимается с кресла. Сына она одаривает укоризненным строгим взором и, не прощаясь, идет к двери.

Волдеморт провожает ее глазами. Он уже знает, что поручит младшему отпрыску семейства Блэк, но скажет об этом немного позже.

1) Лат. scutum — щит

Вернуться к тексту

В звенящей тишине подземелья слышно, как шуршат тяжелые складки мантии. А одинокий Люмос теснит плотную, вязкую темноту только вокруг себя — на ярд, не более. Но этого достаточно.

Тускло поблескивают выложенные на гранитной полке старинные золотые вещи: медальон на длинной цепочке, двуручная чаша и перстень с грубым темно-серым камнем. На первый взгляд камень похож на те, что валяются на дорогах, даром что огранен. А безыскусно выцарапанный треугольник с вписанной окружностью только ухудшает первое впечатление. Обманывает. Вот и Том Риддл много лет назад обманулся, раздосадованный и обозленный разговором с родственничками. Не заметил проступающих лишь под внимательным взглядом прожилок, змеящихся из вершин треугольника к центру. И эфемерного мерцания в глубине похожего на туннель круга не разглядел. Далеко не сразу сообразил, что за реликвию нашел тогда в грязной хибаре Гонтов. Иначе вряд ли рискнул бы использовать ее так же, как до того — простую бумажную тетрадь.

Черная обложка первого крестража слегка обтрепалась. Но в остальном он оказался ничем не хуже других, равно как и легендарный воскрешающий камень — не лучше. Все эти предметы когда-то безропотно стали сосудами для обрывков души Темного лорда, и все они сейчас пусты. Как такое могло случиться? Он не имеет ни малейшего представления.

Среди некогда особо ценных артефактов не хватает диадемы. Не иначе как внезапный приступ сентиментальности сподвиг Волдеморта оставить запертую в реликвии Ровены частицу самого себя в Хогвартсе — месте, пусть ненадолго, но ставшем для него домом. О том, что охранные чары школы подвластны лишь воле директора, он в тот момент самонадеянно не подумал. Что ж, результат закономерен: последний крестраж теперь вне досягаемости. Есть, конечно, Снейп, но тот и так уже слишком многое знает.

С другой стороны, нет ни одной причины думать, что диадема все еще остается якорем. А раз так, пусть себе лежит в Выручай-комнате. По крайней мере пока.

Интересно, печальная Серая Дама уже заметила произошедшие с наследием ее матери перемены? Помнится, она сильно огорчилась тому, что ее якобы обманули и осквернили фамильную ценность. Рвала и метала, насколько это доступно призраку. Том лишь посмеялся ей в лицо. Но в глубине души, стыдно признаться и смешно сказать, он тогда тоже испытал обиду. Сейчас ситуация видится ему немного иначе, и он, кажется, лучше понимает Елену. Ни о каком раскаянии речи нет, но при случае он, возможно, попробует восстановить приятельские отношения с ней.

По взмаху палочки в стене появляется ниша, и полка с бывшими крестражами скрывается внутри.

Волдеморт заклинанием запирает дверь и идет по темному коридору к залитой пыльным светом лестнице, а дробное эхо шагов аккомпанирует холодному ходу мыслей. Самое скверное из предположений связано с Дамблдором. Если старый лис в самом деле одним махом сумел уничтожить главные свидетельства мастерства и силы Волдеморта, то никакой тот, выходит, не Темный лорд, а по-прежнему всего лишь мальчишка Том, которого светлоликий профессор снисходительно щелкнул по носу. И ведь, что хуже всего, черная магия никогда не значилась в списке интересов прославленного победителя темных сил. Напротив, Дамблдор при каждом удобном случае выказывал к ней неприязнь и всячески сторонился. Напоказ.

Волдеморт останавливается, глядя себе под ноги, у первой ступени. Пустая болтовня — это не обет и не клятва. Никаких препятствий к овладению темными знаниями и силой у святоши от мира магов никогда не было. Однако, — до хруста в пальцах сжимая лестничные перила, Волдеморт медленно идет наверх, — орденцы ведут себя так же, как и всегда. Да, бородатый мудрец с колокольчиками мог наслаждаться победой и в одиночестве, не разделяя ее с адептами, особенно если далась она ему ценой запретных практик. Но все-таки эта версия лишь одна из возможных. И ни одного факта, который бы послужил хоть косвенным ее подтверждением, нет. И поэтому лучше выдохнуть.

Жаль, что и у других версий фактических подтверждений ровно столько же.

Легче всего Волдеморту было бы принять факт собственной ошибки. Однако ритуал он проводил в точном соответствии с описанием Оула Буллока⁽¹⁾, не говоря уже о том, что любые неточности при темно-магическом волховании обычно дают о себе знать сразу и, как правило, крайне болезненным для невежественного мага образом.

Может быть, проблема не в процедуре, а в количестве? Что, если не зря чернокнижники с редким единодушием писали о рисках изготовления нескольких крестражей? Все боялись последствий для жизни и здоровья — эти риски Волдеморт просчитывал. Но что если крестражи дестабилизировали друг друга, причем эффект накапливался постепенно и в конечном итоге привел к самоуничтожению? Над этим вопросом стоит подумать. Версия сомнительная, но если вдруг окажется верной, то список изобретений Темного лорда пополнится простым и безопасным способом избавления от крестражей, на случай, если их создателю надоест вечная жизнь, а страшного и ужасного раскаяния не случится. Мимолетной прохладой обдает мысль о том, что дестабилизирующий фактор мог коснуться и самой души — не только обрывков. Но нет. Изменения в себе он действительно замечает, но они, без сомнений, к лучшему: мысли стали более ясными, настроение — ровным, и с магическими способностями полный порядок. С последними, впрочем, проблем и не было. Но над вопросом о потенциально негативном влиянии крестражей на интеллект и способность к самоконтролю он тоже еще подумает.

Лестница заканчивается. Воздуха становится больше. Есть и третья гипотеза: действие сторонних сил. Волдеморту попадались книги, в которых говорилось о возмущениях планетарных магических токов, приводящих к аномальным проявлениям волшебства. Но чтобы такая аномалия затронула крестражи, находившиеся в разных местах с далеко не одинаковым магическим фоном, но при этом не проявила себя больше никак?.. Крайне маловероятно и совершенно необъяснимо.

Наверху он минует небольшой коридор и выходит в просторную залу. Южная стена ее прорезана рядом высоких стрельчатых окон, и света здесь предостаточно. Но явно не хватает хоть какой-нибудь мебели и хозяйской руки. Пол, оконные рамы и даже стены покрывает слой пыли. Только золотой дождь на защищенной чарами картине — единственном украшении дома — ярко бликует под косыми лучами солнца.

Шедевр маггловской живописи. Первое приобретение Темного лорда для первого собственного жилья. Повод для иронии. Но желания иронизировать нет.

Он подходит к висящей на широкой стене картине, и время, отмеряемое гулкими ударами сердца, привычно замедляет бег. Совсем другая. И вместе с тем неуловимо похожая: прекрасная до сладкой боли в груди и шевеления волосков на коже. Даная-Лили. Волдеморт протягивает руку и осторожно касается нарисованного плеча.

В первый раз он увидел эту картину в юности. По поручению Горбина искал на выставке случайно оказавшееся в руках магглов зачарованное полотно, но поразился тому, насколько глубокими и живыми могут быть неподвижные с виду картины. В тот день он счел наблюдение бесполезным, но тем не менее впоследствии еще не раз посещал художественные музеи, влекомый загадочной магией немагического искусства.

Климтовскую "Данаю", породившую в его душе какие-то смутно-тревожные переживания, Волдеморт постарался побыстрее забыть и практически преуспел в этом. Однако образ всплыл в памяти, стоило ему впервые войти в главный зал собственного спонтанно купленного у разорившихся магглов-аристократов дома. Когда-то этот небольшой замок принадлежал его предкам, но в последствии был продан и перепродан. Последние два века, на протяжении которых деградирующие с каждым новым поколением Гонты ютились в жалкой, вросшей в землю лачуге, их фамильный дом пустовал. Но теперь он вернулся к законному наследнику.

Волдеморт давно не придавал значения местам, где доводилось останавливаться. Это были временные пристанища, и неважно, кому формально принадлежали, главное, чтобы истинным властителем над всем и всеми вокруг оставался он сам. Но, как ни странно, и для него это оказалось приятным — войти в свой собственный дом.

От широкой стены в парадной зале веяло постоянством и... пустотой. Ее еще только предстояло сделать своей по-настоящему. Увесистого багажа из портретов предков под рукой не нашлось, но память возродила образ, а вместе с ним и сонм волнительно-нежных чувств, которые, как в тот момент выяснилось, обрели имя.

Небольшому расследованию, завершившемуся встречей с частным коллекционером в Вене, на удивление легко нашлось место в плотном графике Темного лорда.

Снисходительно усмехнувшись и качнув головой, Волдеморт отгоняет воспоминания, убирает руки за спину и оборачивается лицом к зале. Большую часть жизни он стремился во всем руководствоваться лишь голосом разума, но с появлением Лили все изменилось. Теперь он не только совершает иррациональные поступки, но и искоренять это в себе не считает нужным. Ведь, как ни странно, от спонтанных решений тоже бывает польза. Тепло и уют дома в Годриковой лощине, затаившиеся при появлении незваного гостя, настигли, овеяли его на выходе, будто вздох облегчения, и пробудили оставленные в далеком детстве мечты. Домашний очаг и прочие глупости. Что ж, он позволил себе совершить глупость и не жалеет об этом. И хорошо, что купил, а не отобрал. Так он сможет привести сюда ее. Когда настанет время.

"Оно настанет", — нашептывает память, вновь и вновь воссоздавая появление Лили в резиденции Темного лорда. И улыбка касается губ, которые еще помнят, с каким трепетом отвечала она на его поцелуй.

Правда, есть проблема.

Став владельцем поместья, Волдеморт быстро понял, что абсолютно не способен самостоятельно в нем обустроиться. До поры он не увидел в том повода для огорчений. Вполне удовлетворившись обретением собственно стен и картиной на одной из них, он мог и дальше квартироваться в доме Лестрейнджей. Однако недавно он собственноручно передал Лили порт-ключ, который при активации перенесет ее в этот зал. Стало быть, настало время Темному лорду озадачиться приведением своего дома в пригодное для жизни состояние. Придется выяснить, откуда в семьях волшебников берутся домовики.

* * *

Дом Лестрейнджей в дни, когда нет собраний, всегда малолюден и тих. Тем лучше по нему разносятся голоса. Особенно голос Беллы. Волдеморт слышит его, спускаясь по лестнице. В первом подземном этаже здесь винный погреб, хранилище редких магических артефактов и библиотечный архив. И множество пустых комнат. В одной из них обустроено рабочее место для проштрафившегося Регулуса Блэка.

С первых же, еще неразборчивых слов, по одним интонациям, становится понятно, что идет жаркий спор. Или, по крайней мере, Белла что-то доказывает кузену. В пылу спора они не слышат приближающихся шагов. Впрочем, звуки скрадывает плотный полотняный ковер, растянутый вдоль всего коридора.

— Как можно быть таким остолопом? Вот как?!

Ответ Регулуса не разобрать. Говорит он вовсе не так громко, как его воинственная сестрица, но, судя по всему, не противоречит ей.

— Но теперь-то до тебя хотя бы дошло, что не мог Кричер там сгинуть? — требовательно, но уже с нотками удовлетворения дожимает Белла. — Ну слава Мерлину, хоть что-то, — заключает она и снова повышает голос: — Смотри, теперь здесь не накосячь! Выполнишь поручение как следует, может быть, заслужишь прощение.

— Не надо, Белла, мы оба знаем: он не оставит меня в живых.

— Какая завидная осведомленность, — распахнув дверь, едко растягивает Волдеморт и жестом показывает Белле, поспешно соскользнувшей со стола, чтобы не суетилась. — А я и не знал, что ты у нас одарён прорицательским даром, Регулус. — Тот растерянно поднимается со своего места. — Напророчишь что-нибудь еще?

— Нет, сэр. Не думаю, что могу быть полезен вам в такой роли. — Смотрит мальчишка все еще исподлобья, но прежней глубоко затаенной гордости в глазах больше нет. Одна только исполненная достоинства обреченность. Где-то это даже трогательно. Но и смешно.

— Проводишь воспитательную работу, Белла? — Волдеморт резко отворачивается от пленника.

Белла с самого начала угадывает иронию в его речи и позволяет себе сдержанную улыбку:

— Да, мой лорд. Мне кажется, он не безнадежен.

— Правда? Что ж, поделишься со мной своими соображениями на сей счет позже. А пока я бы хотел знать, как продвигается дело.

— Да, мой лорд. Маггловские книги по теме я кое-какие нашла в их библиотеках и книжных магазинах. Рег уже начал их изучать. Думаю, пока этого достаточно, но, может быть, вы тоже взглянете? Если этого мало или не то, что нужно, я буду искать еще.

— "Новейшие виды вооружений", "Теория взрывчатых веществ", — подойдя к столу и перекладывая сложенные на нем книги, Волдеморт читает названия, втягивает носом воздух и удовлетворенно кивает. — "Основы саперного дела", "Взрывчатые вещества, составы и технологии обезвреживания"... Этого пока достаточно. И что, всë это у магглов в свободном доступе?

— О нет, мой повелитель, — с удовольствием отзывается Белла, — некоторые из этих книг действительно из магазинов и библиотек для обычных магглов, но большую их часть я нашла в библиотеках на территории их военных частей. Честно говоря, я не ожидала увидеть там то, что увидела, — изменившимся тоном добавляет она в конце.

— Понимаю. — Сокрушительная мощь их оружия и для него когда-то стала крайне неприятным сюрпризом. И с тех пор она только росла. Волдеморт хмурится: — магглы после твоего визита не забьют тревогу?

— Гарантирую, что такого не произойдет: я была предельно осторожна и незаметна.

— Как долго продержатся копии?

— Я использовала бумагу и чернила в качестве основы, поэтому по долговечности они не уступят исходным образцам.

— Похвально. — Наставник доволен своей ученицей, и глаза ее вспыхивают неподдельным счастьем.

— А чем ты порадуешь меня, Регулус?

* * *

Регулус штудирует маггловскую военную литературу. А вместе с ним и Белла, выказавшая к вопросу самый живой интерес. Вместе они ведут записи, систематизируют, представляют отчеты. На смену первоначальному недоумению в их взглядах быстро приходит плохо скрываемый страх, но постепенно его вытесняет взвешенное осознание и понимание масштабов риска.

— Получается, — севшим голосом решается наконец озвучить свой главный вывод Блэк, пока его кузина ограничивается покусыванием нижней губы, — Статут сейчас в большей степени защищает нас, чем их?

— На сегодняшний день я бы не говорил об этом столь однозначно. Магглов больше, их оружие разрушительнее, но и у нас есть свои преимущества. О некоторых из них я уже говорил с Беллой.

Перехватив взгляд, она тут же кивает:

— А я говорила Регу, но... их наука не стоит на месте.

— Верно.

— И поэтому вы решили покорить магглов сейчас, пока еще не поздно? — сквозь сдержанные интонации просачивается если не явное неодобрение, то по крайней мере сомнение.

— Все-таки ты очень превратно истолковывал мои слова, Регулус.

— А я говорила тебе, — шипит Белла и странно дергает рукой, будто собиралась отвесить брательнику подзатыльник, но потом передумала.

— Речь шла только о власти над маг-Британией, — пряча довольную ухмылку, уточняет Волдеморт.

— Но вы всегда называли магглов и магглородок врагами.

— Идеологическими, Регулус. Войны с ними я надеюсь избежать.

— Но изоляция уже привела нас к отставанию... во многом.

— Поэтому полностью изолироваться мы не можем и не должны.

— И, в частности, поэтому мы изучаем их оружие! Чтобы не быть как слепые котята в случае чего?!

— Правильно, Белла.

Ликующая валькирия и озадаченный пуще прежнего наследник славного рода Блэк покидают кабинет Темного лорда, чтобы продолжить начатое.

* * *

Вальбурга является, по-видимому, сразу, как только получает известия о занятиях сына, и всем своим видом напоминает громовещатель.

— Том, как ты мог?! Я тебе доверила сына, а ты заставил его читать какую-то маггловскую гадость? Разве пристало!..

Приходится собрать воедино все свое хладнокровие и методично объяснить разъяренной леди, что ничего такого страшного к ее отпрыску от чтения доверенной маггловской литературы не пристало. А потом и доходчиво обосновать причины и цели данного ему поручения. Тяжело дыша и хмурясь, Вэл выслушивает внимательно. Задает вопросы. Заканчивает разговор она уже в совершенно другом настроении:

— Я была неправа, Том, прости. И вообще повела себя бестактно, врываясь к тебе вот так... Признаю твое право потребовать удовлетворения, но позволь предложить кое-что в качестве извинений? — В качестве ответа она получает разрешающий жест и продолжает: — Пытаясь изучать маггловские изобретения в готовом виде, мы, конечно, уменьшим риски, но все равно вечно будем отставать. Скажи, как называются их науки, которые позволяют им придумывать и создавать все это?

— Хм... Физика и химия, в первую очередь.

— Вот. Вот их должны изучать наши дети. На каникулах, может быть. Да и молодежь тоже. И я готова взять на себя организацию... м-м... такой школы. То есть я имею в виду финансовую сторону и помещения. С тебя преподаватели и ученики. Хотя поговорить с родителями, чтобы понимали, если будет надо, я тоже могу.

Некоторое время Волдеморт молчит, внимательно глядя на одноклассницу, после чего позволяет себе открыто улыбнуться:

— Твои извинения приняты, Вэл. Мне нравится твое предложение. Думаю, в ближайшее время мы вернемся к этому вопросу.

* * *

На общем фоне почти будничным событием становится доклад по поводу обезвреживания заложенной в посылку бомбы.

— Поскольку мы не знаем, какой там взрыватель, и практически не имеем опыта, то лучший способ — заморозить ее. Жидким азотом.

— Материал взрывателя потеряет упругость, взрывчатое вещество станет неактивным, и коробку можно будет безопасно вскрыть.

* * *

Все действо проходит во внутреннем дворе Лестрейндж-мэнора. Добыть азот из воздуха — как говорится, дело техники. С этим отлично справляется Снейп. Манипуляции с посылкой Волдеморт планировал поручить какому-нибудь из домовых эльфов, но вызывается Блэк. Судя по всему, он намерен стоять в этом вопросе на смерть, и Темный лорд уступает. В конце концов, кто он такой, чтобы мешать юному романтику испытывать судьбу на прочность.

К счастью, обходится без жертв.

Чтобы не отморозить руки, Регулус орудует большими металлическими щипцами и ломом с обмотанными тряпьем рукоятками: не очень ловко, но дело движется.

Коробка вскрыта. И кроме бомбы в ней ничего нет.

То, что организаторам неудавшегося покушения хватило ума поберечь ценнейшую книгу, делает им честь. Но, с другой стороны, к числу их подвигов добавляется кража. Оставлять этот факт без внимания Волдеморт не намерен.

Однако всему свое время.

* * *

Больной вопрос — финансы. Организация, говорящая о справедливости, морали и к тому же пересмотревшая свое отношение к магглорожденным, не может заниматься откровенными грабежами. И Малфой на каждом собрании ноет о том, что добровольно спонсирующие их общую военно-политическую борьбу семьи вот-вот разорятся. Он преувеличивает, конечно, но и правда в его словах есть. Темный лорд доводит до ближнего круга очередную задачу.

— Нам нужны новые источники доходов. Подойдут даже не вполне законные, но только не явный криминал и не мошенничество. Люди в массе своей не должны считать нас врагами.

— У магглов отбирать тоже нельзя? — обиженно уточняет Крэбб.

— Тоже.

Расходится Круг понуро.

Однако уже на следующем собрании обстановку разряжает Снейп. Немного подрагивающими от волнения руками он передает Волдеморту несколько исписанных убористым острым почерком листков и вкратце излагает свое предложение устно.

— Я подумал, мой лорд, что найти возможности для существенного увеличения доходов, ограничиваясь только традиционными для магов ремеслами, крайне проблематично, поскольку все прибыльные сферы уже заняты либо нашими... спонсорами, — в этом месте Волдеморт, не применяя легиллименцию, готов поспорить, что тонкий флер ехидства просочился в интонации говорящего не случайно, — либо кем-то еще. Поэтому моя идея состоит в том, чтобы торговать с магглами тем, что имеет ценность в их мире, но использовать при этом наши преимущества. Я говорю о нефти, мой лорд. Магглы называют ее черным золотом. Как я могу судить по их прессе, это очень прибыльная область...

— И что, сами они ее еще не освоили?

— Освоили, но не полностью.

— Есть месторождения, в том числе в Британии, так называемой сланцевой нефти. Карту я там приложил... Так вот, ее добыча обходится магглам так дорого, что по большому счету теряет смысл. К тому же для них проблема — это ее загрязнение серой. А мы могли бы добывать ее с помощью магии, практически без затрат, особенно если сделать чары стационарными. Примерную формулу я там написал. Она похожа на ту, с помощью которой я сгущал азот из воздуха. Продавать магглам можно и просто нефть, но выгоднее разделять ее на фракции. Это тоже не слишком сложно и можно делать частично с помощью магии. Цены на нефть и продукты первичной переработки я выписал из свежих газет. Они в маггловской валюте, но фунты же можно потом менять на галеоны?..

— У тебя все, Северус? — уточняет Волдеморт и обводит глазами Круг. — Что скажете? Ты, Люциус? — направляет он свой вопрос персонально, одновременно протягивая Малфою листки, полученные от Снейпа.

— Н-ну-у... — вскидывая брови и пробегая глазами по пергаментам протягивает главный финансист организации, — идея интересная и, на мой взгляд, стоит того, чтобы в нее инвестировать. Только я хотел бы от себя заметить, что, когда торгуешь с магглами... — Малфой вдруг запинается и бросает быстрый взгляд на лорда. — Обдумывая ваше поручение... я тоже... навел справки. На всякий случай. Чисто теоретически...

— Ни мгновения в тебе не сомневался, — одними губами улыбается лорд и прищуривается: — Так что там нужно иметь в виду, торгуя с магглами?

Люциус делает глубокий вдох и осторожно продолжает:

— С ними можно вести торговлю и не раскрывая происхождение товара, но тогда цену они будут давать в разы меньше. Поэтому было бы выгодно легализовать бизнес. Для этого нам потребуется купить у них участок с месторождением и построить на нем что-то, хотя бы отдаленно напоминающее их заводы.

— Так, кто еще хочет что-нибудь сказать?

— Если можно, мой лорд, — снова заговаривает Снейп, — я бы хотел добавить. Нам нет нужды покупать большой участок. Заклинание, конечно, еще нужно перепроверить, но задумано оно так, чтобы чары, наложенные в одном месте, собирали нефть с большого объема. Причем это не будет заметно со стороны, потому что речь о недрах.

— То есть "черное золото" будет утекать из-под ног магглов, а они этого не заметят? — насмешливо переспрашивает Якси и, получив утвердительный ответ, весело заключает: — Мне нравится!

— И ни малейшей возможности уличить нас в противозаконных действиях... Да и противозаконных ли? Ведь нефть сама... перетечет, — с усмешкой добавляет лорд. — Неплохо. Кстати, Малфой, дай-ка карту. Так и есть. Корбан, у меня для тебя отличная новость! Одно из помеченных Северусом месторождений находится в Норфолке. Твое поместье как раз на нем. Скажи честно, ты ведь не против пожертвовать свое "черное золото" на общее дело?

— Н-нет, — потерю веселости Яксли пытается заменить бодростью: — Конечно, не против, мой лорд!

— Спасибо, мой искренний друг. У кого еще будут замечания, предложения, вопросы?

— А что мы ответим, если нас станут спрашивать, как нам удается добывать с тех участков нефть, чтобы это было выгодно? — размеренно интересуется Руквуд.

— А это, — тут же находится с ответом Малфой, — будет наша ком-мер-ческая тайна, — слова он будто смакует и выглядит, как облизнувшийся лис. Поясняет: — Маггловское, между прочим, изобретение.

— Говорил же, нам есть чему у них поучиться, — изучая предложенную Снейпом формулу заклинания, хмыкает Волдеморт и замечает внезапную тишину. Пожиратели молча переглядываются друг с другом, и только старший Лестрейндж быстро и почти беззвучно что-то говорит Руквуду.

— Что-то не так, Родерикус?

— Да, мой лорд. Я только что заметил Августусу, что прежде мы слушали вас... внимательно, но не в должной мере. Недопустимо повторять подобные ошибки впредь.

— Полностью согласен, — кивает Руквуд.

— Отрадно, что вы сами это поняли, — благосклонно подытоживает Волдеморт. — Снейп, Малфой — вы ответственные за воплощение идеи с нефтью. У вас неделя на разработку детального плана.

* * *

Медленно, со скрипом деятельность Пожирателей смерти совершает поворот в нужную сторону. Волдеморт все чаще задумывается о том, что прежнее название — Вальпургиевы рыцари — было лучше. Но ему пока не до таких мелочей.

Долохов и Крауч ежедневно докладывают о результатах проверки членов организации на аморальность. Случаи разбираются. Некоторые получают заслуженное наказание, и Темный лорд нередко чувствует лопатками полные ненависти взгляды. Но страх сильнее. К тому же особо отличившиеся подонки, как правило, слабы и разрознены, а значит, их можно не опасаться. Зыркнуть исподтишка, да еще, покрываясь липким потом, пожаловаться друг другу — вот и все, на что этим отбросам достанет храбрости. Между тем, как расходный материал для патрулирования улиц и раздергивания ресурсов орденцев они сгодятся.

