Последний спектакль (гет)

Когда птенец, излишне любопытный по природе, поддаётся естественному интересу к жизни и покидает гнездо, то, непременно, дорогу домой пернатый уже не найдёт. Лабиринт дремучего леса запутает кроху. Копья веток раскроются пастью ловушек. Будто умышленно хитро расставленные, они нанесут немало ран зверёнышу и в наказание заставят дожидаться мрака ночи. Когда сгустятся сумерки — повеет холодом и чувство опасности пронзит до костей. Тишина тронет лес. Всё поглотит зловещая темнота: пожрёт и сияющие капли на листьях, и костлявые тени от луны. Наступит время охоты. Где-то сверкнут голодные глаза-фосфориты, но тотчас покажутся видением. В это захочется поверить. Вдали затрещат иссохшие листья, и только тогда станет очевидным и доказанным, что кто-то крадётся. Неизвестный приближается.

Птенец зачирикает по маме. С трепещущим сердечком он взлетит, но спиной натолкнётся на сук, упадёт, расправит маленькие крылышки и вновь рухнет от древесного укола. 

Вокруг зашелестят, зашипят и смолкнут. 

Совсем рядом ухнет сова, кто-то замашет широкими крыльями. Захрустят ветки. 

Не придумав ничего лучше, пернатый попрыгает на слабеньких, неустойчивых лапках вперёд. Инстинкт самосохранения толкнёт в буйную листву, придаст немного сил, но только немного, до новой ловушки.

Если бы мысли посещали крошечную головку, то, верно, были бы  посвящены молитвам. Выживание станет главной целью птенчика, и ни на секунду он не сообразит задать себе вопрос: «А почему его, такого неуклюжего и беззащитного, всё ещё не растерзали? Ведь всюду большие птицы, помышляющие, верно, об ужине…».

Лес смолкнет, перестанут трещать мертвые листья, здешние твари замрут и затихнут, не остановится лишь наш птенец. Ничего не подозревающий, он прыгнет дальше и ощутит пристальный взгляд. Тот мимолётно скользнёт по телу и исчезнет, как облачко дыма в зимнем небе. Вокруг ведь никого! Под лапками померещутся острые сучья — в темноте не разглядеть гниющие косточки собратьев. Он сделает последний прыжок.

Лишь по одной причине ни одна хищная птица не стремилась разорвать жертву когтями, не приближалась к заветному ужину — боялись. Всё, что могли голодные, — с завистью моргать. Моргать и разве что не облизываться.

Маленькое сердечко дрогнет, когда лапы ощутят край чужого гнезда. Зверёныша охватит чувство неминуемой погибели. Его неокрепшее тельце встрепенётся, в глазах мелькнёт луч ужаса, и всё. Он умрёт от страха, ведь за ним наблюдала сама смерть — хозяин гнезда.

Что может быть хуже положения птенца в мрачном лесу? Гермионе явственно ощущалось, что может. Влетев в комнату, она прижалась к двери, осела на пол и сцепила зубы, словно бледность с лица проникала внутрь и холодной рукой сжимала сердце. Воздуха не хватало — он казался сухим и удушающим. Не хватало и времени. Времени жизни. Слишком поздно она обо всём прознала!

Мысль Гермионы онемела. Девушка жмурилась, а слёзы жгли щёки и шею. Она кусала кулак, а над душой повисла штормовая туча, разящая землю молниями с каждым ударом пульса. 

— Нет! Чёрт возьми, нет! — закричала трясущаяся она и прижалась затылком к стене.

С тех пор как Гермиона заглянула в витраж, ничто не успокаивало. Артефакт показывал призраков, и потому там, у кабинета, пред ней предстал Драко с пустыми, уставшими глазами. Вид его был мученическим и несчастным, будто тошнило не раз; аристократическая осанка сменилась сутулостью, он исхудал. Рядом стояла тощая Панси со странной улыбочкой. На гордом лице миссис Малфой запечатлились слёзы, а изящные губы так и остались сомкнутыми в тонкую нить. 

