Lux in tenebris (гет)

Ты несправедлива ко мне!.. Клянусь землей, морем и небесами, ты ко мне несправедлива! Я от природы совсем не таков, каким ты меня видишь — жестоким, себялюбивым, беспощадным.

В. Скотт «Айвенго»

Следующие несколько дней прошли как одно мгновение. Гермиона ни минуты не сидела без дела, пытаясь работой заглушить мятежные мысли. Но стоило хоть немного расслабиться, как память услужливо воскрешала воспоминание о прикосновении губ Люциуса, и тогда она до боли стискивала правую руку. Гермионе казалось, что место поцелуя горит огнем, и она воровато оглядывалась, словно кто-то мог прочитать её мысли.

Гнала она также мысли о Макнейре и его пробудившемся милосердии. Зелье возвращать не стала – передала Джастину вместе с запиской от Рона. В лагере уж точно хватает больных, и им оно нужнее, чем ей или Макнейру. Комендант не спрашивал ее о том, куда делись остатки лекарства. На другое утро Гермиона была совершенно здорова – так ему показалось, – и он тут же забыл о склянке, которая ему самому была ни к чему. Глядя на бычью шею и могучий торс коменданта, сложно было представить, что у него хоть раз в жизни был насморк.

И все же часто за глаженьем постельного белья – благо это занятие так и тянет на размышления – она задавала себе вопросы: "А может, Макнейр не так уж и плох? Может, он просто кажется хуже, чем есть на самом деле? В конце концов, ремесло палача – всего лишь ремесло, пусть даже и омерзительное. Но ведь кому-то же надо выполнять грязную работу. А что до нынешнего положения коменданта – возможно, у него просто нет выбора? Приказы наверняка исходят от Волдеморта". «А помнишь, что произошло с Томсоном и Сильвией? — вопрошал внутренний голос. – Такая казнь уже считается образцом милосердия и гуманности?» "Но сама-то я не была очевидцем и сужу о случившемся с чужих слов, а разве можно в таком случае говорить о стопроцентной объективности?" — возражала она. «Ты всерьез в это веришь? Думаешь, что на службе у Волдеморта стоит белый агнец? Могу поспорить, в бытность свою Пожирателем Смерти он творил вещи и похуже». «А как же Снейп?» — бросала последний аргумент Гермиона. «По-твоему, Макнейр потянул бы роль двойного шпиона? Да у него мозгов едва хватает на то, чтобы вилку держать!» Крыть было нечем. Она вздыхала и брала новую простыню.

Она заставляла себя думать о Роне, но подобные мысли, не успев оформиться, разбегались, словно тараканы от дневного света. Это огорчало ее, хотя в глубине души Гермиона не могла не признать, что за последние месяцы он стал для нее не более реальным, чем погибший Гарри. Все попытки представить радужное будущее с Роном неизбежно возвращали в школьные годы, когда они – трое друзей – были так счастливы и не знали о том, что их ждет. Она вспоминала его голубые глаза, огненную шевелюру и веселый смех – и вместо любви ощущала только тоску и щемящую нежность, словно он был покойником. Гермиона тут же одергивала себя, но, сколько ни старалась, не могла представить Рона рядом с собой нынешней. Каким бы близким он ни был ей раньше, все уже изменилось. Теперь… Но тут она сильнее сжимала правую руку и обрывала свои рассуждения.

Эти бесконечные внутренние споры выматывали ее днем и нередко мешали заснуть по ночам. Однако вскоре новое событие добавило ей поводов для тяжелых раздумий.

В тот день ничто не предвещало беды. Гермиона все утро провела в компании утюга, бельевой корзины и гладильной доски. Несколько часов ушло на то, чтобы расправиться с многочисленными складками. После этого, подхватив большую стопку ароматно пахнущих простыней и пододеяльников, новоявленная золушка направилась в бельевой чулан. Проходя по коридору, она услышала отчаянные крики из кухни. Внутри все сжалось от плохого предчувствия. Торопливо бросив свою ношу на нижнюю полку, Гермиона кинулась на кухню и застала там страшную сцену: трясущийся от бешенства Макнейр посылал проклятия в Люси, а та каталась по залитому водой полу, рыдала и царапала себя ногтями. Повар и экономка, белые как мел, стояли у стены, не смея вмешаться. Очередное Круцио заставило жертву судорожно выгнуться, и Гермиона смогла, наконец, рассмотреть ее лицо. В широко раскрытых глазах плескалось безумие, губа была рассечена, кровь текла ручьем. У Гермионы вырвался вопль ужаса. В этот момент Макнейр повернулся и заметил ее. Палочка дрогнула в его руке, пытка прекратилась. Он нервно дернул плечом, перевел взгляд на безжизненно лежащую горничную и, не сказав ни слова, вышел из кухни. Гермиона бросилась к подруге, положила ее голову к себе на колени и принялась дрожащими пальцами гладить спутанные волосы. Миссис Касл и повар тоже засуетились, принесли воды и чистую марлю, промыли царапины. Люси тихонько скулила, слезы градом катились по ее лицу; она цеплялась за Гермиону, словно тепло чужого тела заменяло ей обезболивающее. Как только девушка смгла встать, экономка проводила ее до кровати. Гермиона осталась на кухне с поваром и только тогда решилась спросить:

— Что случилось?

Молодой парнишка, который пришел на место Томсона, посмотрел на нее большими испуганными глазами и, собравшись с духом, выпалил:

— Люси случайно опрокинула на него ведро с водой, когда мыла полы. Не заметила, как он подошел.

Гермиона опустила голову и закрыла лицо руками. «Не думай, не думай об этом, не сейчас, не надо!» — уговаривал внутренний голос. Но эмоции переполняли ее, и, чтобы не дать им выход, приходилось изо всех сил сдерживать себя.

Странный запах чего-то сырого и металлического, исходящий от ладоней, привлек ее внимание. Открыв глаза, она увидела, что руки у нее запачканы кровью. «Кажется, мое лицо тоже в крови… Везде кровь…» И тут Гермиона не выдержала и разрыдалась.