Волдеморт бы свел противостояние к минимуму, во всяком случае, пока не определился с новой тактикой, но любое снижение активности с их стороны воодушевляет противника. Поэтому Пожиратели по-прежнему совершают рейды и отражают атаки. Основная ответственность по организации боевиков теперь лежит на Лестрейнджах. К счастью, они прилично справляются. Причем, Белла, существенно помогая кузену, успевает отмечаться и здесь: прирожденная воительница. И тем не менее, совсем без участия лорда тут не обходится. С ним периодически консультируются, изредка призывают на помощь в стычках. Скучать не приходится.

Однако он выкраивает время, чтобы пообщаться с Нарциссой Малфой. Она отличная хозяйка, о чем однозначно свидетельствует состояние Малфой-мэнора, не болтлива и, в отличие от старшей сестры, никаких вредных иллюзий в направлении Темного лорда не испытывает. Вывод очевиден: лучше нее советчика по вопросам организации быта ему не найти.

В первые минуты настороженная и будто закованная в броню Нарцисса, вникнув в суть просьбы, от облегчения даже всплескивает руками и, не тратя времени даром, выдает исчерпывающую информацию по всем заданным ей вопросам. Так что через пару дней в доме Темного лорда уже хлопочет расторопная и толковая домовушка.

В остальном дневная суета не оставляет времени на мысли о личном. Зато перед сном, когда разум начинает затягиваться туманом, в грезы Темного лорда неизменно входит Лили. В первое время после минувшей встречи он не сомневается, что совсем скоро увидится с нею вновь. Ведь ее же влечет к нему, и ошибки в том быть не может. Но проходят недели, Лили не спешит пользоваться порталом и уверенность тает, растекаясь привкусом горечи на губах.

А ночами Волдеморту раз за разом снятся странные сны.

* * *

Свет луны струился в окна и серебристыми бликами отражался от резной рамы и от гладкой поверхности волшебного зеркала. Он не грел, и Том зябко поеживался в своей фланелевой детской пижаме. Но возвращаться в постель не хотелось. Темная гладь манила сладостью сбывшихся грез. Там, в зазеркалье, было возможно все.

Иногда из его темных глубин приходила женщина. Тоненькая, рыжеволосая. Почему-то всегда рыжеволосая, хотя у Меропы Гонт оттенок волос был совсем другим — пепельным. Впрочем, как звали его мать и как она выглядела, Том узнает только через несколько лет. А тогда, на первом курсе, впервые наткнувшись на Еиналеж в заброшенном школьном классе, он был уверен, что являвшаяся в зеркале смутно знакомая незнакомка и есть его умершая в родах мать. Он пытался разглядеть черты ее лица и не мог, они расплывались, как в знойном мареве. И все-таки рядом с ней ему было хорошо, хоть и щипало в носу немного. Пройдет несколько месяцев, и он поймет, что все обман, напрасные надежды, и запретит себе ходить к зеркалу.

Почему же он вновь стоит там и прикипает взглядом к ее лицу. Он ведь давно ничего от нее не ждет. Но происходит странное — пелена спадает и проступает ласковая встревоженная улыбка, грустно смотрят глаза, цвета болотной заводи. Это не Меропа. Это... Лили?..

Сбитый с толку Том в смятении переводит взгляд на свое отражение. Неуверенно переминается с ноги на ногу щуплый мальчишка с густыми волосами цвета воронова крыла. Он в круглых очках, а за все те же — ее — глаза. Детские губы шевелятся и высокий голос взмывает к высоким сводам:

— Все говорят, что Волдеморт хотел убить меня, но убил только вас с папой, а я...

Волдеморт в ужасе отшатывается от мальчика и не слышит того, что тот говорит дальше, только видит, как сквозняк шевелит на его макушке вихры.

* * *

Он подскакивает в своей постели и несколько мгновений еще видит эту взлохмаченную макушку, а в ушах звенит роковое "убил".

"Хотел убить меня, но убил вас..."

Виски сдавливает ледяным обручем.

"Мордред, какого дьявола?!"

Он же отказался от тех планов — его кошмар никак не должен стать явью. И все-таки...

Он безошибочно не глядя находит на тумбе палочку, но пальцы дрожат. Темпус выжигает на пологе темноты неровные 1:57. Волдеморт с усилием выравнивает дыхание и рывком сбрасывает с себя одеяло. Заснуть у него все равно не получится.

Пусть его странные — будто видения из другой жизни — сны в последнее время утратили явное сходство с ясновидением, двух эпизодов более чем достаточно, чтобы принимать их всерьез.

Он подвешивает над широким рабочим столом желтоватый Люмос, притягивает с разных полок несколько потертых временем книг и погружается в расчеты. Когда за окнами небо становится серым, а по стол оказывается засыпан исписанными и исчерканными пергаментами, нужная формула наконец готова. И модифицированное заклинание Непреложного обета тремя мерцающими кольцами обвивает запястье Темного лорда.

1) Автор книги "Тайны наитемнейшего искусства", в которой подробно описан процесс создания крестража

Вернуться к тексту

Погруженный в темноту зал, теплые желтоватые отсветы на лицах, похрустывания попкорна и редкие шепотки — неотъемлемые составляющие киносеанса, обволакивающие и отгораживающие от внешнего мира.

Пока на экране мускулистый главный герой вколачивает головой в камень очередного врага, настоящей войны, о которой почти никто из присутствующих ни сном ни духом, будто и нет. Но, к несчастью, смертельное противостояние одних британских волшебников с другими не вымысел и не киношная постановка. Это реальность, о которой Лили не хочется сейчас думать, ведь они с Джеймсом пришли развеяться.

Пожалуй, не слишком удачный выбрали фильм.

Хотя какой там выбор — случайность.

* * *

Спасаясь бегством из резиденции Волдеморта, ошеломленная его — а еще больше своим — поступком, Лили случайно выбрала местом для аппарации задворки Министерства магии. Побоялась перемещаться прямо к дому сестры и представила первое, что пришло в голову. Чтобы прийти в себя, решила немного погулять по Лондону и совершенно случайно наткнулась взглядом на афишу кинотеатра: "Конан-варвар".

— Говорят, хороший фильм... — Обрывок чужого разговора, выхваченный ее рассеянным слухом из городского шума, незаметно приклеился к памяти, чтобы в нужный момент стать вынужденным дополнением к заведомой лжи.

* * *

— И как это понимать?! — Хоть ссоры с Джеймсом и стали почти нормой в последнее время, настолько взбешенным Лили его до того дня не видела. — Мне ты, значит, говоришь, что идешь поболтать с сестрой, а сама?! Я был у Дурслей, — брызгая слюной, орал муж, — тебя там не было! Не хочешь рассказать, где была? — В какой-то момент даже показалось, что он способен ее ударить.

На глаза навернулись слезы. Чувство вины за едва не случившуюся измену когтями сжимало сердце и царапало горло, лишая способности давать отпор. Только непредсказуемость последствий удержала Лили от того, чтобы признаться мужу во всем сразу.

— Я гуляла, — пожала она плечами, радуясь тому, что, снимая обувь, можно отвести глаза. — Туни ведь сказала тебе уже.

— Конечно, сказала, — с ядовитой гримасой подтвердил Джеймс. — Но я обошел весь этот гребаный Литл Уингинг вдоль и поперек — тебя нигде не было.

— Да, я была в Лондоне.

— В Ло-ондоне? И какого Мордреда тебе там понадобилось?!

— Сменить обстановку! Погулять! Ты себе можешь позволить посидеть в баре с друзьями? Почему мне нельзя подышать воздухом?

— Потому что это опасно! — приблизившись, прямо ей в лицо прошипел Джеймс и тут же отошел на несколько шагов, взмахнул руками и картинно постучал пальцем себе по лбу. — Неужели ты не понимаешь этого своей головой?!

Лили скрипнула зубами. Желание каяться пропало. Она сдержанно напомнила "придурку", что прекрасно все понимает (на самом деле нет, но уж точно не глупее его) и, на минуточку, тоже владеет магией, включая чары: иллюзии, отвода глаз, аппарации, защиты и даже нападения. А потому почаще включать голову, чтобы не заносило на поворотах, следует из них двоих явно не ей.

— Вот как? Тогда объясни, пожалуйста, что ты, такая умная, столько времени делала в Лондоне? И чем была настолько занята, что даже на Патронус мужа не могла ответить?

— Патронус?

— И не один! Скажешь, не доходили?

— Да... — Лили потерялась в разбегающихся мыслях. Резиденция Волдеморта не пропустила Патронуса. Ожидаемо и логично. Но это не то, что она могла бы озвучить. — Я была в кинотеатре. Там много металлических конструкций, они создают помехи, кажется. Как в подземке... — Мерлин знает, почему она не подумала про метро сразу, но слово уже было сказано.

— В кинотеатре? И какой был фильм? — ехидно поинтересовался Джеймс.

— Конан-варвар, — зло выплюнула Лили и попыталась пройти в гостиную, но Джеймс преградил путь.

— С кем ты там была? — он играл желваками и в то же время болезненно кривился.

"Он чувствует..." — уколола совесть.

— Одна! — с нажимом ответила Лили, несмотря на вновь проснувшееся раскаяние.

— Покажи билет.

— Я его выбросила! Что за допрос, Джеймс?! Пропусти меня!

— Расскажи мне, о чем был фильм.

— О варваре, таком же как ты.

— А подробнее?

— Обойдешься! Берега сначала найди, потерянные...

— Так это я берега потерял? Я?! Ты, значит, бросаешь ребенка! Никого не предупредив, таскаешься хрен знает где! А бер...

— Довольно, Джеймс! — Отец стоял в дверях, из-за его плеча выглядывала расстроенная мама.

"Заглушающее..." — У Лили не было времени, чтобы о нем подумать, а Джеймс, вероятно, не посчитал нужным.

— Я не хотел вмешиваться, но ты переходишь все границы. Мужчине не подобает так разговаривать с женщиной. Моя дочь не знала такого обращения в нашей семье, и тебе я не позволю...

Лили открыла рот, чтобы попросить отца дать им самим разобраться, но Джеймс успел раньше:

— Да что вы говорите?! — Он оскалился в нервозной улыбке. — Не подобает. А ей такое поведение, по-вашему, подобает? Знаете что, мистер Эванс, это вам следовало бы лучше воспитывать свою дочь. — Вскинув брови и подняв подбородок, отец молча слушал, а Джеймс только больше распалялся, не реагируя на попытки Лили его заткнуть: — Хотя о чем я? — рявкнул он, вырывая у нее свою руку. — Это мне следовало послушать мать и не связываться! Говорила она мне, что мезальянс — это всегда проблема. Я не верил...

— Ах, ме-заль-я-а-анс! — забыв про миротворческие намерения, взвилась теперь уже Лили и не заметила, как перешла на крик: — Надо же, какие откровения! Прямо стон души!..

Она бы, наверное, указала ему на дверь, но сверху раздался испуганный возглас Гарри:

— Мама! — он бежал по лестнице на своих пухлых маленьких ножках и, судя по выражению лица, собирался расплакаться. Свидетелем родительских ссор он тоже до того дня не был.

Лили кинулась к сыну и едва успела подхватить прежде, чем он покатился бы кубарем.

— Папа! — разворачиваясь у нее на руках, он протянулся к захлопнувшейся с грохотом входной двери. — Мама, куда папа?

— Погулять, — постаралась она сказать как можно спокойнее и выдавила из себя улыбку. — Все хорошо.

— Папа придет?

— Придет, — выдохнула Лили и прижала сына к себе, целуя в немного влажные волосы на виске. "Куда он денется", — зло подумала она, прикрывая глаза и стискивая зубы.

Шумно выдохнул и отец. Открыв глаза, Лили увидела, как, сокрушенно покачивая головой, он уходит в гостиную, его напряженные плечи и сжатые кулаки. А мама быстро подошла к ней и погладила по спине.

— Я в порядке, мам, — хмурясь, обронила Лили. — Мы просто поругались. Я понимаю, что вам неприятно, прости. И папе не надо было вмешиваться.

— Мама, пойдем тоже гулять, — попросил начавший успокаиваться Гарри.

— Хорошо, сейчас пойдем, — она кивнула, чмокнула маму в щеку и повела Гарри в детскую, чтобы переодеть на прогулку.

Во дворе Гарри еще несколько раз спросил, где папа. Поэтому, когда вечером Джеймс вернулся и, ни с кем больше не разговаривая, принялся играть с сыном, Лили промолчала сама и была благодарна родителям за то, что не стали возобновлять конфликт. Не сговариваясь, все заняли выжидательную позицию.

* * *

Несколько дней Джеймс общался только с Гарри и с миссис Эванс, которая всегда старалась сглаживать все острые углы.

Лили все то время кидало от злости на мужа к чувству вины, от обжигающего стыда к едва сдерживаемому истерическому смеху. Целоваться с Волдемортом — уму не постижимо! Такое и во сне не могло присниться, однако ж случилось наяву: металлический диск на цепочке с выпуклым ромбиком посередине служил неопровержимым тому доказательством.

"Захочешь навестить меня просто так, без особой необходимости, буду рад".

"Не дождетесь, ваше Темнейшество!" — отвечала она в своих мыслях и отворачивалась, чтобы никто не заметил ее странную шальную улыбку. А через мгновение ей уже хотелось зябко обхватить собственные плечи и потереть их, стряхивая невидимые морозные иголочки страха. Не слишком ли беспечно она отнеслась к признанию, что интересна ему как женщина? Оно ей — не врать же самой себе — льстило, но и пугало одновременно.

В последнюю встречу Волдеморт был галантен, но в памяти, теперь полностью свободной от пелены забвения, нашлись и гораздо менее приятные сцены. Что, если все его благородство по отношению к ней — только игра, которая однажды ему надоест? С другой стороны, однажды он уже был взбешен отказом, но лишь попытался обнять ее против воли и сразу же отпустил. При следующей встрече — вовсе интереса не выказал. Что же касалось последнего раза, так она сама позволила себя поцеловать.

И что только на нее нашло тогда? Ясно одно: не чары. Она хорошо помнила еще со школы следствие из закона магического равновесия Милтона: любовная магия, зелье то или чары, по завершении действия неизбежно дает откат — отвращение. Но дни сменяли друг друга, а Лили ничего такого не чувствовала. Напротив, забывшись, отпустив тревогу, раскаяние и стыд, она не без удовольствия вспоминала о своем безумном поступке.

Черт возьми, да, Волдеморт застал ее врасплох, не дал опомниться, но все это не отменяло того, что его прикосновения были ей приятны. Приходилось принять как данность: она поддалась обаянию сильного и привлекательного внешне мужчины, хоть раньше и не замечала за собой такой слабости. Что ж, зато теперь знает. Предупрежден — значит вооружен, решила Лили. Больше она ничего подобного не допустит. И как только вывод был сделан, на душе ее стало легче.

А с чувством вины за супружескую почти-измену здорово помогала справляться злость. Конечно, Лили виновата, но перед кем ей каяться? Перед тем, кто, видите ли, страдает от неудачного, а главное, неравного брака с ней? Ну, можно считать, что так для его страданий появился хоть какой-то объективный повод. А потому они квиты и можно просто перевернуть страницу. И это тоже облегчение. Ведь она не хотела хранить в душе обиду и злость на Джеймса, не хотела повторять ту же ошибку, которую совершила с Севом. К тому же, муж — это все-таки больше, чем лучший друг детства.

Их связывала любовь... Правда, ее становилось все сложнее отыскать в сердце. Но Лили надеялась, что чувства лишь затаились под давлением жизненных неурядиц и семейных ссор. Нужно лишь переждать непростое время, и они оживут. Иначе не должно быть. Любовь уже подарила им Гарри и не могла просто так уйти.

И Лили старалась не вспоминать плохого. Она смотрела на Джеймса и искала в нем то, за что можно продолжать любить. За его искреннюю и очевидную любовь к Гарри. За открытость и прямоту. За настоящее, а не показное бесстрашие...

А в иные моменты и она натыкалась на изучающий взгляд — Джеймс тоже в ней что-то искал.

* * *

— Лили, я так больше не могу! Что мы ходим и молчим, как будто чужие друг другу?

— Вот уже не молчим, — мимолетно глянув ему в глаза, она пожала плечами и вернулась к помешиванию овсянки для Гарри. А две секунды спустя они неожиданно рассмеялись, оба.

Джеймс порывисто обнял ее, прижался грудью к плечу, стеснив движения руки, придерживающей кастрюльку; ткнулся носом ей в голову повыше виска.

— Какие же мы с тобой дурные: разругались на пустом месте.

— Теперь будем умнее?

— Конечно, — горячо выдохнул он ей в волосы. — Ты ведь понимаешь, что я многое тогда просто с расстройства наговорил. Прости. Я так не думаю на самом деле.

— Хорошо, — Лили улыбнулась, но немного повела плечом, отстраняясь; добавила, как можно мягче: — У меня каша пригорит.

— Готовишь без помощи магии?

— Да, меня это успокаивает, и еда получается вкуснее...

— А еще появляется ощущение уюта, — подхватил он. — Я помню, ты говорила и, кажется, была права.

— Неужели ты это признаешь? — Она бросила на него игривый взгляд.

— Да! — посмотрел он честными глазами.

— Положить тебе тоже каши?

— Да, — с энтузиазмом согласился Джеймс, а когда она ставила перед ним на стол тарелку, неожиданно схватил за руку. — Я люблю тебя, Лили!

Она на мгновение замерла, потом слегка улыбнулась и, не отводя глаз, ответила:

— Я тоже люблю тебя, Джеймс, — и искренне пожелала, чтобы сказанное оказалось правдой.

Неделя молчания пошла им на пользу. Следующие дни даже немного напомнили медовый месяц. Джеймс во всем старался помочь, извинился перед родителями и сам вызвался посодействовать отцу в сооружении беседки на заднем дворе. Выяснилось, что магия и маггловские инструменты не исключают, а весьма удачно дополняют друг друга при желании. И, конечно, все много болтали и играли с Гарри. Гарри был счастлив.

Настроение всем подпортило появление хмурого Сириуса в пыльной мантии, остро пропахшей потом. Их с Джеймсом блестящий план почему-то не выгорел.

* * *

— Больше полумесяца нигде его видно не было, — сокрушался Бродяга, встряхивая лохматыми кудрями. — Я уже думал, как бы так намекнуть Дамблдору, что это мы его технично спровадили туда, откуда не возвращаются, и надо бы действовать решительнее... Хорошо — не успел. Сейчас бы от стыда голову пришлось под хвост прятать! Пару часов назад, короче, на дежурстве наткнулись мы на двоих Пожирателей. — С каждым словом лицо почти никогда не унывающего Бродяги становилось мрачнее. — Зажали их крепко, хотели живыми взять. И тут... этот гад собственной персоной. С-сука, и хоть бы слабее стал, нет! Ничего его не берет! Сохатый, есть выпить?!

К чести Джеймса, на тот раз он не скатился в стенания о собственном бездействии, которые обычно приправлял неоправданной самоуверенностью и бахвальством. Он молча поднялся, сходил к шкафчику с алкоголем и, только разлив по стаканам маггловский ром, сдержанно подбодрил друга:

— Не вышло в этот раз — выйдет в другой.

— Обязательно выйдет, — ощерившись, процедил Бродяга. — Когда-нибудь все равно достанем гада.

— Именно. И чего ты тогда так загнался?.. — усмехнулся было Джеймс, но оборвал сам себя на полуслове и резко потемнел лицом. — Или ты не все еще рассказал? Пострадал кто-то?

— Что? А, нет, — Сириус поморщился. — Ну, то есть Рэм и Марк ранены, но не критично. Через день-два снова в строю будут.

— Что тогда?

— Да просто, — Блэк скривился, как от лимона, — одной из тех двоих кузина моя была. — Он шумно выдохнул и потянулся к бутылке.

— Беллатрикс?

— Ну а кто еще. Другие, слава Мерлину, более адекватны.

— Может быть, она по-своему тоже адекватна? — осторожно заметила Лили, тоже присутствовавшая при разговоре. — Ты с ней поговорить не пробовал?

— Да о чем?! — вытаращился Блэк. — Ты что, Лилс?

— О том, почему она там, — озвучила Лили мысли одной части своего "Я", пока другая удивлялась вместе с Сириусом и Джеймсом. — У нее же, наверное, есть причины, из-за которых она среди Пожирателей. Может быть, вам бы стоило попытаться понять друг друга?

— Какие причины! — нервозно и зло хохотнул Сириус. — Ненависть к магглорожденным и желание убивать — какие еще могут быть у волдемортовских прихвостней причины?!

Чувствуя, что две половинки сознания приходят к согласию и вновь сливаются воедино, Лили сохранила спокойствие.

— Почему мы так в этом уверены? Это сама Беллатрикс тебе сказала?

— Нет, но... — Бродяга ошарашенно развел руками. — Это же очевидно. Понятно по всему, что творят эти ублюдки.

— Ты как будто их защищаешь, — тихо добавил Джеймс.

Лили покачала головой.

— Я просто устала от войны. И стала задумываться: возможно, мы как-то неправильно видим их, а они — нас. Да, среди них есть откровенные подонки и неадекваты, но не могут же такими быть все. Возможно, стоило бы выяснить, каковы их цели.

— Захват власти, — Джеймс говорил с полной уверенностью, — и установление своих порядков, при которых таким, как ты, в нашем мире не будет места.

А Бродяга усмехнулся тепло и сочувственно:

— Ты, видно, слишком долго уже сидишь взаперти, Лилс, и потому многое забыла. Неудивительно, я бы на твоем месте уже вообще рехнулся. Но вспомни, какие разговоры вел Мальсибер и его компания в школе. Вспомни, сколько наших погибло от рук этих уродов. Какие могут быть разговоры?

С губ были готовы сорваться возражения, что из-за нежелания искать компромисс жертв будет только больше. Но еще раньше Лили поняла, что ее доводы не перекроют аргументов Сириуса, и это понимание тяжелым комом легло на грудь, заставило замолчать.

Тишина стала густой и липкой, а они втроем в ней увязли, как мухи, бестолково залезшие в клей. Первым выпутался Бродяга.

— Вам нужно куда-нибудь выбраться, — бодро заявил он. — Вдвоем.

— Мы не можем, — вздохнул Джеймс. — Кто-то должен оставаться рядом с Гарри на случай, если дом обнаружат.

— Я могу здесь побыть. Мистер и миссис Эванс, надеюсь, не будут сильно возражать? — Серые глаза весело и азартно заблестели. — Я, если что, и на коврике перед дверью полежать могу.

"Мордредов театр абсурда!" — подумала Лили, еще сильнее ощущая тягучую вязкость лжи, но вслух сказала, что мистер и миссис Эванс всегда рады видеть Сириуса в своем доме.

— А если тебя срочно вызовут? — Джеймс сомневался. — Дело Ордена важнее, чем наши мелкие трудности. Мало того, что мы сами ничем не помогаем, так еще и...

Блэк оборвал любимую песню друга на полуслове.

— Вот не скажи! Вы очень помогаете, — заговорил он бойко, страстно, всем видом отметая любые возражения. — Вы растите и оберегаете нашу веру в успех. Если вдруг мы не справимся, Гарри справится. Конечно, мы сделаем все, чтобы не оставлять ему и другим детям в наследство эту проблему, но все-таки! Одна только весть о том, что должен родиться такой ребенок, сделала нашу уверенность непоколебимой. Так что вы делаете не просто важное, важнейшее дело! И ваше настроение тоже важно. Кроме того, какие проблемы? Вызовут меня — я вызову вас, а сам на задание — дело одной минуты!

Джеймс, выслушав его, взлохматил волосы, и улыбнулся.

— А что, может и правда?

— Мы подумаем, — через силу растянула губы Лили. Ее отпустило только гораздо позже.

Бродяга, посидев у них недолго, ушел. Лили забрала у мамы Гарри, покормила, искупала, уложила спать, а сама вышла на веранду.

Ночная прохлада пахла сиреневым цветом и свежей травой. Вроде бы вечером у соседей работала газонокосилка. Но с наступлением темноты все стихло. Остался только шелест листьев и редкие птичьи голоса. Лили заслушалась и не заметила, как подошёл Джеймс.

Он встал рядом, упершись локтями в перила.

— Так спокойно, — сказал он, помолчав. — Весна. Жизнь продолжается, а мы сидим тут, как под арестом. Может быть, и правда сходим куда-нибудь вдвоем. Риска же практически никакого. Фиделиус нерушим, и Бродяга подстрахует.

— Я "за". А куда?

— Да хотя бы просто погуляем. Посидим в кафешке. Можно маггловской, чтобы ненароком не нарваться на Пожирателей. Я бы в кино сходил. Ты говорила, фильм про — как его? — варвара неплохой? Хотя ты его уже смотрела...

— Я бы посмотрела ещё раз с тобой, — быстро заверила Лили, поворачиваясь к мужу лицом и беззаботно улыбаясь. Не хватало только, чтобы он сходил на этот фильм сам и потом пришел к ней обсуждать сюжетные повороты.

* * *

Слабый желтый свет сочится от большого экрана и резкими отблесками очерчивает вихры Джеймса, все такие же непослушные и задиристые, как и в школьные годы. Почти дежавю.

