Без права на ничью (гет)

— Мы влипли, — прошипела Гермиона, доставая палочку.

Виктор последовал ее примеру, и в тот же миг пространство разорвал грохот выстрела. Что-то ударило его по ногам, и он, оступившись, едва устоял на месте.

— Экспеллиармус! — рявкнул худой.

Палочка легко выскользнула из пальцев Виктора, и сразу после этого правое бедро обожгло острой болью, словно в него с размаху ткнули каленым железом.

— Виктор! — вскрикнула Гермиона, когда он, выпустив сквозь зубы воздух, согнулся пополам.

Никогда еще в его жизни не было такой боли. Случалось всякое — и переломы, и серьезные ушибы, и падения с высоты — но все это было совершенно непохоже на адскую пульсацию, что теперь просверливала его мышцы насквозь, лишая способности думать, слышать и чувствовать что-либо, кроме этой боли. Страшно закружилась голова, тело под одеждой прошиб ледяной пот.

— Вы в него выстрелили! Виктор! — Гермиона, едва не плача, вцепилась в него, поддерживая в вертикальном положении.

Виктора затошнило. Пошатываясь, он хватался за воздух и за Гермиону, чтобы не упасть — тело тяжелело, наполняясь тянущей болью, а ногу словно заполнили жидким свинцом от пояса до пяток. В руках отчаянно не хватало палочки. Как он мог так просто сдаться, упустить из рук оружие?

— Инкарцеро! Инкарцеро! — жесткие веревки хлестнули по телу, впиваясь в кожу и обхватывая руки и ноги тугими обручами.

Гермиона упала, лишенная возможности полноценно двигаться, следом за ней рухнул и сам Виктор. Бечева, натянувшись, вгрызлась в рану, ногу снова обожгло пламенем, перед глазами заплясали круги, а затем и вовсе все пропало, словно занавешенное черной дымчатой тканью.

* * *

Ноздри защекотал запах дыма — тонкий, едва уловимый, причудливо смешанный с прохладными ароматами прелой лиственной подстилки. Виктор разлепил веки — с таким трудом, будто к ним кто-то прицепил маленькие железные гирьки. Первые секунды в глазах двоилось, но очень быстро зрение восстановилось в достаточной степени, чтобы Виктор сумел различить в сгустившихся сумерках бледное лицо Гермионы. Запрокинув голову, она сидела под деревом напротив и, кажется, спала.

Виктор пошевелился, и вспышка сильнейшей боли, пронзившей бедро, моментально освежила его память. Глухо застонав, он моргнул, и мнимо безмятежная картина развеялась безвозвратно и безжалостно, будто светлое ночное видение. Из полумрака проступили веревки, которыми Гермиона была крепко привязана к морщинистому дубовому стволу, с той стороны, откуда тянуло дымком, послышались приглушенные мужские голоса, а во рту разверзлась преисподняя.

Воды. Ему дико, по-сумасшедшему хотелось воды — настолько, что Виктор готов был убить тех троих разом, но, увы, не мог. Связанный по рукам и ногам, с простреленной ногой — на что он был способен? Виктор покосился вниз: кто-то успел перевязать его бедро, что, вероятно, спасло его от серьезной кровопотери, однако штанина успела намокнуть и теперь, темная и тяжелая, липла к коже.

Он снова взглянул на Гермиону. Она, словно почувствовав его внимание, вздрогнула, распахнула глаза и подняла голову.

— Виктор… — выдохнула она. — Я боялась, что ты… что ты…

— Я в относительном порядке, — хрипло прервал ее Виктор и судорожно облизал губы. — Только пить хочется.

Гермиона заерзала на месте и поморщилась.

— Веревки… — зло пробормотала она и со смесью сочувствия и досады посмотрела на него. — Как твоя нога?

— Терпимо, — процедил Виктор и, внимательно вглядевшись в лицо Гермионы, встревожился, — они не причинили тебе вреда?

Гермиона отрицательно мотнула головой.

— Нет, — тихо произнесла она, покосившись в ту сторону, откуда доносились голоса. — Как связали нас, так здесь и посадили. Только ногу тебе какой-то тряпкой перетянули, чтобы кровотечение остановить, и все.

— Кто они такие?

— Егеря, — Гермиона горько ухмыльнулась. — Но очень хорошо замаскированные. Двое — сквибы с магловским оружием, один — вполне себе волшебник.

— И что с нами теперь будет? Они нас сдадут, куда надо?

— Им нужна информация. Вся информация, которой мы владеем, — Гермиона судорожно вздохнула.

— Черт…

Виктору не надо было объяснять, что это значит. Их будут допрашивать, возможно, даже пытать. А потом перепоручат аврорату — который на совершенно законных основаниях сможет влить в них Веритасерум и узнать все то, что не удастся вытянуть этим троим. Виктор в который раз взглянул на Гермиону — ему все равно было больше некуда смотреть, а ее посадили прямо напротив — и почувствовал, как мерзкое дурное предчувствие сжимает горло. Больше всего достанется ей. В конце концов, он-то кто такой? А вот Гермиона — участница Золотого Трио, знаменитая сподвижница Гарри Поттера и правая рука Невилла Лонгботтома. Поттер давно мертв, Уизли, вероятнее всего, уже тоже, а Гермиона может стать последним паззлом в этой мини-мозаике из трех частей.

— Нам надо выбраться, — прошептал Виктор достаточно громко, чтобы она услышала.

— Ты серьезно? — в ее голосе явственно прозвучало сомнение. — Они отобрали у нас палочки и мою сумочку, мы накрепко связаны и не можем пошевелиться, а у тебя еще и нога прострелена.

