Скелеты в шкафу (гет)

Помня о дне рождения абуэлы, и Мирабель, и Камило особо не налегали на пиво, и сразу после салюта вернулись домой — следующий день обещал быть долгим. Утро началось с подарков и сюрпризов для именинницы: мама и tía Пепа подарили ей билеты на выставку современного искусства, Мирабель и Луиза преподнесли кружевную шаль и сборник поэзии Хуаны Инес де ла Крус⁽¹⁾, и абуэла засияла ярче солнца. Она умилилась подарку Антонио — нарисованной красками картине, где они всей семьёй гуляли по африканской саванне, и даже рассмеялась, когда Камило подарил ей серебряный подсвечник, стилизованный под букет лилий.

— Ну что ж, такого в моей коллекции точно не было, — с улыбкой подтвердила абуэла, и Камило со слегка виноватым видом шмыгнул носом. — Спасибо, Мило. Он действительно прекрасный, я очень люблю лилии.

После завтрака раздался отрывистый звонок по межгороду — Исабела позвонила абуэле, чтобы поздравить её с днём рождения.

— Чабела, принцесса моя, когда ты уже вернёшься? — спросила абуэла, и мама вскинула голову, с надеждой глядя на телефонную трубку. — Но, дорогая, это же… Да, конечно. Мы всё по тебе скучаем, Чабелита. Постарайся всё-таки нас навестить.

Абуэла вернула трубку в гнездо и покачала головой в ответ на взгляд Хульеты:

— Она сказала, что со следующего месяца у неё начинаются съёмки в сериале…

— Что ж, мне, наверное, стоит радоваться, что её карьера идёт в гору, — тусклым голосом произнесла мама, и папа обнял её за плечи, прижимаясь подбородком к виску.

— Я клянусь, если она не вернётся хотя бы к Рождеству, я лично отправлюсь в Картахену и верну нашу дочь домой! — с пылом пообещал он, и мама слабо улыбнулась, слегка сжимая его ладонь подрагивающими пальцами.

— Не получится, Агустин. Она упомянула, что съёмки будут не только в Колумбии, но и в Испании. И даже в Соединённых Штатах, — плечи у абуэлы опустились, и Мирабель до зубовного скрежета захотелось позвонить сестре и наорать на неё. Да сколько же можно быть такой ослиной задницей! Уж могла бы найти один день, чтобы прилететь домой, хоть на пару часов … Абуэла слабо улыбнулась, переведя взгляд на неё: — А теперь ещё и Мирабель нас покидает.

— Ну, я ведь не в другой город уезжаю, — Мирабель подошла к ней и крепко обняла, поцеловав в морщинистую щеку, и абуэла ласково погладила её руку. — Просто выбегать из дома в пять утра⁽²⁾, чтобы точно не опоздать к занятиям…

— Да, мы все понимаем, mija, но менее грустно от этого не становится, — со вздохом подтвердила мама. — Уже сказали, с какого числа общежитие начинает работать?

Мирабель повела плечами, чувствуя зябкий холодок в груди. Занятия начинались с 12 августа, и дата, которая казалась такой далёкой, неожиданно приблизилась с пугающей скоростью.

— Нам сказали, что заселяться можно с девятого числа… Ну, чтобы освоиться, получить постельное бельё и всё такое, — пробормотала она, и мама кивнула:

— Хорошо, я постараюсь поменяться дежурствами с Миленой, и вместе с Тином помогу перевезти вещи…

— Мама, да не надо! — запротестовала Мирабель. — Честно, мы с папой справимся — там два чемодана, а тебе ещё эта морока с заменами…

— Вот именно, а мне даже ни с кем меняться не надо, это как раз последняя неделя моего отпуска, — подтвердил папа.

— Ну ведь не каждый день отправляешь самую младшую дочь на учёбу, — попеняла мама, обнимая её и целуя в щеку. — Мою умницу-дочку с золотым сердцем, шикарными очками…

— Ма-а-ам! — простонала Мирабель, слыша смешки за столом. — Я от вас на десять остановок переезжаю!

Вечером семья отправилась в ресторан, праздновать день рождения абуэлы, но даже в разгар праздника Мирабель видела тоску в её глазах и натянутую улыбку… Но спина Альмы Мадригаль оставалась прямой, а голос — твёрдым.

На следующий день к десяти часам забежала Кармен, и Мирабель сразу позвала её к себе в комнату. Увидев платье, она задумчиво почесала в затылке — вся проблема была в застёжке. Вместо привычной молнии там были пуговицы, и парочка оторвалась. Мирабель, вывалив на кровать все имеющиеся у неё красные пуговицы, с досадой поморщилась, а Кармен восхищённо ахнула:

— Ничего себе! Да у тебя тут просто сокровищница!

— Ага… только подходящих нет, — расстроено ответила Мирабель, перебирая пуговицы: эти более тёмные, эти — светлее, чем надо, те не подходили по диаметру или стилю… Нашлись одни, идеально совпавшие по цвету и диаметру, но позолоченная окантовка на пуговицах моментально превращала дорогое платье в вульгарную дешёвку.

— Я могу поехать в магазин и найти что-то в таком же стиле, — неуверенно предложила Мирабель, и Кармен закивала:

— Что угодно! Ты не поверишь, я такого мужчину встретила… — она закатила глаза. — Поёт, как ангел, а в пос…

Кармен закашлялась, сообразив, что она не в костюмерной их театра, а в приличном доме, и более спокойным тоном продолжила:

— А в пост ходит в церковь каждый день и молится за здравие всех мирных граждан нашей Республики.

— Святой человек, — со смешком согласилась Мирабель, и Кармен ей подмигнула, отдавая деньги за пуговицы.

Не став откладывать дело в долгий ящик, Мирабель, предупредив абуэлу и tía Пепу, что едет в Unicentro⁽³⁾, а значит, вернётся нескоро, вышла из дома. Погода, сменив гнев на милость, сегодня радовала тёплым солнцем и лёгким ветерком, но Мирабель всё равно поглядывала на небо с подозрением — опять свалиться с простудой в её планы не входило.

В павильоне с тканями Мирабель с трудом заставила себя сосредоточиться на поиске пуговиц и не бродить по залу с разинутым ртом, любуясь переливами шёлка и мерцанием бархата. Дойдя до стойки с пуговицами, она издала слабый писк — вот где настоящая пещера сокровищ! Всех цветов и оттенков, самых разных стилей, перламутровые, металлические, какие угодно… В глаза бросилась пуговица, походившая на огранённый рубин, и Мирабель с замиранием сердца проверила диаметр — идеально! С ними, наверное, платье Кармен станет ещё эффектней, чем было.