Начав встречаться, на седьмом курсе они стали частыми гостями в маггловских кинотеатрах. Лили нравилось тайком выбираться из школы и аппарировать на какой-нибудь ночной сеанс в Лондоне или Эдинбурге. Возможно, это было первое, что очаровало ее в Джеймсе: казалось, он был открыт всему новому, искренне восхищался маггловским миром и в чем-то знал его лучше, чем она сама. Во всяком случае, именно с ним она впервые побывала в ночном клубе и на городской дискотеке под открытым небом. В те дни и представить невозможно было, что однажды Джеймс презрительно назовет маггловские изобретения "костылями"... Стоп. Она не станет ворошить прошлые обиды. Чего только не наговорит человек с расстройства. Джеймсу нелегко адаптироваться к маггловской жизни в быту, но он старается.

Он поворачивает к Лили лицо, и широкая выжженная солнцем степь отражается в стеклах его круглых очков.

— Он что, в одиночку завалит главного злодея?

— Смотри сам, а то потом неинтересно будет, — возмущенно шепчет Лили в ответ. Ей тоже следовало бы внимательнее следить за тем, что происходит в фильме. Странно будет, если, посмотрев его "дважды", она ничего не сумеет вспомнить.

Главный герой — надо не забыть, что зовут его Конан, он был рабом, потом кем-то вроде гладиатора, но теперь свободен — распрощался с отшельником, назвавшимся колдуном, и снова едет по степи в гордом одиночестве. Наивный фильм. Совсем как они, когда учились на старших курсах. Война уже шла полным ходом и ядом межфакультетской вражды отравляла школьные коридоры. Но старшеклассников она, казалось, не столько пугала, сколько пьянила мрачной романтикой. Чуть ли не каждый первый мальчишка на Гриффиндоре мнил себя без пяти минут героем и рвался в бой сокрушать врага. Да и среди девочек воинственные настроения не были редкостью. И известия о потерях в рядах авроров и орденцев не отрезвляли, а распаляли. Но между обсуждениями будущих подвигов ребята жили жизнью обычных подростков: ссорились, влюблялись, темными коридорами с восторгом удирали от "добряка" Филча. И легкие их наполнял ветер свободы.

Это еще одна в свое время покорившая Лили сторона характера Джеймса. Никогда прежде она не ощущала себя настолько свободной, как в компании Мародеров. А главными там были влюбленный в нее Джеймс и преданнейший адепт свободных отношений — Бродяга. Сириус всегда хорошо относился к Лили, но над влюбленностью друга, который, по его словам, "без ненаглядной Эванс и дышал через раз", он откровенно смеялся.

На экране возлюбленная главного героя умирает у него на руках, а пальцы Лили накрывает теплая ладонь Джеймса. Он все еще ее любит, но восторженная легкость из их отношений исчезла. Не иначе, осталась там же, где и свобода.

Сложно продолжать чувствовать себя свободным, проводя большую часть времени на пятачке в четверть акра. Гарри все чаще пытается выбежать на улицу во время прогулок и капризничает из-за того, что его туда не пускают. И все сложнее его отвлечь на что-то другое. В последний раз вовсе пришлось наговорить какой-то ерунды.

* * *

— Нет, мы туда не пойдем, — Лили присела перед сыном на корточки, — знаешь почему?

— Почему? — потерянно повторил Гарри, озадаченный непонятным в его неполные два года вопросом.

Лили поправила на голове сына тонкую весеннюю шапочку и посмотрела по сторонам. Еще бы она сама представляла, что говорить дальше.

"Потому что там под кустом сидят злые дяди"? Но она не хотела, чтобы Гарри с ранних лет жил в страхе.

К тому же главный "злой дядя" вроде бы не собирался делать с ними ничего плохого, по крайней мере, сейчас. А при встрече так и вовсе был сама любезность. И почему же они до сих пор прячутся под этим Мордредовым Фиделиусом?

"Вот о чем надо было задавать вопросы, а не докапываться до мотивов Темнейшего", — досадовала в душе Лили.

А Гарри между тем смотрел на маму наивными глазками и ждал.

— Это наше с тобой испытание, — не придумав ничего получше, выдала она, на ходу сочиняя: — Мы же волшебники. А каждому волшебнику, пока он маленький, бывает чего-то нельзя делать, чтобы потом он вырос большим и сильным. Помнишь, я тебе читала сказку про ученика чародея?

Слушать сказки Гарри любил, но обсуждать их с ним пока не получалось. Потому, насколько он понял смысл сказанного, осталось загадкой. Но по крайней мере про улицу он на время забыл, переключившись на поиски игрушечной волшебной метлы.

* * *

Конан спас принцессу и снес голову главному гаду на глазах многотысячной армии фанатично преданных слуг. Голос за кадром поведал вкратце о его славном и великом будущем, и по экрану ползут финальные титры.

Зрители поднимаются со своих мест и, весело переговариваясь, тянутся к выходу.

Снаружи их встречает прохладная майская ночь. Лили вжикает молнией ветровки и нащупывает в кармане джинсов брелок члена Ордена. Он холодный — все хорошо.

Джеймс незаметно для непосвященных кастует согревающие чары и предлагает пройтись по городу.

— Здорово все-таки, что Бродяга вызвался нас подстраховать.

— Да, здорово, — эхом отвечает Лили и подставляет лицо ветру, наслаждаясь его пальцами в своих волосах.

Несмотря на поздний час, улица полна праздных прохожих, залита светом фонарей и витрин.

— А фильм действительно хороший. — Сунув руки в карманы, Джеймс шагает широко и вальяжно. — В нем так много параллелей с нашей жизнью, что я не удивлюсь, если среди разработчиков был волшебник.

Лили вольготно поводит плечами.

— Мне показалось, это обычная история борьбы добра со злом. Если сравнивать с жизнью, то в фильме все намного проще. — Она имеет в виду безоговорочное разделение киногероев на плохих и хороших, но Джеймс понимает ее слова в несколько ином ключе.

— Да, ты права. В жизни победа дается гораздо более высокой ценой. — Он хмурится, но вскоре возвращает себе хорошее настроение. Расплывается в широкой улыбке: — Но я все равно польщен, что ты сравнила меня с Конаном. Приятно, что моя жена все еще считает меня героем.

Лили мешкает самую малость.

— Только давай без чрезмерного геройства, ладно? — усмехается она, соображая по ходу дела, о чем речь, и приглушает голос: — Это хорошо еще, если ваша авантюра с бомбой в посылке последствий иметь не будет. — Укол не к месту встрепенувшейся совести Лили игнорирует. Она ведь уверена, что поступила правильно. Значит, и эта ложь — во благо.

— Слушай, не напоминай! Да, где-то мы облажались...

— А ты больше так не делай! Советуйтесь хотя бы с Дамблдором. А то вы с Сириусом, кажется, решили, что лучше всех все знаете.

Джеймс отворачивается, обиженно сощурив глаза. Некоторое время они идут молча.

Ссора в их планах на вечер не значилась. Но воинственный пыл Мародера — это все равно что открытый огонь возле бочки с порохом. Его необходимо осаждать и сдерживать. И, уж конечно, Лили не может допустить, чтобы ее неосторожное сравнение стало катализатором очередной безумной затеи. А Джеймс...

Лили не знает, что думает Джеймс. Но внезапно он с беззаботной легкостью предлагает зайти в паб, и повисшее между ними напряжение сдувает ветром.

Под порцию жареной в кляре трески с картошкой и обычное маггловское пиво сам собой завязывается разговор о школьных "подвигах". Некоторые из этих историй Лили уже не раз слышала, но не против послушать и посмеяться снова. Какие-то откровения вываливаются на нее впервые, вызывая одновременно недоверие и желание пристукнуть скалящегося напротив шалопая, но его веселье заразительно, и в итоге ей просто смешно. Поединок с Дракучей Ивой — ну, просто феерические же идиоты!.. Дон Кихот отдыхает. Про иные же случаи Лили помнит сама как непосредственный участник.

— Помнишь, как я спрятался в доспехах, а ты сказала Филчу, что тоже тут кого-то видела, но не успела поймать? У тебя был такой честный голос...

— Ну, с кем поведешься, — фыркает она и, покачивая вилкой, добавляет: — Но самое интересное началось потом, когда тебя из тех доспехов вытаскивали. Как вообще ты тогда умудрился в них так быстро залезть, чтобы потом не суметь вылезти?!

Джеймс только давится смехом и разводит руками, как и в ту развеселую ночь. В наполовину занавешенные бархатными шторами окна прямо на клетчатые груботканые скатерти вместе со светом городских огней струятся воспоминания совсем недавней и будто вернувшейся юности. На душе хорошо, тепло, и даже шумная компания подвыпивших футбольных болельщиков за соседним столиком не помеха.

— Надо будет почаще так выбираться.

— Да, хотелось бы, — расслабленно вздыхает Лили.

— А одну я тебя больше никуда не пущу, — неожиданно выдает Джеймс и, предупреждая возражения, вскидывает открытые ладони. — И сам никуда ходить не стану. Лучше реже, но вдвоем, — мягко добавляет он.

— Боюсь, это будет совсем уж редко. Мы же не можем постоянно просить Бродягу.

— Да брось, ему же не внапряг.

— И тем не менее частые просьбы будут злоупотреблением. Кстати, думаю, нам уже пора. — Лили не хочет ссориться, но свет висящей над столиком лампы в матерчатом абажуре становится душным. А из закоулков памяти совсем уж непрошенная выползает мысль о том, что ощущение свободы, окрылявшее ее в юности, начало блекнуть еще до рождения Гарри и появления купола Фиделиуса.

Клумбы у парадного входа в коттедж по адресу Тисовая аллея, 4 пестрят позднецветами и источают густой сладковато-пряный аромат, в котором вязнет и истаивает резкая трель звонка. Явившегося на порог визитера здесь в гости не ждали, но ему самому до крайности надоело ждать. И потому восточная мудрость из уст английского философа — на сегодня его девиз.

Под ерничание собственных мыслей он вдавливает пожелтевшую от солнца кнопку и прислушивается к звукам за дверью. Еще год назад, презирая чужие правила, он любые двери отворял небрежным взмахом руки, не дожидаясь ни помощи, ни согласия их хозяев. Но с тех пор многое изменилось. Сейчас он вежливо улыбается открывшей дверь светловолосой женщине и немного склоняет голову.

— Добрый день. Миссис... Дурсль, я полагаю. Могу я увидеть Лили?

— Но... она не... — Бледная, будто бы вылинявшая, Петуния Дурсль совершенно непохожа на родную сестру даже внешне.

— Не волнуйтесь. Я ее знакомый. И в некотором роде, — он подавляет ироничный порыв, — коллега. Я знаю, что в данный момент Лили у вас в гостях.

— В-вы тоже?.. — шепотом начинает она, но осекается.

— Волшебник.

— О... — растерянно выдыхает Петуния.

Признание недостаточный аргумент для доверия? Визитер готов предоставить следующий. Но необходимости больше нет.

— Туни, кто там?

Тоненькая фигурка в светлом проеме по другую сторону коридора и отливающие медью волосы, рассыпавшиеся по плечам. Если объективно, то ничего экстраординарного, но объективно не получается: глоток воздуха кажется слишком большим и поражают благоговейной пустотой мысли.

— Это к тебе, — скованно отирая ладони о платье на животе, оборачивается к ней Петуния.

— Ко мне?

Поистине колдовская зелень в глазах и мягкая кошачья грация. Было время, когда он исступленно искал в ее родословной вейловский след или хотя бы сквибский. Но если они и были, то терялись в веках. И надежда на то, что младшая дочка магглов Эдварда и Мелинды Эванс по крови не их ребенок, не оправдалась. Рыжая бестия сломала его концепции, но даже сожаления на сей счет уже в прошлом.

— Простите, разве мы знакомы?

Не вовремя он задумался. Или загляделся... В любом случае приятное оцепенение пора с себя стряхнуть.

— Знакомы несомненно. Но, как по мне, недостаточно близко. А как думаешь ты, Лили? — Ей улыбается мужчина с невыразительными серыми глазами и россыпью неярких веснушек на круглом лице, которого она вряд ли встречала раньше. Но под скопированной на время оболочкой тот, кого она должна узнать.

— Что?.. — в распахнутых глазах мелькает тень догадки.

И он разводит руками:

— Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе...⁽¹⁾

Лили отшатывается самую малость, чтобы тут же, пристально вглядываясь, приблизиться еще на полшага и выдохнуть:

— О, боже!

— Нет, но твое заблуждение лестно. — Он кроток до театральности.

— Мерлин! — восклицает она, не то с рыданием, не то со смехом и прижимает к лицу лодочкой сложенные ладони. Остаются только пронзительно яркие глаза, в которых изумление мешается с какой-то дикой веселостью и... восторгом.

— И снова мимо. А я надеялся, что угадаешь сразу, — зараженный ее эмоциями, он хмурится, но не таит насмешливой улыбки.

— Это невозможно! — она медленно убирает руки от лица, радуя улыбкой, слегка... нет, изрядно нервной, но все-таки. — Пожалуйста!.. — начинает, сбивается, качает головой. — Я догадалась! Но это же не-воз-можно, — выдыхает она с дробным смешком.

— Лили? — напоминает о себе ее притихшая сестра.

— Туни... Все в порядке. Это... действительно мой знакомый.

— Пройдемся? — Он протягивает ей руку, и она кивает. От соприкосновения ладоней ее пальцы вздрагивают, а за его внешней невозмутимостью скрывается странный душевный трепет.

Сойдя с низкого крыльца в две ступени, он нехотя отпускает ее руку и отстраненно оценивает собственное необъяснимое ликование от встречи. Щедро приправленное горечью и болью ощущение полета и прилива сил. Как наркотик... или жизненный эликсир. Время покажет, а пока он закончит с самоанализом и понаблюдает боковым зрением за ней. Порывистая, честная, она тем не менее умеет выжидать и на этот раз не торопится задавать вопросы. Просто идет рядом и разглядывает низко простертые над головами ветви деревьев, щурится на яркое солнце и искоса поглядывает на него со смесью любопытства, робости и азарта.

— Что-то не так? — спрашивает он и забавляется ее растерянностью. Или делает вид, что забавляется, а на самом деле... Черт возьми, он и сам не знает. Медленно вдыхает уже тронутый дыханием осени воздух. Прохладно.

Лили отвечает не сразу, подбирает слова, а потом вдруг обезоруживающе улыбается.

— Просто странно говорить с одним человеком, а видеть другого.

Подвластные воле Темного лорда чары измененной внешности стекают вниз, возвращая его истинный облик. Он выше скопированного маггла и теперь может видеть, как ветер шевелит ее волосы на макушке. От них пахнет вереском и медом или ему это лишь померещилось вдруг?

— Так лучше?

— Привычнее. — Ей хватает смелости съехидничать, но Волдеморта это лишь веселит.

— Могу я узнать... — видимо, ободренная его смехом, Лили решается проявить инициативу, — о целях вашего визита?

— Но разве они не очевидны? — Он приостанавливается.

Смутившись, Лили отводит взгляд. Они медленно продолжают путь.

— Я бы не хотела догадываться, — тихо говорит она, провожая глазами падающий лист, зеленый с желтизной по резному краю.

— Хорошо, — кивает он. — Мне захотелось тебя увидеть. — Фразы получаются рубленными, даже резкими, но, пожалуй, так даже лучше. — Захотелось поговорить с тобой. И я подумал, что мы могли бы пообедать вместе.

Лили останавливается так, будто наткнулась на стену или Петрификус.

— Это уж точно не было очевидно, — бормочет она, часто моргая. — Спасибо, но я не могу.

— Почему?

— Это было бы неправильно. — Она опускает голову, пряча лицо за распущенными волосами.

— Что неправильного в обеде? — требовательно переспрашивает он и встречается с ее болезненно бесстрашным взглядом.

— Вы в самом деле не понимаете?

Волдеморт прищуривается и возвращает ее же довод:

— Я бы не хотел догадываться, — он намерен добиться ответа, но в груди что-то вздрагивает и голос смягчается сам собой.

— Я не хочу обидеть вас своим ответом...

— Но ты же понимаешь, что после таких слов именно молчание станет самым обидным ответом из возможных?

Сверкнув смятенным взглядом, она до хруста сжимает руки в замок.

— Наверное, вы правы. Мне придется сказать, — приоткрыв рот, она беззвучно глубоко вдыхает. — В прошлый раз, в вашей резиденции, вы недвусмысленно дали мне понять, что испытываете ко мне интерес. — Ее щеки заливает трогательный румянец, она сглатывает и мимоходом прикусывает губу. — И логичным будет предположить, что, приглашая меня вместе пообедать, вы рассчитываете на... развитие отношений. Но я не могу вам дать такой надежды. Это было бы неправильно и нечестно с моей стороны.

Договорив, она чуть-чуть выдыхает с чувством выполненного долга и открыто доверчиво смотрит на него широко распахнутыми глазами. Наивная чистая девочка, слишком светлая, чтобы быть с ним, но больше он от нее не отступится. Волдеморт смеется:

— И в этом вся проблема?! Лили, мне нравится твоя откровенность, и я буду откровенным с тобой. Твои предположения логичны и, более того, верны. Но, расставив точки над "i", что нам мешает заключить договор и тем самым устранить все опасения?

— Какой договор? — лепечет она бледнеющими губами, чем вызывает у него невольную усмешку.

— Устный, — насмешливо уточняет Волдеморт, прежде чем продолжить уже серьезнее: — Условимся в том, что твое согласие пообедать со мной — это только согласие пообедать. Ничего более. А все мои чаяния сверх того — лишь моя забота. Ты мне ничего не должна. И если, приняв мое приглашение сейчас, в дальнейшем ты не захочешь меня видеть, я приму это как данность. Без каких-либо претензий. Идет?

— Я даже не знаю... — Охваченная некоей внутренней борьбой, она убирает за ухо прядь волос, и от этого трогательно беззащитного, бесхитростного жеста Волдеморта вдруг окатывает волной дурманящей нежности, заставляющей задержать вдох.

С ним происходит нечто непостижимое, противоречащее всем принципам, которыми он жил ранее. Но раз подавить революцию в своей душе он не смог, то осталось только ее возглавить. И пока память с мазохистским удовольствием оживляет сцену из не слишком далекого прошлого, в которой Темный лорд читает опусы маггловских мозгоправов, сам он с горько-сладкой на вкус иронией признает, что девочка, смущенно отводящая глаза и переступающая с ноги на ногу, не прилагая ни малейших усилий и, судя по всему, даже не имея подобной цели, протащила его волоком через все пять стадий принятия неизбежного и подвела к немыслимому — смирению перед тем, что он никогда не получит желаемого. Но потом явилась в самое сердце его владений и вернула надежду. И больше он не позволит ей ускользнуть.

— Так что? Рискнешь разделить с ужасным темным волшебником его скромную трапезу?

— С ужасным темный волшебником... — повторяет Лили с тихим смехом и отводит взгляд. — Заманчивое предложение.

— Клятвенные заверения вернуть тебя родным пенатам в целости и сохранности, само собой, прилагаются. Итак, да?

— Возможно, — она стреляет глазом вкось, вряд ли осознавая, насколько кокетливо это выглядит.

— Возможно? Опять неопределенность, но почему, Лили? Ты сказала "заманчиво", и в том был не один сарказм, но и изрядная доля правды, не отрицай — я видел.

— Не буду, — усмехается она, глядя под ноги. Он мог бы заглянуть в ее мысли, но предпочитает этого не делать. Есть нечто увлекательное в игре в догадки.

— И риски мы, кажется, обнулили все! Или нет? — он понижает голос и добавляет вкрадчиво: — Или главный риск не в моих желаниях, а... в твоих?

Она вскидывается и вспыхивает вся разом. Разлетаются по ветру рыжие волосы.

— Вовсе нет! — И взгляд убийственный и яркий, как луч Авады, чем не повод для восхищения.

— Тогда и препятствий нет. Ты согласна?

Лили беззвучно смеется, закусив губу, и перекатывается с пятки на носок и обратно.

— Хорошо, — с вызовом выдает она. — Я согласна, но вы пообещали!

— Конечно, моя прекрасная леди! — Он не скрывает своего триумфа. — Я гарантирую вам полную безопасность и защиту от посягательств кого бы то ни было, включая меня самого. Прошу! — он предлагает ей локоть.

— Прямо сейчас?! — Волна внезапной паники смывает с ее щек румянец.

— Почему нет? Самое время. — И он кивает на здание городской ратуши с часами, которое виднеется в конце аллеи. Они почти дошли до центральной площади.

— У меня есть часа полтора максимум, — звучит беспомощно, почти по-детски.

— Если нам их будет недостаточно, то что помешает продолжить как-нибудь в другой раз? — Краска вновь заливает лицо Лили, но мстительное ликование в душе Темного лорда намертво сплетается с щемящей нежностью, вызывая желание дразнить ее дальше, но дразнить так, чтобы ей это было приятно. В смятении Лили бросает последний взгляд на сворачивающуюся в карусель аллею, и стремительный вихрь аппарации уносит их обоих прочь.

* * *

Воронка аппарации развеивается серым дымом и тихо шепчет голосом Лили:

— Где мы? — Он еще чувствует, как в тонкой венке на ее запястье пульсирует безотчетный страх. Но проходит секунда, другая. Лили обводит глазами спокойное, покрытое лишь мелкой рябью море и широкую бухту, и страх сменяется восхищением. Она медленно оборачивается вокруг, продолжая держаться за руку Волдеморта. Бессознательно, конечно, но волнам неги это безразлично. Мелкие камушки хрустят под ее ногами, а ветер доносит отдаленные крики чаек.

— Здесь так тепло, — улыбается она и расслабляется, будто оттаивая в самом деле.

— Этот городок называется Палиньяро-а-Маре. — Слегка пьянея от морского бриза, мешающегося с запахом ее волос, Волдеморт склоняется к ней, стоя наискосок сбоку и позади. Руки тянутся обнять за плечи, но он только говорит ей на ухо: — Видишь пещеру в скале, выходящую на огороженную террасу? Гротта Палаццо — ресторан двойного назначения с неплохой кухней. Надеюсь, тебе понравится.

Крутой скальный выступ, послуживший пунктом аппарации, отделяет от остальной суши глубокая расселина, слишком широкая, чтобы ее перешагнуть или перепрыгнуть. Можно перелететь, но Волдеморт предпочитает материализовать широкие каменные ступени и не спеша сойти по ним, поддерживая спутницу под локоть. А у самой воды он делает шаг вперед, и под его ногой проступает каменный мостик.

Лили вскидывает взгляд кверху и нескрываемым наслаждением вдыхает соленый воздух.

— Ни за что бы не догадалась, что вы зовете меня на обед в Италию.

— Разочарована?

— Напротив!

— Хорошо, а то я уж подумал, что тебе бы хотелось чего-то более мрачного...

— Нет-нет, мне нравится здесь! Пока что...

— Пока что, — многозначительно повторяет он. — Ты совершенно не зря осторожничаешь с ответом, ведь впереди у нас темная сырая пещера.

По взмаху палочки в вертикальной стене, в которую упирается заколдованный мост, открывается арка.

— Осторожничать мне следовало бы раньше, — с неожиданной самоиронией говорит Лили. — А теперь уже что, пещера так пещера. — Она пожимает плечами, и только во взгляде сквозит ее невольный страх.

Вместо ответа он слегка сжимает ее узкую ладошку и жестом приглашает внутрь.

Лили доверчиво шагает вместе с ним в кромешную тьму, но в тот же миг на ноздреватых известковых стенах вспыхивают факелы и освещают просторный вестибюль, в котором уместилось небольшое круглое озеро и гранитная стойка, за которой угадывается глубокая ниша. Пока Лили пытается что-то или кого-то в ней разглядеть, Волдеморт вычерчивает палочкой пасс над водоемом и, ведя ею на себя, поднимает водную гладь вместе с узкой полоской прилегавшей суши. Переместившись в вертикальную плоскость, озеро затвердевает зеркалом в потемневшей золотой раме. В нем отражается сам Темный лорд и Лили, совершенно не скрывающая восхищенной улыбки. Он перехватывает ее взгляд в зеркале и думает, что скорее проклянет сам себя, чем обманет ее доверие. Когда-нибудь и она это поймет.

Но всему свое время, а пока... Иззелено-черная мантия, идеальная в готическом антураже магической части Великобритании, слишком мрачна для итальянского ресторанчика. Хотя при чем тут, к Мордреду, ресторанчик... Просто, силой одного взгляда заставляя собственную мантию обратиться вязкой, немного дымящей смолой и трансформироваться в свинцово-синие брюки и тонкую рубашку лавандового цвета, он рассчитывает произвести нужное впечатление. И, судя по тому, как она смотрит из отражения, расчет абсолютно верен.

Кроме того, Лили собирается последовать его примеру. Она извлекает палочку, с полминуты сосредоточенно рассматривает себя в зеркале, наконец принимается колдовать. Первым делом, потертые голубые штаны — джинсы — превращаются в широкие темно-горчичные брюки. На тон светлее них вместо длинной полосатой рубашки на выпуск появляется приталенный пиджак, в остром вырезе которого виднеется край облегающей светло-оливковой майки. Последнее заклинание окутывает туманом любимые магглами башмаки на шнуровке, название которых Волдеморт как-нибудь у нее спросит. Туман рассеивается, оставляя на ее ногах легкие плетеные босоножки с высокими, но устойчивыми каблуками.

Лили колдует уверенно и будто бы совершенно без оглядки на стоящего рядом спутника, но закончив и окинув результат оценивающим взглядом, не без самодовольства оборачивается к нему:

— Так лучше, правда?

— Талантливо, — приглушенно отзывается он, — во всех смыслах.

Ей небезразлична его похвала. С немного лукавой улыбкой Лили опускает голову, чтобы спрятать палочку то ли в складке, то ли в кармане брюк, а в следующий миг почти подпрыгивает на месте, напуганная елейным голосом внезапно возникшего за их спинами смуглого мужчины в белом костюме.