Все они умерли, и все они стояли у дверей Снейпа, рядом с кладовкой. 

В полутьме не сразу разберёшь всех призраков, но Гермионе удалось. И лучше бы она не видела; не знала бы мучений! Ближе к тёмному углу, каким-то особняком стояло последнее приведение, бледное, с тоской в измученных глазах, в гриффиндорской форме и со значком старосты. Тот призрак был её. Взгляд, ежедневно наблюдаемый в зеркале, лишён жизни, губы таили горькую улыбку. Гермиона сжимала кулачки, как имела привычку делать, когда мужалась. Ей и, бестелесной, было плохо.

Редко кого оставит равнодушным вид мёртвого себя. 

От боли потемнело и в живых глазах.

Ровно так же, как и Миртл сидела в шкафу, не спроста стояли здесь и призраки. Им не требовались ни слова, ни движения, чтобы донести догадку, жуткую и крайне неприятную.

Профессор убил их. Убьёт и её.

В груди затеснило. Девичий стан согнулся тростинкой. Надежды рушились. Если на птенца охотился хищник незнакомый, то на Гермиону — близкий ей. Пока Снейпу не удалось умертвить её физически, но он травил душу, медленно ударял киркой по окоченевшему сердцу.

Трясло, и даже когда кто-то постучался в дверь, Гермиона не сразу среагировала. Она пребывала у пропасти паранойи, и ничто не занимало её, как эта бездна. Чуть позже её, конечно же, ошарашило то, что она не заперла дверь. Теперь опасно и у окна стоять, и в классе сидеть.

По глазам вошедшего Невилла стало ясно: он заметил и встревожился.

— Гермиона…

— Закрой дверь!

— Почему ты плачешь?

— Закрой! И… Молчи! Не надо…

— Давай поговорим серьёзно. Есть слёзы, есть разбитая Гермиона Грейнджер. Я не ошибусь, если спрошу: что на этот раз сделала Джиневра? Так что же?

Гермиона содрогалась от импульсов в груди. То были крики, рвущиеся наружу. Ей хотелось прокричать тысячи «нет», но она понимала, что существует одно маленькое «да» и это «да» разрушит миллионы отрицаний. Снейп убьет её!

— Ты трясёшься и рыдаешь, не отпирайся, пожалуйста. А это что за разбитые стёкла? Так это же твой проект! Из-за него, что ли? Ну мы быстренько склеим, делов-то!

Пока Невилл непосредственно болтал и пытался всячески разговорить подругу, Гермиона не прекращала думать о словах Шарля. «Новая жертва!» — хитрил он! Как глупо спасать овцу, под шкурой которой притаился волк! А именно этим она и занималась! 

Всякая наивная, чистая душа легко поддаётся заблуждениям. Втайне от себя самой Гермиона подозревала, что секрет Снейпа как-то связан со смертями, но она стремилась отрицать каждое совпадение, отказывалась верить, не лезла!

Теперь на кону стояла её жизнь. 

— Знаешь, если так склеить, то получится руна! Ого, смотри, Гермиона, как вышло! Почт-ти и не замет-тно. Т-ты чего? Г-гермиона, чт-то п-произошло?

Она ревела, отвернувшись в угол. Как Невилл нашёл анонимное письмо, остаётся загадкой. Он многое раскусил, так как спросил именно про Джиневру и дал понять, что не отстанет, пока не выяснит хотя бы в паре слов. Обессиленная страданием, Гермиона осталась кроткой. Сказала о зелье невидимости и сроках, а затем уткнулась лбом в угол и закусила губу, чтобы перенести внимание со страдания душевного, на боль физическую. На этом он её оставил.

