Sugar Water (гет)

Франция, после Башни: 2 года и 11 месяцев

Его родители обычно приглашали волшебников-организаторов праздников, которые по завершении бала устраивали в небе впечатляющие световые шоу. Это были сцены битв, любви и интриг — целые истории разыгрывались на ночном небосводе потоками цветных искр.

Когда Драко был ещё слишком мал, чтобы посещать подобные празднества или хотя бы смочь высидеть целое мероприятие, он бодрствовал в своей комнате. Его друзья, те самые, которыми он обзавёлся, едва научившись выстраивать отношения с другими людьми, и которые были с ним вплоть до самого конца шестого курса, пробирались в его спальню из гостевых комнат. Они помогали друг другу бороться со сном, играя или рассказывая истории до тех пор, пока под их ногами не стихал грохот торжества. Именно так они понимали, что настало время для светового представления, и тайком выбирались из окна на крышу второго этажа. Всякий раз усаживаясь плечом к плечу и застывая от изумления, оттуда они наблюдали за шоу с присущими лишь детям благоговением и ощущением чуда.

Похоже, магглы нашли способ устраивать подобные забавы и для себя. Их шоу были не столь затейливы, но не уступали в красоте — многоцветные узоры, раскрашивающие небосвод. Услышав первый хлопок, Драко замер и одобрительно засвистел, прежде чем небо осветилось. Он стоял там, охваченный тем же благоговением, что и в детстве, но, сообразив, где находится, тут же стёр это выражение со своего лица.

Кажется, Грейнджер этого не заметила, всё её внимание было приковано к фейерверку. Драко понаблюдал за игрой света и тени на её лице и отвёл взгляд.

— Пойдём на мост.

— Что?

Малфой двинулся за ней к небольшому изогнутому мостику, ведущему, скорее, в сторону работы, чем дома: он находился в нескольких минутах ходьбы от обычного пути, но зрелище того стоило. Огненные залпы выпускались за озером, с окраины города, и всполохи отражались в воде, словно в покрытом рябью зеркале.

Их слуха достигли шум смеха и многоголосое ликование, перемежающиеся грохотом шоу.

— Как думаешь, что они празднуют? — поинтересовалась Грейнджер, будто это имело значение.

Драко пожал плечом и протиснулся к краю моста — они были не первыми, кому такая идея пришла в голову. Две девушки, выглядевшие не намного моложе самого Малфоя, окинули его недовольными взглядами и что-то пробормотали по-французски. Он их проигнорировал и оглянулся на Грейнджер, которая пыталась изогнуться, чтобы хоть что-то разглядеть в просвете между ним и стоявшими рядом девушками.

— Это было грубо с твоей стороны.

— Грейнджер, никто тебе место не предоставит, ты должна сама об этом позаботиться.

Но, вопреки своим же словам, Драко повернулся боком, схватил Гермиону за подол рубашки и затащил её на свободное место, пока его никто не занял.

— Спасибо, — удивилась она.

— Я не намерен выслушивать твои жалобы на отвратительный обзор, которые бы испортили мне всё удовольствие.

— Ты такой милый.

Саркастичная зараза.

— Цени мою честность.

Шли секунды, и залпы становились всё чаще, узоры раскрывались шире, занимая всё больше места. Зелёные, красные, белые всполохи, освещавшие озеро, небо и их лица.

— Эти мне нравятся больше всего, — прошептала Грейнджер; голубой поток взметнулся вверх и распался на сотни белых искр, вспыхивающих вдоль огненных линий.

Смешно, как же изменилась жизнь. Всё начиналось с сидения с друзьями на крыше; в крови тогда бушевало возбуждение от предвкушения грядущего представления и от совершения чего-то недозволенного. А теперь, годы спустя, в чужой стране, жизнь полностью переменилась, включая и саму компанию, а вот волнение осталось прежним. Потому что Драко стоял рядом с Гермионой Грейнджер, и будь он проклят, если всё в его жизни не выступало против этого момента. Против того, чтобы её ладонь снова и снова дотрагивалась до его руки, а её грудь прижималась к его всякий раз, когда один из них шевелился. Её волосы чуть касались его плеча и шеи, повинуясь порывам ветра или же когда она двигала головой, чтобы рассмотреть яркую вспышку. В скудном пространстве между ними становилось жарко.

