Одиннадцатый Обряд (гет)

Они аппарировали в морозное зимнее утро, свежее и хрустальное. Эльва осторожно выбралась из красной телефонной будки, оглядывая заснеженную лондонскую улицу. Ещё в школе Дамблдор предупредил её, что им сперва предстоит встретить мистера Ригера в Лондоне, после чего они вместе отправятся в путь.

Йенсен ожидал их в небольшом маггловском кафе на углу Сан-Мартинс Лэйн, фасад которого был полностью обит панелями из красного дерева, а табличка у входа гласила: «Лучшая английская кухня, лучшее английское пиво». Немец сидел за одним из столиков у окна, задумчиво уставившись на проходящих по улице людей. Перед ним дымилась чашка кофе.

— Мистер Ригер, — Дамблдор вежливо кивнул ему, подходя к столику.

— О, мистер Дамблдор, мисс Райт, — немец выглядел немного рассеянным, приподнимаясь со стула для приветствия, — я, честно говоря, ожидал, что у меня есть ещё четверть часа до вашего прихода… Не будет ли обременительным для вас присоединиться ко мне и выпить по чашечке кофе? Здесь он отменный, люблю эту кофейню.

— Что ж, почему бы и нет, четверть часа погоды не сделает.

— Отлично, спасибо.

Кофе действительно был великолепным, бодрящим, с насыщенным ореховым ароматом. Эльва тихо наслаждалась горячим напитком, погрузившись в мысли о том, как может выглядеть дом Деймона и Аманты Агоно, когда Йенс нарушил затянувшуюся за столом тишину.

— Памятник Эдит Кавелл. Если захожу сюда, всегда сажусь на это место, чтобы можно было видеть его из окна.

Эльва оглянулась, чтобы посмотреть туда, куда указывал Ригер. По ту сторону дороги действительно располагался мемориал, увенчанный женской скульптурой. На его высоком постаменте — с той стороны, которая была видна, — темнели большие буквы: «ЖЕРТВЕННОСТЬ».

— Слышали эту историю? Я узнал её ещё давно, так как в своё время интересовался маггловскими хрониками. Эдит Кавелл была английской медсестрой, работавшей в Германии в годы первой маггловской войны. Она лечила всех — и британцев, и немцев, и любых других раненых солдат, попадавших к ней. А однажды помогла бежать из Германии нескольким сотням пленных, за что была арестована и расстреляна. Красивый памятник, правда?

— Да, — отозвалась Эльва, всё ещё разглядывая его. — Жаль, отсюда не рассмотреть его полностью.

— На трёх других сторонах постамента написано «ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ», «МУЖЕСТВО» и «ПРЕДАННОСТЬ», — сказал Йенсен, видимо, вкладывая в свои слова особенное значение.

Эльва подумала, что он, возможно, размышлял о том, что происходит сейчас в мире, об угрозе новой войны, и вздохнула. Да, война всегда тесно связана с этими громкими понятиями. Общество к ним взывает, и каждый, даже ничем не примечательный волшебник, пожалуй, считает про себя, что в той или иной степени обладает этими благородными качествами. Однако в душе Эльвы это рождало противоречивые чувства. Она хорошо понимала словарное значение каждого из этих терминов, но что касается реальной жизни…

Она не думала, что на самом деле смогла бы повторить подвиг Эдит Кавелл. Для Эльвы война была ничем иным, как нависающей угрозой, некоей неопределённой опасностью, грозящей ей самой и её близким. Война была убитыми родителями Гарри. Разговором «между строк» с Драко Малфоем. Почерневшей рукой директора. Отрядом Дамблдора. Нескончаемой ночью в Министерстве магии. И думая обо всём этом, Эльва не понимала, как здесь верно применить слово «преданность», или «человечность», или «жертвенность». Конечно, она была предана «своей» стороне, но не из идейных мотивов, а, скорее, потому, что на «чужой» верховодят жестокие и кровожадные волшебники, потому, что они стремятся убить её и её друзей. Преданность ли это? Эльве казалось, что здравый смысл. Что же касается человечности… Увековеченная в камне медсестра-маггла лечила и союзников, и врагов, и все восхищались этим, утверждая, что так правильно. Но сколько Эльва ни пыталась обнаружить в себе некую долю сочувствия к Волдеморту или его Пожирателям, она лишь ощущала смесь страха, ненависти и жажды мщения. Тогда в отделе Тайн она бы могла, наверное, убить Беллатрису, если бы увидела такую возможность. Она бы не проявила ни человечности, ни милосердия. После криков Невилла, собственной адской боли, убийства Блэка ей бы и в голову не пришло помогать безжалостной ведьме. Да никому бы не пришло! Может, поэтому Эдит Кавелл поставили этот памятник. А может, именно из-за таких мыслей Шляпа отправила её, Эльву, на Слизерин, и у гриффиндорцев в голове всё по-другому.

— Ну, что, отправляемся? — голос Йенса вытащил её из мрачных мыслей.

* * *

Повсюду вокруг была заснеженная рощица, сейчас выглядевшая довольно скудно, хотя высокие ели немного спасали положение. От этой картины у Эльвы сперва возникла глупая мысль, что они ошиблись направлением при аппарации, но через мгновение она разглядела впереди меж деревьев темнеющие очертания жилища.

Уединённый домик был совсем небольшим. Обветшалые стены служили слабой опорой покосившейся на одну сторону крыше, занесённой снегом. Несмотря на это, было видно, что когда-то давно дом выглядел вполне уютно.

Они подошли ближе, нарушая тишину зимнего леса громким резиновым скрипом снега под ногами, и только спустя несколько минут Эльва поняла, что на подступах к особняку был расположен глубокий овраг. Самым невероятным было то, что овраг окружал дом, будто ров — средневековый замок.

— Как же туда попасть? — не выдержав, удивлённо спросила она своих спутников.

— С той стороны есть мост, — ответил Дамблдор.

И действительно, по мере того, как они обходили строение вдоль оврага, впереди показались чернеющие деревянные балки навесного моста. Сам мост оказался в ужасном состоянии: он сильно просел, в досочном настиле тут и там зияли огромные дыры, а крепящие верёвки были местами порваны.

— Нет причин для волнений, — опять заговорил Дамблдор, будто угадав мысли Эльвы. — Профессор Снейп укрепил его надёжными заклинаниями, только остерегайтесь прорех.

Вздохнув, Эльва ступила на шаткую конструкцию вслед за бесстрашным директором Хогвартса. Смотря на его уверенный шаг, она невольно задумалась о том, что это ведь, наверное, должно быть сложно — считаться одним из самых могущественных волшебников своего времени, когда на тебя рассчитывает всё магическое сообщество. Однако Альбус Дамблдор справлялся с этим отлично.

