Безликие (гет)

Новый день настал как-то лениво и тягуче, Скорпиус видел, как нехотя солнечные лучи выходили из-за горизонта, освещая все вокруг, как медленно и постепенно мертвый мрак заброшенного сада отступал. Он шел вдоль кустов, замечая, как на солнце, непривычно ярком для ноября, затхлые листочки, которые волею судьбы еще висели на изможденных ветвях, словно становились толику живее.

Позади хрустнула ветка, и только тогда Скорпиус вдруг вспомнил, что был не один — развернулся резко, чтобы заметить Лили Поттер, бледную, задумчивую, такую несчастную и между тем безучастную. Это было почти ирреально — она напоминала скорее призрака и так хорошо подходила этому гиблому месту, что он невольно даже развернулся сильнее, чтобы напрямую посмотреть в ее лицо.

Все это было бессмысленно. И что ему теперь делать с Лили Поттер?

Поймав его взгляд, Лили слегка нахмурилась, внимательно поглядев на него безмятежной гладью карих глаз, слово не она еще минут тридцать назад билась в настоящей истереке, проклиная себя и свою жизнь.

— Легло ли убивать, Скорпиус? — задумчиво спросила она, вперив взгляд в куст диких роз, которые разрослись до той степени безвкусия, когда их терпкий запах начинал душить.

— Смотря для чего, — довольно спокойно ответил он, внутренне ожидая подвоха. Все ее фразы, все ее слова были как спусковым крючком его дерьмового настроения либо воспоминания, что было почти идентичным.

Хмыкнув, Лили облокотилась обессиленно о куст, цепляясь пальцами за колючки, и, резко подняв голову, мрачно усмехнулась, сказав:

— Значит, убить моего отца для тебя не станет особой трудностью.

Поток злобы захватил его сознание, и он, неосознанно сжав пальцы в кулак, тотчас отвернулся от нее. Говорить с ней об этом? Какое блядство. Скорпиус не собирался, а потому хотел уйти.

— Нет, ты все же послушай, — словно прочтя его мысли, громко крикнула Лили, и тогда он почувствовал, как крепко она схватила его за куртку. — Пойди к нему и расспроси обо всем. Нельзя же вечно жить… так.

— Это говорит мне сахарная принцесса? — насмешливо оскалился Скорпиус, коптя внутри легкие от ярости. — Это говоришь мне ты?

Он резко развернулся, грубо схватив ее за плечи, слегка тряхнув.

— Послушай, а что тогда мне делать? Ради чего мне тогда жить? — глаза его распахнулись сильнее, а дышать стало почти невыносимо — он вдыхал воздух без особой надежды и желания, ведомый рефлексами и инстинктами. — Как мне тогда тащить свое существование? Человек не живет без иллюзий. Иногда они единственное, что может заставить его жить. И не мне тебе это объяснять.

Ярость обуревала его полностью, обнажая на свет то, что, возможно, хотелось спрятать больше всего на свете.

— Вы все так говорите, — словно и не видя ее, продолжал Скорпиус, сильнее сжав плечи Лили, приближая к своему лицу так близко, чтобы он мог ее увидеть. — Убийство, убийца, падший. Вас шатает от крайности в крайность, вы клеймите, не задумываясь; отрекаетесь, не давая шанса; уничтожаете, не испытывая жалости. Самые худшие мрази не те, кто в открытую показывают свой характер и говорят миру, кто они есть — плохие ли, убогие ли. Нет, мрази те, кто скрываются, прикрываются сахарными масочками, дешевой благотворительностью, криками о любви и равенстве. Все вы долбанные моралисты лишь тогда, когда дело касается ваших шкур или любимых. Но стоит лишь повернуть ситуацию под себя, как понятия морали не просто исчезают, нет… они становятся бессмысленными. А потом вы, лучезарно улыбаясь, делаете вид безгрешной праведности, несущей крест за все общество, поливая его помоями заодно. Есть ли смысл вообще жить в таком мире, а, Лили Поттер?