— Buon pomeriggio, signori! Come posso aiutarla? ⁽²⁾

— Мы бы хотели пообедать, — без намека на дружелюбие говорит Волдеморт, но сотрудника ресторана это не смущает.

— О, синьор и bellissima ragazza ⁽³⁾ прибыли к нам из Англии! — перемежая английские и итальянские слова, тараторит он. — Прекрасно! Позвольте я провожу вас в наш ресторан? — Подобострастный поклон, радушный жест, и болтливый итальянец устремляется вглубь пещеры, но оборачивается настолько часто, что шествует практически спиной вперед. Издержки местного менталитета приходится терпеть ради хорошей кухни. — У нас роскошный выбор блюд! Deliziosissimo! ⁽⁴⁾ — Смачности произношения уже достаточно для замещения перевода, если бы таковой требовался, но ресторанному прислужнику кажется, что этого мало, и для пущего эффекта он еще причмокивает, поднося ко рту собранные вместе пальцы, и, раскрывая их, размахивает рукой, чем вызывает только глубокую неприязнь. К счастью в этом ресторане не все такие. — Ах! Хотя, мне кажется, синьор уже не в первый раз у нас в гостях?

— Вот именно, — презрительно обрывает его Волдеморт. — А потому мы обойдемся без сопровождающих.

Назойливая услужливость, тем более продиктованная исключительно меркантильными интересами, ему претит. И хоть сочувственная улыбка, которой администратора на ходу одаривает Лили, не ускользнула от его внимания, притворяться черт знает кем он не намерен. Она должна видеть его настоящего, чтобы однажды и выбрать могла его настоящего, а не какую-нибудь фальшивку.

К его удовольствию, Лили забывает про обиженного холуя, едва они входят в грот.

Природную красоту естественных сводов пещеры раскрывает мягкий свет множества ламп. Белые, без каких-либо узоров, строгие абажуры гармонируют с такими же белыми скатертями и четырехгранными столбиками ограждений. Минимализм, простота и функциональность — то, что Темному лорду нравится в интерьерах. А любые излишества — это вульгарно и пошло.

За обширным проемом в полу, который также представляет собой элемент природного рельефа и открывает вид на подземную реку, расположена дальняя часть зала. К ней ведет довольно узкий карниз у стены, с которого можно не только полюбоваться на слегка фосфоресцирующую бирюзовую воду, но и в полной мере ощутить силу ее потоков. С бурлением и рокотом они устремляются в несколько тоннелей, через которые попадают в море.

Миновав карниз, Волдеморт останавливается и предлагает Лили выбрать столик.

— Какой тебе по душе?

Она не заставляет себя уговаривать и, оглядевшись, выбирает место недалеко от края карстовой выемки в неглубокой стеновой нише.

Волдеморт отодвигает своей даме стул, с удовлетворением отмечая непринужденность, с которой она принимает ухаживания. Присаживается напротив. В то же мгновение у их столика появляется официант в накрахмаленной рубашке и с черной "бабочкой", здоровается и представляется Алессандро.

Говорит он по-английски, но с итальянским воодушевлением. Расторопно раскладывает меню, и предлагает свою помощь в выборе блюда. Вместо ответа Волдеморт пренебрежительно взмахивает рукой, однако официанта это не смущает:

— В таком случае не смею мешать. Позволю себе лишь сообщить вам, что в этой части зала можно совершенно свободно пользоваться магией без малейших опасений по поводу Статута. У нас сделано все для удобства наших гостей. А когда я буду вам нужен, просто позвоните в колокольчик! — С этими словами юноша растворяется в воздухе, а секундой позже из того же воздуха выдавливается колокольчик, перевязанный белой атласной лентой, и мягко опускается на стол.

Меню в обтянутой коричневой кожей папке гораздо менее интересно, чем действия пассии, за которой под тихий шорох страниц Волдеморт наблюдает краевым зрением. Ее движения немного скованы, но эмоции свободно отражаются на лице. Удивляется содержанию первого разворота:

Волшебное меню

Обычное меню

Теряется. Самую малость. Касается "волшебного" кончиком палочки, с облегчением и интересом приступает к его изучению, но вскоре хмурится и медленно напряженно выпрямляется. Быстро поворачивает последнюю страницу туда-обратно.

— А что, итальянские волшебники едят исключительно то, что шевелится и издает звуки? — спрашивает она, немного сморщив маленький аккуратный нос. — Как мне вернуть?.. Хотя может быть... Финита! О, слава Мерлину, — вздох облегчения знаменует раскрытие списка универсальных блюд.

— Дело твое, — смеется Волдеморт, — но, по-моему, ты напрасно отказываешься от поющих устриц. И моргающие тушеные глизни тоже хороши.

— Спасибо за рекомендацию, — отвечает она, глядя веселыми глазами, — но я все-таки предпочитаю не настолько разностороннее взаимодействие с едой.

В итоге ее выбор — салат с креветками и безалкогольный беллини.

— Это все, что тебя привлекло?

— Нет, — она вежливо улыбается и уже знакомым необъяснимо-волнующим жестом убирает волосы за ухо, — здесь есть из чего выбрать. Просто, если честно, я не голодна.

Неопределенно качнув головой, Волдеморт переводит взгляд на воду подземной реки. Внезапно он не знает, что сказать дальше. Не продумал заранее. И в памяти не находится ничего подходящего. В подернутой туманом времени юности девушки влюблялись в него сами, и максимум, что требовалось — это какой-нибудь необычный комплимент или шутка. В искусстве же тонкого флирта он изощрялся вовсе не для завлекания, а напротив ради удержания на расстоянии некоторых особо пылких особ вроде Хепзибы. "Ты так очаровательно застенчив, Том..." Тьфу, гадость! Совершенно не к месту вспомнилось...

В воде мелькает продолговатая тень. Слишком короткая для змеи. Рыба. Годный объект для концентрации внимания на время, пока разум очищается от омерзительно-склизких воспоминаний. Недопустимо смешивать, пачкать ими образ рыжеволосой кудесницы, сидящей по другую сторону столика, на расстоянии вытянутой руки. Как бы ему хотелось прикоснуться к ее теплу, к тронутой робким румянцем щеке, бархатной коже, губам, на которые он как-то незаметно для себя уже смотрит. Пока она засмотрелась на море, вид на которое открывается с широкой террасы по другую сторону зала, он скользит взглядом по ее лицу. Дотронуться до нее легко. Но боязно. Чего доброго, испугается, вспорхнет, и совсем пока эфемерный мостик симпатии и доверия рухнет.

Годы его тщеславной, но тревожной и неопытной молодости остались в прошлом, и с женщинами все стало просто и даже скучно. Ровно до того момента, как в его жизни появилась она. Вот дошло до того, что он, совсем как подросток, мучительно ищет, что ей сказать. А говорить нужно, потому что она почувствовала его взгляд и смотрит в ответ.

— Ты знаешь, почему она светится? — выдает он первое, что приходит на ум.

— Вода? — Лили моргает, и неоновые отсветы в зелени глаз становятся ярче.

— Да.

— Я могу только предположить, — начинает она растерянно, но очень быстро в ее голосе и взгляде появляется живой интерес, — что причина в биолюминесценции каких-нибудь микроорганизмов.

— Так и есть. Люминесцирующие бактерии... Любопытно, что Аристотель предполагал единую природу биолюминесценции и заклинания Люмос.

— Аристотель был волшебником?

— Да. А на уроках по истории магии, значит, об этом по-прежнему не говорят? Никогда не понимал почему.

Лили пожимает плечами:

— Ну, или профессор Бинс переходит к этому вопросу, когда класс уже спит.

Они прыскают практически синхронно.

— Правдоподобная версия, как-то я сам ее не учел...

Неожиданно он перехватывает ее изменившийся, сквозящий изумленным осознанием взгляд. Удивлена тому, что он тоже когда-то сидел за партой, да еще в той же школе? Неловкую паузу прерывает Лили:

— Я где-то слышала, что в основе биолюминесценции лежат химические реакции, — говорит она, бросая мимолетный взгляд на официанта, картинно вышедшего из сгустившегося тумана с большим подносом.

— Окисление двух органических веществ молекулярным кислородом, — кивает Волдеморт, не обращая внимания на планирующие на стол тарелки. — Для Люмоса же ни одного, ни другого не требуется, так что Аристотель ошибался.

— О, вы разбираетесь и в маггловской химии тоже, — с воодушевлением отмечает Лили и о чем-то задумывается.

— Ломаю шаблоны? — с усмешкой интересуется он.

— Да, очень.

— Отрадно слышать.

— Интересно, а что все-таки насчет природы магии — кто-нибудь пытался ее постичь?

— Кто-нибудь пытался.

— Вы?! — предполагает она, сверкнув болотной зеленью глаз.

— Однако вынужден разочаровать, поскольку не преуспел. Теория магии развивается, и она на самом деле гораздо шире, чем можно узнать из общедоступной литературы, однако все ее законы установлены эмпирическим путем. Фундаментальных основ никто не знает, и мои усилия на этом поприще тоже пока безрезультатны.

— А вы пробовали использовать маггловские технологии? — почти без колебаний спрашивает она и, кажется, почти не испытывает опасений.

— Все, которые доступны моему пониманию, — с готовностью отвечает Волдеморт. — Но проблема в том, что объем знаний, накопленных маггловской наукой, огромен и охватить его целиком одному человеку уже не под силу. Ни магглу, ни волшебнику. Но магглы могут обмениваться опытом, объединять свои познания в разных областях. Маги же слишком малочисленны, чтобы развивать такими же темпами собственную науку, а приобщаться к достижениям магглов нам мешают предрассудки и Статут. Опасно не придавать этому значения и дальше оставаться в добровольной изоляции. Впрочем, мое мнение насчет Статута тебе уже известно.

Он замолкает, делая вид, что занят стейком, но на самом деле его терзают сомнения: стоило ли напоминать Лили о том давнем разговоре, которому предшествовало похищение. Да и завершился он не лучшим образом.

Но к его радости Лили реагирует спокойно, а после недолгих размышлений говорит и вовсе даже с тенью улыбки на лице:

— Я помню, что вы за постепенную отмену Статута. Но, говоря о магглах, вы в тот раз больше акцентировали внимание на пагубности привносимых из их мира гедонистических жизненных установок и некритично заимствованных политических принципов.

— Но тогда весь разговор проходил в несколько ином тоне и направлении, — мягко возражает он. — Хотя, пожалуй, я действительно несколько пересмотрел свои приоритеты. Если в то время главную цель я видел в ограждении нас от вредного влияния внешнего мира, то теперь не менее важным мне видится избирательная интеграция с ним.

— Звучит... прогрессивно. — И снова милая дерзинка во взгляде. — Если бы у нас вдруг проходили демократические выборы, я бы проголосовала за такую программу.

— Что я слышу? — он ехидно прищуривается. — Прекрасная Лили Эванс готова перейти на сторону темных сил?

Она находится довольно быстро:

— А... что, выборы-таки проходят?! И ваша программа где-то официально опубликована?

Он насмешливо дергает бровью:

— Пока нет.

— В таком случае мой ответ такой же.

— Хм... — Волдеморт чуть наклоняет голову и будто бы в раздумьях прижимает большой палец к губам. — А ведь ключевое слово здесь — "пока".

— Я была бы рада такому развитию событий, — соглашается она с улыбкой, и одно мгновение они внимательно смотрят в глаза друг другу, но после Лили моргает и отводит взгляд.

— Выпьем за это? — предлагает Волдеморт, поднося горлышко узкой темной бутыли к одному из двух пустых бокалов, стоящему к ней ближе.

— Но у меня уже есть коктейль, — неуверенно отказывается она, дотрагиваясь до своего стакана.

— Ты уже в третий раз, — со значением замечает он, наполняя бокал себе, — отказываешься от предложенного мной вина. Как думаешь, это тянет на вызов?.. — говорит чуть раньше, чем успевает понять, насколько неудачно пошутил, и пожалеть об этом.

Взлетают похожие на крылья темно-каштановые брови и широко распахиваются глаза.

— Вы верите в это пророчество? — спрашивает она побелевшими губами.

Он медленно выдыхает. Отыграть назад не получится без последствий...

— Уже нет.

— А раньше? — Она болезненно хмурится.

— Раньше... Я не считал правильным его игнорировать.

— И вы... действительно... хотели?.. — Понять, о чем она пытается спросить, с таким трудом выдавливая из себя слова, несложно. Иногда слова бывают тяжелыми, как камни. Иногда они способны сложиться в непробиваемую стену. Такие слова не должны прозвучать!

— Я говорил, что если есть риск, то его необходимо устранить. Я должен был увидеть ребенка, оценить степень угрозы и при необходимости переместить его туда, где из него бы воспитали моего сторонника, а не врага. — Это ложь. Ложь во спасение. Ложь, в которой никто и никогда не сможет уличить и в которую он сам готов поверить, как в правду. Лили кажется лишившейся дара речи, и он добавляет: — Я знал, что мои слова были истолкованы иначе. Но не стал никого разубеждать. Мои люди имели совершенно четкие указания не причинять ребенку вреда и не осмелились бы их нарушить. А всех остальных разубеждать было попросту бесполезно. Я же Темный лорд — мне положено быть чудовищем.

Лили тем временем отмирает.

— Вы хотели забрать Гарри себе, но не сделали этого, потому что не увидели в нем угрозы?

— Не совсем так, — он позволяет себе улыбнуться. — Твой сын еще совсем мал, ничего сверхъестественного я в нем не заметил, но и слабым волшебником он точно не будет. Однако я не мог забрать его у тебя, — говорит он с нажимом на последнее слово и чувствует непритворную душевную боль. — Я никогда не сделаю ничего, что заставило бы тебя страдать, Лили. Можешь мне верить.

Она кивает.

— Но вы сказали, что и в пророчество больше не верите.

— Да. Это случилось позже. Решив ничего не предпринимать, я много думал об этом пророчестве и неожиданно обнаружил то, чего раньше почему-то не замечал. Нет ни одной объективной причины, чтобы в него верить. По целому ряду признаков выходит, что это просто, — он пожимает плечами, — мошенничество.

Лили вздыхает с видимым облегчением и расцветает улыбкой.

— За это в самом деле можно было бы выпить, — говорит она и, опустив глаза, тихо смеется.

Он молча наполняет ее бокал на треть.

Рано или поздно этот разговор должен был состояться. Может быть, и к лучшему, что в самом начале. Как гора с плеч.

Пригубив вино, она некоторое время разглядывает его, покручивая тонкую ножку бокала пальцами.

— Могу я задать еще вопрос?

— Сколько угодно.

— Вы сказали, что не собираетесь причинять вред моему ребенку. Но знаем об этом только вы и я?

— Ну почему же? — Он не понимает, к чему она клонит. — Мой ближний круг тоже в курсе. Со стороны моей организации тебе и твоим родным ничего не угрожает, Лили.

— Тогда, если ваши люди уже и так в курсе, могу я вас попросить кое о чем?

— Если я смогу тебе чем-то помочь — конечно.

— Понимаете, — начинает она с горькой усмешкой, — мы скоро два года как сидим под Фиделиусом. Мир моего сына ограничен домом и крохотным участком двора! Книги, телевизор не заменяют жизненного опыта. Я, Джеймс, родители иногда покидаем дом, чтобы сменить обстановку, но Гарри я вывести не могу. Иначе меня обвинят в чудовищной безответственности, на что я ничего не смогу ответить, не вызвав подозрений. Вы можете это как-то изменить?

— Ты хочешь, чтобы об отсутствии злонамеренности с моей стороны стало известно Ордену? Чтобы я организовал утечку информации?

— Да.

Он задумывается.

— Организовать утечку несложно, но поверит ли в нее Дамблдор, вот вопрос... Я подумаю, как это лучше сделать, чтобы поверил.

— Спасибо! — в миг преображается она.

— Пока не за что.

— Вы пообещали. Это практически гарантия, разве нет?

Он покачивает головой.

— К сожалению, в этом вопросе не все от меня зависит, но я сделаю все возможное.

В другой раз он бы не преминул поставить на вид попытку в лесть и манипуляцию, чтобы насладиться ее замешательством, но только не сейчас. Лили говорила не только искренне, но и с надеждой. Смеяться над ней в такой момент — кощунство. Да и в целом ситуация сложилась не та, в которой можно упражняться в сарказме и весело щекотать нервы. Гроза миновала, но оставила после себя пустоту, потому что на ее фоне поблекли все прежние впечатления от встречи. Эту пустоту нужно чем-то заполнить. Чем-то богатым на яркие положительные эмоции.

Из маггловской части зала раздаются звуки музыки, и улыбка трогает губы задумчивой Лили, когда она поворачивается в ту сторону. Кажется, это хорошая идея. Волдеморт встаёт и, обойдя столик, протягивает руку.

— Потанцуем?

В своем изумлении она прекрасна.

— Да, — хоть и не без сомнения она соглашается. И, что куда важнее, она уступает не страху, а воодушевлению. Ей хочется танцевать.

Соприкосновение ладоней посылает по телу волну мурашек, но, тщательно скрывая этот факт от партнерши, Волдеморт с невозмутимым видом подзывает официанта и тихо озвучивает свое желание. Алессандро коротко кланяется и исчезает, чтобы в следующее мгновение появиться рядом с музыкантами и передать заказ.

Музыка выбрана верно. Об этом Волдеморту красноречиво говорят колдовские глаза Лили, заблестевшие ярче с первыми же звуками танго. Она занималась бальными танцами с 1969 по 1971, а в последовавшие три года — на летних каникулах. Случайная крупица информации из досье на мать Избранного пригодилась неожиданным образом.

Позволяя ощущению успеха задержаться в изгибе губ, Волдеморт кладет руку на талию Лили, и ее дыхание чуть-чуть сбивается. Да, танго — танец тактильный, это он тоже учел при выборе. А гриффиндорское бесстрашие не позволит ей отступить, ведь танго — это по определению танец-вызов. Она его принимает: изящная женская рука ложится на плечо Темного лорда. И хоть щеки ее в который раз заливает жаркий румянец, глаз Лили не отводит. От ее взгляда гулче становится стук в груди.

Шаг, другой, третий, поворот. Она позволяет себя вести, поначалу слишком напряженная, скованная. Он не торопит, дает ей привыкнуть, почувствовать музыку телом, и выбранная тактика себя оправдывает. Лили расслабляется, отдается танцу. Пока только танцу, но всему свое время. Стараясь не пьянеть слишком сильно, Волдеморт предоставляет ей больше свободы. Канву танца определяет он, но остаются вопросы. И Лили с готовностью на них отвечает. В ее движениях появляется смелость, а еще энергия, пылкость, страсть. Дыхание Темного лорда тоже умеет сбоить.

Прядь волос падает Лили на лицо, и она резким поворотом головы откидывает их назад, виртуозно вписывая это движение в общий поток. А мерцающий огнем водопад будто бы сам собой собирается в низкий, волнующе небрежный пучок у нее на затылке. Палочкой она не пользовалась и, кажется, сама слегка шокирована тем, что сотворила. Ее магия бурлит в ней и мягкими иголочками покалывает пальцы Темного лорда, сладко ноющие от того, как упруго и гибко двигается ее спина.

Ему до одури хочется сжать ее в объятиях, впиться поцелуем в губы, без следа развеять мешающие одежды и сделать своей. И, даже не заглядывая в мысли, он готов поклясться, что ей хочется того же самого. И если он прямо сейчас, не нарушая контакта взглядов, перенесет ее в какое-нибудь более уединенное и удобное место, вполне может быть, что она поддастся, не оттолкнет. Но потом непременно вспомнит кучу всевозможных глупостей, в списке которых первым пунктом идет ходячее недоразумение, за которое она зачем-то выскочила замуж, и убежит прочь сломя голову. А коварного соблазнителя больше к себе не подпустит. Он не может так рисковать, а потому окклюменция ему в помощь. Желания, эмоции, порывы ровно в том количестве, которое он способен держать под контролем.

Но томительную негу приятно ощущать в себе и упоительно разжигать в ней. Под финальные аккорды он заходит сзади, а рука скользит кпереди — на живот. Не ниже пупка — он не переходит границы дозволенного пресловутой моралью. Другой рукой с легким поглаживанием ведет по плечу Лили к точеному локтю и дальше, находит кисть. Пальцы смыкаются. Подчиняясь, практически в одном слитом движении с ним Лили изгибается, вскидывая и поворачивая голову. Они замирают, едва не соприкасаясь лицами. Полмгновения длится несостоявшийся, но обжегший обоих поцелуй. После чего так же синхронно и плавно они отстраняются друг от друга. Скользнув взглядом по тонкой шее, нежным ключицам и небольшим округлым грудям, он перетекает в одну сторону. Лили ускользает в другую, отходит на расстояние вытянутых рук, но пальцев не отнимает. Рисует дорожку шагов и останавливается вместе с последним звуком мелодии. Их танец завершен... многоточием.

Он подшагивает ближе и, поднеся ее руку к губам, целует кончики пальцев, от чего Лили слегка вздрагивает, но убежать не стремится. Его маленькая победа.

— Спасибо за танец, — вполголоса благодарит он.

— И вам тоже, это было... — Тут Лили отводит взгляд и договаривает с очаровательно смущенной улыбкой: — Восхитительно.

Окутавшая их тишина просыпается сначала редкими, но постепенно густеющими аплодисментами, попутно разрушая и все волшебство момента. Волдеморт раздосадованно вздыхает и, едва взглянув на рукоплещущих посетителей ресторана, усмехается:

— Похоже, мы произвели впечатление, — и уже самому себе добавляет: "Дожился".

Но, по крайней мере, оно того стоило.

— А я про них забыла, — тихо хихикает Лили, приподнимая плечи.

— Я тоже, — тая самодовольство, хмыкает он и предлагает ей локоть, чтобы вместе вернуться к столику.

Пока она с видимым наслаждением утоляет жажду дождавшимся своего часа беллини, он смотрит на морскую гладь и, негромко постукивая пальцами по столу, размышляет, подходящий ли сейчас момент или лучше повременить. В конце концов решается:

— Знаешь, я хотел бы тебя кое о чем попросить. Не пугайся так, это совсем не страшно, — насмешливо уточняет он, глядя в округлившиеся зеленые омуты.

— Ну, если не страшно, — приходя в себя, Лили кивает и подносит к губам салфетку, за которой безуспешно пытается спрятать шальную улыбку.

— Я заметил, что, обращаясь ко мне, ты используешь исключительно местоимение. Мы могли бы это как-нибудь изменить?

— А как мне к вам обращаться? — спрашивает она, смущаясь, и, похоже, путается в хитросплетении охвативших ее эмоций.

Хороший вопрос.

— Знаешь... — Прислушавшись к себе, он признает: — Мне было бы интересно узнать, какой вариант тебе самой более всего по душе.

Лили вскидывает брови.

— Хорошо... Можно мне немного подумать? — говорит она, поводя глазами кверху, немного задерживает там взгляд, чтобы затем опустить его к тарелке нетронутого салата. — Честно говоря, мне совершенно не нравится ваше про... Псевдоним!

Он смеется, и она заслоняет глаза рукой.

— Простите, — и смотрит лукаво сквозь щелочку между пальцев.

— Продолжай.

— Так вот... — Она выдыхает. — Дальше. Я слышала, что ваши люди обращаются к вам "мой лорд", но я не из их числа, поэтому мне этот вариант не подходит. — Веселость стирается с ее лица, и смотрит храбрая пассия с опаской.

Он торопится ее подбодрить:

— И мне бы этого не хотелось. Дальше?

Сверкнув глазами, она шумно вздыхает.

— Остается имя?!

— Оно тебе известно?

— Да.

Его это неожиданно радует.

— Хорошо. Что скажешь о нем?

— Я знаю, что у вас их два.

— И? — он с улыбкой приподнимает брови.

— Марволо, — произносит Лили с приятным для него волнением. Непродолжительную паузу с избытком заполняет блеск широко раскрытых глаз, оттененных темными густыми ресницами. — Это имя необычное и хорошо звучит, но оно слишком старинное. Вызывает ассоциации с мудрым, суровым старцем. Вам оно не совсем подходит.

— Вот как?

Она виновато поводит плечами.

— Поэтому мне больше нравится первое, но, насколько я знаю, вы его не любите, поэтому...

— Ты считаешь, оно мне подходит? — Как ни странно, он не ощущает в этот момент ни раздражения, ни досады. Только искренний интерес.

— Да, — почему-то стесняясь, подтверждает она. — Оно современное. Возможно, кому-то может показаться, что оно слишком простое и не соответствует вашему статусу. Но разве ваш статус держится на звучном имени? Я не отношусь к числу ваших сторонников, но это не мешает мне видеть, что вы не тот человек, который нуждается в громком имени. Вы сами делаете его таким. Не сочтите за лесть, я просто действительно так думаю.

— Верю. — Испытывая неподобающее Темному лорду удовольствие от похвалы, он сдержанно улыбается и, пожалуй, в самом деле верит. Во всяком случае, врать ради лести она точно не склонна. — Что ж, если ты так думаешь, можешь...

Сколько лет он никому подобного не говорил? Целую вечность.

— Можешь называть меня Том, — договаривает он и цепко всматривается в ее лицо. — Мне бы хотелось услышать это прямо сейчас.

Ее губы вздрагивают, приоткрываясь.

— Хорошо. Если вы не возражаете, я буду обращаться к вам по имени... Том.

Тело отзывается теплом и сонмом мурашек. Черт возьми, это всего лишь его имя. Нелюбимое к тому же, если не сказать — ненавистное. Но только не теперь, когда оно произнесено ею. Слетевшее с ее губ, оно не только не режет слух, но неожиданно поднимает настроение. Конечно, все дело в ней. Лили нравится обращаться к нему по имени. Она смущена, взволнована, но вместе с тем охвачена веселым задором. Он ей определенно небезразличен.

