Глухие Буераки: Корни и Побеги (гет)

День свадьбы, назначенный бабой Клавой на «первую субботу после того, как снег сойдёт окончательно», выдался на удивление хмурым и ветреным. Низкие, серые тучи, словно тяжёлое ватное одеяло, висели над деревней, а порывистый ветер гонял по просохшим дорожкам прошлогоднюю листву и песок. Казалось, сама природа решила подыграть мрачному настроению жениха и не менее мрачным эстетическим предпочтениям невесты.

Несмотря на погоду, на центральной площади Глухих Буераков царило оживление. Деревня гуляла. Снова. Казалось, за последний год праздники стали главным видом деятельности местного населения. Прибыла многочисленная делегация из Кривых Коленей во главе с Фомой, который теперь был лучшим другом и главным собутыльником Петровича. Столы, накрытые под большим, гудящим на ветру навесом, ломились от яств. Ароматы печёного гуся, пирогов и свежих солений смешивались в воздухе, создавая густой, праздничный дух, которому не мог помешать никакой ветер.

Но атмосфера этой свадьбы разительно отличалась от светлого и радостного торжества Гоши и Груши. В ней витала какая-то странная, почти театральная напряжённость, словно гости собрались не на праздник любви, а на премьеру загадочного, авангардного спектакля. И главными режиссёрами этого спектакля, вопреки всем усилиям «свадебного комитета», стали сами новобрачные.

Жених, Лорд Волдеморт, появился на публике последним, когда все гости уже были в сборе. Он был одет не в праздничную рубаху, а в строгий, идеально отглаженный чёрный сюртук, который Снейп одолжил ему по такому случаю. В сочетании с его бледным, змееподобным лицом и красными глазами, этот наряд делал его похожим на гробовщика, пришедшего на собственные похороны. Он не улыбался. Он не приветствовал гостей. Он просто занял своё место во главе стола и застыл, как мраморное изваяние, источая ауру холодного, вселенского неодобрения. Гости, ловя его взгляд, инстинктивно понижали голоса и отодвигались подальше.

Но настоящим гвоздём программы, конечно же, стала невеста.

Когда Беллатриса Лестрейндж, ведомая под руку понурым Антонином Долоховым, вышла из своей избы, по толпе пронёсся вздох изумления, смешанного с лёгким испугом.

Её свадебный наряд был шедевром готического безумия. Это было длинное, в пол, платье из чёрного, как полночь, бархата. Высокий, стоячий воротник, расшитый тусклым серебром, обрамлял её бледное лицо, делая его ещё более худым и выразительным. Длинные, расклешённые рукава почти касались земли. Но главным элементом была фата. Вместо традиционного белого тюля, её голову покрывала тончайшая, почти прозрачная чёрная вуаль, похожая на паутину, усыпанную крошечными кристаллами, которые на ветру тускло поблёскивали, как капли росы или слёзы. В руках, вместо букета, она держала одну-единственную, идеально высушенную чёрную розу.

Она не была похожа на невесту. Она была похожа на королеву вампиров, идущую к алтарю, чтобы заключить вечный союз с самой Тьмой. И в этой мрачной, трагической красоте было что-то завораживающее.

Баба Клава, увидев это великолепие, лишь всплеснула руками.

— Тьфу ты, нечисть! Вдова, а не невеста! — прошипела она, но в её голосе, помимо осуждения, слышались и нотки невольного восхищения. — Ну, артистка, что с неё взять.

Церемонию, как и в прошлый раз, проводил дед Митрич. Старик, казалось, ничуть не смутился необычным видом новобрачных. Он откашлялся и начал свою неспешную, мудрую речь о семье, о доме, о совместном пути. Но его слова, так идеально подходившие для светлой пары Гоши и Груши, в контексте этой свадьбы звучали странно и почти иронично.

— …и будете вы жить вместе, в любви да согласии, делить и радости, и горести…

Он посмотрел на ледяное лицо Володи и на горящие безумным восторгом глаза Беллы.

— …ну, или как там у вас получится, — невозмутимо добавил старик, решив не лезть в дебри чужой психологии.

Когда дошло до обмена кольцами, произошла небольшая заминка. Володя, с видом человека, прикасающегося к чему-то нечистому, взял простое медное колечко и с явным отвращением надел его на палец Беллатрисы. Беллатриса же, принимая своё кольцо, упала перед ним на одно колено и, прежде чем надеть его жениху на палец, с благоговением поцеловала его холодную руку.

— Клянусь служить тебе вечно, мой Повелитель, мой Супруг! — провозгласила она на всю площадь.

Гости неловко зааплодировали.

— Горько! — робко крикнул кто-то из толпы.

Володя посмотрел на свою новоиспечённую супругу. Беллатриса смотрела на него с обожанием, её губы были полуоткрыты в ожидании. Тёмный Лорд тяжело вздохнул. Это было частью ритуала. Частью его унизительной, но необходимой интеграции в социум. Он наклонился и быстро, почти брезгливо, коснулся её губ своими тонкими, холодными губами. Поцелуй длился не более секунды, но Беллатриса закатила глаза от счастья, словно только что познала высшее блаженство.

Пир начался. И он тоже был странным. Музыка играла, люди ели и пили, но над всем праздником витала тень двух мрачных фигур во главе стола. Володя не произнёс ни одного тоста, не принял участия ни в одном разговоре. Он просто сидел, сверля взглядом тарелку с холодцом, и его присутствие замораживало веселье в радиусе пяти метров.

