Хитлэндский еретик (джен)

Крыши Хитлэнда всегда были гостеприимны ко всем, кто обладал парой рук, парой ног и определенным количеством ума, которого хватило бы на то, чтобы понять, что нужно цепляться за это, а потом за это и вот за это. Дальше перед взглядом простирались бесконечные красные от одинаковой черепицы крыши, дымящие каминные и печные трубы, шпили замка барона Альбертсона, часовая башня и дальше — за верхушками городского леса — сплошное серое море, перекатывающееся тяжелыми волнами.

Крыши обычно были гостеприимны для всех, в том числе для сумевших забраться сюда портовых крыс. Эти твари обладали острыми, загнутыми внутрь лап когтями, которыми цеплялись за все, за что только можно было. К тому же они обладали способностью своих безобидных сородичей — обычных серых крыс — карабкаться почти по отвесной поверхности, не тратя на это особых усилий.

Именно поэтому комендантский час объявлялся всегда, несмотря на праздники, трауры или войны. Крысы были везде и во тьме преимущество имели над каждым четвертым человеком.

Разумеется, человека, осторожно ступавшего по узкому гребню довольно покатой крыши, это не касалось. Он ходил по крышам, словно по собственному дому, а от всякого рода неприятностей на поясе висел арбалет. Хотя нельзя было сказать, что человек безрассуден, нет. Он просто решал проблемы по мере поступления и считал необходимым получать от этого удовольствие.

За месяц до этой ночи Гус провернул неплохое дело и теперь собирался на некоторое время покинуть город — его искала стража и адепты Единого храма. Но он имел перед ними одно единственное, но решающее преимущество: мало кто знал, как он выглядит. Конечно, был риск, что братья по ремеслу в итоге его сдадут, но и тогда страже пришлось бы потрудиться, выискивая его среди сотни обычных лиц. Поэтому Гус не удержался, услышав от своего информатора, что украденная у барона безделушка лежит в сокровищнице леди МакКроули.

При всей своей богатой фантазии Гус не мог представить себе причину столь глупого поступка. Украсть вещь барона Альбертсона означало подписать себе смертный приговор с предварительными словесными пытками под заинтересованным взглядом синих глаз барона. Разумеется, сам Гус никогда не виделся с ним, но слышал, что мало найдется в городе мазохистов добровольно разговаривать с бароном. Общаться с человеком, заведомо находясь в унизительном положении подчиненного, охотники находились редко, а в случае с бароном Альберсоном в таком положении были все.

Тем не менее, облапошив эту девчонку и выкрав медальон, он сам себя загнал в ловушку. До Гуса дошли слухи, что к делу серьезно подошел Дик Золотая Рука со своим безумным папашей, а это означало, что от безделушки нужно было избавляться.

Именно этим Гус и собирался заняться.

* * *

В новый роскошный особняк лорда Азеля аккуратно постучались. Открывший дверь дворецкий не выказал никаких эмоций, увидев на пороге четверых изрядно смущенных стражников.

— Да-а? — важно спросил дворецкий.

— Мы… э… нам нужно увидеть лорда Азеля. У нас приказ на обыск, — сказал сержант Нидс.

— Хорошо-у, — не потеряв прежней интонации, ответил дворецкий и закрыл дверь, оставив стражников переминаться на крыльце.

Обыск у лорда Азеля, который по большому счету вовсе и не был лордом, но зато настаивал, чтобы все его так называли, обычно проходил по одному и тому же сценарию: стражников заставляли разуваться, мыть руки и пить чай вместе со всей семьей. А затем, окончательно сбитые роскошью обстановки и напутственным словом лорда, они ходили по комнатам, где услужливый дворецкий раскрывал им все шкафы и ящики. В левом кармане дворецкого обычно лежал блокнот, куда он тщательнейшим образом записывал любой причиненный стражниками ущерб. В доме обычно ничего не находили, и если лорду Азелю везло, то он еще и получал небольшую компенсацию от командора стражи.

— Милорд, — дворецкий степенно вошел в библиотеку, где Азель обычно проводил свои совещания. Впрочем, чаще всего он там читал. А совещания где придется проводил Девил Кворк — его правая рука, а заодно муж старшей дочери Азеля. — Там снаружи опять пришли эти отвратительные люди в форме. Они заявляют, будто кто-то дал им разрешение на обыск вашего дома.