Хруст сухой ветки заставил его резко замолчать и напрячься. Но когда Скорпиус обернулся позади себя, внимательно вглядываясь в узорчатую ограду поместья, он никого не заметил. Впрочем, едва ли Малфой доверял своим глазам, и странное чувство катастрофы грызло его изнутри, оно росло от ощущения тепла, исходящего от Лили Поттер, что молчаливо смотрела на него, не имея уже сил ни спорить, ни что-либо доказывать.

— И все же. Сходи к нему, — тихо сказала Лили, из-за чего он был вынужден медленно обернуться и словно привороженный посмотреть в ее глаза. Столько в них было неописуемого, что Малфой физически почувствовал, как плохо ему здесь стоять, как тяжело.

В этот момент, казалось, он отчетливо увидел очевидное — то, что скрывалось от него все это время; то, что он упрямо не хотел понимать. Скорпиус Малфой падал. И путь его лежал ни в бездну, ни к смерти, ни к хаосу. Его путь — неизвестность. Его жизнь — это кабала.

Ничего не сказав, он резко отошел от нее, понимая, что внутри него буйство эмоций постепенно становится настоящим ураганом чувств, который загонял его внутреннего зверя в самые закрома души, встряхивая.

Трансгрессия унесла Скорпиуса в его похабную квартирку, и, когда он открыл резко дверь и ворвался внутрь, то не удержался, и со всей силой врезал кулаком по стене, чувствуя адреналин внутри себя.

Его план. Его месть. В чем он состоял?

Скорпиус все продумал еще в Дурмстранге; он изучал тома по черной магии, узнавал информацию о своем роде, о той магии, что была присуща ему, его поместью. И когда понял, что подземелья Малфой-мэнора не просто связь с поместьями чистокровных семейств, а настоящий подземный мир, он решил для себя дорваться до дома Гарри Поттера.

Выследить каждое его место. Найти каждое его убежище, а потом сговориться с гоблинами и проложить целую сеть черной магии.

Да. Весь Лондон теперь был пороховой бочкой.

Скорпиус сделал то, чего не удавалось никому; до чего никто еще не доходил. Ни аврорат с их презрением к чистокровности, ни остатки чистокровных с их тупым взглядом на жизнь.

Один лишь он жил мыслью уничтожить к черту весь этот город; приложить всех людей к земле. Пустить хаос в их жизни. Эта мысль заставила его не просто вырасти и выжить, она заставила его почти остепениться — детская агрессия была загнана в угол, гордость — тоже. Он терпел Марлен, Рабастана, свою тетю и кучу бездарных напарников в Хаосе.

Терпел насмешки в Англии, отвращение светского общества, пренебрежение трущобной шелухи.

Он вытерпел все. Чтобы… чтобы сейчас все потерять?

Перед глазами его стоял бессмысленный взгляд Лили Поттер, а потом ее лицо словно разбивалось на мелкие кусочки и он вновь стоял на покатистом вале, наблюдая, как рыжие волосы в рассветных лучах становятся пламенем, как взгляд ее, пустой, наполнялся яростью, насмешкой, злобой. Он в который раз видел себя и боялся того, что уже отступился.

Он падал. Или падает? Когда же это началось?

Методично ударяя кулаком по стене, он не осознавал действительности, но безуспешно пытался привести себя в порядок. Вернуть поток мыслей в нужное русло и наконец заняться осуществлением своих целей — теракт должен был совершиться ровно через два дня, именно в тот день, как вот уже восемнадцать лет умер его отец. Этот день должен стать концу всему: Гарри Поттеру, миру и ему.

Мерлин. Увидится ли он с родителями хотя бы тогда?

— Малфой?

Скорпиус вздрогнул, круто развернувшись, втупую уставившись подле себя. И лишь потом очертания перед его глазами стали более четкими, и он увидел Нотта.

— Я вот уже пять минут стою и наблюдаю за тобой… что-то случилось?

