Новая история (джен)

Огромный зал наград, расположенный на четвертом этаже, окутывал полумрак, и только на тонких, парящих в воздухе, свечах горели огоньки, разливавшие вокруг дрожащий свет. Однако маленькие отблески пламени не могли побороть мглу, таившуюся по углам и, казалось, что за нами кто-то наблюдал. Сквозь высокие окна в свинцовых переплётах просачивался зимний морозный воздух, но даже он не мог развеять едкий запах моющих средств. Протянув руку к ручке стеллажа, я потянула её на себя и та, с противным скрипом, отворилась, открыв взгляду прямоугольную золотую табличку.

— Никогда не слышал, чтобы кому-то назначали такую долгую отработку! — воскликнул Блейз.

— Ох, не напоминай, — выдохнула я, проводя мокрой тряпкой по выпуклым буквам.

— Как тебя так угораздило? — продолжал поражаться Блейз. На мгновение я прикрыла глаза и глубоко вдохнула. «Я забыла. Забыла придумать, почему мне назначена отработка. Не признаваться же во всём только поэтому. Надо соврать. Давай. Иди до конца».

— Ночью я проголодалась и пошла на кухню, а тут миссис Норрис вывернула из-за угла. Я хотела пальнуть в неё Петрификусом, но попала в часы с наградами и они разбились. Профессора подоспели так быстро, что сбежать возможности не было. Поэтому теперь я отбываю наказания у Филча. Абсолютно каждый вечер.

— И всё же, никогда не слышал, чтобы отработка длилась четыре месяца! А ты, Тео?

— Тоже, — коротко буркнул друг в ответ. В Хогвартс он приехал ещё более напряжённым и замкнутым, чем раньше. Худым, высоким и посеревшим. Всё это время он вообще не участвовал в беседе и молча буравил стену тяжёлым взглядом, сложив руки на груди.

— Я ведь говорил тебе, что к нам относятся более строго, — продолжал Блейз.

— Думаешь, всё из-за факультета?

— Конечно, — с серьёзным видом покивал он головой, а мне хотелось истерически рассмеяться. — Даже близнецов Уизли так не наказывали, а ведь они когда-то взорвали зелье прямо на уроке профессора Снейпа. Потом выяснилось, что вместо приготовления бальзама от угрей они проводили какие-то маглонаучные экс… экс… — бросил он в сторону Тео просящий взгляд, но тот остался безучастным и, кажется, к разговору не прислушивался вовсе.

— Эксперименты? — помогла я, перейдя к следующей табличке.

— Да!

— Что за маглонаучные эксперименты?

— Откуда же мне знать. Но так вот, их наказали всего-то на месяц, а не на четыре. И вообще они не имели права так делать, ведь тебя только-только выписали из Мунго!

— Ты откуда знаешь?! — круто развернулась я, ударив по стеллажу тряпкой.

— Так… — приподнял брови Блейз. — Все знают.

— Откуда? — процедила я сквозь зубы. Несмотря на разницу в росте, я нависала над Блейзом, как злобная горгулья.

— Так от… Драко.

— А он откуда?

— Так его отец же в Попечительском совете. А совет выделяет деньги на школу и… Ну, они должны знать.

Не дослушав, я скорбно застонала и ушла мыть таблички в другом стеллаже. Лицо горело и мне хотелось провалиться сквозь землю. То, что знал Малфой, знал весь Слизерин. Сплетничая, Драко, вероятно, считал себя особо популярным. Чувствовал себя значимым. «Индюк проклятый. А я ещё о Дэвисе, Браун и Лонгботтоме беспокоилась. Клянусь, я придушу Дамблдора его бородой! И Люциуса Малфоя тоже! И тоже бородой Дамблдора, раз он так терпеть его не может! Чтоб не болтал!»

— Извини, я думал, ты знала… — робко начал Блейз и мне стало мучительно стыдно. Уши покраснели тоже. Я глубоко вздохнула и сказала как можно более спокойно:

— Ничего страшного. Просто это неожиданно. Мне бы очень не хотелось, чтобы об этом знали.

— Но они вылечили твою амнезию?

— Амне… Ах, да. Точно. Вылечили, да, всё хорошо, — бубнила я, зло натирая табличку. — А как твой дядя? Ему лучше?

— Да, он уже дома! — улыбнулся Блейз. — А откуда ты знаешь, что он был в Мунго?

— Я была внизу, когда его привели. Так что, выяснили кто на него на… — я не договорила. Тео громко втянул носом воздух, зажмурился и вцепился пальцами в мантию.

— С ним всё хорошо, — преувеличенно бодро и слишком громко ответил Блейз, округлив глаза и замотав головой. — Честно, всё хорошо! Летом будет бегать! Говорит даже, что мы поедем в Рим! Ты когда-нибудь была в Риме? Хотя, наверное, нет… А я был разок в детстве, так что хочешь, я тебе расскажу?!

— Давай, — только и выдавила я, ошалело оттирая табличку.

Рассказ Блейза я слушала вполуха, сосредоточившись на своих проблемах. Я кинула тряпку, и та упала в ведро с каким-то возмущённым плеском. Отработки раздражали ещё и потому что у меня почти не оставалось свободного времени! Я нарисовала те символы, что видела во сне. Хотела заняться рунами. Хотела поискать что-то о родителях в газетах и родословных. «Элла» — единственное имя, которое удалось узнать. А ещё всякие обряды!

Мизинец левой руки закололо, но я даже не шелохнулась. После кошмаров он всегда болел. Потому что это вот «давайте принесём её в жертву» очень пугало. Тео говорил, что обряды с жертвоприношениями были запрещены много лет назад. Ещё до падения Тёмного лорда. Но моих родственников, видимо, закон не волновал. Я могла предположить, что они были идейным чистокровным родом. Поэтому мне было ещё страшнее опозориться перед слизеринцами. Я намеревалась продолжать хорошо учиться, чтобы доказать родне, когда-нибудь, что зря они меня вышвырнули. Кроме оценок козырять было нечем. Обряды, камни, дом, птица — всё просто не укладывалось в голове. И то же время я не могла не думать. До меня просто не доходило, что птицы, хоть и выглядели одинаково, символизировали разное. Первая птица, та, что была закована в цепи, это моё расстройство, которое я признавала только подсознательно. После убийства Мэтта я так боялась быть пойманной, что заперла её в подвале. Я пыталась выглядеть нормальной. А уж после того, как обо всём узнал Дамблдор, я и вовсе боялась сделать лишний шаг. А в Мунго я снова её выпустила. Поэтому она стала моей одеждой. Моей бронёй. А вот вторая птица, та, на которой я летала, она уже была связана с семьёй. А раз расстройство генетическое, то и выглядели птицы одинаково. С обрядами ещё проще, чем с птицами. Моя бабка, как и обещала, сделала всё, чтобы я никогда не вернулась домой. «От здравия к болезни. От любви к ненависти. От счастья к бедам. От жизни к смерти», — так она пожелала. Мой дед тоже сдержал своё обещание, пусть и частично. И пожелал всё тоже самое, только наоборот. Поэтому я так легко могла видеть воспоминания о родителях и семье — чары тянули домой, давая подсказки. И в то же время я не слышала ничего важного: ни имён, ни мест. Чары запрещали. Заклинания противоречили друг другу, а меня рвало на части. Я думала обо всём этом почти постоянно. Но не могла ничего понять. Мозг закипал. Со злости я так сильно стукнула дверцей стеллажа, что хрупкое стекло затряслось, наполнив зал тревожным звоном.

— Что это с тобой? — удивился Блейз.

— Бесит! То есть раздражает это предвзятое отношение! А ещё таблички эти! И так скучно, нет бы хоть написали, за что были выданы эти награды! «За заслуги перед школой»! — распалялась я, стараясь как-то объяснить свой гнев. — Вот кто такие эти Доминик Маэстро, Роберт Файрвуд или этот Том Реддл! Почему, спрашивается, я должна натирать его табличку? За что? Что такого он сделал? [1]

— Разве это так важно? — нахмурился Блейз.

— Конечно! Может, я тоже хочу такую награду! И хочу знать, что для этого нужно! Может, я тоже хочу, чтобы обо мне говорила вся школа! — воскликнула я и тут же закусила губу, отвернувшись к табличкам. — Ах да, обо мне же и так говорит весь факультет.