— Спасибо, Арчер, — спустя мгновение ответил лорд Азель.

В городе поговаривали, что семья Азель — это тайная, карающая рука барона. Вернее, кинжал. И как только кто-то из высоких вельмож надоедал барону, в дело тут же вступала семейка Азель. Но на самом деле все обстояло совсем по-другому. Они просто были наемными убийцами — единственные в городе люди, готовые взяться за гнилые заказы, и которым в свою очередь можно было верить, что дело будет доведено до конца.

Разумеется, в городе были и другие мастера ножа, но отличие лорда Азеля — главы клана — состояло в способности договориться с бароном. А дело это, надо сказать, непростое.

— Только скажите слово, милорд, и я выставлю этих наглецов вон с крыльца!

— Не стоит, Арчер, впусти их и… сделай все как обычно. А потом выйди на задний двор и, если увидишь Дэвида, попроси его держаться подальше сегодня от дома.

— А как же мерзавцы, милорд? — не унимался дворецкий, с младых лет не переносивший любого вида официальную власть. Но, в отличие от миллиона таких же людей, Арчер считал своим долгом всячески отравлять жизнь страже и ни в коем случае это не скрывал.

— Я сам приму их. Все, иди. И, пожалуйста, убери из кармана нож, хорошо? Нам не нужны неприятности.

Ничуть не смущаясь, Арчер положил грубый, явно побывавший во многих битвах нож на столик. А потом, подумав, спрятал его за большой книгой в фиолетовой обложке.

Стражники на крыльце терпеливо дожидались.

— Проходите и будьте благодарны лорду Азелю за его великодушие. Чай подадут в малом зале для незначительных гостей… на этот раз.

— Прости, Арчер, но сегодня мы обойдемся без церемоний, — ответил сержант Нидс, уже успевший справиться с волнением. И теперь его речь звучала по крайней мере без заиканий.

Вообще Нидс славился среди стражей абсолютным бесстрашием, и поэтому первым в какие-либо опасные места, вроде занятых бандитами домов, отправляли его. Но перед этим сержанту нужно было привыкнуть к мысли, что ему придется общаться с людьми. Поэтому, когда заикание проходило, а взгляд сержанта переставал быть похожим на взгляд загнанного кролика, его обычно и посылали на дело.

Они вошли вслед за дворецким в дом.

— Видите ли, господа, — ответил дворецкий, обдумывая тактику словесной войны. — Чай перед обыском — это традиция семьи Азель, и никакие неотесанные болваны не могут ее нарушать.

Стражники переглянулись, и Арчер понял, что, возможно, зря так быстро перешел к банальным оскорблениям.

— Послушай, Арчер, — сказал другой стражник — рядовой Симмонс. — Я понимаю, ты нас ненавидишь, и сделать как можно больше гадостей — твоя святая обязанность, но, видишь ли, на Морской улице какой-то пьяный ублюдок захватил детей, и мы немного не в настроении с тобой спорить. Ага?

— А…

— А если ты не послушаешься, — продолжил Симмонс, — мы тебя и твоего хозяина арестуем за препятствование следствию. И, конечно же, доложим барону Альбертсону. Поэтому давай ты подашь свой чай в следующий раз.

Арчер задумался, по его лицу было видно, как сложно ему оказалось принять мысль, что стражники могут быть заняты чем-то… стоящим. И нельзя было сказать, что и в самом деле отделение городской стражи плохо справлялось со своими обязанностями. Просто закаленному ненавистью мозгу Арчера сложно было перестроиться.

— Мы можем три минуты постоять в твоем зале для незначительных гостей, — уступил Нидс, наблюдая, как гамма различных эмоций сменяется на лице дворецкого. — Скажешь потом хозяину, что все сделано, как надо.

Предложение немного смягчило настрой Арчера, но…

— И все же я обязан подать чай, — упрямо сказал он, оставляя за собой последнее слово.

Так и сделали — рассевшись в смущенном молчании, дождались, пока им подадут крошечные чашки густо заваренного чая с обязательно засохшим печеньем, и одним глотком выпили чай.

— А теперь нам нужно попасть в главный зал.