Интонация его напарника отчего-то не понравилась Скорпиусу. Впрочем, может, это было лишь от того, что ему в целом не нравился Нотт, но все же… Сверкая глазами, Андрас так нагло глядел на него, словно не просто признавал за ровню, а считал себя выше. Глупый мальчишка, его кузен, был ни чем не лучше того же Михеля, но чувство важности, которое у него не выбили путем пыток, действительно делало ему лицо.

В этот момент какая-то странная уверенность вернулась к нему, а внутри его начал словно так и подтачивать импульс.

«Какая жалость, мистер Нотт, — холодно думал он, вглядываясь в кузена, — что меня совершенно не заботит наша родственная связь».

— С Поттер неплохо вышло, ее папочка довольно остро отреагировал, — холодно молвил Нотт, слегка прищурившись. — Только вот… как ты смог выйти из-под следствия?

— Тупые вопросы становятся твоим новым кредо? — вскинув бровь, усмехнулся Малфой, вытащив палочку, лениво поглядев на нее. — Или так проявляется твоя бездарность?

— Я серьезен.

— Ну так я тоже.

Они смотрели друг другу в глаза, и Скорпиусу, право, хотелось то ли хмыкнуть, то ли рассмеяться в голос. Потому что он отчетливо видел зависть. З-а-в-и-с-т-ь. Подумать только! Этот маменькин сынок шлюхи всегда считал, словно Малфою повезло намного больше, чем ему, ребенку, которому мать давала все: одежду, образование, внимание, еду.

Он не скитался по трущобам, он не бился головой от голода, лишь бы заглушить эту адскую боль; его не уничтожали круциатусом, он не трахался с той, от которой просто воротит.

В его жизни всего этого не было. Не потому ли Нотт так завидовал ему?

— Впрочем, будешь объяснять это не мне, а ему, — усмехнувшись криво, словно пытаясь спародировать Малфоя, Нотт отвернулся от него и подошел к зеркалу, начав его настраивать.

Странная сила двигала Скорпиусом. Он не мог до конца понять свои мысли, не мог осознать все свои действия — он просто делал то, что словно нашептывал ему внутренний голос, которому не просто невозможно было не подчиниться, а скорее… не было смыслом.

Палочка в его руках слегка дрогнула, когда Малфой медленно сглотнул и невербально произнес: «Империо».

Страшная судорога пронзила тотчас Андраса, он упал на пол, слегка колотясь всем телом, а потом Нотта словно покинули все силы — обездвиженный, он валялся на грязном, пыльном ковре, широко распахнув глаза, вглядываясь ими, казалось, в самую бездну.

И лишь тогда, когда Малфой подошел к нему и посмотрел сверху-вниз, презрительно сморщившись, Нотт медленно привстал, бессмысленно, тупо уставившись на него.

«Настраивай зеркало, говори с ним, делай все, чтобы Рабастан не получил ответа от меня, — смотря в его глаза, тягуче внушал Скорпиус, — говори с ним до самого конца, говори то, что задумал. В самом конце отошли меня, а потом скажи ему так, чтобы он понял, что ты ждешь его… ждешь там».

Словно что-то поняв, он медленно поднялся на ноги и, подойдя к зеркалу, как ни в чем не бывало продолжил то, чем занимался еще несколько минут назад, словно ничего и не произошло. Наблюдая за этими чаяньями, Скорпиус бросил беглый взгляд в окно, замечая, как тускнеет солнечный свет, как бледным и некрасивым становится его убежище.

Но мыслить об этом было равносильно падать в бездну. А его там явно не ждали раньше времени — Скорпиус и сам не спешил. Импульс вынуждал его действовать дальше: проведя палочкой по всему своему телу, Скорпиус слегка моргнул, а потом увидел перед собой свою точную копию.

Бездушная оболочка Скорпиуса Малфоя вглядывалась в него бледными серыми глазами и выдавала себя полной бессмысленностью в лице. Ведь у настоящего Скорпиуса Малфоя всегда при себе была тупая, животная агрессия, которая пугала и притягивала одновременно.

