Lux in tenebris (гет)

Лучше страшный конец, чем бесконечный страх.

Ф. Шиллер.

— Всем построиться! — раздался усиленный магией голос главного надзирателя.

Заключенные — а их высыпало на площадь несколько сотен человек — торопливо разбились на колонны. Каждая объединяла пленников по какому-то одному признаку: самая длинная состояла из крепких взрослых мужчин, в колонне поменьше были девушки и женщины, далее шли дети в возрасте от четырнадцати до семнадцати лет, «старики» — те, кому больше сорока пяти, и завершала строй самая малочисленная группа из детей от одиннадцати до четырнадцати лет. Все заключенные были одеты в серые робы и грубые башмаки, более теплой одежды им не полагалось, хотя раннее утро уже встречало холодом и многие зябко поеживались. Лица у всех мрачные и испуганные. Сегодня объявлен санитарный день — это значит, что лагерное начальство будет проводить смотр своих «подопечных», и самых больных и слабых ждет смерть.Каждый мысленно молился о том, чтобы в этот раз судьба оказалась к нему благосклонной.

Таков был новый порядок при Темном Лорде. Война закончилась, Гарри погиб, а новый властелин магического мира не церемонился с побежденными. Все магглорожденные волшебники были либо уничтожены, либо после изъятия волшебных палочек заключены в этот спецлагерь, что, по сути, являлось лишь небольшой отсрочкой от неминуемой смерти. Здесь заключенные выполняли самые разнообразные работы — обеспечивали остальное магическое население едой, одеждой, предметами быта и роскоши. Для этого годились только крепкие сильные люди, остальные безжалостно уничтожались. Впрочем, большая часть школьников избежала расправы: им стерли все воспоминания, связанные с Хогвартсом, и вернули в семьи. Это была практически единственная уступка, сделанная Волдемортом.

Полукровки и так называемые «предатели крови» оставались на свободе. Пока. Каждый день их положение ухудшалось. Их обязали встать на учет в Министерстве Магии и предоставлять полную информацию о своей деятельности. Они не имели права носить мантии с серебряной или золотой вышивкой — такая привилегия сохранялась только у чистокровных волшебников, преданных новой власти. На улице, в кафе или в магазине они обязаны были уступать чистокровным. Волдеморт создал настоящее кастовое общество, основанное на всеобщей ненависти, и в основе его владычества лежали страх и абсолютное подчинение всех подданных.Однако те, кто не захотел смириться с новым режимом, основали движение Сопротивления, направленное на свержение существующей власти. Большей частью это были полукровки и «предатели крови», лишившиеся своих родных и близких по вине Волдеморта. Среди них оказались и магглорожденные, которым удалось скрыться от преследования. Многие хотели выступить против Волдеморта и его приспешников, но им мешал страх.

И все же с каждым новым указом, унижающим права нечистокровных волшебников, с каждым новым рейдом Пожирателей по маггловским улицам, с каждой новой казнью членов Сопротивления становилось все больше.

Главой Сопротивления стал Рональд Уизли, восемнадцатилетний юноша, на долю которого выпало слишком много испытаний: брат погиб от руки Пожирателей, родители казнены как предатели крови, лучший друг убит самим Темным Лордом, а девушка попала в спецлагерь.

Но Гермиона Грейнджер ничего не знала о Роне. Она стояла, боязливо опустив глаза и плотнее запахивая робу, чтобы не простудиться, и надеялась, что этот день для нее не будет последним.

Комендант спецлагеря вышел в центр площади. Уолден Макнейр практически не изменился с тех пор, как перестал махать топором по приказу Министерства Магии. Впрочем, его нынешняя работа мало чем отличалась от ремесла палача. Он окинул взглядом заключенных, затем коротко кивнул надзирателям, по двое стоявшим у каждой колонны.

— Проверьте, все ли находятся в должном виде.

Начался осмотр. Некоторых заключенных заставляли открывать рот или снимать робы. Кто-то из детей плакал. Гермиона чувствовала с утра некоторую слабость — все-таки скудное питание и тяжелый труд давали о себе знать, но надеялась, что никто не заметит этого.

Обошлось... Надсмотрщик едва взглянул на нее и тут же двинулся дальше. А вот ее соседке не повезло: у той была серьезная простуда, грозящая перерасти в воспаление легких. Надзиратель заставил ее поднять голову и открыть рот. Едва бедняжка подчинилась, как надсмотрщик схватил ее за волосы и вытолкнул из колонны.

— Стой здесь.

Девушка начала плакать. Она была еще молодая, лет двадцати пяти. У Гермионы от боли сжалось сердце — ведь знала, что ждет несчастную, но в глубине души радовалась тому, что сегодня сама спасена. Она встретилась взглядом с девушкой. Гермиону поразила смесь отчаяния и... облегчения, отразившаяся в глазах обреченной.

Не боль, не ненависть, даже не страх. А ведь она знала, что через пять минут все будет кончено. И никто не поможет ей, никто не вступится за нее. И все же она радовалась. Чему? Тому, что теперь не нужно бояться? Гермиону словно ударило током, она почувствовала жгучий стыд и снова опустила голову, не в силах больше смотреть в эти глаза.

Проверка длилась не больше пятнадцати минут. После осмотра оказалось шестеро больных: три мужчины, две женщины, включая соседку Гермионы, и один худенький подросток лет тринадцати.

— Отлично, — раздался голос коменданта.

Гермиона осмелилась взглянуть на Макнейра. На его лице не было никаких эмоций. Грубое рябое лицо, мясистый нос, бесцветные пустые глаза, рот сжат, волосы, похожие на паклю, топорщатся, хотя хозяин, кажется, еще не оставил попыток пригладить их с помощью геля. Его можно было бы принять за статую невозмутимости, если бы он не смахивал на медведя.

Макнейр обвел взглядом шестерых пленников. Кивнул стоявшим в некотором отдалении надсмотрщикам. Те подняли палочки. Гермиона зажмурилась.

— АВАДА КЕДАВРА!

Никто не успел даже крикнуть. Когда Гермиона осмелилась открыть глаза, шесть человек уже лежали на земле.

Макнейр сделал небрежный жест рукой.

— Убрать это, — бросил он, обращаясь к первой колонне, где стояли мужчины. — Ты, ты и ты, — ткнул в сторону троих пальцем — займитесь! И потом приступайте к своим обязанностям.

Комендант обернулся к заключенным спиной и направился к своему дому, стоящему в центре спецлагеря. Проверка была окончена. Начинался обычный день. Гермиона посмотрела на свои руки и тихо вздохнула. Пальцы дрожали, хотя холода она больше не чувствовала.

«Для своих лет ты исключительно умная колдунья».

Д.К. Роулинг «Гарри Поттер и узник Азкабана»

— Грейнджер!

Гермиона испуганно дернулась от резкого крика надсмотрщика Хантера. Хантер и Ливс вдвоем контролировали девушек швейного цеха, в котором работала Гермиона. С утра до вечера ей и ее подругам по несчастью приходилось шить, вышивать постельное белье и чехлы для мебели. Работа была утомительная, но непыльная. Ливс обычно не злобствовал, Хантер, как правило, тоже держал себя в руках, но иногда у него случались срывы, и под горячую руку он мог запытать до полусмерти. Поэтому Гермиона сразу и вытянулась в струнку перед Хантером, хотя ноги ее слегка подкашивались.

Но, похоже, в этот раз надзиратель был настроен миролюбиво.

— Ты, говорят, была мозговитой в школе, Грейнджер, — резко бросил Хантер. — Хорошо знала нумерологию.

Гермиона подняла голову и открыто посмотрела на него.

— Да, сэр, — кивнула она.

Хантер сжал губы и махнул в ее сторону палочкой.

— Иди за мной.

Гермиона вышла из-за стола, отложив свою работу — наволочку с недошитыми инициалами T&P N. Хантер быстро удалился, ей едва не пришлось бежать за ним. Надсмотрщик подождал ее у выхода, затем пропустил вперед и уткнул волшебную палочку ей в спину.

— Иди к дому коменданта, — скомандовал он.

Гермиона снова ощутила подступающее беспокойство. Зачем туда идти? За все те несколько месяцев, что она живет в лагере, ее ни разу не вызывали к Макнейру. С другой стороны, если бы хотели убить, вряд ли комендант сам занялся бы таким грязным делом. Теперь ему можно не марать свои руки, достаточно только отдать приказ. И зачем же тогда Хантер спрашивал про Хогвартс? Гермиона приободрилась. Наверное, сейчас ей ничего не грозит.

Оказавшись во внутреннем дворе особняка Макнейра, она осмотрелась. Вряд ли можно было назвать особняком неуклюжее серое каменное строение с колоннами и балкончиками, похожее на гибрид афинского Парфенона и плацкартного вагона.

— Не останавливайся! — Хантер подтолкнул ее к главному входу.

Собрав все свое мужество, Гермиона зашла в дом и затем, подгоняемая тычками в спину, поднялась на второй этаж. Тут Хантер остановился, выдвинулся вперед и, по-прежнему не убирая нацеленную на нее палочку, постучал в одну из дверей.

— Да, войдите, — раздался из-за двери голос Макнейра.

Хантер схватил пленницу за плечо и увлёк её за собой. Гермиона бросила быстрый взгляд по сторонам.

Комната, по всей видимости, служила кабинетом: книжные полки, письменный стол с креслом, в котором сидел хозяин, напольная лампа и шкаф-картотека. При их появлении комендант поднялся и решительно сдвинул брови. Гермиона принялась рассматривать носки своих туфель, опасаясь выдать волнение.

— Значит, это она и есть? — спросил Макнейр. — Та самая отличница? — Гермиона услышала приближающиеся шаги, но не могла заставить себя поднять голову. Вдруг она почувствовала, как грубая рука коснулась ее подбородка. От ужаса ей захотелось зажмуриться. — Посмотри на меня!

Сглотнув, Гермиона осмелилась взглянуть на коменданта. Впервые она так близко видела это лицо, и оно показалось еще более отвратительным. Похоже, Макнейр не брезговал спиртными напитками, потому что когда-то здоровая, хоть и грубая кожа его лица приобрела землистую бледность, а вокруг глаз и на носу просматривались сосуды. И все же это было лицо крепкого сорокалетнего человека, который одним ударом своей руки (безо всякого топора или волшебной палочки) мог отправить Гермиону в мир иной.

«А может, оно и к лучшему», — мелькнула у нее отчаянная мысль. Макнейр заметил ее страх и слегка сжал губы.

— Ты разбираешься в нумерологии, грязнокровка?

— В школе у меня было «превосходно» по нумерологии, — Гермиона изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал ровно.

Лицо Макнейра слегка разгладилось.

— Отлично. Хантер, — он посмотрел на надсмотрщика, — можешь идти.

Спутник Гермионы кивнул и быстро покинул кабинет. Она осталась наедине с бывшим палачом. Впрочем, Макнейр тут же отошел от Гермионы, и она почувствовала, что снова может дышать.

— У меня скопилось много отчетов, — комендант говорил, казалось, тщательно подбирая слова. — Мне нужно... э-э-э... систематизировать их и подготовить... э-э-э-э... другой отчет. В котором будет все необходимое. Ты сделаешь это? — почти утвердительно спросил он и исподлобья посмотрел на Гермиону.

— Я... — Гермиона запнулась. Она понятия не имела, чего от нее хочет Макнейр, с таким объяснением это могла быть смета его личных расходов или доклад министру экономики. «У тебя нет выбора, — шепнул ей внутренний голос, — соглашайся быстрее, а там разберемся». — Я сделаю все, что нужно, сэр, — как можно решительней произнесла она.

— Молодец, — Макнейр схватил ее за руку. Гермиона едва удержалась от крика, таким неожиданным был жест, но комендант, похоже, не обратил на это внимания. Он подтащил ее к столу и оставил стоять, а сам опустился в кресло. — Смотри сюда.

Макнейр ткнул пальцем в бумаги на краю стола.

— Вот здесь отчеты о произведенной продукции. Тут, — он показал на другую стопку, — запросы от наших клиентов. А эти документы — он придвинул ей красную папку — отзывы о качестве наших... э-э-э-э-э-э... товаров. Нужно рассчитать, насколько... э-э-э-э-э... лучше мы стали работать. В... м-м-м-м... качественном и количественном отношении. И еще... — тут комендант примолк, видимо, идея никак не хотела формулироваться. Но все же оформил свою мысль: — Еще надо написать, какие у нас есть возможности... э-э-э-э...

— Дальнейшие перспективы? — Гермиона не выдержала. И тут же похолодела от страха. Как она могла перебить его?! Что он сейчас сделает с ней?!

Но вместо того чтобы схватить палочку и «угостить» Гермиону Круциатусом за ее не вовремя развязавшийся язык, Макнейр взглянул на нее чуть ли не с восторгом. — Верно! А ты и вправду умная! — но тут же смутился, сдвинул брови и уже резко закончил: — Так ты сможешь подготовить этот отчет?

— Да, конечно, сэр, — торопливо проговорила Гермиона, уставившись на лакированную поверхность стола.

— Тогда иди немедленно в барак и забери свои вещи. Ты будешь жить в этом доме, в комнате на первом этаже. Тебе покажут. Рабочее место там же. Эти бумаги я... э-э-э-э-э... пришлю тебе после обеда. И еще... — Макнейр на мгновение замялся. Хотя, что и говорить, формулировать приказы у него получалось гораздо успешнее, чем вести непринужденный диалог. — Тебе выдадут новую одежду, как... э-э-э-э... у домашней прислуги. В свободное время будешь помогать по дому. Иди.

Гермиона, изо всех сил подавляя желание убежать из кабинета, поклонилась Макнейру и вышла, прикрыв за собой дверь.

«Ну, какие-никакие, а это перемены, и, будем надеяться, к лучшему», — подумала она на выходе со двора.

Власть — это когда у нас есть все основания убить, но мы этого не делаем

«Список Шиндлера»

­ — Ты хотел видеть меня, Люциус? — Волдеморт снисходительно смотрел на своего посетителя, стоящего посреди кабинета. На первый взгляд казалось, что Люциус Малфой совершенно невозмутим, настолько все в нем было идеально: аккуратно забранные лентой длинные волосы, прямая спина, безукоризненно отглаженная дорогая мантия и начищенные ботинки из змеиной кожи. Но чувствовалось что-то напряженное в его позе, да и трость в руке чуть заметно подрагивала.

— Да, мой Лорд, — Малфой склонился в учтивом поклоне.

— Я слушаю тебя, — Волдеморт положил локти на стол и переплел пальцы рук, с улыбкой пристроив на них собственный подбородок.

— Повелитель, я в недоумении. Мою жену похитили и увезли Пожиратели, сославшись на ваш приказ. Это какая-то ошибка... Репутация Нарциссы безупречна, а ее благородное происхождение...

— Я знаю, прервал Волдеморт.

— Тогда почему ее схватили? — вопрос прозвучал чуть громче, чем обычная речь Малфоя, и он поспешил опустить голову, чтобы сгладить резкость.

Властелин магической Британии улыбнулся, но ничего не ответил. Он обвел кабинет ленивым взглядом, потом слегка покачал головой и, наконец, сказал со вздохом:

— Мне так жаль, Люциус...

Малфой вздрогнул. Уж ему-то было прекрасно известно, что жалость Волдеморта плохой признак. Но он сдержался и промолчал.

Повелитель смотрел на него почти с сочувствием.

— Ты знаешь, какое суровое наказание ждет предателей, — при этих словах Малфой побледнел. Я не хотел быть уж очень строгим. Но, — Волдеморт со вздохом развел руками, — твоя жена сама сделала свой выбор... когда солгала мне о смерти Поттера.

— Мой Лорд... — начал было Малфой, но ему не дали договорить.

— Не стоит, Люциус. Предательницу постигла заслуженная кара. Вам с Драко нужно мужественно принять это. Обещаю, ее... ошибка никоим образом не повлияет на мое отношение к тебе и твоему сыну. Я горжусь вами и верю, что Малфои всегда останутся верными тому, кому служат.

— Но... что с Нарциссой, мой Лорд? — Люциус не поднимал головы, и голос его звучал глухо.

Волдеморт нахмурился.

— О ней следует забыть. Она будет навсегда изолирована от магического мира. Я сохраню ей жизнь, — прибавил он, видя, что Малфой открыл рот, собираясь что-то сказать, — в благодарность за твою верность. Но больше не желаю о ней слышать.

Пожиратель стоял, не шелохнувшись.

— Ты понял меня, Люциус? — голос Повелителя был мягок, но Малфою в этом вопросе почудилась скрытая угроза. Он вскинул голову. Его лицо было бесстрастным.

— Да, мой Лорд. Я благодарю вас за ваше... великодушие.

Волдеморт снова улыбнулся, прикрыв глаза.

— Я рад, что мы достигли взаимопонимания, мой друг.

Кто хочет жить, тот обязан бороться, а кто не захочет сопротивляться в этом мире вечной борьбы, тот не заслуживает права на жизнь.

Гермиона быстро освоилась на новом месте. Макнейр едва замечал новую помощницу, словно та была бестелесной тенью или эльфом-домовиком. Слушая доклад о ее достижениях, комендант коротко кивал, выражая этим свое удовлетворение, изредка бросал ей новое распоряжение, даже не глядя на Гермиону. С прислугой она общалась не часто, благо у нее была отдельная комната, но при этом все относились к ней хорошо: и с виду угрюмый, но в душе очень добрый повар Томсон, и легкомысленно— веселая, улыбчивая горничная Люси, и молчаливая экономка миссис Касл. По утрам Гермиона работала с документами для отчета, после обеда помогала Люси с уборкой в доме, подавала Макнейру кофе, выполняла его поручения — была кем-то вроде секретаря и горничной в одном флаконе. За день она так выматывалась, что засыпала раньше, чем ее голова касалась подушки. И все-таки новое положение вещей ей нравилось. К ней стал возвращаться оптимизм, а с ним и чувство юмора, которое скрашивало ее одиночество.

Каждый вечер она помогала убирать помещение, которое служило заключенным столовой. Это были четыре больших зала в отдельном бараке, где стояли в ряд грубо сколоченные деревянные столы и лавки. С ней там трудились еще несколько женщин и двое мужчин. Один из них был старый знакомый Гермионы — ее однокурсник из Хаффлпаффа Джастин Финч-Флетчли. Джастин сильно вытянулся за последнее время, и, несмотря на скудный паек и изнурительный труд, выглядел настоящим силачом: широкий в плечах, с мощным торсом, сильными руками, он даже самую тяжелую работу делал с усмешкой.

Прошла неделя с тех пор, как Гермиона работала в доме коменданта. Во время общей уборки к ней подошел Джастин и, наклонившись, чтобы передать стопку чистых тарелок, тихо спросил, глядя ей прямо в глаза:

— Как дела, Гермиона?

— Хорошо, — она улыбнулась.

— Тебя не обижают на новом месте?

— Все в порядке. Работы много, и она посложнее, чем раньше, зато не такая однообразная. И кормят лучше.

— Гермиона... — Джастин замолчал, оглянулся по сторонам и, убедившись, что на них никто не смотрит, продолжил: — Я знаю тебя. Уверен, ты не из тех, кто может смириться...

Гермиона почувствовала, как руки ее задрожали, и испугалась, что сейчас уронит посуду, и та разобьется. Она знала, что Джастин собирался сказать ей. В спецлагере были и те, кто верил, что еще не все потеряно и рано опускать руки, позволяя Пожирателям и их семьям смешивать с грязью остальных волшебников. Заключенные тайком переговаривались, строили фантастические планы, мечтая слиться с борцами Сопротивления, находящимися на свободе. И Гермиона втайне сочувствовала им, но в душе признавала всю призрачность таких надежд. Каждый день на ее глазах надзиратели пытали тех, кто, по их мнению, недостаточно хорошо работал, а больных и слабых без сожаления истребляли. После смерти Гарри, который олицетворял для нее надежду, Гермионе казалось, что бороться больше не за что. В душе поселилась апатия и малодушный страх за собственную жизнь. Кроме того, еще слишком свежо было воспоминание двухнедельной давности, когда один из заключенных позволил себе во время утреннего построения крикнуть: «Смерть Волдеморту!» Его изрезали Сектумсемпрой до беспамятства, а потом бросили в клетку с голодными соплохвостами.

И вот сейчас перед ней стоял Джастин и уговаривал присоединиться к тем, кто готов снова рискнуть своей жизнью ради свободы. Он смотрел на нее с такой надеждой, что Гермиону пронзила боль: почему она не чувствует того, что должна была бы чувствовать подруга самого Гарри Поттера?! Где вера в победу, мужество и решимость идти навстречу опасности?! Она казалась себе невероятно жалкой.

— Я подумаю, Джас. Это серьезное дело. Дам тебе ответ завтра, хорошо? — скороговоркой выпалила Гермиона. Джастин кивнул и улыбнулся ей. Он был уверен, что она согласится.

В эту ночь Гермиона не смогла сразу заснуть: ворочалась на своей кровати, вздыхала и сжимала губы. «Чего ты боишься? — шептал внутренний голос. — Смерти?» Да, именно смерти она и боялась. И хоть эта жизнь была просто ужасна, Гермиона цеплялась за нее, как и всякое существо, которое чувствует свое здоровье и молодость. Она откажет Джастину. Он не поймет, ну и пусть. В конце концов, не всем же быть героями, хватит с нее. Перед мысленным взором на миг вспыхнуло лицо больной девушки, убитой несколько дней назад там, на площади. Гермиона снова ощутила боль, словно от электрического разряда, и помотала головой, чтобы выбросить воспоминание. Был бы жив Гарри... А Рон... Где он сейчас? Вспоминает ли о ней? А ведь когда-то считался ее парнем... Сколько же воды утекло с тех пор...

И с этой мыслью она уснула.

* * *

Утром все было как обычно. После обеда Гермиона помогала мыть окна в комнатах на втором этаже особняка. Она тянулась к самому верхнему краешку стекла и чуть не упала вниз от неожиданности, когда услышала позади себя голос коменданта:

— Оставь все и спускайся в подвал. Там нужна твоя помощь в уборке.

Гермиона обернулась, но Макнейра уже не было в комнате.

Она спустилась в подвал. Там царил полумрак, горел всего один факел, но Гермиона различила у стены силуэт человека в черной мантии Пожирателя. Лица его не было видно, только кончик длинного носа и удалось разглядеть. Он махнул рукой в сторону самой дальней каморки, которая обычно, помимо двери, закрывалась еще и решеткой. Сейчас решетка была поднята, а дверь слегка приоткрыта. Из щели в коридор пробивался свет.

— Приберись, — хрипло скомандовал Пожиратель Гермионе. — У входа стоит ящик, сложи все туда, — затем помедлил и продолжил, в его голосе ей почудилась усмешка: — Крышку не забудь закрыть.

Гермиона почувствовала какой-то подвох, ее насторожили манеры Пожирателя и та атмосфера таинственности, с которой ей поручили уборку в комнате, обычно закрытой. Но выбора у нее не было. Она хотела быстро проскочить мимо зловещего незнакомца, но тот схватил ее за руку.

— Когда закончишь, — шепнул он ей чуть ли не на ухо, — возвращайся в свою комнату и никому не говори о том, что видела, поняла?

От страха Гермиона едва стояла на ногах. Ей хватило сил только на то, чтобы кивнуть.

— Хорошо, — Пожиратель отпустил ее и быстро удалился. Гермиона постояла несколько мгновений, потом глубоко вздохнула, подошла к приоткрытой двери и толкнула ее. Дверь широко распахнулась, и взгляду открылась картина, от которой девушка едва не потеряла сознание. Чтобы не закричать, она прижала руки ко рту.

Вся комната была залита кровью, а на полу в беспорядке валялись фрагменты человеческого тела.

Пути обратного нет, и она пойдет вперед.

М. Митчелл «Унесенные ветром»

Она помнила все до мельчайших подробностей, словно собирала какой-то чудовищный пазл: голова, руки, ноги, части туловища... Гермиона судорожно сжала зубы, чтобы не застонать. Весь ужас в том, что даже сильно изуродованное и расчлененное тело несчастной жертвы позволяло узнать ее. Сомнений не было — это Нарцисса Малфой. Раньше Гермиона не особенно присматривалась к этой женщине, но теперь, сама того не желая, увидела некоторые детали: размер ноги, родинку на бедре, едва заметную седину в платиновых волосах.

Гермиона перевернулась на спину. «Так больше вероятность, что на этот раз меня не стошнит», — отстраненно подумала она и машинально сжала в кулак правую руку. Было еще кое-что. Во время так называемой «уборки» она нашла медальон на цепочке, который Нарцисса держала в руке в свой последний час. Небольшая серебряная вещица с вырезанной на крышечке затейливой буквой М — так просто и в то же время очень красиво. Внутри два неподвижных изображения — это сильно удивило, хотя Гермиона сомневалась, что миссис Малфой вставила бы в медальон маггловские фотографии. С левой стороны — муж, с правой — сын. Лицо Драко на снимке сильно испачкано кровью, но узнать его все-таки можно. А вот изображение Люциуса осталось чистым. Гермиона пробовала оттереть кровь, но та впиталась настолько глубоко, что без магии ничего не удалось сделать.

Гермиона перевернулась на бок. Надо бы спуститься на ужин, ее отсутствием могут заинтересоваться. Еще решат, что она заболела, а болеть нельзя... Но о еде и думать не хотелось... Будь что будет — она останется в комнате! Гермиона закрыла глаза.

— Эй, нужна твоя помощь, поднимайся!

От громкого голоса Гермиона резко подскочила и тут же пожалела о своей поспешности: перед глазами всё поплыло, голова закружилась. Схватившись за стену, она несколько раз моргнула, чтобы прийти в себя, и, преодолевая тошноту, слабым голосом спросила:

— Что случилось?

— Поможешь убрать в столовой, как обычно. Давай, шевелись! — наконец-то Гермиона увидела, что на пороге стоит одна из горничных, Люси, и нетерпеливо постукивает ногой. «Надо бы сказать ей, что я на сегодня освобождена от работы, — вяло подумала Гермиона, — но, пожалуй, лучше лишний раз не открывать рот».

