Вторая часть Мерлезонского балета (гет)

Ужин проходил оживленно, мы увлеченно стучали приборами по тонкому посеребренному фарфору. Ароматы еды щекотали нос, в желудке радостно урчало маленькое голодное животное, принимая долгожданную пищу. Женечка демонстративно молчала, ожидая, когда с ней кто-нибудь заговорит. Эльфы же, на радостях от тишины с ее стороны, благополучно забыли про нее. Девушка тихо сопела, понимая, что никто не кидается к ней с расспросами. Я упорно игнорировала отчаянные взгляды, которые она бросала на меня через стол, предпочитая слушать разговоры за столом о договорах с Роханом, нежели девушку, доведшую меня до головной боли. Мелодичный стук кубков, звук наливаемого вина, виноградный аромат — меня тянуло выпить. Хотелось почувствовать легкость, не думать о том, что говорить и как себя вести… Эх, наверное, я все-таки алкоголик!

Наевшись до отвала, я грустно подпирала щеку рукой, следя за постепенно пьянеющими эльфами. Мысли о пагубной привычке так расстроили, что хотелось всплакнуть. Веселье приобретало размах, за столом поминутно раздавался смех, эльфы даже вспомнили про Женечку. Ей тоже надоело строить из себя обиженную, и она охотно рассказывала о том, как прошел ее день, умильно вытягивая губки в трубочку и вспоминая «этого ужасного невоспитанного Фаэллина!». Она громко жаловалась на возницу, бросая косые взгляды на короля. Но Трандуил делал вид, что ничего не слышит, намеренно отвернувшись в другую сторону. Тяжелый желудок напомнил о себе — меня неудержимо клонило в сон, и я с трудом сдерживала зевоту.

— Надеюсь, сегодня ты чувствуешь себя лучше? — Элемир, подозрительно тихо просидевший рядом весь вечер, с надеждой посмотрел на меня. Я с трудом вынырнула из дремы (я научилась спать с открытыми глазами!), пытаясь понять, что от меня хотят.

— Лучше? — я наморщила лоб, припоминая, от чего мне может быть плохо. Наконец понимание пришло в голову, и я выпрямилась, кивая.

— Спасибо, уже намного лучше, — я улыбнулась, пытаясь выглядеть «почти выздоровевшей». — Правда, сегодня все же меня немного укачало, — я вспомнила сегодняшнюю поездку с Женечкой, и меня передернуло. — Даже тошнило… — задумчиво протянула я, глядя на смеющуюся девушку.

— Очень жаль… — вздохнул эльф и, смутившись под моим удивленным взглядом, поспешил поправиться: — Я имею в виду, очень жаль, что тебе еще плохо! Надеюсь, ты скоро поправишься! — он заискивающе улыбнулся, пытаясь придать лицу выражение крайней заботы.

— Спасибо, — повторила я, недоумевая, откуда взялась такая забота со стороны советника короля. Однако он напомнил мне о необходимости разговора с этим самым королем на тему передвижения Женечки в моей повозке. Я тихонько вздохнула, пытаясь себе представить, как можно незаметно поговорить с Трандуилом. Тот уходить не собирался, повернувшись к звонкоголосой Женечке спиной. Ее пронзительный голос эхом отдавался в голове, а от мысли о бесконечно долгой дороге потихоньку начала развиваться мигрень. Она-то, вкупе с заботой о собственном здоровье, и придала мне решимости. Я поднялась, прощаясь с грустным Элемиром, и подошла к королю, останавливаясь рядом и ожидая, когда он закончит разговаривать. Замолчав на полуслове, Трандуил поднял на меня глаза, чуть склонив голову на бок, ожидая, видимо, узнать причину, заставившую меня подойти.

Эльф, сидевший рядом, воспитанно отвернулся, заводя разговор с соседом, а я, чувствуя, как испаряется смелость, прошептала:

— Мне очень нужно с Вами поговорить, — и поспешила выйти на улицу. Лагерь погружался в сон, небольшие костерки весело трещали у палаток. Кто-то тихо пел, воины переговаривались, делясь воспоминаниями о прежних походах, смех разносился над полем. Я вдохнула ароматный степной воздух, запах ночных фиалок слегка кружил голову, где-то неподалеку цвела лаванда. Я тихо отошла в сторону от королевского шатра, отступая в его тень, чувствуя, как ночная прохлада прогоняет сонливость. Шорох за спиной заставил меня вздрогнуть и резко обернуться, практически нос к носу сталкиваясь с королем. Он тихо встал рядом, заложив руки за спину и глядя на небо. Лунный свет придавал его лицу мертвенную бледность, делая схожим с мертвецом. Прекрасным мертвецом, тело которого уже успело остыть. Холодным-холодным и мертвым-мертвым… Что-то я увлеклась. Король молчал, ожидая, что я все же назову причину, по которой оторвала его от веселья. В горле внезапно пересохло, и я отвернулась, зажмурившись. Слова не шли, а просьба, с которой я хотела обратиться к королю, казалась нелепой и надуманной. Истеричное повизгивание Женечки долетело до моих ушей, в очередной раз вытаскивая меня из ступора. Я глубоко вздохнула и проговорила:

— Пересадите Евгениэль обратно на коня, прошу Вас, — ну вот, глупость произнесена, теперь можно выслушать гневную тираду по поводу незначительности просьб, отвлекающих короля, и отправиться в палатку.