На удивление, злость, которую никто и никогда не примечал в сердце рассеянного юноши, разгорелась в молодом мужчине. Невилл достал ингредиенты в ближайшую неделю и даже помог с варкой. Уизли бесила его, раздражала и, уж конечно, вызывала ненависть. Кому, как не ему, ученику Снейпа, знать опасность «Невидимости»? Неверно сваренная стадия, ложка из не того материала или чётное количество помешиваний создали бы яд! Смертельный и безвозвратный. Это либо подставит, либо убьёт зельедела. Естественно, пробовать зелье в процессе варки они не могли, так как не было смысла — не готово. Понять, получилось ли, — тоже. 

Пока дни летели, а зелье настаивалось, Гермиона избегала Снейпа, и Маккгонагалл всячески способствовала в этом. После того как шок сточил юное сердце, как разочарование затопило его льдом, а самое ценное, что было в нём к Снейпу, унёс страх, Гермиона сделалась бледной и измученной. Она всё чаще запиралась у себя, позабыла о витражах (даже не проверила: работали они после того, как их склеил Невилл, или нет!). Из сна её гнали кошмары, из жизни в сон — мрачная мысль. Бывало, Гарри заговаривал с ней, а она то уставится в стену, то сожмёт кулаки да молчит. Когда Макгонагалл попросила руны, Гермиона без возмущений высыпала стёкла на стол. Когда Невилл осведомился как бы невзначай о Снейпе, она залистала сценарные листы быстрее. Взгляд как никогда заглатывал строчки, но буквы плясали перед глазами, а в голове на одном и том же месте мучительно больно металась мысль. Её хотели убить.

Ни на минуту не забывая этого, Гермиона пыталась выдумать другую трактовку рун. Ей ещё никогда так сильно не хотелось оправдать Снейпа! Но с каждой неудачно надуманной версией отчаяние заглатывало всё дальше! Внутренняя вера в возлюбленного маленьким хрупким лучиком прорывалась из карих стеклянных глаз. Уж лучше бы недоставалась роль ей, и Снейп не помогал, и танцевать не приглашал, и не спасал! Действительно, в голове всё чаще возникал образ тёмной кладовки, и, видит Мерлин, упасть в ту бездну было бы не так больно, как знать, что Снейп игрался.

В тот день, когда Гермиона разлила зелье на два флакончика, с самого утра у неё дрожали руки. Бессонница нашёптывала на ушко желанные надежды. За те долгие ночи к ней приходили разные идеи, но осторожность, как и у всех других, брала верх. Таких совпадений не бывает. Пришлось смириться: следующий выпуск «Пророка» про неё.

На встрече Джиневра ликовала, ведь Гермиона, злейший враг, её соперница и пятнище на славе, теряла ход! Чего только стоил вид худощавых ручонок!

— Что это ты не бережёшь себя? Стала вон, вся дохленькая, бледненькая. Ай-ай-ай, морщины пойдут, зубы опять вылезут. Ты и так не блистала красотой, а сейчас…

Ладонь Джиневры махнула в воздухе. Гермиона лишь расправила плечи и надменно вздёрнула носик.

— А смысл? Какая разница, если всё равно умрёшь? Забирай свои зелья, и разойдёмся.

— Что? — заржала Джиневра. — Ты заговорила о смерти? Неужели уверена, что сварила неправильно зелье, хах! Вот будет умора, когда найдут дохлую Клеопатру не на сцене!

— Я не об этом, глупая ты баба! — рявкнула Гермиона. — Неужели для тебя важна лишь сцена, Джиневра? Не искусство, не вечный смысл красоты, а сцена?! 

Джиневра надула щёки, хоть и намёк поняла.

— Так ты не про зелье? Ох, Гермионочка, будь другом, не занудствуй, а?

— Тогда давай по делу: «Невидимости» желательно настояться. Точка. Оно не проверено. Точка. Если консистенция начнёт сворачиваться в комочки, то мы поймём, что реакция пошла не так, а там, объясняя лёгким языком…

— Пей. Пей немедленно эту гадость, — прошептала Джиневра злорадно, а её маленькие глазки уставились с переполняемым восторгом на флакончик.