Она пошла за Люси в барак и принялась за работу. Сначала Гермиона опасалась, что упадет в обморок, но, на удивление, большое помещение, наполненное людьми и шумом, подействовало на нее целительно: она почувствовала, что начинает успокаиваться, а туман в голове постепенно рассеивается.

— Гермиона!

Она и не заметила, как к ней подошел Джастин. Он ничего не говорил, просто смотрел на нее, но Гермиона сразу поняла. Она вздохнула, заглянула прямо в горящие глаза юноши и кивнула.

— Да. Я согласна. Можешь рассчитывать на меня.

Гермиона сама не ожидала от себя этих слов. Вряд ли она сказала бы такое еще днем. Но после того, как Гермиона увидела, что может случиться даже с теми, кто, казалось бы, был обласкан судьбой, она поняла, что прятать голову в песок не только стыдно, но и бессмысленно. Их всех ждет смерть. Так не лучше ли встретить ее достойно, как настоящая гриффиндорка?

Лицо Джастина просветлело. Он быстро сжал ее руку, прошептал «спасибо» и отошел в другой конец зала. Гермиона снова принялась за уборку. Вот так. Жребий брошен. Однако в глубине души она почувствовала то, чего не испытывала уже давно: приятное возбуждение и гордость. Гермиона Грейнджер будет бороться! Даже если ей придется заплатить за это жизнью.

Прощение врагов — прекрасный подвиг; но есть подвиг ещё более прекрасный, ещё более человеческий — это понимание врагов, потому что понимание — разом прощение, оправдание, примирение.

А.И. Герцен.

Прошло семь недель.

Гермиона долго не могла оправиться от того, что ей пришлось пережить в подвале. Ужасные видения не отпускали ее, несколько ночей подряд она просыпалась от собственного крика. Но мало-помалу она успокоилась. Ежедневная рутина подействовала умиротворяюще. Каждый день был заполнен делами, и времени на мучительные раздумья и сожаления не оставалось. Вскоре Гермиона поняла, что скучает, что ждет задания от Джастина. Страха больше не было. Она с нетерпением предвкушала тот момент, когда же ей выпадет шанс проявить себя, поиграть с огнем.

И он настал. Но началось все совсем неожиданно.

Гермиона несла в кабинет коменданта его послеобеденный кофе. Перед самым выходом из кухни повар Томсон поставил ей на поднос вторую чашку.

— Я и забыл, что у мистера Макнейра посетитель.

«Кто же это к нему в гости зашел? — с любопытством подумала Гермиона. — Вряд ли у него есть друзья. Разве что из кружка живодеров. Или это парикмахер? Может, Макнейру не стоит смывать бальзам для волос после мытья? Так больше шансов, что его волосы перестанут топорщиться. Впрочем, мне ли язвить по этому поводу? У самой такая грива, что форменная косынка едва не дыбом стоит».

Она стукнула два раза, услышала «Войдите!» и толкнула плечом дверь. В кабинете сидел Макнейр, а напротив него... Гермиона крепче сжала поднос. Весь элегантный, холодно-безупречный от кончиков длинных светлых волос до носков лакированных ботинок — Люциус Малфой. Черная дорогая мантия с серебряной вышивкой, фирменная трость. Он даже не взглянул на Гермиону, пока та ставила поднос на стол, стараясь, чтобы руки не дрожали. Проходя мимо Малфоя, она уловила легкий аромат одеколона, и у нее слегка закружилась голова: как же давно она не вдыхала ничего столь восхитительно-чарующего! На мгновение даже показалось, что события последнего года ее жизни — всего лишь страшный сон.

Макнейр позволил Гермионе разлить кофе по чашкам и сделал жест рукой, разрешая покинуть кабинет. Она повернулась, чтобы уйти, но у двери ее нагнал возглас коменданта.

— Хотя... Постой!

Гермиона послушно остановилась.

— Принеси-ка мистеру Малфою свой последний отчет. Я знаю, что он не доделан, но все равно принеси. Нам надо его... обсудить.

— Да, сэр.

Гермиона быстро спустилась к себе, взяла папку с бумагами и снова отправилась к коменданту. Она постучала и, не дожидаясь разрешения, вошла. В кабинете был один Малфой.

Гермиона остановилась на пороге, не зная, что делать.

— Чего стоишь? Положи документы на стол и уходи, — голос Малфоя прозвучал резко, а сам он даже не повернулся в сторону Гермионы.

Молча подойдя к столу и наклонясь, чтобы положить папку напротив кресла коменданта, Гермиона невольно слегка подалась вперед, хотелось очутиться поближе к Люциусу и снова почувствовать чудесный запах. Ведь понимала, что это слабость, но не могла отказать себе в столь невинном удовольствии.

И поплатилась за это. Она еще не успела ничего сообразить, как что-то острое уперлось в подбородок, а резкий голос остановил ее:

— Что ты делаешь?

И тут Гермиона очнулась. Она поняла, что наклонилась так близко к Люциусу, что нависла над столом, задевая фартуком кофейник, да еще и закрыла глаза, тогда как губы ее мечтательно улыбались. В подбородок ей утыкался кончик малфоевской трости.

«О боже! Он меня сейчас убьет! Какая же я дура!»

Любительница тонких ароматов в смятении подняла голову и встретила его взгляд. И то, что она увидела, поразило ее. Вместо гнева и презрения Гермиона увидела боль и отчаяние, которыми горели серые глаза волшебника, сидящего перед ней в напряженной позе. И тут же вспомнила то, о чем так надеялась забыть вот уже почти два месяца: о дальней комнате в подвале, где она по кусочкам собирала тело жены этого человека. И произнесла, даже не успев подобрать нужные слова:

— Мне так жаль... Ваша жена...

Серые глаза вспыхнули, зрачки расширились. Люциус побелел и схватил ее за локоть, притянув к себе так, что Гермиона опрокинула молочник. Но Малфой не заметил этого. Он привстал с кресла и, глядя ей прямо в лицо, спросил:

— Моя жена... что?

Гермиона смешалась. Она не знала, что сказать. Ей было немного страшно, но где-то на краю сознания промелькнула уверенность, что Люциус не собирается убивать ее, а просто ждет ответа. Очень ждет. В любую секунду в кабинет мог войти Макнейр. Набравшись решимости, она прошептала:

— Я сожалею о ее смерти...

Люциус еще крепче сжал ее руку.

— Откуда ты знаешь об этом?

Тут девушка снова смешалась. Сказать ему правду было бы безумием. «Потому что я сама складывала кусочки Нарциссы в деревянный ящик, а потом отмывала пол и стены от ее крови». Нет, она еще не сошла с ума. На лице отразилось смятение, она открыла рот... но так ничего и не сказала.

— Говори! — в глазах Малфоя отчаяние смешалось с яростью.

— Потому что я видела ее... мертвой, — выдохнула Гермиона. Вот так. Если не умрет сейчас, значит, она родилась в рубашке.

— Где? Как? Ты... не ошиблась? — голос звучал растерянно. Гермиона не могла поверить своим ушам. Такой вопрос свидетельствовал о том, что Малфой, как бы это ни было фантастично, ничего не знал... В этот момент Гермиона впервые поняла, что перед ней не Пожиратель Смерти, не равнодушный сноб, а обычный человек, способный испытывать боль от потери близких. Она больше не боялась его.

Внезапно дверь открылась, и они оба вздрогнули. Малфой быстро отпустил ее. Гермиона лихорадочно начала собирать грязную посуду. Хорошо хоть пролитые сливки не успели испачкать папку с бумагами.

— Что это с тобой? — нахмурившись, спросил комендант, глядя на то, как белая от страха Гермиона пытается укротить молочный «океан» на столе при помощи салфеток.

— Я... простите, сэр, — дрожащим голосом произнесла она. — Я сейчас все уберу.

Макнейр махнул палочкой, и последствия молочной катастрофы исчезли. Гермиона боялась поднять взгляд от стола.

— Какая ты неловкая... — он нахмурился и уже приготовился наказать неуклюжую официантку. Гермиона замерла.

— Уолден, все в порядке. Я нечаянно напугал твою... помощницу, и она задела молочник. Только и всего. Обещаю впредь вести себя прилично, — Малфой говорил с легкой насмешкой, слегка растягивая слова. Похоже, он быстро овладел собой.

— Ну что ж... — Макнейр заметно расслабился и даже попытался улыбнуться. — Зачем же пугать прислугу, Люциус?

— Привычка наводить ужас на грязнокровок... Ничего не могу с собой поделать. — Малфой сделал сочувственную мину.

Гермиона стояла, не шелохнувшись.

— Ты принесла то, что я просил? — наконец обратился к ней комендант.

— Да, сэр, — Гермиона приподняла папку, показывая ее.

— Хорошо. Можешь идти, — кивнул Макнейр.

Закрывая дверь, Гермиона не удержалась и посмотрела на Малфоя. Он, казалось, ждал этого. Пока Макнейр раскладывал бумаги на столе, Люциус неотрывно следил за ней. Взгляд был настолько пронзительным, что Гермиона смешалась и закусила губу. Она пожалела, что не может прочитать его мысли.

* * *

— Грязнокровка, стой! — раздался у нее за спиной окрик Малфоя.

Гермиона несла в кухню корзину с яблоками, но при звуке этого голоса мгновенно остановилась и попыталась придать лицу более-менее нейтральное выражение.

«О боже, чего он еще хочет?» — в панике подумала она.

Малфой неторопливо подошел почти вплотную к ней и, взяв за подбородок, заставил посмотреть на него. Но к своему огромному облегчению, Гермиона не увидела на лице Пожирателя гнева — только спокойствие и сосредоточенность.

— То, что ты говорила мне в кабинете, — тихо начал Малфой, едва шевеля губами, — это правда?

— Да, — едва слышно шепнула Гермиона.

— Когда ты видела... ее?

— В конце сентября.

— Где?

— В комнате... — Гермиона замялась.

— Ты видела ее... в гробу? — допытывался Малфой.

— Нет... нет... — Гермиона покачала головой, глядя на него несчастными глазами. — Я не могу больше ничего сказать.

Малфой отступил на шаг и поднял палочку.

— Легили...

— Нет! — в ужасе выдохнула Гермиона и схватила его за локоть. «Только не это! Он не должен такого увидеть!» — в отчаянии подумала она.

Малфой раздраженно скинул ее руку и вновь поднял палочку. И Гермиона решилась.

— Нет, умоляю, не делайте этого! — горячо зашептала она. — Клянусь, я говорю правду. У меня есть ее серебряный медальон, могу показать вам. Мне пришлось собирать ее тело по кусочкам... Ужасно, вам лучше не видеть... прошу... Не знаю, кто это сделал, мне приказали только прибраться в комнате и сложить останки в ящик...

Люциус смотрел на нее расширившимися глазами, не в силах переварить услышанное.

— Я узнала вашу жену, я ведь видела ее раньше... У нее была родинка на бедре, верно? И фотографии в медальоне — ваша и Драко...

— Довольно, — хрипло прошептал Люциус. Внезапно он покачнулся и схватился за стену. Гермиона в растерянности смотрела на него. Она молчала, не зная, что сказать. Наконец, Малфой взял себя в руки и снова поднял голову. От тоски в его взгляде у Гермионы внутри все сжалось. Странно, в последнее время она видела немало смертей, и все это были невинные люди, но такой горечи, как сейчас, когда перед ней стоял Пожиратель Смерти, внезапно узнавший о том, что он овдовел, не чувствовала уже давно.

— Мне очень жаль... Поверьте, мне правда очень жаль...

Малфой посмотрел на нее долгим и совершенно нечитаемым взглядом.

— Я верю тебе... — медленно произнес он. — Как ни странно, но я верю тебе, грязнокровка...

Гермионе почудилось, что в последнем слове он хотел сказать нечто большее. Оно звучало не как ругательство, а скорее как... вызов? Словно он хотел подчеркнуть, что ее слова значат для него больше, чем... Но она не успела додумать эту мысль. Малфой осторожно коснулся ее руки, по-прежнему сжимавшей корзину, затем резко развернулся и быстро вышел из коридора.

Расширение прав влечёт за собой увеличение обязанностей. Возникает соблазнительная иллюзия, будто перед нами расстилается несколько дорог и на каждую из них нам указывает совесть. Куда идти? Свернуть в сторону? Остановиться? Пойти вперёд? Отступить? Что делать? Это странно, но у долга тоже есть свои перекрёстки; ответственность иногда бывает настоящим лабиринтом.

В. Гюго «Человек, который смеется»

Люциус Малфой сидел в глубоком кресле у камина в гостиной и потягивал огневиски в ожидании своего сына. Стрелка часов неумолимо приближалась к полуночи, а Драко все еще не было дома. В последнее время сын стал допоздна задерживаться где-то, а о том, чтобы приходить к ужину, казалось, и думать забыл. «Возможно, у него наконец-то появилась подружка, — равнодушно подумал Люциус. — Давно пора».

Он поставил стакан на маленький столик рядом с полупустым графином. Пора бы прекращать с выпивкой, так недолго и алкоголиком стать. Хотя... какая теперь разница? Кому он нужен? Единственный человек, которому было бы не все равно, что он каждый вечер напивается в одиночестве, покоится неизвестно где в расчлененном виде. Хорошо еще, что с тех пор, как Грейнджер сообщила эту новость, Лорд ни разу не вызвал его к себе. Даже извещение о назначении инспектором в спецлагерь пришло ему по почте. И слава Мерлину, как говорится. Люциус не был уверен, что при личной встрече ему удалось бы разыграть прежнюю непоколебимую преданность.

Пожалуй, в этом есть своеобразная ирония— Назначить именно его и именно туда, где— Лучше не думать об этом. А ведь если бы не Грейнджер, он, возможно, и не узнал бы никогда— Рука непроизвольно сжалась в кулак. Ублюдок змееподобный! Интересно, Лорд всерьез рассчитывает на него после такого? «Хранить верность», «служить»— Ну-ну— Это мы еще посмотрим...

Мысли невольно перескочили на Грейнджер. «Смелая девочка, — подумал Люциус. — И наивная немного, — вспомнив, с каким сочувствием Гермиона смотрела на него, Малфой невольно улыбнулся. — Грязнокровка, жалеющая Пожирателя Смерти— Да уж— Жизнь не перестает удивлять...»

Входная дверь тихо щелкнула, и вскоре высокий светловолосый юноша опустился в соседнее кресло.

— Как дела, папа? Прости, что задержался.

— Где ты был? — в голосе никаких эмоций; Люциус даже не взглянул на сына.

— Гулял по Лондону.

Несколько минут прошли в молчании.

— У тебя есть девушка, Драко?

Молодой человек бросил быстрый взгляд на отца.

— Нет, — осторожно ответил он. — Почему ты спрашиваешь?

Люциус вздохнул.

— Твои задержки... Поздние прогулки... В твоем возрасте это обычно является признаком... влюбленности.

— У меня нет девушки.

Они снова помолчали.

— Так в чем же дело? Не хочешь же ты уверить меня в том, что просто любовался Темзой с речного теплохода? Кстати, так поздно они не плавают.

— Конечно, нет. Я просто... гулял. Размышлял.

— И о чем же, позволь узнать? — Люциус впервые за вечер повернул голову и посмотрел сыну прямо в глаза. Драко спокойно встретил его взгляд.

— Я думал о маме.

Малфой-старший чуть заметно сжал губы. В тот же день, как Грейнджер сообщила ему эту шокирующую новость, он все рассказал сыну. Попросил его не делать глупостей. Драко выслушал молча, был очень внимателен и спокоен, только бледен. Они больше не касались этой темы, но что-то в их отношениях после того вечера изменилось. Словно оба стали на равных: Люциус признал в сыне взрослого человека, а Драко перестал бояться отца, при этом сохранив к нему прежнее уважение. Вот и сейчас Люциус не требовал от юноши незамедлительного отчета о том, где, как и с кем, а пытался склонить к тому, чтобы он все рассказал сам. И Драко это почувствовал.

— Отец, — нерешительно начал он, но Люциус мягко прервал его.

— Я просто беспокоюсь о тебе.

— Да, знаю.

Молодой человек протянул руки к огню, чтобы собраться с мыслями. Сейчас он все расскажет.

— Я давно хотел поговорить с тобой. Еще до того, как... — Драко сглотнул и продолжил чуть глуше, — еще до известия о смерти мамы. Дело в том, что я уже почти два месяца являюсь участником Сопротивления.

Маска невозмутимости мгновенно слетела с лица Люциуса.

— Ты... что, прости?

— Да, папа, — Драко открыто посмотрел на отца. — Это мой выбор. Было бы безумием считать, что Лорд сумеет обеспечить всеобщее благоденствие. Он вообще ни на что не способен. Просто удивительно, что Европейское магическое сообщество еще терпит тот бардак, который он устроил в нашей стране. Добром это не кончится — еще немного, и разразится война. Да и то, что происходит сейчас — полнейший беспредел. Случившееся с мамой — тому лучшее доказательство. Никто не может быть спокоен, пока этот красноглазый фанатик сидит в министерском кресле.

Люциус молчал, пытаясь переварить услышанное. «Похоже, мой мальчик стал совсем взрослым... — невольно пришла ему в голову стариковская мысль. — Я не вижу выхода, а сын его, кажется, нашел...»

— И в чем же заключается твое... участие?

— Мы готовим переворот, папа. Свержение Лорда, освобождение заключенных спецлагеря, возвращение беженцев с континента, возрождение прежнего порядка. И нас много. Ты даже не представляешь, сколько чистокровных волшебников хотят падения Лорда. А что касается полукровок и предателей крови — две трети из них тайно или явно участвуют в Сопротивлении.

Люциус плеснул себе в стакан еще огневиски. Пожалуй, не так много он сегодня и выпил. Во всяком случае, еще пара глотков точно не помешает.

— Расскажи-ка мне обо всем поподробнее.

Драко как будто только этого и ждал.

Часы в гостиной пробили час ночи, потом два, три. Люциус слушал внимательно, изредка задавая вопросы. Наконец сын откинулся на спинку кресла и глубоко вздохнул.

— Наверное, ты поражаешься сейчас, как у меня хватило ума связаться с предателями крови-

— Поверь, — на лице старшего Малфоя мелькнуло странное выражение, похожее на горечь, — это волнует меня меньше всего.

Драко посмотрел на отца со смесью удивления и тревоги.

— Пожалуй, хватит на сегодня. Ты устал.

— Не очень, — Люциус задумчиво крутил перстень на безымянном пальце. — Ты говорил, что у вас оборвалась связь со спецлагерем, с теми, кто, как и вы, готов вступить в борьбу.

— Да. Раньше мы прятали послания среди материалов для работы, которые раз в неделю привозят туда в фургонах и в них же забирают готовую продукцию. Но две недели назад надзирателям удалось перехватить ответное письмо, и с тех пор они обшаривают все досконально. А новый способ связи мы пока не нашли.

— Возможно, — тихо сказал Люциус, — я смогу вам помочь.

Драко уставился на отца, не веря своим ушам. А тот смотрел на сына с легкой улыбкой.

— Вряд ли надзиратели станут обыскивать главного инспектора, ты не находишь?

Одной королевне было не до смеха. От стыда и унижения она готова была провалиться сквозь землю.

Король-Дроздобород

В понедельник Гермиона гладила постельное белье. Со старыми отчетами она закончила еще в пятницу, а новые ждали ее только завтра. Но не может же грязнокровка оставаться без работы, это не для Макнейра. И он приставил ее махать утюгом с раннего утра. Гермиона устало провела рукой по лицу. Уже перевалило за полдень, а она даже не присела. Унылое серое платье, которое служило ей формой, насквозь промокло от пота. Так недолго и в обморок упасть.

Хлопнула дверь, и на пороге появилась Люси.

— Как дела, крошка?

«Крошка» – это фирменное обращение Люси ко всем особям женского пола независимо от возраста. Звучит немного фамильярно, но быстро становится привычным. В случае появления в поле зрения чистокровной дамочки «крошка» заменяется на «мэм». Такое бывает очень редко – Макнейр, по вполне понятным причинам, не особенно популярен у женского пола.

— Устала как собака.

— Я пришла, чтобы объявить тебе амнистию, — Люси лучезарно улыбнулась. Все-таки славная она. – Иди обедать. Потом будешь помогать мне цветы пересаживать.

— Отлично, только сначала приму душ. Я вся мокрая, — Гермиона отложила утюг, свернула последнюю простыню и потащилась в свою каморку. Хорошо хоть теперь у нее есть душ, который можно принимать, когда захочешь, если, конечно, на это есть время. Душ для прислуги находился в дальнем углу дома, рядом с ее каморкой.

С наслаждением смывая с себя накопившуюся усталость, Гермиона блаженно улыбалась. Ей-богу, все не так плохо, как могло бы оказаться. Вчера вечером Джастин сказал, что Гермиона должна быть начеку. Не сегодня-завтра потребуется ее помощь. Что ж, она готова. Скорее всего, сказал он, ей придется передать послание из спецлагеря для Сопротивления.

— Придумай, как это можно сделать. Наверняка у тебя есть такая возможность. Воспользуйся личной совой Макнейра, уверен, за его почтой не следят.

— Да, в принципе, ничего, — Гермиона попыталась собраться с мыслями. В самом деле, а что тут такого? Если Рон жив, вполне логично, что он присоединился к Сопротивлению. Просто она так давно ничего не слышала о нем, даже почти смирилась с тем, что его нет в живых, а тут – на тебе! Не только жив, а жив-здоров, и более того – они снова в одной лодке! Правда, пока еще с разных сторон. Внезапно Гермиону охватил восторг. Казалось, что Рон сейчас к ней совсем близко, протяни руку — и обнимешь. Да, Джастин прав, теперь она горы свернет, но найдет способ послать весточку своему другу.

Вспоминая этот разговор, Гермиона почувствовала, что на душе у нее потеплело. Надо же, ее Рон – глава Сопротивления! А ведь когда-то он так переживал, что ему все время отводится второстепенная роль рядом с Мальчиком-Который-Выжил… И вот – дождался. Настал его звездный час. Жаль только, что Гарри больше нет с ними.

Вздохнув, Гермиона выключила воду, замоталась в полотенце и тихо, стараясь не привлекать к себе внимания, прошмыгнула в свою комнату. Тщательно просушив волосы, она открыла тумбочку, чтобы достать чистое белье, как вдруг дверь в каморку резко распахнулась, и на пороге появился комендант. От неожиданности Гермиона застыла на месте и только секунду спустя сообразила, почему Макнейр таращится на нее, приоткрыв рот. Она стояла перед ним нагишом, сжимая в руке комбинацию, которую собиралась надеть.

Словно со стороны, Гермиона услышала свой полувздох-полустон. «Это, наверное, умерла моя стыдливость», — пронеслось у нее в голове.

Наконец она вышла из оцепенения, схватила мокрое полотенце, которое валялось на тумбочке, и быстро закуталась в него. Макнейр тоже пришел в себя, закрыл рот, сглотнул и приготовился что-то сказать.

— Мне нужно, чтобы ты… э-э-э-э… разобрала мою… письма. Я отлучусь… по делам. Вернусь к шести. Все должно быть готово к этому времени.

— Да, сэр, конечно, — торопливо пробормотала Гермиона, глядя в пол. «Только бы он ушел!»

Но Макнейр и сам, похоже, горел желанием поскорее удрать. Он быстро вышел из комнаты, хлопнув дверью. Гермиона перевела дух. А ведь начинался понедельник не так уж и плохо...

Гораздо благоразумнее рассчитывать на худший исход и предоставить свою судьбу неожиданности или случайности.

Жюль Верн "Таинственный остров"

После обеда Гермиона поднялась к Макнейру. На столе лежала целая куча журналов, брошюрок, писем и записок. До шести ей будет чем заняться.

Она с некоторой опаской устроилась в кресле, словно боялась, что сейчас в кабинет ворвется хозяин и прикончит ее за наглость. Но, в конце концов, почему бы и нет? Других стульев не было, так не на полу же ей сидеть?

Подняв голову, Гермиона посмотрела на клетку с большой рыжей совой, которая внимательно следила за ней одним глазом. На клетке висел крохотный медный замочек.

— Ты хотела бы немного полетать, птичка? – cова в ответ тихонько ухнула. – Я тоже, — вздохнула Гермиона и принялась за бумаги.

Сразу отложив в сторону служебные записки – пусть сам разбирает, какие из них важные, а какие — нет, Гермиона потянулась к журналам, вытащила самый большой, но сделала это так неудачно, что кипа корреспонденции поехала со стола и посыпалась на пол. Пытаясь спасти положение, загребая руками пергаменты, она опрокинула чернильницу и, едва не плача от отчаяния, бросилась искать хоть что-нибудь, чтобы вытереть огромное пятно. На столе ничего не оказалось, тогда Гермиона начала открывать ящики, забитые ежедневниками всех оттенков зеленого, пока в одном из них не обнаружилась стопка промокательной бумаги. Разом шлепнув почти всю пачку на пролитые чернила, неуклюжая секретарша перевела дух и огляделась, чтобы осознать масштаб катастрофы. Что ж, заляпаны две брошюры, вся почта лежит на полу, что-то помялось, но не слишком сильно. Пожалуй, если повезет, ее смерть вечером будет легкой.

Тщательно вытерев стол и чернильницу, она подняла корреспонденцию и принялась разглаживать мятые конверты. «Надо будет придумать, как объяснить исчезновение промокательной бумаги», — с тоской подумала Гермиона. Она уже собиралась закрыть ящик стола, как вдруг ее привлек металлический блеск. Наклонившись поближе, увидела, что в углу лежал крошечный медный ключик.

У Гермионы пересохло в горле. «Если это тот самый ключ… Мерлин всемогущий! Надо проверить, возможно, это единственный шанс!»

