Сьюзен Певенси ведьма. Часть 1 (джен)

Люси выбежала из пустой комнаты в коридор, где были все остальные.

— Всё в порядке, — повторила она. — Я вернулась.

— О чем ты говоришь? — спросила Сьюзен. — Ничего не понимаю.

— Как о чем? — удивленно сказала Люси. — Разве вы не беспокоились, куда я пропала?

— Так ты пряталась, да? — сказал Питер. — Бедняжка Лу спряталась, и никто этого не заметил! В следующий раз прячься подольше, если хочешь, чтобы тебя начали искать.

— Но меня не было здесь много часов, — сказала Люси. Ребята вытаращили друг на друга глаза.

— Свихнулась! — проговорил Эдмунд, постукав себя пальцем по лбу. — Совсем свихнулась.

— Что ты хочешь сказать, Лу? — спросил Питер.

— То, что сказала, — ответила Люси. — Я влезла в шкаф сразу после завтрака, и меня не было здесь много часов подряд, и я пила чай в гостях, и со мной случились самые разные приключения.

— Возможно, этот шкаф волшебный, — сказала Сьюзен, — но я не знаю такого волшебства. И Люси, я тебе верю.

— Люси просто придумала всё для интереса, правда, Лу? — сказал Питер. — А почему бы и нет?

— Нет, Питер, — сказала Люси. — Я ничего не сочинила. Это волшебный шкаф. Там внутри лес и идет снег. И там есть фавн и Колдунья, и страна называется Нарния. Пойди посмотри.

Ребята не знали, что и подумать, но Люси была в таком возбуждении, что они вернулись вместе с ней в пустую комнату. Она подбежала к шкафу, распахнула дверцу и крикнула:

— Скорее лезьте сюда и посмотрите своими глазами!

— Специалис Ревелио! — произнесла Сьюзен, взмахнув волшебной палочкой. Шкаф окутало голубое свечение.

И тут все остальные заглянули в шкаф, и раздвинули шубы, и увидели — да Люси и сама ничего другого сейчас не видела — обыкновенный платяной шкаф. За шубами не было ни леса, ни снега — только задняя стенка и крючки на ней. Питер влез в шкаф и постучал по стенке костяшками пальцев, чтобы убедиться, что она сплошная.

— Хорошо ты нас разыграла, Люси, — проговорил он, вылезая из шкафа. — Выдумка что надо, ничего не скажешь. Мы чуть не поверили тебе.

— Но я ничего не выдумала, — возразила Люси. — Честное слово. Минуту назад здесь все было по-другому. Правда было, на самом деле. И Сьюзен мне верит.

— Хватит, Лу, — сказал Питер. — Не перегибай палку. Ты хорошо над нами пошутила, и хватит.

Люси вспыхнула, попыталась было что-то сказать, хотя сама толком не знала что, и разревелась. Сьюзен её утешила.

— Питер, шкаф действительно волшебный, только с ним какие-то неполадки. А сейчас ты у меня попляшешь. Таранталлегра! — сказала Сьюзен, взмахнув волшебной палочкой. Питер стал танцевать. Так продолжалось час.

— Финита! — сказала Сьюзен, взмахнув волшебной палочкой и Питер перестал танцевать.

Следующие несколько дней были печальными для Люси. Ей ничего не стоило помириться с остальными, надо было только согласиться, что она выдумала всё для смеха. Но Люси была очень правдивая девочка, а сейчас она твердо знала, что она права, поэтому она никак не могла заставить себя отказаться от своих слов. А её братья считали, что это ложь, причем глупая ложь, и Люси было очень обидно. Двое старших хотя бы не трогали её, Сьюзен даже поддерживала, но Эдмунд бывал иногда порядочным злюкой, и на этот раз он показал себя во всей красе. Он дразнил Люси и приставал к ней, без конца спрашивая, не открыла ли она каких-нибудь стран в других платяных шкафах. И что ещё обидней — если бы не ссора, она могла чудесно провести эти дни. Стояла прекрасная погода, ребята весь день были на воздухе. Они купались, ловили рыбу, лазали по деревьям и валялись на траве. Но Люси всё было немило. Она рассказала Сьюзен о том, что Колдунья похищает людей. Так продолжалось до первого дождливого дня.

Когда после обеда ребята увидели, что погода вряд ли изменится к лучшему, они решили играть в прятки. Водила Сьюзен, и, как только все разбежались в разные стороны, Люси пошла в пустую комнату, где стоял платяной шкаф. Она не собиралась прятаться в шкафу, она знала, что, если её там найдут, остальные снова станут вспоминать эту злосчастную историю. Но ей очень хотелось ещё разок заглянуть в шкаф, потому что к этому времени она и сама стала думать, уж не приснились ли ей фавн и Нарния.

Дом был такой большой и запутанный, в нём было столько укромных уголков, что она вполне могла глянуть одним глазком в шкаф, а потом спрятаться в другом месте. Но не успела Люси войти в комнату, как снаружи послышались шаги. Ей оставалось лишь быстренько забраться в шкаф и притворить за собой дверцу. Однако она оставила небольшую щелочку, ведь она знала, что запереть себя в шкафу очень глупо, даже если это простой, а не волшебный шкаф.