— Мы должны попытаться, — с угрюмым упрямством сказал Виктор.

Гермиона не ответила, только устало прикрыла глаза.

Вокруг темнело, и с каждой минутой Виктор все хуже и хуже различал детали лесного пейзажа. Его начало знобить — промозглый сырой воздух окутывал тело и посылал ледяную дрожь по рукам и ногам. Простреленное бедро ныло со страшной силой, а во рту по-прежнему горел пожар жажды. В конце концов, боль, холод и обезвоживание доконали его, и он то ли снова потерял сознание, то ли заснул.

Очнувшись, Виктор обнаружил себя лежащим — и по-прежнему связанным — недалеко от весело горящего костра. Под ним было расстелено какое-то тряпье, сквозь которое очень хорошо ощущались мелкие камни и ломкие острые веточки. Тот, кто уложил Виктора на это импровизированное ложе, не сильно позаботился о том, чтобы ему было удобно: он лежал на животе, голова его была повернута в сторону огня, в глаза слепило пламя. Кажется, именно нестерпимое жжение привело Виктора в чувства — словно его уложили лицом к палящему солнцу в самый разгар жаркого летнего дня.

Повинуясь инстинкту, он зашевелился в отчаянной попытке отодвинуться от костра — с перетянутыми веревкой руками и ногами, да еще и с невыносимой болью в бедре сделать это оказалось не так-то просто. Виктор напомнил себе нелепую большую гусеницу, которая пытается ползать боком, а не вперед, как ей полагается по природе.

— Что, жарко стало? — поинтересовался мужской голос.

Виктор вздрогнул и замер. Он не видел, кто к нему обращался — обладатель голоса сидел прямо напротив, но лицо его скрывали языки пламени, озаряющие чернильно-синюю тьму яркими всполохами искр.

— Мисс грязнокровка слезно умолила нас перетащить тебя поближе к теплу, — смешливые нотки придавали интонациям говорящего обманчивую мягкость.

— Она — грязнокровка… а ты, должно быть, сквиб… — выдохнул Виктор.

— Полегче, парень, я ведь тебе и вторую ногу прострелить могу, — беззлобно отозвался егерь.

Виктору пришлось призвать на помощь всю свою волю, чтобы не ответить грубостью. Второй такой раны ему не пережить.

— Где она?

Виктор нарочно не назвал имени, тая в глубине души глупую донельзя надежду на то, что их не опознали.

— Грейнджер-то? — ухмыльнулся голос. — Джеб и Катберт с ней общаются. Мы же понимаем, что вы тут оказались не романтического променада ради.

Виктор сглотнул и почувствовал, как внутри него все похолодело.

— Хотим вытянуть из вас нужную информацию по максимуму.

Повисло многозначительное молчание. Виктор услышал щелчок зажигалки, затем характерный сиплый вдох, сопровождающий глубокую затяжку, после чего его носа достиг запах дешевого табака. К жажде присоединилось отчаянное, совершенно неуместное здесь и сейчас желание выкурить хоть одну, хоть самую плохонькую сигаретку.

А затем он услышал крик. По позвоночнику пробежала дрожь.

— Гермиона… — прохрипел он, напрягшись всем телом и пытаясь повернуть голову в ту сторону, откуда донесся ее голос.

— Зря стараешься, — в голосе егеря скользнуло фальшивое сочувствие. — Ты же понимаешь.

«Отвечай, тварь!..»

«Кому сказал!»

«Круцио!»

Сдавленный крик Гермионы больно бил по нервам — Виктор проклинал себя и весь мир за собственное бессилие и невозможность хоть пальцем пошевелить ради ее спасения. Хриплый мужской голос раз за разом повторял страшную формулу непростительного — и раз за разом Гермиона заходилась криком, все громче и громче. Виктор невольно задался вопросом, сколько раз на ней испытывали Круциатус, прежде чем она наконец-то подала голос — ведь первое время после пробуждения он не слышал ничего, кроме шума веток, бившихся друг о друга под порывами ветра.

— Наверное, сняли с нее Силенцио, чтобы тебе скучно не было, — равнодушно бросил голос, и Виктор живо представил, как мужчина, чьего лица он по-прежнему не видел, пожал плечами.

— Нравится вам мучить людей? — спросил он, едва разлепив потрескавшиеся от жажды губы.

— Да, знаешь ли, не особо. Однако за хорошие деньги и не к такому привыкаешь. Нам же за вас нехилые суммы отвалят, сечешь, парень? А если еще и информацией полезной разживемся, то, глядишь, еще какую рыбку поймаем.

Егерь присвистнул.

— Возвращаются. И грязнокровку твою тащат, сейчас увидитесь, скажешь ей спасибо, что здесь лежишь, а не мерзнешь под деревом.

Виктор заворочался в который раз, хотя и осознавал, что едва ли ему удастся развернуться так, чтобы увидеть Гермиону и двоих егерей, которые ее пытали. Хорошо, если только пытали…

— Какого черта он до сих пор лежит на моей подстилке?

Мощью заклинания Виктора стащило с подстилки, поволокло по корягам и палым листьям и с силой припечатало к жесткому стволу. Зашипев от боли, он вытянулся струной и закусил губу — до крови, которая терпким железом обволокла язык. В ушах шумело, бедро полыхало. Виктору показалось, что еще немного — и он снова рухнет в забытье, но его взгляд остановился на Гермионе, которую снова усадили напротив. Неверный свет костра лизал ее лицо багровыми бликами, но ему удалось разглядеть кровоподтек на скуле и тоненькую алую струйку, прочертившую линию от уголка рта вниз по подбородку. Сила ярости, захватившая Виктора при виде этого зрелища, помогла ему удержаться в сознании.