И если ей так нравится, то, конечно же, он не возражает. И даже плевать на то, что это имя унаследовано от папаши-маггла. В конце концов, на имена не существует прав собственности. А раз так, то он только рад сделать для Лили исключение. Но сказать ей об этом ему мешают внезапно вспыхнувшие между ними цифры Темпуса. Это значит, что он должен доставить ее к дому в ближайшие пять минут.

— ...если бы у нас был еще, скажем, час, я мог показать тебе Палиньяро-а-Маре. Здесь есть на что посмотреть.

Она с сожалением качает головой и говорит, что должна возвращаться. Ну что же, он попытался.

Подписанный росчерком волшебной палочки счет улетает в Гринготтс, а они аппарируют в садик при доме Дурслей.

* * *

— Спасибо за прекрасно проведенное время. — На солнце ее волосы тепло бликуют, а в голосе неожиданно сквозит печаль.

— Я был бы рад повторить.

— Не стоит.

— Почему? Тебе неприятно мое общество?

— Вовсе нет. — Она смотрит куда-то мимо его плеча. — В этом то и проблема.

— Не понимаю.

— Разве? — Наконец она решается посмотреть в глаза. — Мне кажется, это очевидно.

— Очевидность слишком ненадежный признак, чтобы на него полагаться, — вырывается у него с раздраженным вздохом. — Поэтому я рискну озвучить то, что, как мне кажется, представляется очевидным тебе, но абсолютно не является таковым для меня. Проблема в том, что ты замужем и боишься согрешить против супружеской верности. Но я же не любовницей моей предлагаю стать, а просто общение.

Пятна мучительного стыда проступают на ее щеках.

— Меня тянет к вам, а значит, это лишь вопрос времени. Вы обещали, что примете любое мое решение. — Умоляющий взгляд внезапно ранит. — Пожалуйста!

— Я обещал, что, если ты не захочешь меня больше видеть, я не буду настаивать. Так ты не хочешь?..

— Я не должна.

— Это не одно и то же.

— Эта игра слов похожа на не совсем честную уловку.

— Черт!

С досады сжав кулаки, он отходит от нее на несколько шагов, но возвращается. Хватает за тонкое запястье, стараясь не сжать его слишком сильно.

— Хорошо, давай так. Я дам тебе слово, что не стану соблазнять тебя и не позволю тебе соблазнить меня ровно до тех пор, пока ты прямым текстом не дашь понять, что готова послать своего благоверного ко всем чертям! — Примерно с середины раздраженной тирады Лили вдруг начинает находить в его словах что-то веселое. Эффект неожиданный, но он разряжает обстановку. И потому завершающие фразы звучат уже существенно мягче: — И вести разговоры с целью подвести тебя к такому решению я тоже не буду. Так ты согласна?

Лили улыбается, но кусает губы и неопределенно покачивает головой.

— Тебе ведь интересно со мной? Я мог бы показать тебе... разные места, достойные внимания. Возможно, поделиться тем, что знаю... Мы могли бы... например, обсуждать точки соприкосновения науки и магии, да и вообще наших двух миров. Я уже говорил, что мой интерес к тебе простирается гораздо шире банального плотского влечения. А в разговорах и прогулках ничего предосудительного нет, верно? Ты вышла замуж, но это же не какое-то страшное преступление, чтобы в наказание лишать себя даже самых безобидных радостей жизни?

Наградой за красноречие становится ее смех и лучистый взгляд.

— Вы настоящий змей-искуситель... Том.

1) Обычно происхождение этого выражения связывают с одним из рассказов о Ходже Насреддине — герое восточного фольклора, известном выдумщике и острослове.

Так, в одном из арабских сборников (примерно 1631) говорится о том, как Ходжа Насреддин Джоха-эль-Руми (полное имя Насреддина на арабском языке) однажды решил выдать себя за святого. Когда его спросили, как он это докажет, он ответил, что может приказать пальмовому дереву подойти к нему, и оно повинуется. Когда же чуда не произошло, то Ходжа сам подошел к дереву со словами: «Истинные пророки и святые лишены высокомерия. Если пальма не идет ко мне, то я иду к ней» .

В современном варианте это выражение вошло в европейские языки благодаря известному английскому ученому и философу Фрэнсису Бэкону (1561 — 1626), который в своей книге «Нравственные и политические очерки» (1597) привел собственный вариант рассказа о Ходже, заменив последнего на самого пророка Магомета. В очерке «О смелости», содержащемся в этой книге, Магомет обещает народу сдвинуть гору, но, когда это не удается, говорит: «Что ж, так как гора не хочет идти к Магомету, то Магомет пойдет к ней».

Вернуться к тексту

2) Добрый день, господа! Чем я могу вам помочь?

Вернуться к тексту

3) Прекрасная девушка

Вернуться к тексту

4) очень вкусно

Вернуться к тексту

— Как хорошо, что вам теперь можно выходить из дому, — играя ямочками на полных щеках, говорит Молли. — Даже страшно представить, каково это — столько времени сидеть взаперти с маленьким ребенком! Наверное, ужасно... Тш-ш, — она обрывает себя на полуслове и поворачивается к завозившейся в люльке малышке Джинни, которую не рискнула оставить на мужа и взяла на девичник с собой.

Лили покачивает головой: она и сама теперь с трудом понимает, как им удалось продержаться два года и не сойти с ума, но слова безмятежно растворяются на языке. Глядя, как Молли баюкает дочку, Лили думает о том, что все позади — и это самое главное. Темный лорд выполнил обещание, правда — тут в безмятежности появляется трещинка — способ убедить Дамблдора выглядел жутковато: искалеченного Хвоста она мельком видела...

"Иначе его рассказ не выглядел бы правдоподобным, — невозмутимо пояснил Волдеморт. — Да и фальшивые воспоминания лучше всего конструировать на основе реальных впечатлений, которые предатель заслуживает сполна". Жестокая усмешка, мелькнувшая на тонких губах говорящего, испугала. Но уже в следующий момент Лили вспомнила, чем могло грозить предательство Петтигрю ее сыну, будь представления орденцев о намерениях их врага верными. И, сжав зубы, она кивнула в ответ.

Лили отмахивается от неприятных мыслей и обводит глазами подзабытую обстановку кафе Фортескью и лица подруг. То и дело перемежая слова заливистым хохотом, Мэри, Марлин и Тесс увлеченно обсуждают парней... кажется, своих бойфрендов.

Не сумев укачать дочку, Молли сажает ее себе на колени и возвращается к прерванному разговору:

— А Гарри у тебя просто чудесный мальчик! Ронни теперь только о нем и говорит. Они так дружно играли!..

— И чуть не разнесли вам весь дом, — смеется Лили. — Мне до сих пор неловко.

— Ой, да ты что?! Брось! Нора и не такое выдерживала. Тем более я-то знаю, что зачинщиками были Фред с Джорджем... В общем, даже не думай переживать, и приходите к нам в гости почаще... когда сможете. — Джинни ерзает, вертится и пытается сцапать бокал с вином. Его Молли успевает перехватить и отодвинуть, однако малышка тут же утешается тем, что влезает рукой в салат.

— Кажется, нам пора, — выковыривая из крохотного кулачка кусочки помидоров, виновато улыбается Молли и встает.

Лили вскакивает, чтобы проводить ее до камина.

— Я сейчас вернусь, — отвечает она на полный беззлобного негодования возглас остающихся за столом и подхватывает левитацией колыбельку. — Я помогу донести.

— Это, наверное, ужасно трудно — воспитывать семерых? — в свою очередь сочувствует Лили на ходу и осекается, опасаясь, что слова прозвучали бестактно, однако Молли только смеется.

— Нет, что ты, это же счастье! А уж теперь, когда у меня доченька!.. — Она звонко целует свою малышку в щеку. — Ты себе не представляешь!

— Конечно, вы так долго ее ждали, — бормочет Лили, улыбаясь и кивая, но ловит себя на мысли, что больше не хочет детей. Гарри — ее радость и солнышко, но снова быть привязанной к четырем стенам из-за появления еще одного младенца — нет.

— Ждали — не то слово! — счастливо соглашается Молли, забираясь с дочкой в камин и протягивая руку, чтобы взять люльку. — Но мы с Артуром и всем нашим мальчишкам рады... И гостям. Приходите!

Тряхнув кудряшками, многодетная мать исчезает в зеленом пламени, а Лили остается наедине со своими мыслями.

Они с Джеймсом тоже были очень рады сыну. Джеймс так просто бредил наследником. Как знать, возможно, он бы хотел еще... Но, когда Артур Уизли преспокойно остался присматривать за шестерыми детьми, ее муж даже при наличии безотказных бабушки с дедушкой не преминул попенять, что Лили слишком часто "бросает" Гарри. Прозвучало ужасно. Подобные попытки манипуляции она старается игнорировать, бережет себе настроение и нервы, но осадок остается. И теперь он непрошено всколыхнулся в душе. Обвинение несправедливо. Особенно сейчас, когда Фиделиус снят, и Гарри почти везде с ней: у Петунии, в парке, в магазине, в Норе... Он с таким восторгом открывает для себя мир — ей и в голову бы не пришло лишить его этой радости. Исключение — девичник с подругами, которых она больше двух лет не видела, и пара встреч с тем, кого она понемногу привыкает называть по имени...

* * *

После крышесносного почти-свидания в ресторанчике на берегу Адриатики она назвала его змеем-искусителем — он рассмеялся, отметил, как стремительно пал в ее глазах всего-то за пару часов, после чего наклонился и шепнул на ухо: "Однако должен признать, что теперь ты значительно ближе к истине, Ли-ли-ит".

Она задохнулась от смеси удивления, смеха и возмущения, легонько толкнула собеседника в грудь раскрытой ладонью... С запоздалым осознанием той же рукой прикрыла глаза и, круто развернувшись, поспешила к дому. С губ не желала сползать шальная улыбка, а пальцы другой руки почти безотчетно сжали что-то плоское и мягкое, аккуратно вложенное в них в самый последний момент. Блокнот в черном кожаном переплете, и негромкое "Это для связи". Однако того, кто это произнес, она, обернувшись у самых дверей, уже не увидела.

Он напомнил о себе через пару дней.

* * *

Теплый свет из верхнего ящика письменного стола Лили заметила сразу же, как только открыла дверь в комнату сына. Гарри безмятежно спал.

"Здравствуй, Лили, — с замиранием и восторгом прочитала она слова, будто сами собой возникшие на чистой, только слегка желтоватой, странице. — Тебе нравится живопись?"

"Что?!"

Лили снова бросила быстрый взгляд на спящего Гарри — как она объяснит, почему книжка светится и про что она? И на дверь — вдруг кто-то войдет? Наспех кинула запирающее, а сама отвернулась к окну, едва не хихикнув. Что она делает?! Но карандаш уже превратился в перо, а фломастер временно стал чернильницей.

"Здравствуйте, Том. Да, живопись мне нравится".

"Что скажешь насчет того, чтобы сходить в музей?.. И, к слову, блокнот видишь только ты, поэтому о других можешь не беспокоиться".

Игривое настроение пропало:

"Вы следите за мной с его помощью?"

"Нет. Честное слово, нет. Извини, мне стоило объяснить тебе все заранее. Я не слежу за тобой. Блокнот не дает возможности ни подглядывать, ни подслушивать. Я получаю лишь сигнал о том, что ты его открыла — следовательно прочла. Но ответила не сразу — я предположил, что могло стать причиной, и, по-видимому, оказался прав. Ты веришь мне?"

"Пожалуй..." — Оправдывающийся Темный лорд? Неудивительно, что мысли переливались фейерверком непонятных чувств.

"Так как насчет музея?"

"Музея? А могу я узнать заранее, в какой части света он находится?"

"Англия. Графство Мерсисайд. Художественная галерея Аткинсона в Саутпорте".

"Никогда прежде даже не слышала о такой. Она волшебная?"

"Нет".

"Вы умеете заинтриговать".

"Куда же змею-искусителю без интриги. Насколько я помню, ты именно так меня назвала".

"А вы назвали меня Лилит".

"Да".

"Первая жена Адама, ставшая женой Сатаны. Полагаете, такое сравнение лестно?"

"Безусловно. Но аргументировать свою точку зрения я бы хотел при встрече".

Она должна была отказаться, но не смогла... и не захотела.

Тревогой и тягостным, близким к раскаянию чувством накрыло позже, но решимости открыть блокнот и написать: "Я передумала", — она в себе не нашла. Как бы дико ни звучало, ей не хотелось обидеть своего... нового знакомого. И да, желание увидеть его снова тоже играло не последнюю роль.

* * *

Когда на следующий день Лили, мучимая ощущением неправильности собственного поступка, оставила Гарри под присмотром сестры играть с Дадликом и явилась к назначенному часу в центральный городской парк Литтл-Уингинга, ее уже ждали.

Классический черный костюм и начищенные до блеска туфли. Волдеморт умел производить впечатление.

— Я рад, что ты пришла, — сказал он без тени лукавства, и темные радужки его глаз вновь будто бы сквозили синевой. Или это просто отражалось небо, в которое незаметно уносились сомнения и тревоги.

— Я же обещала, — сцепляя руки в замок и неловко переступая с ноги на ногу, ответила Лили. Она попыталась стряхнуть с себя стеснение, добавив: — Но, честно говоря, я не уверена, что хочу слышать, как меня будут убеждать, будто я похожа на демоницу, пожирающую младенцев!

Он рассмеялся почти беззвучно:

— Уверен, тебе понравится. — И пока она пыталась понять, нужно ли искать в этих словах некий опасный подтекст, и с ужасом осознавала, что некоторые из мелькнувших в голове подозрений уже выливаются жарким румянцем на щеки, он взял ее за руку. — Пойдем!

Мягкий вихрь аппарации подхватил их, закружил и понес. Возражать стало поздно, а вырываться — глупо. Но стремительный полет сквозь пространство вскоре завершился, и, к облегчению Лили, перед ее глазами прояснились очертания трехэтажного здания в классическом английском стиле. Серовато-бежевые стены, четырехгранная башня с часами и арочный вход с колоннами.

"Художественная галерея Аткинсона" — металлическая табличка у парадного входа окончательно развеяла все опасения.

Волдеморт азартно сверкнул прищуром и повлек спутницу внутрь здания.

— Два билета, — нетерпеливо потребовал он у кассира и привычным жестом выложил на стойку фунты. Он совершенно точно знал, что следует делать и куда идти.

— Вот, смотри. — Миновав фойе и свернув в светлый зал, он остановился у одного из полотен. Отступил немного, чтобы не заслонять картину собой.

На фоне темного леса белела фигура рыжеволосый девушки. Единственным одеянием ей служила змея, обвивающая стройное тело, но явно не причиняющая вреда. Девушка касалась змеиной головы щекой и улыбалась краешками губ. Лицо ее не выражало ни похоти, ни злобы, только уверенность, спокойствие, да еще, пожалуй, самодовольство.

Стыд, прихлынувший было при виде чужой, но похожей на собственную наготы, отступил. Лили с интересом осмотрела картину и задержала взгляд на медной табличке под рамой.

"Лилит. Джон Кольер. 1887 год"

— Не так уж она ужасна, правда? — негромко спросил Волдеморт.

— Да, но внешность бывает обманчива... — задумчиво отозвалась Лили, продолжая разглядывать полотно.

— Бывает. Однако лгать может не только внешность, но и молва. Людям свойственно очернять то, чего они не в состоянии понять или подчинить своей воле. — Приглушенно щелкнув подошвами туфлей по каменному полу, Волдеморт сделал шаг и стал ближе. Он заговорил снова, и Лили почувствовала его дыхание на своей макушке. Он говорил, глядя на нее. И слова будто обретали плоть, струились по коже мягким шарфом:

— Коса — ее единственный убор.

Кого она коснется,

тот с тех пор,

прикован к ней,

не может с ней расстаться...

Поберегись косы ее касаться...

Он медленно шумно вдохнул и, встретившись с обернувшейся к нему Лили глазами, выдохнул:

— Но я бы рискнул.

Медленно поднял руку. Осторожно, будто спрашивая разрешения, поддел небольшую прядь ее волос и плавно повел рукой в сторону, предоставив волосинкам свободно проскользнуть между пальцев и вернуться на прежнее место. И Лили смогла перевести дыхание, только сейчас осознав, что затаила его на растянувшийся долгий миг.

— Чьи это стихи? — спросила она, не найдя ничего иного, чем можно было бы заполнить завораживающую паузу, полную томительной и запретной неги.

— Это Гете. Фауст, — сказал Том с легким вздохом и сморгнул дымку чувственности, туманившую его взор. Вместе с тем наваждение спало и с Лили.

Она подумала о том, что, к своему стыду, не читала "Фауста", однако вслух спросила, не без лукавства:

— Так вы считаете, что Лилит оболгали?

Он усмехнулся, пожал плечами и заговорил совсем иным — академическим, но с оттенком иронии — тоном:

— Я склоняюсь к тому, что ее история — всего лишь легенда. Но если выбирать из множества существующих версий, то мне нравится не та, которая изложена в ранних религиозных текстах, в частности в Каббале, а... альтернативная, скажем так.

— Вот уж не думала, что потомственным волшебникам знакомы религиозные тексты.

— Как правило, да, волшебники такого не изучают. Однако мне довелось. Причем не всегда, — он качнул головой, — я это делал по собственной воле. Однако время в любом случае было потрачено не напрасно, поскольку врага лучше знать в лицо.

Последние реплики дважды отозвались неожиданной болью в ее душе: напоминание о том, что его детство прошло в приюте⁽¹⁾, кольнуло острым сочувствием, а откровенно враждебное отношение к религии — смутной тревогой. Однако Волдеморт не предоставил ей времени для анализа нахлынувших переживаний, продолжил прерванный разговор:

— Но вернемся к Лилит. — Его голос в очередной раз поменял оттенок, на сей раз на более доверительный: — Как ты знаешь, согласно легенде, местом обитания первых людей был определен Райский сад. — Лили умилилась подбору слов и не сдержала тихий смешок. Волдеморт заметил, но лишь хмыкнул сам и больше не скрывал веселья. — У них было все необходимое: еда в изобилии, вечное лето, мягкая трава, служившая и ковром, и постелью. Главным считался мужчина, а женщина предназначалась ему на утеху. Адама все устраивало, его жену — почему-то нет.

Лилит оказалась не только красивой, но еще умной, любознательной и амбициозной. Она требовала от мужа относиться к ней как к равной и мечтала посмотреть мир за пределами сада. Супруги беспрестанно ссорились, пока однажды Лилит не покинула Эдем, а заодно и Адама.

Позже она стала женой падшего ангела Самаэля, которого также именуют Сатаной.

Встречались ли они ранее в эдемских кущах и пробовала ли она плоды запретного дерева, легенда умалчивает. Но ясно одно: Самаэль не препятствовал, а может быть, и способствовал устремлениям жены к познанию. Она шанс не упустила и постигла много нового и полезного, например, научилась контролировать фертильность, за что впоследствии и получила клеймо пожирательницы младенцев. Но что еще интереснее, однажды Лилит открылись тайны магии, сделав ее первой волшебницей и праматерью всех колдунов и ведьм. Как тебе такой поворот? — с задором поинтересовался Том, но ответа дожидаться не стал: — А как же коротал время Адам? Это, в общем-то, всем известно: он получил себе вторую жену, покладистую и непритязательную красавицу Еву, — интонации рассказчика неуловимо изменялись, улыбка слушательницы самовольно становилась шире. — Однако Лилит почувствовала в этой женщине не соперницу, а родственную душу, пожалела и уговорила Самаэля раскрыть глупышке глаза. Ну, тот и убедил доверчивую простушку вкусить от Древа Познания, однако на пользу той это явно не пошло.

Дальше пересказывать не буду, поскольку финальная часть истории практически безальтернативна во всех источниках.

Лили уставилась на собеседника во все глаза, нисколько не скрывая ни веселости, ни восторга.

— Учитывая то, что вы только что рассказали, правильным ли будет вывод, что Темному лорду близки идеи маггловских феминисток?

Долю секунды он выглядел озадаченным, после чего открыто улыбнулся и качнул головой.

— Не то чтобы я был сильно в курсе того, о чем ты только что сказала. Пару раз, — он наморщил лоб, — в газетах мне, кажется, попадались заголовки со словами "феминизм" и "феминистки", но я не счел их стоящими внимания. Это какое-то женское движение?

— Да, движение за права женщин и равные возможности с мужчинами.

— Разве маггловские женщины ущемлены в правах? Насколько я знаю, по крайней мере в британских законах не делается различий по признаку пола.

— Формально да. Но общество традиционно отводит женщине второстепенную роль. Ее удел — дом, кухня, ребенок.

— Мало ли кому какую роль пытается отвести общество. У человека всегда есть выбор: играть по чужим правилам или по своим собственным. Да, второй путь сложнее, потому что непременно встречает противодействие. И, выбирая его, важно правильно рассчитать силы. Иногда разумнее подчиниться. Но когда риск сводится к косым взглядам и чьему-либо неодобрению... Это же буквально повторение истории Лилит и Евы: у них были равные возможности, но одна выбрала свободу, другая — быть тенью мужа и нести вечную кару за единственный эпизод неповиновения.

— И, судя по всему, вы полностью на стороне Лилит?

— Ну как сказать... Ева тоже имела право на собственный выбор, который и сделала. Другое дело, что выбор Лилит мне гораздо ближе. И я его одобряю.

— Логично, но... немного неожиданно.

— Почему?

— Из того, что вы говорили ранее, у меня сложилось впечатление, что вы за сохранение старых традиций, а их основой, в моем понимании, всегда был патриархат.

— Так не маггловских же традиций, Лили! — с веселым возмущением воскликнул Волдеморт и развел руками. — Я всегда говорил, что я против наносного, чуждого нашему миру. Да, в первую очередь мне претят современные веяния, как у этих... — с выражением брезгливого припоминания нахмурился он, — "детей природы": главное в жизни — это удовольствия. Алкоголь, наркотики, промискуитет. "Назад к природе"! Ну, тут и не поспоришь: именно к животному состоянию такой образ жизни и приведет. Но нам этого не надо... Однако не только этим маггловское мировоззрение противоречит нашему. В базисе нашей нравственности никогда не было и не могло быть никакого грехопадения. И на костер за пучок лекарственных трав или неправильный цвет волос волшебники уж точно никого не отправляли.

Волдеморта нельзя было упрекнуть во лжи, но его стройные доводы в сознании Лили перемежались с воспоминаниями, горькими, как полынь.

"Добропорядочная ведьма никогда не променяет семью и возможность родить мужу наследника на карьеру".

— Скажите, Том, — дождавшись паузы, с улыбкой спросила она, — как много среди ваших сторонников тех, чьи жены реализовали себя вне семьи? В профессии, например?

Хмыкнув, он вскинул брови.

— Признаюсь, ты застала меня врасплох. — Взгляд в сторону и легкое пожимание плечами. — Специально не интересовался, но если навскидку... — немного. Единичные случаи. Но к чему ты клонишь? Лично я очень сомневаюсь, что их кто-либо принуждал.

Пришел ее черед пожимать плечами.

— И тем не менее, в семьях волшебников девочкам с малых лет внушают, что их главное и чуть ли не единственное предназначение — быть женой и матерью. При этом нередко помолвлены они чуть ли не с рождения, то есть даже самостоятельно выбирать супруга дано не каждой. А непослушание наказывается вплоть до лишения наследства и любой иной поддержки семьи. Я это не выдумала, а много раз слышала от однокурсниц, причем преимущественно от чистокровных. — Подобные разговоры между девочками действительно случались, и упоминать свекровь Лили сочла излишним.

— Не буду спорить, — немного помолчав, заключил Волдеморт. — У меня слишком мало данных на текущий момент. Но если ты права, то определенно тут есть над чем подумать. Воспроизводство новых поколений — это действительно важная миссия, и биологически она лежит на женщине. Однако никакое принуждение в этом вопросе недопустимо. У каждого волшебника должна быть любящая и вместе с тем довольная собой и собственной жизнью мать.

Пока он говорил, Лили успела испытать удивление и радость от того, насколько серьезно он воспринял поднятую ею тему, перетечь от чувства внутреннего удовлетворения к сомнениям и вернуться обратно.

Волдеморт замолчал, и несколько секунд они просто смотрели друг другу в глаза, безотчетно и не испытывая неловкости.

— Знаешь, чем более всего ты похожа на Лилит? — в очередной раз поменяв тон, спросил он приглушенно и мягко.

— Чем?

— У тебя есть свое мнение. И ты умеешь его отстаивать без истерики и бравады, по существу. — Уголки тонких губ дернулись кверху, но иронии в голосе не возникло. — Ты точно не из глины и не из кости, скорее уж, как и она, из огня и воздуха.

— Я думала, Лилит, как и Адам, из глины.

— Нет. По замыслу они объединяли в себе все четыре стихии: Адам — из земли и воды, а Лилит должна была его дополнить. Но что-то пошло не так...

* * *

Как и тогда в музее, Лили фыркает и, присаживаясь за столик, переключает внимание на подруг.

— И о чем это вы таком веселом с Молли шушукались, если не секрет? — выпуская в сторону струю табачного дыма, интересуется Марлин.

— Да так, — выдыхает Лили, — о детях, о мужьях.

— Нашли о чем. — Марлин хмыкает, щуря эффектно подведенные миндалевидные глаза. — Да, так мы ребенка не перевоспитаем...