Воровато оглядевшись, она подошла к двери и прислушалась. Тишина. Выглянула наружу и осмотрелась. Коридор был пуст, в это время на второй этаж никто из прислуги не ходил. Гермиона плотно закрыла дверь и бросилась к столу. Схватила ключ и вставила его в замок на совиной клетке. Так и есть! Это он! От неожиданности она почувствовала слабость в ногах и вынуждена была сесть. Итак, у нее появилась возможность, та самая, о которой говорил Джастин. Нельзя ее упускать. На часах без десяти два. Макнейр обещал вернуться в шесть. У нее есть четыре часа. Сможет ли сова слетать туда и обратно за это время? Может, да, а может, и нет. Но успеть придется.

Не давая себе ни минуты на раздумья, боясь, что решимость покинет ее, Гермиона схватила чистый пергамент и перо, обмакнула его в остатки чернил и принялась писать.

«Тому, кто боится пауков.

Отвратительная Всезнайка.»

Быстро свернув пергамент в трубочку, Гермиона выпустила птицу из клетки и привязала к ее лапке послание.

— Отнеси это Рональду Уизли. И сразу возвращайся. Нужно успеть до шести часов вечера. Никто не должен об этом знать. Обещаю, что ты получишь самое вкусное мясо, которое будет на кухне.

Сова моргнула и, снявшись с насеста, быстро вылетела в окно. Гермиона глубоко вздохнула и закусила губу; от напряжения ладони вспотели. Наверное, она только что совершила огромную глупость, за которую вечером поплатится. Но сейчас ощущала себя почти счастливой.

* * *

Полшестого. Гермиона сидела как на иголках. Она уже разложила всю почту по стопочкам, устранила следы своей неловкости, спрятав испачканные конверты и разгладив помявшиеся пергаменты. Сделала закладочки в журналах и подчеркнула важные места в газетах. Если не приглядываться, то и не заметишь ничего. Вот только сова все никак не возвращалась. А время шло...

Без двадцати. Гермиона в отчаянии запустила пальцы в волосы, рискуя сильно проредить свою шевелюру.

Без пятнадцати. Она откинулась в кресле и закрыла глаза, размышляя о том, есть ли у нее шансы попасть в рай после смерти.

Без десяти. Внизу послышались громкие голоса. Гермиона похолодела. Конец!

И в этот момент совсем рядом раздалось резкое уханье. От неожиданности она вскочила и чудом избежала удара клювом в глаз. Сова села на спинку кресла и протянула своей временной хозяйке лапку с маленьким свитком.

Двадцать секунд понадобилось Гермионе на то, чтобы сорвать пергамент, схватить сову, запереть ее в клетку, положить ключ на место и задвинуть ящик. Письмо она, за неимением карманов, сунула в лифчик. Быстро осмотрела себя – ничего не видно. Погладила сову, поправляя взъерошенные перья.

Когда Макнейр вошел в кабинет, Гермиона стояла у стола, склоняясь в вежливом полупоклоне.

— Ты все подготовила? – поинтересовался комендант. Он удовлетворенно оглядел аккуратно разобранную почту.

— Да, сэр.

— Отлично. Можешь быть свободна.

* * *

Вечером у себя в комнате при тусклом свете луны, падавшем из окна, Гермиона развернула записку.

«Всезнайка!

Тот-кто-боится-пауков.»

Гермиона недоуменно наморщила лоб, напрягая память, но на ум не пришло никаких ассоциаций с тем–кто-знает-в-чем-разница-между-сном-и-явью. Она должна была знать, о ком идет речь, иначе Рон не написал бы так. Гермиона спрятала записку и откинулась на подушку. Размышляя о том, что ждет ее завтра, она незаметно погрузилась в сон.

Трудно пройти по острию бритвы; так же труден, говорят мудрецы, путь, ведущий к Спасению.

Катха Упанишады

Когда на следующий день Гермиона, как обычно, с отчетами входила в кабинет коменданта, ее ждал там сюрприз.

Макнейр был не один — напротив него сидел Люциус Малфой. Темно-зеленая мантия, тщательно расчесанные длинные волосы распущены, холеные руки, украшенные старинными перстнями, непринужденно покоятся на подлокотниках кресла. Когда дверь распахнулась, он повернулся в ее сторону и еле заметно кивнул головой, видимо, посчитав это аналогом приветствия. Вспомнив свою последнюю встречу с этим человеком, Гермиона нервно сглотнула.

— Мистер Малфой назначен генеральным инспектором спецлагеря. Отныне все свои отчеты ты будешь показывать ему, – Макнейр пристально смотрел на нее.

— Да, сэр, — глухо пробормотала Гермиона.

— Давай сюда то, что принесла. Присаживайся, – Макнейр наколдовал ей стул рядом с Малфоем. Гермионе ничего не оставалось, как только сесть на указанное место и пододвинуть к соседу свои записи. Тот неторопливо взял их и принялся просматривать.

Гермиона вновь ощутила аромат парфюма, который так околдовал ее в прошлый раз. Длинные изящные пальцы скользили по бумаге, мягкий блеск драгоценных камней завораживал. Малфой был так близко, что она могла бы прикоснуться к нему рукой, но при этом совершенно недосягаем. Владевшее ею напряжение начало понемногу сходить на нет, и на его месте поселилась непонятная грусть. Чтобы избавиться от странного ощущения, Гермиона отвела взгляд и решила понаблюдать за комендантом. Макнейр встал с кресла, прошелся по комнате и остановился у окна. Что-то во дворе его заинтересовало. Минуту он внимательно смотрел на происходящее, а потом вдруг резко распахнул окно. Тут же кабинет наполнили крики. Гермиона вздрогнула.

— Нет, пожалуйста, нет, оставьте его, не надо! – рыдала какая-то женщина.

— А о чем он думал раньше? – этот голос явно принадлежал одному из надсмотрщиков.

Макнейр высунулся из окна.

— Что происходит, Блант?

Рыдания стали чуть тише. Надсмотрщик что-то негромко объяснял Макнейру.

— Подождите, я сейчас спущусь.

Комендант закрыл окно и обернулся.

— Я должен… э-э-э… отлучиться, Люциус. Это ненадолго. Спрашивай у нее все, что тебе нужно.

— Конечно, Уолден, не беспокойся. Решай свои дела.

Как только шаги коменданта стихли на лестнице, Малфой поднял глаза от пергамента и внимательно посмотрел на Гермиону. Та невольно поежилась от его взгляда.

— Хорошая работа, мисс Грейнджер, — тихо, растягивая слова, начал он. – Ничего удивительного, что в школе вы были лучшей студенткой.

Гермиона неуверенно улыбнулась.

— Да, — в голосе Люциуса зазвучала задумчивость, — теперь я понимаю, почему моего сына так бесила ваша отличная успеваемость. Да и не только его. Даже покойный профессор Снейп, — Малфой несколько театрально вздохнул, — помнится, считал вас отвратительной всезнайкой…

От неожиданности у Гермионы перехватило дыхание. Пальцы вцепились в столешницу так, что побелели костяшки. Расширенными от изумления глазами она взглянула на Малфоя.

— Вы так забавно смотритесь с открытым ртом, мисс Грейнджер. Не верите мне? Похоже, кто-то так и не научился отличать явь от сна.

— Не может быть… — выдохнула она. И тут ее озарило. «Отдел Тайн! Министерство! Пятый курс!»

— А что здесь такого удивительного? – он пожал плечами, чуть заметно усмехаясь. — Хорошая идея, как по мне.

— Невероятно…

— Честно говоря, невероятно то, что ваша вчерашняя авантюра так удачно закончилась. Вы хоть понимаете, что чуть жизни не лишились? Просто чудо, что никто не обратил внимания на сову Макнейра, которая отправилась в путешествие в отсутствие своего хозяина.

Гермиона вскинула подбородок. «Он может говорить что угодно. Победителей не судят».

— Но ведь мне удалось!

— Да, очередная иллюстрация к пословице «кривая вывезет», — Люциус покачал головой, но в глазах у него мелькнуло одобрение.

Гермиона попыталась собраться с мыслями. Неожиданное открытие ошеломило ее. «Люциус Малфой в Сопротивлении! – вопил ее внутренний голос. — Чистокровный сноб сотрудничает с грязнокровками и предателями крови! Да это же готовая сенсация!» Но Гермиона тут же взяла себя в руки. «Стоп, стоп, стоп! Никакой паники. Сосредоточься! У тебя мало времени. Макнейр вот-вот войдет».

Она открыла рот, чтобы задать вопрос, но Люциус опередил ее. Он достал из кармана кусочек пергамента, сложенный вчетверо, и положил на стол.

— Это для Джастина. Кажется, вы знакомы с Финч-Флетчли?

— Да, — Гермиона быстро спрятала записку в карман передника. Малфой внимательно наблюдал за ней.

— Вы просто образец конспирации, мисс Грейнджер.

Гермиона поджала губы.

— А куда, по-вашему, я еще могу спрятать это?

— Уверен, такая… находчивая ведьма, как вы, без труда найдет место понадежнее.

— Я подумаю.

Повисла пауза. Оба не знали, что еще можно сказать. Наконец Люциус прервал молчание.

— Скорее всего, возможность побеседовать наедине будет выпадать нечасто. Сегодня нам очень повезло. Но, полагаю, в дальнейшем Макнейр будет присутствовать при наших встречах. А значит, нужно будет соблюдать особую осторожность при передаче писем. Но давайте условимся: если вам понадобится сказать мне что-то важное, дадите мне знать об этом. Тогда я постараюсь найти какой-нибудь благовидный предлог для того, чтобы мы могли говорить, не вызывая подозрений. Идет?

Гермиона закусила губу, раздумывая.

— Я могла бы, например, покашлять или шмыгнуть носом, чтобы привлечь ваше внимание…

Люциус кивнул.

— Хорошо, оставим это на крайний случай. У вас есть какие-нибудь вопросы?

— Да! – выпалила Гермиона и тут же слегка замялась. — Вы не знаете… Рон… как он?

— Рональд… Уизли? — Люциус недоуменно посмотрел на нее. – Насколько мне известно, он сейчас занят планами по свержению Волдеморта. Или вас что-то другое интересует?

Гермиона слегка покраснела.

— Ну… Все ли с ним в порядке…

Выражение лица Люциуса стало слегка насмешливым.

— А, ясно… К сожалению, я не в курсе личной жизни мистера Уизли. Но, думается, женским вниманием он не обделен. Хотя вряд ли кому-то удалось бы затмить ваш незабвенный образ, мисс Грейнджер.

— Я не это… — Гермиона почувствовала, что у нее горят уши, и пожалела, что вообще открыла рот.

— Ну, разумеется, — Люциус ухмыльнулся еще шире. — Я передам мистеру Уизли, что вы о нем беспокоитесь…

Он хотел еще что-то сказать, но ему помешало возвращение Макнейра. Последний стремительно вошел в комнату, лицо его было перекошено от ярости. Гермиона невольно сложила руки на животе, прикрывая карман с посланием.

— Что случилось, Уолден? – небрежно спросил Малфой. – Надеюсь, ничего серьезного?

— Ничего, Люциус, — Макнейр с трудом пытался подавить гнев. – Вы закончили?

— На сегодня да, — Малфой поднялся. — Работа с твоей помощницей оказалась очень продуктивной. Я впечатлен. Думаю, стоит обсудить возможность налаживания еще более интенсивного производства. Если сопоставить те показатели, которые имелись месяц назад, с нынешними, становится очевидным, что выгода может удвоиться при условии перераспределения рабочей силы и смещения приоритетов в изготовлении товаров.

Макнейр слушал его речь как песню. Гермиона едва удержалась от улыбки. Она понимала, что Люциус нарочно плетет красивые фразы. После такого внушительного монолога Малфой сможет делать все, что заблагорассудится, а Макнейр и не заподозрит ничего. Вон как уши развесил. Но в эту минуту комендант повернулся и заметил, что она все еще находится в комнате. Гермиона впервые обратила внимание на то, что глаза Макнейра напоминают лягушечьи – круглые, блестящие, чуть навыкате. Слегка нахмурившись, он сделал ей знак рукой удалиться. Гермиона с радостью повиновалась.

Она вернулась на кухню и застала там Люси, которая сидела у стола и горько плакала, уткнувшись в передник.

— Что случилось?

Горничная на мгновение подняла залитое слезами лицо и тут же снова захлебнулась рыданиями.

Гермиона присела рядом и обняла ее. Люси судорожно всхлипнула и привалилась к плечу подруги. Постепенно горничная успокоилась и рассказала о том, почему плачет. Как оказалось, беда случилась не с ней, а с поваром Томсоном. Точнее, с его женой Сильвией, которая работала швеей, как раньше Гермиона.

Несколько дней назад Сильвия простудилась. Сначала женщина пыталась не обращать внимания на свое недомогание, но без лечения ей становилось все хуже, она едва справлялась с половиной своей обычной работы. Сегодня от слабости Сильвия не смогла встать с постели. Поняв, что при следующей проверке жена неминуемо станет жертвой, Томсон пошел на отчаянный шаг: он выкрал зелье от простуды из посылки с лекарствами, которую сегодня доставили коменданту. Пропажа тут же была обнаружена надсмотрщиком Блантом, и тот заставил Томсона во всем сознаться. Тут же привели Сильвию, которая едва держалась на ногах. Хантер собирался по очереди прикончить повара и его жену, но вмешался Макнейр. Он распорядился устроить показательную казнь для устрашения всех заключенных. Томсона под Империо заставили задушить Сильвию, а потом убили его самого.

Гермиона почувствовала, будто сердце сжала чья-то холодная рука, и крепче обняла всхлипывающую Люси.

«Я хожу по острию ножа, — подумала она обреченно, — и если не сорвусь, то рано или поздно истеку кровью. Скорее рано, чем поздно».

* * *

— Спасибо, Гермиона, — Джастин взял конверт и хотел уже отойти, но она схватила его за рукав.

— Что в письме, Джас?

Юноша нахмурился, не поднимая глаз.

— Не уверен, что тебе нужно это знать…

Гермиона закусила губу.

— Я думала, что имею право…

— Ты имеешь право, Гермиона, — Джастин бросил на нее выразительный взгляд и мягко сжал ее локоть. – Но для твоей и нашей безопасности тебе лучше об этом не знать. Если с тобой что-то случится… — он замолк.

Гермиона похолодела. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, на что он намекает.

— Поверь, там всего лишь кое-какая информация, указания, предложения по поводу дальнейших действий… Новости о родных и близких, ведь у каждого остались друзья на свободе… Только не обижайся…

Вот значит как? Выходит, у нее не может быть никого, о ком можно было бы беспокоиться? Вот как они все думают? Гермиона проглотила комок в горле. «Не важно». Она высвободила руку и попыталась улыбнуться.

— Все в порядке. Не надо, так не надо.

Нет сейчас таких леди, которые в новых платьях ходят.

М. Митчелл «Унесенные ветром»

На следующий день Джастин принес ответное послание – для Рона. Гермиона долго ломала голову над тем, где лучше спрятать письмо. В комнате она опасалась его оставлять, к тому же оно всегда должно быть под рукой, чтобы при первой возможности она могла его передать. Но носить такую вещь в кармане действительно опасно. После продолжительных раздумий Гермиона решилась спрятать послание к себе в лифчик.

«В конце концов, — прикинула она, — может, меня и убьют, но раздевать вряд ли будут».

Два дня Гермиона носила письмо, но Люциус больше не приходил. Она стала уже волноваться, не случилось ли с ним чего, когда на третий день, ближе к полудню, наткнулась на него в коридоре, где мыла полы. Малфой шел в кабинет в сопровождении Макнейра. Проходя мимо, он задел ее краем мантии; кончик волшебной палочки слегка уколол плечо, и Гермиона услышала у себя в голове голос: «Ждите меня здесь». Она быстро закончила уборку, спрятала ведро и тряпку и едва успела вытереть руки, как Люциус вырос прямо перед ней. Это было неожиданно.

— Давайте скорее.

Гермиона растерянно огляделась.

— Вы не могли бы отвернуться на минутку?

Лицо Малфоя исказила раздраженная гримаса.

— Вы что, маленькая? Здесь в любой момент может кто-то появиться. Письмо, живо!

Сгорая от стыда, Гермиона потянулась в вырез платья и вытащила слегка помятый кусочек пергамента.

— Вот.

Брови Люциуса изумленно поползли вверх, но в следующее мгновение выражение его лица изменилось, и он усмехнулся.

— Какое… м-м-м… теплое послание на этот раз. Я уверен, мистер Уизли по достоинству оценил бы ваш тайник.

Гермиона почувствовала, что уши начинают пылать. Но Малфой как будто не заметил ее смущения.

— Хотя вы правы, — продолжил он, лениво растягивая слова, — документ такой важности требует особой конспирации. Должен сказать, что сам бы я не догадался использовать нижнее белье для хранения писем. Как считаете, стоит воспользоваться вашей идеей?

— Замолчите, пожалуйста… — пробормотала Гермиона, поправляя платье. «Просто удивительно, — со злостью подумала она, — что бы ни происходило в моей жизни, одно остается неизменным – каждое появление Люциуса Малфоя незабываемо».

— Тогда к делу. Может понадобиться ваша помощь. Я постараюсь организовать нашу завтрашнюю встречу так, чтобы нам удалось спокойно поговорить. Сегодня обратите внимание на почту Макнейра – если у вас, конечно, будет такая возможность.

— Хорошо, — Гермиона обрадовалась, что Люциус перешел на деловой тон. Тот отступил от нее на шаг, натянул перчатки и спрятал палочку в трость, готовясь уходить. Гермиона кивнула и уже было повернулась, когда ее остановил голос Малфоя.

— Жаль, что у вас униформа такая скучная, но, по крайней мере, сидит по фигуре.

— Вы просто невыносимы, — простонала она и почти бегом бросилась прочь.

Весь день Гермиона нервно вздрагивала, вспоминая встречу с Малфоем. Она чувствовала себя очень неловко. И дело было даже не в том, что в тот момент рядом находился Пожиратель Смерти, человек, которого многие считали правой рукой Волдеморта. И не в том, что Малфой был потомственным аристократом, надменным снобом и отцом ее однокурсника, а она – всего лишь маленькой жалкой магглорожденной заключенной. Начинающий "агент разведки Сопротивления" боялась себе признаться, но больше всего мучений ей доставляла мысль о том, что рядом с ней находился красивый элегантный мужчина, благоухающий роскошью и богатством, и подшучивал над ней, а она — когда-то уверенная в себе девушка, блестящая студентка, между прочим! — стояла перед ним в этом ужасном унылом сером платье и стоптанных башмаках и краснела, как первокурсница перед Филчем.

Вечером, когда Макнейр вызвал ее к себе, приказав вымыть полы и смахнуть пыль, она с опаской входила в кабинет, больше всего на свете боясь застать там Малфоя. Вторая встреча за день — это было бы слишком. «Похоже, небеса услышали мои молитвы», — с облегчением подумала Гермиона, увидев Макнейра, в гордом одиночестве читавшего газету.

Пришлось взяться за уборку, стараясь при этом выбросить все мысли из головы, благо руки сами выполняли привычную работу. Время от времени Гермиона заправляла за ухо прядь волос, которая падала на лоб. От усталости девушка ни на что не обращала внимания, поэтому не сразу почувствовала пристальный взгляд Макнейра, который жег ей спину. Вспомнив историю с Томсоном, Гермиона нервно поежилась и принялась с повышенной тщательностью тереть пол тряпкой.

Закончив с уборкой, она выпрямилась, подняла голову и тут же встретилась взглядом с комендантом. Выражение его лица было нечитаемым.

— Ты все? – глухо спросил он, продолжая буравить ее глазами.

— Да, сэр.

— Можешь идти… Постой! — Макнейр поднял палочку и, взмахнув ею в сторону Гермионы, прошептал какое-то заклинание.

Гермиона не сразу поняла, что произошло, но, когда она опустила глаза, увидела, что подол ее форменного платья больше не серый. Теперь он был приятного оливкового цвета. Оглядев себя повнимательнее, Гермиона заметила, что и фасон одежды немного изменился. Появились небольшие рукава, юбка стала чуть короче и пышнее. Макнейр наколдовал ей новую одежду. «Я схожу с ума», — устало подумала она.

— Это твое новое… э-э-э… униформа.

— Да, сэр. Спасибо, — Гермиона неуверенно улыбнулась.

Макнейр тяжело вздохнул и сделал жест рукой.

— На сегодня ты свободна.

Женись для удобства, а люби для удовольствия. Очень разумная система, не правда ли?

М. Митчелл «Унесенные ветром»

Следующая встреча с Малфоем состоялась через несколько дней. Когда Гермиона вошла с отчетами в кабинет коменданта, Люциус уже был там. У окна стоял еще один стол, рядом с ним кресло и табурет. Малфой, естественно, занял место получше, а ей указал на то, что осталось. Макнейр, бросив на нее мимолетный взгляд, скупо обронил: «У мистера Малфоя есть к тебе несколько вопросов» — и снова уткнулся в бумажки.

Гермиона осторожно села напротив Люциуса и положила свои пергаменты на стол.

— Мы не будем тебе мешать, Уолден, — вежливо сказал Малфой. – Силенцио! – он окружил стол сферой, за которую не проникали звуки. После этого добавил еще легкое Отвлекающее заклятие. Гермиона мысленно похвалила его находчивость. Теперь они смогут говорить о чем угодно под самым носом у Макнейра, и тот не услышит ни слова и не сможет наблюдать за ними.

— Чем порадуете? – Люциус улыбнулся краешком рта, убирая в трость свою палочку. – О, у вас новое платье! Оно гораздо лучше той тряпки, которую я видел в прошлый раз. И вырез на нем больше, доставать письма удобнее.

— Спасибо. Я пришила потайной карман, так что теперь можете не ухмыляться.

— Досадно… — улыбка не исчезла, в серых глазах заплясали чертики. – А я-то уже приготовился к незабываемому зрелищу…

Гермиона слегка наклонилась, открыла маленький кармашек, пришитый к подкладке юбки, и, достав письмо, с торжествующим видом подсунула его под пергамент. Люциус немедленно спрятал послание под мантию.

— Что насчет почты? Я просил вас вчера обратить внимание.

— Ничего. Ему не приносили почту.

— Странно… — Люциус слегка нахмурился. – Возможно, это и хорошо... Или наоборот, очень плохо.

— А что должно быть в этой почте?

Люциус вздохнул.

— Я не знаю, мисс Грейнджер. Волдеморт не забывает о заключенных спецлагеря — вот единственное, что я могу сказать. И нет сомнений в том, что грядущие перемены будут к худшему.

— Никаких предположений относительно его планов?

Малфой покачал головой.

— Пока нет. Надеюсь, если он что-то решит, я первый узнаю об этом. А пока нам остается только продолжать задуманное.

— Что именно?

Легкая складка залегла на лбу Малфоя.

— Сомневаюсь, что вам нужно это знать. Из соображений безопасности.

Гермиона хотела сказать, что уж ей-то можно доверить тайну, но сдержалась и промолчала. «Похоже, они сговорились, — хмуро подумала она. – Сначала Джастин, теперь Малфой. Я рискую своей головой и даже не знаю за что». От невеселых мыслей ее отвлек вопрос Люциуса:

— У вас самой-то все нормально?

Она не поверила своим ушам и изумленно уставилась на собеседника.

— Люциус Малфой интересуется, как идут дела у грязнокровки?

— Перестаньте, — Малфой слегка нахмурился. – Сами понимаете, что ваша помощь очень важна. Без вас поддерживать связь было бы невозможно.

— А я-то уж подумала… — Гермиона усмехнулась.

— Что?

— Ничего.

— И?

— У меня все в порядке. Я пока жива. Это уже неплохо.

— Отлично, — по его тону было понятно, что Малфой раздражен.

Ей не хотелось его злить.

— А как у вас дела? – быстро спросила она, не успев толком подумать, зачем это делает.

— У меня? – Люциус демонстративно поднял бровь.

— Ну… — Гермиона тут же замялась и покраснела. — У вас и… Драко. Как вы? Все хорошо? Он, наверное, сильно изменился…

— Не знал, что вы интересуетесь моим сыном, — насмешливо сказал Малфой. – Помнится, в школе вы не очень-то ладили.

Гермиона улыбнулась и открыто посмотрела на него.

— Стоит ли теперь вспоминать о том, что было в школе?

— Пожалуй, вы правы, — на этот раз в его тоне не было насмешки. – Странно, ведь именно Драко привел меня в Сопротивление. Не ожидал такого от сына.

Гермиона изумленно посмотрела на него.

— Драко… Тоже?

— Ну да, — Люциус улыбнулся одними губами. — Забавно вышло, верно? Могу поспорить, раньше вам бы такое и во сне не приснилось. Признаться, мне тоже. А теперь я и сам шпион не хуже Северуса.

— Да уж… — Гермиона почувствовала неловкость. Даже тот, кого она долгие годы считала врагом, и то работает на Сопротивление. Так почему же она колебалась так долго? Несколько месяцев тряслась как осиновый лист, прежде чем решиться на что-то. Жалкая трусиха.

— Драко сейчас очень непросто, — Люциус, казалось, не обратил внимания на ее замешательство. — Он вынужден посещать все эти дурацкие светские вечеринки, которые устраивает Лорд, чтобы привлечь к себе молодежь. Приходится играть роль светского человека, но я вижу, как трудно ему сдерживать себя после того, что он узнал о Нарциссе, – при этих словах Гермиона вздрогнула, но Малфой продолжал как ни в чем не бывало: — Хотя было бы легче, если бы ему нравилась эта Астория Гринграсс, которую так настойчиво сватает Лорд.

— Астория Гринграсс? – Гермиона слегка наморщила лоб, припоминая. — Такая темноволосая слизеринка, курса на два младше нас? Сестра Дафны? Она очень красивая, — добавила Гермиона, чтобы быть честной и показать, что ее интерес к Драко чисто дружеский.

Люциус тяжело вздохнул.

— Может, она и симпатичная, я не спорю. Только какой в этом смысл, если мой сын по уши влюблен в Пэнси Паркинсон? Совсем недавно он сообщил мне эту трогательную новость, прибавив, что юная леди тоже разделяет его чувства. Теперь мне иногда кажется, что он перешел на другую сторону только для того, чтобы иметь возможность связать свою жизнь с ненаглядной Пэнси.

