Улыбка дьявола (джен)

Порывистый зимний ветер колотился в окно и выл в каминной трубе. Безлунная и беззвездная ночь нависла над Потсдамом непроглядным черным занавесом. Деревья в саду вырисовывались неясными зловещими тенями, стоявшими за всепоглощающей прозрачной стеной дождя, сметающей последние желтые листья с деревьев.

Старая библиотека была темна и тиха, лишь на столе догорала свеча. Она была единственным источником света, выхватывавшим из мрака комнаты отдельные предметы. Франсуа собирался задуть ее и уйти, но, отведя взгляд на шкаф, увидел человека у стены. Широкий восточный халат, расшитый золотом и серебром был подпоясан зеленым поясом, белая гурта контрастировала с черными волосами и усами. К груди он прижимал папку, перехваченную бечевкой.

— Отдайте бумаги! — Франсуа схватил со стола пистолет.

Призрак растаял и возник с другой стороны библиотеки. Франсуа, чертыхнувшись, бросился туда. На сей раз призрак не исчез.

— Отдайте бумаги, Абангу! — капитан приставил дуло пистолета к его лбу.

Он даже не нажимал на курок, выстрел грохнул сам по себе.

— Франц… — прошептало едва слышно привидение, протягивая к нему руки.

Капитан отшатнулся прочь, задыхаясь от сдавившего горло ужаса. Перед ним стоял не Абангу. Перед ним был его отец, Александр фон Тео. Он медленно сползал по стене, все так же простирая к нему руки и смотря с мольбой. Франсуа бросился к нему, словно надеялся помочь, но призрак отца исчез, и библиотека погрузилась во тьму. Темнота и Пустота со всех сторон смотрели на Франсуа своими пустыми впалыми глазницами. В пляске теней ему виделись страшные призраки прошлого: то грозный жандарм, хватающий его за плечо, то свора собак, от которой он бежал три квартала. Откуда-то из закоулков памяти донесся голос пьяного кучера, грозившегося пристрелить его.

Вдруг где-то вдалеке вспыхнул маленький огонек свечи. Франсуа, чувствуя, что мрак засасывает его в свой липкий туман, бросился к этому свету со всех ног. Он бежал, задыхаясь, боясь обернуться назад. Грохнул раскат грома, пол внезапно ушел из-под ног, и все вдруг пропало…

«Сон… — догадался Франсуа, с трудом переводя дыхание и чуть приоткрыв глаз. — Обыкновенный сон…». Уже светлело. Ласковый южный ветерок колыхал стенки палатки. Спать уже больше не хотелось. В горле пересохло, а воду он вчера оставил в кабинете. Пришлось вставать.

Грачу, видно, тоже не спалось. Он сидел за столом, что-то усердно писал, даже не поднял головы на тихое приветствие Франсуа, и тот решил не лезть. Устроившись в кресле и подтянув ноги к груди, он положил на колени подбородок и замер, размышляя. Ночной кошмар никак не выветривался из головы, и Франсуа порой нервно передергивал плечами. На душе было жутко тоскливо, а сожаление все не приходило и не приходило, словно вовсе и не он вчера своими руками отнял жизнь у человека.

Что было еще страшнее, он осознавал, в какую историю втянул не только самое себя, но и Грача, и Мирабель, и Виктора… да весь лагерь. Вряд ли в Серой Смерти исчезновение Абангу пройдет незамеченным. Что, если араб сказал, куда он направляется? Или вдруг кто-то видел, куда он едет?.. Так или иначе, он уехал и не вернулся. Вывод очевиден…

«Как странно… — Франсуа чуть прикусил губу, разглядывая статуэтку слона на книжной полке. — Как странно, что эта Серая Смерть устраняет агентов Генштаба… Уж не ведутся ли тут какие-то подковерные интриги?.. И может ли быть так, что основная цель французского Генштаба — устранение этого общества?.. Но для чего тогда убивать рабочих?.. До чего же все непоследовательно и глупо, словно это просто нелепые стечения обстоятельств, а не убийства!».

— На вас лица нет, Мементо, — Грач наконец-то обратил на него внимание. — Вы словно увидали призрака… Вам нездоровится?..

И если вначале их знакомства этот вопрос был задан им с издевкой, то сейчас Франсуа услышал в его всегда спокойном голосе новые теплые интонации.

— Я плохо спал, — признался он. — И действительно видел призрака…

Грач изящно приподнял тонкую темную бровь, пришлось пересказать свой сон. Генштабист покачал головой, глядя на пришибленного Франсуа с затаенной грустью в глазах.

— Мементо, Мементо… У вас тонкая душевная организация, — вздохнул он. — Прекращайте прокручивать это все в своей голове, не то сойдете с ума.