— Какого ребенка? — растерянно улыбается Лили, ровным счетом ничего не понимая.

— Вот этого ребенка, — Марлин выразительно кивает на Мэри, одновременно делая затяжку. — Двадцать два года девочке, ни с кем не встречалась, сексом не занималась. Мы с Тесс пытаемся ей доказать, что так нельзя, нужно уже вылезать из кокона.

— А я им говорю, что не могу без любви, не представляю. — Мэри заводит обе руки под волосы, обнимая себя за шею и будто прячась, умоляюще смотрит на Лили.

— Так и я не представляю! — не медлит с ответом та.

— Мы так и поняли. — Марлин лениво прикрывает веки. — Девочки, дело, конечно, ваше. Но нам же не по пятнадцать уже. Пора уже понимать, что любовь — это одно, секс — другое. Любовь то ли случится, то ли не случится, и если случится, то надолго ли — никогда не узнаешь заранее. А секс должен быть, и начинать нужно вовремя, потому что с некоторого возраста это может стать проблематично, элементарно из-за отсутствия опыта. Это раз. И второе — даже при наличии этой самой большой любви связывать себя с одним мужчиной — невероятно глупо!

— То есть, вот например, у тебя с Бродягой несерьезно? — пытается съехидничать Лили, вспоминая, как вздыхала Марлин по Сириусу на седьмом курсе, однако та невозмутима.

— Что значит несерьезно? — Встряхивая длинными каштановыми локонами, она откидывается на спинку стула. — Мы собираемся когда-нибудь пожениться, если ты об этом. И друг друга любим, но не считаем это поводом надевать кандалы. У нас с Сириусом свободные отношения, а потом будет такой же свободный брак. Идеально...

— Вы такие крутые! — восклицает Тесс. — Прогрессивные... Я прямо завидую.

— Может быть, это и круто, но для меня неприемлемо, — вежливо улыбнувшись, Лили отводит взгляд.

— Зря! Девчонки, правда, тем более сейчас такое время: не знаешь, когда жизнь оборвется. Нельзя ставить ее на паузу. Надо брать по максимуму от каждого дня.

— Да уж... — вздыхает Тесс, но тут же вскидывается и, хоть звукоизолирующие чары и были выставлены в первые же минуты встречи, громко шепчет: — Лили, а ты знаешь, что Марлин стала лучшей в отряде по выслеживанию и ликвидации Пожирателей?! У нее своя особая тактика! Круто, да? Кстати, Марс, это сколько уже на твоем счету?

Та усмехается и медленно задирает рукав блузки: от локтя к запястью по боковой поверхности предплечья тянутся в ряд несколько вытатуированных змеиных голов.

— Когда победим, сведу, а пока они везде со мной.

— Семь! — отмечает Тесс.

— Красивое число, — улыбается Мэри, явно испытывающая облегчение от перемены темы.

— Красивое, — кивает Марлин с коротким смешком. — Уже можно считать, не зря живу. Но останавливаться я не планирую. Следующая моя цель — дюжина... Лили, не расстраивайся. Года два потерпи еще, а там в отряд вернешься, будем вместе гадов мочить. И мелкого, если что, на тренировки с собой сможешь брать. Даже хорошо, пусть учится.

Слова о том, что Гарри через два года будет всего четыре, Лили не без труда заталкивает обратно в пересохшее горло. Прокашливается:

— Да я, если честно, не о том думала. Хочется, чтобы война закончилась. Ведь наших тоже много погибло. Это какой-то тупик.

— Ясное дело — всем хочется, чтобы закончилась. Но для этого надо победить.

— Или договориться. Ведь, если так дальше пойдет, скоро в Британии волшебников не останется.

— Да ладно, — усмехается Марлин. — У нас Уизли есть. И Мэри, глядишь, дождется своей великой любви — тоже с десяток родит.

— Это страшно, Марлин. — Лили чувствует, как краска сползает с ее лица, будто с облупившегося забора. — И не смешно абсолютно.

— Слушай, прости. — На мгновение закрыв глаза, Марлин накрывает руку Лили своей. — Прости, это я... Рябиновка, наверное, в голову ударила. Зря про детей сказала... Но и ты тоже! — голос ее внезапно становится резким и жестким. — Думай, что говоришь! Договориться?! С кем?! С теми, кто всю мою семью?.. — она срывается на хрип, сглатывает. — Ты знаешь, что я пережила в тот вечер, когда вернулась домой? Майку было восемь, — слова превращаются в глухой жуткий шепот.

— Марлин, ты что, она же ничего такого... — испуганно лепечет Мэри.

А Лили не находит сил отвести взгляд от расширенных зрачков лучшей школьной подруги, от ее искаженного болью лица. А та повторяет:

— Понимаешь, восемь! А ты предлагаешь договориться! Это что значит? Забыть? Предать память... всех, кого эти уроды убили? Да, жертв много. И именно поэтому. Мы обязаны победить! — Марлин переходит на крик. От удара кулаком по столу надрывно звенит посуда. А еще недавно вальяжная красавица хватает бутылку с крепким алкоголем и делает несколько больших глотков из горлышка. Однако заканчивает почти спокойно: — Победить — и никак иначе.

Лили смотрит на нее и чувствует, как все тело, от кончиков пальцев до корней волос на затылке, сковывает колючим льдом. Как она могла забыть... К горлу поднимается тяжелый ком. У Молли погибли оба брата. У Тесс — сестра. А Марлин два года назад в один день потеряла и родителей, и бабушку, и братишку. Бродяга пытался Лили намекнуть, но до нее почему-то не тогда не дошло: война стала для нее чем-то отдаленным, похожим на досадное недоразумение, которое не слишком-то ее касается. А для девочек эта война — рана, нагноившаяся, дергающая, не заживающая. И, пока они каждый день живут с этой болью в душе, она бегает на тайные встречи и наслаждается обществом...

— Прости! — с навернувшимися на глаза слезами вырывается из нее придушенный хрип. — Девочки, простите меня.

Ее, конечно, никто ни в чем не упрекает. Марлин порывисто обнимает за плечи и, целуя в щеку, говорит, что напрасно сорвалась. Не по своей воле Лили выпала из гущи событий и не виновата в том, что все происходящее для нее затерлось, потеряло остроту. Кто-то предлагает выпить за победу, и Лили, выдавливая улыбку, глотает сладко пахнущую обжигающую горло рябиновую наливку. Озноб отступает, но тяжесть на сердце остается. Сославшись на маленького ребенка и поздний час, Лили вскоре уходит домой.

Первым делом она поднимается в комнату Гарри, однако на сына почти не смотрит, будто чем-то виновата и перед ним.

Кожаная обложка блокнота жжет пальцы. Уничтожить или написать... Написать, что дальше так продолжаться не может. Но подходящие слова не идут на ум. А потом отправку послания и вовсе приходится отложить, потому что в комнату входит Джеймс. Лили едва успевает положить блокнот обратно в ящик. Он лежит на виду, но Джеймс не видит.

— Лили, ты чем-то расстроена? — Он осторожно обнимает сзади. — Это из-за того, что я наговорил? Но ты же знаешь, на меня просто иногда находит, сам не знаю почему...

— Джеймс, ты совершенно ни при чем, — прерывает она поток извинений, оборачиваясь. — Просто вспомнили погибших: родственников, друзей... и мне стало нехорошо.

— Что поделать, это война. — Он привлекает ее к себе, и Лили не сопротивляется. — Иногда кажется, что к ней привыкаешь, но... это невозможно, наверное.

Лили кивает и позволяет увести себя из детской.

1) Об этом он сам сказал Лили в ходе разговора, описанного в приквеле "Запах вереска"

Вернуться к тексту

Сквозь сизые клочья ночного тумана проступали темные стволы деревьев и раскидистые ветви кустарников. Тянуло сыростью и перегноем и чьим-то едва сдерживаемым желанием убивать. Огромная серо-зеленая змея полностью его разделяла. Однако обусловленный природой инстинкт ни в какое сравнение не шел с осознанной яростью наделенного разумом сгустка злобы. Это концентрированное зло необъяснимым образом воспринималось как сама сущность Темного лорда, но совершенно точно не являлось ею. Он будто наблюдал за ним изнутри, недоумевающе и отстраненно.

В тишине встревоженного леса послышался отдаленный шорох, в котором чуткий слух вскоре различил звуки тяжелых шагов и натужное сиплое дыхание.

— Наконец-то. — Раздавшийся поблизости свистящий шепот не сулил приближающемуся ничего хорошего.

Туман сгустился темным пятном, поплыл и нехотя выпустил из своих лап несуразного коротышку с торчащими во все стороны колтунами и отвратительно подобострастной улыбкой на дряблом лице.

— Мой лорд... — пискнуло ничтожество.

На этот раз вспышка гнева ощутилась как собственная, но попытка напомнить забывшему свое место животному, чем чревато для таких, как он, появление перед Темным лордом без приглашения, наткнулась на отсутствие возможности говорить.

Вместо него заговорил Другой. Он тоже был взбешен, но, очевидно, по иной причине.

— Я за чем тебя посыла-ал? — прошипел он, ввинчиваясь невербальным Легилименс в испуганные маленькие глазенки.

— Я принес, мой лорд, принес! — залепетал Петтигрю, вытаскивая из-под своего тряпья какой-то сверток.

И тут Волдеморта неприятно удивила еще одна незамеченная сразу деталь: обе руки предателя были на месте. Однако он лично отсек ему правую, невозмутимо поясняя, что это следует предъявить Дамблдору как воспоминание о чудовищных пытках, посредством которых из честного и благородного орденца выбивали тайну Хранителя. И не только отсек — отрастить культю не такая уж и проблема (с темномагическим режущим — проблема, но Дамблдор способен ее решить). Но вместо собственной руки Петтигрю получил новую из текучего сверхпрочного металла, "когда зарекомендовал себя покорным и верным слугой". Ручка и в самом деле была удобной, а заодно служила Темному лорду гарантией, что перебежчик не сболтнет лишнего — не успеет. Правда, об этой несущественной мелочи Петтигрю было вовсе не обязательно знать. Зато его дарителю крайне интересно было бы знать, каким образом мерзавцу удалось избавиться от "награды". Однако определенно не в этот раз, потому что сейчас его внимание привлек сверток. В нем оказался сморщенный синевато-красный младенец, едва подающий признаки жизни.

— Ты решил пошутить со мной, Петтигрю? — с тихой угрозой прошелестел Другой. — Из какого абортария ты умыкнул этот мусор?

— Не-ет, мой лорд! Ребенок не абортирован! Какая-то крестьянка родила его тайно от всех в лесу и оставила на краю оврага, и я подумал...

— И ты подумал, что это именно то, чего я достоин, верно?

— Мой лорд, я не понимаю! — взмолился оплошавший и, наверное, уже обделавшийся слуга. — Вы же сами сказали, чтобы не возникло проблем, ребенок не должен быть сильным...

— Я сказал, — рявкнул тот, кого называли лордом, — что ребенок должен быть не старше двенадцати лет! И на этом основании ты решил, что будет вполне достаточно немощного куска плоти, который с минуты на минуту испустит дух?

— Н-но, но, но я думал, вы укрепите его, мой лорд, — упав на колени и трясясь, заверещал Петтигрю. — И еще я думал: хорошо, что его точно не станут искать.

— Меня абсолютно не интересует, станет ли его кто-то искать или нет. И пока оно мне нужно, это тело будет живым. Но как, по-твоему, я смогу ходить?

— П-п-прости-ите, мой лорд. П-п-позвольте, я схожу за другим?

— Поздно. Мне нужно тело сейчас. Но с этой минуты твоей обязанностью будет меня носить и кормить.

— Да, мой лорд. — Отразившееся на пухлом лице облегчение сделало его еще более отвратительным.

Тем временем шлейф черного дыма метнулся к слабо копошащемуся тельцу, каким-то образом увлекая за собой и Темного лорда. Внезапно сгустился кромешный мрак, который вскоре прорезался пятном сумеречного света. Пятно расширилось, и прямо перед глазами сверху нависла услужливая физиономия Петтигрю.

— Это уже вы, мой лорд?

— Не задавай глупых вопросов, — недобро проскрипел голос. — Поторопись, к середине дня ты должен найти для нас жилище.

Волдеморт понял, что оказался в теле младенца вместе с Другим, но не имел ни малейшего желания там оставаться. Он сделал волевое усилие и вышел, однако в то же мгновение его потянуло вверх, прочь от Петтигрю и его странного хозяина. Впрочем, в том, чтобы задерживаться, не было никакого смысла. Отдаляясь, он заметил, как змея высоко поднялась из травы и заглянула в лицо резко изменившемуся младенцу.

— Теперь я могу съесть крысу? — спросила она на парселтанге.

И младенец прошипел в ответ:

— Ты-то хоть не глупи, Нагини. Без прислуги нам теперь не обойтись.

* * *

Снова темнота, и снова ее прорезает серость раннего утра.

"Опять эти странные сны", — думает Волдеморт, приподнявшись на локтях и обводя глазами привычную обстановку собственной спальни. Загадочные сновидения больше не будоражат и не волнуют, как раньше. Но все-таки вместо созерцания ужимок ничтожества Петтигрю он бы предпочел хорошо выспаться.

Головоломок ему и наяву хватает. Одни преследующие жертву проклятия, недавно появившиеся в арсенале орденцев, чего стоят. Они способны огибать препятствия и обходить щиты защитных чар. Единственное спасение — сферическое протего, но далеко не все владеют им достаточно хорошо, чтобы создавать качественно и быстро.

Чтобы разработать способ обезвреживания проклятий, необходимо понимать принцип. Обычно для создания преследующих чар применяется кровная или симпатическая магия⁽¹⁾, но тут явно другой случай. Защитные амулеты не действуют. Лица Пожирателей скрыты масками, а потому знать заранее ни имени, ни деталей внешности проклинаемого новоявленный мордредов гений не может. Следовательно, проклятия либо универсальны, либо персонализируются непосредственно в процессе создания. Серьезный вызов. Темный лорд обязан с ним справиться. Спать он будет потом.

Постель он оставляет бесшумно и одним движением на ходу облачается в домашнюю мантию и тапки. Сегодня Белла должна предоставить ему отчет по самонаводящимся ракетам магглов⁽²⁾. Орден уже отметился интересом к маггловскому оружию. Как знать, возможно, и принцип преследования цели они позаимствовали там же.

До получения отчетов Волдеморт планирует полистать кое-какие старинные фолианты и поработать с формулами, однако войдя в кабинет он замечает желтоватое свечение из-под стопки книг. Это блокнот, настроенный на связь с Лили.

Никогда ранее она не проявляла инициативу, однако вместо радости он ощущает тревогу. И, как вскоре выясняется, не напрасно.

* * *

"Здравствуйте, Том. Нам нужно поговорить".

Разговоры, которые начинаются таким образом, легкими не бывают.

"Когда? Где?"

Она молчит, но держит блокнот открытым — думает.

"Вы знаете такое место в Эксмуре — Долина камней? Рядом с деревней Линтон?" — Чары блокнота не передают ни мыслей, ни чувств пишущего, только слова. Но буквы ложатся на лист тяжело. Раньше Темный лорд назвал бы подобное иррациональным бредом, но сейчас Мерлин поймет каким образом он чувствует ее душевные страдания и не считает их пустяком.

"Примерно представляю".

"Я бы хотела встретиться на одном из прибрежных утесов". — Ловушка? Нет. Он даже не станет искать аргументы и доводы. Просто знает, что никакой ловушки, засады там не будет. Но битву наверняка предстоит выдержать. Битву за Лили.

* * *

Тоненькую фигурку, терзаемую ветром на краю одного из обрывистых утесов, он находит быстро. Подлетает бесшумно, но, ступив на землю, больше не скрывает своего присутствия. Мелкие камни хрустят под его ногами, и Лили оборачивается. В глазах решительность и тоска — плохой знак.

Он останавливается рядом с ней и медленно вдыхает влажный соленый воздух, рассматривая серо-синюю морскую даль, матово бликующую под солнечными лучами, рассеянными рваной завесой облаков.

— Здесь красиво.

Конец сентября. Прохладно.

Лили судорожно обхватывает себя руками и отводит взгляд. Желание обнять ее, равно как и порыв укутать согревающим заклинанием, приходится подавить. Торопить ее вопросами тоже неправильно: она заговорит, когда соберется с мыслями.

Он чувствует эмоции других людей. Всегда чувствовал, с детства. Не всегда в том находилась польза. Зачастую они лишь отвлекали и раздражали, и Том научился управлять своим даром, отсекать поток. Но не сейчас. Он дал себе слово не трогать ее мысли и воспоминания, но от чувств закрываться не зарекался.

Ее намерение сказать "прощай" пронизывает ауру с четкостью, практически не оставляющей места сомнениям, и отзывается новой непривычной болью в груди. Болью, которую он заглушает окклюментным щитом. Совладать с чужими эмоциями способен тот, кому собственные не помеха. Его союзник — холодный разум.

Решение Лили принимала внезапно, резко. Тому по факту есть лишь одна причина. Весомая. Но он приложит все силы, чтобы... переубедить.

Боковым зрением он улавливает шевеление рыжих волос на фоне тяжелого, налитого грядущим ненастьем неба, кожей чувствует обращенный на себя взгляд, но головы не поворачивает. Лишь на мгновение прикрывает глаза.

"Давай".

Она рвано переводит дыхание.

— Недавно я встречалась с подругами... — Осекается и, хмуря брови, покачивает головой. Смотрит под ноги. — Это неважно, в общем... Дело в другом. В том, что каждая из них кого-то потеряла в этой войне. Мне вы не причиняли зла, но большинству моих друзей — да. Поэтому, встречаясь с вами, я каждый раз предаю их. Я не могу так больше. — Ее губы слегка дрожат, и в унисон им что-то вибрирует и звенит в душе Волдеморта. Темные, полные влаги тучи отражаются в широко раскрытых глазах, угрожая пролиться дождем.

— Рассказать тебе о наших потерях? — негромко интересует он.

— Зачем?! — надрывно восклицает она. — Я знаю, что они есть! Что это меняет? И я помню, что вы мне рассказывали о ваших целях. Понимаю, что у вас своя правда. Ваши цели не такие кровожадные и человеконенавистнические, какими видятся с другой стороны, да? Они кажутся даже правильными, разумными, но все-таки!.. Кое-чего я не могу понять, а уж тем более оправдать!

Лили распаляется. Разъяренная валькирия со сверкающими гневом глазами. Такой он ее еще не видел. Но, как ни странно, желания наказывать за дерзость нет. Глухое раздражение сдержанно бурлит на дне сознания, но рождает не злость, а намерение выслушать все до конца, и не для того, чтобы отмерить кару. Волдеморту на руку, если Лили выплеснет все без остатка. Все самые страшные, на ее взгляд, обвинения. Только так он получит возможность опровергнуть их, показать с другого ракурса или сгладить.

— Я понимаю, когда жертвами войны становятся бойцы. Я... — Она обрывает себя на полуслове, но тут же решительно встряхивает волосами, будто соглашаясь с тем, что собирается произнести. — Я не осуждаю вас за гибель членов ордена в схватках! Но вы же никого не щадите! — Теперь ее взглядом можно испепелить. — Вы приходите к членам Ордена домой и уничтожаете целые семьи, не жалея стариков, женщин, детей!

— Ты говоришь о каком-то конкретном случае? — Темный лорд умеет перебить негромко, но так, что говорящий невольно замолкает и выслушивает.

— О конкретном, — подтверждает Лили, расцепив плотно сжатые губы и болезненно щуря глаза. — О семье моей подруги. Ваши люди убили даже восьмилетнего мальчика.

— Когда это произошло?

— Да какая разница?!

— И все-таки?

Лили возмущенно качает головой и непонимающе разводит руками.

— Года два назад или чуть больше, — с осуждением выдает она и отворачивается, прикусывая ноготь на большом пальце правой руки. В сердцах отдергивает руку от лица и хмурится. Она раздосадована. Огорчена. Из обрывков эфемерных ускользающих мыслей рождается догадка: Лили огорчена незыблемостью доказательств вины и преступлений Темного лорда, потому что не желает разрыва, но уверена, что таков долг.

Ему есть, что ответить, но главное не спешить.

— На самом деле, разница велика. Примерно полгода тому назад я запретил ликвидировать оппонентов в присутствии их семей. — "И неповиновение стало бы неприятным сюрпризом, но это пока опустим". — Запрет остался в силе даже после того, как... — на мгновение он прерывает рассказ, решив подойти к главному с другой стороны. — Сейчас я расскажу тебе одну небольшую историю, а ты уж будь добра выслушать, ведь я тебе говорить не мешал? — Вспыхнувший было протест угасает. Можно продолжать. — Среди моих людей — в ближнем круге — есть некто Эдвард Нотт. Возможно, это имя ты где-нибудь слышала...

Лили неуверенно кивает.

— Не так давно, в начале июля, он потерял жену, а вместе с ней и нерожденного ребенка. Его выследили члены Ордена. Николь до родов оставалось что-то около месяца, так что не заметить ее положения было невозможно.

— Не может быть...

— Я когда-то дал повод для подозрений во лжи? — Это действительно огорчает. — Могу показать тебе свои воспоминания о разговоре с Ноттом и похоронах его супруги.

— Нет-нет, я... Вы действительно не давали повода. И я не имела в виду, что вы лжете, я просто... — Она сводит брови домиком и трет наморщенный лоб. — Я не понимаю, как такое возможно. Члены Ордена!.. Я знаю там почти всех — они не такие! — Нотки отчаяния надрывают тонкую ткань ее голоса. Что ж, разочарование действительно неприятно.

— Я объясню тебе, как такое возможно, Лили. Во время нападения Николь, вместо того чтобы забиться в угол и переждать, решила помочь мужу и ввязалась в бой. Полагаю, безобидными ее проклятия вряд ли были. Но тем не менее ваши пытались действовать аккуратно. В нее попало не летальное, а парализующее проклятие. Но то, что взрослого обездвиживает, ребенка способно убить, а нерожденному младенцу вовсе не оставляет шансов. Он погиб мгновенно. Эдвард уцелел в той схватке, но жена его, обездвиженная проклятием, истекла кровью еще до прибытия помощи. Реанимировать было некого.

— Это ужасно... — сглотнув, бормочет Лили. — И он, Эдвард, конечно же, хочет отомстить?

— Хотел. Но как только месть становится целью, начинается путь в никуда. Я поговорил с ним, и он согласился. По счастливой случайности в ту ночь их первый сын гостил у родственников. Он лишился матери, но Эдварду есть ради кого сохранять рассудок. Но я рассказал тебе об этом не для того, чтобы вызвать сочувствие.

— Вы хотели показать, что жертвы бывают случайными, — опустив голову, тихо говорит она.

— Именно. Не думаю, что члены Ордена Феникса специально охотятся на родственников моих людей. Мы тоже этого не делаем. Но когда, кто-либо, будь то женщина или старик, берет в руки палочку и кастует заклятия, способные нанести вред, он превращается в противника и законную цель. Поэтому я не виню орденцев за смерть Николь Нотт. Мои люди в подобной ситуации поступили бы так же, потому что в бою важнее сохранить свою жизнь и прикрыть соратника. Что касается гибели детей, то такого и подавно никто не желает. Однако они могут подвернуться под луч. И от рикошетов, к сожалению, тоже не застрахованы.

Он делает паузу, собираясь сказать, что готов расследовать обстоятельства гибели семьи подруги, если Лили назовет фамилию, но та говорит раньше:

— Это ужасно! — повторяет она недавно уже озвученную фразу. — Столько людей с обеих сторон. — Она вскидывает голову, чтобы посмотреть в глаза. — Разве ваши цели стоят всех этих жертв? И будущих тоже? Вы считаете, сама эта война оправдана?

— Намекаешь на то, что ее следовало бы прекратить?

— Считаю, что это было бы лучшим решением, — отвечает Лили без энтузиазма. По-видимому, сама понимает, что не все так просто.

— Может быть, ты и способ знаешь? Серьезно, — отвечает он удивлению в ее глазах, — расскажи, как ты себе это представляешь? Допустим, я прикажу своим людям сложить оружие, и что я должен посоветовать им сделать дальше? Бежать из страны или сдаться властям, чтобы получить пожизненное заключение в Азкабане? Так я должен поступить с теми, кто мне поверил и пошел за мной?

— Конечно, нет, — вздергивает она брови. — Такого я не имела в виду.

— Что же ты имела в виду, Лили? — усмехается он, неожиданно замечая, что ирония его горчит. — Если ты знаешь способ, которым я мог бы своим единоличным решением завершить эту войну приемлемым для всех способом, скажи мне и, клянусь, я сделаю это сегодня.

Она опускает голову.

— Я не знаю.

— И я не знаю. — Очень хочется взять ее за руку, но не время. — Ты спрашивала меня о том, считаю ли я эту войну оправданной? Непростой вопрос, но я постараюсь на него ответить. Если сравнивать текущие результаты с тем, какими я их видел, принимая решение о переходе к силовым методам борьбы, то нет. Я просчитался. И если бы я мог вернуться в то время, то искал бы иной путь. Но мы оба знаем, что изменить прошлое в том, что касается жизни и смерти человека, невозможно, даже если снять все ограничения с хроноворотов. А уж столь отдаленное прошлое и вовсе не подлежит коррекции. Ход истории необратим. — Надежда, огорчение и невысказанный вопрос мелькают в ее глазах. — Ты не знала? Это следствие из второго начала фундаментальной теории магии. Все законы там выведены эмпирическим путем, но внимания, безусловно, стоят. Я расскажу тебе как-нибудь подробнее... если ты предоставишь мне такую возможность.