Купив на всякий случай ещё пять штук «про запас», и подходящие по цвету нитки, Мирабель вскинула голову и заметила лежащий на витрине рулон батиста: белого, с узором в виде крупных цветов нарцисса, где бледно-жёлтые лепестки обрамляли солнечно-яркую сердцевину. Она закусила губу, сдерживая тяжкий вздох: Мирабель как наяву увидела лёгкий сарафан, который она бы могла сшить из этой ткани… Но, нет. Когда бы ей этим заниматься, скоро учёба, а в университете уже не до швейной машинки и выкроек. Мирабель изо всех сил пыталась приглушить встрепенувшееся в душе увлечение шитьём и рукоделием, которое с каждой секундой всё ярче разгоралось в груди. Продавец, заметив её внутреннюю борьбу, тут же оживился и принялся расхваливать новые товары:

— Взгляните, сеньорита, итальянский хлопковый батист высшего качества, из египетского волокна. Нежнейший, лёгкий, так и льнёт к коже, сами проверьте! — продавец развернул рулон и Мирабель, поддавшись искушению, провела по струящейся ткани рукой. — И какой рисунок, видите? Из их последней коллекции. Краски стойкие, не выгорают на солнце, не боятся стирок. Да что говорить, сама донья Жакин⁽⁴⁾ заказала у нас ткань из этой коллекции себе на платье…

Мирабель рассеянно кивнула, чувствуя зуд в пальцах: в конце концов, до учёбы у неё ещё есть пара недель, ну грех не воспользоваться моментом…

— Давайте, — обречённо согласилась она, вспоминая, куда переложила старые выкройки из журналов. — Только посчитайте отдельно от пуговиц.

Держа в руке фирменный пакет с отрезом ткани, конвертом с пуговицами и нитками, Мирабель неторопливо прогуливалась по второму этажу торгового центра, разглядывая витрины магазинов одежды, чтобы чётче сформулировать, какой именно сарафан она хочет. Пройдя мимо очередного салона с мужской одеждой и аксессуарами, Мирабель остановилась как вкопанная, зацепившись взглядом за стенд с носками. Среди простых и строгих чёрных, серых и белых пар, весело выделялись тёмно-зелёные носки с чёрными крысами на манжете, танцующими в хороводе, взявшись за лапки. Мирабель прижала ладонь ко рту, давя хихиканье, и, встряхнув головой, зашла в магазин.

Она точно знала, кому эти носки понравятся.

Дома она первым делом починила платье Кармен, перешив пуговицы и подшив слега разошедшийся сбоку шов. Спустившись вниз, она позвонила ей и сказала, что завтра платье можно забирать, и в ответ получила бурю восторга и радостных воплей.

Разобравшись с чужим платьем, Мирабель решила заняться уже собственным будущим сарафаном. В поисках папки с выкройками она залезла на верхнюю полку своего шкафа и машинально погладила деревянную шкатулку, подаренную родителями на десятилетие и запиравшуюся на ключик: раньше в ней хранились украшения, но теперь там были письма от tío Бруно, а браслеты, серёжки и цепочки она переложила в фарфоровую шкатулку в виде сердечка. Достав папку с выкройками, она в порыве чувств прижала её к груди, борясь со щемящей тоской на сердце: наверное, ей ещё долго не придётся заниматься рукоделием… Она обвела взглядом кучу коробок и полотняных мешочков со швейными принадлежностями и мелочами, и покачала головой. Да уж, в кампус точно не получится забрать всё это богатство. Но для шкатулки с письмами Бруно она всегда найдёт место.

За раскройкой ткани и шитьём оставшиеся до субботы дни пролетели почти незаметно. Сарафан был почти готов — не хватало пары строчек, и Мирабель, повесив его на «плечики», с гордостью окинула взглядом дело рук своих. В таком можно и на учёбу, если вдруг на Боготу обрушится неожиданная жара, а ещё, наверное, в нём можно будет полететь в Чили вместе с Бруно, и… Мирабель встряхнула головой, чувствуя, как забилось сердце в груди, но видение tío Бруно на пляже — свободного, счастливого и радостно ей улыбавшегося, — её не покидало. Интересно, а ему понравится этот сарафан, или… Мирабель похлопала себя по щекам, пытаясь вернуться в реальность. Наверное, он просто похвалит её за мастерство — всё-таки сарафан, даже на её придирчивый взгляд, получился ничуть не хуже, чем у именитых модельеров.

Утром в субботу она вскочила ещё до будильника, крадучись пробираясь на кухню. Решив действовать на свой страх и риск, Мирабель взялась за выпечку с гуавой и, пока нежнейшие булочки выпекались в духовке, распространяя по дому потрясающий аромат, быстро умылась и переоделась в футболку и джинсы. Помедлив, она, чувствуя, как теплеют щёки, натянула носки tío Бруно на ноги, успокаивая себя, что привезёт ему новые, и даже лучше, чем были.

Вытащив булочки, Мирабель быстро почистила и разделила на дольки два апельсина, перекладывая их в контейнер с прозрачной крышкой, купленный специально для университетской жизни. Завернув ещё горячие булочки в фольгу, она положила их в сумку к апельсинам, где уже дожидались своего часа носки с танцующими крысами. В идеале, конечно, было бы ещё привезти мамин имбирный чай с лимоном и мёдом, но что-то Мирабель подсказывало, что на КПП её не пропустят с термосом.

Не доверяя прогнозу погоды, на этот раз она надела более плотную куртку с капюшоном, но небо, затянутое тучами, и впрямь посветлело к тому моменту, когда Мирабель доехала до Ла Пикоты. Купив у местных торговцев сигареты, она двинулась к воротам тюрьмы, становясь за женщиной в пёстрой блузке и леопардовых леггинсах, державшей в руке сумку, из которой пахло курицей в пряном соусе. С каждой секундой солнце припекало всё сильнее, вызывая в памяти обрывки воспоминаний о бредовом сне с бесконечной очередью, и Мирабель невольно поёжилась от призрачного ментолового привкуса мази, снова появившегося на языке.