— Я, кажется, уже, — отозвался Франсуа с усталой усмешкой. — Иначе мне бы в голову не пришли странные мысли…

— Странные мысли могут быть и верными, — заметил Грач, наклонив голову вбок. — Выкладывайте, что это вы там придумали.

— Не сколько придумал… Я вдруг задался вопросом, Грач… А что вообще Франции нужно здесь, на территории, которая ей в целом-то и не принадлежит?.. Это связано как-то с этой Серой Смертью?..

— Мой дорогой друг, вы задаете мне неудобные вопросы, — Грач покачал головой. — Не стоит этим интересоваться. Если я расскажу, что мы тут делаем… боюсь, мне придется вас тут же и убить. Не будем о плохом. Кстати, я хочу попросить вас быть осторожнее. Как бы за вами не пришли кааба.

— Кто?.. — растерялся Франсуа, удивленно взглянув на генштабиста.

— Судьи, — пояснил тот. — Знаете, что такое фемический суд?

— Фемический суд? — окончательно изумился капитан. — Знаю, но…

— У кааба примерна та же суть, — пояснил Грач, барабаня пальцами по столу.

— Но я думал, что фемические суды — пережиток прошлого, который развеялся прахом со временем…

— Ничто не исчезает бесследно и не возникает из ниоткуда… Мементо, это же Африка! Аф-ри-ка!.. Мы не во Франции, где над такими тайными судами потешаются и смеются, будто бы там сначала вешают, а потом допрашивают. Мы, мой дорогой Франсуа, в совершенно отличном от нашей цивилизованной страны месте. Тут свои порядки… Так что будьте крайне осторожны, не то окажетесь в их плену.

— И что же дальше?..

— Еретик лишается мира и права, и вольность его отбирается. Шея его отдается веревке, душа — Аллаху, если Он пожелает ее принять; да станут его жена вдовою, а дети — сиротами, — процитировал Грач, чуть прикрыв глаза и наблюдая за Франсуа из-под ресниц.

Франсуа снова передернул плечами и отвел взгляд. Повисло не слишком приятное молчание. Грач явно недоговаривал, и генштабист понимал, что Франсуа это чувствует. Более того, он процитировал столь уверенно, что Франсуа убедился в своей догадке про настоящую задачу, стоявшую перед агентами Генштаба.

Тишину в кабинете прервал Мирабель. Он зашел с кружкой отвара и устроился на ковре, пожелав доброго утра.

— Первый раз вы кстати, — Грач потянулся, поднимаясь из-за стола. — Я хотел еще раз съездить в город, но уже вместе с вами. Надо заодно захватить нашего доктора. У него прекрасное зрение и умение вычленять важные фрагменты. Виктор пусть следит за лагерем.

— Мне седлать лошадей? — Мирабель отпил немного отвара из кружки.

— Ну не пешком же мы пойдем. Конечно седлайте, но после завтрака, — Грач кивнул.

Завтрак пролетел незаметно для Франсуа. Он все утро был в каком-то коматозном состоянии и очнулся лишь в прохладе джунглей. Заброшенный город встретил их гробовой тишиной, даже птицы, и те молчали. Мирабель сначала восторгался, но вскоре тоже затих, сосредоточенно разглядывая стены и что-то прикидывая в уме.

Доктор Антуан с интересом изучал показанные Грачом плиты с надписями. Он перевел некоторые иероглифы, но над остальными разводил руками с недоуменным выражением лица.

— Как жаль, что с нами нет Шерли, он бы быстро смог расшифровать. Исаак был профессионалом в таких делах... — произнес он и тут же прикусил язык.

Грач лишь чуть поджал губы и отошел к барельефу, который так усердно изучал Франсуа. Тео казалось, что что-то на этом странном изображении свадьбы было не так. Барельеф притягивал его, словно магнит. Интуиция кричала, что стоит понять, что же рассказывают каменные изображения, и все встанет на свои места.

— В следующий раз надо будет прихватить Нео… — пробормотал он себе под нос.

— Черт возьми, почему вы не предложили этого сразу?! — Грач хлопнул себя по лбу. — И я тоже хорош, забыл про вашу негритянку. В самом деле, надо будет ее прихватить.

— Господа, тут свежее пепелище! — раздался голос Мирабель.

— Ага, значит вот где у них встречи, — Грач довольно улыбнулся, увлекая Франсуа на голос коллеги. — Даже на том же самом месте! Что ж, город вполне подходит для тайных собраний. Быть может, нам удастся выследить их отсюда. Мирабель, это будет вашим заданием.

— Моим?.. — Мирабель, которому Грач не поручал последнее время ничего серьезного, даже не поверил своим ушам.