— А что ему мешает жениться на ней?

Малфой посмотрел на нее, как на слабоумную.

— После победы Лорда Паркинсоны попали в опалу из-за того, что отказались участвовать в казнях. Зато Гринграссы в этом преуспели. Так что было бы неблагоразумно пренебречь рекомендацией нынешнего владыки, который жаждет видеть Драко и Асторию вместе. И, Мерлин свидетель, не пройдет и года, как они поженятся, если только ваш доблестный рыцарь Рональд не свергнет Темного Лорда.

— Но как же так?! – Гермиона пропустила колкость мимо ушей. — Это неправильно… Зачем обязательно нужно жениться, если он не хочет?

— Вы просто маленькая безмозглая дурочка, — взгляд Малфоя при этих словах был почти сочувствующим. — По-вашему, я должен позволить своему сыну засунуть голову в петлю, а потом выбить у него из-под ног табурет? Вы действительно не понимаете, к чему может привести непослушание в этом вопросе?

— А как же любовь? – Гермиона хотела произнести это невозмутимым тоном, но почувствовала, что голос дрогнул, а щеки начали предательски краснеть.

Малфой кисло улыбнулся.

— Если Сопротивлению удастся победить в ближайшее время, пусть женится хоть на Минерве Макгонагалл. А если что-то пойдет не так – Драко придется стать мужем Астории, любит он ее или нет. В конце концов, любовь и брак — совершенно разные вещи, скорее, я бы сказал, несовместимые.

— И это говорите вы, его отец?

Малфой пожал плечами.

— Вы еще молоды и поэтому придаете чувствам слишком большое значение. Мы с Нарциссой никогда не любили друг друга. Но за двадцать лет совместной жизни нам удалось стать хорошими друзьями. Не каждая из известных мне супружеских пар может этим похвастаться, — Люциус откинулся на спинку кресла. — По-вашему выходит, что любовь – неотъемлемая часть счастливого брака. Ну а я не считаю свой брак несчастным. Симпатия, любовь, охлаждение, привычка, раздражение, скука, отчуждение, ненависть – разве не таков обычный сценарий семейной жизни?

— Я не знаю, — на Гермиону неожиданно навалилась усталость. – Возможно, вы правы, и я просто маленькая безмозглая дурочка.

Тень улыбки скользнула по его лицу.

Внезапно она поймала себя на мысли, что больше не смущается в присутствии Малфоя. Гермиона могла говорить с ним на равных, забыв о том, как мало у них общего, не опасаясь его насмешек. Споря с ним и в глубине души ощущая свою правоту, она почувствовала, что больше не выглядит в его глазах ребенком.

Однако они и так уже слишком много времени провели наедине. Гермиона постучала пальцем по запястью, напоминая о том, что им пора нарушить свое уединение. Малфой кивнул и взмахнул палочкой, снимая Заглушающее и Отвлекающее заклятия.

— Уолден, мы закончили.

Меня всегда учили, что грязнокровки – это грязь, отбросы общества… Бесполезный, никчемный мусор… Все до последнего… Кроме разве что… Кроме разве что тебя.

оbsessmuch «Eden»

Прошло две недели с того дня, как Гермиона получила в подарок новое платье. Что-то изменилось с тех пор, она была почти уверена в этом. Макнейр по-прежнему редко смотрел на нее, бросал короткие фразы, но вместе с тем каждый раз, стоило только войти в его кабинет, Гермиона ощущала напряжение, которого не было раньше. Прежде он просто не замечал ее, а теперь старался не замечать.

Поворачиваясь к нему спиной, она чувствовала его взгляд. Они стали чаще встречаться. Не будучи приверженцем идеальной чистоты, он захотел, чтобы в кабинете ежедневно наводили порядок, и всякий раз при этом наблюдал, как Гермиона моет полы и вытирает пыль. Макнейр перестал спускаться в столовую на ужин, требуя, чтобы еду ему в кабинет приносила она. Он стал аккуратнее одеваться и чаще бриться. Чутье подсказывало, что такие перемены связаны с ней, но Гермиона старалась не думать об этом. Макнейр был воплощением всего самого дурного: жесток, некрасив и довольно невежествен – даже длинные фразы давались ему с трудом; она боялась его как беспринципного мерзавца, который с легкостью может убить, но в то же время... Гермиона не хотела себе в этом признаваться, и все же ей льстило, что хотя бы такой медведь, как Макнейр, считает ее привлекательной.

«Однако это может плохо закончиться», — одергивала она себя, когда мысли снова обращались к запретной теме.

За прошедшее время Гермиона передала еще два послания Люциусу. Они даже успели немного пообщаться: он рассказал ей о том, как поживают Уизли, она – о внутреннем распорядке спецлагеря. Именно от нее Малфой узнал, что каждую ночь здесь автоматически устанавливаются блокирующие и сигнальные чары. С полуночи и до шести утра нельзя пользоваться магией: заклинания не действуют, и включается сирена. Это сделано во избежание диверсий со стороны заключенных, которые могли бы попытаться отобрать палочку у надсмотрщика и бежать. К тому же выходов из лагеря несколько, а именно четыре, они меняются, и заранее нельзя предугадать, какой будет рабочим завтра. Каждое утро комендант лично выбирает, какие ворота открывать. Остальные блокируются, выйти через них невозможно даже с палочкой.

— Серьезно, — протянул Люциус, откинувшись на спинку кресла. Они разговаривали в кабинете Макнейра под защитой Отвлекающего и Заглушающего заклятий. – А я-то думал, почему в эту цитадель меня всегда свита сопровождает.

— У них все довольно неплохо организовано. Надо полагать, генератором идей был не Макнейр.

Малфой усмехнулся.

— Есть еще что-нибудь новенькое?

Гермиона заколебалась. Она хотела обсудить с Люциусом один разговор, который случился накануне и оставил тревожный осадок, хотя, собственно, сказано ничего особенного не было. Но, сколько бы Гермиона ни успокаивала себя, гнетущее чувство прочно поселилось в душе.

Начиналось все как обычно: она занималась уборкой в кабинете Макнейра, а тот что-то писал в приходной книге. Писанина давалась ему нелегко, комендант хмурился и то и дело потирал лоб. Наконец он не выдержал, и Гермиона вздрогнула от его резкого голоса:

— Как же мне это надоело! Еще не зима, а они уже мрут как мухи!

У Гермионы упало сердце. Она знала, что во время последней проверки убили двенадцать человек. И все из-за пневмонии. А ведь на дворе только ноябрь! Страшно представить, что будет дальше. Сколько заключенных доживет до весны? Ведь, несмотря на то, что к концу месяца обещали заменить спецодежду на утепленную, лекарства по-прежнему не выдавались. И Гермиона не выдержала. Она сама не поняла, как у нее вырвалось:

— Почему вы не лечите их? Всего пара зелий — и они здоровы. Ведь вам нужны рабочие руки, зачем терять людей?

Макнейр выронил перо и изумленно уставился на нее. Гермиона и сама испугалась своей смелости.

— Почему? – переспросил комендант. На минутку задумался, словно решал, стоит ли отвечать, но все же продолжил: — Зачем их лечить? Месяцем раньше, месяцем позже… Еще возиться с ними… — он передернул плечами и вернулся к своей работе.

— Но как можно… Они же люди! – в отчаянии воскликнула Гермиона. Такое преступное пренебрежение просто в голове не укладывалось, и в бывшей гриффиндорке на мгновение рассудок уступил место эмоциям.

— Грязнокровки, — поправил комендант, – всего лишь грязнокровки. И если Темный Лорд… э-э-э… Если они пока живы, то это… э-э-э… пока. Рано или поздно с ними будет покончено.

— Но как?..

Макнейр даже не посмотрел на нее, только сделал слабый жест рукой, словно отгонял муху.

— Грязь ни к чему.

На лбу у него залегла складка, и Гермиона поняла, что комендант сердится. Она решила больше не искушать судьбу и вернулась к своим обязанностям.

Именно этот разговор и не давал Гермионе покоя. Что было в нем такого важного? Она обдумывала каждую фразу, каждый взгляд и не могла понять. Макнейр не поведал ничего нового, сказанное им было чудовищно, но вполне предсказуемо. Гермиона подозревала (да и не только она), что Лорд не заинтересован в сохранении жизни заключенных, что конкретной даты нет, но неминуемо наступит день, когда он сотрет спецлагерь с лица земли. Так что же тогда?

Гермиона уже открыла рот, чтобы поделиться своими страхами, но передумала. Ей надо еще раз все внимательно проанализировать. Незачем опять выставлять себя перед Малфоем маленькой девочкой, которая хочет, чтобы ее утешали.

— Нет. Ничего.

* * *

Ночью, лежа у себя в комнате и перебирая в памяти все события дня, Гермиона поняла, что именно ее так зацепило в словах коменданта. Он говорил так, будто вынужден объяснять очевидный факт. Ничто не могло поколебать его уверенность в том, что чистокровные – единственная раса, достойная жизни. Переубеждать, спорить, взывать к лучшим чувствам в такой ситуации было бессмысленно, стенка, и та охотнее бы прислушалась. И все же… «С ними будет покончено». Не с вами. Он словно бы исключил Гермиону Грейнджер из числа грязнокровок. Но тогда… она вздрогнула и поплотнее закуталась в одеяло.

«Лучше не думать об этом. Рон освободит всех нас. Рон и… Люциус», — решила она, успокаиваясь.

Странно! Она совсем обнищала, но похорошела, — прежде она казалась неспособной на такого рода перемену. Она прошла двойной путь: к свету и к нужде. Она была босая и в лохмотьях, как в тот день, когда столь решительно вошла в его комнату, только теперь ее лохмотья были на две месяца старше: дыры стали шире, рубище еще отвратительнее. У нее был все тот же хриплый голос, все тот же морщинистый, загорелый лоб, все тот же бойкий, блуждающий и неуверенный взгляд. На ее лице еще сильней чем прежде проступало то неопределенное испуганное и жалкое выражение, которое придает нищете знакомство с тюрьмой.

Гермиона сидела у камина, нежась от теплого воздуха, обнимающего ее тело. Как же приятно немного расслабиться после тяжелого дня! Она сняла косынку и с наслаждением тряхнула головой, позволяя волосам рассыпаться по плечам. «Еще немножко посижу и пойду спать», — подумала она, чувствуя, что глаза слипаются, и прислонилась спиной к мешку с картошкой, устраиваясь поудобнее.

— Ау, соня, вставай! Мистер Макнейр зовет тебя, он у себя в кабинете, — вернул ее к действительности ласковый голос миссис Касл.

Гермиона нехотя поднялась, взяла в зубы косынку и вышла из кухни, на ходу пытаясь сотворить на голове пучок. Но не прошла и десяти шагов, как из-за поворота на нее буквально налетел невесть откуда взявшийся Малфой.

Она бы охнула, но зажатая в зубах косынка мешала. Гермиона повязала ее, кое-как приведя волосы в порядок, и тихо спросила:

— Что вы тут делаете так поздно?

Малфой усмехнулся.

— Пришел на свидание.

— С Макнейром? Я была лучшего мнения о вашем вкусе.

Люциус фыркнул и достал письмо из-под мантии.

— Кто бы говорил о вкусе. Знаете, что линялая тряпка, которую вы только что повязали, совершенно не подходит к платью?

— Простите, что оскорбляю ваше чувство прекрасного, мистер Безупречность, но другой у меня нет.

— Пожалуй, подарю вам новый платок на Рождество.

— Пожалуй, я его не приму, — Гермиона улыбнулась и протянула руку за письмом. Но Люциус, казалось, забыл о послании, что держал в руке. Он смотрел на вьющийся локон темных волос, который выбился из прически и прижимался к тонкой девичьей шее. Разрумянившееся от огня лицо Гермионы было так близко, улыбка на губах так притягательна, и ему захотелось заправить непослушную прядку ей за ухо, провести пальцами по шее, почувствовать нежность ее кожи. «Что за черт?!» — подумал он.

Гермиона смотрела на Малфоя с недоумением, не понимая, почему тот застыл, и сама вытащила письмо у него из пальцев. Люциус сглотнул и тряхнул головой, прогоняя наваждение.

— Мне пора.

— Мне тоже.

Однако он не двинулся с места. Гермиона пожала плечами, улыбнулась на прощание, развернулась и направилась по делам. Спиной она чувствовала взгляд Малфоя.

Если бы девушка задумалась тогда, почему Люциус так странно повел себя, то не смогла бы ответить на свой вопрос. А все было очень просто. В тот момент, когда Макнейр впервые обратил на нее внимание, она почувствовала свою привлекательность и изменилась. Неуклюжая, хоть и милая девочка превратилась в хорошенькую девушку. Эти метаморфозы случились так незаметно, что сама Гермиона не уловила перемен. И все же, глядя на себя в зеркало (а это бывало часто в последние дни), она не могла не отметить, что глаза ее стали больше, а взгляд глубже, из фигуры исчезла угловатость, в линиях тела появилась женственность, а в чертах лица – утонченность. Это по-прежнему была Гермиона, но совсем другая. Словно картина, которой талантливый мастер придал завершающий штрих, сделавший образ совершенным. Именно эта волшебная деталь, так изменившая девушку, и заставила Люциуса Малфоя несколько мгновений неподвижно стоять в коридоре, пытаясь сосредоточиться и избавиться от мыслей о нежной шее и чарующей улыбке.

Вы не можете на меня сердиться за то, что я так говорю! Потому что я искренно говорю, а не оттого что… гм!

«Преступление и наказание»

Если бы кто-нибудь еще пару месяцев назад сказал Гермионе, что она будет счастлива в доме коменданта, последняя сочла бы подобное высказывание глупой шуткой. И тем не менее это было близко к правде. Гермиона, как и прежде, сильно уставала: работы было много, а приятного мало – но, несмотря ни на какие трудности, в ее душе поселилась радость, от которой хотелось летать. «Отвратительная всезнайка» замечала, что все чаще начинает напевать себе под нос, когда поблизости никого нет, и думает о будущем с оптимизмом. «Скоро все закончится. Мы станем свободными, я увижу Рона и… остальных. Все будет хорошо». Вернулась прежняя Гермиона Грейнджер – умная, находчивая, смелая девушка, которой все удается. Она улыбалась, когда вспоминала взгляд Люциуса при их последней встрече, и, внутренне усмехаясь, украдкой следила за неуклюжими попытками Макнейра понравиться ей.

Но было и другое, главное, о чем она запрещала себе думать и даже мечтать… И все равно в мыслях постоянно возвращалась к этому. Каждое утро, еще до того, как Гермиона успевала открыть глаза, ее сердце наполнялось радостью и предвкушением встречи. «Хорошо бы сегодня он пришел!» — такова была первая мысль, от которой хотелось спрятать в подушку счастливое лицо. Каждый раз, когда она приближалась к кабинету Макнейра, сердце замирало в сладостном предвкушении. Уже с порога можно было различить тонкий аромат малфоевского парфюма: чуть сладковатого, пряного, окутывающего Гермиону блаженством. Перед сном, лежа в постели, она вспоминала все, что было связано с Люциусом, вплоть до самых незначительных деталей вроде едва уловимого выражения глаз и шороха мантии. Гермиона старалась ничем не выдавать своего состояния, но счастливый блеск глаз, яркий румянец и сияющую улыбку не скроешь. На сердце у нее было легко, как всегда случается перед тяжелыми испытаниями.

Среди недели Малфой наведался к Макнейру под видом очередной плановой проверки. Вошедшая Гермиона застала их за безобидным обсуждением министерских сплетен, но при ее появлении разговор резко оборвался. Малфой жестом подозвал сообщницу к себе. Едва они оказались под защитой заклятий, как он без слов протянул ей новое послание. Гермиона почувствовала, что Люциус сильно не в духе, и внутренне напряглась. Но первая же фраза выбила у нее почву из-под ног:

— Я вижу, вы тут не скучаете в обществе моего милейшего приятеля Уолдена. Питаете слабость к рыжим тупоголовым ухажерам? Наверное, уже подумываете о том, чтобы выйти из игры. А почему бы и нет? В конце концов, могу поспорить, кое в чем Макнейр заткнет Уизли за пояс... – его голос был непривычно резок.

— Что? – потрясенно выдохнула Гермиона. На мгновение все мысли разом улетучились из головы, а потом понеслись вскачь, сталкиваясь и перебивая друг друга: «Как он узнал?.. Это несправедливо! Я ничего не сделала!.. По какому праву он так со мной разговаривает?!..» — вопил ее внутренний голос, однако Гермиона приказала ему замолчать и с трудом, но все же взяла себя в руки. – Я не понимаю, о чем вы.

Малфой сверлил ее взглядом.

— Не стройте из себя идиотку. По-вашему, я слепой?

— Обвиняете меня в том, что я соблазняю Макнейра? – Гермиона зло усмехнулась. – Мне кажется, вы не в себе, мистер Малфой.

— А мне кажется, что вы играете с огнем. И если в вашей голове осталось хоть немного мозгов, советую немедленно перестать этим заниматься.

— А что, по-вашему, я делаю?

— Не имею ни малейшего понятия. Подробности вашего общения, — он скривился, — с бывшим палачом Министерства, а ныне преданным служакой Лорда, меня не интересуют.

Гермиона побледнела от ярости.

— Да как вы смеете?! Вы хоть понимаете, в чем меня сейчас обвиняете?

— О, — Малфой презрительно отмахнулся, — оставьте эту комедию с оскорбленным достоинством.

Внезапно усталость обрушилась на Гермиону и погребла под собой все эмоции. Еще секунду назад ей хотелось плакать, кричать, залепить Малфою пощечину, а потом встать и уйти с каменным лицом. А теперь злость, обида, разочарование – все это обернулось тупой удушающей болью. Как будто у нее отняли единственную вещь, которая была ей по-настоящему дорога, и безжалостно выбросили. «Если так, пусть думает что хочет», — решила Гермиона про себя. В памяти всплыла давнишняя ссора с Роном, когда он обвинил ее в предательстве за то, что она согласилась пойти с Виктором Крамом на Святочный бал. Прежняя Грейнджер в той ситуации чуть ли не на стенку лезла, а нынешней было совершенно плевать, хотя случай был почти такой же. Только вот в душе стало пусто и холодно, словно в доме, хозяин которого умер.

Она спокойно взяла у него письмо.

— Это все?

Малфой подался вперед и схватил ее за руку.

— Надеюсь, вы все поняли, мисс Грейнджер?

Она отстранилась.

— Вполне. Грязнокровка, рабыня, а теперь еще и шлюха. Хотя, как вы проницательно отметили, ничего другого от такой дуры и ожидать не стоило.

Гермиона встала, не дожидаясь пока он снимет заклятие, и подошла к Макнейру.

— Что-нибудь еще? – она старалась, чтобы голос звучал ровно.

Комендант оторвался от чтения свежего номера «Ежедневного пророка» и несколько недоуменно посмотрел на нее. Обычно встречи с Малфоем заканчивались по другому сценарию: Люциус вставал первым и отпускал ее. На этот раз было иначе, и Макнейр не мог сообразить, в чем дело.

— Люциус, больше ничего не нужно? – обратился он к инспектору.

— Нет, Уолден, мы закончили, — Малфой поднялся с кресла.

— Тогда можешь идти, — кивнул Гермионе Макнейр.

Гермиона воспользовалась его разрешением, поклонилась обоим и быстро вышла, ни на кого не глядя.

Если бы в тот момент она увидела выражение лица своего сообщника, вероятно, обида осталась бы в прошлом. Потому что Люциус Малфой стоял, судорожно сжимая трость и безуспешно пытаясь согнать с лица краску, и по его виду можно было бы сказать, что он собирается воспламенить взглядом ковер. К счастью, комендант был слишком увлечен очередной пропагандистской статейкой, чтобы заметить столь необычное явление, поэтому у Малфоя было время, чтобы снова надеть маску учтивой холодности.

Чувство вины. Омерзительное чувство вины. Чувство вины, разъедающее, как соляная кислота. Токсин вины может сидеть в человеке всю жизнь, подобно микробам тифа.

У. Стайрон «Выбор Софи»

Гермиона в одиночестве чистила картошку на кухне возле камина, когда ощутила на себе пристальный взгляд. Она не обернулась, продолжая методично срезать кожуру, благо это занятие чудесно избавляло от мыслей. Но через минуту почувствовала, как на плечо легла чья-то рука, и подняла голову.

Позади нее, почти вплотную, стоял Люциус. Внешне он казался совершенно непроницаемым.

Гермиона отвернулась и взяла новую картофелину.

— Я не должен был говорить все это.

Молчание.

Прошло несколько минут, за это время она почистила полдюжины картофелин, а он так и не сдвинулся с места.

— Вообще-то вам не следует здесь находиться. В любой момент может кто-то войти, и как тогда вы объясните свое присутствие? – Гермиона наконец-то разрушила тишину.

— Никто не войдет.

Она отложила нож с тупым лезвием (из соображений безопасности прислуге не доверяли острые предметы, поэтому все манипуляции, связанные с приготовлением пищи, были долгими и выматывающими, но уже довольно привычными) и, поднявшись, наклонилась за кастрюлей с очищенным картофелем. Но Малфой опередил ее. Он легко поднял тяжелую посудину.

— Куда поставить?

— Сюда, — Гермиона махнула рукой в сторону стола. Надо же, Люциус Малфой таскает кастрюли безо всякого волшебства, чтобы помочь грязнокровке! Жаль, никто, кроме нее, этого не видит! Она понимала: Малфой раскаивается в том, что наговорил в кабинете, и теперь хочет загладить свою вину перед ней. Люциус стоял в одном шаге от Гермионы, свет от камина окрашивал его лицо и руки в более теплый оттенок; весь облик волшебника внушал чувство доверия и защищенности. И вместе с нежностью, волной разлившейся в ее сердце, пришло осознание: в эту минуту для Гермионы Грейнджер нет никого ближе Люциуса Малфоя. И обида, еще недавно так мучившая Гермиону, пропала, будто ее и не было.

Он медленно обернулся и начал снова, еще более нерешительно:

— Я… должен извиниться перед вами. То, что я сказал тогда… Вы ни в чем не виноваты, я просто…

— Не надо, — Гермиона коснулась его плеча, давая понять, что не сердится. — Все в порядке, я уже забыла.

Люциус посмотрел ей в лицо, и в серых глазах заиграли блики огня, а уголки губ приподнялись в легкой улыбке.

— Значит, мир, мисс Грейнжер?

Гермиона немного помедлила, но не потому, что сомневалась в ответе: ей хотелось чем-то закрепить возникшее между ними доверие. Жаль, что она не может звать его по имени. Все эти "мистер" и "мисс" звучат так холодно и официально... Слишком безлико для... Для кого? Кто они друг другу? Интересный вопрос...

— Мир, мистер Малфой.

— Люциус.

— Гермиона, — она удивилась тому, что Малфой, казалось, прочел ее мысли.

— Знаешь, твое имя я выучил еще с тех пор, как получил первое письмо от Драко из Хогвартса...

— Неужели? Я польщена...

— Еще бы... Он упоминал о тебе чаще, чем просил прислать чистые носки... — отозвался Люциус. Гермиона не смогла подавить смешок.

Он накрыл ее ладонь своей; так они стояли несколько мгновений, не шевелясь. Потом Гермиона, вспомнив об одной важной вещи, опустила руку в карман, достала какой-то предмет и, раскрыв ладонь Люциуса, вложила в нее маленький изящный серебряный медальон с выгравированной буквой М.

— Кстати… я давно собиралась отдать.

Щелкнула пружинка, и крышка отскочила, являя взору два изображения: отца и сына. Только вот лицо Драко было испачкано кровью. Кровью Нарциссы. Люциус глубоко вздохнул и сжал руку в кулак.

— Она была дорога тебе, — взгляд Гермионы светился искренним сочувствием. – Что ни говори, ты все же любил ее.

— Нет, — неожиданно глухо сказал Малфой. Гермиона вздрогнула — таким чужим показался ей этот голос. – Вся беда в том, что я совершенно ее не любил.

Он устало присел на низкую деревянную скамью, стоящую у стены.

— О чем ты?

Казалось, Люциус не слышал вопроса; он прикрыл глаза, словно о чем-то глубоко задумался. Гермиона уже собралась отвернуться, когда Малфой "очнулся", встретил ее взгляд и произнес:

— Я никогда не любил Нарциссу. Будь моя воля, ни за что не женился бы на ней. Она была красивой женщиной и хорошим человеком, в последние годы мы даже подружились, но любящими супругами так и не стали. Да что там, я почти ненавидел ее.

— Почему? – вопрос сам сорвался с языка.

Люциус опустил голову.

— Когда-то давно я готов был отдать все на свете, лишь бы избавиться от нее. Сейчас мне стыдно за это, но лет десять назад я мечтал о том, чтобы… чтобы она умерла. Представлял, что стану свободным… — он резко замолчал.

— У тебя была… другая женщина? – Гермиона даже не задумывалась о том, насколько невероятным мог бы показаться ей самой подобный разговор еще совсем надавно, но теперь все получалось так естественно. Последняя преграда, существовавшая между ними, оказалась стерта ссорой и последующим примирением. И они оба это почувствовали.

Люциус кивнул, отвечая на ее вопрос.

— Мы познакомились во Франции, летом, когда я только окончил шестой курс. Она была на два года старше меня, выпускница Шармбатона. Ее звали Джулия. Мне казалось, что на свете нет более веселой и очаровательной девушки. Она увлекалась квиддичем, а целовалась просто потрясающе, — тень улыбки скользнула по его губам. — Мы не могли пожениться, хотя ее родители были чистокровными. Какие-то старые счеты между нашими семьями… Я всерьез собирался все бросить, уйти из дома и звал ее с собой. А Джулия только смеялась. «Мы ведь и так счастливы, — говорила она. – Зачем нам жениться? Ты готов испортить всю романтику». После моей свадьбы мы продолжали встречаться, и жена знала об этом… Кажется, Нарцисса все же любила меня, хотя я могу ошибаться... Впрочем, теперь это не так важно, – он замолчал, отрешенно глядя перед собой.