— То ливень, то жара… И как тут угадаешь, во что одеться? — пробормотала она себе под нос, наконец-то предъявляя сумку для досмотра. Охранник пожал плечами, придирчиво изучая апельсиновые дольки, но овчарка на них никак не отреагировала, и Мирабель пропустили. Взяв временный пропуск, она двинулась по замызганному коридору следом за охранником, стараясь не вслушиваться в скабрёзные выкрики заключённых.

Уже оказавшись в комнате для свиданий, Мирабель стянула с плеч куртку и, сложив её, бросила на спинку стула. Стоило, наверное, одеться полегче, но с июльской погодой в Боготе никогда и ни в чём нельзя было быть уверенным. Когда на пороге появился tío Бруно, Мирабель встревоженно нахмурилась, а все прочие мысли вылетели из головы: он выглядел почти так же плохо, как в её самый первый визит — осунувшимся и бледным, а под глазами темнели синяки. Да и сами глаза были слишком тусклыми и уставшими. Мирабель быстро шагнула к нему, заключая в объятия, чувствуя, как слегка напряглись его мышцы, и отстранилась, не сводя пытливого взгляда с его лица:

— Ты точно в порядке?

— В полном, — tío Бруно слабо улыбнулся, положив ладони ей на плечи, и даже сквозь ткань футболки Мирабель ощущала, каким прохладными они были. — Прости, от меня, наверное, за километр несёт ментолом и эвкалиптом.

— Если ты про VapoRub, то меня тоже мама пытала целую неделю, — Мирабель нарочито громко втянула носом воздух. — Либо я за время простуды принюхалась, либо ты преувеличиваешь.

Она машинально коснулась его лба тыльной стороной запястья, проверяя температуру, и облегчённо выдохнула. Tío Бруно слегка боднул её руку:

— Я же сказал, со мной всё в порядке, малыш. Не переживай за меня так.

— А за кого ещё, интересно, мне переживать? — шутливо возмутилась Мирабель, обвивая руками его шею и прислоняясь лбом к плечу. — Учитывая, что твоя прошлая простуда была чем-то гораздо худшим…

Бруно издал мученический стон:

— Да, теперь ты всё время будешь мне припоминать ту невинную ложь во спасение?

— Пока на свободу не выйдешь — точно буду, — подтвердила Мирабель, чуть отодвигаясь и заглядывая ему в лицо. Может, она надумывала, но, казалось, он выглядел лучше, чем в первую минуту, вот только в голосе всё ещё проскальзывала лёгкая хрипотца… Tío Бруно с неловкой улыбкой опустил руки и отстранился:

— Я ещё немного покашливаю — ничего страшного, обычные проблемы курильщика, — так что лучше, наверное, не обниматься слишком уж долго.

— Да, конечно! — Мирабель торопливо шагнула назад, пряча руки за спиной и мысленно ругая себя: разумеется, tío Бруно неловко её обнимать, с этой её дурацкой влюблённостью, которую все вокруг видят! Ещё хорошо, что он, как деликатный и вежливый человек, позволяет ей сохранить лицо…

Устроившись за столом — и стараясь не прислоняться к его телу, — Мирабель с торжественной миной протянула tío Бруно упаковку с носками:

— Во-первых, хочу вернуть долг и ещё раз сказать тебе спасибо! Твои носки меня спасли от воспаления лёгких, не меньше. Так что это тебе, вместо старых — они потеплее будут.

— Малыш, ты же знаешь, что мне… О! — он замолчал, разглядывая танцующих крыс, и поднял на неё лучащиеся смехом глаза. — Это же крысоноски! Как раз для главаря Крысиной Братвы, да?

Мирабель вскинула руки в победном жесте.

— Да! Я знала, что они тебе понра… они же тебе понравились? — тут же обеспокоенно уточнила она, и tío Бруно закивал, прижимая носки к груди.

— Я их буду надевать только на воскресные мессы и по большим праздникам! Спасибо, Мирабель. Они чудесные, — Бруно улыбнулся, разглядывая танцующих крыс, и поднял голову. — А что, мои старые носки канули в Лету прямиком из стиральной машинки?

Мирабель, смутившись, опустила голову, позволяя кудрям скрыть вспыхнувшее лицо.

— Нет, они… в общем, они такие удобные, что я их себе оставила, — пробормотала она и слегка поддёрнула штанину джинсов, демонстрируя серую хлопковую манжету носка. Бруно сдавленно рассмеялся, прикрывая глаза рукой.

— Ты меня в гроб вгонишь, малыш… — смех перешёл в кашель, и Мирабель, мгновенно растеряв всё веселье, пристально уставилась на него.

— Бруно? С тобой точно всё хорошо? — напряжённым голосом уточнила она, и tío Бруно махнул рукой:

— Проклятые изумрудные шахты… Шучу. Никогда не кури, сама видишь, к чему это приводит…

Мирабель покачала головой и искоса глянула на свою сумку.

— Я вот не знаю, отдавать тебе теперь сигареты или нет, — мрачно буркнула она, но всё-таки выложила семь пачек на стол, и Бруно благодарно кивнул. Следом за сигаретами на свет явились булочки с гуавой и апельсины, и Бруно закатил глаза:

— Ты точно решила меня раскормить…

— Для этого мне придётся навещать тебя каждый день, а не раз в неделю… и то с перерывами, — возразила Мирабель. — Апельсин обязательно съешь, тебе нужно больше витаминов.

— Я слышу интонации твоей мамы в твоём голосе, — Бруно, подперев голову ладонью, с лёгкой улыбкой покачал головой, не сводя с неё тёплого взгляда. — Ты точно не ошиблась, выбрав юриспруденцию, а не медицину?

— Ой, а теперь и я слышу мамины интонации, — съязвила Мирабель и сморщила нос. — Я абсолютно уверена в своём выборе… И, кстати, Бруно, я об этом как раз и хотела поговорить.

— Я слушаю, — он выпрямился, мигом отбросив шутливый тон, и Мирабель, поёрзав на стуле, заправила мешавшуюся прядку за ухо, не зная, куда девать руки.

— В общем, я ведь вплотную занялась поисками адвоката, и мне нужно понять, что можно говорить, рассказывая о твоём деле. Я понимаю, что про всю эту историю с компроматом лучше не упоминать поначалу, но потом эта папка ведь понадобится, верно? — она вопросительно глянула на Бруно, и тот медленно кивнул, постукивая пальцами по столу. — Просто я переезжаю в кампус…

— Не будем торопить будущее, хорошо? Все эти материалы могут либо помочь, либо утопить окончательно, и не только меня, — задумчиво произнёс tío Бруно, глядя в стену.