— Ну что, Катберт? — егерь, чей голос Виктору пришлось слушать предыдущие несколько минут, поднялся и прошел навстречу своим товарищам.

Невысокий, коренастый, с короткой стрижкой и горбатым носом — да, это был именно тот, что выстрелил ему в ногу. Катберт, к которому он обратился, был высоким, худым и — единственным обладателем волшебной палочки из них троих. Джеба, стоявшего поодаль и внимательно следившего за Виктором и Гермионой, можно было назвать совершенно непримечательным: увидишь его где-нибудь в толпе маглов — не узнаешь.

— Она сказала, у них здесь назначена встреча со связным из дочерней ячейки, — Катберт излучал спокойное безразличие.

— Как интересно, — протянул носатый. — Зачем такие сложности?

Виктор встревоженно посмотрел на Гермиону — она ответила ему напряженным взглядом, который можно было трактовать как угодно.

— Зачем такие сложности, грязнокровка? — громко повторил вопрос носатый, на этот раз обращаясь к Гермионе.

— Оскар, думаешь, она скажет нам что-то такое, чего не сказала нам? Круциатус еле-еле развязал ей язык, она стреляный воробей.

Оскар неопределенно хмыкнул.

— Если ты думаешь, Катберт, что волшебной палочки достаточно для того, чтобы выбить из человека нужные сведения, я постараюсь тебя разочаровать, — подчеркнутое добродушие в голосе Оскара заставило Виктора похолодеть.

Гермиона нервно зашевелилась. Оскар, тем временем, снова скрылся за языками пламени, а когда снова показался, в руках его поблескивала винтовка. Он шел неторопливой походкой человека, который уверен, что в его распоряжении целая вечность. Или что всех поставленных целей он сумеет добиться в кратчайшие сроки.

Виктор, сцепив челюсти, спокойно встретил взгляд Оскара, который остановился перед ним, — незлой, чуть рассеянный, словно он не собирался сейчас пытать живого человека в надежде на крупный «улов». Улов… Виктор вспомнил, что эти ублюдки говорили о рыбалке в тот момент, когда они с Гермионой приближались к их поляне, прикрывшись маскирующими чарами.

— Ну что, парень, — покачал головой Оскар, — от сговорчивости твоей подружки зависит сохранность твоей пока еще целой и невредимой ноги.

— Скотина! — рявкнула Гермиона, забившись в сковывающих движения путах.

Джеб шагнул вперед, подняв приклад над ее головой.

— Погоди, Джеб, — мягко окликнул его Оскар. — Вот ты ей сейчас по голове дашь, она вырубится, и дальше что?

— Ладно… — тот, словно нехотя, вздохнул и опустил ружье.

Оскар помолчал немного, но эти несколько мгновений показались Виктору настолько изматывающими, что он едва удержался от того, чтобы зло выругаться и спровоцировать егеря на настоящую ярость. Челюсти болели от напряжения, еще больше болела рана, голова шла кругом. Но напротив сидела измученная и, слава всем богам, живая Гермиона, и он не имел права уйти в темноту. Поэтому он принялся внимательно изучать диковинное магловское оружие, которое одним выстрелом могло причинить столько невыносимой боли.

Егерь заметил это и усмехнулся. Подняв ружье, он нацелил его на здоровую ногу Виктора, который с трудом подавил рвотный позыв, представив, что сейчас очередная пуля прошьет его плоть.

— Нет, — замотала головой Гермиона, по ее щекам текли слезы, — нет-нет-нет, не смейте!

— Ничего не будет, — спокойно проговорил Оскар, — если ты скажешь, с кем и зачем вы собираетесь встречаться у карьера.

Гермиона молча замотала головой, в глазах ее плескалась паника. Виктор отчаянно пытался сообразить, как ее выручить, но в голову, как назло, не шло ни единой толковой мысли.

— Так ты не хочешь говорить? — от обманчивого благодушия в голосе Оскара волосы на голове вставали дыбом.

— Очень жаль, что министерство не выдает нам Веритасерум, — досадливо поморщился Катберт. — Он бы ей живо развязал язык.

— Эта ваша сыворотка правды — для ленивых, — рассмеялся Оскар и, резко вскинув винтовку, щелкнул затвором и выстрелил в ноги Виктору.

Гермиона закричала, а Виктор сжал челюсти и зажмурился, приготовившись к боли, но она так и не пришла. Открыв глаза, он первым увидел смеющегося Катберта, затем с трудом повернул голову и встретился взглядом с Оскаром, который откровенно ухмылялся. Наконец, глубоко вздохнув, он глянул вниз и увидел, как из земли между вытянутых вперед ног поднимается белесая ниточка дыма. Оскар сблефовал.

— Это было предупреждение. Последнее.

Оскар снова навел винтовку на здоровую ногу Виктора, и в этот раз уже не оставалось никаких сомнений — он выстрелит куда надо. Гермиона беспокойно заерзала на месте, взгляд ее заметался, она словно бы на что-то решалась. Или обдумывала детали какой-то невероятной выдумки — Виктор вглядывался в ее черты, стремясь понять, что происходит в ее голове. Но он не владел легилименцией, а по лицу Гермионы нельзя было сказать ничего, кроме того, что она пребывает в полнейшем отчаянии.

— Ладно, — выпалила наконец она. — Я скажу.

Виктор получил легкий тычок прикладом в голову. Оскар смеялся.

— Повезло, парень, вторая нога целехонькая осталась.