Его вела вперед навязчивая мысль — ему отчего-то отчаянно хотелось, чтобы все его подозрения и догадки не оправдались, но чем ближе Малфой подходил к злополучному пабу, тем явственнее понимал: в тот момент, когда он согласился на сделку с Рабастаном, он не просто навсегда изменил свою жизнь. Он сделал себя игрушкой в руках человека, который ведь был не меньшей одиночкой, чем сам Малфой.

Так зачем такому прислуживать кому бы то ни было?

Ступеньки исчезали перед глазами, и когда он поравнялся с лестничным пролетом, опустив голову, чтобы не встретиться ни с кем взглядом, быстро прошмыгнул в коридор, который вел к номерам.

В кармане у него звенела склянка с оборотным зельем, а в голове едва мелькали мысли — он был поглощен бессмысленным смакованием своей внутренней пустоты и не замечал ничего.

Зайдя в туалет, он быстро выпил зелье и видел, как менялось его отражение в зеркале, как он становился все выше, а его телосложение — более тощим. Уже через минуту на него смотрел Андрас Нотт, и только лишь тот факт, что Скорпиус буквально вырос с ним, помог ему выбить из своего-не своего лица скучающее беспристрастие, которое тут же сменило вульгарное чувство превосходства.

Он сидел, скрываемой темнотой коридора, держа на прицеле комнатку, которая когда-то принадлежала Михелю, того самого, чей труп уже давно гниет под землей не без помощи самого Малфоя.

Внутри него вскипала ярость, а мысль крутилась лишь одна: если нужно будет, он убьет их всех. Сотрет с лица земли этот чертов город, а потом каждому по очередному отомстит. Будет наблюдать, как корчатся они от боли, как лопаются теперь уже их глаза.

А во главе всего он поставит Лили Поттер. Он заставит ее наблюдать за всем, чтобы выбить в лице этой псевдоправедницы тот хаос, что он чувствовал в ней всегда. И кто знает, может, тогда она даже присоединиться к нему?

Стряхнув со своего лица привычную задумчивость, Скорпиус встал и подошел к окну, спрятав руки в карманы. А потом, поглядев позади себя, резко крутанулся на месте и оказался возле барной стойки.

Нотт никогда ничего не пил. Но он любил выкуривать дорогие сигары с таким пафосным лицом, словно он действительно был аристократией, а не сыном шлюхи, взращенным в глуши Германии. И Скорпиусу ничего не оставалось делать — он повторял его выражение лица, его мимику и его действия, чувствуя мандраж.

Он все еще иногда страдал от того, что любил иллюзии. И сейчас ему хотелось, чтобы все его домыслы были ложью, случайным стечением обстоятельств, а не чей-то тупой шуткой над ним.

— Андрас?

Что-то странное было в произношении этого, и Малфой почувствовал, как всего его скрутило. Вдох. Обернувшись, он увидел перед собой того самого мужчину, которого ранил в день его нападения, и почему-то не оставалось сомнения, что на самом деле — это Рабастан. Возможно, его настоящее лицо, а не то, что он все это время показывал Скорпиусу, когда мучал его, истязал.

— За мной, — холодно бросил Лестрейндж, а Малфой просто не мог пошевелиться. Потому что все еще не мог поверить, осознать, принять, что перед ним стоял его учитель. Учитель, который, похоже, всегда мечтал его убить.

Ноги, скованные то ли нервозностью, то ли бессмысленностью, дернулись, издавая мерзкий скрип. Он шел автоматически, раздумывая, смакуя каждую свою эмоцию, приходя к очевидному: все это Скорпиус знал с самого начала. Право, в этом не было ничего удивительного — рано или поздно Рабастан должен был убить его. В этом была закономерность их отношений.

Но только вот… кто же тогда был его настоящим врагом?

Кто был Хаосом?

И кем был Андрас Нотт, которого все это время Лестрейндж так оберегал?

— Быстрее заходи, — холодно молвил старик, идя к уже знакомому потайному входу. Уже через минуту Малфой вновь стоял в подвальном помещении, которое видел столько раз из зеркала, с поразительной холодностью оглядываясь вокруг.