— Но ведь… Эскобар уже мёртв, его подельники либо тоже мертвы, либо сели, и даже его конкуренты, — непонимающе сказала Мирабель, чуть понизив голос, и Бруно невесело усмехнулся:

— Как там говорят? Король умер — да здравствует король. Один раз они уже попали не в те руки, и к чему всё привело? — он поморщился, отстукивая ритм «Кумпарситы» ⁽⁵⁾. Мирабель поёжилась:

— Может, их вытащить из шкафа абуэлы и спрятать где-то ещё?

— О, поверь, шкаф моей мамы — это второе по надёжности место в мире, хотя… Нет, всё-таки второе. Швейцарские банки будут чуть-чуть покрепче, — tío Бруно хмыкнул. — Про них, пока, действительно лучше молчать. А что говорить адвокату… Только факты. Что я сижу в тюрьме по ложному обвинению. Потом, уже при личной встрече, я решу, стоит ли упоминать те фото и другую информацию, и тем более доставать её. Встреча с доблестным капитаном Ортегой как-то отбила охоту доверять незнакомым людям на слово.

Мирабель отвела взгляд, прикусив щеку изнутри. Стыд за бездарно потраченные пятьсот долларов снова опалил её изнутри, и она шёпотом призналась во втором своём самом страшном грехе:

— Я теперь тоже… не очень доверяю. Я… tío, прости, но я чуть не подвела тебя и не отдала кучу денег аферисту.

Не поднимая глаз, она сбивчиво рассказала о своей встрече с горе-адвокатом Оспиной, понимая, что теперь у Бруно есть все поводы в ней сомневаться.

— В общем… мой метод «слепого тыка» совсем не подходит для поиска адвокатов, — закончила Мирабель, глядя в пол. Tío Бруно на мгновение прислонился лбом к её виску, и сердце у Мирабель подпрыгнуло.

— Малыш. Я передал кучу важной информации не тому человеку, потому что наивно верил, что все полицейские — герои, как мой отец и его сослуживцы, которых я знал с детства, и из-за этого оказался в тюрьме. Так что, не тебе передо мной извиняться, — он утешительно накрыл её ладонь, чуть сжав пальцы. — Если ты жива, цела и невредима, значит, всё в порядке.

— Я… — Мирабель осеклась, а затем прочистила горло, пытаясь вернуть голосу твёрдость. — Я сегодня привезла остальные визитки, может, глянешь?

— Не уверен, что моё гадание по визиткам чем-то отличается от «слепого тыка», но давай попробуем, — с улыбкой в голосе согласился Бруно, и Мирабель слегка подрагивающими руками вытащила из сумки пачку визиток, перехваченную аптекарской резинкой. Бруно задумчиво взял их, неторопливо тасуя и выкладывая на столе, словно замысловатый пасьянс, и Мирабель только вцепилась в сиденье пластикового стула, глядя на то, как двигались его руки.

— Так, ну вот этот, Эмилио Хуан Родригес, сразу нет. Он защищал Хосе… это мой сокамерник, — Бруно осёкся и задумчиво уставился на стену с ликом Христа. — Господи, ну у меня теперь и знакомства… Так вот, он, по словам Хосе, оставляет свои визитки везде, от ночных клубов до университетов. Именно там Хосе и нашёл одну… я про ночной клуб, конечно. И этот тип явился на судебное заседание с жутким похмельем и едва мог связать пару слов.

— Доктора Родригеса вычёркиваем, — Мирабель, сердито фыркнув, забрала визитку и, скомкав, бросила её в сумку. — А остальные?

Бруно неопределённо хмыкнул, разглядывая оставшиеся визитки и потирая подбородок.

— Вот этот, Мигель Мена, очень хорош, но и цена у него соответствующая.

Мирабель сосредоточенно нахмурилась, мысленно ставя галочку напротив его имени. Нужно будет всё-таки снова позвонить доктору Мене, вот только останется ли то «окошко» в августе, или ей теперь ждать несколько месяцев? Tío Бруно развёл руками и покачал головой:

— В общем, насчёт остальных я точно не скажу. Может, оставишь их здесь? Я у… местных поспрашиваю, если что — напишу.

— Конечно! Теперь даже легче: писать можно будет сразу мне, в кампус, а не гонять Хоакина. Правда, наверное, опять заняться поисками получится только после начала учёбы, — Мирабель досадливо поморщилась. — Абуэла нам поставила рекордер на телефон, Луиза и Камило дружно стенают по этому поводу — теперь исключительно невинные звонки, иначе плакала личная жизнь.

— Вот и не думай пока об этом, — посоветовал Бруно, собирая визитки и пряча их в карман спортивной куртки. — У тебя сейчас начнётся учёба в университете, а это сложнее, чем в школе. Учебники, дополнительная литература, конспекты, лекции, семинары…

— Что-то по вашим фото было непохоже, что вы только и делали, что грызли гранит науки, — поддела его Мирабель, слегка задевая его колено своим, и tío Бруно рассмеялся, опираясь рукой о стол:

— Верно, я и забыл, что говорю с человеком, который знает про меня всё!

— Ну не то, чтобы всё… — Мирабель привалилась к его боку и уткнулась носом в плечо. Теперь она и правда ощущала слабый и очень знакомый запах — эвкалипт и ментол, — пробившийся через запах стирального порошка, но это сочетание не казалось отталкивающим. Напротив — хотелось прижаться ещё теснее, снова пересесть к нему на колени, и… Мирабель попыталась себя незаметно ущипнуть, чтобы вернуть хотя бы слабое подобие здравого смысла, но ткань джинсов была слишком плотной.

— Знаешь, кроме шуток, но первый год действительно самый сложный, — Бруно легко приобнял её другой рукой и сразу же отпустил, оставляя ладонь на спинке стула. — Нам задавали кучу эссе, и… Точно же!

Он вдруг резко выпрямился, хлопнув по столу лежащей на нём ладонью, и Мирабель даже подпрыгнула от неожиданности.

— Малыш, я вспомнил — ты ведь можешь забрать мою пишущую машинку!

— Что? — Мирабель непонимающе уставилась на него, и tío Бруно, оживившись, развернулся к ней:

— Я, когда переехал от вас, оставил машинку дома, так что, если мама, конечно, её не облила святой водой и не похоронила в круге из соли, то она так и стоит под письменным столом в моей комнате. Забирай себе — хоть немного проще будет с этими эссе и рефератами. Опять же, курсовую работу не от руки писать, твои преподаватели только спасибо скажут… хотя у тебя, конечно, и так отличный почерк.

