Аргайл-энд-Бьют в чернилах (джен)

Августус их запомнил как «Пэд» и «Пэм».

Хотя полные имена у них были интересные — говорящие, в некотором роде.

* * *

Пэд была настолько нормальной, что это можно было бы принять за маскировку: строгие прически, консервативные платья и мантии; на столе в кабинете на несколько внештатных сотрудников, примыкающем к «комнате с мозгами» — коробка печенья и колдографии семьи в рамках: почти сюрреалистично, если учесть, что хозяйка стола появляется в Министерстве едва ли десяток раз в году.

Но в Отделе Тайн — а Отдел Тайн до реформ Минчума и чисток Багнолд даже Лорд иногда называл филиалом палаты Святого Мунго для буйнопомешанных — «замаскироваться» так было бы все равно что обернуться кусачей геранью в чистом поле (Пэм вписывалась в атмосферу намного лучше).

— И всё-таки ты принадлежишь Хогвартсу куда сильнее, чем Отделу Тайн, — как-то раз заметил Августус.

— Август, — в воздухе повисло «ты забываешься», Пэд стянула перчатки до локтей и показала ему руки, явно намекая на чистое предплечье и отсутствие кольца, — я никому не принадлежу. Если я еще продолжаю работать в Хогвартсе, то лишь по той причине, что моя работа там нужна — не для исследования, нет, а потому что Нумерология — фундаментальный предмет в основе других серьезных и опасных дисциплин. И я не знаю никого, кто мог бы сейчас вместо меня отсекать неспособных без предвзятости и передавать знания способным без попустительства. Dixi.

Однако. Августус полагал, что его комментарий не фамильярнее, чем «Пэд». И то несколько лет в одной исследовательской группе отдела магического, физического и психического потенциала — а именно такие исследования проводились в так называемой «комнате с мозгами» — растушевали разницу в опыте и возрасте.

В конце концов, о работе Пэд на Отдел Тайн не знали даже родная сестра и младшие племянники — только Лорд, Антонин и Бертольд, который и были инициаторами, Родольфус, который «унаследовал» информацию от Бертольда, Абраксас, который Отдел Тайн спонсировал, сам Августус (коллеги из Отдела Тайн не в счет — всё, что происходило в Отделе Тайн и не признавалось пригодным к раскрытию, до последнего времени оставалось в Отделе Тайн)… и, вероятно, еще один человек.

— Пэд, если бы директор знал — предположим чисто теоретически — то как бы он отнесся к тому, что преподаватель Хогвартса использует школу как полигон для полевых наблюдений за подростками разной чистоты крови?

Они могли говорить свободно — был вечер пятницы, паб был полон, колдорадио передавало матч по квиддичу между сборными Британии и Ирландии: демона высшего порядка на столе призывай — никто не заметит.

— Август, наш директор — тот еще старый му… ма… кхм-м-м… миротворец: проще отнять у Дуллахана его голову, чем понять, что Дамблдор на самом деле знает и как на это смотрит. Не удивилась бы, услышав что-то вроде: «Пэд, девочка моя, надеюсь, то исследование, которое ты помогаешь делать для Тома, сделает то, что и должна делать наука — приблизит вас обоих к истине…» — Падрагинь потянулась за портсигаром.

«Полевые наблюдения за различными группами населения» были самой чистой, но не единственной частью работы их отдела: зелья для хранения и реактивы для исследования мозгов и других препаратов пахли так, что очищающие и проветривающие заклятия не помогали — в итоге вся исследовательская группа пользовалась духами и одеколоном и дымила, как Хогвартс-Экспресс.

Запах был не самой большой проблемой — это стало очевидно, когда вся группа исследования начала по очереди ходить к штатному колдомедику Отдела Тайн с одними и теми же симптомами: проблемы с сердцем, слабость и головокружение, скованность в суставах, неделями не заживающие ожоги от соприкосновения с лентами мыслей… Официальной причиной досрочного закрытия исследования стала «несоизмеримая с потенциальной пользой токсичность и агрессивность материальной базы».