— Куда? — мгновенно возмутился Арчер, до этого стоявший чуть поодаль от стола с перекинутым через руку полотенцем. — Никогда не позволю вам топать по бесценному для лорда Азеля паркету своими грязными ногами!

— Это обыск, Арчер, — мягко напомнил Нидс. — Ты ведь знаешь, что это значит? Мы можем попасть в любое помещение в этом доме.

— К тому же, мы ходили по твоему драгоценному паркету два месяца назад, — добавил Симмонс. — И ничего с ним не случилось.

— А скол на пятой дощечке пятнадцатого ряда! — жарко запротестовал Арчер, но тут дверь открылась, и на пороге показался сам лорд Азель.

Стражники подавили желание тут же вскочить на ноги, но обстановка накалилась. Одно дело препираться с безобидным и даже где-то забавным дворецким, другое — иметь дело с убийцей, власть которого подчас превосходила власть самих стражников. Этот человек был похож на лиса — по повадкам, и копна длинных, оглушительно кудрявых рыжих волос, которые он обычно завязывал в тугой хвост, только усиливала это ощущение.

Лорд Азель улыбнулся, остановив взгляд на сержанте Нидсе.

— Рад вас видеть, господа. Позвольте узнать, что на этот раз вас ко мне привело? Я, разумеется, рад, не подумайте ничего плохого, но у вас поразительная способность приходить невовремя.

— Это не способность, ми… лорд Азель, это наша работа, — сухо отозвался сержант Нидс. — И нам очень хотелось бы попасть в главный зал. Имеется информация, что там спрятана одна очень нужная и украденная вещь. Позволите?

Он поднялся на ноги и жестом заставил подчиненных последовать собственному примеру.

— О, разумеется, — отозвался лорд Азель, старательно скрывающий недоумение. — Вы можете заходить туда, куда вам будет угодно. На одно надеюсь — вам не понадобится моя спальня, боюсь, сегодня там не прибрано.

Он распахнул двери перед стражей, и они все вместе вышли в коридор.

— Неужели?

— Мне пришлось отпустить всех слуг, кроме дворецкого. Видите ли, сегодня какой-то праздник… дайте вспомнить… Кажется, Сэмов день.

Сэмов день — единственный день в году, который проводился в конце весны, когда любой подневольный слуга мог представить себя свободным. И даже, если получится, перейти в подневолие к другому хозяину на свой выбор. И, конечно, если тот хозяин того хотел. Своего рода фикция свободы для загнанных в рабство тысяч бедняков — пилюля, заглушающая боль рабской жизни. В этот день по распоряжению барона всем подневольным бесплатно подавались еда и пиво, а по периметру города стояли войска — как напоминание, что может случиться, если люди пожелают чего-то большего, чем сытный и пьяный день раз в году. Конечно, официально даже сбежавшим из города людям давалась фора в этот самый день, но на практике все сводилось к паре-тройке счастливчиков, успевших пересечь перевал, а остальные же задерживались на выходах из Хитлэнда или в окрестностях.

Главный зал сиял вычурной позолотой, и сержанту Нидсу даже пришлось на миг прикрыть глаза, но врожденный и, несмотря на искренние сомнения окружающих, существующий инстинкт самосохранения заставил его очень быстро привыкнуть к сияющей обстановке и подобраться. Закрывать глаза в присутствии лорда Азеля — затея глупая и малоперспективная в плане продолжительности жизни.

— Проверьте здесь все, — велел он остальным стражникам, а сам предпочел остаться в компании исходящего яростью Арчера и спокойного хозяина дома.

— И все же, сержант, я хотел бы услышать от вас конкретику. Не кажется ли вам, что я, как владелец всего этого, — он обвел рукой зал, — имею право знать, что вы ищете. Могу вас заверить со всей искренностью, что я ничего не крал.

— Возможно, лорд Азель. Но в таком случае вам не стоит беспокоиться и забивать голову лишней информацией. А если нет — вы и сами знаете, что мы ищем.

Капитан стражи Айль перед обыском строго запретил Нидсу разглашать какие-либо сведения сверх необходимого, и он уже настраивался на глухую оборону, но этого не понадобилось.

— А-а, конечно-конечно, секреты, понимаю. И не стану лезть. Может быть, присядем, сержант?