— Правда, можно? — неподдельно обрадовалась Мирабель, и tío Бруно закивал.

— Конечно. Там с ней ещё должна лежать инструкция, запасные ленты… и в столе у меня где-то точно была для неё бумага. Пока ещё учёба не началась — потренируйся, чтобы привыкнуть, я к концу второго курса уже вслепую научился печатать… — Бруно закрыв глаза, пробежал пальцами по столу, словно нажимая на невидимые клавиши, и Мирабель сглотнула, чувствуя, как в ушах начинает стучать кровь. Он не шутил про ловкие пальцы, и, чёрт возьми, она опять думает не о том, о чём надо!..

Мирабель с силой тряхнула головой и улыбнулась, благодарно прижав ладонь к сердцу:

— Спасибо! Теперь, главное, вывезти её тайными партизанскими тропами…

Tío Бруно в картинном ужасе схватился за голову, весело глядя на неё:

— Какой кошмар! Мирабель, неужели ты занимаешься контрабандой пишущих машинок?! Я так и знал, что эти визиты в тюрьму не доведут до добра! — он рассмеялся в голос, и у Мирабель перехватило дыхание: сейчас Бруно так походил на себя прежнего, с фотографий времён его молодости, когда ещё никакие тени не прятались на дне его глаз, когда в улыбке не было горечи… «Я хочу его поцеловать» — ослепительно ясная и чёткая мысль пронеслась в голове, словно молния, и Мирабель быстро моргнула, отводя взгляд, боясь, что Бруно увидит что-то в её глазах.

— Пока что визиты в тюрьму довели меня до изучения кулинарных премудростей, — отшутилась она, нервно сцепив пальцы на коленях. — Ну, и до поступления на юридический.

— Как-то не получается вывести поучительную мораль из таких последствий, — согласился Бруно, всё ещё посмеиваясь, и Мирабель, окончательно справившись с собой, красноречиво постучала ногтем по контейнеру с апельсинами:

— Не думай, что я забыла. Витамины для выздоравливающих!

— Только если ты присоединишься, — Бруно выудил одну апельсиновую дольку и протянул ей. Мирабель со вздохом взяла апельсин, снова приваливаясь к его тёплому боку, и чуть не подавилась соком — Бруно рассеянно обнял её, бездумно скользя потеплевшими пальцами по голой коже предплечья.

— Нам в первом семестре читали курс лекций «Государство и общество», — задумчиво сказал он, выписывая перевёрнутую восьмёрку на её руке, и Мирабель притихла, таращась в пустоту и надеясь, что Бруно не заметит её горящих щёк. — Конспекты у меня лежали… где-то. Но точно лежали, я их не выкинул. В общем, я к тому, что бери всё, что может понадобиться.

— Спасибо, — сипло выдохнула Мирабель, сообразив, что получила карт-бланш. — Вообще всё?

— Вообще. Ничего противозаконного или неприличного у меня там нет, могу поклясться на Библии, — он вдруг наклонился к её уху и заговорщическим шёпотом добавил: — Я всё вывез раньше.

Мирабель, не выдержав, захихикала, и Бруно, словно очнувшись, убрал руку и выпрямился, прочистив горло.

Под лёгкую беседу о лекциях и способах вести конспекты, чтобы потом разобрать, что там вообще написано, они вдвоём прикончили апельсины, и Мирабель очнулась только тогда, когда tío Бруно попытался передать ей булочку с гуавой.

Отбрыкаться от угощения — приготовленного, между прочим, для Бруно! — помог охранник, распахнувший дверь и объявивший, что время вышло.

— Я к тебе приеду, как только смогу, — пообещала Мирабель, поднимаясь со стула и подхватывая сумку и куртку. — И, Бруно, я серьёзно. Если тебе что-то понадобится, если ты чего-то захочешь — скажи мне об этом, пожалуйста.

— Непременно, малыш, — с самым честным видом ответил он, поднимаясь следом, и Мирабель возмущённо покосилась на его руку, спрятанную за спиной.

— Ты скрестил пальцы! — проворчала она, целуя его в слегка колючую щеку, и tío Бруно невинно распахнул глаза:

— Кто? Я?

Охранник многозначительно кашлянул, и Мирабель, вздохнув, вышла из комнаты свиданий, всё ещё чувствуя слабое покалывание на губах.

Стоило возблагодарить загруженные дороги — к тому моменту, когда Мирабель вернулась домой, она окончательно успокоилась и уже с трезвой головой могла составить план захвата пишущей машинки.

У самого входа она столкнулась с абуэлой и tía Пепой, которые как раз отправлялись на выставку в галерею. Абуэла сдержанно похвалила Мирабель за булочки с гуавой, которые она испекла, и с немного грустной улыбкой посетовала, что уже скоро придётся им обходиться без её удивительных субботних завтраков.

Пользуясь тем, что дома из взрослых остался только папа, вместе с Антонио смотревший по телевизору передачу о животных Австралии, Мирабель цепко ухватила Камило за локоть, затаскивая в свою комнату.

— Ты ещё используешь комнату Бруно для хранения своих непристойных журналов? — без лишних экивоков спросила она, и кузен, издав театральное: «О-о-оу!», сложил руки на груди:

— Боже, что я слышу? Ты заинтересовалась моей порнухой? Или решила к моим сокровищам добавить парочку своих неприличных секретиков?

— Очень смешно, — фыркнула Мирабель, копируя его позу. — Мне нужно попасть в комнату tío Бруно. Хочу забрать в университет его пишущую машинку.

Камило, поперхнувшись вдохом, ошеломлённо уставился на неё:

— Ах ты, хитрая кудрявая бестия! А мне, значит, от руки всё придётся писать?

— У tía Пепы есть своя машинка, даже электрическая, так что ты точно чахнуть над письменными заданиями не будешь. И вообще, знаешь, так тяжко всё время хранить тайну твоих порножурналов… — вздохнула Мирабель, искоса поглядывая на него, и Камило с трагическим видом прижал ладонь к глазам:

— И это моя кузина! Гнусный шантаж и вымогательство — и ты ещё хочешь стать адвокатом?..

— Я испеку тебе торт.

— Два, — Камило моментально отбросил трагический тон. — Два торта, и только мне!

— Один, но огромный, и нет, придётся поделиться с семьёй, — Мирабель непримиримо прищурилась. — Но я отдам тебе оставшийся крем.