— Малфой был сегодня странным на собрании, — даже не глядя на него, все говорил старик, отодвигая стул, чтобы усесться на него и, сузив глаза, вытянуть длинную папиросу из лохмотьев своей одежды. — Как думаешь, он убил девчонку Поттера? — задумчиво тянул он, совершенно не смотря на Малфоя.

Скорпиус оскалился, принимая пренебрежительное выражение лица. Все его лицо натягивалось от той маски, что он водрузил себе на лицо, и теперь глядя на Рабастана, он старался не думать ни о чем.

— Не знаю, странно все это, — не своим голосом отвечал он. — Почему его так быстро отпустил Поттер?

— Возможно, он что-то пообещал ему, или… за Малфоем установили постоянную слежку…

— Слежка? Да этот сукин сын с легкостью ее оборвет. И это понимаю не только я…

В этот момент Рабастан обернулся и наконец поглядел на него, все еще щуря взгляд. На него взирала старая, лысая голова, в лице которой не было ничего живого — уродливый старик, вот кем всю жизнь был его учитель.

— Плохо будет, если они выйдут на наш след раньше, чем Малфой попытается убить Поттера. Все-таки, теракт, который он замышляет, звучит грандиозно. Лишь такой больной психопат, доведенный до отчаянья, сможет завершить дело до конца.

Мерзкая улыбка озарила его лицо, когда Малфой, честное слово, падал, опускаясь в пучину лютого отчаянья. Он знал? Знал о его плане? Все это время знал?

Малфою хотелось смеяться. Во весь голос хохотать, разрывая свои внутренности под потока воздуха.

— Вы всегда относились к Малфою… по-особенному, — еле-еле вдруг произнес Скорпиус, облокотившись рукой о выступ в стене. Было тяжело. Тяжело здесь стоять и смотреть, как рушится все, ради чего он жил.

— Конечно, Андрас, ведь он — мое лучшее творение. Я сделал все, для того, чтобы он вырос таким.

Вдох.

— Что? — невольно спросил он, моргнув на мгновение.

Рабастан ухмыльнулся, вдруг поднявшись с места, и, подойдя к нему, положил свою сухую, морщинистую ладонь ему на плеч.

— Сын мой, совсем скоро ты будешь единственным чистокровным наследником на этой земле. Ты завладеешь всеми богатствами и титулом. Ведь эти олухи так боятся Хаос… они боятся нас и отдадут все, что нам принадлежало. Осталось совсем немного.

Улыбка его стала сильнее, натягивая тонкие губы до посинения.

— Малфой сдохнет, как безродная собака. А мы будем жить. Слышишь?

Он ткнул указательным пальцем ему в грудь, тут же отойдя в сторону, словно долгое нахождение рядом с кем-то нервировало его. Отвернувшись, Рабастан стоял к нему спиной, и Малфой хотел просто сорваться с места и повалить его на землю, а потом избивать: долго, мучительно, чтобы он харкал своей кровью, чтобы кричал, чтобы ему было больно.

Только вот самому Малфою было так плохо, что он не мог сдвинуться с места, смотря в эту спину, изученную вдоль и поперек, вспоминая свою жизнь, все свои скитания и зная теперь, что, возможно, всю свою жизнь он поставил на кон не того дела, что он проиграл везде, так и не начав бойни. Потому что изначально встал на сторону не того. Потому что, лишенный родственных связей, видел лишь в Рабастане свою родню.

Потому что боялся его. И в конце концов заставил себя уважать его до слепой ненависти. Чтобы потом узнать, что все — ложь, и сам он жил не тем.

Он не помнил, как выходил из паба и каких невыносимых душевных сил стоило ему дойти до своей квартирки. Скорпиус был словно в тумане, как всегда один на один со своими демонами, и сейчас его обезличенность не казалась броней, напротив, он чувствовал, что отсутствие «я» становилась его уязвимом местом.

Толкнув в сторону дверь, Скорпиус медленно вошел в гостиную, видя перед собой валявшегося Нотта, и, обойдя его брезгливо, он плюхнулся на диван, который под давлением его тела тут же прогнулся, издав мерзкий скрип.