Едва они миновали середину моста, он пробормотал что-то, что Эльва расслышала как «Северус постарался на славу», а потому предположила, что где-то здесь пролегал сигнальный барьер.

Дом родителей приветствовал Эльву выцветшей дверью и ржавыми перилами крыльца. Дверь поддалась без труда. Они вошли в просторный тёмный холл, воздух в котором казался сырым и более холодным, чем снаружи. Дамблдор повёл рукой, и на стенах загорелось несколько старых факелов, выхватывая из полумрака полки для обуви, большой шкаф, тумбочку, на которой сиротливо пылились связка ключей, несколько сиклей и скомканный пергамент. Прямо в центре комнаты стояло давно засохшее дерево в большой кадке, уходящей в пол. Его сухие ветви упирались в потолок, распластавшись по нему, словно зловещие серые щупальца.

Дамблдор коснулся одной из веток.

— Судя по всему, это оливковое дерево. Ну разве не прекрасная идея расположить его прямо здесь?

— Пожалуй. Это похоже на Ами, — улыбнулся Йенс.

Из холла вело сразу несколько дверей, а также был проём на простенькую кухню с огромным окном, в котором теперь недоставало пары стёкол. Буфетные шкафы были всё ещё полны посуды и другой кухонной утвари, хотя некоторые створки были сломаны, а на полу кое-где хрустел разбитый фарфор. В углу ютился скромный столик с парой чашек. Всё было покрыто толстым слоем пыли.

— Всё лежит так, будто хозяева могли вернуться, — задумчиво пробормотала Эльва.

— Возможно, так оно и было, — отозвался Дамблдор, открывая ящички и полки и рассматривая их содержимое. — Пока сложно сказать, какие обстоятельства привели к тому, что Аманта оказалась в больнице одна. Возможно, нам удастся найти здесь какие-то подсказки. Это, похоже, столовая.

Он зажёг ещё несколько факелов. Из столовой можно было выйти на просторную террасу, а другая дверь через небольшой коридор вела в спальню.

Стоящий там большой платяной шкаф не содержал ничего, кроме скудного набора одежды; ящики в прикроватных тумбах вмещали какие-то личные вещи. Одна из колдографий на тумбочке лежала плашмя, и Эльва подняла её, встречая нетронутое пылью яркое изображение мужчины и женщины. Мужчина — смуглый, темнобровый — создавал из воздуха цветок и закреплял его в светлых волосах женщины, стоящей рядом. Они улыбались друг другу и выглядели счастливыми.

— Похоже, это рабочий кабинет, — раздался голос Дамблдора, и Эльва поспешила в соседнее помещение, решив забрать колдографию с собой.

Все стены в кабинете были уставлены книжными полками, тут и там снабжёнными откидными столешницами. Широкий чёрный стол был завален бумагами. Неподалёку стояло несколько стульев, ещё один валялся перевёрнутым. Было похоже, что когда-то здесь что-то искали, не заботясь об аккуратности: некоторые книги валялись на полу, открытые, с помятыми и порванными страницами, везде были разбросаны скомканные и грязные листы бумаги, все ящики выдвинуты и опустошены.

Эльва заметила, что кабинет и спальня соединялись крохотной верандой, где помещались только два плетёных креслица и такой же круглый столик. Сейчас всё это едва выглядывало из-под толщи снега, несмотря на козырёк над головой.

— Эльва! — услышала она откуда-то из глубин дома.

Дамблдор и Ригер ждали её в холле.

— Кажется, нам сюда, — директор указывал на двустворчатую дверь, которая, как оказалось, вела в большой зал.

Он был почти пуст. Слева светились холодным зимним светом высокие окна, и солнечные лучи, падающие сквозь них, из-за пыли в воздухе обретали чёткие очертания. У противоположной от входа стены темнел камин, на полке которого стояла пара старых подсвечников. Над ними висели большие круглые часы, давно остановившие свой ход. Единственной мебелью в зале были диван, кресло и журнальный столик, стоявшие прямо перед камином и казавшиеся неестественно маленькими для такого большого помещения.

— Эльва, — опять позвал Дамблдор.

Они с Йенсом стояли у окон. Эльва подошла к ним и только тогда разглядела, что между двух центральных окон на стене висело то, зачем они сюда пришли — фамильный гобелен Агоно. «Спасение внутри нас» — гласил уже знакомый девиз под родовым гербом.

Во всём окружающем запустении гобелен сейчас смотрелся блёкло и бедно, но Эльва с трепетом разглядывала золотистые завитки орнамента, вплетённого в имена волшебников и их изображения. В самом низу она увидела Деймона и Аманту. Теперь ей было легко их узнать.

Ниже под их именами было ещё одно, самое последнее. Эта надпись, как и все остальные, была сделана на греческом, но Эльва уже выучила эти символы наизусть — Эйма Агоно. Это она. Её родители. Её дом. Осознание этого факта слегка вскружило голову. Впрочем, теперь оставалось убедиться в этом, ведь надпись была серой, а не золотой, и рамочка над именем пустовала.

— Просто коснись гобелена там, где твоё имя, — подсказал Йенс.

Медленно, как будто аккуратность могла здесь что-то решить, Эльва подняла руку и дотронулась до волшебного плетения, заворожённо наблюдая, как золотистая дымка, мгновенно рождённая прикосновением её пальцев, окутала на секунду надпись и пустую рамку, а затем рассеялась, оставляя яркие золотистые буквы и изображение в овале.

«Вот и всё», — подумалось ей. Сомнений больше быть не может. Не то чтобы раньше она сомневалась, но теперь будто бы сделала тот самый шаг, после которого нельзя притвориться, что ты здесь ни при чём. Шаг, после которого нет пути назад.

— Я отдам тебе всё, что передала мне Аманта. Мне нужно только пару дней, — сказал Йенс. — Я знал, что…

Внезапно отовсюду раздались громкие хлопки.

Прежде, чем Эльва осознала, что видит ненавистные чёрные фигуры в капюшонах и масках, прежде, чем хоть один луч заклятия успел её достичь, её затянуло в аппарационную воронку.

Они очутились там же, где и утром, заполнив телефонную будку, словно шпроты — консервную банку.

— Все целы? — поинтересовался Дамблдор, когда они втроём не слишком грациозно вывалились на улицу.

— Кажется, да, — ответил Йенсен. — Это… Это были…

— Да, Пожиратели, они самые, — ответила за директора Эльва, которая уже пришла в себя — от страха почему-то не осталось и следа. Возможно, в глубине души она давно мечтала дать Пожирателям отпор, хотя здравый смысл подсказывал, что она бы ни за что не выстояла против закалённого в дуэлях мага, даже одного.