— Да ты мёртвого уговоришь, — вздохнул Камило и пожал ей руку. — Сейчас пойду, подговорю Тонито увести твоего папу погулять, пока мамита и абуэла на выставке. И, так уж и быть, выдам я тебе ключи от моего уголка рая.

— Не совсем твоего, — справедливости ради уточнила Мирабель, и Камило показал ей язык.

Операцию удалось провернуть без особых усилий: папа с радостью согласился отвести Антонио на аттракционы, а Мирабель вызвалась следить за моральным обликом кузена и оберегать его от тлетворного влияния богемной жизни — проще говоря, следить, чтобы он не нарушил условия домашнего ареста и не удрал в театр.

— Торт должен быть действительно огромным, — проворчал Камило, выдавая ей ключ от комнаты tío Бруно, и Мирабель, не раздумывая, кивнула. Всё ещё ворча себе под нос, что если они попадутся — он будет отпираться до последнего, кузен отправился вниз, караулить входную дверь.

Сердце гулко стучало в груди, когда Мирабель подошла к письменному столу, накрытому простыней. Она наклонилась, отодвигая пыльную ткань, и сразу увидела чёрный футляр пишущей машинки, больше напоминавший скошенный короб. Мирабель взялась за ручку и поморщилась: тяжёлая. А ещё ведь предстояло как-то вывезти пишущую машинку из дома, не привлекая внимания абуэлы…

Мирабель, тряхнув головой, села на пол, откидывая крышку футляра, и благоговейно притихла, глядя на тёмно-зелёный матовый металл корпуса. От машинки исходил слабый запах машинного масла и чего-то ещё, и Мирабель, почесав нос, тут же чихнула. Пальцы опустились на круглые, немного вогнутые клавиши, и у Мирабель перехватило дыхание, когда она поняла, что много лет назад Бруно прикасался к ним. Ощущение было странным и немного жутковатым, словно время сложилось, как лист бумаги, соединяя их в одной точке. Мирабель, закрыв глаза, прошлась по каждой клавише, чувствуя отполированную касаниями гладкость пластика. Буква «Т» совсем стёрлась, и tío Бруно её дорисовал с помощью корректора — Мирабель пальцем чувствовала шершавый силуэт на пластике. Не открывая глаз, она провела ладонью по корпусу, чувствуя выпуклые буквы логотипа фирмы-изготовителя: «Олимпия»⁽⁶⁾, дотронулась до рычага каретки — металл холодил кожу, и от этого по спине пробежал озноб. Можно ли почувствовать чужое касание спустя годы?..

Встряхнувшись, Мирабель открыла глаза, возвращаясь в настоящее. Стоило снизить градус экзальтации, и быстро перенести машинку к себе, пока не вернулись взрослые, а не витать в облаках. В столе нашлась и инструкция, и бумага, и даже запасная пишущая лента, и Мирабель осторожно засунула их в футляр к машинке. Конспекты лежали действительно «где-то»: Мирабель осмотрела все три ящика в столе, стараясь особенно не рыться в чужих вещах — пусть даже Бруно ей и разрешил, — но так ничего и не нашла. На мгновение она задержала взгляд на одёжном шкафу — искушение забрать фото молодого tío Бруно было слишком велико, но… всё равно, какое-то чувство неправильности в груди не давало ей это сделать. Словно забрав его фотографию, она окончательно подтвердит тот факт, что это не временное умопомрачение, а что-то куда серьёзней.

Сообразив, что торчит тут уже с полчаса, Мирабель торопливо подхватила пишущую машинку, охнув от натуги, и быстро оттащила её к себе в комнату. Теперь стоило придумать, как её провезти в кампус, не привлекая внимания семьи, и Мирабель, вернув ключи Камило, раздражённо покосилась на телефон: если бы не рекордер… Она выскочила из дома, бегом направляясь к дому Хоакина.

— Привет… Слушай… нужна помощь, — запыхавшись, выдохнула Мирабель, когда Хоакин открыл дверь.

— Madre de Dios, за тобой что, погоня?! Мне звонить Ольге? — всполошился Хоакин, затаскивая её в дом, и Мирабель помотала головой:

— Нет. Машинка… пишущая…

Хоакин, закатив глаза, отвёл её на кухню и выдал стакан воды. Осушив его двумя глотками, Мирабель смогла говорить внятно.

— Сможешь подержать у себя мою пишущую машинку, пока я в кампус не перееду? То есть, она не совсем моя, это Бруно, он разрешил… — Мирабель осеклась, заметив смешинки в глазах Хоакина.

— Ну, если это машинка дона Бруно, то в чём вопрос… Получается, я теперь повышен до контрабандиста? Вот это скачок в карьере! — он радостно вскинул руки. — Ты когда переезжаешь?

— В следующую субботу.

— О, тогда я тебе в воскресенье её завезу… Пошли.

«Пойти» не получилось — заразившись нервозностью Мирабель, Хоакин тоже перешёл на бег, и к дому они подлетели с такой скоростью, словно за ними гнались все sicarios Колумбии вместе взятые.

«И почему говорят, что нарушать закон проще, чем его соблюдать? — обливаясь потом, мрачно думала Мирабель, стаскивая пишущую машинку вниз и передавая её Хоакину, пока Камило, стоявший на стрёме, давился ехидным смехом. — Никогда не буду преступницей, это слишком сложно!»

— Зрелищами я уже сыт, теперь пришло время для торта! — заявил кузен, едва Хоакин, покачиваясь под грузом, скрылся из виду. — Ты обещала.

Мирабель издала слабый стон, привалившись к стене родного дома в поисках сил — ноги и руки тряслись после адреналинового забега, а во рту стоял слабый металлический привкус, совсем как в день, когда она нашла зелёную папку в комнате абуэлы.

К тому моменту, когда окончательно измотанный прогулкой и аттракционами Агустин в компании довольного Антонио вернулись домой, Мирабель уже успокоилась и заканчивала промазывать воздушный бисквит джемом из гуавы.⁽⁷⁾

Дата отъезда из дома неумолимо приближалась, и Мирабель теперь просыпалась с сосущим чувством тоски и страха: она переедет жить в другое место. Там не будет её кровати, стен, к которым она привыкла за свои восемнадцать лет жизни, по утрам её не будут встречать голоса родных… Антонио тоже ходил мрачнее тучи, и накануне отъезда, вечером, пришёл к ней, забираясь под бок. Мирабель торопливо отложила «Основы правоведения» и обняла младшего кузена, зарываясь носом в кудрявую макушку.