Катберт достал палочку и направил на Гермиону.

— Так что? Говори, грязнокровка.

Гермиона послала Виктору нечитаемый взгляд, судорожно втянула воздух, покусала губы. Пауза рисковала затянуться, и егеря угрожающе зашевелились, Оскар снова начал наводить ружье на Виктора, но спустя несколько бесконечно долгих мгновений Гермиона все же сдалась окончательно.

— Связной. Связной из другого штаба, месторасположение которого мы не знаем… — она перевела дыхание, на ее лице отразилась тревога.

— Это мы уже слышали, — рыкнул Джеб, пнув ее в плечо.

— Он должен передать нам данные о лицах в министерстве, симпатизирующих Движению Сопротивления, — на одном дыхании выпалила Гермиона и опустила голову с таким видом, словно ей было стыдно за свое признание.

Виктор смотрел на нее во все глаза. Сквозь пелену боли, страха и ярости до его сознания добралась простая и удивительная мысль: у них появился шанс, пусть призрачный и едва уловимый, но шанс. Гермиону измучили пытками, довели до полуобморочного состояния, но она оказалась в состоянии измыслить какую-то совершенно фантастическую ложь, не имеющую ничего общего с истиной, но дающую надежду на спасение.

Пока Виктор обдумывал, как Гермионе удалась ее выдумка, егеря принялись оживлённо обсуждать брошенную им наживку. Кое-кто ожидаемо не поверил ее признанию, и это был Катберт, который, очевидно, претендовал здесь на роль главного, опираясь на свое основное преимущество перед коллегами — умение колдовать. Возможно, до этого момента Оскар и Джеб признавали его авторитет, но после слов Гермионы в деловых отношениях между ними и Катбертом наметилась трещина.

— Я не верю ей, — упрямо твердил последний. — Она могла сказать что угодно, а вы готовы повестись?

Оскар мягко засмеялся.

— Катберт, одной магии мало, чтобы быть на коне, нужно ещё и в людях разбираться. Смотри, — он ткнул ружьём в сторону Гермионы, а затем показал на Виктора, от чего оба вздрогнули. — Между этими двумя явно что-то есть. Мисс грязнокровка очень переживает за мистера простреленную ногу и совсем не хочет, чтобы он превратился в мистера две простреленные ноги. Верно, так ведь? — он подошёл к Гермионе, наклонился и похлопал ее по щеке.

— Убери от нее свои руки, — рыкнул Виктор и тут же получил от раздраженного Катберта порцию Круциатуса — первую за сегодняшний вечер. В горле застрял крик, которому он колоссальным усилием воли запретил вырваться наружу.

Гермиона всхлипнула.

— Прекратите! — по ее щекам снова покатились слезы.

Катберт оборвал проклятие.

— Вот видишь, — Оскар пожал плечами. — Переживают друг за друга, голубки. Так что она не соврала.

— А что, если это ловушка? Нам нужны авроры, для подстраховки.

Джеб присвистнул и коротко переглянулся с Оскаром. Тот замотал головой.

— Не-е-ет… Нет, Катберт, нет. Никаких авроров. Они нам все испортят. А так мы возьмём третью рыбку, и получим за всех приличную сумму. Ты только представь — в придачу к Грейнджер и ее дружку взять человека с компроматами на кучу народу в министерстве… Подумай, сколько нам за это отвалят!

Катберт хмурился и сверкал глазами.

— Можно думать, сколько угодно, Оскар, но меня мое чутье редко подводит. Она врет.

— Чутье? Какое, к черту, чутье? — вскинулся Джеб. — Думаешь, раз волшебной палкой машешь, так у тебя уже и чутье есть какое-то особенное?

— Да при чем здесь это, мантикора тебя дери, — вспылил Катберт.

Виктор покосился на Гермиону. Она не подавала виду, но по напряженным мускулам лица, по сдвинутым бровям и плотно сжатым губам было видно, что она внимательно вслушивается в разговор. И, как и он, делает ставки. Виктор взмолился всем богам, чтобы Оскар вышел победителем из этого странного спора. Который, тем временем, разгорался все ярче и сильнее.

Задетый высокомерными манерами Катберта Джеб перестал контролировать свои эмоции и загадочным образом трансформировался из флегматичного увальня в злого бульдога, готового по сигналу сорваться с цепи и перегрызть горло противнику. Виктору показалось, что под влиянием момента на поверхность всплыли какие-то застарелые обиды. Да и немудрено — сквибы всегда остро ощущали свою неполноценность, оказываясь рядом с волшебниками, а Катберт к тому же претендовал на роль лидера. Впрочем, сейчас он прямо на глазах сдавал позиции.

— Включите мозги, — прошипел он, — это в любом случае будет расценено как самоуправство… Оскар, твою мать, ты же умный!

— Да уж не глупый, — ответил ухмылкой тот, становясь все спокойнее и спокойнее. — А вот ты, Катберт, чего-то не понимаешь. Например, как глупо смотрится тощий доходяга с палочкой, который пытается навязать свое мнение двум крепким парням с винтовками.

— Вы мне угрожаете?! — побледнел от злости Катберт.

— Ты утомил нас до смерти, — улыбнулся Оскар. — Почему бы тебе не засунуть свое мнение себе в задницу и не пойти молча с нами за уловом? Можешь, конечно и здесь остаться, но тогда не получишь награду — ни за третью рыбку, ни за этих двух.

Катберт угрожающе выставил вперед палочку, крепко сжал ее дрожащими пальцами.