Ситуацию спас вошедший в зал Филч. Как ни странно, смотритель — единственный человек, который не доставлял мне проблем. Я не боялась намочить и испачкать руки, поэтому он был удовлетворён моей работой и не задерживал. Ещё бы, в приюте я хорошо натренировалась.

— Может, прогуляемся по замку? Или посидим где-нибудь? — робко предложил Блейз. Мы с Тео молчаливо закивали головами. Всем нам не хотелось идти в гостиную.

Мне было страшно, что меня раскрыли. Вырезав буквы из «Пророка», я приклеила их к пергаменту, составив текст извинения. Я нервно посмеивалась, потому что делала это в перчатках, которые когда-то — казалось, в прошлой жизни — дал мне Мэтт. Чтобы не оставить отпечатков. А потом осторожно отлеветировала в подземные галереи, бросив у самого входа, уверенная, что скоро их найдут. И ушла мыть Зал наград. Теперь волновалась, что меня кто-то заметил, что Паркинсон, которой и раньше не нужен был повод, обязательно обличит, что Снейп не оценит изворотливости. Вероятно, и он, и директор желали, чтобы я извинилась иначе, но ведь никто не говорил о публичности.

В заброшенном кабинете было холодно и сыро. Ветер бунтовал и выл, бросая грязные комья снега в мутные стекла окон, голые кроны деревьев с протяжным скрипом гнулись под его напором. Ножки перевёрнутых стульев, громоздившихся на столах, бросали на освещённые луной стены кривые тени. В самом углу комнаты высилось гигантское зеркало на корявых каменных лапах. Толстая рама с грубой вязью символов зловеще отражала лунный свет, и казалось, что из зеркала сейчас кто-то набросится. Уйдя от него в противоположную сторону, мы бок о бок уселись на полу, прячась за покосившимся столом.

Я приложила руку к груди, к «письмам родителей», чтобы немного успокоиться. Блейз совсем рядом от меня тихо нашёптывал Тео что-то ободряющее, держал его за руку и ни разу не отпустил. Я бы тоже хотела как-то его поддержать, ведь его боль и страх передавались и мне, но не находила слов. Мистер Нотт забрал мать Тео из Мунго прямо в тот же вечер, когда она родила дочь. Целители запрещали ему, говорили, что это опасно, но он не желал слушать — такие новости я услышала в гостиной.

А ещё услышала, что мистер Нотт подал свою кандидатуру на рассмотрение для заседания в Визенгамоте. Чем спутал все планы мистеру Паркинсону. Журналисты «Пророка» бились в истерике, общественность всколыхнулась. «Пожиратель смерти в Визенгамоте: чего ждать от суда магической Британии?» — спрашивали жирные буквы свежей газеты. В статье то и дело мелькало имя Люциуса Малфоя. Буквально за неделю до скандала он пожертвовал большую сумму денег больнице Святого Мунго. А потом туда попал Паркинсон. Рита Скиттер была уверена, что это не просто совпадение. Корнелиус Фадж перенёс выборы уже трижды. Что не могло не злить кандидатов. И тех, кто собирался голосовать за них. Ведь всегда есть законы, которые было бы выгодно принять. Битва за министерское кресло продолжалась и медленно перетекла в стены школы, где было так удобно подпортить репутацию чужой семьи. Политический скандал всё больше напоминал семейную свору.

Я открыла рот, но всё ещё не знала, как утешить Тео. «Всё будет хорошо»? — это глупо. «Не волнуйся»? — ещё глупее. «Мы с тобой»? — тоже мне поддержка. «Спокойно, у меня вообще нет матери»?..

— Блейз, можно с тобой поговорить? — сказала я, опустив руку.

— А о чём? — напрягся он, повернув ко мне голову. Но пальцы Тео так и не отпустил.

— Понимаешь, в Мунго я услышала много… Интересного, но не понятного. И думала, вы мне расскажете. Кто такие… Опекуны. И зачем они?

— О, тут всё просто, — улыбнулся Блейз. Его облегчение походило на тёплый майский ветерок. — Раньше, м-м, до событий-о-которых-нельзя-говорить, почти у всех детей были опекуны. Сейчас-то их называют крёстными родителями, потому что маглорожденным так привычнее, а мы же толи… толе…

— Понимающие, короче.

— Да! Они есть не у всех, но в богатых семьях обязательно. Вот смотри, есть у родителей ребёнок, а потом они умирают, — на этом моменте Тео сжал пальцами волосы, а я сжалась. Блейз прикусил губу. Наверное, стоило спросить о другом. «Вот ты дура безжалостная!» Блейз сильнее стиснул пальцы Тео, как бы говоря, что к нему это не относится. — Совершеннолетие в семнадцать, значит, ребёнок не может тратить деньги. Да и жить один тоже. Тогда он живёт у опекунов или вместе с ними. Они же и распоряжаются деньгами до совершеннолетия. У меня вот опекун — мой дядюшка.

Тео отвернулся и, часто заморгав, стал рассматривать перевёрнутый стол, на котором было криво нацарапано «Нюниус лох». Я ляпнула первое, что пришло в мою дурную голову:

— Так ты же с матерью живёшь!

— Ну и что, — отвернулся Блейз и взгляд его сразу похолодел. — Мои деньги не её деньги, потому что… Словом, — вздохнул он, добродушно улыбнувшись. Я ощущала себя утопленным в воде камнем. Блейз явно не желал делиться подробностями жизни, спрятав обиды.

— Ясно! — воскликнула я, лишь бы не расстраивать и его. — А у Эйвери, выходит, опекуны — Яксли? Очень хорошая мысль. Такая забота. Наверное, для этого выбирают близких друзей? — продолжала я, машинально прижав руку к груди. «Они обо мне заботились».

— Конечно, просят только доверенных, — обрадовался Блейз перемене темы. — Друзей или родственников. Хотя в чистокровных семьях это почти всегда одно и тоже. А с Эйвери не совсем верно.

— Ой, Блейз, не заставляй тебя расспрашивать. Ты же знаешь, я не сплетница.

— Ну, хорошо. Но не говори Эйвери, что я тебе рассказал. Вообще про семью у него никогда не спрашивай. Я слышал, он сразу в ярость приходит. Помнишь, когда были отборочные на квиддич, он пару сокурсников бладжером с метлы сбил. Они потом в больничном крыле лежали. Это он… Не просто так.

— Да, хорошо, хорошо! Так что там?

— Его отец был Пожирателем…

— Да знаю я!

— Но он женился не на одной из наших. Она была чистокровной, но бедной. И вообще из Франции. И вроде она, ну, была танцовщицей. Мать мне рассказывала, но я так и не понял, что в этом такого. Так вот, когда Эйтана, отца Эйвери, посадили в Азкабан, мать увезла его во Францию. Опять же я не знаю что тут такого, но почему-то это никому не нравится. Потом она умерла. Яксли родственники Эйвери по отцу. Я слышал, он их терпеть не может.

— Это заметно. Послушай, тогда выходит, что Люциус Малфой и Снейп — хорошие друзья? Он же крёстный Драко. То есть опекун.

— Ну, наверное, друзья… Хотя там тоже немного другое, — взъерошил Блейз волосы и замолчал.

— Да почему же из тебя всё вытаскивать нужно?! Что там «немного другое», ну?

— Мать говорила, что мать Драко вроде бы родила раньше, чем они ждали. Там были какие-то сложности. Вроде в неё заклинанием кто-то на улице попал или она просто упала… — вспоминая, Блейз уставился в потолок, а моё сердце забилось часто и больно. «— Почему ты родила раньше? — Потому что оглушающие чары!» — В общем, она чуть не умерла, а Снейп сварил какое-то мудрёное зелье, и она выжила, вместе с Драко. Вот они и сделали его опекуном, в благодарность. Даже не смотря на его репутацию. Ну, ты знаешь, то, что его Дамблдор от Азкабана спас и всё такое…

— Они ж богатые, — удивилась я. — Они что не могли пойти в Мунго?

— С беременной женщиной нельзя аппарировать, — ответил Тео куда-то в свои руки, отчего голос звучал глухо и тихо, — это вредно. И с маленьким ребёнком нельзя аппарировать тоже. Это же так опасно, — перешёл он на шепот, смотря мимо нас с Блейзом.

— А к себе домой вызвать целителя нельзя?