Поскольку зелье Невидимости Гермиона варила впервые, запахи готового эликсира оставались для неё тайной. Возможно, всё шло по рецепту, но что-то подсказывало, что это далеко не так. Что это зелье принесёт немало бед. Наверное, какой-то ингредиент оказался иным, где-то недомешала или на каком-то этапе огонь ослаб, и всё пошло иначе. Она почти была уверена в ошибке. В часы рассеянности и тяжёлых душевных переживаний даже мастера прекращают работать и ждут успокоения. У неё не было и такой возможности. Совсем никакой! Гермиона была близка к злобе на весь мир. 

Слабый уголёк гнева заалел в её подавленных глазах. Даже для самой Гермионы её голос сделался неузнаваемым — холодным, сильным и властным:

— Ты же знаешь, что я умру, если зелье не будет правильным, Джиневра! Поэтому повторяю: дай мне неделю. Видишь, оно готово, ему нужно лишь настояться.

Губы рыжей медленно расплылись в лыбе. 

— Времени больше не выдам, Гермионочка, а вот травить себя я не хочу. Надеюсь, ты всё сделала правильно… Пей давай, любейзнейшая, пей, и не рычи так! Или ты меня отравить задумала? Что, не ожидала такого хода, полагала, я не догадаюсь? 

Джинни замигала глазами, поглядывая на заветный тюбик, и оскалилась кривой улыбочкой. 

— Не лукавь, я проницательнее тебя. Пей, Грейнджер!

Губы Гермионы сжались плотно, будто не желая впускать неизвестное снадобье. Пальцы впились во флакончик настолько сильно, что тот чуть не треснул. Она откупорила его и швырнула крышку куда-то в стену. Мгновение, и она храбро припала к горлышку.

Когда Гермиона пила, прямого, спокойного взгляда с рыжей она не сводила, и до того величественен был этот взгляд, до того пристальный, что Уизли отшатнулась и осмотрелась по сторонам. Наверно, той чудилось, что не может быть уверенным человек, играющий со смертью, что где-то рядом непременно окажется палочка Снейпа и тот умудрится уберечь Грейнджер от роковой ошибки, а её саму подловить, поймать и обвинить. На всякий случай Уизли второй раз осмотрела тёмные углы.

Снейпа нигде не было.

Гермиона тем временем поблекла и исчезла. Её пальцы немного онемели, но во всём остальном — порядок. Зелье Невидимости сработало! Мимолётная отдушина тогда охватила девушку. К ней вернулась лёгкость и улыбка.

— Теперь удовлетворена, кумушка? Убедилась? — рассмеялась довольная собой Гермиона. Звон её смеха означал победу и конец жалкому договору, козням рыжей и сплетням. 

— Да, — разнеслось подобное урчанию в животе мурлыканье Джиневры. Тогда Гермиона не придала этому значения. Счастливые люди обычно невнимательны к мелочам.

Радостно и весело, довольная собой и победой не только над Уизли, но и над сложным зельем, девушка не успела добежать и до лестниц, как проявилась: сначала тень, затем и пальцы, кожа, буйные кудри — вся она!

Как раз тогда-то Гермиона споткнулась и чуть не упала. Она привалилась к стене. Верно, думалось ей, рок стоял за спиной! Вместо положенного часа зелье не выдержало и пяти минут, что означало ошибку, вследствие которой — смерть.

В ту ночь, когда мрак завладел небом и ни одна звезда не засветилась в окнах спящего замка, из форточки вылетело белое пятно. То была сова с маленькой запиской в лапках. 

«Всё готово. Ожидаю», — гласила она.