— Но вы сказали, что сигнальные чары были сняты!

— Разумеется, были, мистер Ригер, — отозвался Дамблдор. — Я подозреваю, что какая-то магия была применена к гобелену. Обнаруживающие заклинания ничего не выявили, так что это нечто особенное, что сработало, только когда гобелен признал девочку. Довольно умный ход, следует отметить.

Они наспех попрощались с Йенсом, договорившись, что будут ждать его письма с указанием времени и места встречи, чтобы забрать бумаги, и аппарировали в школу.

* * *

Большой зал гудел с самого утра: профессор Дамблдор перед завтраком объявил, что первое занятие по аппарации состоится в эту субботу, и все желающие, которым уже исполнилось семнадцать лет, могли записаться у деканов своих факультетов.

Эльва, конечно, записалась в тот же день, стараясь не встречаться взглядом со Снейпом, потому что после инцидента в канун Рождества она испытывала некоторую неловкость в отношении него — то ли из-за того, что увидела его не в лучшем состоянии, то ли из-за слов, которые он ей сказал. Она не знала, что он сам думал по этому поводу, но подозревала, что Северусу Снейпу глубоко наплевать и на то, что в болевом полузабытье он задавал идиотские вопросы своей студентке, и на то, что уверял в неизбежности её скорой и бесславной погибели. Так или иначе, даже если он и собирался сказать ей что-то наедине о том вечере, то не смог бы сделать это ввиду присутствия Дафны и Блейза, и Эльва была этому рада.

Всю Нумерологию она провела, спиной ощущая пристальный взгляд Голдстейна, однако не только не нашла слов, чтобы сказать ему правду, но ещё и начала невольно избегать его, решительно не понимая, как исправить ситуацию. Она искренне считала, что Энтони не заслужил её сомнений и тем более — её отказа, и потому тянула время. А вести себя так, будто ничего не произошло, было бы нелепостью в чистом виде.

Несколько раз Энтони пытался заговорить с ней между занятиями, но она вовремя делала вид, что срочно должна обсудить с Асторией или Дафной последние новости, или старалась затеряться в толпе студентов.

— Вы что, поругались? — мимоходом спросила Астория в среду после уроков, с аппетитом доедая сочное яблоко.

— С чего ты взяла? — это была безнадёжная попытка, но рассказывать Астории о своих душевных терзаниях ужасно не хотелось.

— О, даже не знаю. Может, потому что ты набрасываешься на меня с разговорами каждый раз, когда Эн на горизонте?

— И вовсе я не набрасываюсь. Просто… Начался семестр, и я не смогу проводить с ним так много времени, как раньше. Вот и всё.

— Понятно, — сказала Астория с видом «я не купилась на твои сказки». — Хочешь, я попрошу Терри что-нибудь ему передать? На тот случай, если есть что-то, что ты не хочешь говорить ему лично.

— Что? Нет, конечно же, нет, — в который раз Эльва удивлялась проницательности своей легкомысленной подруги. — Спасибо, правда, но не стоит.

— Как знаешь.

* * *

Урок по защите от Тёмных искусств подходил к концу, и большинство студентов уже были порядком измучены вечными нападками Снейпа. Булстроуд и вовсе стояла красная, как рак, и Эльве казалось, что из её раздувающихся ноздрей вот-вот повалит густой пар. Когда в начале занятия Эльва сообразила, что Энтони уверенно идёт в её сторону, чтобы заниматься вместе, она бросилась к первому же студенту, не разбираясь, и теперь стояла в паре с Миллисентой. Энтони при этом занял место неподалёку, требовательно глядя на Эльву в любую свободную секунду, из-за чего та усиленно делала вид, что ни на миг не отвлекается от дуэли.

Невербальная магия, судя по всему, не была сильной стороной Миллисенты. Может, если бы Эльва хоть раз обратила внимание на то, что делает, она бы заметила, что за всю дуэль не дала сопернице ни разу в себя попасть, в свою очередь каждый раз опережая её «Протего» атакующими заклинаниями. И прежде всего именно поэтому, а не из-за Снейпа, Булстроуд была похожа на кипящий котёл.

Снейп дал команду к новому раунду тренировки, и классная комната погрузилась в тишину, наполненную сопением, вздохами и глухими «деревянными» ударами оброненных из-за Экспеллиармуса палочек.

Не прошло и нескольких секунд, как Эльва в сотый, наверное, раз разоружила напарницу, что не ускользнуло от внимания профессора.

— Мисс Булстроуд, мои занятия в парах предполагают, что студент должен невербально произносить атакующие и защитные заклинания, а не стоять, бесполезно вытянув вперёд волшебную палочку.

Миллисента умудрилась покраснеть ещё сильнее.

— Чтобы удостовериться, что вы меня услышали и восприняли информацию, я попрошу вас разоружить мисс Райт вербально.

Булстроуд воспряла духом и нацелила палочку на Эльву.

— Экспеллиармус!

«Протего!» — машинально пронеслось в голове Эльвы за мгновение до того, как Миллисента договорила своё заклятие.

— Экспеллиармус! — прокричала та снова, и опять щит Эльвы оказался быстрее.

— Остолбеней! — прорычала Миллисента в следующую секунду, но снова безуспешно. — Петрификус Тоталус!..

— Мисс Булстроуд! Опередить невербальную защиту произнесённым вслух заклинанием очень сложно — для того мы и учимся навыку бессловесного применения заклятий. Я ошибочно предположил, что вы усвоите этот факт с первого раза и сделаете собственный вывод, — протянул Снейп, недовольно скривившись, и отошёл к другой паре. — К сожалению, у некоторых просто не наблюдается способности к усвоению.

Пока он говорил, Эльва позволила себе в очередной раз отвлечься на то, чтобы боковым зрением определить, насколько далеко находится Энтони и смотрит ли он на неё. Возможно, Булстроуд заметила это, а, может, просто именно в тот момент дошла до некоего предела ненависти к своей напарнице, но, так или иначе, Эльва не успела защититься от следующего её проклятия.

Невидимый хлыст рубанул по бедру и левой руке, и Эльве показалось, что она даже услышала треск лопнувшей кожи в том месте, куда легла магическая плеть. Только через мгновение, падая, она осознала, что Булстроуд произнесла «Вариари Виргис» — боевое заклятие, однозначно запрещённое к использованию на уроках.

— Все свободны, — услышала Эльва голос Снейпа. — Мисс Булстроуд, отправляйтесь в мой кабинет и приготовьтесь к пожизненному взысканию. Дайте руку, мисс Райт!