— А что было потом? – осторожно спросила Гермиона.

— Потом?.. Шесть лет назад во время тренировки Джулия не справилась с метлой. Так глупо... Она разбилась насмерть. Тогда мне казалось, что мир перестал существовать. Все, что было счастливого в моей жизни, разом исчезло, — Малфой покачал головой, словно отгоняя тягостные воспоминания. В этот момент он выглядел таким измученным, что Гермионе захотелось хоть как-то утешить его. Она села рядом и взяла Люциуса за руку, приготовившись выслушать неожиданную исповедь до конца.

— Нарцисса очень помогла мне. Она была единственным человеком, который поддержал меня тогда. Ее доброта и сочувствие в тот момент… растопили лед в наших отношениях. Мы стали друзьями. И сейчас, когда я думаю о том, что желал ее смерти… — он сжал медальон в руке так, что побелели костяшки пальцев.

Гермиона ободряюще погладила его по плечу.

— Не кори себя, здесь нет твоей вины. Не думаю, что ты хотел этого всерьез. Никто бы не захотел, — добавила она, с содроганием вспомнив окровавленные куски, оставшиеся от миссис Малфой.

Люциус покачал головой.

— Никогда не прощу себе этого. Я не заслуживал ее. Нарцисса посвятила жизнь мне и Драко, а я не смог уберечь собственную жену… И даже не успел сказать, как благодарен ей за все…

В его голосе слышалась глубокая безнадежность; Малфой смотрел в одну точку, и этот взгляд был таким безжизненным, что у Гермионы сжалось сердце. Она знала, что ничем не может ему помочь: в такой ситуации любые ободряющие слова казались фальшивыми. Знала потому, что сама испытывала нечто подобное. Тяжелые мысли иногда почти исчезали, вытесняемые повседневными заботами и усталостью, но всегда возвращались и отзывались ноющей болью в душе, которую невозможно было ничем исцелить или уменьшить. Оставалось только мириться с этим и прятать ото всех, потому что никто не сумел бы ее понять… Никто… Кроме…

— Знаешь, — медленно сказала Гермиона, старательно подбирая слова, которые, казалось, застревали в горле, — я ведь осталась практически сиротой… Мои родители… Перед тем как… В общем… Это было за несколько месяцев до того, как мы с Гарри и Роном попали к вам в мэнор… В прошлом году… — Люциус кивнул. Гермиона сглотнула и с усилием продолжила: — Так вот… Я знала, что папе и маме угрожает опасность… Я и Рон… Мы отправились вместе с Гарри искать хоркруксы… А мои родители… Нужно было позаботиться об их безопасности. И поэтому перед тем как уйти из дома, я стерла им память… Все воспоминания, связанные со мной… Подкорректировала их сознание таким образом, как будто у них никогда не было дочери, и внушила желание переехать в Австралию… Что они потом и сделали. И это последнее, что я знаю о своих родителях. А для них даже мое имя теперь – пустой звук… — Гермиона закусила губу, пытаясь справиться с волнением. Люциус, почувствовав это состояние, слегка сжал ее руку, и Гермиона благодарно улыбнулась ему. – Когда я думаю о своем поступке… Не то чтобы я жалею… Я хотела как лучше… Судя по тому, что происходит сейчас… Их бы убили… Или отправили бы вместе со мной в спецлагерь… Даже если бы папу и маму не тронули, меня все равно забрали бы, чтобы поместить сюда, а значит, я была бы для них потеряна… Они страдали бы, мучились, зная, что ничем не могут мне помочь… Но… — в голосе Гермионы послышались слезы. — Ведь это все равно неправильно… Мои родители никогда бы не согласились с таким решением… Я готова пожертвовать своей жизнью ради их блага, это правда… Но ведь и они не раздумывая умерли бы за меня. Мама и папа всегда внушали мне, что любить — значит разделять участь того, кого любишь, и жертвовать собой ради него, если понадобится. А я решила сама, как будет лучше, сохранила им жизнь, лишив того, что давало этой жизни смысл. Вычеркнув все самое счастливое, что в ней было… Мама уже не помнит о том, как играла со мной в прятки в саду… Как мы вместе шили куклам платья… А папа забыл о наших походах в парк аттракционов по воскресеньям, и… — Гермиона не выдержала и заплакала, закрыв лицо руками.

— Ш-ш-ш, — Люциус привлек ее к себе, и они сидели, прижавшись друг к другу, а время, казалось, застыло. Гермиона поймала себя на мысли, что ей уже давно не было так хорошо и спокойно, словно вся горечь, долгое время копившаяся в ее сердце, ушла вместе со словами признания. И такое чувство – она знала – было взаимным. Это ощущалось по тому, как руки Малфоя, еще недавно такие безвольные, сейчас обнимали ее за плечи с прежней силой и уверенностью.

Наконец на лестнице послышались чьи-то шаги, Гермиона встрепенулась и испуганно посмотрела на Люциуса. Тот кивнул.

— Наверное, надо снять чары. Я заколдовал вход на кухню, но ведь рано или поздно кто-нибудь вспомнит о том, что пора ужинать, — улыбнулся он в ответ на ее немой вопрос.

— Ты останешься на ужин? – спросила Гермиона, быстро ставя на плиту кастрюлю с сырой картошкой. «Повар пустит меня на котлеты за то, что я столько возилась», — подумала она, но эта мысль не вызвала беспокойства – ради того чувства доверительной близости, которое возникло между нею и Люциусом, она готова была отдать на фарш собственную руку. Малфою, похоже, пришло в голову то же самое, потому что он усмехнулся и, махнув палочкой в сторону кастрюли, мгновенно превратил сырые корнеплоды в горячее пюре. Потом лукаво прищурился:

— Чем угощать будешь?

Душа каждого из нас — это тайна за семью печатями, это лабиринт конфликтующих эмоций, страстей и склонностей. Mais oui, c'est vrai. Можно делать сколько угодно предположений насчет того или другого человека, но в девяти случаях из десяти обязательно ошибешься.

А. Кристи «Смерть лорда Эджвера»

За ужином Малфой развлекал коменданта анекдотами о «тяжелых» буднях министерской жизни. Макнейр хохотал, запрокидывая голову; от смеха и вина лицо его покраснело, глаза блестели; он то и дело вытирал лоб салфеткой. Гость лишь снисходительно улыбался, глядя на столь откровенное веселье, и тайком обменивался взглядами с Гермионой. А та не могла не отметить, что на фоне своего аристократического приятеля Макнейр смотрелся особенно непрезентабельно, и задумалась о том, что могло сделать людей настолько непохожими. По возрасту и своему нынешнему положению они были практически равны. И тем не менее между ними лежала пропасть. Насколько один блистал умом и обаянием, настолько же другой был глуп и неказист. «Впрочем, — отметила про себя Гермиона, – то, что Макнейр глуп, нам только на руку. Иначе он уже давно мог бы что-то заподозрить. Мы с Люциусом не очень-то осторожничаем, когда передаем письма». Внезапная мысль обожгла ее, и Гермиона в панике прикусила губу. «Письма! Вот черт! Я же забыла про письмо Джастина! Ничего удивительного, особенно после того, что Люциус наговорил мне сегодня. Однако нужно все-таки передать послание». Она подошла к столу, чтобы подлить вина, и усердно закашлялась. Бросила быстрый взгляд на Люциуса, тот едва заметно кивнул. Остаток ужина она в нетерпении считала минуты. Наконец гость и хозяин поднялись из-за стола. Обычно после ужина с компанией Макнейр сразу прощался и уходил к себе, поэтому Гермиона уже готова была вздохнуть с облегчением, как вдруг неожиданно комендант вызвался проводить Малфоя до ворот. Ох уж эта не вовремя проснувшаяся учтивость! Но Люциус согласился с самым безмятежным видом. Уже стоя на крыльце, он сделал вид, что спохватился.

— Кажется, я забыл в столовой трость. Одну минутку, прошу меня простить.

Едва они оказались наедине, как Гермиона тут же протянула ему письмо. Но вместо того, чтобы, как обычно, просто забрать конверт и спрятать его в карман мантии, Малфой взял ее руку, поднес к губам и легко поцеловал тонкие бледные пальчики. Гермиона вздрогнула и попыталась выдернуть руку, но Люциус держал крепко; в его глазах появилось уже знакомое выражение. Она снова дернулась, и на этот раз он отпустил ее. Не сказав ни слова, Гермиона бросилась прочь, мечтая поскорее добраться до своей комнаты и спрятать пылающее лицо в подушку.

* * *

Однако на этом приключения не закончились. Не успела Гермиона умыться и немного прийти в себя, как к ней постучалась Люси и сказала, что комендант хочет ее видеть. Вздохнув поглубже и критично оглядев себя в маленькое зеркальце, висящее над тумбочкой, Гермиона направилась в кабинет Макнейра.

Он ждал ее, стоя у окна.

— Вы хотели меня видеть, сэр?

Комендант хмуро кивнул, сверля ее пристальным взглядом; его лицо было непроницаемо.

— Ты больна? – голос Макнейра прозвучал резко.

Гермиона похолодела.

— Что? – спросила она пересохшими губами и тут же спохватилась: — То есть, нет, сэр! Я совершенно здорова!

Макнейр шагнул к ней, схватил за плечи и буквально подтащил к окну.

— Ты кашляла, я слышал, — он внимательно осматривал ее лицо, словно ожидая увидеть на нем страшные язвы. – Какая бледная… И ведешь себя странно сегодня…

— Нет-нет, все в порядке, — выдохнула Гермиона. Но Макнейр, казалось, ничего не слышал. Он продолжал вглядываться в нее, потом, словно найдя подтверждение своей догадке, упрямо сжал губы и, отпустив Гермиону, подошел к столу. В этот момент ей почудилось, что пол под ногами превращается в зыбучий песок, и она едва устояла. «Конец! — пронеслось у нее в голове. — Это конец. И Люциус никогда не узнает…»

Макнейр резко повернулся к ней, и все мысли тут же исчезли, словно их сдуло ветром.

— Возьми это и выпей перед сном, — сказал он. Гермиона непонимающе уставилась на него. Несколько секунд ей потребовалось, чтобы осознать смысл слов. Потом она перевела взгляд на его руки, и только тогда заметила, что в правой руке коменданта поблескивает маленькая склянка.

Сломай он перед ней свою волшебную палочку, это едва ли произвело бы большее впечатление. Гермиона стояла, не шевелясь и не веря своим глазам и ушам. Голова кружилась, сердце колотилось так, что готово было выскочить из груди. Она не осмеливалась протянуть руку и взять склянку, которую предлагал Макнейр. Тогда он решительно шагнул к ней и вложил маленький пузырек в ее ладонь.

— Три капли на стакан воды. И завтра утром столько же. Не забудь. Можешь идти.

Гермиона не помнила, как она дошла до своей комнаты, как рухнула на постель и накрыла голову подушкой. Больше всего на свете ей хотелось лежать так до тех пор, пока их всех не освободят. Но расслабляться нельзя. Она взглянула на часы. Надо поторопиться. Пора было идти на встречу с Джастином, он ждал сегодняшнее письмо.

Ты несправедлива ко мне!.. Клянусь землей, морем и небесами, ты ко мне несправедлива! Я от природы совсем не таков, каким ты меня видишь — жестоким, себялюбивым, беспощадным.

В. Скотт «Айвенго»

Следующие несколько дней прошли как одно мгновение. Гермиона ни минуты не сидела без дела, пытаясь работой заглушить мятежные мысли. Но стоило хоть немного расслабиться, как память услужливо воскрешала воспоминание о прикосновении губ Люциуса, и тогда она до боли стискивала правую руку. Гермионе казалось, что место поцелуя горит огнем, и она воровато оглядывалась, словно кто-то мог прочитать её мысли.

Гнала она также мысли о Макнейре и его пробудившемся милосердии. Зелье возвращать не стала – передала Джастину вместе с запиской от Рона. В лагере уж точно хватает больных, и им оно нужнее, чем ей или Макнейру. Комендант не спрашивал ее о том, куда делись остатки лекарства. На другое утро Гермиона была совершенно здорова – так ему показалось, – и он тут же забыл о склянке, которая ему самому была ни к чему. Глядя на бычью шею и могучий торс коменданта, сложно было представить, что у него хоть раз в жизни был насморк.

И все же часто за глаженьем постельного белья – благо это занятие так и тянет на размышления – она задавала себе вопросы: "А может, Макнейр не так уж и плох? Может, он просто кажется хуже, чем есть на самом деле? В конце концов, ремесло палача – всего лишь ремесло, пусть даже и омерзительное. Но ведь кому-то же надо выполнять грязную работу. А что до нынешнего положения коменданта – возможно, у него просто нет выбора? Приказы наверняка исходят от Волдеморта". «А помнишь, что произошло с Томсоном и Сильвией? — вопрошал внутренний голос. – Такая казнь уже считается образцом милосердия и гуманности?» "Но сама-то я не была очевидцем и сужу о случившемся с чужих слов, а разве можно в таком случае говорить о стопроцентной объективности?" — возражала она. «Ты всерьез в это веришь? Думаешь, что на службе у Волдеморта стоит белый агнец? Могу поспорить, в бытность свою Пожирателем Смерти он творил вещи и похуже». «А как же Снейп?» — бросала последний аргумент Гермиона. «По-твоему, Макнейр потянул бы роль двойного шпиона? Да у него мозгов едва хватает на то, чтобы вилку держать!» Крыть было нечем. Она вздыхала и брала новую простыню.

Она заставляла себя думать о Роне, но подобные мысли, не успев оформиться, разбегались, словно тараканы от дневного света. Это огорчало ее, хотя в глубине души Гермиона не могла не признать, что за последние месяцы он стал для нее не более реальным, чем погибший Гарри. Все попытки представить радужное будущее с Роном неизбежно возвращали в школьные годы, когда они – трое друзей – были так счастливы и не знали о том, что их ждет. Она вспоминала его голубые глаза, огненную шевелюру и веселый смех – и вместо любви ощущала только тоску и щемящую нежность, словно он был покойником. Гермиона тут же одергивала себя, но, сколько ни старалась, не могла представить Рона рядом с собой нынешней. Каким бы близким он ни был ей раньше, все уже изменилось. Теперь… Но тут она сильнее сжимала правую руку и обрывала свои рассуждения.

Эти бесконечные внутренние споры выматывали ее днем и нередко мешали заснуть по ночам. Однако вскоре новое событие добавило ей поводов для тяжелых раздумий.

В тот день ничто не предвещало беды. Гермиона все утро провела в компании утюга, бельевой корзины и гладильной доски. Несколько часов ушло на то, чтобы расправиться с многочисленными складками. После этого, подхватив большую стопку ароматно пахнущих простыней и пододеяльников, новоявленная золушка направилась в бельевой чулан. Проходя по коридору, она услышала отчаянные крики из кухни. Внутри все сжалось от плохого предчувствия. Торопливо бросив свою ношу на нижнюю полку, Гермиона кинулась на кухню и застала там страшную сцену: трясущийся от бешенства Макнейр посылал проклятия в Люси, а та каталась по залитому водой полу, рыдала и царапала себя ногтями. Повар и экономка, белые как мел, стояли у стены, не смея вмешаться. Очередное Круцио заставило жертву судорожно выгнуться, и Гермиона смогла, наконец, рассмотреть ее лицо. В широко раскрытых глазах плескалось безумие, губа была рассечена, кровь текла ручьем. У Гермионы вырвался вопль ужаса. В этот момент Макнейр повернулся и заметил ее. Палочка дрогнула в его руке, пытка прекратилась. Он нервно дернул плечом, перевел взгляд на безжизненно лежащую горничную и, не сказав ни слова, вышел из кухни. Гермиона бросилась к подруге, положила ее голову к себе на колени и принялась дрожащими пальцами гладить спутанные волосы. Миссис Касл и повар тоже засуетились, принесли воды и чистую марлю, промыли царапины. Люси тихонько скулила, слезы градом катились по ее лицу; она цеплялась за Гермиону, словно тепло чужого тела заменяло ей обезболивающее. Как только девушка смгла встать, экономка проводила ее до кровати. Гермиона осталась на кухне с поваром и только тогда решилась спросить:

— Что случилось?

Молодой парнишка, который пришел на место Томсона, посмотрел на нее большими испуганными глазами и, собравшись с духом, выпалил:

— Люси случайно опрокинула на него ведро с водой, когда мыла полы. Не заметила, как он подошел.

Гермиона опустила голову и закрыла лицо руками. «Не думай, не думай об этом, не сейчас, не надо!» — уговаривал внутренний голос. Но эмоции переполняли ее, и, чтобы не дать им выход, приходилось изо всех сил сдерживать себя.

Странный запах чего-то сырого и металлического, исходящий от ладоней, привлек ее внимание. Открыв глаза, она увидела, что руки у нее запачканы кровью. «Кажется, мое лицо тоже в крови… Везде кровь…» И тут Гермиона не выдержала и разрыдалась.

Теперь предупрежу, что события с этого дня до самой катастрофы моей болезни пустились с такою быстротой, что мне, припоминая теперь, даже самому удивительно, как мог я устоять перед ними, как не задавила меня судьба.

Достоевский "Подросток"

На следующий день, разбирая почту Макнейра, Гермиона наткнулась на небольшой аккуратный свиток бело-голубого цвета с зеленой ажурной печатью и внимательно осмотрела его. Он не был похож на официальные министерские послания, приходящие примерно раз в месяц, но при этом отличался от обычных служебных записок, которыми Макнейра заваливали ежедневно. На печати стояла буква "S" в окружении старинных рун и завитушек неизвестного значения. Гермиона поежилась от своей догадки. Нужно во что бы то ни стало узнать о содержании письма, но вскрыть его без палочки уж точно не получится. Поэтому она просто отложила свиток в сторону до прихода коменданта.

За обедом Макнейр был угрюм чуть больше обычного, а Гермиона, помня вчерашнее, боялась разозлить его любым неосторожным словом или движением. Он сразу заметил новый свиток, но распечатал лишь после еды. Гермиона украдкой глянула через плечо коменданта, собирая на поднос тарелки. Пергамент был безупречно чист, но стоило Макнейру прикоснуться к нему палочкой, как на шероховатой поверхности начали проступать буквы. Прочесть Гермиона ничего не успела: опасаясь разгневать своего начальника, быстро собрала грязную посуду и выскользнула за дверь.

Она ломала себе голову над тем, как же все-таки узнать, что Волдеморт решил написать бывшему палачу, когда явилась миссис Касл и попросила ее подняться в кабинет Макнейра – тот хотел увидеть отчеты.

«Значит, Люциус здесь! — мелькнуло у Гермионы в голове. — Нужно ему срочно рассказать о письме, если он еще не знает об этом!»

Ее догадка подтвердилась – Малфой уже ждал. Как только он навел Заглушающие и Отвлекающие чары вокруг их стола, Гермиона торопливо рассказала о таинственном свитке и даже нарисовала по памяти печать. Люциус помрачнел.

— Да, похоже на послание Лорда. Ты не читала его?

— Я не успела… — Гермиона виновато развела руками.

— Ясно... Проблема в том, что я, кажется, тоже видел это письмо. Макнейр при мне сунул его во внутренний карман. Ума не приложу, как выманить у него свиток, — Малфой нахмурился, обдумывая план действий.

— Я могла бы… отвлечь его как-нибудь, — нерешительно предложила Гермиона, но Люциус сжал губы и решительно покачал головой.

— Даже не думай.

— Но почему?

Малфой смотрел на нее почти сердито.

— Может, в прошлый раз я немного и перегнул палку, но насчет того, что нужно быть осторожнее, говорил серьезно. Не стоит лишний раз провоцировать Макнейра. Неизвестно, куда это тебя заведет.

— Я никогда не провоцировала его, — Гермиона напряглась.

— Тем лучше.

— С чего ты вообще взял, что…

Малфой досадливо отмахнулся.

— Перестань. Ты и сама это знаешь. Да у него взгляд как у теленка каждый раз, когда ты сюда заходишь.

Гермиона вспыхнула и опустила голову.

— Как бы то ни было… Это все только предположения. И, думаю, мне ничего не грозит.

Малфой усмехнулся. На его лице отчетливо читалось: «Ты действительно такая наивная или только прикидываешься?»

«Невыносимо!» — взвыл ее внутренний голос, и, чтобы заглушить его, Гермиона с досадой продолжила: — Может, у тебя есть другой способ узнать, что в этом чертовом письме? Почему бы, например, просто не спросить у Волдеморта? В конце концов, ты мог бы поинтересоваться…

— С чего бы? – Малфой скептически посмотрел на нее. – Если он сам не сказал мне ничего, значит, не хочет разглашать тайну. Вызвав у него сейчас подозрения, я подставлю себя под удар. И не только себя, но и всю нашу компанию. Лорд не Макнейр, мозгов у него побольше – он поймет, что я не просто так выведываю его планы.

Гермиона задумалась. Ситуация выглядела почти тупиковой.

— Проблема в том, — вслух рассуждала она, – что мне не удастся самой прочитать письмо. На нем чары невидимых чернил. Даже если и возьму в руки свиток, без палочки ничего не получится. Я могу только выкрасть письмо, но, боюсь, такую пропажу заметит даже Макнейр. А это сорвет наши планы. Остается только один вариант – ты должен сам заполучить этот свиток и постараться снять с него копию.

— Предлагаешь мне оглушить коменданта, быстренько обыскать, скопировать письмо, а потом привести в чувство и извиниться?

— А если стереть ему…

— И речи быть не может. Да это самоубийство! Лорд непременно узнает обо всем, как только вызовет Макнейра к себе. Обливиэйт оставляет заметный след, который не ощущает тот, на кого наложено заклятие, но для продвинутого легилимента он очевиден.

— Значит, остается только один способ. Маггловский. Самый что ни на есть примитивный, – Гермиона попыталась улыбнуться.

— Посвятишь меня? – Люциус улыбнулся в ответ. – Никогда не увлекался маггловскими… способами.

Она прищурилась.

— У тебя есть мантия-невидимка?

Есть род людей с расхлябанной душой,

У. Шекспир «Отелло»

— У нас ничего не получится. Это просто безумие!..

— Безумие – то, что творится с этим миром сейчас и носит название естественного порядка вещей.

— Никогда бы не подумал, что опущусь до такого: стою в чулане, который настолько мал, что я уже затоптал весь подол собственной мантии, и жду, когда какой-то дурак соблаговолит отправиться спать.

— Так тебя твой внешний вид смущает?

— Ох, что с тебя взять?! Гриффиндор – это диагноз!

— Слизерин – тоже… И не переживай, ты выглядишь как картинка.

— Что-что? – Люциус повернулся, чтобы посмотреть на нее, но тут же ударился головой о какой-то висящий шкафчик и поморщился.

— Осторожнее. Потерпи еще немного. Уже почти полдвенадцатого. Он никогда не задерживается.

Они стояли в тесном бельевом чулане. С помощью особого заклинания Люциус смотрел сквозь дверь, ожидая, когда же Макнейр отправится в спальню. С момента их разговора в кабинете прошло несколько часов, и Люциус успел побывать у себя дома, чтобы взять мантию-невидимку. Теперь Малфою и Гермионе предстояло самое сложное: добраться до письма раньше, чем начнет действовать антимагическая блокировка. Они провели уже почти час среди простыней и пододеяльников, а Макнейр, похоже, вовсе не собирался выходить из кабинета.

Но вот наконец в коридоре показался комендант и неторопливо направился в спальню. Накрывшись мантией-невидимкой, Люциус и Гермиона осторожно подкрались к двери, за которой скрылся бывший палач, и прислушались. Сначала до них донесся шорох сбрасываемой одежды, потом хлопнула дверь в ванную, и Люциус сделал знак поторопиться. Стараясь не шуметь, Гермиона осторожно повернула ключ в замке, после чего они проскользнули внутрь и прикрыли дверь за собой. В комнате никого не было, рядом с кроватью горел ночник, из ванной слышался плеск воды, одежда коменданта кучей валялась на стуле. Люциус порылся в карманах сюртука, достал свиток, развернул его и прикоснулся палочкой к пергаменту. На чистой поверхности проступили буквы. Пара секунд – и вот в руках Малфоя точная копия волдемортовского послания. Почти сразу после этого в тишине прозвучал одинокий глухой удар. Гермиона толкнула сообщника локтем в бок, тот кивнул. Оба знали, что означает этот звук – теперь пользоваться магией нельзя. Малфой аккуратно свернул пергамент и положил обратно. Гермиона уже почти ликовала, как вдруг дверь ванной распахнулась, и на пороге появился комендант, завернутый в полотенце. От испуга и неожиданности девушка вздрогнула и едва не вскрикнула, но Люциус сжал ее руку, успокаивая. Гермиона вспомнила, что ни ее, ни Малфоя Макнейр не может заметить – на них по-прежнему была мантия-невидимка. Вот только пересечь комнату и открыть дверь сейчас было нельзя. Она осторожно повернула голову и посмотрела на Люциуса – тот глазами указал на Макнейра и чуть слышно прошептал: «Он скоро заснет». Его сообщница ответила легким кивком.

Макнейр размотал полотенце и принялся вытирать мокрые волосы. Гермиона застенчиво отвернулась в сторону, но это не избавило ее от неловкости. Мало того, что ее сорокалетний начальник стоит перед ней в чем мать родила, так еще и Малфой находится тут же, и не нужно смотреть ему в лицо, чтобы знать, что он сейчас ухмыляется. Но выхода не было. Оставалось только закрыть глаза и думать о чем-то отвлеченном. Наконец Гермиона уловила шорох одеяла и решилась взглянуть на Макнейра. Он лег, устраиваясь поудобнее, потушил ночник. В тусклом свете, льющемся из окна, можно было разглядеть только смутные очертания кровати и огромного тела. Гермиона посмотрела на Малфоя. Его лицо чуть мерцало, озаренное лунным сиянием, отчего казалось, что Люциус не живой человек, а призрак. Гермиона хотела было уже осторожно продвигаться к выходу, но сильные руки обхватили ее за талию, останавливая. Она замерла. Макнейр завозился в кровати, послышался тихий шорох, который вскоре заглушило учащенное дыхание. В темноте было невозможно разглядеть, что именно происходит, Гермиона уловила только слабое движение и повернулась было к Люциусу, чтобы спросить, в чем дело. С комендантом явно творилось что-то странное: он лежал на кровати, трясся и при этом дышал так, словно убегал от своры голодных соплохвостов. Но не успела она поднять глаза, как до нее дошло, чем именно занят Макнейр, и Гермиона в панике закрыла лицо руками.