* * *

Но прошёл день, и на вторые сутки Гермиона перестала следить за своим дыханием. Никакого рока и поныне не было. Чувствовала она себя здоровой, вернее, как обычно. С подозрениями она ходила на репетиции. В её руке мерцал кубок царицы, она изучала изменения в сценарии и не понимала из прочитанного ровно ничего. Зато улавливала мимолётно движение профессора, чувствовала его дыхание, жесты и при этом Снейпа она сторонилась. Когда раздавались за спиной его широкие шаги, она замирала, когда взгляд трогал ей шею и медленно скользил по позвонкам, кровь подступала к вискам.

— Сюда мы нальём сока. Вишнёвого, почти что натуральное вино получится, и Клёпа с Тони выпьют за победу. А потом, уже вон там…— лепетал Шарль, всецело отдающийся репетиции. Он летал по сцене и объяснял каждому, где кому место и когда выходить.

Те, кто не участвовали в акте, сидели в качестве зрителей, и так получилось, что для установления новых мест, пришлось расчистить зал. Остались только тринадцать школьных стульев, двенадцать из которых уже заняли. Пустующее место находилось рядом с Трелони, которую совсем не радовал сей факт: он заставлял её елозить и крутиться, поглядывать с подозрениями на беспечных учеников и сводить брови. Только Грейнджер, как думалось Сивилле, следила неотрывно и постоянно за ней, а даже это не могло остановить её на пути к комфорту. 

Трелони встала и, сжав тощими пальцами спинку, решительно оттащила стул в дальний тёмный угол. Ножки скрежетали по каменному полу с диким визгом. За ней летали любопытные взгляды. Но Трелони  не обращала на них внимания и считала, что лучше вынести стул, чем «вынести» Макгонагалл.

Когда вошла директриса, её встретили растерянные молчаливые взоры. Отцокав каблуками, важничая, Минерва дошла до своего места и сверкнула кошачьим взглядом.

— Гарри, будь добр, принеси мне стул и поставь на место. Видимо, кто-то с прошлой репетиции позабыл, — говоря это, она ни на секунду не переставала глядеть на Сивиллу. Та перелистывала сценарий с видом самым невозмутимым.

— Конкуренты нынче умные пошли, директор, — бросила Сивилла и поправила очки.

— Что правда, то правда. Благо, ведут они себя как дети, профессор.

— Вы под этим подразумеваете порчу на Хогвартс? А я говорила…

— О нет, упорство, с каким дети разрисовывают обои и обклеивают наклейками стены! Вот и сейчас стул унесли. По-моему, стоит ввести некую антиполитику шаманства и шарлатанства, вы не находите?

Трелони вскинула голову и вперила огромные глаза в собеседницу. В этот момент обеих распирало раздражение.

— И вы ещё не поняли, к чему они это делают, директор? 

— А вы не поняли, к чему снимаю наклейки я? — Макгонагалл недоговорила, но паузу сделала умышленно. Обе понимали, что говорят далеко не о пророчествах и порче на Хогвартс. Здесь было дело принципа. В кабинете директрисы у каждого, за исключением Сивиллы, имелась любезно трансфигурированная вещь. Для уюта, так сказать. Для того, чтобы почти никому и в голову не пришло увольняться. По замку же везде, почти везде, висели наклейки Трелони — символ её правоты и свирепости Макгонагалл.

— …Вы не поняли, профессор Трелони, почему я снимаю атрибутику лженаук? Почему так упорно стараюсь объяснить особо «одарённым», что стены Хогвартса не место проявлению «творческих способностей»?

Сивилла сузила свои огромные глазища, стёкла в огромных очках блеснули.

— Предельно, как и ваша некомпетентность в директорстве. А чего таить? Вы на меня так смотрите, директор, будто я уже произнесла вещее, — здесь Трелони выдержала театральную паузу, — пророчество!

— Не я затеяла кинуть камень, Сивилла, — зашипела Макгонагалл, — и не я заигралась в детские козни!

— Ещё ребёнком меня назовите, директор! — фыркнула в гневе Сивилла настолько тихо, чтобы речи её доносились только до собеседницы. — У вас отлично получается раздражать совершенно всех! Что с вашими руками, почему вы считаете своим долгом срывать мои наклейки, мандрагора вас закричи? Макгонагалл, если кто и дитя, так это вы! Для вас красота важнее безопасности, а сохранность детей интересна намного меньше, чем щегольство перед одноклассницей! Бесстыдница!