Склонив голову, Скорпиус схватился левой рукой за лоб, словно боясь, что от мыслей он весь приложится к земле, возможно, найдя там долгожданный покой.

Почему-то смешно было думать сейчас о том, что Хаоса не было. Смешно было понимать, что Нотт был совсем не Нотт.

Но еще смешнее было осознавать, что, возможно, Поттер была права, и в деле убийства его отца было больше переменных, чем ему казалось раньше.

Впрочем, зачем ему было сейчас думать? «Взращенный на убой» — вот, каковым было клеймо на его лбу всю его двадцатипятилетнюю жизнь. А таким думать не нужно. В конце концов, Рабастан прав, только Скорпиус был способен на то, чтобы уничтожить весь мир к херам.

Но зачем ему это?

Больной, измученный, он поднял свою тяжелую голову, видя перед собой Нотта. Губы его дернулись и почти изогнулись в гримасе отвращения. Что ему с ним сделать? Замучать до смерти? Довести до отчаянья? Изничтожить Круциатусом? Что? Какую смерть заслуживает сын Рабастана Лестрейнджа?

Вдруг с уст его сорвался быстрый смешок, и Малфой, улыбнувшись, почувствовал, как всю его грудь распирает от давления — смеяться. Ему до чертиков хотелось смеяться!

Мысли его совсем смешались, когда на всю комнату раздался бой часов, и сквозь мутное его сознание стала проступать мысль, что ему нужно было идти на встречу с Гарри Поттером.

Нужно ли?

— Смешно, — про себя пробормотал Малфой, медленно поднявшись, а потом, не заметив Нотта, он зацепился за него и почти упал, но все же удержался на ногах, бросив бессмысленный взгляд на его тело, даже не думая — приковывать его или накладывать чары на квартиру.

Плевать.

Он его достанет.

Потому что завтра Скорпиус Малфой уничтожит всю Англию к херам. Разве не для этого его растили?

Ноги опять вели куда-то, и Скорпиус даже не различал перед собой лица. Просто шел, рассуждая, можно ли бы было поскорее промотать весь этот день, чтобы уже наступило завтра, чтобы уже наконец наступила его смерть.

Подумать только! Завтра все его страдания закончатся, все его скитания, вся его бессмысленность… уничтожится все. Скорпиус был почти счастлив. Если бы… если бы не это мерзкое чувство внутри него.

— Ты помнишь, почему я отпустил тебя? — сразу же бросил ему в лицо Гарри Поттер, как только Скорпиус зашел в его кабинет.

Малфой прошелся по нему взглядом, подмечая, какой усталый вид был у лица всей нации, и лишь криво ухмыльнулся. В нем не осталось даже ярости. Больной зверь внутри притих.

— Ты дал мне Непреложный обет, что сдашь Хаос. Я сдержал обещание и дал тебе день. Теперь твой черед.

— Вы же понимаете… — скривившись, спокойно спросил Малфой, слегка выгнув ладонь. — Что смерть для меня — ничто?

Гарри нахмурился, и его лицо на секунду приняло то ли раздраженное, то ли даже яростное выражение. А потом эмоции утихли, оставляя после себя лишь след, который заставлял отвести взгляд.

— Как… Лили? — наконец спросил он, вперев свой взгляд в Скорпиуса, отчего Малфой почувствовал странный укол — Поттеру было, о чем заботиться. Ему было, чем дорожить. А Скорпиусу… Скорпиусу-то?!

— Жива, — сквозь зубы процедил Малфой, почувствовав прилив ярости, самой настоящей, крышесносящей. — Уж ваша дочь не пропадет, будьте уверены, мистер Поттер. Такой человек будет жить вечно.

Резко встав со стула, из-за чего тот упал, Малфой спрятал руки в карманы брюк и стал ходить взад-вперед, словно меряя шагами комнату, совершенно не замечая пристального взгляда Поттера, на лице которого было много всего. Но Скорпиус этого даже не видел. Все вокруг не имело смысла в своем существовании.