«Боже! Я не хочу этого видеть! Нет!» — она почувствовала, как рука Малфоя легла на плечо, и тихий голос едва слышно прошептал ей на ухо: «Успокойся».

Казалось, это длилось целую вечность. Дыхание коменданта становилось громче и прерывистей, с каждым разом все больше напоминая хрип. Слушать это было невозможно. Гермиона уже собиралась было заткнуть уши пальцами, как в детстве, когда внезапно стало тихо, и тут же она услышала задыхающийся вскрик Макнейра:

— Гер… ми… она!

«Что?!» — удивилась она в первую секунду. И тут же едва удержалась от того, чтобы не застонать, и затрясла головой, словно желая выбросить из памяти этот голос. «Я хочу умереть!» — такова была вторая мысль, пришедшая в голову. Еще никогда звук собственного имени не вызывал у нее подобного отвращения. Жгучий стыд, обреченность и обида смешались в душе; у Гермионы было такое чувство, словно ее изнасиловали. Она не могла посмотреть на Люциуса, страшась увидеть в его глазах омерзение.

«Он больше не захочет общаться со мной. Я для него буду самой последней тварью», — обреченно подумала Гермиона. И в этот момент сдерживаемые слезы хлынули из глаз, плечи затряслись — у нее случилась истерика. Внезапно почувствовав, как теплая рука взяла ее за подбородок, и подняв голову, Гермиона встретилась взглядом с Малфоем.

— Я ничего не делала… — беззвучно прошептала она. – Клянусь, я ничего…

— Знаю, — он приложил палец к ее губам и слегка улыбнулся. Руки Люциуса обвились вокруг нее, притягивая ближе к себе; Гермиона склонила голову к нему на грудь; на душе сразу стало хорошо и спокойно. Боль ушла, словно растворившись в тепле его тела и запахе его парфюма. Все исчезло: больше не было Макнейра, и этой комнаты, и этого спецлагеря, и этого мира, в котором все так странно и неправильно – только пронзительное ощущение счастья сейчас, когда она слышала стук его сердца.

Гермиона не знала, сколько времени прошло: час или десять минут. В комнате уже слышалось ровное дыхание спящего. Она подняла голову и вопросительно посмотрела на Люциуса, тот кивнул. Осторожно, чтобы шорох мантии не разбудил Макнейра (хотя сейчас вряд ли его разбудил бы даже воскресный хор), они пересекли комнату и выскользнули за дверь. По-прежнему стараясь не шуметь, они спустились на первый этаж и достигли каморки, в которой жила Гермиона. Как только закрылась дверь, Люциус скинул мантию, а его сообщница в изнеможении опустилась на кровать.

— Присаживайся, — она подвинулась, освобождая место рядом с собой. Но Люциус остался стоять. Сообразив, в чем причина его замешательства, Гермиона хмыкнула. Что и говорить, аристократическое воспитание обязывает: сидеть допускается исключительно на стульях. Но тут уж ничего не поделаешь, ибо в жилище магглорожденной рабыни такая роскошь не предусматривалась: только кровать, тумбочка, зеркало и одинокая вешалка для единственного зеленого платья. Вообще-то, платьев было два, но второе служило на смену. Как часто люди окружают себя огромным количеством вещей, и как мало, в сущности, надо человеку для жизни! Видя, что Малфой все же не решается сесть к ней на кровать, Гермиона потянула его за руку, лукаво улыбаясь:

— Не бойся, обещаю, что не буду к тебе приставать. Видишь ли, мои венские стулья сейчас в починке, так что если не хочешь ближайшие шесть часов провести стоя – а я думаю, что бельевого чулана тебе на сегодня хватило, — придется сидеть на моей кровати.

— Как некстати ты решила обновить стулья, — Люциус неловко улыбнулся и позволил ей усадить себя.

— Можно посмотреть, что ты скопировал?

Он достал свиток, развернул, и оба стали читать, благо крохотное оконце почти под потолком давало немного света:

«Дорогой Уолден!

Помнится, ты просил о помощи — я пришлю отряд Пожирателей Смерти, которые помогут осуществить зачистку в соответствии с разработанными мной инструкциями. Они прибудут на следующей неделе во вторник, 15 декабря. До этого времени настоятельно прошу держать всю информацию в строжайшем секрете».

Вместо подписи стояла печать – знак мрака, выполненный черными чернилами.

У Гермионы внутри все оборвалось; она сидела, не шевелясь, глядя перед собой, но ничего не видя. Если Рон не поможет им, ей осталось жить меньше недели. Разум отказывался поверить, что такое возможно. И все же…

Нет, какая дикость! Вот же она: ее глаза, руки, живот, колени; она дышит, смотрит, сжимает пальцы, чувствует себя совершенно здоровой, молодой, почти счастливой и хочет жить! В конце концов, неужели Гермиона Грейнджер не заслужила такой малости?! Умереть?! Ее тело, мысли, слезы, смех – их больше не будет, совсем! Это неправильно, какая-то ошибка, бред сумасшедшего!

— Уизли придется немного поторопиться, — прошептал Малфой. Встретив ее затуманенный взгляд, он ободряюще улыбнулся. – Все не так плохо, Гермиона. Еще есть почти целая неделя, а Сопротивление готовилось нанести удар через десять дней. Им придется только немного сдвинуть дату и все. Я уверен, что Уизли сможет подкорректировать свой план. Поверь, через неделю ты будешь свободна.

— Это правда? – спросила она одними губами.

— Я не стал бы тебе лгать, — он спокойно посмотрел на Гермиону. Но она неожиданно улыбнулась.

— Клянешься честью рода Малфоев? Или какая у вас там самая страшная клятва?

— Чтоб мне сгореть! – пылко прошептал Люциус, и Гермиона тихонько засмеялась, но вовремя зажала рот рукой; при этом на ее глаза навернулись слезы.

— А если серьезно?

— Я не шучу, Гермиона. Не зря же мы с тобой таскали послания несколько месяцев. Все это время Сопротивление было занято тем, что добывало волшебные палочки, разрабатывало план освобождения заключенных и свержения Волдеморта. И, надо сказать, они действительно неплохо поработали. Им удалось достать около пятисот волшебных палочек, которые были отобраны у их владельцев и заменены более дешевыми копиями. Как ты понимаешь, это сделано для того, чтобы вооружить здешних заключенных к тому моменту, когда Сопротивление перейдет к решительным действиям. Палочки уже подготовлены. На днях я должен протащить их сюда, а там ими займется Джастин. Спецлагерь превратится в пчелиный улей раньше, чем сюда явится этот "замечательный" отряд Пожирателей.

— И Сопротивление успеет все это провернуть до вторника?

Малфой пожал плечами.

— Если они рассчитывали начать в следующую пятницу, почему бы не сделать это во вторник? – он пристально посмотрел на Гермиону и, подавшись чуть вперед, протянул руку и накрыл ее ладонь своей. — В любом случае, тебе ничего не грозит. Что бы ни случилось, я завтра же заберу тебя. Под предлогом того, что ты будешь нужна для работы с отчетами. И даже если Макнейр не согласится, я все равно найду способ увезти тебя отсюда.

Гермиона робко улыбнулась и осторожно высвободила руку.

— Нет… Нет. Я останусь до конца. Если нас освободят… Днем раньше, днем позже — это не имеет значения. А если нет… — она сглотнула.

— Тебе небезопасно оставаться здесь. Особенно после того, как...

— Нет, — Гермиона решительно помотала головой. — Я не могу. Здесь от меня многое зависит. Не беспокойся, — быстро добавила она, заметив, что Малфой пытается возразить, — я буду очень осторожна. Макнейр ничего мне не сделает. Пусть только... Пусть только все это будет не зря.

— Вас всех освободят. И совсем скоро. Я обещаю, – Люциус притянул ее к себе. Гермиона почувствовала, как теплые руки поглаживают ее спину: мягко и успокаивающе. Мало-помалу напряжение уходило, уступая место усталости. Что и говорить, день выдался насыщенным. У Гермионы начали слипаться глаза, но она не хотела в этом признаться. Однако Малфой, заметив, что она засыпает, сам опустил ее на кровать и подложил подушку под голову.

— Поспи, — прошептал он, накрывая ее одеялом. – Я посижу здесь, рядом.

И Гермиона уснула.

Опасность, близость смерти — что еще может придать такую остроту ощущениям?

М. Митчелл «Унесенные ветром»

Она проснулась внезапно, словно ее ударили. Резко села на кровати, подтягивая колени к груди и испуганно озираясь.

— Сколько времени?

— Все в порядке, — Малфой сидел рядом, прислонившись спиной к стене и вытянув ноги на кровати. – Сейчас двадцать минут шестого. Я слежу за временем, не беспокойся. Поспи еще.

— Нет, — Гермиона помотала головой, отгоняя остатки сна. – Я теперь не засну.

Она потянулась, поправила безнадежно смятое платье: «Нужно бы успеть переодеться до завтрака…» — и улыбнулась ему.

— Ты не спал?

— Нет, — Малфой улыбнулся в ответ.

— Устал?

— Не очень.

— Всю ночь просто сидел?

— А что тебя так удивляет? – Люциус сделал скорбное лицо. – Таким старикам, как я, знаешь ли, есть о чем подумать.

— С каких это пор Люциус Малфой в старики записался?

Он снова улыбнулся ей, на этот раз улыбка получилась немного грустной.

— Как удивительно устроена жизнь, верно? Вряд ли ты или я когда-то могли бы предположить нечто подобное. Я имею в виду нас с тобой, — Малфой потянулся, разминаясь, и лукаво посмотрел на нее. — В свое время я много слышал о тебе. Ты сильно досаждала Драко в школе тем, что была лучшей по всем предметам. Признаться, его скулеж здорово меня раздражал.

— Да уж… — Гермиона немного смутилась. – Могу себе представить, что он наговорил обо мне.

— Когда я впервые увидел тебя три года назад в Министерстве – помнишь? – я подумал: «Так это и есть та самая настырная девица?»

Гермиона открыла рот, собираясь что-то сказать, но вместо этого только усмехнулась.

— Что смешного?

— Да так, ничего.

— Нет уж, говори.

Гермиона закусила губу и немного смущенно посмотрела на него.

— А я тогда подумала: «Мне бы такие волосы!»

Она надеялась обратить все в шутку, но Малфой даже не улыбнулся. Он внимательно посмотрел ей в глаза; Гермиона вздрогнула от этого взгляда. Люциус немного подался вперед и протянул руку, слегка касаясь ее щеки кончиками пальцев.

— У тебя чудесные волосы, — тихо сказал он. – Мне очень нравятся.

— Правда? – выдохнула она и едва заметно качнула головой, так, чтобы сильнее ощутить прикосновение.

И в это мгновение все изменилось, будто бы мир обратился в бездну, и Гермиона рухнула туда, увлекая за собой Люциуса. Одному Богу известно, как это произошло, но в следующую секунду она очутилась в крепких объятиях, а ее пальцы зарылись в платиновые волосы. Все мысли разом исчезли, Гермиону обдавало то жаром, то холодом, и она отчаянно прижималась к Люциусу, словно только так могла обрести спасение. Он целовал ее, и еще никогда не было с ней такого — ни Рон, ни Виктор не целовали так, – голова кружилась, и казалось, что она теряет сознание. И Гермиона отвечала ему, отвечала со всей страстью, которой и не предполагала в себе раньше. Было бы так чудесно раствориться в нем, растаять как воск в его руках, лишь бы только всегда быть рядом.

Она даже не поняла, как Люциусу удалось стянуть с нее платье; чувствовала только свое нетерпение, и бледные тонкие пальцы, которые так медленно расстегивали пуговицы рубашки, что смотреть было почти невыносимо. И потом Гермиона ощутила прикосновение к широкой груди, и это было настолько упоительно, что сердце замерло, как бывает, когда с разбега прыгаешь в холодную воду. Люциус снова поцеловал ее, а потом взял за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза. Гермиона увидела в них вопрос и кивнула, не задумываясь. Лишь бы он целовал ее, лишь бы не отпускал никогда, а там пусть хоть на костре сожгут — уже не имеет значения.

И тут в тишине отчетливо прозвучал удар гонга.

Секунду они непонимающе смотрели друг на друга. Потом Гермиона кубарем скатилась с кровати и принялась дрожащими руками натягивать платье. Люциус застыл, напряженно глядя перед собой. Пришлось потрясти его за плечо. Стараясь сделать это как можно мягче, она прошептала:

— Скорее!.. У нас меньше десяти минут! – и видя, что никакой реакции не последовало, добавила, не скрывая отчаяния, — От этого зависит твоя жизнь! Поторопись!

Люциус кивнул, не глядя на нее, и начал медленно одеваться. Гермиона помогла ему накинуть мантию.

— Зажги свет на минутку, — попросила она. – Нужно проверить, все ли ты взял. Сейчас уже можно пользоваться магией…

Они осмотрели комнату – все в порядке, даже кровать не слишком измята. После этого оба осторожно выскользнули в коридор, покинули дом и выбрались за двор. Тут Гермиона остановилась и взглянула на флюгер, возвышающийся над домом коменданта. Стрелка указывала на восток.

— Восточные ворота, — прошептала она. – Быстрее!

Они почти бежали мимо унылых деревянных бараков, в которых уже слышался шум: заключенные вставали, вот-вот должны были явиться надсмотрщики. Наконец Гермиона остановилась у каменной стены, на которой был изображен летящий гиппогриф.

— Это здесь, — голос сорвался от волнения и бега. – Пора! – Она выскользнула из-под мантии-невидимки и теперь стояла, глядя в то место, где должен быть Люциус.

— А ты? Как вернешься ты?

— Все в порядке. Придумаю что-нибудь, мне ничего не грозит. Уходи! Быстрее!

Гермиона почувствовала почти невесомое прикосновение его губ к своей щеке.

— Будь осторожна.

Послышался легкий шорох и тихие шаги; в следующее мгновение в стене появилась брешь и тут же исчезла. Люциус вышел из лагеря. Она вздохнула с облегчением, ощущая в душе какую-то непонятную щемящую горечь, повернулась и быстро зашагала назад к дому.

Это было временное оцепенение, момент равновесия между двумя одинаково властными стремлениями: действовать и не действовать.

Теодор Драйзер «Американская трагедия»

Она вернулась без приключений. Остальная прислуга к тому времени уже встала. Начинался обычный день.

Сразу после завтрака Гермиону приставили стирать белье. Потом обед и снова белье, которое на этот раз следовало погладить. Очень хотелось спать, но шансов прилечь не было ни малейших. Люси еще не совсем оправилась после наказания, и миссис Касл жалела ее, поэтому Гермионе приходилось работать за двоих. Едва она на минутку присела на кухне, чтобы отдохнуть и выпить воды, как экономка снова появилась словно из-под земли.

— Гермиона, сними с плиты кастрюлю с водой и принеси в ванную.

Но тут вмешалась Люси, которая до этого момента сидела за столом, очищая фасоль.

— Я сама сделаю это, крошка. Отдохни немного.

Миссис Касл покосилась на девушку, но ничего не сказала и быстро вышла из кухни.

— Спасибо, Люси, — благодарно прошептала Гермиона.

— Не за что, это моя работа.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Да, все в порядке.

Люси подошла к плите, взяла полотенце и потянула тяжелую кастрюлю с огня.

— Подожди, я тебе помогу, — Гермиона поднялась со стула и сделала шаг к ней. Но в эту минуту произошло ужасное: горничная случайно обожглась о горячую поверхность посудины, ее руки разжались, кастрюля упала, и кипящая вода хлынула на пол и на ноги несчастной. Люси завопила от боли. Гермиона отскочила в сторону, и каким-то чудом кипяток ее не задел. Схватив кувшин с холодной водой, она выплеснула его содержимое на ногу Люси, но та продолжала кричать. На шум прибежала миссис Касл.

— О боже! – вырвалось у нее. Но экономка быстро взяла себя в руки. – Люси, успокойся! Сейчас мы что-нибудь придумаем. И зачем было лезть к плите, ненормальная?! Почему ты позволила ей это сделать? – накинулась миссис Касл на вторую горничную.

— Я хотела помочь, но не успела, — Гермиона чуть не плакала, мысленно проклиная себя. Ленивая корова! Это все из-за нее! Если бы она вовремя подняла свою задницу, ничего бы не случилось!

— Она не винова-а-а-а-а-а-ата-а-а-а-а, — выла Люси, захлебываясь слезами. Миссис Касл быстро вытолкала обеих девушек за дверь.

— В ванную! Живо! Проследи, чтобы она держала ногу под струей холодной воды, — последнее наставление экономка адресовала Гермионе.

Та кивнула в ответ и потащила подругу в ванную. Включила душ и принялась поливать место ожога. Люси перестала рыдать, только тихонько скулила, и слезы текли у нее по щекам. Со временем страх, охвативший Гермиону, только усиливался.

Вся нога покраснела и опухла, ступать на нее девушка не могла. На внутренней стороне ожоги были особенно сильными: в некоторых местах кожа лопнула, и появившиеся язвы выглядели просто ужасно.

— Что мне делать, Гермиона? – в отчаянии всхлипывала Люси. – Я не смогу ходить, комендант заметит и на этот раз точно убьет меня. А может, оно и к лучшему. Боль адская, до вечера просто не доживу.

— Перестань, — одернула ее Гермиона. Хотя и сама понимала очевидное – теперь Люси ничто не спасет. Даже если сегодня Макнейр не заметит отсутствия горничной, такие язвы легко не заживут. Если их не обработать мазью, начнется воспаление, и тогда все будет кончено: не от Авады, так от осложнений девушка умрет. Гермиона почувствовала, как холодный пот выступил на спине и заструился между лопаток, горло сжал спазм. Ну зачем, зачем только она позволила Люси подойти к этой чертовой кастрюле?! Что теперь делать?

В глазах несчастной боль смешивалась со страхом, и внезапно Гермиона вздрогнула – на секунду почудилось, что она видит перед собой другое лицо — лицо незнакомой больной девушки, убитой на площади холодным утром несколько месяцев назад. Миг — и мираж рассеялся, оставив после себя странное ощущение. Почему именно та девушка? Что за наваждение?

В ванную заглянула миссис Касл.

— Иди к мистеру Макнейру, Гермиона. Он ждет. Кофе в кухне на столе. Я побуду здесь.

Гермиона оставила подругу на попечении экономки и, взяв поднос, с тяжелым сердцем отправилась в кабинет коменданта.

«Неужели Макнейр убьет ее? Мерзавец! В тот раз он на ней живого места не оставил! И ведь не попросишь его ни о чем! А всего-то и нужно…»

Она остановилась как вкопанная, осененная внезапной мыслью.

Макнейр ничего не сделает для Люси. Это ясно как день.

А для... меня?

В памяти закружился целый хоровод голосов: «У него взгляд, как у теленка, каждый раз, когда ты заходишь…», «Это твоя новая униформа…», «Не стоит лишний раз провоцировать Макнейра…», а громче всех «Гер-ми-она!»

И тут же ее внутренний голос завопил:

«Нет-нет-нет, слишком опасно! Да ты с ума сошла! Еще не факт, что это сработает! И вспомни, что говорил Люциус – не играй с огнем! Тебе мало того, что было ночью?»

Но тогда погибнет Люси.

«Вас обеих казнят – вот чего ты добьешься, только и всего!»

Но если ничего не предпринять – Люси умрет. Как та девушка на площади. Безымянная жертва.

Разве можно сидеть сложа руки, когда подруге угрожает бесспорная опасность? Какие тут могут быть колебания?!

«Нельзя действовать спонтанно! Остановись! Нужно все обдумать!»

«К черту!» — решительно ответила Гермиона внутреннему голосу, сделала глубокий вдох и постучала в дверь коменданта.

Ва-банк — в карточных играх ставка игроком всех денег, имеющихся в его распоряжении.

Макнейр ждал ее, как обычно, сидя в своем кресле. Гермиона с порога улыбнулась, закрыла за собой дверь и направилась к столу.

«Сосредоточься! Все должно выглядеть естественно. Точно рассчитай движения!»

Первый шаг.

Ладони мигом покрылись скользким холодным потом, а пальцы побелели от напряжения.

Второй.

«Сейчас!»

Левая нога "подвернулась", поднос накренился, кофейник соскользнул и опрокинулся, выплеснув «неумехе» на руку все содержимое.

— О-о-ох! – Гермиона упала на четвереньки, выронив свою ношу, и прижала к себе обожженную руку, баюкая ее. – Как больно!

Голос срывался, все тело била дрожь. От страха новоявленная актриса не смела поднять голову и взглянуть на Макнейра.

«Он догадается! Обязательно догадается! О господи!»

Но тот, ради кого затевалось представление, либо не обратил внимания на смятение горничной, либо списал его на болевой шок — как бы то ни было, Макнейр вскочил и бросился к ней, опустившись рядом на корточки.

— Простите, сэр! – слезы свободно лились из глаз. – Я сейчас все уберу и принесу вам новый кофе. Простите!..

«Ну пожалуйста! Пожалуйста, помогите мне!» — мысленно уговаривала его Гермиона.

— Дай руку! – голос у Макнейра был напряженным, лицо, вопреки обыкновению, слегка побледнело, губы плотно сжались.

— Все в порядке…

«Неужели получилось? Или нет? Боже, какая пытка!»

— Дай посмотреть! — Макнейр явно начал сердиться. Не дожидаясь, пока Гермиона решится, он сам взял ее за руку.

Ожог был достаточно легким – не таким уж горячим оказался кофе. Однако болело ощутимо, поэтому, когда Макнейр коснулся обожженного места, Гермионе даже не пришлось притворяться.

— О-о-о-о, — простонала она, украдкой наблюдая за его реакцией.

«Ну же! Пожалуйста!»

Комендант поднялся на ноги и торопливо подошел к шкафу, прошептал заклинание, и створки распахнулись. Гермиона горящим взглядом ловила каждое его движение. Мысли разом исчезли из головы, сердце колотилось как сумасшедшее.

Минуту Макнейр копался на полках, потом обернулся к ней – в руках его была баночка с мазью.

«Получилось!» — Гермиона едва удержалась от радостного вскрика.

— Дай мне свою руку.

Она поспешно вскочила и протянула здоровую руку за банкой.

— Не эту, — бросил Макнейр, отворачиваясь.

«Что?»

— Садись, — комендант наколдовал два стула, на один сел сам, на другой указал Гермионе.

Ощущение эйфории улетучилось, как только она разгадала его намерение.

«Только не это!»

А Макнейр тем временем усадил ее рядом с собой, осторожно взял обожженную кисть и, открыв баночку, начал обрабатывать поврежденный участок кожи.

У Гермионы упало сердце. Сейчас он намажет ее противоожоговым снадобьем и отпустит с миром. «А на что ты рассчитывала? — язвительно заметил внутренний голос. – Думала, что он, как в прошлый раз, даст лекарство тебе в руки? Возможно, Макнейр все же обратил внимание на то, что ты так и не вернула ему тот пузырек». От отчаяния Гермионе хотелось заплакать.

Все было напрасно. Комендант узнает о том, что случилось с Люси, и обман раскроется. И тогда он прикончит обеих горничных. Гермиона всхлипнула.

— Больно? – Макнейр посмотрел на нее своими бесцветными глазами.

— Нет, — она попыталась улыбнуться, но губы ее не слушались. – Не очень.

Он снова опустил голову, сосредоточившись на намазывании. Гермиона невольно обратила внимание на то, как грубые пальцы едва касаются ее руки; дыхание коменданта замедлилось, словно во сне. Некстати вспомнилась прошлая ночь, и Гермиона закусила губу, отворачиваясь, чтобы не смотреть на него.

Наконец процедура была окончена. Макнейр встал.

— Теперь можешь идти.

Она наклонилась за упавшей посудой, составила ее на поднос. С трудом поднялась – ноги точно налились свинцом. Направилась к двери.

— Стой.

Гермиона замерла. Сердце испуганно сжалось, а желудок ухнул куда-то вниз.

«Неужели догадался? Так быстро?»

Собрав остатки мужества, она повернулась.

Макнейр подошел к ней почти вплотную. Вздохнул и положил на поднос заветную баночку с мазью.

— Она может еще понадобиться тебе.

На миг Гермионе почудилось, что в комнате стало светлее. Ей захотелось смеяться, плакать от радости, броситься коменданту на шею. Сердце готово было выскочить из груди, голова слегка закружилась. Гермиона взглянула на Макнейра блестящими глазами, и в этот момент он показался ей чуть ли не самым замечательным и благородным человеком на свете. Чувство благодарности затопило Гермиону, и она улыбнулась самой лучезарной улыбкой, на какую была способна.

— Спасибо, сэр!

Во взгляде Макнейра читалось искреннее удивление. Не давая ему времени опомниться, Гермиона развернулась и выскочила из кабинета, унося на подносе свой трофей. Скорее к Люси! Но сначала нужно зайти на кухню.

— Приготовь, пожалуйста, новый кофе для коменданта! – бросила она повару, а сама побежала к подруге.

Бедняжка все еще сидела в ванной, поливая свой ожог водой вперемешку со слезами.

— Успокойся, — Гермиона торжествующе показала девушке баночку с мазью. – Сейчас обработаем твою ногу, и завтра утром будешь как новенькая.

Люси не поверила своим глазам.

— Откуда? – хрипло прошептала она.

— Не важно. Вот тебе лекарство, намажься и никому – никому, поняла? – не показывай эту банку. Иначе нас обеих без масла зажарят.