— Ты забываешь, что тогда ещё был жив Тёмный лорд. Никто не пойдёт в дом к Пожирателям по доброй воле. И даже сейчас, — зашептал он и отвернулся, моргнув мокрыми глазами. Потом как-то судорожно вдохнул и продолжил:— А целители не ходили тем более. Потому что их похищали, били заклятием подвластия, а потом память стирали. Не все кичились своей причастностью к Пожирателям, некоторые хотели… Сохранить репутацию в случае чего. У кого-то были странные, выдававшие их, травмы или ещё что…

— Я не знала, — поразилась я, едва удерживая на лице маску вежливости и покоя. «Миллер. Быть может, шрамы у него от моих родителей? Бабка ведь кричала что-то про Пожирателей, а сами они дрались с аврорами». — Травмы или, например, незаконнорожденные дети? — сжала колени я.

— Да, и это тоже.

— А что в этом такого плохого?

— В смысле что плохого? — Тео так удивился, что даже посмотрел мне в глаза. От расширенных зрачков они были почти чёрными. — Это же измена.

— А если люди не женаты, но у женщины есть ребёнок?

— Это редкость, — вздохнул Тео, — обычно от таких детей стараются избавиться. Отдают на воспитание в другие семьи. Обычно, более бедные. И платят за это. Или подбрасывают маглам. Сквибов тоже отправляют к маглам. Если не убивают.

— Что такого в сквибах? — удивилась я только для вида. Печальная судьба чистокровных отпрысков, лишённых магии, меня мало волновала. — И в незаконных детях. Ну это же просто дети? Нет?

— Это просто дети, — устало согласился Тео, поглаживая пальцем переносицу. — Пока дело не доходит до наследства. И фамилии. Понимаешь, многим очень важно сохранить фамилию. Семья существует с пятнадцатого века, с десятого или ещё раньше. Конечно, не многие хотят просто сгинуть в веках. А дети вне брака… Они как бы ни к кому не относятся. Могут взять фамилию отца, а могут матери. Смотря, кто их возьмёт. Ну или как они сами выберут. Но они как бы... Лишние. А сквибы… Ну, никто старается не связываться с семьями, где были сквибы. Все же хотят, чтобы дети были волшебниками.

— Прнятно. Про фамилии. Поэтому мальчики выгоднее девочек? — подалась вперёд я. «Тем более, она девочка».

— Чушь! — завопил Тео и Блейз тут же схватил его за локоть, посмотрев жалостливо и немного осуждающе. Тео, часто-часто дышал ртом, будто никак не мог вдохнуть, а потом продолжил тише и спокойнее. Но пальцы, которыми он закрыл лицо, чуть подрагивали: — Вовсе не обязательно! Мальчики, девочки — всё это глупости! И фамилия может передаваться и девочке тоже. Просто такое бывает не часто, ну и что с того?! Ну не вступит она в чужой род, а примет мужчину в свой, что здесь такого?! Ну да, чтобы это сделать, нужно связать браком с кем-то бедным, желательно чистокровным, чтоб оно всё сгорело… Но можно же!

— Да можно, можно! — воскликнул Блейз. — Мы это понимаем!

— Но почему не понимает… Ай. Чтоб оно всё провалилось.

— А для того, чтобы стать опекуном, нужен какой-то обряд?

— Да нет, только документы и всё, — почесал затылок Блейз.

— Я слышала другое.

— А я о таком никогда не слышал. А ты, Тео?

— Обряды запрещены, — устало вздохнул Тео, закрыв глаза. Он сидел весь согнувшись, уперев подбородок в переплетённые на коленях руки.

— Для этого нужна кровь, — гнула своё я.

— Нужна, — нахмурился Тео. — Но за это отправят в Азкабан.

— Но почему? Что плохого в обрядах? И в крови?

— Потому что обряды на крови самые сильные, — сдался Тео. — Добавь кровь в Амортенцию и человек будет любить тебя до конца жизни. Зачаруй кровь и человек умрёт. Волосы выпадают, растут новые. Ногти мы отрезаем. Даже кожа отшелушивается и обновляется. А кровь… Кровь в нас всегда. Поэтому мы никогда не дерёмся в рукопашную. Не потому что белоручки и неженки, как о нас говорят. Нет. Просто капля крови может тебя убить. Хорошо, что магию крови запретили.

— А если кости? — обняла я колени, любопытно заблестев глазами. — Кости же тоже всегда в нас.

— Кости тоже, — устало вздохнул Тео. — Но добыть кровь легче, чем кость.

— А слюна? А глаз?

— Трис! — изумился Блейз.

— Ну что! Мне просто интересно! Так и почему для опекунства нужен был обряд на крови?

— Потому что опекун клялся защищать и оберегать подопечного. Если нарушит — умрёт. Есть Непреложный обет. В случае нарушения — смерть. Но его не используют, потому что можно дать всего три обещания. А это не совсем удобно. И это, наверное, единственный случай, где стоило оставить обряды. Но это же нужно думать. Принимать законы. А кому оно надо.

— Почему?

— Потому что сейчас опекун это не всегда защитник, — ответил Тео, поглаживая волосы, словно желая себя успокоить. Он снова закрыл глаза, перейля на шёпот.— Опекуны могут присвоить деньги и вышвырнуть тебя потом. Могут вообще убить и сказать, что так и было. Но сейчас так почти не делают. Все же такие гуманные, хоть вешайся.

— Тео! — воскликнул Блейз.

— Но это же правда! Почему все так не любят правду? Честь семьи, честь рода… Сказки всё. Всем нужны деньги. А завещания? Вообще мрак! Вот только там и видно людей, — с каждым словом он говорил всё громче и громче. Пока не закашлялся.

— Что за завещания?

— Ой, — закатил глаза Тео. — Ну как же не поделить имущество при живой родне? Вот Кэрроу хоть. Оба живы и сидят в Азкабане. А сейф их уже поделён на десять семей. Или Блэки. Это вообще ужасно. Они же живы. Они даже не старые! Ну и что, что в их семье обычно не живут дольше семидесяти пяти? Разве так можно?!

— Тео, ты меня запутал! Я вообще не понимаю о чём ты и почему я чувствую себя виноватой.

— Извини, — сразу стушевался он, опустив голову. — Просто… Просто я слышу это всю жизнь. А поделиться не с кем. Вот я и взорвался, как котёл. Прости меня.

Он отвернулся и снова уставился в эту дурацкую надпись на столе. Его страх за мать лип к моей коже, вымораживал лёгкие. Не понимая, где чьи эмоции я потянулась и обняла его за плечи. Но совсем быстро, чтобы не обидеть.

— Ничего, я не злюсь. Просто запуталась. Так что там с Блэками? У них же вроде кто-то умер? Поэтому все опять в чёрном?

— Да, — кивнул Блейз, глянув на рукава своей чёрной рубашки. — Арктурус Блэк третий.

— Третий? Ого.

— Да. Только не говори в гостиной, что у Блэков умер «кто-то». Это будет звучать оскорбительно.

— Арктурус Блэк третий. Запомнила. Ну, так… Он умер и… При чём тут завещание? Или он был последний Блэк?

— Не последний. Есть ещё Сигнус третий. Есть Лукреция, но она Пруэтт…

— Пруэтт? — нахмурилась я. — Это которых в Косом переулке убили?

— Ну не всех же! — буркнул Тео. Потом вздохнул, переплёл дрожащие пальцы и заговорил более ровно: — Есть Каллидора, но она Лонгботтом. Есть ещё Цедрелла, но она Уизли и её давно отлучили от семьи. У Сигнуса только дочери. Он дедушка Драко. У них нет наследников. Никаких. Нет, есть, конечно, Сириус, но он же в Азкабане, так что считай, что никого нет. А вечно они жить не будут. Ещё до первого сентября прошёл слух, что Поллукс Блэк… Ну тот, что умер, когда мы только приехали. Так вот. Будто он составил завещание. Его никто не видел, но вроде бы оно какое-то хитрое. Никто не знает, кому отойдёт их состояние, но все хотят, чтобы им. Хорошо, что я с ними не в родстве. Поэтому, ты наверное заметила, что Рейнард Розье не переносит Драко. Малфои, вроде бы, видели это завещание, но молчат. Ну как обычно.

— Это понятно. А они что, поровну поделить не могут?