— Я не говорю по-арабски свободно, — напомнил ему Грач. — Не хочется упускать существенных деталей. Прежде чем мы будем устраивать слежку, нужно все обсудить. Сделаем это в лагере.

Но обсудить что-то в лагере оказалось довольно сложно. Когда они вернулись вечером, они застали Виктора с совершенно ошалелым видом. Точнее это Виктор их встретил на самом въезде, чуть не бросившись под копыта лошадей, чем безумно испугал каждого из всадников.

— Что у вас тут случилось? — Грач напряженно стиснул в пальцах повод, да так, что он аж скрипнул.

— Я без понятия! — Виктор развел руками. — Франц, твоя Нео, кажется, рехнулась. Она с самого вашего отъезда бегает за мной хвостом и что-то пытается говорить на ломаном французском, путает слова, совмещая их со своим наречием... И уж если ты это понимаешь, то ради Бога, расшифруй мне, что она хочет от меня! Не то я тоже сойду с ума и начну точно так же трещать.

Нео действительно словно сошла с ума. Она взволнованно пыталась что-то рассказать, размахивая руками и округляя и без того огромные глаза. Франсуа, и тот не смог понять, что она пыталась рассказать. На помощь неожиданно пришел Грач. Его появление утихомирило Нео, девушка тут же доверчиво прижалась к Франсуа и замолчала.

— Пойдемте к костру, поужинаем и все обсудим, — генштабист махнул рукой в сторону разгорающегося пламени. А затем, обращаясь уже к негритянке, добавил: — Заодно, быть может, вы более или менее внятно расскажете, что же вас так взбудоражило.

Нео успокаивалась полвечера, сидя на песке рядом со своим Богом, приобняв его за ногу. Она внимательно слушала, что рассказывают по очереди каждый и с интересом наблюдала, как Грач все это записывает на большой лист бумаги, составляя таблицу. Иногда он отрывался от работы, чтобы сделать несколько глотков травянистого отвара, подогреваемого на странном светильнике. Франсуа даже взял на заметку его конструкцию, поскольку часто наливал себе во Франции чай и забывал про него, а когда вспоминал, он уже был ледяным.

— Итак, что мы имеем… — Грач окинул свою работу удовлетворенным взглядом. — У нас есть информация о том, где собирается орден; у нас есть его знак и кое-какая скудная информация; так же… Да ты что творишь?!

Франсуа, сидевший в полудреме, даже испугался такому внезапному порыву гнева со стороны сдержанного Грача. Оказывается, Нео вдруг вскочила и схватила его за руку, а он выронил таблицу в нескольких сантиметрах от костра. Однако на этот раз негритянку не испугал даже его гнев. Она торопливо зашептала то, что пыталась сформулировать весь вчерашний и сегодняшний дни:

— Ракатере стал солнцем, к нему пришел Миннум и сказал: «О Ракатере, ты волен решать, когда пойдет с неба вода и когда вода исчезнет даже из великой Белой Реки. Помоги мне, великий из великих. Злой дух Нумсет есть в моей воде, он… — она сбилась, пытаясь подобрать слово, затем так же торопливо продолжила: — Он убивает все живое, заставляя смеяться. Прогони дух, чтобы люди не умирали от моей воды…

— Точно рехнулась, — озвучил Мирабель, удивленно глядя на негритянку.

— Тихо, — вдруг рявкнул на него Грач. Взгляд его зажегся, а сам он стал напоминать гончую, которая почуяла след зверя. — Продолжай…

— Ракатере согласился, — неуверенно произнесла девушка, потупив взгляд. — Он пошел к воде и увидел Нумсет. Она сидела в траве, что растет в воде. Она отравляла ее, капая в нее свою кровь. Ракатере разгневался и ударил ее столь сильно, что ее голова отлетела. Но Нумсет не умерла, она стала водной травой. Ракатере насылает засуху, чтобы она умерла, но стоит воде появиться, она оживает…

Грач слушал внимательно, даже не вырывал руки, которую Нео так и не выпустила. Затем, когда девушка сбивчиво и скомкано завершила миф, он мягко высвободил свои пальцы и поежился.

— Кажется, это дает нам даже больше, чем моя таблица… — произнес он, потирая переносицу. — Как стремительно холодает. Я вернусь сейчас. Подбросим в костер старые черновики…

Он отодвинул носком сапога таблицу от огня и направился к домику. Но Грач не дошел до ступеней — вдруг шатнувшись, он упал сначала на колени, словно пытался не потерять равновесие, а затем завалился набок, прижав руки к груди. Все вскочили почти одновременно, не сговариваясь, и бросились к нему. Франсуа осторожно перевернул генштабиста на спину и содрогнулся: на лице Грача застыла зловещая улыбка, казавшаяся в призрачном свете луны кошмарным наваждением.