— Мы так не договаривались…

— Непреложный Обет мы с тобой не заключали, высокомерного дерьма ты кусок, — Джеб уже почти сорвался с цепи: в его руках, глядя прямо в лицо Катберту, подрагивала винтовка.

Дальнейшие события стали разворачиваться с такой ужасающей скоростью, что Виктор с трудом поверил, что все это действительно происходит, а не мерещится ему в горячечном бреду. Катберт взмахнул палочкой, открыл рот, чтобы произнести заклинание, но Оскар, скорость реакции которого вызывала смесь ужаса с восторгом, успел первым. Громыхнул выстрел, и волшебник, взревев во всю глотку, схватился левой рукой за правую и рухнул на колени. Виктор с гулко бьющимся сердцем смотрел, как Катберт, яростно завывая, катается по земле, ухватившись за окровавленную ладонь. Палочка выкатилась из его пальцев и лежала теперь где-то в ворохе прелой листвы.

Гермиона дрожала от напряжения и нервно кусала губы. Виктору захотелось успокоить ее, но что он мог, связанный, раненый, обессиленный?

Оскар подобрал палочку Катберта и спрятал ее в рюкзак. Заметив внимательный взгляд Гермионы, он усмехнулся.

— Ваши тоже здесь. И сумочка твоя, грязнокровка. Так близко и так невыносимо далеко, как обидно, да?

Гермиона ничего не ответила, только рот ее превратился в тонкую нитку.

— Что с ним будем делать? — спросил Джеб, ткнув пальцем в Катберта, который пытался остановить кровотечение, зажимая дырку в ладони пальцами целой руки.

— Дай подумать, — протянул Оскар, — у нас есть три варианта. Первый: Катберт пойдет с нами и будет себя вести как паинька, но доли своей, разумеется, теперь уже не получит. Второй: мы оставим его здесь, и пусть делает, что хочет — но тогда есть риск, что он все-таки умудрится добраться до министерства и сдать нас. Третий, который кажется мне самым логичным: мы устраиваем Катберту переезд в мир иной, прячем его бренную оболочку куда подальше и, в случае всего, обставляем все так, словно он погиб смертью храбрых в короткой стычке с этими двумя.

— А вы не подумали, что аврорам даже допрашивать нас не придется, чтобы узнать правду? — неожиданно подала голос Гермиона, задрав подбородок и дерзко глядя в глаза Оскару. — Небольшой сеанс легилименции — и все, что здесь произошло, станет известно им в один момент.

Повисло напряженное молчание. Виктору подумалось, что если бы их головы не стоили баснословных денег, кто-то — или Джеб, побледневший от досады, едва Гермиона закончила говорить, или Оскар, опасно улыбнувшийся, — обязательно пристрелил бы их насмерть.

— А мисс грязнокровка права, — протянул последний наконец. — Кажется, Катберт, ты теперь обязан ей жизнью.

Катберт, пошатываясь, с трудом поднялся на ноги, прижимая простреленную руку к груди, и зло глядя на Оскара исподлобья.

— Придется менять планы на ходу, — продолжал тот беззаботно, — тебе, Катберт, придется идти с нами. У карьера мы подстережем третью рыбку, поймаем ее, а ты потом этим двоим подчистишь память, чтобы они начисто забыли весь этот… гм… инцидент. Ты ведь можешь такое, да, волшебник ты наш? А за это мы тебя простим и оставим в живых. Хотя денежек, конечно, не дадим.

Катберт мрачно кивнул, но в глазах его отчетливо читался панический страх. Что-то подсказало Виктору, что он совсем не силен в ментальных науках. Умел бы он обращаться с чужим сознанием как следует, история бы приняла другой оборот еще пару часов назад, в тот самый момент, когда Гермиону пытали в надежде вытянуть из нее полезную информацию.

— А рыбка-то одна, кстати? — вдруг поинтересовался Джеб.

Все взгляды обратились к Гермионе. Та побледнела, губы ее задрожали.

— Должна быть… Одна…

Оскар расстегнул рюкзак, достал оттуда палочку Катберта и бросил ее владельцу. Тот, разумеется, не сумел ее поймать на лету, поэтому она упала ему под ноги. Неверящим взглядом уставившись на палочку, Катберт застыл, не решаясь нагнуться и поднять ее.

— Проверь ее и его, по очереди, залезь в мозги, — скомандовал Оскар.

— У нее мощный блок, я же говорил, — растерянно произнес Катберт.

— Тогда только его. И без фокусов! Винтовка будет смотреть тебе в голову.

Катберт поднял палочку и на подгибающихся ногах приблизился к Виктору. Остановившись перед ним, он поколебался несколько мгновений, и присел на корточки, по-прежнему прижимая раненую руку к себе, словно боялся ее потерять. Виктор против воли взглянул ему в глаза — и увидел в них злое отчаяние с примесью страха. Катберт совсем не походил на труса, но сейчас его воля к сопротивлению была сломлена болью и вполне ощутимой угрозой смерти. Мало кто готов умереть из-за двух объявленных в розыск преступников.

Неловко махнув палочкой, зажатой в левой руке, Катберт направил ее на Виктора и без особой уверенности произнес: «Легилименс!»

Виктор почувствовал легчайшее прикосновение к своему сознанию, словно его задел легкий осенний ветерок. Ему не составило труда микроскопическим волевым усилием отбить этот намек на попытку проникновения.

Их взгляды — внимательный, испытующий Виктора и затравленный, яростный Катберта — встретились. Сеанс легилименции провалился, и они оба это понимали. В ушах у Виктора набатом гудело биение пульса, Катберт стиснул челюсти так, что заходили желваки.

— Ну что там, Катберт? — окликнул его Джеб.