— У Блэков столько близких и дальних родственников, что делить устанешь. К тому же, чем больше людей, тем меньше достанется, а Блэки самая древняя чистокровная семья в Британии, — тише и спокойнее продолжил Тео. Кажется, он готов был говорить о чёмугодно, лишь бы забыться хоть ненадолго. — Они жили даже до основания Хогвартса. Их предки учились с Мерлином. И все их потомки, ну или почти все, учились на Слизерине. Они этим очень гордятся. А ещё их семья самая богатая. Никто точно не знает, сколько у них сейфов и где их дом.

— Даже древнее и богаче Малфоев? — удивилась я.

— Гораздо, — фыркнул Тео. — А ещё говорят, что среди чистокровных они первые фанатики. Но между ними и Малфоями я бы всё равно выбрал Блэков. Они чокнутые, но хоть не лицимеры.

— А понятнее можно? Пожалуйста.

— Они поддерживали Грин-де-Вальда, — зашептал Тео, придвинувшись ближе, будто нас могли подслушать. К нему вернулась его манера говорить быстро, немного отрывисто. — Потом поддерживали Тёмного лорда. Араминта Блэк пыталась протащить в Министерство закон, который бы позволил истреблять маглов. Они женили братьев на сёстрах, чтобы кровь оставалась чистой. Например, Орион и Вальбурга Блэки. А один раз у них отец женился на дочери.

— Мерзость какая, — поморщились мы с Блейзом.

— Да. Но они всё равно лучше Малфоев. То есть, это я так считаю. Блэки сделали своё состояние в волшебном мире. У них было много предприятий. Когда-то — ещё до того, как домовики стали прислугой — они сами работали. Они фанатики, но они упорно придерживаются своих взглядов из поколения в поколение. Они упрямо недолюбливают семью Уизли. Это, конечно, глупо, они, наверное, и сами не помнят почему… Но это упорство… Даже немного восхищает. А Малфои свои взгляды меняют каждое столетие. У них же большая часть состояния от сотрудничества с маглами. А сейчас посмотри, они это отрицают! И все отрицают, потому что мистер Малфой советник Министра! А стоит ему потерять должность, как это сразу же припомнят! Мерзко.

— В смысле? — протянула я. — То есть как это сотрудничали с маглами? Это же законом запрещено.

— Это сейчас запрещено, — наклонился Тео. Он так увлёкся разговорами, что даже лицо чуть раскраснелось. Я была рада, что если не смогла его утешить, то хоть смогла отвлечь. — Статут приняли в тысяча шестьсот девяносто втором. И между прочим, Малфои были против!

— Как?! — воскликнула я. Мои глаза стали, наверное, размером с чайные ложки. — Мы об одной и той же семье говорим?

— Вот именно! — поддержал Тео. Он сидел так близко, что я без труда могла разглядеть все реснички на его глазах. — Слушай. Они приехали сюда вместе с Вильгельмом Завоевателем. Во времена вторжения нормандской армии. Арманд Малфой — основатель их рода — помогал ему. Магией, конечно. А потом получил в награду замок, где и живут сейчас Малфои. Они, понимаешь ли, делят маглов на бедных и богатых, на полезных и бесполезных.

— Они и волшебников так делят.

— Они выступали против Статута, потому что лишились бы общения со знатными маглами. Да они и браки с ними заключали! Люциус Малфой первый хотел жениться на Елизавете! А потом, говорят, проклял её! Их семейный гобелен — какая жалость! — пострадал во время пожара! А потом они резко стали поддерживать Министерство! [2]

— И не устаёшь же ты всё это запоминать, — вздохнул Блейз.

— Мой отец… — начал Тео и поперхнулся, словно воздухом подавился. — Если бы ты всё это переписывал по двадцать раз, ты бы тоже запомнил.

— Я бы не запомнил. Я б сдох, — рассмеялся Блейз. — Но даже если бы я и писал всё это, то всё равно бы не запомнил. Мне это просто не нужно. Какая разница, у кого какая история семьи? Сын за отца не отвечает.

Тео исподлобья глянул на Блейза как-то тоскливо и виновато. А потом сразу же отвёл взгляд, будто не зная, что делать с глазами. Блейз больше не держал его за руку. И теперь, вместо майского ветерка, от него веяло… Холодным летним утром.

— Слушайте, — я сжала колени пальцами, — а почему говорят, что у волшебников и маглов одни и те же истоки?

— Где это ты такое услышала? — поразился Блейз, поджав под себя ногу.

— Да-а-а, от портретов в Мунго.

— Глупости это всё, — отрезал Тео, вставая на ноги. А меня словно выдернули из болота и швырнули в снег. Ослепительный и холодный. Я спешно подула на пальцы, но ощущение только нарастало.— Там половина портретов полоумные.

Огромный колокол замка прозвонил три раза, оповещая, что до отбоя осталось пятнадцать минут, и мы сгорбились, будто колокол упал на наши спины. Нужно было идти.

Гостиная встретила нас тревожным роптанием, медленно перераставшим в тихий гул. Шепотки оседали на дне изящных бокалов, таились в тёмных углах, драгоценные камни ярко и коротко блестели насмешками, а воздухе свечным дымом закручивалось любопытство. В нос били запахи резких духов, смешивавшихся в неприятный дурман. В голове у меня словно взорвали хлопушку, конфетти мелькали яркими красками, оседая в сознании чужими эмоциями. Волнение. Любопытство. Азарт. Предвкушение. Я почувствовала себя маленькой рыбкой, запертой с акулами.

Мы старались идти тихо и незаметно, огибая сокурсников. Тео, понурив голову, шёл между нами, а мы с Блейзом словно маленькие стражники пытались закрыть его ото всех своими телами. Конечно, это было бесполезно. Чужое жадное любопытство иглами врезалось в спину. Кто-то просто смотрел, кто-то прикладывал к губам руки, кто-то сокрушенно качал головой. Мягкий бархат сочувствия окутывал со всех сторон, мешая идти вперёд.

Наконец, мы добрались до нашего уголка, а по ощущениям, словно в шторм плыли. Я уселась в привычное кресло, погрузив руки в мягкую ткань подлокотников, и меня ослепила яркая, пронзительная вспышка чужого злорадства. Я встретилась глазами с Паркинсон. Но продолжала сидеть, молча и прямо, как стрела. Перекинулась взглядом с Малфоем, вежливо кивнула Милли и сразу же отвела глаза. От её искренней, понимающей жалости меня затошнило. Никто не знал, как бы начать разговор. «Как прошли каникулы?» — при угрюмом Тео это было не вежливо.

За нашими спинами раздался яркий и искренний смех:

— Натан! Ты просто ужасен!

— Да, дорогая! — шелково вторил тот. Когда он подошёл, меня словно ударили под дых. Гостиная исчезла, оставив наедине со своими собственными чувствами.

Я обернулась, но слизеринцы всё ещё были здесь. Мягко и плавно наклонялись друг к другу, обмениваясь новостями. Дороти Шаффик с затянутыми чёрной лентой волосами провожала Эйвери ненавидящим взглядом, обещая жениху страшную месть. И что-то яростно зашептала на острое ушко Джастины Яксли. Мелина Фоули накручивала кудри на тонкий палец, словно кошечка, ластясь к Розье. Мелисса Макмиллан танцующей походкой перемещалась от одной мужской компании к другой, демонстрируя новое платье. Мальсибер тихо и одиноко рисовал в альбоме. Трэвэрс, неловко улыбаясь, говорил что-то брату и сестре Ромберг. На лице Моники — откровенная насмешка. Флинт и Монтегю уже строили планы на погром Гриффиндора в ближайшем матче. И Райвенкло с Хаффлпаффом заодно. Бренда Байли обольстительно улыбалась, одаривая мальчишек нежными взглядами. Притаившись за толстой колонной, Дафна Гринграсс, Бетени Белингфорд и Корделия Бэрроуболд пошушукались друг с другом, а потом разразились ярким задорным смехом, на который способны только маленькие девчонки. Я видела всё это. Но внутри были только мои усталость и напряжение. Но вот Эйвери закружился с Макфейл в танце. Чётком и выверенном, словно на каком-то чемпионате. Он отдалился на расстояние вытянутой руки, а меня словно смыло на скалы. Схватившись за горло, я закашлялась.

— Что, в Мунго тебе так и не поправили здоровье? — спросила Паркинсон. Голос её звучал ласково и заботливо. Словно острое лезвие ножа, затянутое шелком. Надави сильнее — порежет до кости. Она продолжила громче: — Мы так беспокоились о тебе. Надеюсь, Лонгботтомы не мешали тебе в палате для душевнобольных?