Так вот, шаги, которые она слышала, были шагами Эдмунда; войдя в комнату, он успел заметить, что Люси скрылась в шкафу. Он сразу решил тоже залезть в шкаф. Не потому, что там так уж удобно прятаться, а потому, что ему хотелось ещё раз подразнить Люси её выдуманной страной. Он распахнул дверцу. Перед ним висели меховые шубы, пахло нафталином, внутри было тихо и темно. Где же Люси? «Она думает, что я — Сьюзен и сейчас её поймаю, — сказал себе Эдмунд, — вот и притаилась у задней стенки». Он прыгнул в шкаф и захлопнул за собой дверцу, забыв, что делать так очень глупо. Затем принялся шарить между шубами. Он ждал, что сразу же схватит Люси, и очень удивился, не найдя её. Он решил открыть дверцу шкафа, чтобы ему было светлей, но и дверцу найти он тоже не смог. Это ему не понравилось, да ещё как! Он заметался в разные стороны и закричал:

— Люси, Лу! Где ты? Я знаю, что ты здесь!

Но ему никто не ответил, и Эдмунду показалось, что голос его звучит очень странно — как на открытом воздухе, а не в шкафу. Он заметил также, что ему почему-то стало очень холодно. И тут он увидел светлое пятно.

— Уф! — с облегчением вздохнул Эдмунд. — Верно, дверца растворилась сама собой.

Он забыл про Люси и двинулся по направлению к свету. Он думал, что это открытая дверца шкафа. Но вместо того, чтобы выйти из шкафа и оказаться в пустой комнате, он, к своему удивлению, обнаружил, что выходит из-под густых елей на поляну среди дремучего леса.

Под его ногами поскрипывал сухой снег, снег лежал на еловых лапах. Над головой у него было светло-голубое небо — такое небо бывает на заре ясного зимнего дня. Прямо перед ним между стволами деревьев, красное и огромное, вставало солнце. Было тихо-тихо, словно он — единственное здесь живое существо. На деревьях не видно было ни птиц, ни белок, во все стороны, на сколько доставал глаз, уходил темный лес. Эдмунда стала бить дрожь.

Тут только он вспомнил, что искал Люси. Он вспомнил также, как дразнил её «выдуманной» страной, а страна оказалась настоящей. Он подумал, что сестра где-нибудь неподалеку, и крикнул:

— Люси! Люси! Я тоже здесь. Это Эдмунд.

Никакого ответа.

«Злится на меня за все, что я ей наговорил в последние дни», — подумал Эдмунд. И хотя ему не очень-то хотелось признаваться, что он был неправ, ещё меньше ему хотелось быть одному в этом страшном, холодном, безмолвном лесу, поэтому он снова закричал:

— Лу! Послушай, Лу… Прости, что я тебе не верил. Я вижу, что ты говорила правду. Ну, выходи же. Давай мириться.

По-прежнему никакого ответа.

«Девчонка останется девчонкой, — сказал сам себе Эдмунд. — Дуется на меня и не желает слушать извинений». Он ещё раз огляделся, и ему совсем тут не понравилось. Он уже почти решил возвращаться домой, как вдруг услышал далекий перезвон бубенчиков. Он прислушался. Перезвон становился всё громче и громче, и вот на поляну выбежали два северных оленя, запряжённых в сани.

Олени были величиной с шотландских пони, и шерсть у них была белая-пребелая, белее снега; их ветвистые рога были позолочены, и, когда на рога попадал луч солнца, они вспыхивали, словно охваченные пламенем. Упряжь из ярко-красной кожи была увешана колокольчиками. На санях, держа в руках вожжи, сидел толстый гном; если бы он встал во весь рост, он оказался бы не выше метра. На нем была шуба из шкуры белого медведя, на голове — красный колпак с золотой кисточкой, свисавшей на длинном шнурке. Огромная борода ковром укутывала гному колени. А за ним, на высоком сиденье восседала фигура, ничем не похожая на него. Это была важная высокая дама, выше всех женщин, которых знал Эдмунд. Она тоже была закутана в белый мех, на голове у неё сверкала золотая корона, в руке — длинная золотая палочка. Лицо у нее тоже было белое — не просто бледное, а белое, как снег, как бумага, как сахарная глазурь на пироге, а рот — ярко-красный. Красивое лицо, но надменное, холодное и суровое.

Великолепное это было зрелище, когда сани во весь опор неслись по направлению к Эдмунду: звенели колокольчики, гном щелкал хлыстом, по обеим сторонам взлетал сверкающий снег.

— Стой! — сказала дама, и гном так натянул вожжи, что олени чуть не присели на задние ноги. Затем стали как вкопанные, грызя удила и тяжело дыша. В морозном воздухе пар вырывался у них из ноздрей, словно клубы дыма.

— А это что такое? — сказала дама, пристально глядя на мальчика.

— Я… я… меня зовут Эдмунд, — пробормотал он, запинаясь. Ему не понравилось, как она на него смотрит.

Дама нахмурилась.

— Кто так обращается к королеве? — сказала она, глядя на Эдмунда ещё более сурово, чем прежде.

— Простите меня, ваше величество, — сказал Эдмунд. — Я не знал.

— Не знать королеву Нарнии! — вскричала она. — Ну, скоро ты нас узнаешь! Ещё раз спрашиваю: что ты такое?

— Простите, ваше величество, я вас не совсем понимаю, — сказал Эдмунд. — Я школьник… хожу в школу, во всяком случае. Сейчас у нас каникулы.