Не разрывая зрительного контакта, Катберт медленно поднялся на ноги, палочка в его пальцах чуть заметно дрожала.

— Там будет один человек, — чудом овладев голосом, ровно сообщил он.

Виктор выдохнул и переглянулся с Гермионой, на лице которой успело коротко мелькнуть изумление. К счастью, она быстро взяла себя в руки, и их мимолетное замешательство скрылось от внимания егерей. Впрочем, сейчас все зависело не от них, а от степени убедительности Катберта, который, старательно разыгрывая невозмутимость, отвернулся к Оскару и Джебу, чтобы вернуть им свою палочку.

Кажется, егеря остались удовлетворены актерской игрой своего бывшего товарища — или жажда денег настолько застила им глаза, что они предпочли в нее поверить. Виктор задался вопросом, что будет, если их затея рухнет — такой шанс был, и немаленький.

Лишив Катберта палочки, егеря снова допросили Гермиону, которая, позволив ударить себя несколько раз, изобразила еще одно выстраданное признание: их с Виктором будут ждать на условленном месте до утра, и если они туда не явятся, охотникам за головами придется удовлетвориться двумя пленниками. Оскара и Джеба это заявление, кажется, убедило, поэтому они довольно быстро собрали вещи, потушили костер, подняли на ноги Виктора и Гермиону и, вооружившись фонариками, потащили их в чащу.

Шипя от боли и спотыкаясь, Виктор, вынужденный опираться о Катберта, которого специально для этой цели к нему приставили, плелся позади их странной процессии и размышлял. Он не знал, который час — сейчас темнело рано, и уже ранним вечером кругом стоял кромешный ночной мрак, так что нынче с равным успехом могло быть как время ужина, так и глубокая ночь.

Гермиона шла впереди, но Виктор не видел ее. Лишь изредка ее спину выхватывал из тьмы луч фонарика, который держал в здоровой руке Катберт. Они двигались медленно, но до карьера идти было не слишком далеко, поэтому уже очень скоро их путь должен был завершиться. А пока Виктору очень хотелось спросить Катберта — хоть вполголоса, хоть шепотом — почему тот подыграл им. Только ли потому что надеялся скрыть полное фиаско с легилименцией и получить шанс на спасение? А как он рассчитывал стереть им память после предполагаемой «встречи с рыбкой»? Или не рассчитывал?

— Осторожнее, мантикора тебя дери, — зло процедил Катберт, когда Виктор оступился и потянул его за простреленную руку.

— У тебя хотя бы рука, дружище, — хмуро бросил Виктор, морщась от боли. — А я еле иду, вы мне ногу прострелили.

Катберт не ответил. Они поплелись дальше, и Виктору становилось все страшнее и страшнее. Он боялся, что ничего не выйдет — и их с Гермионой, в конце концов, просто сдадут на руки аврорам, а Катберт предварительно превратит их мозги в кашу. Если окажется способен хотя бы на это.

— Мы пришли, — послышался шепот Оскара, и спустя мгновение он сам вынырнул перед ними из тьмы, заставив остановиться. — Пришли мы.

Виктор, стараясь не упасть в близлежащие кусты, нехотя вцепился в плечо Катберта, который в который раз недовольно зашипел, но при Оскаре не рискнул оформить свое недовольство в слова.

— Как вы договорились? Как вы дадите им знать о своем присутствии?

Мозг Виктора лихорадочно заработал.

— Кто-то из нас должен послать вперед патронуса, — выдавил он после секундной заминки. — После этого надо стать на открытое место и выпустить сигнальный огонь. Зеленый.

Оскар снова достал из своего рюкзака волшебную палочку Катберта, протянул ее Виктору, а сам направил на него винтовку.

— Пускай своего патронуса. Сможешь из чужой палочки? Думаю, сможешь.

Виктор глубоко вздохнул, принимая в разом вспотевшую ладонь прохладное гладкое древко. Он бы с удовольствием послал сейчас прямо в лоб Оскара оглушающее или чего похуже, но ноги предательски дрожали, а по телу катилась градом прохладная влага, возвещающая об очередном приступе дикой слабости. Голова закружилась. Но он знал — сейчас он выпустит из палочки серебристого волка, которого Елена обязательно узнает и…

- Экспекто Патронум!

На кончике палочки вспыхнуло холодное сияние и тут же погасло.

- Экспекто Патронум!

Он вложил в это заклинание все оставшиеся силы, подумав о Гермионе, которая стояла где-то впереди и так же, как и он, разрывалась между окрыляющей надеждой и ожиданием провала. Палочка зажглась ослепительным светом, который спустя несколько коротких мгновений разросся вширь и вдаль, отделяясь от древка и трансформируясь, принимая отчетливые очертания… юркой и изворотливой выдры. Совершив несколько прыжков, она остановилась, оглянулась на Виктора, смерила его долгим взглядом, а затем стремительно поскакала вдаль, скрываясь меж темных голых ветвей.

Виктор оцепенел, и если бы не удивленный возглас Гермионы, на которую тут же шикнул Джеб, так бы и стоял, глядя вслед убежавшему далеко вперед патронусу. Не волку. Выдре. Гениальная импровизация Гермионы рушилась на глазах, словно карточный домик. Елена не узнает посланника.

— Что застыл? — с холодком спросил Оскар. — Пошли вперед. Катберт, помогай!

Вдвоем они потащили его по едва угадывающейся в темноте тропке, не обращая внимания на попадающиеся по пути камни и коряги. Виктор зарычал от боли: каждая неровность рельефа отзывалась в ноге адским жжением, словно в нее по одному забивали маленькие, но очень острые гвозди.