Лили резко вдыхает — собирается возражать, — но именно в этот момент он быстро берет ее ладонь в свои и слова замирают, почти коснувшись приоткрытых губ. Он выигрывает несколько мгновений.

— Отменить прошлое я не могу, а в настоящем обстоятельства таковы, что иного пути, кроме продолжения борьбы, я не вижу. Но я ищу его, Лили, поверь. Это не обман, не уловка, чтобы тебя удержать, и не шантаж. Даже если ты уйдешь, я продолжу искать путь к миру, потому что вижу в этом необходимость. Но зачем тебе уходить? — Он замолкает, чтобы собраться с мыслями и сказать то, чего никому ранее не говорил: — Ты нужна мне, — слова выталкиваются с болью, будто пробиваясь сквозь внутренний запрет, но дальше становится проще. — Ты нужна мне, а я нужен тебе, — говорит он с нажимом и с удовлетворением отмечает, что Лили даже не пытается отрицать. — Какой смысл нам лишать друг друга того, что делает нашу жизнь лучше? Кто и что выиграет от того, что мы перестанем видеться?

— Но я просто не могу так, — говорит она полушепотом, будто уговаривает. — Это неправильно.

— Я не понимаю, — качает он головой. — С самого начала ты говорила о предательстве. Но в чем состоит твое предательство? Разве я прошу тебя за кем-то шпионить для меня? Или узнаю от тебя какие-то тайны? Кроме той... про бомбу. Кстати, она там и была.

Лили слабо улыбается:

— Нет, никаких. А в тот раз — это было мое решение, и я нисколько о нем не жалею.

— В чем же тогда проблема? Может быть, ты опасаешься, что я с помощью легилименции стану выуживать какие-нибудь тайны Ордена из твоей памяти? Если так, я могу дать обет.

Улыбка становится еще чуть более свободной.

— В этом нет необходимости. Даже если бы я не верила вам на слово — я просто-напросто не посвящена ни в какие тайны.

— Никому никогда не верь на слово в таких вещах, Лили, — невесело улыбаясь, говорит он и все-таки не сдерживается — убирает ей за ухо прядь волос. — Мне можешь. Но это я знаю, а тебе следовало бы быть осторожнее. Хотя если тайн нет, то беспечность простительна. Но тогда тем более тебе не в чем себя винить.

— Есть. — Улыбка гаснет. — Например, во лжи.

Скользящим жестом она отнимает руку, чтобы зябко обхватить себя за плечи. Волдеморт кивает:

— Ложь похожа на предательство, и иной раз им и является, но все-таки это не одно и то же. В чем состоит твоя ложь?

Ее брови взлетают.

— В том, что у нас с вами общие тайны. И тайные встречи.

— Утаивание правды — еще не ложь. Хотя я понимаю, что тебе приходится что-то выдумывать, чтобы ее скрыть. Но на предательство такая ложь точно не тянет, потому что не несет вреда.

— Но мне все же кажется, что да... Особенно в некоторые моменты. Например, когда мои друзья поднимают тост за победу, я пью вместе с ними, но мысленно не поддерживаю. Потому что больше не могу желать поражения лично вам.

— Спасибо. — Ее бесхитростное признание разливается теплом в груди и невольной улыбкой трогает глаза и губы. — Но позволь уточнить: если мы перестанем видеться, все изменится? Ты станешь со всей искренностью поднимать бокал, присоединяясь к подобным тостам?

Абсурдность предположения заставляет ее рассмеяться, нервно, с нотками слез.

— Нет! Ничего не изменится.

— Значит, и это не аргумент.

— Да, но... — Со стоном Лили прячет лицо в сложенные вместе ладони. — Я запуталась. — Она качает головой, с усилием проводит пальцами по глазам и опускает руки. — Я была уверена, что знаю, как мне следует поступить, а теперь собственные доводы больше не кажутся мне убедительными. Как вам это удается? Это какой-то особый вид ментальной магии?

— Никакой магии, Лили. Просто иногда ты принимаешь решения под влиянием эмоций и навязанных извне установок. Но стоит мне обратиться к твоему разуму, и все предстает в ином свете. Подумай об этом наедине с собой и придешь к таким же выводам. А пока... скажи, что хотя бы эта сегодняшняя наша встреча не последняя.

Она отвечает долгим задумчивым взглядом, после чего уголки ее губ вздрагивают, будто не определившись, то вверх, то вниз.

— Не уверена, что поступаю правильно, но я тоже не хочу, чтобы она была последней.

Облегченного вздоха он не скрывает.

— Ну, слава Мерлину. Однако, — он обводит глазами затянутое серыми тучами небо, — здесь довольно холодно и вот-вот дождь пойдет. Как насчет пойти выпить где-нибудь по кружке чая?

Она устало кивает.

— Да, пожалуй, только пусть это будет какое-нибудь обычное маленькое кафе.

— Как скажешь.

Разговор отнял неожиданно много сил.

* * *

Они аппарируют на окраины ближайшего городка, который виднелся с вершины выбранного Лили утеса, и заходят в первое попавшееся маггловское кафе.

— Ты бывала здесь раньше?

Слабая измученная улыбка:

— Да, на экскурсии еще в начальной школе. Нам рассказывали про теорию эволюции и что здесь, в окрестностях, были найдены останки древнейших земноводных...⁽³⁾

В общем-то, пустой обмен парой почти ничего не значащих фраз. Проясняется выбор места. Но желанного эффекта — возвращения легкости, ставшей уже привычной для их встреч — не приносит.

Под дробный стук пустившегося дождя, поглядывая на грустную и задумчивую Лили, Волдеморт пытается понять, что именно его так гнетет и изматывает. Неуверенность в успехе? Повисшая в воздухе неопределенность? Нет, к подобному состоянию он давно привык.

Официант приносит чай с чабрецом и два крохотных овсяных печенья, которые никто не заказывал. Волдеморт (хотя в данной ситуации правильнее будет сказать Том Риддл) разливает горячий, исходящий густым обволакивающим ароматом напиток по чашкам и делает маленький обжигающий глоток из своей.

Обычно он предпочитает кофе. Но не в этот раз. В этот раз ему захотелось не бодрости, а уютного расслабляющего покоя — крайне нетипично и странно. Разве что дело в ней. Он так и не выставил эмоциональный заслон и по-прежнему ощущает то же, что и она: сомнения, тревогу, подавленность и обессиленное желание хоть немного рассеять тяжесть гнетущих чувств.

Лили пьет свой чай медленно, время от времени прикрывая глаза. Даже в свете серого дождливого дня ее волосы бликуют теплом, но, что куда важнее, чтобы ей самой удалось согреться. Чтобы смогли свободно расправиться напряженно вздернутые плечи и смягчился изгиб побледневших губ. Хотел бы он подобрать слова, способные вернуть ей душевное равновесие. Но все важное, вроде бы, уже сказано. И все-таки что-то он упустил, что-то, что помогло бы чашам весов полностью склониться в нужную сторону.

Вдруг Лили поднимает голову. Из-под упавшей густой челки сосредоточенно смотрят глаза, полные летней болотной зелени, притягательной и опасной.

— Вы сказали, что полгода назад запретили своим людям нападать на ваших врагов, когда рядом их семьи — почему? То есть... — она качает головой вбок, — почему именно тогда, не раньше?

Ликование со стороны точно выглядело бы неуместным и могло быть в корне неверно понято, поэтому ничем не выказано оно вовне. Но в глубине души можно себе позволить. Не без иронии, конечно. Он не замечал того, что лежало буквально перед его носом. Но пытливая, вдумчивая, ответственная Лили сама подсказала ему самый сильный и убедительный аргумент.

1) Симпатическая магия — форма колдовства, основывающаяся на идее о том, что предметы, сходные по внешнему виду (магия подобия) либо побывавшие в непосредственном контакте (магия контакта) якобы образуют друг с другом сверхъестественную, магическую связь.

Вернуться к тексту

2) Первая самонаводящаяся (противокорабельная) планирующая бомба — американская ASM-N-2 Bat была испытана в 1944 году

Вернуться к тексту

3) Графство Девон, на территории которого частично расположена географическая область Эксмур, дало название одноименному периоду палеозойской эры, примечательному появлением первых четвероногих хордовых животных и семенных растений. Их окаменевшие останки и отпечатки встречаются в соответствующих геологических отложениях, широко представленных на данной территории.

Вернуться к тексту

— Смотрите-смотрите! Видели? Ох, дети такие смешные! А ваш мальчик такой доброжелательный и открытый...

— Да, он такой, спасибо... — Редкие короткие реплики и рассеянная улыбка — это все, чем Лили готова поддерживать беседу со случайной знакомой. Кажется, та сказала, что зовут ее Рози.

Молодые мамочки часто обмениваются впечатлениями о своих и чужих чадах, пока сами чада играют на детской площадке. Эти мимолетные разговоры милые, но похожи один на другой практически до потери смысла. Собственно, Лили ничего не имеет против легкой болтовни ни о чем. Просто в последнее время в голове и без того мыслей невпроворот.

А раннее развитие, о котором взахлеб рассказывает Рози — это, конечно, хорошо, но Лили кажется, что заниматься с ребенком можно и по старинке: книжки, прогулки, конструкторы... Главное, чтобы рос счастливым. И Гарри для своего возраста вполне развит. Дочка Рози, конечно, знает и умеет больше, но она и постарше. Девчушка все пытается вовлечь других малышей в какую-то коллективную игру, чем и вызывает умиление и радостный смех собственной мамы. Но с двухлетками это сложно. В журнале про детей, который выписывает Туни, было сказано, что интерес к совместным играм у ребенка появляется примерно к трем...

К трем...

К трем годам у большей части маленьких волшебников проявляются способности к колдовству. Джеймс считает, что поэтому им необходимо как можно скорее вернуться в Годрикову Лощину и свести общение Гарри с магглами к минимуму во избежание проблем. Но, не считая ссор с сестрой, Лили не помнит, чтобы ее детская магия доставляла какие-то проблемы в общении с маглами. Что ж, возражений Джеймс не слышит и давит на то, что в случае чего их обвинят чуть ли не в умышленном нарушении Статута. Звучит как бред. И Лили не собирается закрывать сыну вход в маггловскую часть мира. Вот только... она прекрасно осознает, что это не единственная причина, по которой ей не в радость возвращаться в их старый дом.

— ...Я согласна с мнением, что с ребенком нужно разговаривать как со взрослым, а не сюсюкаться. — Вспомнив о собеседнице, Лили слушает ее с середины фразы. — Хотя они иной раз как скажут!.. Мы с дочкой недавно обсуждали, кем она хочет стать, когда вырастет. Представляешь, она сказала: космонавтом, врачом и официанткой! Хах! Конечно, ребенок есть ребенок. Но это же не повод отказываться от обсуждения серьезных тем, ты как считаешь?

— В целом, да... Но я еще не говорила с сыном о профессиях...

— Простите, а сколько вашей девочке? — К беседе присоединяется пожилая женщина, пятью минутами ранее присевшая на скамейку рядом с Рози.

— Уже три, — охотно отвечает та.

Пока словоохотливые соседки переключается на разговор друг с другом, Лили со спокойной совестью возвращается к обдумыванию проблем, назревающих давно и неумолимо.

Отношения с Джеймсом все хуже. Она честно пытается отыскать в себе былые чувства, увидеть в муже черты того порывистого, жизнерадостного и надежного парня, которые открылись ей в нем на седьмом курсе. Тогда казалось, что она буквально прозрела — разглядела его настоящего. Теперь иной раз кажется, что все было с точностью наоборот. Ей одно время мерещился кто-то... На поверку же рядом оказался раздражительный и капризный нарцисс, от упреков и обвинений которого она устала. Да, он отходчив и извинений не приходится долго ждать. Они всегда мирятся. Но осадок остается и накапливается на дне души. Легкости больше нет. Влечения — тоже. А ее попытки преодолеть себя ни к чему хорошему не приводят.

* * *

— Нет, все, с меня хватит. Может быть, объяснишь уже в конце концов, в чем дело?

— Что?..

Она в самом деле опешила. Он настоял на том, чтобы они вдвоем отправились в Годрикову Лощину приводить дом в порядок. Но стоило переступить порог, как выяснилось, что уборка может и подождать, когда в кои то веки выпала возможность уединиться. Лили не сопротивлялась. Позволила увлечь себя в спальню и постаралась не быть ледышкой. Она отвечала на ласки, сосредотачивалась на ощущениях, лелея искорки чувственности. Хорошо бы из них разгорелся костер. Брак, подкрепленный физической страстью, — лучше, чем тот, что держится на одном лишь долге. Возможно, ей удалось бы настроиться на нужную волну, но не успела.

— Ты будто не со мной, не здесь. Ты равнодушна. Я думал, это из-за того, что мы в доме твоих родителей, и из-за нависшей угрозы. Но нет: я вижу, что причина в другом. У тебя появился кто-то на стороне? Кто он?

* * *

Конечно, она возмутилась и посоветовала Джеймсу искать причину охлаждения между ними не в ком-то другом, а в себе. Но сколько в тех словах правды, а сколько лжи — самой бы еще разобраться.

Интуиция не подводит Джеймса насчет другого. Физически Лили верна своему мужу, но... так ли это важно, когда вовсе не о нем те мысли, которые то отзываются болезненным стуком в груди, то безотчетной улыбкой расплываются на губах. Когда от прикосновений другого — через одежду к плечу или локтю кажется, что электризуется воздух, а от соединения ладоней прерывается дыхание. Неудивительно, что недолго ей удавалось хранить секрет.

* * *

— Ну что, может, расскажешь уже сестре, кто он, м-м? — полушепотом поинтересовалась Петуния, хитро улыбаясь из-за кружки с горячим чаем.

— О ком ты? — изображая легкое недоумение, Лили надкусила крекер и в следующее мгновение им поперхнулась.

— О том, в кого ты так влюблена.

— Что ты выдумываешь? — просипела Лили сквозь кашель и выступившие слезы.

— Ты то уходишь мрачнее тучи, а возвращаешься как на крыльях, то витаешь где-то и ничего не слышишь, то улыбаешься сама себе, а я выдумываю? — Туни закончила шлепать ее по спине и откинулась на спинку стула. — Нет, сестренка: ничего я не выдумываю. Я даже почти уверена, что это тот самый незнакомец, который приходил повидаться с тобой сюда. Во всяком случае, примерно с того времени с тобой все это и началось. Я права?

И Лили ошарашенно отвела глаза:

— Я не могу быть в него влюбленной...

— Что значит "не могу"? — пожала Туни острыми плечами. — Ну хочешь — назови иначе, суть от этого не поменяется.

Хотела бы Лили ответить, что тут именно суть иная, а не одно название. Но, подумав, смогла только тихо переспросить:

— Неужели это так заметно?

— Хм, еще бы.

* * *

Да, конспиратор из нее, оказывается, так себе. И ведь, что самое смешное, лучше всего свои чувства она скрывала от самой себя. Удобно было думать, что Том ей просто интересен как собеседник... Как мужчина тоже, но, за исключением того первого и единственного поцелуя, упрекнуть себя в этом смысле ей было не в чем: ничего лишнего она себе не позволяла, и он — верный слову — тоже. Казалось, неоткуда ждать беды. И вот на тебе.

Одно слово Туни — и острые очертания правды прорезали тонкую пелену самообмана, ошметки того истаяли в воздухе подобно мыльному пузырю и оставили Лили один на один с осознанием невообразимого, но вместе с тем совершенно неопровержимого факта. Она влюблена. В Темного лорда. В того-чье-имя-нельзя-называть... Но ей — можно.

Да, Лили льстила ее исключительность, внимание Великого и Ужасного ласкало самооценку. В этом она себе тоже давала отчет. Мерлин! Во всем она давала себе отчет, кроме самого главного. Кроме того, что каждый раз, заходя в спальню сына, смотрит на ящик стола с надеждой увидеть струящийся через щели призывный свет. Что после любой, даже короткой переписки с Томом улучшается настроение, а от предвкушения встречи оно улетает в стратосферу. И наоборот: решение прекратить с ним видеться придавило к земле так, что стало больно дышать. Именно оно, а не сочувствие Марлин и не ощущение собственного предательства, ранило в тот момент сильнее всего. И столь очевидную истину Лили как-то умудрилась не замечать.

"Ты нужна мне, а я — тебе". — Зажатая отчаянием и безнадежностью радость от первой части откровения сверкнула на солнце и резанула по сердцу так, что вторую Лили благополучно пропустила мимо ушей. А Том, получается, тоже все про нее знает и понимает куда лучше ее самой.

"Это какой-то особый вид ментальной магии?"

"Никакой магии, Лили. Просто иногда ты принимаешь решения под влиянием эмоций, но стоит мне обратиться к твоему разуму, и все предстает в ином свете". — Какой же все-таки искусный манипулятор. Пусть решение порвать с ним и принималось на волне эмоций, но разве разум ей диктует жгучее желание встречаться снова?

"Невозможное, Ужасное и Прекрасное моё Чудовище, с каждым днем я все лучше и лучше понимаю, почему люди идут за тобой". — По-хорошему ей стоило бы негодовать, но Лили едва сдерживает улыбку.

"Ты нужна мне..."

И еще, под занавес, развеивая цепи, мешающие дышать: "Почему вы запретили атаковать ваших врагов в домах, где живут их семьи, полгода назад? Почему не раньше?"

"Ты, наверное, удивишься, но именно ты тому поспособствовала. Когда ты пришла, чтобы предупредить о бомбе... Я не хотел, чтобы из-за утечки информации у тебя возникли сложности в твоем привычном кругу. Чтобы свести риск к нулю нужно было немного подкорректировать воспоминания охранников о тебе в части имени и самых примечательных внешних черт. Но, заглянув в их память, я был... — тут он подбирал слова, — крайне... неприятно удивлен увиденным. К слову, пользуясь случаем, я приношу тебе свои личные извинения за поведение того ублюдка. Конечно, он получил по заслугам. Но, копнув дальше, я увидел, что такие выходки были типичными не для него одного. Я инициировал проверку, и она подтвердила худшие опасения. Моральный облик моих сторонников удручает. Не всех, к счастью. Иначе мне бы осталось только обсыпаться пеплом и уйти в монастырь грехи замаливать. — По лицу Тома скользнула мимолетная обезоруживающая улыбка. — Шучу, конечно. Но на самом деле и того, что вскрылось, было предостаточно, чтобы шутить в те несколько дней мне не хотелось совершенно. Я же был уверен, что наш неуклонно ухудшающийся со временем имидж — результат дамблдоровской пропаганды. Но, как выяснилось, кое-кто из моих подчиненных справлялся с очернением организации и меня самого куда успешнее моего главного оппонента. Когда я говорю о том, что намерен бороться с тлетворными веяниями маггловской цивилизации, а мои люди вытворяют подобное, неудивительно, что доверия мне становится все меньше, а ряды моих противников — все гуще. В общем, я принял меры воспитательного характера. Но, поскольку уверенности в быстром эффекте у меня не было, вместе с тем решил минимизировать и саму возможность причинения вреда кому-либо, кроме тех, кто представляет для нас непосредственную угрозу. Члены семей авроров и орденцев к таковым не относятся.

Вот так, — он развел руками, — твой визит запустил цепь событий. Просто невзначай ты поспособствовала тому, чтобы мне открылись некоторые очень неприглядные стороны моей организации, о которых я до того времени просто не задумывался. Я искренне тебе благодарен и за это тоже. Считаю — изменения пойдут нам на пользу. Но в то же время разве навредила ты тем самым своим друзьям из Ордена? Ведь нет, напротив. Обе стороны в выигрыше. Скажи, разве я не прав?"

Облегчение вскипало пузырьками шампанского и почти с тем же эффектом туманило голову. Едва сдерживая улыбку, Лили кивнула:

«Прав, пожалуй…» — а за спиной расправились крылья.

Их-то и разглядела Туни. И отговорке про давнего просто-знакомого не поверила. Да, не предполагала Лили в сестре такой прозорливости. Но это ладно. На том, чтобы Лили выложила всю правду, Туни, к счастью, настаивать не стала. Довольствовалась рассказом, где Лили носит с ее новым... приятелем. Да, а как его еще назвать? Он не бойфренд, не любовник. Да и другом его назвать сложно. Неравнодушный к ней приятель, в которого она влюблена. И что ей теперь с этим делать?

Мысль о том, что общение с ней помогает Темному лорду посмотреть на некоторые вещи под другим углом и из-за этого его решения становятся мягче и гуманнее, заманчива. Она успокаивает совесть и брезжит надеждой на то, что так Лили приближает конец войны. Поспособствовать наступлению мира в стране и быть счастливой с Томом — слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Только понимание: "вокруг люди" — удерживает от того, чтобы упереться головой в ладони и застонать. А память услужливо подсовывает ей аргументы: он не причинил вреда Гарри; он не стал мстить за бомбу; он изменил свое отношение к магглорожденным; он пытается обезопасить семьи своих врагов... Что, если мечты ее не так уж беспочвенны и напрасны, а, пожертвовав радостью видеть Тома, она лишь убьет шанс на возвращение к мирной жизни? Или отдалит... Он сказал, что продолжит искать способ прекратить кровопролитие в любом случае. Значит, все изменения к лучшему не плата за общение с ней, а побочный эффект, но тем лучше. Это только доказывает, что Том вовсе не воплощенное зло, не монстр. Он умный, образованный, честный. У него свои цели и принципы, большую часть которых Лили даже готова принять. И почему она в самом деле не может стать посредником, который поможет Тому и Дамблдору понять друг друга? Или хотя бы услышать... Удивился же Том, когда узнал, что Дамблдор называл его человеком чести.

И все-таки кидаться в мечты, как в омут, она не может. Не имеет права. В первую очередь, потому что у нее есть Гарри. Рисковать собой — одно дело, совсем другое подвергать риску сына. Хотя и его жизнь от разговоров матери с Волдемортом изменилась к лучшему. Носится вон румяный, улыбка во все двадцать молочных, и чубчик в мыле...

— Гарри! Подойди ко мне, я тебе шапочку поправлю! Сам? Ну давай сам. — Набекрень, но ушки спрятал. Пусть дальше бегает. — Что? Два... и три месяца. Да, самостоятельный... Спасибо...

Пока что все говорит ей и дальше доверять интуиции. Однако истинных целей Тома она доподлинно знать не может. Ей кажется, что он тоже искренне в нее влюблен. Но его послужной список пугает жестокостью. Да он и сам признает: если жестокость необходима, то она оправдана. Он позволяет быть жестоким себе и потому не осуждает за аналогичные действия членов Ордена. По крайней мере, это звучит, как проявление честности и справедливости с его стороны. Он не чудовище. Но он умеет манипулировать и играть. Что если весь его благородный имидж, сложившийся в ее глазах, лишь иллюзия? Думать так неприятно... Да что там — невыносимо! Но она обязана. Правда, на ум не приходит ни одной сколько-нибудь правдоподобной версии, которая бы объясняла, зачем ему все это, если только не по им же озвученной причине. Либо ему в самом деле нужна и важна Лили, либо один Мордред знает. Расправиться с Гарри или похитить его — возможность была и не раз. Затащить Лили в постель?.. Да не фиг делать, если уж откровенно. Держать ее в качестве шпиона? Ценой таких ухищрений? Смешно. И тем не менее, ее неспособность представить некую таинственную причину еще не доказывает, что таковой нет. Лили обязана как-то перепроверить слова Тома. Поговорить о нем с кем-то, кто видит его по другую сторону магбританского общества, расколотого войной. Сев...

Дожидаться завершения прогулки становится нелегко. Усидеть на месте невозможно, и оставшиеся полчаса Лили проводит, играя в догонялки с Гарри и другими малышами, которым тоже захотелось, с хохотом и восторженным визгом побегать от взрослой тети. Тетя слегка опасается возможной реакция других мамочек. Однако вскоре ее инициативу поддерживает Рози — в компании избыточная энергия выплескивается свободнее и веселее. Ручеек минут, положенных детям по праву, истекает, мамы тепло прощаются, берут недовольных чад за руки и расходятся по домам.

Гарри не в восторге от того, что веселье закончилось, однако утешается тем, что уходить приходится не ему одному. Он соглашается помахать ребятам в обмен на обещание прийти снова и чтение интересной книжки дома. Прогулка свое дело сделала: доедая обед, Гарри уже клюет носом, безропотно позволяет переодеть себя в пижаму и уложить в кроватку. Только уже почти уснув, он вдруг открывает глаза и сонно спрашивает:

— Мама, а это я один раз посплю и мы будем делать лампы Джека?

— Нет, мой хороший. Лампы Джека мы будем делать завтра, то есть надо будет поспать сейчас и еще ночью.

— Два раза поспать? — переспрашивает Гарри, подумав. Пока он понимает только "один", "два" и "много".

— Да, моя умничка! — Лили целует сына в лоб. — Спи.

Не проходит и пяти минут, как сложенные на подушке ручки сладко расслабленно обмякают, маленький носик мерно посапывает, а Лили может тихонько выскользнуть из детской.

Легко сбежав по лестнице, она заглядывает в гостиную.

— Джеймс не дома? — спрашивает она отца, сидящего перед телевизором и внимательно слушающего что-то про затонувший эсминец и ядерное оружие, которого не было на борту.

— Нет, — бросает он через плечо, — как с утра ушел — не видели.

— Я тогда тоже пойду пройдусь.