— Мне тебя очень жаль, Скорпиус, — вдруг сказал Гарри Поттер, именно в тот момент, когда Малфой доходил до грани своей внутренней ярости.

Он остановился. Развернулся слегка, вполоборота и бросил быстрый, ничего не видящий взгляд.

— Что? — лишь спросил он, хмурясь, стягивая пальцы в кулаки, из-за чего ткань брюк неприятно начинала натягиваться. — С чего вдруг? Я — убийца, мистер Поттер. Или в век романтизации даже вас не обошла стороной конченная сентиментальность?

— Просто мне кажется, что при других обстоятельствах… — начал Поттер, слегка нахмурившись. — Вы бы могли стать великим человеком.

Не выдержав, Скорпиус повернулся к нему всем корпусом, а потом, рассмеявшись, откинув голову назад, он выудил левую руку из кармана и щелкнул ею, словно в голову ему пришла гениальная идея.

— Мистер Поттер, — сквозь смех говорил он. — А вы ведь знаете, что судьбы у нас до убого похожи? Только вот в чем дело… вы стали героем, а я — нет, — смех его становился все сильнее, и, когда он начал уже кашлять, Скорпиус наконец вперил свой больной взгляд в Поттера, который напряженно стягивал палочку в руках и без капли смеха глядел на него. — Вам не смешно? — с притворным удивлением спросил Малфой.

А потом, подойдя к стене, которая вся была обвешана почетными грамотами, наградами, дипломами, он вновь поглядел на Поттера.

— Это некрасиво. Нельзя не отвечать на хорошее настроение собеседника.

И он опять щелкнул пальцами, и в этот момент все грамоты в стеклянных рамках разом обвалились вниз. Стекло крошилось на глазах, осколки летели в разные стороны, но ни Малфой, ни Поттер не двигались с мест, напряженно всматриваясь друг в друга, словно видя наконец то, что укрывалось от взора раньше.

— Сердобольные люди, как вы, всегда хотят пожалеть таких, как я. Но знаете, в чем правда? Я не стал героем не из-за обстоятельств… в конце концов, будем откровенны, ваши обстоятельства тоже были не из лучших… нет, мистер Поттер. Я не стал героем, потому что не захотел.

Улыбка исказила его лицо, а внутри уже начинало подниматься раздражение. Почему Гарри Поттер смотрел, но ничего, совершенно ничего не говорил?

— Для этого, знаете ли, другой склад характера нужен, что ли.

— Вы просто несчастный, — наконец перебил его Поттер, поджимая рукой подбородок. — Запутавшийся человек.

— Ну почему же вы не понимаете? — уже не скрывая раздражения и нетерпения, быстро проговорил Скорпиус. — Я не могу быть несчастным, не могу… потому что у меня нет эмоций…

— Кто же вас такому учил? — вкрадчиво поинтересовался Гарри Поттер.

Он уже было почти сказал имя, но осекся. В какой-то момент ему вдруг показалось, что внутри него действительно была не пустота, нет, это была странная, уродливой формы и гигантских размеров боль, похожая на чудовище из детских сказок. Была ли эта боль тем самым животным, жившим внутри него? Она ли терзала его по ночам в Дурмстранге?

— Моим опекуном не была Дафна Гринграсс, — вдруг сказал Скорпиус, сфокусировав свой взгляд на Поттере. — Моим опекуном был Рабастан Лестрейндж.

Вдох.

— Он основатель Хаоса. Это благодаря нему я попал в Англию. И, о ирония, это он пытался убить меня в день теракта. Вы поняли?

Медленно привстав, Гарри Поттер отвел руки за спину, слегка приподняв вопросительно бровь.

— Зачем?

— Вы — полукровка, я не смогу вам объяснить, — холодно сказал Скорпиус, слегка сморщившись, словно от отвращения. — Но… как бы вам сказать. Возможно, он хотел уничтожить всех, оставив лишь своих потомков, чтобы сделать из них новую элиту? А может, он уже руководит нами в высших эшелонах власти. А может, он просто мстит Малфоям. Я не знаю, зачем он все это делал. Просто факт остается фактом: пока что мы оба выступаем скорее в роли долбоебов, чем тех, кто держит ситуацию под контролем.