Арчер за их спинами издал сдавленный воинственный звук, выражающий то ли протест против такой фамильярности — где это видано, чтобы какой-то нищий сержант сидел на равных в мягких креслах с высокородным господином, — то ли проходившим бесцеремонным обыском.

Стража открывала один за одним ящички комодов и столов, перебирала столовое серебро и лапала грязными руками начищенные деревянные поверхности. А Симмонс так и вовсе зачем-то залез в давно не разжигаемый огромный камин.

— Спасибо, я постою, — твердо отозвался Нидс, следя одновременно за лордом и своими подчиненными.

— О, как хотите, а я присяду. — Азель изящно опустился в кресло, и сержант тут же почувствовал себя идиотом. Теперь он стоял едва ли смирно перед человеком, которого искренне презирал, и в таком положении сам был виноват.

— Сержант! — спас его положение рядовой Симмонс спустя некоторое время.

В руках у него оказался завернутый в плотную ткань сверток.

— Что это, лорд Азель? — бесстрастным голосом спросил сержант.

— Не знаю, — ответил Азель, ощутимо напрягаясь. — И что бы там ни было, я не имею к этому никакого отношения.

— Неужели?

Симмонс аккуратно развернул сверток, и в солнечных лучах сверкнули драгоценные камни Хитлэндского еретика.

— Боюсь, что вы арестованы, лорд Азель.

* * *

Кусты шиповника, обильно разросшегося по территории между старым кладбищем и Фортом Моттонгиром, что принадлежал со всеми своими бесконечными подвалами Единому храму, цвели, словно безумные, отдавая остатку ночи одуряющий аромат маленьких, не совсем настоящих роз. Кладбище уже давно пополнялось только теми, кто умирал в общине — других хоронить везли за город, а то и сжигали и развеивали пепел над морем. И поэтому, проходя каждый раз мимо старых могил, Дороти не ощущала привычного трепета и страха, какие с ней происходили на новых кладбищах. И именно поэтому ей жилось в общине наемников спокойно.

А спокойствие для нее было одним из тех факторов, который определяет все.

Закусив губу, она громко постучала в деревянную дверь, а потом, не дождавшись ответа, вошла внутрь.

— Мафусаил…

Это был уже старик — из тех, кто удерживался на грани не дряхлости, но и не зрелости, с чисто выбритой головой и выдающимся носом. Но сейчас ей было не до носа — она провалила задание и едва выбралась из поместья леди МакКроули, да к тому же вынуждена была убить крысу, так некстати вылезшую поохотиться именно на той улице.

— Дороти, — в тон ответил ей Мафусаил и поднялся.

Сделал два шага вперед и внимательно в нее всмотрелся, ища ответ.

— Я виновата, — выдохнула она, закусывая губу от сделанного над собой усилия. Признаваться в неудаче Мафусаилу — задача сложная, хотя она никогда до этого не слышала, чтобы он хоть раз наказал кого-то за провал. Он просто… смотрел, и Дороти этого хватало.

Она вытащила из сумки книжицу и протянула ее Мафусаилу, все еще не отводившего от нее пристальный взгляд.

— Это все, что я успела сделать, прости. Я потеряла бдительность и упустила из виду… — тут она поняла, что допустила вторую промашку за ночь. Не стоило упоминать то, что в поместье она столкнулась с Гусом. Они с Мафусаилом издавна были на ножах, и провоцировать вражду таких людей она не хотела. В конце концов, Гус оскорбил ее, и она же отплатит ему той же монетой.

Но слов назад было уже не вернуть, а выкручиваться — значит лгать. Мафусаилу Дороти никогда не лгала, изредка лишь прибегая к умалчиванию.

— Садись, — пригласил он, едва растянув губы в непонятной улыбке, и за локоть отвел ее к столу. — Кофе? Помню, ты его литрами изводишь ежесуточно. Садись-садись. И не смотри на меня щенячьими глазами.

Дороти покорно села и поняла, что рассказать все теперь будет еще сложнее. Мафусаил никогда не наказывал за промахи, никогда не лишал гонорара — если работа была сделана хоть как-то, он просто умел давить на нужное место — аккуратно, без резких слов, иногда даже вообще без них, — где больнее всего.

— Там был Гус, — медленно произнесла она, наблюдая, как Мафусаил ставит на огонь турку. — И я его не заметила. Он усыпил меня сонным зельем, затащил в сокровищницу, ограбил ее и оставил меня там связанной.