Джеб толкал перед собой Гермиону, которая покорно старалась идти быстрее.

Егеря притащили их на небольшую полянку, на которой не было видно ни зги — свет фонарей, блуждающий по округе, высвечивал стволы и скалы, покрытые вечнозеленым мхом, беспорядочную путаницу сплетающихся между собой ветвей и непроницаемую черноту за ними.

— Сигналь, — тихо потребовал Оскар, проследил за тем, чтобы Виктор выпустил в воздух сноп зеленых искр, затем отобрал у него палочку. — Мы держим вас на прицеле. Без глупостей.

Угрожающе тряхнув винтовками, оба они — Оскар и Джеб — отошли в глубь чащи, пятясь спиной вперед. Вместе с ними скрылся из виду Катберт, всем своим видом выражающий крайнюю степень обеспокоенности, которую можно было трактовать как угодно.

Виктор, с трудом балансируя, устало опустился на холодный камень и взглянул снизу вверх на Гермиону — она осталась стоять. Ее руки по-прежнему были связаны за спиной. Ему очень хотелось снять с нее эти ужасные веревки, но он не смел пошевельнуться, каждой клеточкой тела чувствуя тяжелый прицел черных металлических дул, глядящих на них из темноты леса. Любой неверный шаг — и кого-то из них покалечат, а то и убьют.

— С каких пор у тебя патронус — выдра? — нарушила молчание Гермиона.

— Я только что об этом узнал, — Виктор аккуратно пощупал бедро — ткань снова начала намокать, повязка ослабла.

— Это все стресс, — ее голос прозвучал нервно. — А раньше какой у тебя был патронус?

— Волк.

— Плохо. Тебя не узнают.

— Все так.

Они замолчали. Ничего не происходило: ночной лес по-прежнему хранил безмолвие, в ветках шумел ледяной ветер, где-то коротко ухнула сова. Виктор вдруг увлекся безумной иллюзией, будто они здесь одни — просто остановились отдохнуть, перевести дыхание по дороге к лагерю Елены. Но огненная пульсация в бедре, веревки, плотно обхватывающие руки Гермионы и зудящая внутренняя дрожь напоминали о том, что там, в темноте, среди деревьев, затаились три человека, от которых сейчас зависит их жизнь и смерть.

— Ты слышишь? — вдруг шепотом спросила Гермиона.

Виктор напрягся.

— Сова?

— Нет, — она завертелась на месте, возбужденно оглядываясь по сторонам. — Я слышала что-то. Шевеление. Шелест. Не знаю, но…

Теперь услышал и Виктор — или, скорее, увидел: призрачное шевеление теней, едва заметную рябь, которая превратила воздух в нескольких футах от него в зыбкое марево. Если бы в эту ночь светила луна, он бы сразу опознал дезиллюминационное, но было темно, и поэтому узнавание к нему пришло слишком поздно — когда заклинание спало, явив миру высокий черный силуэт.

— Виктор Крам, это ты?

— Больдо?! — не веря своим ушам, пробормотал Виктор и, повинуясь первому порыву, попытался подняться, но тут же рухнул обратно, ругнувшись.

— Да ты ранен, — понизив голос до шепота, произнес Больдо, подавшись вперед и ухватив Виктора за плечо цепкими пальцами.

— Ты один? — только и успел спросить Виктор, но ответа так и не получил — с той стороны, где прятались Оскар, Джеб и Катберт, послышался шум.

— Руки вверх!

Больдо медленно повернулся в сторону егерей, выходящих из чащи, и совершенно спокойно поднял руки на уровень головы, повернув их пустыми ладонями к врагам. Виктор не видел выражения лица Оскара — тот светил перед собой фонариком, освещая их троих, словно сцену прожектором, а сам, равно как и Джеб с Катбертом, оставался в тени.

— Сделай три широких шага вперёд, — потребовал Оскар, как показалось Виктору, улыбаясь.

Больдо послушно прошагал вперед столько, сколько от него требовали, по-прежнему не опуская рук.

— Катберт, обыщи его и забери любое оружие, какое найдешь.

Темная худая фигура Катберта отделилась от группы егерей и осторожно двинулась в сторону застывшего в позе проигравшего Больдо. Тот сохранял обманчивую невозмутимость ровно до того момента, как Катберт подошёл к нему вплотную. Едва егерь взялся за порученное ему дело, как Больдо, не сделав ни единого жеста, оглушительно засвистел. От неожиданности Катберт отскочил в сторону в полуприседе, заткнув одно ухо левой рукой.

А Больдо все свистел — Виктор хорошо знал этот свист, громкий, пронзительный и агрессивный. А ещё он догадывался, что за ним последует, и от этой догадки кровь в нем вскипела.

— Ложись, Гермиона! — не обращая внимания на боль в ноге, Виктор вскочил и, обхватив ее за плечи, потянул за собой и заставил опуститься рядом с большим мшистым валуном.

Воздух зарябил вспышками света: то тут, то там из ниоткуда материализовались темные силуэты, подсвеченные потусторонним сиянием на кончиках палочек. Они двигались быстро и хаотично, и в густой ночной темноте Виктор, как ни хотел, не мог сосчитать, сколько же людей явились им на подмогу.

Свернули одна за другой две ярко-зелёные вспышки, рядом ахнула Гермиона.

— Они их убили, — сдавленно произнесла она.

— Похоже на то, — Виктор дотронулся пальцами до веревок, которыми по-прежнему были связаны руки Гермионы. — Давай я попробую тебя освободить.