Усмехнувшись криво, Скорпиус слегка склонил голову набок.

— Вы сможете его уничтожить, мистер Поттер?

Малфой холодно посмотрел на него, пряча насмешливый оскал, видя, как подозрительно смотрит на него Поттер.

— Какая жалость, — медленно процедил он. — Видимо, все опять придется сделать мне.

Он ступил шаг, потов второй, третий, и наконец подошел близко к Поттеру.

— Вот поэтому, вы — герой, а я всего лишь убийца.

И, наклонившись, Скорпиус еще сильнее усмехнулся:

— Ваша дочь в Малфой-мэноре. Но если хотите, чтобы она не сдохла раньше времени, не приходите сегодня туда. Приходите завтра. Завтра решится в-с-е.

Тумана больше не было. Впервые за всю свою жизнь Скорпиус видел перед собой свой путь, не иллюзию, а по-настоящему, совершенно точно осознавая, что и для чего он делает. Отпуская прошлое, он наконец видел свое будущее.

— Мистер Поттер, вы убили моего отца? — спросил лениво Скорпиус.

— Его пришлось обезвредить. Он умер, потому что попытался проявить силу к представителю закона, — спокойно сказал Поттер. — Ты ставишь вопрос неправильно. Ты должен был спросить меня: «Хотел ли я его убивать?». Так вот, нет, Скорпиус. Я не хотел. Я был тем, кто вытащил его из тюрьмы в свое время, зачем мне нужно было его туда загонять?

— Тогда кто издал этот закон… кто вновь открыл охоту на чистокровных? — мягко поинтересовался Скорпиус. А потом, поймав его взгляд, он лишь хмыкнул. — Понимаете теперь, да? Все это время мы были пешками. А я так играть не люблю. Мне не нравится, когда мне делают больно, это я должен причинять боль. Поэтому я убью его, слышите? Вместо вас умрет он. Я вам обещаю.

Он быстро шел по направлению к своей комнате, резко пересекал проспекты, чувствуя, как ноябрьский холод пронзал его легкие. Мелкий снег кружил в воздухе, а земля вся была оледенелой, но еще голой — глупое зрелище. Малфой старался не смотреть на то, что было вокруг, он шел дальше, и, когда наконец пришел, то даже не удивился, увидев, что в комнате уже никого не было.

Лишь открытое окно, с летящей по воздуху тюлье, неприятно поскрипывало, напоминая, что здесь тоже есть жизнь.

«Ублюдок, ты совершил большую ошибку», — сказал вдруг голос Нотта, и Скорпиус, подойдя к волшебному зеркалу, увидел застывшее лицо кузена. Какое очарование. Он постарался и оставил ему на прощание сообщение.

«А теперь я иду убивать то, на что тебе не хватило духу. Ты — никчемный неудачник, Малфой, и жалость, которую ты проявил к дочке Поттер, к тебе не проявит никто. И даже если ты уже понял, что к чему, запомни простые слова: ты проиграл. Потому что Хоас — он рядом. Хаос — это всего лишь мы с учителем. И всю твою жизнь тебя всегда использовали, помыкали и унижали. А я за этим наблюдал. Смешно?»

Нотт улыбался сквозь зеркало, скаля свои зубы, и Малфою казалось, что, право, в чем-то они действительно были родственниками.

Он смотрел. А потом внутри что-то его дрогнуло, и перед глазами его всплыло лицо Лили Поттер.

Измученное и жалкое.

Но… такое родное. По-убогому близкое.

А в этом мире ему больше беречь было нечего. Осталось лишь одно. И это уничтожить может только он. Поэтому…

— Отсчитывай мгновения, Нотт, — с яростью просипел Скорпиус, со всей дурью ударяя кулаком по зеркалу, отчего оно тотчас треснуло, ломая лицо кузена на тысячу осколков.