— Нет, благодарю, — с ледяным спокойствием ответила я, приподняв подбородок. И тоже повысила голос: — Не больше, чем твой отец. Я надеюсь, ему уже помогли? Или он до сих пор продолжает считать себя зельем? — с улыбкой роняла я каждое слово, как хлыст. — Он всё ещё умоляет его выпить?

— Он идёт на поправку, спасибо! — отчеканила Паркинсон. Чужое любопытство робко обнимало за плечи. Младшие курсы перебрались поближе к месту ссоры, а старшие остались на местах с деланно равнодушным видом. Только горящие глаза выдавали интерес на их бледных, будто щедро припудренных, лицах. — Где вы были?

— Мы должны давать отчёт тебе?

— Мне нисколько не интересны ваши дела. Но пока вас не было, в гостиной произошло нечто интересное, — медленно, со смакованием выдала она. Я продолжала сидеть, чинно сложив руки на коленях. Разве только вздохнула дольше положенного. — Мы как раз говорили об этом перед вашим приходом. И я думаю, ты имеешь к этому прямое отношение.

— Просвети меня. Я жажду быть в курсе всех дел, — приподняла я бровь, воинственно распрямив плечи.

— Дело в том, — Паркинсон встала, переплела между собой изящные пальчики и сделала один, маленький и плавный, шажок вперёд, — что в том семестре у нескольких наших обожаемых сокурсников пропало несколько вещей. А сегодня они вдруг нашлись.

— Какая радость, — чуть склонила голову я.

— А знаешь, что я думаю?

— Нет. Но я вижу, что ты сгораешь от нетерпенния поделиться своим драгоценным мнением.

— Я думаю, это ты их украла, — улыбнулась Паркинсон, довольная и собой и своим обличительным тоном. Я напряженно прислушивалась к настроению в гостиной. Против моих ожиданий, оно не сильно изменилось. Любопытство и предвкушение теперь чувствовались ярче, липли к волосам, как жвачка, но никто не хотел меня убить. Я улыбнулась, как могла снисходительно.

— Я вижу, это заразно.

— В каком смысле? — красивые округлые брови Паркинсон взлетели вверх.

— Болезнь в вашей семье. Сначала твой отец, теперь вот ты… Бредишь.

Я чувствовала себя так, словно сидела на гигантском маятнике, который всё не мог успокоиться. Интерес. Любопытство. Неверие. И так без конца. Взволнованный гул позади нарастал, похожий на потревоженный улей.

— Кроме тебя это сделать некому? — ткнула Паркинсон пальцем. Я тоже поднялась с места, решив разыграть оскорбленную невинность.

— С чего ты это взяла?

— Ты бедная! — улыбнулась она, и я с силой сжала челюсть. — Ты бы на эти украшения жить могла! Кроме тебя, здесь это никому не нужно!

— И почему, по-твоему, я их якобы вернула? — я ощущала чужие подозрения всем телом, словно стояла в густом промозглом тумане. — Не выдержала мук совести?! — я чувствовала себя канатоходцем. Неверный шаг — упадёшь в пропасть позади. — И вообще, зачем мне они? У меня были деньги и до поступления в Хогвартс.

— Тебе их выделил фонд школы! — заликовала Паркинсон. — Из наших денег, между прочим.

— Я вижу, у тебя с головой вообще не в порядке, — презрительно бросила я. — Ты что думаешь, тех грошей может хватить на то, чтобы полностью собраться в школу? Там десять галлеонов. Палочка стоит восемь. А у меня две палочки. Плюс мелочи вроде одежды, ингредиентов, книг, — распалившись, я тоже сделала шаг вперёд. Маленький и аккуратный. Паркинсон качнулась влево. Я — вправо. Мы огибали друг друга по дуге, словно два боксёра. «Мелочи вроде одежды, — подумала я, — вот это я загнула!»

— А откуда у тебя деньги? — прищурилась Паркинсон.

— Это не твоё дело.

— Ага! Это потому что ты воришка! Вот и не признаешься!

— Я работаю! — повысила я голос, желая скинуть ползшие по спине подозрения. Те мгновенно закололи шоком, неверием и жалостью. Да так резко, что я чуть не споткнулась. Поэтому остановилась, возмущённо сложив руки на груди.

— Работаешь? — послышался сзади мелодичный голос Бриджет Роули. Мне стоило больших усилий не перемениться в лице. «Ладно. Пусть они меня лучше жалеют, чем ненавидят». — Тебе же одиннадцать!

— Это не повод, — горделиво задрала я голову, заморгав глазами. — Прополоть сад, собрать фрукты, сходить в магазин какой-нибудь немощной бабульке…

— А-а-а, — противно протянула Паркинсон, и у меня в груди заклокотало. — Так ты домовик у маглов.

«Ну почему нельзя просто выбрасывать противных людей в окно?»

— Зато у меня есть собственные деньги, — с плохо скрываемой яростью бросила я, сжав пальцы так, что они побелели. — И вообще, где нашли эти вещи?

— В галереях.

— Так я не могла этого сделать. Нам же нельзя туда.

— С каких пор ты слушаешься правил? В Запретный лес тоже нельзя ходить. Ты их специально там бросила!

— Не бросала! Я вообще весь день на отработках! Сначала у Флитвика, потом МакГонагалл, Спраут, Снейп, а вечером ещё и Филч. Я и на обед не ходила поэтому. Я что, по воздуху сюда долетела?

— Ты была в гостиной! — сжала кулачки Паркинсон.

— Я переодеваться приходила. К себе в комнату!

— Я тебе не верю!

— Засунь-ка ты своё неверие себе поглубже в…

— За что это тебя так? — громко спросил Эйвери, и я резко развернулась, засвистев полами мантии. — Наказали, я имею в виду.

— На каникулах случайно факультетские часы разбила.

— Ты что, камни оттуда хотела украсть? — съехидничала Паркинсон.

— Да что ты к ней прицепилась? — вскочил и без того взволнованный Тео. И прежде, чем я успела хоть что-то сделать, меня буквально ослепила радость Паркинсон. Я закрыла глаза. Мысль сменяла одна другую. Я поняла, что жестоко проиграла. «Она не ко мне цеплялась. Она его бесила. Его отец хочет занять место её отца в Министерстве! Вот к чему этот скандал!» Я мигом подлетела к Тео и положила ему ладонь на плечо, бросив на Блейза умоляющий взгляд. Но он меня не понял. Только тревожно глядел на друга.

— А ты чего к ней прицепился? — чуть нагнула голову Паркинсон, сузив глаза. — Ты от неё прямо-таки не отлипаешь, словно она твоя сестра!

— Она моя подруга! — вырвался Тео из моей хватки, шагнув вперёд.

— Тео, перестань, — взволнованно шепнула я, схватив его за запястье.

— Не-е-ет, ты с ней с первого дня общаешься, тут есть что-то…

— Драко со мной тоже с первого дня общается, — возразила я. — Что, я теперь и ему сестра?

— Не смей даже предполагать такого! — взвизгнула Паркинсон, возмущенно топнув каблучком. Драко, до этого вальяжно сидевший на диване, весь подобрался и запахнул мантию. Крэбб и Гойл рядом с ним сидели с безучастными лицами. Мне кажется, им вообще было сложно следить за ходом разговора. Я посмотрела в глаза Гойлу и внезапно ощутила голод. «Кому что, а этим пожрать!» Малфой в эту же секунду глянул на Паркинсон и едва заметно качнул головой. Мол, стой, не получилось. «Так этот урод с ней заодно!» — У Драко приличная семья! В отличие от твоей!

— Оставь мою семью в покое! — отчаянно крикнул Тео. Блейз вцепился ему в плечи, намереваясь оттащить, но Тео только махнул руками.

— Да с чего это! — развела руками Паркинсон. — Все знают, что твой отец садист и насильник! Почему бы ему не иметь внебрачную девчонку, — она так сильно мотнула головой в мою сторону, что несколько волосков выбились из идеальной прически. Она тут же заправила их за ухо. На указательном пальце яростно блеснул тёмный камень. — Грязнокровую девчонку от какой-нибудь маглы!