— Разве тебе не понравилось, что твоя подруга едет с тобой? — в голосе короля царило искреннее удивление.

— Пусть едет со мной где-нибудь в другом месте, — пробормотала я, — а желательно и куда-нибудь в другое место.

— Я не понимаю тебя, — тихо проговорил Трандуил. Его волосы светлым пятном качнулись рядом со мной. — Или она не твоя подруга?

— Да какая там подруга… — начала я и осеклась. А ведь действительно — кто мне Женечка? Если даже хоббиты стали приятелями, неужели я не могу назвать подругой единственное существо, связывающее меня с прошлым миром? — Подруга, — обреченно выдохнула я, понимая, что одним словом свела на нет все аргументы, заготовленные для уговоров Трандуила, автоматически делая весь наш разговор абсолютно бессмысленным. Красноречивое молчание короля служило тому подтверждением.

— Она меня бесит, — честно призналась я, опустив голову. Стоило сказать правду, как дальше слова полились потоком: — Иногда ее прибить хочется или затолкать в рот кусок Вашего ковра и перевязать шнуром от шатра! И распаковывать только на привалах, чтобы дать поесть! А еще лучше не распаковывать вообще, стукнув обухом по голове и отправив в глубокий целебный сон до Лихолесья! А там определить куда-нибудь в лечебницу для душевнобольных! У Вас есть лечебница для душевнобольных? А я бы приходила ее навещать, такую спокойную, перевязанную рукавами прекрасной смирительной рубашки с вышивкой… — я мечтательно замолчала, представляя сие прекрасное видение, когда услышала странные сдавленные звуки со стороны Трандуила. Я повернула к нему голову и увидела, что король трясется, согнувшись пополам и положив руки на колени. В тревоге я осторожно положила руку на его плечо, пытаясь привлечь внимание, но тут же ее отдернула — король разогнулся и захохотал. Он запрокидывал голову, хохоча во весь голос, и делал это так заразительно, что я не выдержала и тоже рассмеялась, в красках вдруг представив все, что только что наговорила. Несколько минут спустя мы пытались отдышаться, глядя друг на друга и фыркая, стоило встретиться взглядами. Трандуил успокоился первым, выпрямляясь, не в силах, правда, стереть улыбку с лица.

— Она настолько тебя достала? — я энергично закивала, все еще не в силах нормально говорить. — В таком случае не стоило мне брать ее с собой, — задумчиво протянул король.

— Полностью с Вами согласна, — я с тоской посмотрела назад, туда, где далеко-далеко лежал Минас Тирит.

— У тебя были другие планы? — запоздало понял Трандуил, повернувшись ко мне.

— Я хотела пойти с Леголасом и Гимли, — мне вдруг стало очень тоскливо, я вспомнила друзей и поняла, как сильно по ним соскучилась, а ведь прошло всего два дня!

— А я было подумал, что ты решила исполнить свою угрозу, когда согласилась поехать в Лихолесье, — глаза короля вдруг ярко блеснули, отражая звездный свет. Я недоуменно уставилась на него, пытаясь вспомнить, чем и как я посмела угрожать королю. — Времени в этот раз у тебя больше, — мне показалось или он подмигнул?! Король развернулся, скрываясь в темноте, а я осталась стоять, чувствуя, как у меня отъезжает челюсть: я вспомнила, что именно имел в виду король! Кажется, надо все-таки выпить…

* * *

Степь даже не думала заканчиваться, но сегодня ее однообразная красота не привлекала меня. Я сидела на своем ковровом диванчике, обдумывая поведение короля и пытаясь притянуть за уши хотя бы одну версию, объясняющую его интерес. Мысли о безумной любви я отмела сразу как бредовые. Сексуальный интерес? Вроде бы ближе и понятнее, но нет, едва ли. Предложение работать придворным шутом? Кажется, самое разумное. Я потрясла головой, понимая, что мотивов короля мне все равно не разгадать, а значит сейчас не стоит забивать ими голову.

Глиннаэль сегодня тоже был особенно молчалив, изредка причмокивая лошадям и поднимая голову, глядя в безоблачное небо. Женечка — о чудо! — снова ехала на лошади, гордо прогарцевав мимо нас утром. Мы с возницей облегченно переглянулись, продолжая свой путь в милом нашему сердцу одиночестве. Книга, так удачно забытая Женечкой, сглаживала однообразие пути, погружая в дебри придворного этикета. Я тихо бормотала, повторяя про себя обращения к придворным и Владыкам. Ветер затих, стало невыносимо душно, пот градом катился по лицу, и даже у Глиннаэля спина выглядела так, будто ее облили из ведра. Я отложила книгу, вытирая лицо, и потянулась за флягой. Глотая теплую воду, я снова вернулась мыслями к королю, раз за разом прокручивая в голове вчерашний разговор.