— Что такое, Тонито? — спросила она, и Антонио всхлипнул:

— Лола вышла замуж и уехала, Исабела вообще про нас, наверное, забыла, Луиза почти всё время то на учёбе, то на работе, то с подружками. А теперь ещё и ты уезжаешь! А если ты пропадёшь так же, как Исабела?

— Малыш, я буду к вам приезжать на выходные и на всё-всё праздники, — пообещала Мирабель, крепко обнимая его, и Антонио засопел:

— Ты правда-правда нас не забудешь, как Иса?

— Честное слово, mi gatito. Могу поклясться на Конституции Колумбии, — искренне ответила Мирабель, и Антонио кивнул. Они так и уснули, обнимая друг друга, и утром мама, заглянув, чтобы разбудить Мирабель, даже всплакнула.

У Мирабель и самой глаза были на мокром месте, пока она вместе с папой загружала оставшиеся вещи в его машину. Агустин держался молодцом, но всё равно ему пришлось прижаться к обочине и трубно высморкаться в носовой платок, смаргивая навернувшиеся слёзы.

— Ну вот, моя самая маленькая девочка стала совсем-совсем большой, — пробормотал он, и Мирабель слабо улыбнулась.

Внутренний дворик Университета Росарио кипел жизнью — первокурсники, ошалевшие от перемены в жизни, растерянно бродили по небольшой площади, пытаясь разобраться, где что находится и куда им вообще идти.

— Первокурсники-юристы, третья группа, сюда! — раздался чей-то зычный голос, и часть студентов, торопливо подхватив вещи, потянулась к невысокому широкоплечему профессору, приставившему ладони ко рту, словно рупор.

— Юриспруденция, первый курс, вторая группа! — раздался новый зов, и Мирабель, вздрогнув, поправила лямку рюкзака, подходя ближе к своим однокурсникам, обступившим невысокую полную женщину.

— Я — ваш куратор, профессор Габриэла Лопес, ближе мы познакомимся уже в понедельник, на первой паре «Введение в право». Не опаздывать, являться на занятия опрятными, трезвыми и выспавшимися, — быстро объясняла им сеньора профессор, обводя взглядом собравшихся первокурсников с родителями. — Студенческую карточку вам выдадут в деканате, для этого нужно иметь при себе удостоверение личности. Для заселения в общежитие подойдите к коменданту, кабинет сто пять. Второй этаж, правое крыло — общежитие для девушек, левое крыло — для парней, комнаты на три человека. Добро пожаловать в Университет, росаристас.

— Ага, сначала в деканат, а потом к коменданту, — пробормотал папа, подхватив её под локоть, и Мирабель покрепче стиснула его руку, на ватных ногах бредя через дворик. Возле деканата уже образовалась толпа, и Мирабель, пользуясь моментом, вытащила удостоверение, невольно улыбнувшись — уж очень это напоминало визиты в Ла Пикоту… Наконец-то подошла её очередь, и Мирабель, пожав папину руку, нырнула за дверь, выходя из неё уже полноправным студентом.

Отмучавшись в ещё одной очереди, уже в общежитии, она предъявила коменданту, замотанному щуплому мужчине с проглядывавшей на макушке лысиной, новенькую студенческую карточку, которую он проверил придирчивее, чем тюремный охранник. Через пару столетий поиска её имени в списках, Мирабель наконец-то получила ключ от комнаты 213 и талон на питание.

— Двери запираем, когда уходим, в случае утери ключа вы выплачиваете штраф, — пробубнил комендант, поглядывая на дверь за спиной у Мирабель, за которой слышались голоса студентов. — В десять вечера двери общежития закрываются, загуляли, не успели — ваши проблемы. Парней не водить, использованные тампоны и прокладки в унитаз не выбрасывать…

— Да я никогда… — Мирабель даже задохнулась от возмущения, и комендант поднял на неё уставшие глаза:

— К сожалению, были прецеденты. Ваш талон на получение белья, с ним идёте к кастеляну, первый этаж, кабинет сто тридцатый. Прачечная на цокольном этаже, график стирок будет вывешен с началом семестра. Кухня общая на несколько комнат, посуду после себя моем сразу, грязь не разводим и тараканов не прикармливаем, трусы, лифчики и носки на ней не сушим — для этого есть ваши комнаты и сушилка.

Мирабель кивнула и, выслушав лекцию о пожарной безопасности, расписалась в журнале, что «с правилами проживания ознакомлена». Выбравшись из кабинета кастеляна, она нашла взглядом папу и пробралась к нему через толпу студентов и их родителей.

— Всё, двести тринадцатая — моя.

— Я пошёл за вещами, — папа, кивнув, двинулся к выходу, ловко лавируя между людьми, а Мирабель, предъявив бдительному вахтеру новенькую карточку, поднялась на второй этаж, поглядывая на номера. Вот и её комната — оттуда уже доносились голоса, и Мирабель, перебарывая лёгкую робость, осторожно стукнула по косяку, приоткрывая дверь.

— Здравствуйте? — протянула она, заглянув в комнату. Кудрявая рыжеволосая девушка отчаянно закивала, продолжая скороговоркой утешать какую-то женщину:

— Мама, та ну подумаешь, тринадцать в номере, та я не суеверная! Всё будет хорошо, честно-честно! Я те буду писать каждую неделю, всё, мамита, уже пора, мы на всю залу растележились, а мне ещё за простынями бегать…

— Дианита, токо береги себя, с парнями не гуляй, никакой выпивки, с сомнительными людями не общайся…

— Мама, это университет! Тута все как на подбор приличные! Вот, видишь — у меня даже соседка очень приличная и така скромная! ⁽⁸⁾

Мирабель испуганно глянула на них, но девушка весело ей подмигнула, и Мирабель слегка успокоилась. Через пару минут зашёл папа, неся её чемоданы, и в комнате сразу стало совсем тесно. Мирабель быстро помогла ему, забрав вещи и сгрузив их на кровать с голым матрасом — точно такая же пирамида высилась на соседней кровати. Папа крепко обнял её, поцеловав в щёки, и шёпотом пожелал удачи. Дождавшись, когда родители наконец-то их оставят, девушка, переведя дух, протянула Мирабель руку:

— Диана Торрес.

— Мирабель Рохас, — Мирабель с радостью пожала её ладонь. Диана, пригладив буйные рыжие кудри, в замешательстве огляделась:

— Так, и где здеся кастелян, помнишь?