Гостиная давно не переживала настолько сильных встрясок. Гул поднялся мгновенно. Я ошалела так сильно, что ужас и восторг слизеринцев ощущались едва-едва. Где-то на самом краю сознания. Тео замер, посерев и до побелевших костяшек сжав кулаки. Я и не заметила, как у меня отвисла челюсть. У Малфоя она отвисла тоже. Наши с ним лица вдруг стали пугающе похожи. Одинаково тонкие губы, сейчас принявшие форму идеальной «О». Одинаково высокие лбы. Одинаково заострившиеся черты лица и прищуренные глаза. Только в его серых плескалось восхищение, а в моих карих — ярость. Паркинсон переводила взгляд с него на меня, и на её бледном лице медленно проступал ужас. Но вот губы Драко дёрнулись в плохо скрытой усмешке, а мои сжались в тонкую линию, и сходство исчезло, будто свечу задули.

— Разнимите их! — привёл меня в чувство крик Роули. Тео и Паркинсон швырялись друг в друга заклинаниями.

— Я правду говорю! — кричала Паркинсон, извиваясь в руках старосты Крайса. Тео просто палил всеми заклинаниями, которые знал. Наконец, с треском порвавшейся ткани, он кое-как вырвался из рук Эйвери. Его тощая фигурка, истощенная отчаянием и страхом, на миг мелькнула в каменном проёме. Блейз порывался побежать за ним, но вырваться из рук шкафоподобного Макнейра было не просто. — А вещи всё равно ты украла! И записку подбросила!

— Да ничего я не брала! — заорала я, насильно удерживая себя на месте, зная, что мне нельзя драться. Ни руками, ни магией. Иначе Дамблдор мог сказать, что я агрессивна, и упрятать меня в Мунго. Я хотела поддаться соблазну «я псих, мне можно!», но продолжала стоять мучительно прямо, прижав руки к бокам, впившись ногтями в кожу ладоней. Метая молнии исключительно глазами.

— Клеить буквы это чисто магловский способ! — гнула своё Паркинсон, хотя её в сторону галерей оттаскивали Яксли и Макмиллан. Они шикали на неё, пытаясь заставить молчать.

— Магловский способ это писать на белой бумаге в клетку или линейку! Ручками! А не перьями! — кричала я в ответ. — Или ты что, маглов лучше меня знаешь? Книги про них по ночам читаешь?

— Ничего я не читаю! Это ты наклеила буквы из газеты!

— Да я на них даже не подписана!

— Стянула у кого-то! Или… — Паркинсон хотела крикнуть ещё что-то, но Яксли залепила ей затрещину, которая обидно зазвонила в моих ушах.

Когда я забирала сумку с кресла, моя рука чуть дрожала. Всё было хуже некуда. И всё же я была довольна тем, что меня, в отличии от Паркинсон, никто скрутить не пытался. Задрав голову, я медленно развернулась лицом к гостиной. Меня затошнило. Чувствовать чужие эмоции тяжело. Но когда они щедро приправлены сплетнями, фантазиями и домыслами — просто невыносимо.

— Отпусти его, пожалуйста, — сухо и спокойно, даже равнодушно, попросила я. — Блейз, перестань дёргаться.

* * *

—Вы ничего не говорили о публичности, — оправдывалась я на вопрос Снейпа, боязливо опустив глаза. Когда Роули привела меня в этот мрачный холодный кабинет, Снейп уже был раздражён. МакГонагалл жаловалась на Эйвери. Тот успел подраться с гриффиндорцами и швырнул кого-то в озеро.

— Но вы солгали, — отрывисто постукивая пальцами по столу, возразил он. Я принялась рассматривать носки своих ботинок. — Вы были в школе всего один день. А уже успели солгать и поучаствовать в скандале.

— Ну что я должна была сказать ей на это? Спасибо, Паркинсон, ты раскрыла тайну моей семьи?! Так, что ли?

— Не повышайте на меня голос, мисс Свенсон! — воскликнул он, хлопнув ладонью. Склянки на столе жалобно задрожали. Я снова опустила глаза. — Вы занимались сегодня терапией?

— Да, сэр, перед тем, как идти к Филчу, — я снова посмотрела на него, сбитая резкой переменой темы.

— И как?

— Я думаю, вполне успешно, — нахмурилась я. — Целитель Дэвис был бы доволен.

— Хорошо. Теперь зелья, — поднялся он в своей резкой манере.

— Зелья, сэр?

— Зелья, мисс Свенсон, — сухо кивнул он. — В Мунго вам прописали лечебный курс.

— Я думала, их мне будет выдавать мадам Помфри.

— Нет, — стукнул он дверцей шкафчика и протянул мне маленький флакончик. — За этим следить буду я.

Я поморщилась от слова «следить» и помедлила, но всё же протянула руку за лекарством. Розовое зелье в треугольном стеклянном флакончике мне знакомо не было. Дэвис в кабинете говорил что-то про нервы. Я сразу узнала красное восстанавливающее зелье в пузатом бутыльке. То самое, что слизеринцы пили во славу Тёмного лорда. Оно разлилось по телу приятным теплом. И, наконец, то, чего я ждала и чего боялась. То, что могло успокоить меня «до состояния мандрагоры в спячке». Серенатум был налит в совсем маленький флакончик, мне показалось, что в него можно влить всего несколько чайных ложек. Задумавшись, я поднесла зелье к пламени свечи и разглядела слабый зелёный оттенок.

— Не пейте сразу, — предупредил Снейп. — Подождите, пока пройдёт эффект от восстанавливающего зелья.

— Сэр, — я сглотнула, — наверное, сейчас не очень удачный момент, но… Могу я обратиться к вам с просьбой?

— Можете, — кивнул он, уже что-то записывая в журнале. Перед ним лежала стопка туго скрученных пергаментов. «Наши домашние задания», — поняла я.

— Помните, вы принесли мне посылку в Мунго? Мои друзья… Они уже выпустились из приюта и даже собираются пожениться, — не смотря на волнение, я слабо улыбнулась. — Они пригласили меня в гости. Могу я поехать?

— На пасхальных каникулах, — сдержанно ответил он, черканув в чьём-то пергаменте. Что там была за оценка, понять было невозможно.

— Спасибо, сэр! — увереннее улыбнулась я. — Мне нужно отправить им письмо, чтобы они знали, когда меня ждать!

Снейп молча и резко протянул вперёд руку.

— Вы отправите сегодня?

— Да, мисс Свенсон, вместе со своей почтой, — отшвырнул он пергамент. Видимо, там было написано что-то совсем бредовое. Он взял следующий и придирчиво оглядел мелкий почерк. — Пейте зелье и идите.

— Спасибо. Сэр, — сделала я шаг к двери и глотнула зелье. Оно было обжигающе холодным. Быстро поставив флакон на маленький столик, я развернулась и вышла с плотно сжатой челюстью.

— Да говорю вам, она украла газету у кого-то, нужно проверить её мусорное ведро. Все ведра. Или проверить её палочку на поджигающие чары. Это она, поверьте мне! — услышала я противный голос Паркинсон. На лице Крайса застыло выражение смертной тоски, Роули изучала трещины на потолке. Я прошла мимо, даже не обрадовавшись её проигрышу.

— Ну, что тебе сказал Снейп? — налетел на меня Блейз за углом. — Он тебя наказал? Нет? Трис! Ты поможешь мне найти Тео? Нам нужно с ним поговорить! Трис! Да что ты как воды в рот набрала!

Вместо ответа я ткнула пальцем в его грудь, потом ткнула в пол и торопливо хлопнула дверью туалета. Подбежала к раковине и спешно выплюнула зелье. Мой рот словно был набит снегом. Зубы сводило. Пальцы тряслись от волнения, кран я открыла только с третьей попытки. По подбородку потекла тёплая вода. Уперевшись руками в обод раковины, я угрюмо посмотрела в зеркало. «Для успокоения буйных больных», — пронеслось в голове.

— Я вам покажу буйных, — процедила я. В дверь нетерпеливо постучали.

Я не представляла, где Тео мог спрятаться. Его точно не было в подземельях и на первом этаже. Снейп, конечно, послал старост на его поиски, но Блейз убеждал, что мы должны найти Тео первыми. В глубине души я была с ним солидарна и старалась не думать, что на уроках буду клевать носом. Мы разделились. Острые капли дождя срывались с чёрного неба. Дождь словно желал затопить школу. Стадион вообще превратился в одну сплошную грязную лужу. Рев грома закладывал уши, ветер пронзительно выл в коридорах, словно хор привидений, а я, когда ослепительно била молния, перебегала от угла к углу, боясь воспользоваться световыми чарами. Портреты сонно сопели в своих рамах и казалось, что мне постоянно кто-то дышал в спину.