Последнее относилось к Эльве, и она, наконец, оторвала взгляд от расширяющегося на ткани мантии тёмного пятна. Снейп взял её за руку и потянул вверх, без труда подняв на ноги.

— Можете идти? Не беспокойтесь, рана от «Вариари Виргис» полностью затянется за сутки при помощи настойки бадьяна. Шрама не будет. — Он вёл её по направлению к больничному крылу. — Но впредь будьте так любезны, воздержитесь от дуэлей в паре с мисс Булстроуд. Или, по крайней мере, не выставляйте ваши способности напоказ.

Эльва ахнула от возмущения.

— Что?! Я не выставляла ничего напоказ! То есть, вы хотите сказать, что я сама виновата? — забыв про головокружение, яростно спросила она и, спохватившись, добавила: — Профессор!

— Я хочу сказать именно то, что я сказал, мисс Райт. Не пытайтесь видеть скрытое там, где его нет. Что же вы вновь не заняли место рядом с мистером Голдстейном? Не то чтобы он справлялся успешнее, но, по крайней мере, собственные неудачи его нисколько не заботят.

Эльва открыла было рот, чтобы достойно ответить на эти комментарии и при этом аккуратно обойти вопрос её отношений с Энтони, но пока она думала, впереди показалась дверь во владения мадам Помфри, и ответная реплика уже выглядела бы неуместной. Так что она промолчала.

Несмотря на то, что на следующее утро на месте рассечений остались лишь тоненькие светлые рубцы, мадам Помфри наотрез отказалась отпускать пациентку на занятия, аргументируя это тем, что напряжённый учебный процесс плохо сочетается с любым проводимым лечением, даже если оно состоит из настойки бадьяна и общеукрепляющего зелья.

Астория и Дафна забежали ещё предыдущим вечером, сообщив, что Снейп назначил Булстроуд отработки у Филча до конца семестра, а также направил её семье уведомление о случившемся. Блейз передавал пожелания скорейшего выздоровления.

На самом деле, приходил и Энтони — сразу после занятий. Эльва слышала, как он спорил с мадам Помфри, требуя пропустить его, но та стояла на своём, сказав, что «состояние больной ещё не предусматривает никаких посещений», и эта непреклонность колдомедика в этот раз сыграла на руку Эльве.

С самого утра она скучала, сидя в кровати и без интереса листая принесённый сёстрами Гринграсс журнал.

В обед на пару минут заглянула Гермиона — она, вероятно, всё ещё чувствовала себя не лучшим образом из-за интрижки Рона и была не очень разговорчива, но зато притащила книгу, а это было без сомнений лучше журнала.

Через пару часов Эльва опять услышала приближающиеся по коридору шаги и интуитивно прикрыла глаза, притворяясь спящей. Как выяснилось, не зря — совсем скоро она почувствовала хорошо знакомый аромат, узнала звучание шагов при походке — это был Голдстейн.

Изо всех сил она старалась выглядеть умиротворённо и безмятежно спящей, в то время как её сердце часто билось, а в мыслях прокручивался водоворот из опасений, что он её раскусит, осознания того, что она очень скучает по его обществу, стыдливых укоров в свой собственный адрес и многого другого.

Энтони подошел к кровати и осторожно взял её за руку. Так прошло несколько минут. Эльва не шевелилась.

— Эльва, — вдруг сказал он. — Не знаю, что я сделал не так, но, надеюсь, ты когда-нибудь простишь меня, потому что я очень скучаю по тебе. Поправляйся.

Он выпустил её ладонь и быстро вышел, а Эльва ещё долго вслушивалась в его отдаляющиеся гулкие шаги. Напряжение схлынуло, оставляя только горечь и смятение. Она понимала, что нельзя было дальше так поступать с ним, хотя по-прежнему не могла до конца разобраться в собственных чувствах.

* * *

Всё разрешилось в субботу.

Долгожданное занятие по аппарации было назначено на одиннадцать, и за полчаса до него Эльва, успев забежать из больничного крыла в подземелья, чтобы переодеться, уже шла по коридору по направлению к Большому залу. Она выбрала довольно непопулярный обходной маршрут — времени ещё было предостаточно, к тому же после двух дней на больничной койке ей хотелось пройтись.

Хогвартс был особенно прекрасен, когда Эльве доводилось оказываться в таких пустынных и тихих коридорах, как этот. Тогда она любила представлять, что никого, кроме неё, в школе нет, и чувствовала непередаваемое единение со старым замком. Она задумывалась о его истории, о тех сотнях и тысячах юных волшебников, что бродили под этими каменными сводами на протяжении веков, и о том, что замок, словно оплот незыблемой уверенности и безопасности, оставался неизменным, бесстрастно созерцая смену целых эпох. Казалось, нет такой силы, которая могла бы сокрушить Хогвартс.

Или Альбуса Дамблдора. Эльва ничего не могла поделать с тем, что в её сознании старый директор был не менее вечен, чем сам замок, и они представлялись неотделимыми один от другого. Конечно, она понимала, что эта ассоциация справедлива лишь для последних поколений, но было невозможно представить школу без профессора Дамблдора.

Погрузившись в свои мысли, Эльва вышла из-за поворота и не сразу осознала, что за человека она видит перед собой. Через мгновение она узнала в стоящем в конце небольшого коридорчика юноше Драко Малфоя, и прежде, чем придумать что-то получше, юркнула в темнеющую в стене нишу.

Драко стоял посреди коридора совершенно один, глядя прямо перед собой, словно в него ненароком попали Петрификусом. Но затем он дёрнулся, привычным жестом рассеянно пригладив светлеющие в полумраке пряди своих шёлковых волос. Эльва почувствовала, как непрошеная жалость закрадывается в сердце, когда она смотрела на слизеринца из своего укрытия. Он был бледен, невероятно бледен, и очень похудел. Осознание собственной обречённости всегда скользило в его взгляде, но в этом не было противоречия, словно он давно принял свою ношу и был готов её нести. Теперь же эта обречённость имела другой характер — он выглядел потерянным, почти безумным, как если бы весь его мир вдруг перевернулся вверх тормашками, и его задачей было научиться ходить по потолку.

Послышались шаги, и вскоре к Малфою подошли Крэбб и Гойл. Они кивнули ему, и все вместе молча скрылись за поворотом. Было во всём этом что-то неправильное, что-то странное, что Эльва никак не могла объяснить себе. Стоящий в уединённом коридоре Драко, не проронившие ни слова Крэбб и Гойл… Обычно они не ведут себя так. Обычно никто не ведёт себя так.