— Вряд ли у тебя получится… Проще ножом разрубить, там серьезная работа, — тем не менее, она села так, чтобы открыть ему доступ к крепким запутанным узлам.

Со стороны раздался умоляющий полустон-полувсхлип.

— Не убивайте меня… Я помогал… — это был голос Катберта, который единственный из всей троицы остался в живых. Пока что.

— Инкарцеро! С тобой мы ещё поговорим, — тон Больдо обещал жестокую расправу.

Виктор сосредоточил внимание на жесткой шершавой бечеве, но пальцы его не слушались. Гермиона была права — нечего было и думать распутать эти мудреные узлы без ножа, да ещё и в темноте.

* * *

Сквозь щели в палатку медленно заползал сырой густо-синий рассвет, едва отличимый от вечерних сумерек. Виктор, с трудом сдерживаясь от ругательств, с каким-то особенным болезненным любопытством следил, как настойка бадьяна, шипя и пузырясь, впитывается в рану на его ноге. Он полулежал на жёстком походном матрасе, под спину ему подоткнули объемную подушку. Рядом на походной алюминиевой тарелке одиноко лежала изъятая из ранения пуля.

— Ещё совсем немного, — успокаивающе улыбнулась Гермиона, убирая смоченной в горячей воде тряпкой остатки крови через разрез, сделанный в штанине. Ее запястья все еще обвивали красноватыми кольцами следы от веревок, и Виктор почему-то не мог оторвать от них взгляд.

— Спасибо тебе.

Гермиона пожала плечами и вдруг зевнула. Виктор рефлекторно зевнул вслед за ней.

— Вам обоим стоит отдохнуть, — не терпящим возражения тоном произнесла Елена, проскользнувшая в палатку.

Виктор встретил ее взгляд — подозрительный, сочувствующий, раздраженный, уставший. Столько эмоций одновременно.

— Вам крупно повезло с этим… Катбертом, — она прошла вглубь палатки и стала практически вплотную к лежащему Виктору и сидевшей возле него Гермионе. Та поджала губы, и из глаз ее пропал всякий намек на улыбку.

— Катберт отвратный легилимент, и он это знает, — кивнул Виктор, глядя на сестру снизу вверх. — Но его коллеги не сильно разбираются в ментальных науках и в волшебстве вообще, и это сыграло нам всем на руку...

— Что вы с ним сделали? — резко подала голос Гермиона, подняв голову к Елене.

Та смерила ее долгим взглядом, словно прикидывая, стоит ли вообще отвечать. Виктор хорошо знал сестринскую манеру театральными паузами демонстрировать настороженное отношение к собеседнику. Елена не спешила сокращать дистанцию между собой и Гермионой. Во всяком случае, пока.

— Мы почистили ему память и забросили куда подальше. Он ничего не помнит, а что с ним будет дальше, это уже не наша забота.

Гермиона кивнула и снова опустила голову, вернувшись к своему занятию. Несколькими уверенными движениями палочки она очистила, как могла, брюки Виктора от засохшей крови, срастила края разрезанной ткани и уничтожила с помощью Инсендио окровавленную тряпку. Елена какое-то время молча наблюдала за ее манипуляциями, заложив руки за спину, но, в конце концов, усталость, кажется, взяла верх, и она, тяжело вздохнув, отправилась к выходу из палатки.

— Отдыхайте.

Виктор, едва сестра скрылась из виду, подался вперед, нашел руку Гермионы и крепко сжал ее.

— Спасибо.

— Ты уже говорил, — она взглянула ему в глаза, мягко высвободила ладонь и поднялась на ноги. — Не за что.

Ему невыносимо хотелось смотреть, как она идет к своему незамысловатому спальному месту, чтобы, как и он, просто упасть на него в чем была. И он смотрел — искоса, воровато, прижавшись лбом к коленям и зарывшись пальцами в спутанные волосы.

Гермиона легла на спину, положив рядом с собой свою сумочку — ее с трудом удалось отыскать среди вещей убитых егерей — и палочку. Если бы она могла, то наверняка спала бы с ней в руках, но всегда есть риск сломать жизненно необходимой орудие прямо во сне.

— Знаешь, о чем я мечтаю? — Виктор вздрогнул, услышав ее голос.

— Нет, — тупо ответил он.

— О простом душе. И чистой одежде. Хоть какой-нибудь. Но я так устала, что готова спать прямо в этом. В противном случае мне пришлось бы думать, как привести себя в порядок в лагере, полном мужчин. Мерлин, да я даже палатку делю с мужчиной!

Гермиона нервно засмеялась, но этот смех очень быстро перешёл в истерическое рыдание. Виктор, повинуясь неведомой силе, заставил себя встать. Чуть прихрамывая, он в несколько невыносимо долгих шагов преодолел расстояние между их импровизированными постелями и, ненавидя себя за наглость, опустился рядом с Гермионой.

— Не плачь, Гермиона, — глухо произнес он куда-то в ворох спутанных, пропавших дымом волос, обнимая ее за плечи и притягивая ее к себе. — Ты самая умная и смелая девушка, всегда такой была. Ты спасла нам сегодня жизнь…

Гермиона еще сильнее расплакалась, а Виктор еще крепче прижал ее к себе, мысленно клянясь себе, что делает это исключительно из дружеских побуждений. Обнимая Гермиону, он слушал, как она плачет, но очень скоро рыдания перешли в тихие всхлипывания, а затем и вовсе сменились рваным дыханием беспокойно спящего человека. Виктор был бы рад охранять ее сон весь остаток ночи, но усталость брала верх, так что в конце концов и он заснул, как убитый.

Ему снился сияющий патронус в облике выдры.