Новая вспышка молнии вырвала из темноты угрожающие очертания доспехов. Боясь, что одна из стальных рук сейчас схватит меня за мантию, я скрылась за деревянной дверью. Этот ход вёл в совятню. Подув на свои красные пальцы, я решила, что нужно проверить и её. К тому же, в этом коридоре не было окон, а я смертельно устала бороться с ветром.

— Тео, — тихо позвала я без особой надежды. Я сделала пару тихих шагов вперёд. Глаза сотен сов в темноте блестели ярко и осуждающе. Я передёрнула плечами. — Тео! Ты что с ума сошёл?! Ты же замерзнешь тут насмерть!

— Может, я и хочу тут замерзнуть, — пробубнил он, сидя в углу в одной рубашке.

Мантия и галстук грязной кучей валялись поодаль. Я хотела накинуть на него свой плащ, но поскользнулась и распласталась на соломе и мелких косточках. Это немного расшевелило Тео: он протянул мне руку и я смогла рассмотреть его опухшие глаза. А потом снова притянул колени к груди и спрятал лицо в руках.

— А это что? — спросила я, вытащив из-под ноги исписанный пергамент. Я огляделась. Всюду валялись изорванные клочки.

— Я даже письмо не могу написать! — глухо завыл Тео. — Вдруг она уже умерла, а я не знаю!

— Никто не умер! — на плечах Тео мой плащик казался причудливой нелепой тряпкой. — Я думаю, отец сказал бы тебе, если бы…

— Он не сказал бы! — взмахнул руками Тео. — «Теодор, ты сам не проявил должного интереса по этому вопросу. У меня есть более важные дела, чем разговоры с тобой»! Ты не веришь мне! Но он всегда так говорит! Всегда!

— Это ужасно, — я неловко обняла его за талию и прижалась щекой к плечу. Я не знала, что ещё сделать. Мой голос звучал сухо и безжизненно. В груди саднило и болело, будто там шкреблась мышка, желавшая вырваться на свободу.

— Это правда, — глухо проронил он. — То, что сказала Паркинсон правда.

— Паркинсон просто злобная гор…

— Но это правда! — посмотрел он на меня, а я обняла сильнее. Он был будто переполненной чашей. Я знала, что ему очень хотелось поделиться, но… Не хотела узнавать больше. Я очень хотела зажать себе уши, но не могла. — Его в Азкабан посадили поэтому. Герой. Пока он там сидел, мать мне рассказывала, что он герой. Что он боролся с плохими людьми, был ранен в боях. Что Министерство неверно его осудило. Я мечтал стать министром, когда вырасту и вытащить его оттуда. Герой. А потом она… Сама его вытащила… Она любит его. Хотя я никак не могу понять, как можно хотя бы сидеть с ним рядом без омерзения. Герой, — тихо, мягко и как-то истерично рассмеялся Тео. Он то беспокойно крутил пуговицы рубашки, то кольцо на пальце. То размахивал руками, то вдруг совсем замирал. То говорил быстро, взахлёб, словно не мог остановиться. То резко замолкал, точно ему не хватало воздуха. — Ты знаешь, он нападал только на маглов. А в дуэлях с волшебниками участвовал не слишком охотно. Маглы же не могли ему ответить. Ему нравились пытки. Поэтому он не работает. Потому что «с этим чувством ничто не сравнится, Теодор», — он снова полузадушено рассмеялся. — Мать отдала все деньги, которые у нас были. Продала дом и купила поменьше. Продала даже домовиков. Оставила всего одного: самого старого, потому что его никто брать не хотел. Советовалась со мной. Говорила, что жить станет тяжелее, но это ведь ради свободы отца. Конечно, я готов был потерпеть! Это смешно, но его выпустили. Он же только маглов пытал. Это не то же самое, что убить Пруэттов. Не то же самое, что запытать до сумасшествия Лонгботтомов или предать Поттеров. Это же маглы. Это не так страшно. Забавная политика, не так ли? — я прижалась к нему сильнее, а тревожная мышь шкреблась где-то в горле, противно царапая глотку.

— Это всё слухи, Тео.

— Это не слухи, — он поглаживал пальцы, будто пытаясь успокоить себя. — Это правда. Он сам мне рассказывал. Он любит выпить. Я жалел его. Я же хороший сын. Я же всё понимаю. Я слушал его целыми днями. Одно и тоже из раза в раз со всеми выворачивающими подробностями. Мать ревела постоянно. Мне было так жаль мою семью! Так жаль! Что я хотел сделать что-нибудь! Что-то… Ужасное! Чтобы кому-то тоже было больно. Мы были в Косом переулке. Я украл у отца палочку и сбежал в «Дырявый котёл». Я слышал, что через него можно было выйти к маглам. И я вышел... И знаешь что?

— Что? — едва слышно спросила я.

— Там были маглы! Точно такие же люди, только маглы. С такими же ушами и носами. Они так же читали газеты, так же делали покупки, у них были дети. Одни торопились, другие смеялись. Но они не были похожи на тупых животных. Ни один! Я смотрел на них, и всё шёл и шёл по улице дальше, рассматривая магазины, витрины. Это было страшно. И интересно. И страшно интересно! Всё казалось необычным, но таким… нормальным. Особенно мне запомнились гудящие кони.

— М-м, машины?

— Да, — яростно закивал Тео. Пальцы его подрагивали. — Я увидел какой-то парк, где было много детей. Они рассматривали деревья и цветы, а мне стало так… Завидно.

— Почему?

— Наверное, — потому что маглы начинали учиться раньше нас. А у меня вся комната была обклеена плакатами Хогвартса и… Слизерином. Это даже не обсуждалось. Отец хотел, чтобы я поступил на Слизерин. Для него это единственный существующий факультет. А я не хотел. И Шляпа советовала мне Райвенкло. Но я её уговорил. Мама бы не пережила, если бы отец выгнал меня из дома. А он бы сразу отказался. Я же непутёвый.

— Тео… Так как ты… Вернулся обратно?

— Ты меня не помнишь, да, Беатрис? — болезненно улыбнулся он обкусанными губами, а я немного отстранилась. — Ты привела меня обратно к бару. Я описал тебе улицу.

— Ты-ы-ы, — поражённо выдохнула я. — Ты тот самый странный мальчишка, который сначала дал мне заколку, а потом забрал! Почему ты это сделал?

— Она была заколдована, — сказал он глухо, сглотнув и закрыв глаза. — Я же сказал, что хотел сделать что-нибудь… Плохое. Заколка откусила бы тебе пальцы. Это как кусачие ключи. Дурацкое развлечение у волшебников с плохим чувством юмора. Потому что я… Передумал. Поэтому я забрал её и убежал. Я так страшно удивился, когда тебя увидел. Ну, в Косом переулке. И твоей злопамятности.

— Ты про приклеенные ботинки? — слегка улыбнулась я, упрямо рассматривая пуговицы на его рубашке. — Я тебя не узнала. Просто торопилась. Я перепугалась в поезде: думала, вы пришли мстить, — неловко рассмеялась я. Тео улыбнулся болезненно, как в кривом зеркале.

— Я когда домой вернулся, спросил у него, почему мы ненавидим маглов. Просто спросил, понимаешь? И с тех пор я никудышный наследник. Потому что нормальному чистокровному такие вопросы в голову приходить не должны. Потом он решил выбить из меня всю дурь.

— Выбить? — напряглась я.

— Круциатус это больно, — вздрогнул он всем телом и тряхнул головой, словно желая отогнать страшные воспоминания. — Ты мне всё равно не веришь.

— Верю я, — взяла я его за руку. Его кожа оказалась горячей, словно в лихорадке. Рядом с нами, мягко прошуршав крыльями, приземлилась сова. Тео вскочил и вцепился в волосы, а меня снова захлестнуло отчаяние.

— Он не отвечает, — лихорадочно шептал Тео, беспокойно обыскивая сову. — Почему он не отвечает?!

— Может, он спит?

— Нет! Он, наверное, опять пьян. Или он вообще похоронил маму, пока меня не было.

— Тео, он бы сказал тебе.

— Не сказал бы! Я же тебе всё рассказал, почему ты мне не веришь?! А ещё может быть, он не отвечает, потому что письмо написано недостаточно аккуратно, по его мнению. Он мог даже не прочесть.

— Это как?