— На первом, вроде, — с сомнением протянула Мирабель, и они вдвоём отправились на его поиски, чуть окончательно не заплутав в процессе. От постельного белья, выданного кастеляном после долгого и придирчивого изучения талона и студенческой карточки, остро пахло казённым порошком, снова вызывая в памяти Ла Пикоту, и Мирабель чуть сбилась с шага, прижимаясь носом к простыне, в которую были завёрнуты пододеяльник и наволочка.

Когда Мирабель закончила застилать свою кровать, по стеклу забарабанили капли, и Диана, поёжившись, вытащила из своего чемодана вязаный кардиган:

— Та Боженька ж ты ж мой, у вас тут в столице всегда такой дубак?⁽⁹⁾

— Бывает и хуже, — отозвалась Мирабель и села на кровать, пытаясь уложить в голове, что она теперь будет жить здесь. — А ты откуда?

— Я? Та я из Нейвы, меня досюда даже мама отпускать не хотела, мол, сгину без её заботы и домашней еды, попаду в дурну компанию и вообще кончу жизнь, как tía Эсмеральда, про которую мы не говорим.

Мирабель сдавленно хрюкнула в ладонь, и Диана весело рассмеялась:

— Та ты не думай, моя tía Эсмеральда просто вышла замуж за конезаводчика и умотала в Барселону, но просто абуэлита кандидатуру женишка не одобрила — а tía взяла, та и поступила по-своему! Ужас-то.

— Точно ужас, — согласилась Мирабель с улыбкой.

Диана, встряхнувшись, начала раскладывать вещи на полках, и Мирабель заставила себя подняться и тоже заняться делом. Осознание, что с понедельника начнётся её обучение на юриста, придавило плечи. Сейчас казалось, что она ничего не знает и не понимает, и вообще будет худшей на курсе, и даже первую сессию не сдаст…

Мирабель трясущимися руками спрятала деревянную шкатулку с письмами Бруно в тумбочку возле кровати, и растерянно остановилась посреди комнаты, прижимая к груди свитер и брюки. Ей не было страшно, может, совсем чуть-чуть, но это жуткое ощущение пустоты в груди не давало покоя. А ведь tío Бруно было гораздо хуже, когда его посадили в камеру, как он вообще смог это выдержать?

— Девчонки! — дверь распахнулась, и к ним заглянула ещё одна девушка. — У нас тут румба⁽¹⁰⁾ в двести пятой комнате, в честь начала учёбы, ну и перезнакомимся заодно. У кого что есть — несите, у кого нет, то скидываемся по тысяче песо, там парни побегут за закуской и пивом. Идёте?

Мирабель и Диана, переглянувшись, синхронно потянулись к кошелькам.

Мирабель никогда не подозревала, что в одну комнату может набиться столько народа. Кого-то она помнила ещё с курсов, но хватало и незнакомых лиц. Один из парней, Серхио, которого было легко запомнить по редкой бородке, услышав её имя, вдруг защёлкал пальцами:

— Погоди, Рохас Мадригаль… Слушай, а Исабела Мадригаль, она тебе кто, кузина?

— Вообще-то, сестра, — ответила Мирабель, и Серхио удивлённо вытаращился на неё.

— Серьёзно? Вы же вот вообще не похожи… — он осёкся, сообразив, как это прозвучало, и пробормотал. — В смысле, я это, она модель, а ты…

— А я учусь на юриста, — закончила за него Мирабель отворачиваясь. Слова Серхио слабо царапнули изнутри, попадая на больную мозоль. Да, она и так знала, что по части красоты, изящества и грации ей до сестры — как пешком до горы Монсеррат⁽¹¹⁾ по океанскому дну, но всё равно было… неприятно.

— Мира, таки скажи мне, в этой вашей Боготе все парни таки дурны, или есть шанс найти кого нормального? — задумчиво спросила Диана, и Мирабель, фыркнув, чуть не подавилась пивом. Отсмеявшись, она пожала плечами:

— Шанс есть, примерно, как в лотерею выиграть.

— Тогда мне точно свезёт: мой троюродный tío Филиппе там выиграл целых писят тыщ песо. Ну, за нашу удачу, шоб и в учёбе не подвела! — приободрилась Диана, и они чокнулись бутылками, поздравляя друг друга с началом нового этапа в жизни.

1) Хуана Инес де Асбахе-и-Рамирес, мексиканская поэтесса, монахиня-иеронимитка, родившаяся в 1651 году, 12 ноября. В феврале 1669 года добровольно вступила в монастырь ордена святого Иеронима и приняла постриг под именем Хуаны Инес де ла Крус после короткого послушничества.

Вернуться к тексту

2) Колумбийские студенты и школьники учатся буквально с восхода до заката. Первая смена начинается на рассвете, в 6:00 — 6:30, и длится до полудня. Послеобеденная вторая смена заканчивается в 18:00 — 20:00 — как раз к наступлению темноты. Министерство образования ищет способы, как перейти на американскую схему учебного дня, с единой сменой с 8:00 до 16:00. Но пока это только планы.

Вернуться к тексту

3) Unicentro en Bogotá — торговый центр в Боготе, открывшийся 27 апреля 1976 года.

Вернуться к тексту

4) Супруга президента Колумбии Эрнесто Сампера (1996 год), Жакин Стросс Лусена.

Вернуться к тексту

5) Cамое знаменитое аргентинское танго.

Вернуться к тексту

6) Немецкая фирма-производитель пишущих машинок, очень популярная в Колумбии.

Вернуться к тексту

7) Торт «Мария Луиза»: по факту, бисквит с джемом, но колумбийцы его обожают.

Вернуться к тексту

8) Колумбийский испанский, как и все прочие языки, богат на диалекты и акценты, поэтому житель Боготы иногда может не понять, что от него хочет житель Медельина или Барранкильи. Это как файлики и мультифоры, бордюры и поребрики, подъезды и парадное, топики и маршрутки.

Вернуться к тексту

9) Небольшое пояснение: средняя годовая температура в Боготе +13 по Цельсию. Средняя годовая температура в Нейве +27 по Цельсию.

Вернуться к тексту

10) Колумбийское сленговой обозначение фиесты — вечеринки.

Вернуться к тексту

11) Гора, расположенная в 50 км от Барселоны на полпути до Пиренеев. На ней же находится одноимённый монастырь. Является местом паломничества.

Вернуться к тексту