Однако подруга продолжала недоверчиво вертеть мазь в руках.

— Но как ты это достала?

— Не украла, можешь не волноваться.

Люси робко улыбнулась.

— Правда? – и, получив кивок в ответ, глубоко вздохнула и добавила с чувством: — Ты просто ангел, крошка. Я даже не знаю как благодарить тебя.

— Так уж и ангел? – шутливо отозвалась Гермиона. — Мне пора. Теперь все будет хорошо, не переживай.

Остаток дня Гермиона разве что не пела и буквально светилась от радости. Миссис Касл, повар и даже Макнейр – все поглядывали на нее с удивлением, не понимая, в чем причина таких перемен. Как будто это было не очевидно? Люси полегчало, а к вечеру нога почти зажила, остались только небольшие шрамы на месте прежних язв — но тут без магии уже не обойтись. Теперь девушке ничего не грозило, а значит, самое страшное позади.

Но вечером, растянувшись на кровати, Гермиона невольно стала перебирать в памяти события дня, и на смену счастью пришли сомнения.

Почему Макнейр так повел себя? Ведь знал, что лекарство больше не понадобится: ожог легкий, одной обработки вполне достаточно. Не мог не знать — и все-таки отдал ей банку. Зачем?

Провоцировал ее? Гермиона вспомнила выражение лица коменданта — смесь изумления и замешательства — в тот момент, когда она ему улыбнулась. Нет, не похоже на провокацию.

«Он понял, что тебе нужна эта мазь», — уверенно заявил внутренний голос.

Значит, то был просто щедрый жест? Своеобразный подарок?

Или… не совсем подарок?

Хочет ли Макнейр получить что-то взамен?

«Ты прекрасно знаешь, что ему нужно», — буркнул внутренний голос. При этом он сильно смахивал на голос Люциуса Малфоя.

Гермиона нервно поежилась. Лучше выбросить эти мысли из головы – все равно уже ничего не изменишь. Да и зачем? Люси в безопасности, сама она тоже. А все остальное – лишь домыслы. Нужно успокоиться. Она слишком много думает — в этом ее беда – по крайней мере, так говорили Гарри и Рон.

Гермиона улыбнулась. Все будет хорошо.

Мне кажется, что надо мной висит

У. Шекспир «Ромео и Джульетта»

— Гермиона, вот кофе для мистера Макнейра, — миссис Касл протянула ей поднос. – Он ждет тебя в кабинете.

— Нет! – пронзительно закричала Гермиона и… проснулась.

Впрочем, пробуждение от дурного сна не всегда приносит с собою облегчение. Иногда, лишь пробуждаясь, осознаешь весь ужас кошмара или то, что во сне открылась ужасная правда.

Б. Шлинк «Чтец»

Гермиона лежала в своей кровати; кругом было темно. Резко села, перед глазами расплылись цветные круги; она чувствовала, что задыхается, сердце колотилось в бешеном ритме. Волосы прилипли к вспотевшей шее.

«Всего лишь сон. Ночной кошмар. Ничего этого на самом деле не было», — успокаивал внутренний голос, но руки по-прежнему дрожали, и Гермиона с трудом понимала, где находится. Она бросила взгляд на часы – без двадцати шесть, скоро подъем. Вот и отлично.

Понемногу она пришла в себя, умыла лицо, сходила в душ, оделась и причесалась – и все это еще до того, как ударили в гонг.

Начинался обычный день.

С утра ей предстояло помогать повару вместе с Люси. После случая с ожогом девушка прониклась к Гермионе почти безграничным доверием и искала любой повод порадовать ее. Вот и сейчас, зная, как подруга не любит чистить овощи, Люси взяла эту работу на себя, предоставив Гермионе присматривать за тостами.

Затем Люси отправили выбивать ковры, а Гермионе поручили смахнуть пыль и вымыть посуду. Комендант, едва позавтракав, ушел по делам, вернулся только к обеду, потребовал накрыть себе в столовой, а сразу после еды заперся в кабинете.

— Вот кофе для мистера Макнейра, — раздался у нее за спиной голос миссис Касл. Гермиона обернулась. Экономка протягивала ей поднос, на котором… стояла кружка капучино.

Гермиона почувствовала, как внутри все похолодело.

— Капучино?

— Сама удивилась, — миссис Касл пожала плечами. – Сегодня зашел на кухню и попросил сделать именно такой.

«Это шутка!»

Гермиона нервно закусила губу.

— Что ты стоишь? Неси! – миссис Касл сунула ей в руки поднос и, резко развернувшись, отошла.

Гермиона понесла кофе в кабинет, стараясь справиться с волнением и убеждая себя, что нет ни малейшего повода для беспокойства. В конце концов, кто, как не она, всегда презирал псевдонауку профессора Трелони? «Все это просто совпадение, — твердил внутренний голос. – Иди смело и перестань трястись».

Она постучала в дверь и, дождавшись разрешения, вошла. Макнейр сидел за столом. Гермиона приблизилась и аккуратно поставила перед ним кружку.

— Еще что-нибудь нужно, сэр?

— Нет. Иди.

Гермиона успела сделать два шага, как услышала:

— Постой!

Она медленно обернулась к коменданту. Тот несмело улыбался ей и протягивал кружку.

— Хочешь попробовать?

Внутри будто что-то оборвалось. На мгновение Гермионе показалось, что в комнате померк свет. Она как зачарованная смотрела на шапку белой пены, не в силах вымолвить ни слова. А Макнейр продолжал улыбаться.

— Я вижу, тебе хочется… э-э-э… кофе, — он махнул свободной рукой. – Угощайся!

— Нет, — наконец выдавила из себя Гермиона. И испугалась еще больше.

«Стоп! Возьми себя в руки! Это все не более, чем совпадение!» — убеждал ее внутренний голос. Она незаметно ущипнула себя – впрочем, и без того поняла, что на этот раз не спит.

— Ну же! – голос коменданта звучал нетерпеливо. – Бери.

«Ты не в том положении, чтобы отказываться».

С величайшей осторожностью она взяла кружку из его рук и сделала крошечный глоток, стараясь не обжечься.

— Еще!

Гермиона глубоко вздохнула. Медленно-медленно снова поднесла кружку ко рту и аккуратно отхлебнула еще немного кофе. Все обошлось благополучно.

Но тут она невольно взглянула на коменданта, и увидела, как он взволнованно облизывает губы. Гермиона нервно дернулась, и кофе пролился ей на платье. Словно во сне, она смотрела, как на зеленой ткани расплывается коричневое пятно. Макнейр вскочил с места и, вытащив из кармана платок, принялся вытирать кофе с платья.

— Осторожнее, — пробормотал комендант, но Гермиона едва слышала его голос – так оглушительно звенело в ушах. Она чувствовала, как Макнейр касается ее груди, движения были неспешными и почти ласковыми. – Ты не обожглась?

— Нет.

Гермиона перехватила его руку, но Макнейр только отмахнулся от этого жеста и потянулся к вырезу платья.

— Нет!

Она отступила, но комендант шагнул вперед, вновь сокращая расстояние между ними.

– Я посмотрю, — казалось, он даже не обратил внимания на ее сопротивление. – Не двигайся.

— Не нужно, я не обожглась! – Гермиона резко поставила кружку на стол и скрестила руки на груди.

— Дай. Мне. Посмотреть! — в голосе послышался металл. Она не решилась больше перечить. Комендант бережно отвел ее руки и, расстегнув верхнюю пуговицу, внимательно осмотрел шею и ключицы. Гермиона зажмурилась.

«Это сон. Это не со мной. Этого не может... просто не может быть!»

Кошмар был слишком реален, или это реальность похожа на кошмар? Происходящее никак не укладывалось в сознании.

Она чувствовала кожей тепло грубых пальцев и его дыхание на своих волосах. Мгновения утекали, как песок. Наконец Макнейр отнял руку.

— Я могу идти? – спросила Гермиона. В эту минуту она уже ничего не ощущала: ни страха, ни смятения – только пустоту.

— Да, — кивнул он.

Шаг. Еще один. И еще. И вот…

— Подожди!

Она уже не удивилась. Обернулась и посмотрела коменданту прямо в глаза.

— Да, сэр?

— Сегодня мне… э-э-э… плохо застелили кровать. Поменяешь белье, когда справишься со всеми делами.

— Я обещала вечером помочь миссис Касл, сэр. Можно ли прислать к вам Люси?

Он слегка нахмурился.

— Нет, не надо. Поменяешь сама, скажешь, что это… мое… э-э-э… приказ.

— Да, сэр, — обреченно пробормотала Гермиона.

— Иди.

* * *

Гермиона шла по коридору, едва передвигая ноги. Колени подгибались, руки дрожали, даже дышать было тяжело. В голове словно сгустился туман, еще немного – и ей станет совсем плохо. Она остановилась и, прислонившись к стене, вытерла капельки пота, выступившие на лбу.

Что это было? Случайность? Вряд ли, слишком уж много совпадений.. Предсказание? Гермиона стиснула пальцами виски. Неужели предвидение все-таки существует? Хотя почему бы и нет? Ведь даже Трелони оказалась не такой уж бездарной. И что тогда? Если ее сон действительно вещий, значит…

«Значит, сегодня вечером ты умрешь, — услужливо подсказал внутренний голос. – Да, и еще перед этим тебя изнасилуют. Только и всего. А теперь иди на кухню и продолжай мыть посуду».

Ужас и отчаяние затопили сердце и разум, на глаза навернулись слезы. Она не может умереть, только не сейчас, когда остались считанные дни до освобождения…

«Тогда не ходи к Макнейру! Попроси Люси. Или уговори Люциуса, чтобы он забрал тебя отсюда. Оставаться нельзя, если не хочешь погибнуть!»

«Погибнуть? — раздался еще один голос, холодный и насмешливый. Она не слышала его раньше. — Ты погибнешь, это верно. Как Нарцисса Малфой. Или как та больная девушка. Как Гарри… Что? Не хочешь? Ты ведь так боишься этого? Еще бы. Тогда вперед! Отправь Люси к Макнейру. И плевать, что он может убить ее в этот раз. Ты дважды спасала ее. А тебя кто спасет? Скажи Люциусу, уходи с ним. Плевать, что он подставит себя под удар, потому что Волдеморт обязательно заподозрит неладное, если Малфой ни с того ни с сего заберет из лагеря обреченную на смерть грязнокровку. Плевать на заключенных и на Сопротивление, на все плевать. Ты же Гермиона Грейнджер. Одна стоишь их всех».

«Если поступишь так, ты будешь презирать себя, — это вступил уже ее внутренний голос. – На кону не только твоя жизнь. Ты не имеешь права думать только о себе».

Гермиона глубоко вздохнула и закрыла глаза. Она сделала свой выбор. Да будет так!

Ставки сделаны, ставок больше нет.

Гермиона ждала в коридоре, чтобы перехватить Малфоя еще до того, как тот зайдет к коменданту.

— Люциус! Нам нужно поговорить! Это очень важно!

Малфой быстро огляделся и, убедившись, что их никто не видит, схватил Гермиону за локоть и быстро втолкнул в кладовую, которая располагалась поблизости. Он вошел сразу следом за ней, запечатал дверь заклинанием и, повернувшись, вопросительно посмотрел на нее. Гермиона собралась с духом и открыла было рот, но Люциус опередил ее:

— Сначала мне нужно кое-что сделать. Вот, — он вынул из кармана письмо и небольшую коробочку, нечто среднее между шкатулкой и портсигаром, и протянул ей.

— Что это?

— Очередное послание и четыреста одиннадцать волшебных палочек, которые вечером тебе нужно будет передать Джастину. Да-да, — он улыбнулся в ответ на ее несколько недоверчивый взгляд. – Заклятие незримого расширения творит чудеса, верно?

— Это точно... — Гермионе сразу пришел на память седьмой курс, а точнее, их скитания по Британии с Гарри и Роном. Гарри и Рон… Сердце захлестнула горячая волна, на глаза навернулись слезы, и она поспешно опустила голову.

— Когда… Когда начнется…?

— Вечером в воскресенье.

Через два дня. А она к тому времени… Гермиона сглотнула. Сейчас предстоит самое сложное...

— Что ты хотела мне сказать?

Она сделала глубокий вдох и выпалила:

— Люциус, скорее всего… — секундная заминка. – В общем… Мне кажется… Я сегодня умру, — закончила Гермиона и взглянула на него.

Люциус смотрел на нее, недоверчиво приподняв бровь.

— С чего ты это взяла?

— Ну-у-у, — протянула Гермиона, потупившись. Что тут ответить? Аргумент «мне приснилось» явно не убедил бы его. – Я не могу тебе сказать, откуда это знаю. Просто поверь мне. Вполне возможно, что Макнейр убьет меня сегодня.

Малфой нахмурился.

— Ты не договариваешь, — он схватил Гермиону за подбородок и заставил взглянуть на него. – В чем дело?

— Если со мной что-то случится... Ты должен быть готов к этому. Сегодня вечером я предупрежу Джастина, он найдет другого человека для связи.

Она почувствовала, что Люциус напрягся.

— Макнейр… Он что-то сделал тебе?

— Нет, — поспешно ответила Гермиона и для пущей убедительности посмотрела на него честными глазами. – Клянусь, он ничего мне не сделал. Но, повторяю, вполне возможно, что сегодня он убьет меня.

Малфой пристально всматривался в ее лицо. И, словно отыскав что-то, выдохнул сквозь стиснутые зубы:

— Я заберу тебя. Сейчас пойду к Макнейру и…

— Нет! – Гермиона схватила его за локоть. – Нет, Люциус, прошу тебя! Я сказала не потому, что хочу, чтобы ты забрал меня. Теперь все слишком серьезно! Мы в шаге от победы! И нельзя позволять случайным обстоятельствам влиять на исход событий. Если я выйду из игры, кто-то должен заменить меня. И ты должен быть готов к этому.

— Не говори ерунды! — в серых глазах полыхнула тревога. – Или ты немедленно рассказываешь мне, в чем дело, или я хватаю тебя за шкирку и аппарирую отсюда. И даже к Макнейру заходить не буду. Что выбираешь?

«Он не поверит мне! — в отчаянии подумала Гермиона. — Но надо же его как-то остановить…»

«А зачем? Может, это твой единственный шанс, глупо его упускать. В конце концов, что такого, если Люциус попросит Макнейра на время одолжить ему помощницу? Разве комендант откажет генеральному инспектору? Ты останешься в живых, и никто при этом не пострадает», — искушающе нашептывал ей внутренний голос.

Гермиона заколебалась. Речь шла о ее жизни – и жизни еще нескольких сотен человек.

«До освобождения два дня, и если сейчас Волдеморт узнает… А он узнает – последнее время Макнейр каждое утро бывает у него. Нет, нельзя рисковать! К тому же... Если бы не Люси и та проклятая мазь… Но разве я могла поступить иначе? А теперь – положа руку на сердце – могу ли я утверждать, что нас с Макнейром по-прежнему ничего не связывает? Я кое-чем обязана ему... И после всего... Не думаю, что он будет в восторге, если Люциус захочет забрать меня. Вряд ли Макнейр согласится на это».

«Не согласится. Если проклятый сон и правда был предсказанием, у коменданта на тебя совсем другие планы».

«И что мне делать? Люциус ждет и, кажется, уже потерял терпение».

«Разозли его», — шепнул внутренний голос. В голове быстро созрела идея.

Она отстранилась от Малфоя и насмешливо посмотрела на него.

— Вот как? – холодно спросила Гермиона. – Считаешь, что ты вправе распоряжаться мной по своему усмотрению? Ощущаешь за меня ответственность?

— О чем ты? – Люциус нахмурился.

— Может, в тебе пробудился – как это? — отцовский инстинкт? Интересно, где он был раньше? Наверное, дремал в тот момент, когда ты решил позволить себе маленькое развлечение с ровесницей своего сына, — Гермиона перевела дух и, собрав последние силы, хмыкнула: – Впрочем, чего не простишь безутешному вдовцу.

Она добилась своего — маска невозмутимости слетела с его лица, на скулах проступили желваки, глаза загорелись яростью.

Он не сказал ни слова, только резко разжал пальцы, отпуская ее локоть. Ну вот и все. Катитесь к черту, мисс Грейнджер – примерно так можно было истолковать этот жест. Она получила то, чего добивалась.

Тогда почему так больно?!

Гермиона резко развернулась и быстро пошла прочь, чувствуя, что с каждым шагом в ней нарастает боль и отчаяние.

«Я хотела как лучше», – боже, неужели эта тривиальная фраза – ее единственное оправдание?!

«Ты сама вырыла себе могилу. Теперь нет пути назад».

Я могу принести к престолу господню лишь одно — свое разбитое сердце.

Э.Л. Войнич «Овод».

— Возьми отчеты, мистер Макнейр и мистер Малфой ждут тебя! – голос миссис Касл оторвал Гермиону от размышлений. По комнате были разбросаны клочки пергамента, а сама девушка, кое-как примостившись у тумбочки, что-то спешно дописывала. Экономка неодобрительно поджала губы, но воздержалась от комментария и молча вышла за дверь.

Гермиона вывела последние строчки, сложила исписанный лист вчетверо, нацарапала сверху несколько слов и сунула в карман. Потом встала, поправила платье, умылась, привела волосы в относительный порядок и, прихватив папку с документами, выскользнула из комнаты.

Когда она вошла в кабинет, оба – хозяин и посетитель — стояли у окна. Макнейр кивнул своей помощнице, а Малфой даже не повернул головы в ее сторону.

— Давай сюда отчеты, — потребовал комендант. Гермиона молча протянула ему бумаги. — Желаете что-нибудь… э-э-э… обсудить, Люциус?

— Нет, ничего, — спокойно сказал Малфой, по-прежнему не глядя на нее.

— Тогда можешь идти, — разрешил Макнейр.

Гермиона сделала глубокий вдох и достала из кармана небольшой пергаментный прямоугольник.

— Это дополнение к прошлому отчету, о котором вы меня просили, мистер Малфой, — негромко обратилась она к генеральному инспектору. – Возьмите его, пожалуйста.

Казалось, только сейчас Люциус заметил ее присутствие. Он обернулся и, увидев, что сообщница протягивает ему письмо открыто, прямо под носом у Макнейра, на мгновение замер, бросив на коменданта настороженный взгляд. Но тот, не чуя подвоха в происходящем, рассеянно перебирал что-то в папке. Лицо Малфоя снова приняло невозмутимое выражение, но в глазах, обращенных на Гермиону, явственно читалась фраза «Ты рехнулась!»

«Я знаю», — мысленно ответила она. Люциус криво усмехнулся, взял послание и положил в карман.

— Это все? – холодно спросил он.

— Да, — кивнула Гермиона.

Малфой, казалось, тут же потерял к ней всякий интерес. Макнейр махнул рукой, отпуская ее:

— Ты свободна.

* * *

— Это тебе, Джас.

Она вложила шкатулку, полученную утром от Малфоя, в руку юноши. Видимо, Джастин понял, что находится внутри — глаза его загорелись, а пальцы крепко сжали зачарованную вещицу.

— И это тоже, – Гермиона протянула письмо.

— Спасибо, — с чувством прошептал Джастин ей на ухо. – Не представляю, что бы мы без тебя делали…

— Послушай, — торопливо зашептала она, отстраняясь, — я должна тебе кое-что сказать. Это касается меня.

— Да? – в голосе юноши промелькнуло удивление.

Гермиона кивнула.

— Боюсь, я больше не смогу вам помогать.

— Что-то произошло? Макнейр подозревает тебя? – забеспокоился Джастин.

— Нет… Нет, совсем нет. Просто я хочу предупредить тебя. Если со мной что-то случится… Кажется, Макнейр хочет избавиться от меня. Возможно, это произойдет совсем скоро. Пусть для тебя такая новость не будет сюрпризом, — Гермиона неловко улыбнулась и повернулась, чтобы уйти.

— Подожди… — Джастин схватил ее за руку. – Ты… ты серьезно?

— Да, Джас. Серьезнее не придумаешь.

Юноша стоял, нервно кусая губу; видно было, что он о чем-то размышляет. Гермиона мягко тронула его за локоть.

— Не беспокойся за меня. Сейчас не это главное. Твоя задача – сделать все, чтобы освобождение заключенных прошло успешно. Если понадобится связаться с Сопротивлением, поговори с Люси. Мы вместе работаем у Макнейра. Возможно, она согласится помочь нам.

Джастин был по-прежнему ошеломлен и с трудом осознавал услышанное.

— Гермиона…

— Мне пора. Помни о том, что я тебе сказала, — и она быстро ушла.

* * *

Люциус Малфой с грохотом распахнул входную дверь, пинком отшвырнув встречавшего его на пороге домового эльфа, пересек холл и ворвался в гостиную. Давно он не был в таком отвратительном расположении духа. При появлении отца Драко, до этого спокойно сидевший в уютном кресле у камина, быстро вскочил на ноги.

— Что-нибудь случилось? – встревожено спросил юноша. То, что отец в гневе, он понял с первой секунды.

— Все в порядке, — отрывисто произнес Малфой-старший, подошел к шкафчику с напитками, взял бутылку огневиски и уже на выходе из комнаты бросил сыну: — Я буду у себя.

Драко обеспокоенно проводил его взглядом. Явно что-то стряслось. Однако, зная, что в подобном состоянии Люциуса лучше не беспокоить, юноша снова занял свое прежнее место в кресле и уставился на огонь. Ему было о чем подумать.

* * *

А Люциус тем временем заперся в своем кабинете, подошел к столу и, взяв стакан, плеснул туда виски. Выпил залпом и налил еще. Запутавшись в застежках, он через голову стащил с себя мантию, швырнул ее на пол и уже протянул было руку за новой порцией алкоголя, когда заметил письмо, выпавшее из кармана. Люциус наклонился и поднял его. Ему бросилось в глаза собственное имя, торопливо выведенное на пергаменте. Люциус нахмурился. Прежние послания не были подписаны. Он развернул письмо.

«Люциусу Малфою

Я, наверное, зря пишу это письмо, но вряд ли у меня будет возможность пожалеть об этом. После того, что я наговорила сегодня, это единственный способ хоть что-то объяснить.

Когда-то ты спросил, помню ли я нашу первую встречу. Ты имел в виду Министерство Магии, ту ночь, когда разбилось пророчество. Я не стала поправлять, хотя впервые увидела тебя раньше. Это было во «Флориш и Блоттс» более шести лет назад, когда ты положил в котел Джинни Уизли дневник Тома Реддла. Ты едва взглянул на меня и презрительно покосился на моих родителей, не сказал мне ни слова и сразу же отвернулся. Я хорошо это помню. На тебе была черная мантия с серебряными застежками и блестящие ботинки из змеиной кожи; я даже уловила запах твоего парфюма – Drakkar Noir от Guy Laroсhe, верно? Необычный выбор, особенно если учесть, что это маггловский парфюм. Однако, ты и до сих пор им пользуешься. Я знаю потому, что отыскать этот аромат стоило мне немалых усилий – он сейчас такой редкий. У меня был флакон, но его случайно нашел Рон в моей сумочке, с которой мы путешествовали, когда искали хоркруксы. Помнится, он тогда очень удивился. Пришлось соврать, что это подарок ему на день рождения. Видел бы ты его лицо в тот момент. Я и сама себе казалась сумасшедшей. Зато за твои колдографии, которые я вырезала из «Ежедневного пророка» и хранила в «Истории Хогвартса», можно было не беспокоиться – мои друзья не из тех, кто читает подобную литературу.

Второй раз мы встретились на чемпионате мира по квиддичу. Тогда ты пренебрежительно посмотрел на меня, скривил губы в усмешке и отвел глаза. Ты видел перед собой маленькую грязнокровку, выскочку, подругу знаменитого Гарри Поттера, которая неизвестно как и неизвестно зачем достала билеты на галерку. Я никогда не любила квиддич, но тебе, похоже, он нравился. Ты так внимательно следил за игрой, часто подносил к лицу омниокль, а один раз даже зааплодировал, когда Моран забила квоффл в центральное кольцо, обыграв двоих болгарских охотников. Ты улыбнулся, когда Крам поймал снитч, а после матча пожал руку министру и вышел из ложи. Я хотела подойти поближе, чтобы снова почувствовать знакомый аромат и убедиться, что ты не сменил парфюм, но не успела... ты быстро скрылся.

Интересно, почему именно Drakkar? Я часто задавала себе этот вопрос. Странно, но больше не знаю никого, кто бы им пользовался. Впрочем, твой запах немножко от него отличается. Ни один человек в мире не пахнет так, как ты.

А потом было Министерство, но те события помню плохо – я ведь почти сразу потеряла сознание во время сражения, — и Малфой-мэнор, когда меня пытали. Но, думаю, ты и так уже все понял...

Прости за такое длинное и глупое письмо. Ты был прав, когда называл меня маленькой безмозглой дурочкой. И за то, что наговорила сегодня, тоже прости. Я не могла допустить, чтобы ты рисковал всем из-за меня.

Я бы никогда не написала тебе все это, но боюсь, что больше тебя не увижу.

Спасибо тебе за все. Будь счастлив и береги себя.

Гермиона».

Люциус Малфой перечитал письмо дважды. Смял в кулаке. Схватил только что брошенную мантию, быстро надел и стремительно вышел из комнаты. На столе остался нетронутый стакан с огневиски.

Люди нередко сваливают на судьбу последствия своих собственных буйных страстей, — сказала Ревекка. — Но я прощаю тебя, Буагильбер, тебя, виновника моей безвременной смерти. У тебя сильная душа; иногда в ней вспыхивают благородные и великие порывы. Но она — как запущенный сад, принадлежащий нерадивому хозяину: сорные травы разрослись в ней и заглушили здоровые ростки.

Вальтер Скотт «Айвенго»

— Войдите!

Гермиона толкнула дверь и шагнула в комнату.

— Я пришла поменять белье, как вы и просили, сэр.

Макнейр кивнул.

— Отлично.