Всё ещё напряжённо всматриваясь в конец коридора — вдруг слизеринцы вернутся? — Эльва вышла из укромной ниши, тут же столкнувшись со студентом, как раз появившимся из-за того же поворота, что и она сама пару минут назад.

— Эльва?

О, нет!

— Энтони… Что ты здесь делаешь?

— Собирался на аппарацию, вообще-то. Значит, тебя выписали? Как ты себя чувствуешь?

— Да, выписали... Сегодня утром. Чувствую себя отлично.

— Хорошо.

— Угу. Мадам Помфри упоминала, что ты заходил проведать меня, пока я спала. Спасибо.

— Пожалуйста.

Они помолчали пару секунд. Может, если бы они находились в другом коридоре, общая суматоха позволила бы им на этом закончить, но здесь они были абсолютно одни, в полумраке и тишине.

— Эльва, что бы ни произошло, я…

— Нет, Эн, ничего не произошло. То есть, ничего такого, в чём ты был бы виноват. Это всё я… — Эльва сделала глубокий вздох, понимая, что настало время объясниться, к чему бы это ни привело. — Мне очень нравится проводить с тобой время, это действительно так, поверь. И я тоскую по нашим встречам, но…

— Но ничего большего ты не хочешь, — вдруг закончил за неё Голдстейн.

— Прости меня, — она потупила взгляд в ответ на его догадку.

— Тебе не за что просить прощения. И не следовало из-за этого избегать меня всю неделю.

— Я... Ты прав, это было глупо и несправедливо по отношению к тебе. Я не знала, как сказать.

— Могла бы использовать формулировку «Энтони, я не хочу с тобой встречаться», этого было бы достаточно.

Он выглядел уязвлённым.

— Энтони, — Эльва умоляюще посмотрела на него, — я и сама ненавижу себя за такое поведение. Прости меня, пожалуйста, и... Если теперь ты не захочешь меня видеть, я это пойму.

Нахмурившись, Голдстейн смотрел на неё какое-то время, а затем черты его лица постепенно разгладились, и он легко вздохнул.

— Твоя выходка сбила меня с толку, если честно. Но едва ли из-за этого я не захочу тебя видеть, Эльва, — он улыбнулся. — Ты мне нравишься, это так, и ты это знаешь, но даже если я не вызываю в тебе ответных чувств, я не готов потерять твою дружбу. Она мне очень важна. И поэтому предлагаю начать с того, на чём мы закончили до того вечера у Слизнорта. Я обещаю, что больше не намекну на какие-либо отношения между нами, кроме дружеских, если только ты сама этого не захочешь.

Эльва почувствовала, как груз собственной вины растворяется под тёплым взглядом Энтони, и вот она уже с трудом могла вспомнить, почему сразу же не сказала ему всё — это ведь Эн, он бы всё понял. Мысленно она сделала себе заметку никогда больше не сомневаться в своём друге.

— Спасибо, — сказала она.

Он похлопал её по плечу.

— Ну что, пойдём на занятие?

Эльва с улыбкой кивнула, и они отправились в Большой зал.

Уилки Двукрест прохаживался между студентами, рассеянно водя взглядом своих блёклых глаз поверх десятков голов.

— Нацеленность, настойчивость, неспешность, — в десятый раз монотонно повторил он, — концентрируйтесь на своих действиях.

Эльва уставилась в центр деревянного обруча, лежавшего в шаге перед ней и призванного быть пунктом назначения её аппарации.

— Раз... Два... Три!

Она повернулась вокруг своей оси, но ничего не изменилось: она по-прежнему стояла там же, где и была. Девушка разочарованно вздохнула — это была далеко не первая попытка, и отсутствие хоть какого-то результата начинало угнетать её.

Двукрест, впрочем, не выказал ни расстройства, ни удивления от того, что за всё занятие ни одному студенту не удалось совершить удачную аппарацию. Вероятно, он не первый раз проводил инструктаж подобного рода, подумала Эльва.

Между тем, она честно старалась почувствовать ту степень концентрации, о которой говорил инструктор, но всё, что ей пока удалось — запомнить чёрточки и крапинки на том участке каменного пола, который виднелся в обруче. Невольно она вспомнила уроки окклюменции, которые, теоретически, должны были быть гораздо сложнее аппарации, но тогда ей почему-то почти сразу удалось понять, что именно надо делать. Сейчас было по-другому.

Спустя десять минут и ещё две безуспешные попытки Двукрест распрощался со студентами до следующей субботы, и все побрели прочь из Большого зала.

Дафна и Блейз догнали Эльву у дверей.

— Мне кажется, у меня не получается как следует поворачиваться, — доверительным тоном посетовала Гринграсс, — я обычно достаточно хорошо концентрируюсь, но когда дело доходит до разворота на месте, я теряю равновесие и отвлекаюсь! По-моему, в этом всё дело.

— Не уверена, — задумчиво отозвалась Эльва, — у меня вроде с поворотом проблем нет, но ничего похожего на аппарацию со мной так и не произошло.

— Не всё сразу, — рассудительно сообщил Блейз, — сегодня ни у кого не вышло. Не зря курс длится четыре месяца, верно?

— Пожалуй. Ох, я же должна забежать к профессору Вектор! — вспомнила вдруг Дафна. — Я готовлю отдельный проект по Нумерологии, который, надеюсь, пригодится моим родителям. Увидимся позже.

Она круто развернулась и побежала вверх по лестнице, взмахнув на прощание густыми светлыми локонами.

Забини на секунду задержал на девушке печальный взгляд.

— Она такая целеустремленная в том, что касается дела её семьи, — заметила Эльва.

— Угу, — кивнул Блейз, и они двинулись вниз вдвоём.

— Не отвлекается ни на что другое. Хотя, я слышала, у неё есть серьёзный поклонник, «одобренный» родителями.

Блейз ничего не ответил, лишь стиснув зубы.

— Слушай, не хочу лезть не в своё дело, но... По-моему, если тебе есть, что сказать ей, ты должен это сделать как можно скорее.

Забини бросил на Эльву быстрый взгляд.

— Говоришь, что не хочешь лезть не в своё дело, но именно это и делаешь. Мне не сравниться с ним. Моя семья известна и не бедна, но мне далеко до его уровня. Вот если бы я был Малфоем, тогда, может, у меня был бы шанс.

— И всё-таки, лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, что сделать не решился.

— Оставь это, Райт. Я не в настроении об этом говорить.

Теперь они шли по подземельям, и их голоса отдавались от сводов гулким эхом, к которому Эльва давно привыкла.

— Как скажешь. Кстати, о Малфоях... Драко последнее время сам не свой, и я подумала, может, ты в курсе — это связано с событиями прошлого лета или есть что-то ещё?