— Глиннаэль? — решилась наконец я. — А чем эльфы любят заниматься больше всего? — вопрос оказался более чем туманным, не скрою, но спрашивать у него о сексе казалось чем-то запредельно невежливым. К тому же книжка об этикете об этой стороне общения тактично умалчивала, рассказывая о том, как эльф должен ухаживать за эллет. Дальше вздохов под луной, посвящения сонетов и задаривания цветами дело там не шло. Но дети же как-то рождались?!

— Заниматься? — казалось, Глиннаэль не удивился этому вопросу. А может, ему просто надоело молчать и хотелось поговорить. — По-разному, — он пожал плечами. — Мы живем достаточно долго, чтобы найти призвание по душе. Хотя в этом я завидую людям, — он вздохнул. — Вы так спешите жить, что успеваете, кажется, все на свете! Вы можете и любить, и воевать, при этом быть отличными музыкантами и умудряться пахать и сеять, когда в этом есть необходимость. Мы не такие… — он снова посмотрел наверх, убирая волосы со лба и качая головой. — Будет дождь... — он помолчал, затем продолжил:

— Мы выбираем себе призвание по душе, но тогда становимся в нем самыми лучшими. Музыканты могут сражаться, но арфу они держат куда лучше меча. И даже самый искусный мечник может спеть балладу, но при этом никогда не перепоёт придворного певца, — Глиннаэль пожал плечами. — Кто-то любит выпивку, и в этом ему нет равных, — он повернулся, подмигивая мне, — а кто-то любит общество прекрасных эллет, и они отвечают ему тем же.

— Подожди! — кажется, мы наконец подошли к интересующей меня теме. — То есть ты хочешь сказать, что среди вас есть сластолюбцы?!

— Есть?! — Глиннаэль издал короткий смешок, лукаво глядя на меня. — Да мы все это дело любим, что уж тут скрывать!

— Все? — я посмотрела на эльфов, едущих впереди. — А почему тогда об этом никто не знает?

— Это наша семейная тайна, — со всей возможной серьезностью пояснил Глиннаэль, однако морщинки, собравшиеся у глаз, портили всю нешуточность момента. — Если все узнают, представляешь, как тяжело нам будет в людских поселениях? На нас и так женщины вешаются, но робко, по-тихому. Да и мужья спокойны, зная, что мы на их женщин смотреть не будем… Вот так и живем.

— Ну вы хитрож… Хитрые вы, как я погляжу! — я усмехнулась, откидываясь на спинку дивана. Темно-зеленая склянка выскочила из кармана, и я потянулась за ней, пытаясь поймать. Но Глиннаэль успел первым, хватая бутылочку у самого обода колеса. Он протянул было ее мне, но задержался, вглядываясь.

— Ты это откуда взяла? — он все-таки протянул сосуд, странно глядя на меня.

— Элемир дал, — я пожала плечами, — чтобы не укачивало.

— А тебя укачивает?! — удивился эльф.

— Да нет, просто… В общем долго рассказывать, — я махнула рукой, пряча бутылочку. — Надо ему ее отдать, мне она ни к чему, а он почему-то страдает.

— Еще бы он не страдал! — хмыкнул Глиннаэль. — Я вообще удивляюсь, как он теперь на королевских приемах себя чувствует.

— Да обычно вроде чувствует, — задумалась я, — грустит только.

— Ну да, до Лихолесья еще далеко, где он сейчас мяту найдет, — веселился Глиннаэль. Он смотрел на меня с таким видом, будто вспомнил очень веселый анекдот и теперь держался, чтобы не рассказать его мне. Наконец, он не выдержал:

— Наш Владыка любит вино, ни для кого это не секрет. Да что уж там — секрет, мы все его любим. Вот только у всех вкусы разные. Его Величество привык пить не пьянея, он может за день сам выпить небольшой бочонок и даже не заметить. Но вот с придворными другая история… Они, бедняги, стараются не отставать от короля, но потом ужасно мучаются от похмелья. Вот наши целители и придумали для них этот настой. Он снимает муки похмелья за несколько минут, оставляя голову ясной.

Так вот оно что! А я все думаю — что же они с утра как огурцы стоят!

— А вы его тоже делаете? — я видела, что по вечерам воины с удовольствием прикладываются к флягам, в которых явно плескалась не вода, но при этом утром поднимались раньше всех.

— Ну нет, не стоит нас с придворными неженками сравнивать, — притворно оскорбился Глиннаэль, — да и вино мы пьем другое. Свое, лихолесское, из дикого лесного винограда. Голова от него всегда ясная, а в теле легкость небывалая. То, что надо для уставшего воина в походе.

Я покачала головой, снова развалившись на диванчике. Полученную информацию нужно переварить и разложить по полочкам.