— Потому что я поставил кляксу, сделал помарку. Слишком мелко, слишком крупно, слишком вычурно, слишком просто… Поэтому я только с мамой переписывался! А сейчас будет не с кем, — сел он обратно и в волнении прикусил костяшку пальца.

— Всё будет хорошо, — уверенно заявила я. — Давай я напишу письмо за тебя. Я просто скопирую буквы. И мы отправим. Тео?

— У тебя не получится.

— А ты дай мне попробовать.

Подделывать чужой почерк, когда перед глазами образец, не очень сложно. От усердия я даже высунула кончик языка. По виску скатилась горячая капелька пота. Тео на письмо взглянул без особого энтузиазма, но всё же отправил. Сова возмущённо ухнула, но Тео был безжалостен. Мы стояли молча, пока птица не превратилась в маленькую точку.

— Пойдём, — взяла я его горячую руку, — скоро утро. Холодно. А бедный Блейз тебя обыскался. Надеюсь, он не попался никому. — Тео закрыл глаза и отвернулся, а меня будто иголкой кольнули в шею. — Ну что не так? Вы разве в ссоре? Тео?

— Мы не в ссоре, — он снова вернулся в свой угол, расшвыряв солому ногами. — Но я просто не могу с ним говорить. Мне так.. Стыдно. Это я во всём виноват. Я.

— Да ни в чём ты не виноват!

— Виноват! — спешно вытер он щёку. — Это был он. Это отец напал на дядю Блейза. Потому что ему очень хочется изменить законы. Потому что ему очень хочется вернуть старые порядки. А денег на компанию нет. Вечером он взял мантию, взял… Маску! А я ничего не сделал! Я просто сидел в своей комнате, надеясь, что его поймают!

— Ты ни на кого не нападал! — воскликнула я, прижав к себе.

— Но я просто сидел! Я должен был бы ударить его Петрификусом и запереть где-нибудь в кладовке. Пусть бы лучше он напал на меня, чем на дядю Блейза и на неё!

— На кого на неё? — тихонько проронила я. Но он не отвечал. Только сжался и упал на мои колени. Я обняла его трясущиеся плечи, желая укрыть от всех страхов, словно крылом. — Тео?

— Он вернулся утром. Он был зол. Я слышал, как он топал ногами по лестнице. Я знаю, как он ходит, когда хочет сорваться. Я… Прятался в шкафу, потому что мои запирающие чары его никогда не останавливали. Я слышал, как мама тяжело шла по коридору. Как он разбил бутылку. Как он бранился. Как она закричала. Как она… Упала с лестницы, — свернулся он в комок, сжав мою ногу бледными пальцами. Я наклонилась к нему всем телом, тяжело дыша. От него отделялись ошмётки магии, а я подбирала их нитями, надеясь, что с ними заберу и эмоции. Что тогда ему станет хоть чуточку легче. А я перетерплю. — Когда я, наконец, решился выбежать, они уже исчезли в камине. А вечером он забрал их, потому что ему надоело видеть мой «сопливый вид»! Это я виноват! Я его разозлил! Если бы я сдержался, если бы я вышел раньше… Если бы я не был трусом!

— Ты не трус, Тео, — прошептала я, поглаживая его мокрые волосы. — Всё будет хорошо. Вот увидишь.

Мы просидели так несколько часов. Тео уснул беспокойным сном, беспрестанно что-то бормоча и вздрагивая. Один раз он назвал меня мамой, но я не стала развеивать его иллюзий. Я покачивала его из стороны в сторону, тихо напевая единственную колыбельную, которую знала. Ту, что мне пела мама. Снейп нашёл нас, когда в высокие ока совятни стал пробиваться слабый рассветный свет. Он не стал будить Тео, неся его на руках. А я медленно тащила своё тело до кровати в подземельях. У меня не было сил. Мне показалось, что будильник зазвонил возмутительно быстро: я едва коснулась подушки.

В Большом зале слизеринцы сидели чопорно и спокойно. Аккуратно пили чай, с умным видом обсуждали «Пророк», предстоявшие уроки и квиддич. Эйвери и Розье спорили о достоинствах и недостатках последнего «Нимбуса». Яксли и Фоули обсуждали модные фасоны свадебных платьев. Словно и не было никакой бури в подземельях. Я чуть не падала лицом в кашу. Тео сидел сгорбившись над пустой тарелкой. От него, словно перегаром, несло виной и смущением. За всё утро он ни разу не посмотрел на меня, невыносимо стыдясь ночных слёз. Было обидно. Совы мягко зашуршали крыльями над головами. Чьё-то письмо булькнуло в тыквенный сок, под обший разношёрстный смех.

Боль пронзила, словно пуля. В глазах потемнело, ладони покрылись противным липким потом. Выпавшая из рук ложка громко и трагично ударилась о тарелку. Я заозиралась по сторонам, ища только одного человека. Злорадство и сочувствие тонкими аляпистыми лентами зазмеились по столу, ловко огибая кубки и тарелки, ластясь к пальцам Тео. Тот задеревенел в неудобной позе и будто разом похудел, на белом лице болезная гримаса, челюсти плотно сжаты. Тео, не дождавшись разрешения старост, выбежал из зала под взволнованный ропот сокурсников и перезвон столовых приборов. Блейз рванул за ним, и я, схватив сумку, следом. Наши шаги эхом отдавались от стен в наступившей тишине. Я нагнала их у входа в подзмелья. Тео толкнул Блейза в плечо.

— Ты говорила, что всё будет хорошо, — тихо сказал Тео, обернувшись, не пытаясь вытереть мокрое лицо. Я чувствовала, как отчаянно билось его сердце. Как в нём клокотали злость и ярость, словно они были мои. — Ты так уверенно это говорила!

— Тео, — вздохнула я, протянув вперёд руку. И замерла, когда мои пальцы обожгла его магия. — Я тебя понимаю…

— Нет! — взмахнул он руками. — Ты не понимаешь! Ты не можешь меня понять, потому что у тебя никого не было! Ты никого не теряла!

Моё лицо обожгло, как от пощёчины. Я застыла .Тео на миг мелькнул в проёме. Я не могла даже вдохнуть, внутри всё горело.

— Он не хотел это говорить, — с придыханием оправдывался Блейз, а я будто вросла в пол, даже не глянув в его сторону. Он поворачивал голову, глядя то на меня, то на проём. Лицо его исказилось сожалением и виной. Он ушёл за Тео.

Весь день прошёл, как в тумане. Я даже не помню, чем мы занимались на уроках. Я то доставала все книги разом, то не доставала их вообще. В конспектах я то и дело путала «б», «в» и «д» и перестала писать. Сломала три пера. Паркинсон, наверняка что-то говорила, но я ничего не слышала. За обедом мне кусок в горло не лез. Я ни с кем не разговаривала. Мне не хотелось кричать или плакать. Я вообще не понимала, что испытывала. Злость? Обиду? Может быть. Скорее всего, я просто была поражена до глубины души. И никак не могла придти в себя. Я ожидала удара от кого угодно, но не от… Друзей. Они так и не появились. Когда вечером совы снова зашелестели над головами, я вздрогнула и опять выронила ложку. Даже не услышала комментарий Паркинсон.

Передо мной лежало письмо. В обычном белом конверте с обычными марками. Кусочек старого мира посреди руин нового. Только почерк мне был совсем незнаком. Аккуратный, округлый, с сильным нажимом. Я держала его ледяными пальцами. Вчитывалась, но смысл ускользал. Принимать прочитанное не хотелось. Это просто злая шутка. Невероятная нелепость. Такого просто не могло быть. Ужин заканчивался, перед глазами плыли синие строчки. Раньше подземелья завораживали, манили загадками и тайнами, остужали разум и дарили успокоение и надёжность, а теперь они лишились своего очарования, превратившись в холодные низкие пещеры. Я шла туда за всеми остальными, не зная, где должна быть. Перед глазами выросла знакомая чёрная дверь. Снейп молча указал мне на флакончики с зельями. Я не понимала, чего он от меня хочет.

— Сэр, вы ещё не составляли список тех, кто уедет на каникулы? — чудовищно спокойно спросила я. Устало и безжизненно.

— Нет, мисс Свенсон. До каникул ещё далеко, — раздражённо заметил Снейп.

— Вот и хорошо. Я никуда не еду.

— А как же свадьба ваших друзей? — приподнял он бровь, отложив перо.

— Мне некуда больше ехать. Вчера они погибли в автокатастрофе.