— Если честно, это тоже не твоё дело, — беззлобно отрезал Забини, а затем, помолчав, добавил, — тому, что происходит с Драко, есть свои причины, и ни я, ни тем более ты не сможем ему помочь.

* * *

Незаметно подкрался февраль, принеся с собой неожиданно солнечную и тёплую погоду. Хогвартс предвкушал близившийся День Святого Валентина, и большинство старшекурсниц игриво хихикали, сбившись в небольшие стайки и обсуждая, видимо, объекты своих тайных мечтаний.

Эльва не знала, должна ли она дарить Энтони что-то по этому поводу — ей не хотелось, чтобы он подумал, будто это что-то значит. С того памятного разговора в январе у них всё сравнительно наладилось, они часто бывали вместе, по-прежнему считая друг друга интересными и приятными собеседниками.

Между тем, Энтони пригласил её четырнадцатого числа в Хогсмид, сразу после занятий по аппарации — отметить праздник («Не подумай, что это что-то значит, Эльва», — сказал он), и она ломала голову, станет ли он готовить ей подарок.

Аппарация предстала перед Эльвой в новом свете с тех пор, как две недели назад во время очередной попытки она обнаружила себя внутри своего обруча.

Она была очень довольна собой, хотя была вынуждена признаться (только самой себе, разумеется), что небольшую роль в этом сыграл профессор Снейп, наблюдавший за процессом обучения. Тогда на занятии Эльва вдруг почувствовала его попытку разрушить её воображаемый мысленный барьер и тут же усилила защиту, привычно вытесняя всё лишнее из сознания. Как раз в тот момент Двукрест скомандовал свои «Раз, два, три», и ей удалось по-настоящему сконцентрироваться на желании переместиться в центр лежащего перед ней обруча. Она крутанулась на месте, знакомое давящее ощущение захватило её на секунду, и с изумлением она осознала, что аппарировала.

Вокруг её успеха возник страшный ажиотаж, и даже инструктор проявил некие отличные от безразличия эмоции, похвалив её.

Впрочем, эффект подпортил всё тот же Снейп, который оказался прямо позади Эльвы, когда все выходили из зала, и вполголоса проговорил так, чтобы слышала только она:

— Не обманывайтесь всеобщим восхищением, мисс Райт. У вас в рукаве козырь, которого другие лишены — аппарация требует той же концентрации, что и окклюменция, как вы, верно, успели заметить.

Сказав так, он обогнал её и умчался вперед своей фирменной походкой, а Эльва про себя решила, что не позволит самодовольному профессору лишать её мгновений собственного триумфа.

Она ожидала, что Энтони поведет её в «Три Метлы», ну или, в крайнем случае, в кафе мадам Паддифут, но он неожиданно предложил ей прогуляться.

— Куда мы идём? — в недоумении спрашивала Эльва, когда они оставили позади главную улицу Хогсмида, и теперь перед ними виднелся только небольшой пролесок.

— Сейчас увидишь. Мы ведь уже идём.

— Неужели так сложно сказать! — она шутливо пихнула его локтём в бок.

— Тогда я испорчу сюрприз.

— Мне не очень нравятся сюрпризы.

— Этот понравится, или я ничего не знаю об Эльве Райт, — засмеялся Энтони, не заметив, что его спутница немного напряглась, потому что фраза показалась двусмысленной и напомнила ей, что он и вправду не знает о ней самого главного — того, кто она самом деле. Они были по-настоящему близки, и он давно заслужил её доверие, но ставки были слишком высоки, чтобы рисковать.

Тем временем они добрались до деревьев и начали обходить их слева, так, что скоро Хогсмид исчез за ними, а впереди открылся неожиданно потрясающий вид. Они стояли на небольшом холме, спускавшемся в низину, чуть вдалеке усеянную кустарником. Вся эта площадь была покрыта нетронутым снежным покровом, из-за тёплой погоды истово блестевшем в низких солнечных лучах. Где-то далеко виднелись макушки гор, справа высился густой лес. Пейзаж был действительно умиротворяющим. И величественным. И царственно-одиноким.

Не сумев скрыть восхищения, Эльва остановилась, оглядывая представшую перед ней картину.

— Я же говорил, что тебе понравится, — довольно сообщил Голдстейн. — Но мы ещё не пришли.

Она проследила за его взглядом и только сейчас заметила, что чуть поодаль у деревьев зеленела крохотная полянка, на которой стоял стол и два стула. Весь снег с этой полянки куда-то делся, а проступившая под ним трава была такой сочной и свежей, словно наступила весна.

— Эн...

— Я подумал, что в такую погоду будет не лишним провести время на свежем воздухе.

— Куда ты дел снег? — воскликнула Эльва.

— О, это был захватывающий опыт с применением согревающих чар. Не стану вдаваться в подробности, скажу только, что больше никогда не затею что-то подобное. Но в этот раз я отвоевал у зимы два ярда, так что давай наслаждаться.

Он достал из своей сумки бутылочку глинтвейна и два стаканчика. Они подогрели напиток магией и уселись на стулья. Было невероятно хорошо вот так сидеть, разговаривая, отделившись, казалось, от всего мира.

Эльва подумала о том, что она, наверное, сошла с ума, раз отвергает его чувства. Энтони был удивительным человеком. Но для неё он был будто из другого мира, из другой жизни, куда ей пока не суждено добраться. Он станет колдомедиком, будет уверенно идти по этому пути, однажды встретит девушку, которую полюбит, и будет делать ей вот такие умопомрачительные сюрпризы. Он женится на ней, обзаведется особняком, двумя-тремя детьми, откроет собственную медицинскую практику и будет жить долго и счастливо, словно в сказке. Это его история, какой она должна быть, если в этом мире есть хоть какой-то смысл. И Эльва чувствовала, что она никак в неё не вписывается. Со всеми своими жизненно важными секретами и тайнами, вымышленным именем, родителями-соратниками самого страшного тёмного мага всех времен, от которого она теперь пытается спасти свою жизнь и не подвести при этом весь остальной мир. Наверное, она не очень-то рассчитывала, что в итоге выберется из всего этого живой. Не то чтобы она собиралась умирать — нет... Просто все её силы и устремления сейчас концентрировались на том, что она играет некую роль в этой войне, и том, что она должна сыграть её правильно, а, значит, как можно скорее узнать, что это за роль. Эльва понимала, что не вправе впутывать Энтони в этот хаос с неопределённым концом.

— Эй, где ты витаешь? — спросил он, подливая глинтвейн.

— Нигде. Просто наслаждаюсь видом.

— Кстати, у меня есть для тебя подарок.