Ложь, грязная ложь и официальные документы: все, от Лорда до последнего лаборанта группы, понимали, что для политического курса Юджины Дженкинс исследование могло стать бомбой замедленного действия.

Августус сам помогал Пэд упаковать рабочие записи и перенести в ее дом: если быть точным, в старый старый дом Макмахонов на побережье, который Пэд унаследовала после смерти матери и почти сразу сделала второй ключ сестре — сама она даже летом, когда студенты Хогвартса разъезжались на каникулы, едва ли проводила там месяц-полтора.

— Лорд хочет, чтобы ты продолжала наблюдения и сообщила, как только поймешь, куда тебя собираются перевести, — «помощь» была вполне благовидным поводом встретиться наедине и поговорить без лишних ушей.

— А как я хочу, Август, ты даже не представляешь. Пока каждый мой запрос заканчивается нелепыми отговорками и отписками, как в том анекдоте: «Замыкающий, индикаторы!» — «Двадцать!» — «Что — двадцать?» — «А что — индикаторы?»

Августусу показалось, что на лестнице кто-то не то фыркнул, не то чихнул и неловко переступил на скрипучих пыльных ступеньках.

* * *

— Это был я. Услышал от дедушки Арчибальда, что у Старого Финна был какой-то нож, который никогда не тупился и всегда возвращался к владельцу — и стащил ключи máthair, чтобы поискать. Вот была же мысль дождаться, пока ты уйдешь, и спросить тетю, о чем речь… Но я сбежал через черный ход: боялся, что и тетя накажет, и máthair уши надерет.

— Сказка барда Бидля «Три штырехвоста»: Родольфус, Антонин и ты. Августус, ты вообще понимаешь, что из твоего рассказа вырисовываются как минимум еще три версии ее… три версии того мутного дела с зельем: Дамблдор, Отдел Тайн и кто-то из Министерства?

— Мы — все, кто знал об этом — проработали тогда куда больше версий, чем эти три. Не лучшим образом, но это была игра в наперстки руками, связанными колыбелью для кошки: как и в Отделе Тайн, многое из случившегося в Хогвартсе навсегда остается в Хогвартсе. Я допускаю и официальную версию — какие ошибки люди только не совершают от усталости. И твое «еще», Р… дятел ты рыжий, допускаю тоже — но не забывай, что возможных причин здесь тоже далеко не одна.

* * *

Пэм носила обручальное кольцо, как серьгу — подцепив на крючок и подвесив на мочку уха.

Августус долгое время — стереотип мышления, обусловленный личным опытом — считал, что это серьга на память о том, что Пэм побывала в значимом месте или пересекла какой-то личный рубеж: на внутренней стороне виднелась мелкая выгравированная вязь цифр и букв.

— Лишние предметы на руках могут влиять на движение магических потоков, это понятно — но разве на цепочке на шее не удобнее? — поинтересовался он, и Пэм в очередной раз проехалась по грани логики и абсурда:

— Тогда под защитной мантией его никто не увидит — и смысл? Люди всё-таки надевают обручальные кольца, чтобы показывать тем, кто не знает, и напоминать тем, кто знает, что женаты или замужем.

Августус подумал, что кольцо в ухе ни разу не навело его на мысль о том, что она замужем — скорее укрепляло в мысли, что фамилия у нее по рождению.

— А ухо случайным импульсом оторвет?.. — прозвучало ворчливо, как замечание неосторожной лаборантке.

— Что ж, — Пэм захлопала глазами, как та самая лаборантка, — тогда у людей всегда будет возможность задать мне вопрос, как так получилось, а у меня — повод рассказать им, что я замужем.

— И как твой муж относится к тому, что ты ночуешь на работе и так рискуешь собой?

— Он тоже засыпает за столом чаще, чем в кровати — и, уж поверь, в его работе рисков не меньше.

Августус только покачал головой.

