The Lord of The Nargles (гет)

Если лето выдалось на удивление жарким — то осень, что пришла ей на смену, была мрачной, нерадостной и сырой. И причиной всеобщего подавленного настроения стала отнюдь не только погода.

Парившие вокруг школы дементоры даже на фоне всех странностей в жизни Маркуса показались ему чем-то невозможно диким, и он мрачно шутил, что домашний арест ему заменили заключением в Азкабане. Остроты о том, что школа не устаёт готовить их к взрослой жизни, раздавались со всех сторон, однако смешно никому не было. Где-то в тумане их мог поджидать беглый Блэк, который многих пугал не меньше дементоров.

Было очень странно возвращаться в школу — и не встретить тех, с кем учился и делил спальню семь лет. С теми кто давно не замечал его странностей. Теперь ему предстояло привыкать к тем, кто учился его на год младше.

Все его друзья успешно выпустились, и он вдруг оказался не то чтобы в одиночестве — но… Хорошо хоть капитанский значок ему сохранили — декан, правда, поставил ему условие, что если хотя бы раз, на любом из предметов он получит хотя бы «слабо», из команды он будет изгнан с позором на весь факультет. Но провалить курс, который проходишь второй год подряд, вряд ли смог бы даже законченный идиот, так что выполнить это условие было просто. Ещё одним — правда, слабым — утешением было то, что Вуд выпускался только в этом году, и у Флинта было время добиться реванша. Но, общая обстановка в школе его вовсе не радовала.

Даже пир по случаю нового учебного года казался ему мрачноватым. У него даже не вышло перекинуться с Луной хотя бы парой слов, и они только кивнули друг другу со своих мест. Однако, утром на своей подушке он обнаружил её блокнот — а значит, у них был повод с ней увидеться. Его уже не слишком беспокоило, что могли о нём сказать или подумать: всё равно шуток о его умственных способностях хватило бы, чтобы забить развлекательную колонку «Пророка» на год вперёд. Его это не задевало — и порой Маркус сам удивлялся собственному безразличию. Может, дело было в том, насколько изменилась хорошо ему знакомая школьная атмосфера, став давящей и тревожной.

Но самым неприятным стало для него то, как тёмные стражи действовали на Луну, с которой он виделся чаще, чем мог ещё недавно даже предположить.

И хотя она всё так же с удовольствием болтала с ним о ставящих его порою в тупик вещах, он стал замечать, что в одиночестве она словно бы тускнела и выцветала. Он, конечно, знал, что у неё не всё гладко складывалось с однокурсниками — но понимал, что если вмешается, станет только хуже. Тем более что явно её никогда не обижали — а неявно… что он мог бы с этим поделать? На следующий год он уйдёт — а ей ещё здесь учиться. И ей вряд ли простят вмешательство постороннего. Так что всё, что он мог для неё сделать — проводить с ней время за разговорами и просто приглядывать.

Тем более что говорить с ней ему нравилось. Он теперь уже практически не ощущал тех шести лет, что их разделяли, и нередко об этом обстоятельстве забывал. Говорить с ней было… нет, даже не легко и просто — скорее естественно. Как ни с кем.

Они часто с гуляли ней по берегу озера — правда, далеко старались не уходить: всё равно дементоры не выпустили бы их за границы школы. Впрочем, даже Запретный лес был отчасти доступен — и однажды Маркус, придя раньше времени, увидел, как Луна на опушке кормит сырым мясом кого-то невидимого и тихонько беседует с ним. Подготовка к ТРИТОН даром для него, всё же, не прошла, и Флинт, подойдя поближе, некоторое время постоял молча, а затем всё же спросил:

— Это же фестралы, да?

— Ты их не видишь? — спросила Луна в ответ. Он покачал головой, и она тут же протянула ему кусок мяса. — Зато, думаю, ты их сможешь потрогать. Не бойся, они удивительно добрые.

— Я и не боюсь, — Маркус положил мясо на свою мозолистую ладонь, и почти что сразу ощутил прикосновение к ней невидимых тёплых губ, показавших ему похожими на лошадиные. Некоторое время Маркус с Луной молча угощали невидимых для него фестралов, а потом он всё-таки осторожно спросил: — Ты их видишь — значит… — он смешался, не зная, как лучше выразиться. — Ну, я помню, что их видят лишь те, кто…

— Моя мама умерла, когда мне было девять, — Луна посмотрела на него и пожала плечами. — Она любила разные эксперименты — но однажды что-то сделала не так и умерла.

— И ты это видела? — тихо уточнил он.

— Да, я была дома, — Луна помолчала, а затем спокойно добавила: — Знаешь, иногда я думаю — это не так уж и плохо, что дементоры сейчас здесь.