— Это я бесстыдница? Если бы не министерство, вы бы не задержались в Хогвартсе, уважаемая предсказательница, — надменность сочилась из каждого слова. — Пережили войну, вот и всё! Ваши наивные побуждения героизма, к слову, мнимого, уже воротят. Вы сыграли свою роль на сцене прошлого года, ныне в вас не нуждаются. Вернее, не только в вас, но и в вашей помощи, ваших пророчествах и уродских наклейках!

Спросите любого, и вам ответят, что кто и спятил давным-давно, так это вы, Сивилла! Дамблдор держал вас из жалости, а ныне и Министерство закрывает глаза на скопище бутылок в ваших комнатах, и опять-таки, только из-за пережитого! Из вас никакой педагог и уж тем более защитница. Если кто и бесстыдница, так это вы! Учить детей лженауке… — Минерва покачала головой, не находя слов, и продолжила. — А потому попрошу в последний раз: перестаньте паясничать!

Директриса говорила бездумно, на эмоциях, и вскоре пожалела. Всё смешалось в выражении лица Трелони: и вид человека преданного, и обманутого, и обиженного и, самое важное, раненного. По кодексу чести обезоруженных нельзя атаковать — Макгонагалл не щадила. Правдой она попала в самую болезненную точку. Единственное, с чем прогадала Минерва, так это с героиней войны. Многие бы согласились, что без пророчества Трелони едва ли Гарри Поттеру досталась победа. Но теперь, после слов Минервы, сама прорицательница не верила в это. Её убеждения о себе самой раскололись, как бутыль, брошенная в стену. Теперь она четко осознала, что она никто, даже не сквиб, что все, кто смотрят на нее, насмехаются, что каждый студент, слышащий резкие слова Макгонагалл, согласен с ними.

Сначала Сивилла неверяще покачала головой и осмотрелась; затем поджала губы, послала долгий и разочарованный взгляд Минерве и молча направилась к выходу. Однако на полпути ей пришлось остановиться.

Закричала студентка.

В сторону мисс Грейнджер неслась зелёная вспышка Авады Кедавры. 

Видит Мерлин, Гермиона не успела даже палочку схватить, как её тело оцепил страх. Вот и рок — никакого движения, ни шага! Она умрёт без возможности что-либо сделать! Без попытки спастись! Она стояла прямо под ударом! Мгновенье, и в ней произошёл бы резкий всплеск магии, разрыв сосудов и остановка сердца.

Но Гермиона не двинулась и тогда — разве что зажмурилась. В зале тоже никто не шелохнулся.

От болезненного мощного удара её защитила высокая тень. Вихрь тьмы пронёсся в воздухе. Сильные руки толкнули Гермиону назад, подальше от разрушительной магии, которую, возможно, она видела последний раз в жизни. Широкие плечи загородили, а руки прижали к себе, к спине, точно так же, как и на третьем курсе, когда защищали от оборотня. В чёрных глазах промелькнул зелёный луч.

Примечание к части

Котяятки, главу хотела закончить на эпизод больше, уф, там такоое, но поняла, что на аваде будет куда веселее *Хохочет, как мандрагора*

А вообще, я люблю вас, а потому не буду ничего обещать, так как поняла, что при обещаниях обрушиваются все возможные и несносные ситуации))) А так усе будет тихо и быстро *шепчет что-то про свод написанных для новой главы эпизодов*))))

Я сонная, счастливая, но спать не желающая девчуля!) Люблю вас и свое расписание, так как мне к третьей паре!)))

И ДААА, в моей голове один перс рвется из-за кулис, ууу))) Мы почти у кульминэйшен (да простят мое просторечие филологи!))

Ну и да, авада — жесть, конечно.