Отдел, в котором работали он и Пэм, занимался исследованием пределов и лимитов заклинаний. Августус видел самые разные грани этой темы: от прикладного вопроса допустимости применения Репаро в архитектуре до — конечно же, чисто теоретического — параметров точности приказа объекту под Империусом и предела погрешности исполнения заклинания Авада Кедавра. Но то, что делала Пэм, отличалось от обычных заклятий, как анатомическое пособие отличается от человеческого тела.

Пэм разбирала заклятия до основания — от семантики слова и механики пасса до ассоциативных значений и скорости полного цикла действия — и пересобирала их. Пэм могла взломать сейф Репаро и вскипятить воду Люмосом — по сравнению с исследованиями Августуса, сущее школьничество, применимое лишь как пример в теоретических выкладках, но, скажем, временное ослепление заклятием «Нокс» или рассечение предметов «дверной конфигурации», в том числе грудной клетки, заклятием «Алохомора»…

— Ты не хочешь запатентовать эти модификации для аврората и Мунго? — спросил Августус, случайно испробовав на себе «выключенный свет в глазах». Пэм тогда полчаса бегала вокруг него, перемежая контрзаклятия с руганью на трех мертвых языках и одном живом английском, но в итоге обращения к целителю и головомойки от начальства удалось избежать.

— Никогда не умела возиться с бумагами — да и не люблю, если честно, — Пэм сидела на столе по-турецки и сосредоточенно размешивала чай: ложка меда, щепоть соли, три звездочки бадьяна — планеты на стенках кружки от движений ложки хаотично кружились. — Представлю в отчете, когда доведу до ума, если захотят — пусть патентуют. Написать эту абракадабру может кто угодно — мне интереснее заниматься тем, что могу сделать только я.

Поэтому когда Пэм непринужденно сообщила, что вынуждена покинуть Отдел Тайн как минимум на год-два — «Нет, Август, меня не отстраняют и не увольняют, тот взрыв на прошлой неделе вообще ни при чем, даже не знаю, с чего и начать: пожалуй, с того, что я не только невыразимец, но и женщина…» — Августус ушам своим не поверил.

— А как же «то, что могу сделать только я»?

— Августус, — «мать твою», отчетливо читалось в паузе, — Руквуд. Ты не думаешь, что вырастить и воспитать маленькое продолжение двух волшебников в условиях мира, которые будут отличаться от тех условий, в которых росли мы сами — это очень интересный эксперимент?

Августус, по правде говоря, думал, что при способностях и перспективах Пэм оставить Отдел Тайн по собственному выбору — верх глупости, а если имеет место быть случайность — что ж, современная колдомедицина предлагает ряд способов решения проблемы… И вздрогнул, когда Пэм положила руки ему на плечи — мелькнула мысль, что почувствовала его настрой и сейчас открутит голову.

— Если не думаешь, мне очень жаль: я хотела позвать тебя быть соавтором — в смысле, крестным.

* * *

— Самое позорное во всей этой истории, — рассказывал Августус Руквуд почти двадцать лет спустя, — не то, что я тогда согласился и уже на следующий год оказался в Азкабане, а у дочери Пандоры после ее смерти не осталось никого, кроме полусумасшедшего, никто не убедит меня в обратном, отца. Отличный крестный вышел из меня, сказать нечего. И не то, что инициатива снять Полумну Лавгуд с Хогвартс-Экспресса и доставить в Ставку под предлогом давления на Ксенофилиуса была моей — я думал таким образом уберечь ее от «энтузиазма» Амикуса и Алекто. И даже не то, что я самым нелепым образом проигнорировал непозволительно низкий уровень защиты импровизированного «научного крыла» и пропустил ее иррациональную попытку побега — в результате которой она оказалась именно там, где я меньше всего хотел, чтобы она оказалась…

— А то, что ты до сих пор за ней приглядываешь, — понимающе улыбнулся собеседник, — и ее коллеги в Отделе регулирования магических популяций уже начинают что-то подозревать.