Эльва посмотрела на него с укором.

— Энтони, ну зачем...

— Просто посмотри!

Он достал палочку, сделал несколько пассов, вероятно, произнося заклинание невербально, и через мгновение в воздухе перед ним засветилось несколько золотистых нитей, которые сплетались между собой, постепенно приобретая знакомые очертания и превращаясь в пышную розу. Энтони ухватил её за стебель и протянул Эльве.

— Это ничего не значит, — сказал он, заметив её колебания, — я не так давно освоил эти чары и сразу подумал о тебе. Нет ничего такого в том, что я подарю тебе наколдованный цветок, Эльва.

Она приняла подарок, любуясь золотистыми лепестками, которые на ощупь были совсем как настоящие.

— Очень красиво, Эн. Где ты этому научился?

Он замялся.

— В последний год Тея часто отбирала интересные чары, которые хотела бы изучить, когда подрастёт. Она знала, что не успеет их освоить, но ей нравилось представлять, что это не так. После её смерти я оставил все эти записи себе и иногда просматриваю их.

— Знаешь, ты должен делать такие подарки той, которая сможет разделить твои чувства. А не мне.

— Я ни на что не претендую, я уже говорил. Не думай об этом. Я просто рад, что есть человек, с которым я могу провести такой день, как этот.

Они ещё долго сидели за столиком, согреваясь магией, и вернулись в школу только к ужину.

* * *

С приходом весны неожиданно вернулись нескончаемые снегопады. После недавней оттепели промозглый мартовский ветер пробирал до костей, и студенты вновь укутались в многочисленные шарфы и шапки.

С каждым днём Эльва всё больше беспокоилась из-за затянувшегося молчания Дамблдора. Йенсен говорил о нескольких днях, а не нескольких месяцах, и Эльва ломала голову над тем, что могло его так задержать. Если быть до конца откровенной, то она даже однажды предположила, что директор сам получил бумаги и изучал их, не посвящая её, и только магическая клятва, данная Йенсеном Аманте, заставляла отказаться от этой мысли. Эльва всё ещё была нужна Дамблдору.

Второго марта по школе разнеслась весть о том, что Рон Уизли был серьёзно отравлен предыдущим вечером. Конечно же, Эльва зашла в больничное крыло навестить его.

— Он выпил медовуху Слизнорта! — вполголоса рассказывал Гарри, пока побледневшая Гермиона сидела на постели Рона, склонившись над больным. — Опустошил бокал и тут же рухнул.

— Зачем Слизнорту отравленная медовуха?

— Он утверждает, что это был подарок. И что он сам собирался передарить её. Профессору Дамблдору!

— Директор в школе? — спросила Эльва, пытаясь собрать расползающиеся осколки фактов в некую целую картину.

— Вчера вечером был. Он знает о произошедшем, — Поттер сжал челюсти в тихом гневе, отчего его лицо стало довольно устрашающим. — Райт, ты должна проследить за Малфоем.

— Гарри... Я знаю, что ты думаешь...

— Не надо меня переубеждать! — Он перешёл на свирепый шепот. — Я всё это уже слышал, и не раз, но если ты не заметила, в Хогвартсе что-то творится! И неудивительно, если учесть, что здесь свободно разгуливают сразу два Пожирателя! Кэти Бэлл едва не погибла! Рон едва не погиб! Думаешь, следует дождаться чьей-нибудь смерти, чтобы удостовериться?!

Даже если не принимать во внимание тот факт, что Поттер выглядел абсолютно сумасшедшим, и его взгляд, казалось, вот-вот воспламенит комнату, отчего спорить с ним совершенно не было желания, Эльва так или иначе не могла найти достойных аргументов против. Он был прав — Драко, скорее всего, стал Пожирателем Смерти, а Северус Снейп был им уже давно. Даже если он официально шпион, двойной агент, и Эльва в душе не верила в его возможное предательство, игнорирование такого варианта могло бы обойтись им всем слишком дорого.

— Хорошо.

— Что? — непонимающе переспросил Поттер.

— Я прослежу за ним. Постараюсь, по крайней мере.

Он закивал.

— Да, спасибо. Как можно скорее.

Непостижимым образом Малфой растворился в толпе учеников, и Эльва теперь могла видеть только головы Крэбба и Гойла. Однако они вскоре свернули к мужскому туалету и скрылись за его дверьми, поэтому Эльве пришлось тоже остановиться, делая вид, что она читает книгу. Следующий урок был у неё свободным, так что она осталась ждать, даже когда коридор почти полностью опустел.

— Караулишь кого-то?

Резкий голос из-за спины заставил её подскочить на месте. Драко Малфой.

— Мне что, делать больше нечего? — ответила Эльва, вновь опуская взгляд в книгу. — Если не возражаешь, я вернусь к чтению.

Драко хмыкнул, выражая свой сарказм относительно её ответа, и пошёл дальше по коридору. Было непонятно, поверил ли он её лжи, но сейчас следовать за ним было уже нельзя. Зато можно было дождаться Крэбба с Гойлом — после их молчаливого дефиле по безлюдному коридору Эльва была готова поспорить, что чем бы Малфой ни занимался, он втянул в это и своих недалёких приятелей.

Однако время шло, а они не появлялись. Из-за двери вышла уже куча народу, в том числе две младшекурсницы, неизвестно что забывшие в мужском туалете, а Крэбб с Гойлом как сквозь землю провалились. Когда минуло ещё полчаса, Эльва не выдержала и, оглядевшись по сторонам, юркнула внутрь.

Она не верила своим глазам, но ни у раковин, ни в кабинках Крэбба с Гойлом не оказалось. Их вообще нигде не оказалось, хотя это было лишено всякого смысла — аппарировать из Хогвартса нельзя, даже если бы они умели, а пройти мимо Эльвы незамеченными они не могли.

Совершенно сбитая с толку, она поплелась в подземелья.

Несколько следующих попыток проследить за Малфоем результата не принесли — слизеринец то ли подозревал слежку, то ли был просто крайне осторожен. Он бесконечно озирался, мог несколько раз пройти по кругу по одним и тем же коридорам, часто присоединялся к толпе учеников, стараясь затеряться в ней. Каждый раз ему удавалось уйти от Эльвы, или же ей приходилось прекращать наблюдение, чтобы самой не быть замеченной. Единственное, что она выяснила — это то, что он на самом деле что-то затевает, а также то, что он часто ходит на верхние этажи, хотя по расписанию у него там нет занятий.