Кажется, отец ей ничего не ответил. Но это неважно. На ходу застегивая куртку, Лили пересекает уютный дворик и выходит на улицу. Она вдыхает немного пряный осенний воздух и, разглядывая пожелтевшие кусты и зеленые газоны перед домами соседей, доходит до развилки, на которой сворачивает в сторону городского сквера. Под прикрытием древесных крон она колдует Патронус. Полупрозрачная и чуть светящаяся тонконогая лань легко выскакивает из острия палочки и уносится вверх, в пышное кружево листьев, играющих всеми оттенками цвета от желто-зеленого до бурого и темно-красного. "Сев, мне нужно с тобой посоветоваться. Мы могли бы встретиться на нашем месте?"

В ожидании ответа Лили неспешно бредет по пестрой от опавших листьев аллейке, ведущей к реке. Под дубом она наклоняется, чтобы подобрать несколько желудей: из них получаются забавные игрушки — Гарри такие любит. В этот момент сверху опускается силуэт. Лили поднимает голову и непроизвольно раскрывает рот. Она ждала увидеть такую же лань, как собственная. Но перед ней конь. С неровной гривой и тощими ввалившимися боками, он тем не менее выглядит сильным. Мимолетные сомнения относительно принадлежности Патронуса развеиваются почти сразу, потому что разговаривает тот голосом Сева:

— Конечно, Лили. Буду через пять минут. — Удивление сменяется благодарной нежностью и легким уколом совести. Сев всегда откликается по первому зову, но встречаются они только тогда, когда Лили что-то от него нужно.

Она бы и рада видеться чаще. С ним легко. Однако со своей стороны она может предложить лишь дружбу, а он? Он сказал: для него главное, чтобы с ней все было в порядке, его же чувства почти прошли. Почти. Значит каким-нибудь неосторожным словом или взглядом она рискует их разбудить и дать ложную надежду. Это жестоко. Поэтому Лили кажется, что она не в праве встречаться с Севом просто так — поболтать. Но и по-другому выходит свинство. Однако...

— Лили! — Сев машет ей с середины мостка.

— У тебя поменялся Патронус?! — выдает она вместо приветствия, шагая навстречу.

— Сам офигел, — совсем как в детстве отвечает он, и от этих слов почему-то пробирает смех.

— Но он же не сегодня сменился? — Она останавливается в шаге от него и с радостью для себя отмечает что-то новое в черно-карих глазах: уверенность? Спокойную удовлетворенность? "У тебя появилась девушка?" — Вопрос вызревает мгновенно, но Лили прикусывает себе язык.

— Наверное, не сегодня. Но я им редко пользуюсь. — Сев пожимает плечами и мягко обнимает Лили. — Привет.

— Привет. — Она ненадолго прижимается щекой к жесткому плечу, обтянутому черной маггловской водолазкой. Но пахнет от друга как всегда — зельями.

— Так о чем ты хотела поговорить? — Отстранившись, он внимательно на нее смотрит.

— Обсудить хотела кое-что по поводу безопасности. Но не стоять же здесь. Может, мы где-нибудь присядем или пройдемся? — Не сговариваясь, они направляются от берега в сквер. — Кстати, как у тебя со временем? Ничего что ты вот так сорвался? Твой Лорд тебя не накажет?

— Мой Лорд? — переспрашивает Сев, вскидывая густые брови.

— М-да, а что? Вы же так его называете?

— Да, просто это прозвучало как-то неожиданно... — Сев озадаченно хмурится. — Как будто ты уже не... — прервав себя на полуслове, он с усилием моргает и чуть встряхивает головой. — В общем ладно. Короче. Темному лорду не нужно, чтобы я в каком-то конкретном месте отсиживал жопа-часы, так что нормально все.

— Жопа-часы?! — звонко переспрашивает уже она.

— Да, — губы Сева растягиваются в немного сконфуженной кривой улыбке, — подцепил у Долохова. Это наш инструктор по боевке. Русский он. Вечно как выдаст что-нибудь, — заканчивает он, но вдруг кивает в сторону. — Качели...

— Надо же, еще живые, — рассеянно отмечает Лили, окидывая глазами место их первого разговора. Но пора переходить к делу: — В общем, Сев, я хотела узнать твое мнение. Как ты считаешь, для нас теперь действительно безопасно? Я имею в виду себя и Гарри. Ты ведь наверняка в курсе, что Фиделиус снят, потому что Волдеморт вроде бы больше не охотится за моим сыном. И, с одной стороны, это здорово — наконец оказаться на свободе. Но я немного волнуюсь, можно ли верить в столь внезапные перемены, особенно с учетом того, что сообщил о них Петтигрю? — Имя предателя все еще вызывает злость и отвращение.

— Понимаю о чем-ты, — нахмурившись, Сев кивает. — Но я... Я практически уверен, что вам ничего не грозит. Иначе я бы первым делом тебя предупредил. Но Лорд действительно каким-то образом пришел к выводу, что пророчество — ложь, попытка увести нас от решения насущных проблем. Он объявил об этом ближнему кругу, приказал прекратить поиски и запретил даже приближаться к ребенку, которого называли Избранным. Честно говоря, он был тогда в гневе, и даже удивительно, как Крыс ухитрился остаться в живых. Наверное, заглянув в его память, Лорд все-таки убедился, что выслуживался бывший дружок твоего... прости... короче, искренне выслуживался, а не поручение Дамблдора выполнял.

— Но не может это быть хитростью с его стороны? — приблизившись к старым качелям, Лили в задумчивости толкает их, отчего воздух, пронизанный тонкими ниточками осеннего тепла, царапает ржавый скрип.

Сев опирается на стойку качелей с другой стороны.

— Хм... Нет. Такие ухищрения не в его духе.

— Вот как? А что тогда в его духе?

— Ну, я, конечно, не могу похвастаться тем, что много знаю про Темного лорда, но исходя из того, что я мог наблюдать, ясно, что в его духе скрытность, — поначалу Сев говорит, поглядывая на Лили с опаской, но, по-видимому убедившись, что она больше не та чуть что вспыхивающая праведным гневом гриффиндорка, какой бывала в школьные годы, успокаивается. И рассказывает о своем лидере дальше: — Он редко посвящает Пожирателей в свои планы. Уверен, что даже самые приближенные не в курсе всех его намерений. Но если что-то объявлено, то значит, так оно и есть. Правда, ситуация с твоим сыном показала, что намерения Темного лорда могут меняться. Однако в последнее время все перемены к лучшему.

— Что ты имеешь в виду?

— Понимаешь... вообще я не должен говорить об этом, но тебе скажу. — Сев отводит глаза. — Пока Темный лорд верил в пророчество, он был как будто одержимым и... страшным. Точнее, страшным он был с самого начала, но в тот период — особенно. Каким-то неадекватным. Честно, Лили, — говорит Сев, разглядывая собственные ботинки, — я тогда думал, что совершил фатальную ошибку, примкнув к нему. Но теперь его поступки стали логичными, а решения — справедливыми. Возможно, ты меня убьёшь, но... — Взгляд искоса, а потом прямо — озадаченно и удивленно. И в продолжение явно не то, что изначально планировалось: — Но ты сейчас выглядишь так, как будто сама не против перейти на нашу сторону, — заканчивает Сев.

— Да ну тебя! — возмущенно восклицает Лили, одновременно думая, что шпионкой ей не быть однозначно. — Даже если бы я вдруг действительно настолько прониклась твоим рассказом, думаешь, я не помню, как у вас относятся к таким как я? К магглорожденным?

— А ты знаешь, это тоже переменилось. — Сев расплывается в столь нехарактерной для себя широкой улыбке. — В самом деле переменилось, Лили! Вопрос отношения к магглорожденным обсуждался на совещаниях несколько раз. И в конце концов Темный лорд принял решение, что определяющим следует считать не статус крови как таковой, а то, насколько маг готов уважать традиции нашего мира и приносить пользу обществу. Поэтому теперь при желании в наши ряды может вступить и магглорожденный.

— Говоришь, этот вопрос обсуждался? И что, у такого решения нашлись сторонники?

— Представь себе, — в интонации закрадывается узнаваемое снейповское ехидство.

— И какой же позиции придерживался ты? — интересуется Лили полушутливо. Но Сев становится серьезным.

— Угадай.

Она отвечает ему теплой улыбкой.

— Спасибо.

— Не за что. Я иначе не мог.

На душе и в мыслях становится легко и немного пусто. Чтобы чем-то заполнить паузу, Лили окидывает взглядом качели и вдруг решает на них присесть.

— А что ты мне хотел сказать вначале? — спрашивает она, глядя на Сева снизу вверх, и, отталкиваясь ногами, отодвигается кзади. Шаг, другой, третий, пока в землю не упираются мыски кроссовок. — Когда ты говорил, что, наверное, я тебя убью, ты ведь что-то другое собирался сказать?

Поняв ее намерение, Сев заходит сбоку и, когда Лили, качнувшись вперед, распрямляет ноги, он подталкивает тяжелые качели, помогая их раскачать.

— Я собирался сказать, — он сопровождает ее взглядом на обратном ходу, — что, возможно, ты меня и убьешь, — толкает качели вперед и потом — обратно, — но я доверяю Темному лорду.

— Доверяешь? — она опускает ноги и тормозит, оставляя подошвами длинные следы.

— Да. — Сев заходит спереди и упирается в качели, окончательно останавливая их.

В недавнюю легкость пробирается внезапная грусть и прорывается невольным вздохом.

— Если все так, как думаешь, может, война скоро закончится?

— Я очень на это надеюсь, — отвечает Сев после непродолжительных размышлений.

— Я тоже. — Лили вскидывает голову, подставляя лицо мягкому солнечному свету. Все-таки в моменте ей хорошо.

Сев чему-то усмехается, и она переводит на него вопрошающий взгляд.

— Знаешь, Лили, я хочу тебе кое в чем признаться, — неожиданно выдает он. — Смотрю я на тебя и понимаю, какой раньше был дурак.

Она вскидывает удивленно брови.

— Было время, я считал... мне казалось, будто мне нужно, чтобы ты стала моей девушкой. А сейчас понимаю, что ты всегда была мне нужна как друг. Просто я думал, что вот появится у тебя кто-то, и все — я тебя потеряю. А ведь все совершенно наоборот. Это девушку могут увести, за нее все время надо бороться, потому что она либо твоя, либо чужая. А подругой ты мне можешь быть вне зависимости от того, кто с тобой еще.

Он говорит это с таким философским спокойствием, что Лили невольно смеется:

— Сев, ты такой! Ты лучший. Нет, правда: я безумно рада, что ты мой друг!

— Правда?! Ну тогда держись! — весело заявляет он и тянет качели на себя.

— Эй, нет! Так не пойдет! Давай вместе! — Смеясь, она вскакивает и становится на служащую сиденьем деревянную доску ногами. — И посмотрим, научился ты в конце концов раскачиваться или нет!

— Ладно! Я тебе сейчас покажу! — Став одной ногой на качели, он сильно отталкивается другой от земли. Конечно, в детстве он так бы не смог, а тут отрастил ходули. Сгибает и разгибает колени он, как и раньше, невпопад, но качели тем не менее раскачиваются исправно.

— Да ты мухлюешь!

— Да? А ты докажи? — ехидно лыбится он. — Хотя на твоем месте я бы лучше крепче держался.

— Ах, вот как?! — притворно негодует она. — Да я, если ты забыл, отсюда и вылететь не боюсь. Так что это ты лучше держись!

Качели взлетают все выше и в крайних точках уже принимают горизонтальное положение. Как-то невзначай Лили отмечает, что, зависая над Севом или под ним, совершенно не испытывает ни сексуального возбуждения, ни неловкости. Он, судя по беззаботному смеху, тоже. И это здорово! Мелькнув, мысль улетучивается, вновь уступая азарту: что этот наглец скажет, когда подруга детства устроит ему "солнышко"?!

Внезапно что-то вклинивается в ход качелей, останавливает их в неподходящий момент и швыряет вниз. От неожиданности Лили едва не падает и озирается в испуге. Но источник помех сам заявляет о себе истерично-возмущенным возгласом:

— Вот! Вот я вас и застукал! — кричит Джеймс, направив на Сева палочку. — Мерзавец! Так и не оставил ее в покое! А ты!.. — бросив полный отвращения взгляд на Лили, выплевывает он. — Ты! Сказал бы! Да сама знаешь! — Видно, насколько сложно ему сдержать рвущиеся с языка оскорбления.

Упреждающе придержав Сева за локоть: "Я сама разберусь", — Лили спрыгивает с качелей.

— Джеймс! — шипит она сквозь зубы, решительно направляясь к своему благоверному. — Ты ведешь себя как придурок! И позоришь этим и себя, и меня!

— Неужели! А по-моему, это тебе в таком деле нет равных! — отвечает Джеймс с нервным хохотком и пытается ее обойти. — А я всего лишь сейчас проучу твоего сопливого ухажерчика!

Краем глаза Лили замечает, что Сев стоит возле качелей с опущенными руками. Палочки в них нет, но, судя по каким-то неуловимым, выдающим полную концентрацию и готовность признакам, она понимает, что выхватить оружие он успеет. Только вот драки ей не нужно. Она преграждает Джеймсу путь.

— Или мы немедленно идем и выясняем отношения дома, как нормальные люди, — цедит она ледяным тоном, — или я ухожу одна и больше знать тебя не желаю.

На мгновение в глазах Джеймса что-то меняется. Воспользовавшись его мимолетным замешательством, Лили хватает мужа за руку и аппарирует в Годрикову Лощину.

Хэллоуин. Волдеморт не питал симпатий к этому празднику, как, в общем-то, и неприязни. Смотрел на все эти тыквы и маскарадные костюмы с высокомерным снисхождением, небезосновательно считая их сугубо маггловскими чудачествами, не имеющими никакого отношения к настоящим практикам взаимодействия с потусторонним миром. Описанные в старинных рукописях ритуалы Самайна внушали гораздо большее уважение, но не празднования, приуроченные к дате. Волдеморт не верил в особенные дни. Не верит он и сейчас, но должен признать, что Хэллоуин прошлого года оказался вехой, разделившей его жизнь на до и после.

Год спустя, оглядываясь назад, Волдеморт это видит ясно. С того вечера многое изменилось: прояснились мысли, осела муть, мешавшая четко увидеть цели. И поэтому дата обрела значимый лично для него символизм — перестала быть одной из многих. Кроме того, с того дня запустилась цепочка событий, благодаря которым он обрёл Лили. Пока не окончательно, не полностью, но с каждым днём она становится ближе. И за ее поступью, то решительной и дерзкой, то робкой и неуверенной, Темный лорд наблюдает с восторженностью подростка. Пусть. Отвергаемые ранее чувства приемлемы при условии, что сохраняется холодным разум и трезвым — взгляд.

Не иначе как по велению холодного разума в ночь накануне Хэллоуина лорд Волдеморт уединяется в собственном доме, чтобы заняться резьбой по тыкве. Такое вот сверхрациональное времяпрепровождение, и все потому, что тыквенные фонарики любит Лили.

Образ зеленоглазой колдуньи с искрами солнца в рыжих волосах живо предстает перед внутренним взором, стоит только опустить веки и отпустить мысли. И собственное дыхание начинает ощущаться иначе. Будто в воздухе разливается томительная и тревожная радость, которая с каждым вздохом заполняет грудь. И ироничная усмешка, сопровождающая все попытки Волдеморта разобраться в себе, больше не в силах ее спугнуть. Главное, чтобы он не начал подобным образом изъясняться вслух — репутация пойдет прахом. Ну а самопознание вещь полезная: контролировать ситуацию и управлять другими можно лишь хорошо представляя, чего ждать от самого себя.

Итак, на каких же струнах беспросветно темной души так бесхитростно, невзначай, легко и непринужденно играет его рыжая бестия?

Вожделение — самое понятное и хорошо контролируемое звено из сложно сплетенных чувств.

Эстетическое наслаждение. Лили мила, очаровательна, красива, но главное — в ее внешности есть что-то цепляющее. Естественная женственность? Мягкий и теплый свет? Возможно...

Несомненно, имеет место и чувство собственного превосходства в некоторых вопросах. Но для Волдеморта оно привычно и потому, казалось бы, вообще не в счет. Однако только ее восхищение заставляет его ликовать подобно ошалелому первокурснику, впервые в жизни созерцающему собственноручно наколдованный Люмос. И там же, рядом с самодовольством, живет восхищение ею: ее непосредственностью, честностью, пытливым умом — не признающим авторитетов, но способным признать ошибку, если давление и логика убедят в обратном.

В Лили много достоинств — и уважение к ней Волдеморт легко может объяснить, — но почему он гордится ими как собственными — загадка. И по-прежнему необъяснимо, несмотря на то, что давно не ново, желание заботиться о ней, удивлять, удовлетворять ее любопытство — не требуя ничего взамен. Сколько себя помнит, никогда ранее он не стремился покровительствовать, учить, помогать, не прикидывая, как мог бы использовать облагодетельствованного в своих целях. Но Лили не фигура на игровой доске, не трофей, не ценный экспонат в музее. Она важна сама по себе. Ее юная жизнерадостная улыбка, любопытство или просто доверчивое спокойствие во взгляде — достаточная награда. И достаточная причина, чтобы искать с ней встречи снова и снова.

Однако интересы дела на первом месте, и видеть Лили удается нечасто. Вот и с их последнего разговора в Долине камней пролетел месяц.

Требовали безотлагательной и тщательной проверки технологические выкладки Снейпа, ответственного за извлечение сланцевой нефти. Но это много времени не заняло — пригодились знания, полученные из маггловской научной литературы.

С финансовыми схемами Малфоя возиться пришлось куда дольше. В том, что предприятие под его руководством будет рентабельным, сомнений не возникало, но распределение потоков прибыли нуждалось в контроле, причем с самого начала. Попутно пришлось Темному лорду вникать в нюансы функционирования акционерных обществ. Конечно, оспаривать право принятия решений у него самого Малфой даже с контрольным пакетом акций в холеных ручках не решится. Однако в свете планов на верховную власть в маг-Британии освоение приемов финансового контроля для профилактики мошенничества будет совсем не лишним. Наконец, поскольку роль покупателей "черного золота" отводилась магглам, имело смысл изучить их законы. Хотя "изучить", пожалуй, громко сказано. Даже на поверхностное ознакомление ушла не одна неделя, после чего Темный лорд решил, что для общего представления достаточно, а вникать в детали он станет по мере необходимости. На повестке дня стояли вопросы и поважнее.

Отчеты и предложения Руквуда и Лестрейнджа-старшего об изменении имиджа организации и привлечении новобранцев. Отчеты того же Лестрейнджа и разработки Крауча насчет морального оздоровления кадрового состава организации. Кстати, Крауч предлагает сменить название, а Лестрейндж и Руквуд его в этом поддерживают... Отчеты и предложения Долохова относительно боевой подготовки и тактик сражения в атаке и нападении с учетом возможного применения Орденцами маггловского оружия, в том числе усовершенствованного магией. Совместные обсуждения этих вопросов с Долоховым, Беллой и Регулусом, продолжающими изучать военно-технические достижения магглов. В разработке заклинаний для обнаружения угроз и защиты от них участвует и сам Волдеморт. На безлюдном труднодоступном плато вблизи Лестрейндж-мэнора уже обустроен полигон. Воспоминания о бомбежках, пережитых дважды в шестнадцатилетнем возрасте, просмотрены с замедлением времени и проанализированы бессчетное количество раз. На их основе составлены кое-какие формулы, и на сегодняшний день назначены первые их испытания и последующий разбор результатов. Главным образом поэтому он не уверен, что выкроит время для поздравления Лили, и подстраховывается лампой Джека.

Однако вскоре он кладет тыкву с недорезанной улыбкой на стол и убирает от нее руки. Мысли приобретают совершенно не праздничное направление. Их аура не должна касаться того, что предназначено для Лили. Она и так в прошлую встречу была как огонек на ветру. Не задуло бы ненароком.

Между тем риск встретиться с маггловской бомбой существует лишь в перспективе, и не в том самая острая головная боль Темного лорда. Его основная проблема — новое убивающее проклятие Орденцев и их чертов неуловимый снайпер. Он появляется внезапно, запускает смертоносный луч и затаивается, а тем временем проклятие преследует жертву. Протего и другие щиты от него, как и от Авады, бесполезны. Уклониться — невозможно, укрыться — только захлопнув прочную дверь или воздвигнув земляную стену. Удается это единицам из самых умелых. В большинстве же случаев мишень, пойманная на острие снайперской палочки, обречена. Изредка луч бьет мимо, между двух потенциальных целей, стоявших рядом и успевших кинуться в разные стороны. Это прекрасно вписывается в гипотезу Беллатрикс...

* * *

— Огненная стрела⁽¹⁾, мой лорд! — сверкнув быстрым взглядом из-под ресниц, она ткнула пальцем в желтоватую страницу книги и продолжила гортанным, более низким, чем обычно, голосом: — Магглы так ее назвали. Она ощущает тепло и следует за его источником. Что если мордредов Орденец использует тот же принцип?!

— Тепловая головка самонаведения... — пробежав глазами по чертежу ракеты и его описанию, вслух повторил Волдеморт. — Может быть, Белла. По крайней мере, очень на это похоже.

— Если это так, — в ее голосе появилась едва заметная дрожь, — здесь описывается и средство защиты — тепловые ловушки. Если нам тоже попробовать? Вдруг простое Инсендио станет спасением?! Позвольте я скажу Долохову, а он передаст всем...

— Нет, — не повышая голоса, но жестко перебил он. — Ни в коем случае.

В широко раскрывшихся глазах отразилось непонимание.

— Если мы используем Инсендио, — пояснил он, — то противник может понять, в каком направлении мы ищем противодействие. В лучшем случае, несколько наших бойцов останутся живы, а что дальше? Снайпер перестанет использовать раскрытую тактику и займется разработкой новой, разгадывая которую мы потеряем гораздо больше людей, чем сейчас спасем.

— Но... что еще мы можем сделать?

Волдеморт выдержал паузу, глядя в горящие преданностью, но все еще недоумевающие глаза.

— Обезвредить снайпера. Если он перестанет использовать особое заклинание, как мы его вычислим?

— А у вас есть идея, как выследить его в бою?

— Есть кое-какие соображения... Я объясню. Присядь. — На щеках верной валькирии вспыхнул румянец. Она польщена вниманием и доверительным тоном — значит выполнять приказы будет с еще большим рвением. — Ты заметила, что несмотря на эффективность, Орденцы используют новое проклятие далеко не в каждом бою?

— Да, мой лорд.

— Как ты думаешь, почему?

Она сосредоточенно нахмурилась и чуть пожала плечами.

— Не все им овладели.

— А с чем это может быть связано? — скупо улыбнулся он, откидываясь на спинку стула.

— Вероятно, оно сложно в освоении... или изобретатель не хочет делиться славой...

— Или оно несет в себе некий риск, и его автор не хочет подвергать других опасности. Так или иначе, есть высокая вероятность, что применяется это проклятие только одним волшебником — тем, кто его разработал. Далее, — Волдеморт сложил перед собой руки домиком и продолжил, поверх сомкнутых пальцев изучая реакцию Беллатрикс. Судя по всему, ее внимание было приковано к тому, что он скажет, а не к нему самому. Такая тенденция ему нравилась. — Ни просматривая воспоминания очевидцев, ни непосредственно в бою я ни разу не видел, чтобы преследующее проклятие накладывалось одновременно на двоих.

Черные глаза собеседницы расширились и зажглись пониманием. Она шумно выдохнула:

— Оно сохраняет связь с палочкой мага, пока не поразит цель!

Он благосклонно кивнул.

— Я тоже пришел к такому выводу.

— И вы знаете, как через эту связь выйти на колдующего?

— Универсальную формулу такого рода создать невозможно, но, зная принцип, лежащий в основе чар... Я думаю попробовать.

Взгляд Беллатрикс отразил восхищение.

— Я поняла, мой лорд. — Она энергично кивнула, и в черном блеске волос всколыхнулся свет нескольких Люмосов, освещающих кабинет и, в особенности, рабочий стол. — Я никому не скажу.

— Нет, Долохову, а также твоему свекру, мужу и деверю, пожалуй, сказать можно. А остальные пусть не высовываются пока, насколько это возможно...

* * *

Последняя фраза адресована была преимущественно самому себе. С Лестрейнджами и Долоховым разговор, конечно же, состоялся. И необходимые распоряжения они получили. Однако полностью отдать улицы Ордену было никак нельзя даже на время. Кроме того, гипотезу еще следовало проверить, что он поручил Долохову, и тот отлично справился. Легкий залп незаметных глазу согревающих чар направил убивающий луч в дерево, а не за бойцом, стремящимся за ним укрыться. Со стороны все выглядело так, будто парня спасло везение, а проклятию чуть не хватило маневренности. Однако в той же стычке был потерян другой — из новобранцев. По словам Антонина, отнюдь не худший. Этого не было в планах, но по факту им пожертвовали, чтобы в перспективе лишить противника гораздо более ценного специалиста. Жертва принесена. Теперь на совести лидера сделать так, чтобы она не оказалась напрасной. А формула... Ее части никак не получается связать воедино. Несомненно, решение будет найдено, но заминка раздражает и существенно портит ему настроение.

Волдеморт отгораживается от нерешенной пока проблемы окклюментным щитом и медленно выдыхает. Сегодня он вряд ли позволит себе увидеть Лили, но тыквенный фонарик она получит.

1) Де Хэвиленд «Файрстрик» (англ. de Havilland Firestreak — Огненная стрела) — британская ракета класса «воздух-воздух» первого поколения с тепловой головкой самонаведения. Ракета была разработана в начале 1950-х компанией de Havilland Propellers и являлась первым подобным оружием поступившим на вооружение Королевских ВВС и Воздушных сил Королевского флота для оснащения истребителей-перехватчиков.

Вернуться к тексту