Первым, кто осмелился нарушить эту ауру отчуждения, был, конечно же, Петрович. Уже изрядно «продегустировав» свадебные напитки, он, пошатываясь, подошёл к столу новобрачных с гармонью наперевес.

— Владимир Василич! Белла… э-э-э… отчества не знаю! — пробасил он. — А чего сидим? А чего скучаем? Танец молодых-то будет?

Беллатриса восторженно захлопала в ладоши. Володя испепелил Петровича взглядом, но тот, защищённый бронёй алкоголя, даже не заметил.

— Не умею, — отрезал Тёмный Лорд.

— А я научу! — не унимался тракторист. — Тут и уметь нечего! Главное — с душой!

Под одобрительный гул толпы, Володю и Беллатрису буквально вытащили в центр круга. Петрович ударил по клавишам, и над площадью полилась разудалая, быстрая мелодия «Барыни».

Беллатриса, услышав музыку, преобразилась. Она отбросила свою готическую томность и пустилась в пляс с такой дикой, первобытной энергией, что все ахнули. Она кружилась, притопывала, вскидывала руки, её чёрное платье взметалось, как крылья гигантской летучей мыши. Это был не танец. Это был ритуал, шаманская пляска, полная необузданной, тёмной радости.

Володя стоял посреди круга, абсолютно неподвижный, прямой, как палка. Он с ужасом и отвращением смотрел на свою танцующую жену. Это было верхом унижения. Величайший тёмный маг, Лорд Волдеморт, стоит посреди пьяной деревенской толпы под звуки примитивной гармошки, пока его супруга отплясывает какой-то варварский танец.

В какой-то момент Беллатриса, закружившись, подлетела к нему, схватила его за руки и попыталась вовлечь в свою пляску.

— Танцуй, мой Лорд! Веселись! Сегодня наш день!

Он стоял, как вкопанный, позволяя ей кружить себя. Его лицо было абсолютно лишено эмоций, но в глубине его красных глаз бушевала буря.

Наблюдая за этой сценой, Гоша, сидевший рядом с Грушей, не выдержал и тихо рассмеялся.

— Кажется, я видел всё, — сказал он, утирая слёзы. — Лорд Волдеморт танцует «Барыню» на собственной свадьбе. Теперь я могу умереть спокойно.

— Не смейся, — с улыбкой упрекнула его Груша. — Посмотри на Беллу. Мне кажется, я никогда не видела её такой… счастливой.

И это была правда. В её безумном танце не было привычной агрессии. Была лишь чистая, незамутнённая, почти детская радость. Она, наконец, получила то, о чём мечтала всю свою жизнь.

Но главным событием вечера, кульминацией всего этого готического фарса, стал, конечно же, тост от главного гостя — Северуса Снейпа.

Когда ему предоставили слово, все разговоры стихли. Снейп медленно, с достоинством обречённого, поднялся со своего места. Он был, как всегда, в чёрном, и на фоне общего веселья выглядел как вестник апокалипсиса. Он обвёл всех присутствующих своим тяжёлым, ядовитым взглядом, задержав его на новобрачных.

— Дорогие… молодожёны, — начал он, и каждое слово сочилось сарказмом. — Сегодня мы стали свидетелями поистине исторического события. Союза двух… сердец, чья совместимость, я уверен, была тщательно просчитана, проанализирована и признана стратегически целесообразной.

Володя едва заметно кивнул, принимая это как комплимент.

— Я имел сомнительное удовольствие знать вас обоих на протяжении многих лет, — продолжал Снейп, и его голос стал ещё более вкрадчивым. — Я видел вас в моменты вашего триумфа и вашего… скажем так, нетривиального поражения. И я могу с уверенностью сказать: вы созданы друг для друга. Ваша общая страсть к драматическим эффектам, ваша любовь к чёрному цвету и ваше обоюдное презрение к радостям простых смертных — всё это является залогом долгого и, несомненно, крайне… продуктивного союза.

Он поднял свою стопку.

— Я не буду желать вам банального счастья. Это слишком примитивно для столь неординарных личностей. Я желаю вам того, чего вы оба жаждете больше всего. Тебе, Беллатриса, — он посмотрел на невесту, — я желаю, чтобы объект твоего обожания всегда оставался достаточно могущественным, чтобы вызывать у тебя трепет. А тебе, — он перевёл взгляд на Володю, — я желаю, чтобы твои проекты всегда были достаточно амбициозными, а твои подчинённые — достаточно преданными. За союз, предсказуемый как зима и желанный как налог! Пейте до дна!

Он залпом осушил свою стопку и сел, не меняя выражения лица. Наступила секундная тишина. Гости пытались понять, было это поздравление или проклятие. Но Беллатриса, не уловив иронии, пришла в полный восторг.

— О, Северус, это было так… глубоко! Так трагично! Спасибо!

Володя же воспринял тост как точный и объективный анализ их отношений и остался вполне доволен.

Свадьба гуляла до глубокой ночи. Гости, осмелев под действием напитков, уже не обращали внимания на мрачного жениха и танцевали с его безумной невестой. Площадь превратилась в причудливую смесь деревенского праздника и готического бала. Это было странно, нелепо, немного пугающе, но, как ни парадоксально, — невероятно весело.

И глядя на всё это, Гоша и Груша, сидевшие в обнимку и баюкавшие свою спящую дочь, понимали, что они являются свидетелями рождения чего-то нового. Не просто семьи. А целой новой, сумасшедшей, невозможной вселенной, где тёмные лорды женятся под гармошку, а самые ядовитые тосты воспринимаются как комплименты. И эта вселенная, со всеми её странностями, была их домом.