В итоге она рассказала обо всём Гермионе, предоставив той самой решать, следует ли говорить об этом Гарри. Грейнджер не слишком впечатлилась её историей, рассудив, что всё это никак не тянет на доказательство, особенно когда обвинение такое серьёзное. Впрочем, после несчастного случая с Роном гриффиндорка пребывала в чрезмерно приподнятом настроении, — и это было, пожалуй, единственной хорошей новостью за последнее время, — так как Рон вроде как распрощался с Лавандой.

Накануне матча Гриффиндор-Хаффлпафф Эльва, наконец, получила заветное послание от Дамблдора, который назначил поездку на следующие выходные.

* * *

Как и в прошлый раз, они заглянули на Сан-Мартинс Лэйн, где их ждал Йенсен Ригер. Теперь он, правда, уже успел разделаться со своим кофе, так что, завидев Эльву и Дамблдора у входа, положил на стол несколько монет, накинул пальто и вышел к ним.

Он перенёс их на небольшую улочку, по обеим сторонам которой теснились симпатичные частные домики, многие из которых были выкрашены в довольно яркие цвета, отчего общая картина выглядела почти сказочно. Впереди них простирался лесной массив, где уже не было домов, и именно в ту сторону они держали путь.

— Мы в пригороде Штутгарта, — сказал Йенсен, — в одном из районов частного сектора. Когда-то давно я жил здесь, ещё мальчишкой. Аманта тоже тут жила.

Он приостановился, разворачиваясь, и всмотрелся в стройный ряд домов.

— Вон тот, трёхэтажный, который виден за домом с жёлтой крышей. Сейчас он кирпичный, но когда принадлежал семье Герос, то был небесно-голубого цвета. Он всегда казался мне верхом роскошества.

— А где был ваш дом? — спросила Эльва.

— О, его отсюда не видно. К тому же, там всё равно не на что смотреть.

Они уже достаточно долго шли по асфальтовой дороге, когда Йенсен свернул на грунтовую, уходящую в сторону леса.

— Далеко нам идти?

— Да вот уже, — он махнул рукой вперёд, где не было ничего, кроме леса и старой водонапорной башни, вся нижняя часть которой была разрисована маггловскими уличными художниками. — Почти пришли.

— Мы что, идём в башню?

— Да. В детстве мы с Амантой часто бывали здесь. Это было нашим любимым местом, нашим секретным местом. Уже в те годы башня была заброшена, никто нас здесь не беспокоил. Когда в тот день в больнице Аманта передала мне бумаги, я почему-то сразу решил спрятать их именно здесь. За свою жизнь впоследствии я ни разу не рассказывал про башню никому, и, думаю, что и Аманта тоже. Никто, кроме нас двоих, не знал, что это место что-то значит, поэтому оно представлялось мне самым надежным.

Эльва оглядела строение: башне было действительно очень много лет, и кое-где кирпичная кладка была разрушена. Входом служила помятая металлическая дверь, слетевшая с верхней петли, а над ней темнел ряд узких крохотных окошек, поднимавшихся к самой крыше.

— Мистер Ригер, — подал голос Дамблдор, — простите мне моё любопытство, но почему же доступ к документам оказался затруднён, если они были здесь?

Йенсен усмехнулся.

— Я тоже не мог и подумать, что такой.. хм, архитектурный объект привлечёт чьё-нибудь внимание. Но когда я аппарировал сюда после нашего визита в Нью-Форест, то нарвался на целую толпу студентов. Оказалось, что какой-то маггловский университет проводил открытый конкурс художественных работ в стиле так называемого граффити, что предполагает рисование на стенах и потолках зданий. Не представляю, почему они выбрали именно эту башню, но, так или иначе, они обосновались тут надолго, с палатками и спальными мешками. Жгли костры прямо тут, на площадке, а в башне кто-то круглосуточно рисовал. Я проверял каждые пару дней, и вот, в прошлые выходные они, наконец, стали разъезжаться.

Йенсен заскрипел дверью, стараясь открыть её пошире, хотя она, похоже, давно заржавела в таком состоянии. Внутри было темно — света от окошек было недостаточно. Дамблдор произнёс «Люмос», и небольшая площадка первого этажа осветилась желтоватым светом. На стенах пестрели рисунки, хотя оставалось непонятным, как эти магглы умудрялись рисовать в такой полутьме. Эльва тоже создала огонёк на кончике своей палочки и последовала вверх по витой лестнице за Йенсеном и директором.

Металлические ступени отвечали гулким дребезжащим эхом на шаги путников, пока они поднимались вокруг проходящих по центру башни огромных ржавых труб. Они миновали три лестничные площадки, прежде чем добрались до четвёртой, где трубы упирались в пузатые водяные цистерны. Тут основная лестница заканчивалась, и оставалась только приставная лесенка наверх к чердачной двери, куда Йенсен и полез.

— Столько лет прошло, а мне кажется, что мы забирались сюда буквально вчера, — пробормотал он.

Чердачная дверь на самом деле вела не на чердак, а на крышу, где была устроена небольшая смотровая площадка: в центре высился кирпичный «домик», где размещалась сама входная дверь, из которой они вылезли, а по периметру площадку окружали довольно высокие перила.

Йенсен подошел к ним, оглядывая открывающийся внизу вид, и застыл на несколько минут.

— Я не бывал здесь после того, как она уехала, — сказал, наконец, он. — То есть, я поднимался сюда в ту ночь, с бумагами, но было уже темно, да и я был слишком озадачен тем, что делал, чтобы обращать внимание на пейзаж. А здесь на самом деле ничего не изменилось за эти годы. Только вон там появился новый жилой квартал, и крыши домов сейчас в снегу — летом они яркие, цветные.

Вздохнув, он отстранился от ограждения и, обойдя центральное возвышение, остановился с другой стороны напротив с виду ровной кирпичной кладки. Затем достал палочку и сделал пасс, прошептав нужное заклинание, после чего из стены выдвинулся блок из четырёх кирпичей. Йенс вытащил их по одному, открывая неглубокий тайничок. Важность момента захватила воображение Эльвы, и она задержала дыхание, когда в проёме показалась стопка старых, измятых бумаг и маленькая книжица в красном кожаном переплёте.

— Это они? — Шёпотом спросила девушка, хотя и сама знала ответ.

— Именно так, — заверил Ригер, аккуратно доставая спрятанное. Когда он вытащил бумаги, Эльва заметила надпись на внутренней стенке тайника. Буквы, врезавшиеся глубоко в пористую поверхность кирпича и нанесённые, без сомнения, с помощью магии, гласили: «Йенс и Ами — навсегда».

— И теперь они твои, Эльва, — Йенс протянул ей документы, улыбаясь с каким-то смутным выражением облегчения. Вероятно, он был рад, что ему, в конце концов, удалось исполнить волю Аманты.