— Связанной? — немного удивился Мафусаил. Впрочем, это даже не походило на вопрос — просто замечание, сделанное самому себе. — Скажи, пожалуйста, Дороти, — продолжил он тем же слегка удивленным тоном, — а как ты поняла, что это был именно Гус, если тебя усыпили?

— Я пришла в себя в сокровищнице, — ответила она. — Наверное, он не хотел меня… настолько подставлять. Ты же знаешь, сонное зелье можно рассчитать на довольно точное время.

— Знаю, — согласился Мафусаил, расхаживая по небольшой кухне и изредка поглядывая за варившимся кофе. — Ну хорошо, продолжай.

Дороти кивнула.

— В сокровищнице был Хитлэндский еретик, тот, что принадлежит барону Альбертсону…

Мафусаил остановился.

— …Понятия не имею, как он там оказался, но Гус прибрал его и еще кое-какие незаметные безделушки вроде цепочек, монет и колец, как ты понимаешь, вряд ли там были опознавательные знаки.

— Еретик, — повторил Мафусаил, что-то прикидывая. — Леди МакКроули не похожа на выжившую из ума старуху, чтобы красть такую вещь.

— И у такого человека, — подхватила Дороти, радуясь, что Мафусаил сосредоточен на деле, а не на ней.

Он еще раз покосился на турку и поцарапал поросший жесткой щетиной подбородок.

А Дороти тоже отвлеклась от ожидания неминуемого наказания и поняла, что складывающаяся вдруг ситуация кажется… интересной.

— Это получается, — медленно сказала она, глядя Мафусаилу прямо в глаза, — что нам кто-то сверху заказал подробный план особняка леди МакКроули именно тогда, когда там появился невесть как оказавшийся Хитлэндский еретик.

— Учитывая то, что МакКроули у барона в немилости, вряд ли он появился там по доброй воле хозяина, — добавил старик, уловив ход мыслей Дороти.

Дороти прикусила язык, опасаясь задавать пришедший на ум вопрос. Кто заказал план особняка — таких заказчиков никто не знал, кроме Мафусаила, потому что безопаснее всего было обращаться к нему, к проверенному человеку. А он уже потом отдавал задание тому, кто был его достоин. Тут ей снова стало стыдно за свой провал.

— И как к этому оказался причастен Гус? — в отличие от нее, кажется, Мафусаил понял все.

— М-м-м, — протянула Дороти, смотря на вскипающий кофе в турке. — Не хочу тебя отрывать, но…

Он небрежно взмахнул рукой, и пламя погасло, будто кто-то перекрыл кислород. Затем, схватив со стола прихватку, Мафусаил вытащил турку из очага и поставил на стол. Дороти следила за его действиями с восхищением и плохо скрываемой завистью. Единственной ее хоть какой-то магической способностью было умение стать незаметной. Но и оно давалось ей большой кровью — всего лишь час под заклятием, и она могла сутки не подниматься с постели. Кто-то создал Дороти так, что любая магия выматывала ее не хуже недельного тяжелого труда, когда как Мафусаил был одним из тех, кому давалось почти все.

— Не знаю, — запоздало ответила она. — Но собираюсь это выяснить, если ты не против. Спасибо за кофе.

— Против, — резко отрезал он и поставил чашку на стол так, что она едва не разлетелась.

Дороти отпрянула, и лицо Мафусаила тут же смягчилось.

— Послушай меня лучше — и очень внимательно. — Он встал у нее за спиной и положил ей руки на плечи. — Забудь про Еретика, Гуса и дом МакКроули, то, что случилось, даже хорошо. Я разберусь в этом сам, а ты, моя милая, займешься кое-чем другим. Договорились?

Судорожно вцепившись в руку старика, Дороти кивнула — конечно, она сделает все, что он скажет. И сделает с удовольствием, к тому же, он явно не собирался сердиться на нее, но Гус… Не найти его и не отплатить за подставу — это почти то же самое, что пригласить его поступить так снова.

Но Мафусаилу этого знать было не нужно, и она, уже почти не ощущая чувства вины, еще сильнее сжала его руку, потому что такие моменты близости случались так редко с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать.

— Конечно, я все сделаю.