— Что уж хорошего-то? — он не удивился, однако поёжился. Да, пожалуй, это было в её духе. — Жуть такая.

— Да, — не стала она спорить. — Но теперь я смогла снова увидеть маму.

— Из-за них? — он вздрогнул. — Луна, — помолчав, с некоторым трудом произнёс он, — ты… это очень тяжело, я понимаю, и… тебе страшно, да?

— Нет, что ты, — она наклонила голову, кажется, слегка удивившись. — Меня это вовсе не пугает. Мне, конечно, очень грустно, но зато я смогла вспомнить её лицо. Хочешь посмотреть?

— Хочу, — удивлённо ответил он. — Но как?

— Я её нарисовала, — просто объяснила Луна. — Только нам придётся вернуться.

…Тот рисунок оказался первым из тех, что увидел Маркус — и его поразило, насколько он был живым. Да и вся её манера рисовать в целом… Изображенная женщина, в чьём лице отчётливо можно было уловить сходство с дочерью, словно бы дышала, и Маркусу показалось, что она вот-вот задвигается и скажет что-нибудь. Почти совсем как на настоящем живом портрете…

Где-то к ноябрю Маркус, уставший от постоянного ощущавшегося незримого присутствия а зкабанских стражей, решил, во-первых, наконец научиться создавать телесный Патронус — а во-вторых, попробовать научить этому заклинанию Луну. Потому что хоть дементорам и было строго запрещено нападать, никто не дал бы гарантии, что что-нибудь неприятное точно не произойдёт. Да и с Луны станется ведь подойти поближе и изучать сквозь свои астрально-спектральные очки их балахоны… нет, определённо, она должна быть в состоянии защитить себя. Но сперва он должен быть способен на это сам — а то до сих пор у него получалась лишь серебристая дымка. Но Маркус всегда был упорен, и после почти месяца ежедневной практики, перебирая самые разные воспоминания всё-таки своего добился. И, рассматривая крупного мерцающего в сумерках зайца, радостно кружащего по пустому классу, выбранному Маркусом для тренировок, он решил, что, в принципе, эта форма ему подходит.

А на следующий день он начал тренировать Луну.

Как ни странно, хотя заклинание отнимало у неё много сил, серебристое облако получилось у неё достаточно быстро — но вот форму принимать Патронус никак не желал. Впрочем, этого хватило бы, чтобы дементора отпугнуть, а требовать от двенадцатилетней девочки того, что он сделал только в девятнадцать, было бы глупо, а от чокнутого убийцы Блэка никакой Патронус её не защитит.

Маркус искренне надеялся, что этому маньяку нужен лишь Поттер, и незнакомая растрёпанная девчонка привлечёт его внимание только если он на неё случайно налетит, но кто этого сумасшедшего знает…

Стоило подстраховаться — тем более что даже повод был. На Рождество Маркус подарил Луне кулон. Круглый золотой ободок диаметром в пару дюймов с силуэтом летучей мыши, распростершей крылья посередине. Нетопырь крепился краешками крыльев и свободно переворачивался вверх ногами. Стоило его лишь перевернуть, как раздавался пронзительный вой, слышный вдаль на много ярдов. Особенной защиты это, конечно, не могло дать, но, по крайней мере, должно было привлечь внимание — а то и отвлечь врага. Луне подарок очень понравился, и после каникул она носила его, не снимая, и как-то упомянула, что каждый раз, когда магглорождённые студенты видят её кулон, они всегда улыбаются.

В ответ Маркус неожиданно получил незабываемый и кропотливый труд С. Брагнама под названием «Квиддич и то, что от нас скрывают», обеспечивший ему множество незабываемо прекрасных часов на истории магии. Да, пожалуй, он теперь уже вряд ли сможет удержать серьёзный вид, услышав про Паркинские клещи, не говоря уже про перехват Пламптона.

…Экзамены настигли Маркуса неотвратимо и практически неожиданно, и в этот раз он их, конечно, сдал, понимая, что теперь уж точно навсегда прощается с Хогвартсом, и впереди его ждёт спорт. К его радости и некоторому удивлению, прощания с Луной это не означало — и на его первый матч в составе «Татсхилл Торнадос», куда он так стремился попасть, она пришла с отцом, которому Маркус после игры и был представлен по всем подобающим правилам, которые в применении к мистеру Лавгуду делали ситуацию слегка абсурдной. От растерянности Маркус даже дал короткое интервью, гадая, под каким же заголовком оно выйдет в «Придире» и к чему окажется приурочено. Однако вечер вышел удивительно приятным и лёгким, по-летнему жарким и на диво запоминающимся, и Маркус сам не знал, что произвело на него большее впечатление — сам Ксенофилиус Лавгуд, или же вся эта ситуация в целом.

И это не считая первого в его жизни официального интервью.