Про котов и людей (джен)

Этой ночью жителям малосемейки не удалось поспать в тишине. Отчаянный женский крик выкинул Лёльку в реальность. Было совершенно понятно, что нужно бежать немедленно — женщина орала «Помогите!», — и Лёлька подскочила на кровати, но Саша сказал:

— Лежи.

Таким тоном Саша говорил очень редко. И с Лёлькой — почти никогда. Лёлькин мозг выбрался из шока и начал попытки разобраться, что происходит.

Если не считать воплей, разносившихся по секции, все соседи сидели тихо, как мыши под веником. Как будто дома не было никого вообще. Орала Надька.

— Сами разберутся, — жёстко произнёс Саша, — нет смысла лезть.

Лёлька выросла в совершенно благополучной семье. Её любимый папа никогда не то, чтобы руку поднять на кого-то, а даже ругани в доме не терпел. Правда, пару раз случалось ей видеть отца суровым, но это было всегда обоснованно, и в таких случаях ни Лёлька, ни её мама не пытались возражать — делали то, что сказал отец. В обычной жизни папа был совершенный демократ, уважал чужую свободу выбора и, хотя своё мнение излагал, но не мешал людям поступать так, как они считали нужным.

Сашин опыт от Лёлькиного сильно отличался. Поэтому Лёлька, задавив внутренний голос, панически вопрошающий «А как же?! Надо же спасать!», — притормозила…

Вопли затихли через какое-то время, никаких движений по секции не произошло. Меньшиковы снова заснули.

* * *

Надежду Лёлька увидела в субботу, на общей кухне. Погода была великолепна, солнце радостно светило в замызганное окошко, и с такой же солнечной улыбкой Надя поздоровалась с Лёлькой. На лице Надежды были «очки»: два фиолетовых фингала вокруг глаз. Лёлька, пискнув в ответ что-то (она надеялась, похожее на «здравствуй»), медленно соображала, что слышала о такой травме, и что это бывает, если хорошенько приложить человека по переносице. Промолчать тактично она не успела, как-то само выскочило:

— Надя, что случилось?

— А, да ничего страшного! Представляешь, вчера вот тут, на кухне, поскользнулась — ударилась об угол! Пройдёт, ничего!

И Надежда, продолжая очаровательно улыбаться, выпорхнула из кухни…

Забыв, зачем выходила, Лёлька пошла в свою комнату. По дороге её поманила соседка Лора — комната Петровых была как раз между комнатой Меньшиковых и комнатой Надежды.

Лора вместе с Лёлькой зашла к Меньшиковым.

— Слышала, что ночью было?

— Да как не слышать, хотела выскочить — Саша удержал. Только я не поняла ничего.

— Молодец Сашка, я боялась, ты помогать побежишь. Гришка в пьяном виде себя не помнит, приревновал Надьку вчера. У нас вообще всё слышно, думала, рехнусь. Ментов нельзя вызывать, Гришка же из крутых. Да и сама видишь — она же ничего не подтвердит! Вон, «очки» какие на роже — поскользнулась она. Жалко Надьку. У неё же мать в вашей конторе работает, где ты — только в другом отделе. Надька в школе училась когда, гимнастикой занималась, все говорили — хорошая девчонка, и вот связалась после десятого класса с проходимцами — сначала один, потом другой, теперь вот Гришка этот. Не лезь, Лёль. Здесь помочь нечем.

Саше в эту субботу выпала рабочая смена, и дома его не было. Лёлька крутилась по хозяйству, готовила обед — и никак не могла отпустить ночное происшествие. Нет, это точно уж было не её дело, и лезть не следовало. И правы были и Саша, и Лора. Но где-то в подсознании засел крючок.

К вечеру того же дня Надежда, под ручку с Григорием, совершенно счастливая отправилась на прогулку. Лёлька решила, что надо про всё это забыть. И добросовестно попыталась это сделать.

Вечером со смены пришёл Саша, сели ужинать. Ночью было не до дискуссий, но сейчас Саша явно хотел поговорить, что случалось нечасто.

— Лёль, давай квартиру снимем. Денег хватит, будет своя кухня, сама себе будешь хозяйка. Да и мне надоело с дерьмом возиться.

Лёлька вспомнила недавний эпизод с дерьмом. Одна из соседок сверху в очередной раз вывалила в унитаз то, что не следовало, — в этот раз это были огурцы из взорвавшейся банки. До того случались и тряпки, и всякое разное, но кончалось всегда одинаково: засор, а живут-то они на первом этаже. В результате Саша — самый рукастый — отправлялся чистить канализацию, не дожидаясь, пока всё полезет через верх. Собственно, а почему не попробовать снять квартиру, действительно? Сашу жалко, он умеет практически всё: починить телевизор, перебрать мотоцикл, сантехнику наладить. И потому он вечный крайний: чуть что — Саша, помоги! А отказывать людям для него сложно.

Так вот и случилось, что этой весной Меньшиковы закрыли на замок свою комнату в малосемейке и перебрались на другой конец города, в двухкомнатную квартиру. Дом был панельный, комнаты большие, на кухне теперь Лёлька распоряжалась единолично. До работы отсюда ей было добираться практически столько же, что и раньше, только теперь она ехала в другую сторону. Саше до работы отсюда было в два раза дальше, чем от малосемейки, но он не жаловался.

А вот Ваське здесь было не так удобно, как дома. Там он мог в любой момент выпрыгнуть в форточку, которая была открыта летом постоянно, а зимой — открывалась для кота по первому требованию. Обратно же Васька попадал, поорав заунывно под окном: Меньшиковы слышали, что кошак нагулялся, выглядывали в окно, пригашали: «Ну, иди» — и шли встречать, кот прекрасно знал, куда идти, а подъезд по-прежнему закрывался только в лютые морозы. Тогда кота встречали у дверей подъезда, а в другое время он приходил к дверям секции.

Здесь же прогулки вначале сократились, но затем Саша несколько раз проводил кота на улицу, показал ему окрестности. И Васька начал уходить и приходить самостоятельно, нужно было просто выглянуть из дверей подъезда — и нагулявшийся кот прибегал, появляясь неизвестно откуда.

Нельзя сказать, что Лёлька не боялась, что с котом случится беда. Боялась, конечно; могло случиться всё, что угодно. Заражение, несчастный случай, да и Васька мог просто поверить дурному человеку, ведь Меньшиковы относились к коту так, что он им полностью доверял. Но вариантов Лёлька не видела: Васька был совершенно уверен, что посягательства на его личную свободу недопустимы ни в каком виде. И попытки не выпустить его из дома заканчивались возмущённым ором под дверью. Можно было бы настоять на своём, свернуть газету трубочкой и огреть нахального кошака по мурсалам. Но Лёлька и сама считала, что у кота есть право на свободу: они сами дали ему это право или так сложились обстоятельства — это было уже не важно. Васька знал, что он — вольный кот, и мириться с заключением в четырёх стенах совершенно не собирался. Поэтому он уходил гулять и возвращался домой, невзирая ни на что.