Она принялась за работу быстро и уверенно, хотя руки были ледяными, а каждое движение отдавалось дрожью. Гермиона старалась сосредоточиться на своем занятии, чтобы отвлечься и ни о чем не думать, но напряжение все равно зашкаливало. Однако, к своему удивлению, она поняла, что сейчас чувствует себя гораздо спокойнее, чем утром. После разговора с Малфоем, а точнее, после сказанных ею слов примириться с собственной участью стало значительно проще. Чем бы ни закончился сегодняшний день, она все примет. В этом мире для нее уже ничего нет. Только усталость и боль.

Раздался стук в окно, уханье совы. Гермиона даже не обернулась, когда услышала слова «я сейчас вернусь». Макнейр вышел из спальни. Она продолжала заправлять постель.

Собрав использованное белье, остановилась. На мгновение прикрыла глаза. «Еще можно убежать!» — шепнул внутренний голос.

«Нет, поздно», — мелькнула мысль. Сил уже не было. Желания тоже.

Дверь распахнулась так резко, что Гермиона вздрогнула и обернулась. Макнейр стоял на пороге, в его взгляде читалась отчаянная решимость.

«Конец!» — пронеслось у нее в голове.

Комендант кинулся к Гермионе и схватил за руку, простыни упали на пол.

— Иди за мной! Быстрее, — отрывисто бросил он, когда они оба очутились уже в коридоре.

«Что?»

— Что?

— Не останавливайся, — он тащил ее за собой, как мешок с мукой. Гермиона едва не упала, попыталась высвободить руку, но Макнейр лишь сильнее стиснул ее пальцы.

— Что случилось? – задыхаясь, спросила она. Комендант шел так быстро, что пару раз приходилось срываться на бег.

Он не ответил.

— В чем дело? – почти закричала Гермиона, когда поняла, что они спускаются в подвал. Если ему так уж надо убить ее, почему не сделать это в другом месте? После того памятного вечера рядом с изуродованным телом Нарциссы она поклялась, что ноги ее здесь больше не будет. А вдруг и тело Гермионы Грейнджер тоже разрубят на куски?! – Куда мы идем?

— Там безопасно… — пробормотал Макнейр на ходу.

— Безопасно? О чем речь? – зацепившись ногой за последнюю ступеньку, она не смогла удержать равновесие и неловко повалилась набок.

— Пожиратели Смерти, — выдохнул он, на минутку останавливаясь, чтобы дать ей возможность подняться.

— Пожиратели Смерти?

«Черт побери, о чем он?!»

— Они уже здесь, — кивнул Макнейр.

Гермиона похолодела. Язык отнялся. Она во все глаза уставилась на коменданта. Тот, нахмурясь, встретил ее взгляд и продолжил:

— В лагере началось восстание. Заключенные взбунтовались. Им на помощь подоспели люди из Сопротивления. Чтобы справиться с ними, я вызвал Пожирателей. Сам Темный Лорд спешит сюда. Они будут убивать всех. Тебе небезопасно оставаться здесь. Я знаю, где ты можешь спрятаться, пока все не закончится. Идем! – и он снова схватил ее за руку.

Гермиона попыталась осознать услышанное, но мысли расползались, как тараканы от яркого света. Только одна отчетливо пульсировала в мозгу: «Они уже здесь! Пожиратели, Рон и… Люциус? Тогда какого черта я тут с Макнейром?!»

— Остановитесь! – Гермиона попыталась задержать его. Безуспешно. Она набрала в легкие побольше воздуха, словно надеясь вдохнуть вместе с ним решимость, и выпалила: — Уолден, стой!

Макнейр остановился так неожиданно, что Гермиона налетела на него. Он обернулся и одарил девушку недоуменным взглядом.

— Зачем ты ведешь меня туда? – голос Гермионы сбился почти до шепота.

— Я же сказал, — комендант нервно дернул плечом, — они убьют тебя, если найдут. Им приказано уничтожить всех грязнокровок. Я спрячу тебя сейчас, а потом заберу, когда… когда все будет кончено.

Гермиона облизнула пересохшие губы.

«Молчи-и-и-и-и! — вопил внутренний голос. – Просто не говори ничего!» Но он так и остался неуслышанным.

— Зачем… ты это делаешь? – она переступила с ноги на ногу, напряженно вглядываясь в лицо того, кого еще минуту назад считала своим палачом.

— Потому что они…

— Так ведь они – это и ты, — Гермиона закусила губу. – Ты тоже Пожиратель. Почему ты хочешь… оставить меня?

Макнейр собирался что-то сказать, но в это время раздался шум у них над головой: дом наполнился громкими голосами, стекла зазвенели, послышался топот бегущих ног и тяжелый удар, словно кого-то опрокинули на пол.

— Быстрее! – он схватил ее в охапку и в несколько шагов очутился перед дальней дверью. Той самой. Гермиона слабо вскрикнула. Макнейр опустил ее на пол, держа при этом за плечо, и спешно произнес отпирающее заклинание.

— Заходи!

Гермиона отступила на шаг.

— Я не пойду туда.

Не слушая, он втолкнул ее внутрь. Гермиона подалась назад, схватила его за руку.

— Отпусти меня! – закричала она. И, видя, что комендант не реагирует, отчаянно прошептала: — Там мои друзья, Уолден.

Макнейр замер, и внезапно до Гермионы дошло, что она практически обнимает его, но вспыхнувшая было мысль тут же потухла; теперь это не имело значения. Он осторожно отнял руки, все еще цепляющиеся за его рукав, и на миг задержал их в своей ладони.

— Твои руки, — донесся до Гермионы едва слышный шепот, — такие маленькие…

Перед глазами у нее словно сгущался туман, в ушах нарастал гул; Гермиона чувствовала, что еще немного – и с ней случится обморок. Но тут раздался ясный, так хорошо знакомый голос, и ее сердце учащенно забилось, узнав его еще до того, как разум понял, кому он принадлежит.

— Брось палочку и отойди от нее, Макнейр! Немедленно!

Она обернулась. В тусклом свете единственного факела можно было различить несколько фигур на другом конце коридора. Все были в мантиях, лица закрыты, но раньше, чем в голову пришла хоть одна мысль, у Гермионы вырвалось:

— Рон!

Двое отделились от остальных и сделали шаг вперед. И в этот момент пол качнулся у нее под ногами, желудок ухнул куда-то вниз, а сердце заколотилось как сумасшедшее, потому что – она не могла ошибиться! – под одним из капюшонов мелькнули длинные светлые волосы… И радость от того, что он все-таки здесь, как цунами, обрушилась и унесла с собой весь страх и смятение.

— Люциус!

Она рванулась вперед, но Макнейр по-прежнему удерживал ее за руки. Гермиона обернулась и успела заметить, как он произносит заклинание – так тихо, что она не столько услышала, сколько прочла по губам.

— Нет!

Но было уже поздно: оранжевый луч ударил вверх, по всему коридору прокатился гул, потолок расчертили трещины, стены дрогнули, а пол затрясся.

Макнейр разжал руки.

Факел упал и потух, но Гермионе и не нужен был свет – она бежала уверенно, точно зная, где цель. Мелькнули вспышки заклятий, кто-то что-то закричал, запахло пылью, и посыпались камни. Она ощутила, как сильные руки хватают ее, а потом висок взорвался болью, и тьма окутала разум...

Это первый вариант финала. Попозже выложу второй, а пока — приятного чтения!

И свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-нибудь, светом, осветила ей все то, что прежде было во мраке, затрещала, стала меркнуть и навсегда потухла.

Л. Толстой. "Анна Каренина"

Светловолосый юноша сидел у едва тлеющего камина в глубоком кресле, уронив голову на руки. Скрипнула, открываясь, дверь, но он даже не шелохнулся. Теплая сильная рука легла ему на плечо.

— Как ты? – спросил Рон Уизли.

Драко Малфой медленно поднял голову и устремил взгляд на пульсирующие огнем угольки.

— Как может чувствовать себя человек, который сегодня похоронил отца?

— Я понимаю, — мягко сказал Рон, чуть сжав плечо Драко. – Я тоже прошел через это.

Драко кивнул, не оборачиваясь. Чуть помедлив, Рон наколдовал еще одно кресло и сел рядом с бывшим школьным врагом.

— Я хорошо понимаю, каково тебе сейчас, — голос Рона был спокоен, ни один мускул не дрогнул на его лице, и только глаза неестественно блестели. – За последний год я потерял мать, отца, брата... Лучшего друга... А теперь еще и… Гермиону.

На несколько минут воцарилась тишина. Потом Рон снова заговорил.

— Что случилось с твоим отцом? Я так и не выяснил, в чем дело. Ведь Люциус выглядел совсем здоровым...

— Я не знаю, — Драко устало качнул головой. – Мне всегда казалось, что он меня переживет.

— Он ведь почти не пострадал тогда... во время операции. Да? — бесстрастно спросил Рон, наклонившись вперед, чтобы пошевелить угли.

— Чудом не задело. Отделался парой ушибов. Впрочем, ему всегда везло. Прости, — спохватился Драко и бросил быстрый взгляд на собеседника. Но тот аккуратно сгребал пепел в кучу, будто ничего и не слышал. — В последнее время отец был болезненно возбужден, но я решил, что это смерть мамы так сильно на него повлияла, — Малфой задумался, а потом усмехнулся. – Но и предположить не мог, что однажды утром он просто... Не проснется. Я и сейчас с трудом осознаю, что это случилось с моим отцом.

— Колдомедики не смогли установить причину?

— Нет.

Они снова замолчали.

— Самое ужасное, что это произошло теперь, когда… Когда Волдеморт повержен, и… — голос все-таки изменил Драко, и он затих.

Рон пристально посмотрел на Малфоя. Печально улыбнулся.

— А знаешь… — медленно начал он. – Я ведь мечтал о том, что после войны мы с Гермионой поженимся. И у нас будет много детей… нет, конечно, семь — это вряд ли… так, четверо или пятеро, — при этих словах уголки губ Драко чуть дрогнули. Увидев это, Рон улыбнулся шире, лицо его просветлело. – Мы построили бы большой дом, и по воскресеньям к нам в гости приходили бы Джордж и Джинни, и Билл с Флер, и… А вместо этого… — улыбка погасла, и Рон закусил губу.

Драко покачал головой.

— Мне очень жаль…

— Она не должна была умирать! – вдруг выпалил Рон, и Драко вздрогнул от неожиданности – так непохож этот дрожащий от сдерживаемой ярости и боли возглас на спокойную речь гриффиндорца. Но Рон уже не был главой Сопротивления, бесстрашным борцом за свободу и справедливость. По щекам у него текли слезы, и он судорожно сжимал кулаки в бешенстве от собственного бессилия. – Все, что я делал – я делал ради нее. Ради девушки, ближе которой нет и... уже не будет. Ты не представляешь, что это такое... Долгие месяцы думать о ней, вспоминать, надеяться, волноваться... А потом встретиться только затем, чтобы увидеть, как она умирает. И я — я, который верил, что сумею защитить ее от всего на свете! — стоял в нескольких шагах и не смог спасти. Никогда себе не прощу.

Драко молчал — его смутила эта вспышка, но Рон быстро взял себя в руки.

— Как бы то ни было, и где бы она сейчас ни была, надеюсь, что она счастлива.

Дверь снова скрипнула, в комнату вошла Джинни.

— Вот вы где, – мягко улыбнулась она. – Я только что говорила с Пэнси, Драко. Она обещала заехать утром.

— Отлично, — отозвался Малфой. – Спасибо, Джинни.

Та кивнула в ответ, подошла к брату и, встав за его спиной, принялась ласково перебирать рыжие волосы.

— Все нормально?

— Да, малышка. Кстати, — Рон нахмурился, вспомнив о чем-то, полез в карман мантии и, достав небольшой черный флакон, протянул ей, — как раз хотел спросить: во время похорон я нашел такой же у Гермионы. Это ты положила его к ней? Сначала подумал, что это те духи, которые она как-то дарила мне, но нет, мои, как видишь, на месте.

Джинни задумчиво повертела флакон в руках, открыла пробку и вдохнула запах. Ноздри затрепетали, она удивленно распахнула глаза.

— Странный аромат… Как будто знакомый… Но не могу вспомнить. Ты получил его в подарок? Мне кажется, он тебе не совсем подходит.

— Это ты положила… к ней? — повторил Рон.

— Нет, нет, что ты! – испуганно дернулась Джинни. – Зачем бы я стала класть?

— Вот и я так думаю.

— А можно мне посмотреть? — вдруг попросил Драко. Джинни передала ему флакон. Малфой, едва взглянув на него, вздрогнул.

Она права — такой парфюм и Рон Уизли — явно неудачное сочетание. Собственно, Драко знал только одного человека, которому подходил этот аромат: насыщенный, изысканный, несколько старомодный. Малфой помнил его так хорошо, что даже не стал открывать пробку; бросил быстрый взгляд на Рона. Тот слегка хмурился.

— Ты знаешь, откуда у Гермионы могли оказаться эти духи?

— Понятия не имею, — Драко овладел собой. Он протянул флакон обратно Рону. – Необычный запах.

— Да, верно. Она подарила мне такие год назад. Сказала, что это ее любимый аромат.

— А-а-а, – протянул Драко и смущенно отвернулся.

Джинни почувствовала, что она тут лишняя.

— Я пойду, мальчики, — Рон и Драко попрощались с девушкой, Джинни последний раз потрепала брата по макушке и вышла, прикрыв за собой дверь.

В комнате снова надолго воцарилась тишина. Угли в камине уже догорели, и серый пепел постепенно темнел, отдавая последнее тепло.

— Как думаешь, они теперь вместе? – неожиданно спросил Рон.

Драко встрепенулся.

— Кто?

— Ну… Те, кто… Кто ушел… — сказать "умер" было выше его сил, Рон почувствовал, как к горлу опять подступил комок, и замолк. Но Драко понял.

Он пристально посмотрел на Уизли и медленно произнес:

— Да. Я верю, что они вместе.

Вот и настал черед самой последней главы.

Итак, все помнят, чем закончилась 28-я глава? Тогда поехали!

* * *

Гермиона очнулась в просторной светлой комнате и не узнала это место – раньше ей не доводилось бывать здесь. Стены оклеены приятными светло-зелеными обоями, потолок высокий; кроме кровати, на которой она лежала, в комнате были еще большой дубовый шкаф и маленький столик с какими-то скляночками и пузырьками. На стене висело зеркало. Она несколько раз моргнула, потянулась, чувствуя небольшую слабость и легкий звон в голове, и уже собралась встать, как дверь открылась и в комнату вошла… Пэнси Паркинсон.

Гермиона от удивления открыла рот и натянула повыше одеяло, словно надеясь спрятаться от бывшей однокурсницы.

— Проснулась? – как ни в чем не бывало спросила Пэнси.

Гермиона снова моргнула.

— Я смотрю, тебе стало получше, — девушка подошла к столику, взяла один из пузырьков и накапала оттуда в стакан несколько темных капель. Потом разбавила зелье водой из графина. – Пей.

— Что это? – «Ох, когда же настали те времена, что слизеринки выхаживают заболевших гриффиндорок? Я, наверное, что-то пропустила».

— Не бойся, не отравлю, — Пэнси усмехнулась. Похоже, ей в голову пришла та же мысль.

Гермиона решила не сопротивляться и доверчиво выпила содержимое стакана, но при этом поперхнулась и закашлялась. Однако она узнала бодрящее зелье.

— Где я?

— Это Малфой-мэнор, — с безмятежной улыбкой ответила Паркинсон.

— Что-что? – похоже, лекарство все же куда-то не туда попало.

— Ты отключилась в самый неподходящий момент, — любезно пояснила бывшая слизеринка. – Макнейр обрушил потолок, и тебя здорово приложило камнем. После этого тебя доставили сюда без сознания. Ты тут уже вторые сутки валяешься.

— Макнейр? – странное чувство затопило ее. Страх? Отвращение? Жалость? Она глубоко вздохнула, отгоняя мысли об этом, но не удержалась и все же спросила: — Что с ним?

— С кем? – Паркинсон удивленно уставилась на нее.

— С ним… с ними со всеми? Где они? Рон, Люциус? То есть, мистер Малфой, — поправилась Гермиона. Но, кажется, все-таки успела немножко покраснеть.

Пэнси, внимательно наблюдавшая за ней, усмехнулась.

— Люциус, значит? Можешь не притворяться, — она отмахнулась, увидев, что Гермиона покраснела еще сильнее и открыла рот, собираясь что-то сказать. – Я была там вместе с Драко и Роном. Признаться, я сильно удивилась, когда увидела тебя… все были удивлены.

— А что случилось? – упавшим голосом спросила Гермиона, отчаянно пытаясь вспомнить, что же такого произошло в подвале. Но единственное, что врезалось ей в память – светлые волосы Люциуса и огромная лапища Макнейра, сжимающая ее пальцы.

— Да ничего особенного, — Пэнси явно доставляло удовольствие наблюдать за ее реакцией. – Просто когда эта человекообразная глыба по имени Макнейр отпустила тебя, ты бросилась к моему свекру и повисла у него на шее, тогда как твой дружок стоял в шаге от вас и ошалело на это смотрел.

— Рон? О боже… – «Почему, ну почему меня не пристукнуло этим камнем насовсем?»

— Угу, — кивнула безжалостная Паркинсон.

Несколько минут Гермиона сидела, спрятав лицо в ладонях, не в силах встретиться взглядом с бывшей слизеринкой. Наконец собралась с духом.

— Ты сказала, — медленно начала она, отнимая руки от лица, — что Лю… мистер Малфой – твой свекор?

На этот раз пришла очередь Паркинсон покраснеть.

— Ну, не совсем, — пробормотала она. – Пока что я только невеста его сына. Драко сделал мне предложение накануне штурма. Мы поженимся в следующем месяце.

— Я очень рада за вас, — серьезно сказала Гермиона.

Пэнси смущенно улыбнулась. Улыбка очень ей шла.

— Погоди-ка… Так ты тоже была в Сопротивлении?

— Да.

— Там что, весь цвет Слизерина собрался?

— Не только Слизерина, — Пэнси устроилась поудобнее на кровати Гермионы и принялась рассказывать: – На самом деле недовольных режимом Волдеморта было очень много. Последние недели так вообще… Он успел порядком насолить даже самым что ни на есть чистокровным семействам. Устраивал акции по уничтожению магглов… Требовал галлеоны на всякие военные планы. Изводил проверками на чистоту крови… Короче, у него оставалась буквально горстка верных людей. Поэтому, когда началось освобождение спецлагеря, ему пришлось самому участвовать в операции. Так что мы убили двух зайцев разом.

— Волдеморт… убит?

— Именно.

Гермиона откинулась на подушки. Ну вот и все. Долгожданная свобода. Честная победа. Она попыталась оценить свои эмоции по этому поводу. Но единственное, что сейчас чувствовала, это... голод. Интересно, сколько она уже без еды? Последний раз ей удалось поесть… Тут мысли снова перескочили, и Гермиона испуганно уставилась на Пэнси.

— Что с Люциусом? И Роном?

— Живы все. Из наших никто не погиб, только несколько человек из числа бывших заключенных покалечено. Так что все прошло довольно удачно.

— А почему операция началась именно в тот день? Ведь планировали ее позже?

— Об этом я мало что знаю. Известно только, что последний раз Люциус получил какое-то очень странное послание, после чего они с Роном решили, что медлить нельзя. Поставили на уши все Сопротивление. И, кстати, правильно сделали. Вчера обнаружилось, что Волдеморт планировал уничтожение спецлагеря не во вторник, а в воскресенье вечером. Всем нам, можно сказать, повезло. – Пэнси смотрела на нее очень серьезно.

Гермиона не успела переварить услышанное, как вспомнила еще кое-что. Она не знала, как спросить об этом, но… «А, черт с тобой! Спрашивай!» — отмахнулся от нее внутренний голос.

— Что с Макнейром?

Легкая складка пересекла безупречный лоб собеседницы.

— А почему ты спрашиваешь?

«Потому, что он хотел спасти меня. Потому что сказал, что у меня маленькие руки... Нет, не так — он сказал, что любит меня».

Гермиона закусила губу.

— Так что с ним?

— Погиб, — Пэнси буквально сверлила ее взглядом. – Он же сам завалил себя там. Разве ты не помнишь? Его едва опознали потом. Камни сильно его изрезали.

Гермиона на миг прикрыла глаза. Значит, он умер… Ей было… жаль его? «Не стоит сейчас думать об этом», — шепнул внутренний голос, и Гермиона решила, наконец, послушаться его.

— Раз ты проснулась, надо позвать всех, – Пэнси стремительно поднялась. – Рон, Драко и… Люциус – она бросила на Гермиону хитрый взгляд, — очень ждали твоего пробуждения.

— Нет! Погоди! Я не… — но Паркинсон уже выскочила из комнаты, оставив Гермиону в совершенно растрепанных чувствах.

Она внезапно поняла, что лежит в одной тонкой ночнушке и, невзирая на звон в ушах и легкий туман перед глазами, бросилась к шкафу в поисках какой-то приличной одежды. Нужно побыстрее покинуть это место. Она не выдержит разговора с Роном сейчас, после того… Ох, и Люциус тоже здесь?! И почему ее только покрепче камнем не стукнуло?

Гермиона открыла створку, за которой висело множество платьев, и в углу нашла свое старое – зеленое. Оно вызывало не самые приятные воспоминания, но было чистым, к тому же, как известно, свое лучше чужого… Гермиона поспешно натянула его, собралась было немного причесаться и повернулась к зеркалу с расческой в руках, да так и застыла – на пороге стоял Люциус Малфой и с любопытством наблюдал за ней.

Ноги мигом стали ватными, в горле пересохло.

— Конечно, приятно, когда девушка столь стремительно раздевается перед тобой… — начал он, слегка растягивая слова, — но, Бога ради, неужели ты не нашла в этом шкафу ничего лучшего?

— Я не… — Гермиона сглотнула, стараясь привести мысли в порядок, и, призвав на помощь все свое самообладание, закончила фразу: — Я не заметила, как ты вошел.

— Я хотел постучать, но подумал, что ты залезешь под кровать от страха.

Гермиона почувствовала, что щеки ее начинают гореть.

— А чего мне бояться? – с вызовом спросила она, вздергивая подбородок.

— Совершенно нечего, — кивнул Люциус и сделал шаг к ней. Гермиона тут же отскочила назад. Он усмехнулся.

— Может, ты присядешь? Тебе вредно пока стоять на ногах, да еще и… быстро перемещаться.

Гермиона бросила взгляд на смятую постель и торопливо ответила:

— Нет, лучше постою. Я чудесно себя чувствую.

— Как пожелаешь, – Люциус улыбнулся и подошел к ней поближе. На этот раз Гермиона осталась на месте, но ощутимо напряглась.

— Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого, — Малфой пристально смотрел на нее, и в его взгляде смешались самые разные эмоции – Гермиона боялась читать их. Вместо этого она попятилась еще на несколько шагов назад и уперлась в подоконник.

— Почему ты так стремишься убежать от меня? – голос был тягучим, как мед. — Тебе не нравится запах моего парфюма? Странно, а мне казалось…

«О боже, нет! Только не это и не сейчас!» — взмолилась Гермиона.

— Ты прочел письмо? – упавшим голосом спросила она.

— Какое письмо? – в тоне Люциуса послышалось мастерски разыгранное удивление.

— Которое я передала тебе… Последнее… — промямлила Гермиона, разглядывая свои босые ноги.

— Последнее? Я отнес его Уизли, как обычно.

— Ты? – она в ужасе вскинула на него глаза. – Ты отдал его Рону? И он прочел? Но ведь письмо было адресовано тебе!

— Разве? – Малфой выглядел так, словно впервые слышал об этом. – Я не обратил внимания.

— О-о-о-о-о-о-о-о…

Гермиона закрыла лицо руками.

— Что-то случилось?

— Нет. Нет, ничего, — она быстро опустила руки. Глаза лихорадочно блестели. – Я вспомнила… Мне срочно надо… Надо уйти… Долго объяснять, — пробормотала она, пытаясь обойти его.

Но Люциус схватил ее за плечи и, резко развернув, заставил посмотреть на него. Гермиона с опаской подняла голову. Его взгляд был серьезным, но губы улыбались.

— Вот смотрю я на тебя и думаю… какая же ты все-таки…

— Глупая? – она почувствовала, как в глубине души мигом вспыхнул гнев.

— Замечательная.

И Люциус поцеловал ее.

Когда Гермиона наконец-то оторвалась от его губ, и зрение вновь обрело четкость, она увидела, что в дверях стоят Рон, Драко и Пэнси с такими живописными лицами, что Мане при виде них мигом схватился бы за кисти.

Выражение лица Рона было примерно таким: «Гермиона, ты моя подруга и всегда ею будешь, так что можешь смело мне сказать… Черт побери, кто наложил на тебя Империо?!»

В глазах Драко читалось не меньше: «Это мой отец целуется с Грейнджер? Мой отец? Целуется? С Грейнджер? Разбудите меня кто-нибудь, немедленно!»

А Пэнси не хватало красноречия даже в мыслях: «О! О-о! Обалдеть!»

Гермиона на миг зажмурилась, а когда снова открыла глаза, увидела, что Люциус смотрит на нее с улыбкой, и в его взгляде… где-то там, в глубине таилось что-то, что она боялась назвать по имени… Нечто неуловимое, но заставившее сердце забиться с бешеной скоростью; она почувствовала, что руки Люциуса крепче прижали ее к себе, и спрятала лицо у него на груди.

От двери послышался сдавленный кашель и еще какой-то булькающий звук. Вдвоем с Люциусом они обернулись.

Выражения лиц тех троих не изменились. Разве что стали еще экспрессивнее.

— Э-э-э… Отец, вообще-то мы пришли пожелать Гермионе… скорейшего выздоровления… — начал Драко. — Но, кажется, она и без того в отличной форме… А раз так, я, пожалуй, покажу Рональду и Персефоне наши… фамильные портреты, — и потянул бывшего недруга и свою невесту к выходу. Дверь захлопнулась.

Гермиона сглотнула и перевела взгляд на Люциуса.

— Это ужасно.

Он улыбнулся.

— Ты привыкнешь.