Он чувствовал себя совсем как мальчишка, творящий нечто непозволительное. Как, например, в те разы, когда они с Гойлом на мётлах подлетали к купальному домику в поместье Крэбба, чтобы подсмотреть, как переодеваются старшие кузины Гойла. Или как в любой другой подобный эпизод из своей юности — Драко слегка подался вперёд, чтобы почувствовать прикосновение выпуклости её груди.

Это была Гермиона Грейнджер. И совершенно точно ему это нельзя было делать. Но Драко почти не мог сдержаться, ведь разве она что-то понимала? Что она знала о его любопытстве? Да ничего. И если он на секундочку прижмётся, чтобы оценить, как эта часть её тела ощущается в контакте с этой частью него самого, то какой тут может быть вред?

Малфой посмотрел на Гермиону и её затенённое лицо — в её зрачках отражалось небо — и поднял глаза. Она снова коснулась его груди, на этот раз сама. И Драко вновь перевёл взгляд на Грейнджер. Она не отрываясь любовалась фейерверком, но вот её ладонь дотронулась до его руки раз, другой, а её мизинец уцепился за его.

Драко почувствовал, как его глаза изумлённо расширились, и быстро уставился на небо, ничего там не видя. Он лишь ощущал тепло грейнджеровского пальца и думал о том, когда же она собирается его отпустить. Но Гермиона не шевелилась — лишь мягко держалась за него. Драко моргнул, сглотнул и покрепче ухватился за мост другой рукой.

У него не было ни малейшего представления о мотивах поступка Грейнджер. Или о том, почему же он сам не вырывается. Или почему произошедшее так его впечатлило — ведь это всего лишь мизинец… Но это был не просто палец. Это была Грейнджер. Грейнджер, и это меняло всё.

Он медленно, с опаской опустил глаза на Гермиону, уверенный, что она наблюдает за ним, оценивая реакцию. Но даже если так и было, Грейнджер уже отвела взгляд. Её щёки окрасились розовым, а в глазах отражался её любимый вид фейерверка.

Звуки маггловских устройств, делающих залпы, стали громче, выстрелы стремительно следовали один за другим, и Драко оторвался от Гермионы, чтобы посмотреть представление. По мере наращивания темпа толпа вокруг начала радостно гудеть, свистеть и хлопать, ночь наполнилась красками и волнением. Палец Грейнджер сжался вокруг его собственного. И Драко на мгновение покосился на неё — румянец на девичьих щеках стал темнее, губы слегка изогнулись в улыбке. И когда шоу достигло своего пика, он ответил на пожатие, осторожно и быстро. Он почувствовал в мизинце собственное сердцебиение, а может, это был её пульс — как бы там ни было, это ощущение присутствовало. У Драко пересохло в горле, палец Гермионы был тяжёлым и тёплым, а огни — прекрасными.

Ванная комната, сегодняшний день

Драко собирался убраться отсюда. Световое шоу уже подходило к концу, когда он отлепился от стены, пытаясь прикинуть, как долго ему придётся продвигаться на юг, чтобы вывернуть к дороге, не столкнувшись с репортерами, но тут у него на пути вырос человек, которого он никогда прежде не видел. Оказалось, что несколько изданий имело разрешение на проведение съемки в помещении. И после фейерверка настало время фотографироваться.

И вот теперь Малфой расправлял подол рубашки в ванной комнате, стараясь разгладить складки на ткани. Он думал о том, как нелепо устраивать фотосессию в конце вечера, и свидетельством этих мыслей был непрерывный поток приглушённых ругательств и проклятий в адрес Министерства и его дружков. Драко было вовсе без надобности, чтобы его растрёпанная физиономия появилась в самых известных европейских изданиях — это же такой удар по восстановлению имени Малфоев. Чёрт, по очищению его собственного.

Покидая ванную комнату, Драко кипел от раздражения, отдавая себе отчёт в том, что он сделал с одеждой всё возможное. Он осторожно провёл ладонью по волосам, словно три ярда от раковины до двери могли отразиться на его прическе.

— Они уже начали расставлять людей.

Удивленный её появлением, Драко поднял глаза и убрал руки от головы. Он кивнул Гермионе, намереваясь её обойти, но она стояла посреди узкого коридора, так что ему пришлось по-дурацки застыть прямо перед ней. Блики света сверкнули на её ногтях, и Малфой отвёл взгляд от её лица — Гермиона взялась за его галстук, потянула и полностью распустила узел. Он снова посмотрел на неё, но её глаза были сосредоточены. На секунду Гермиона ушла в себя, перекидывая полоску ткани, но улыбнулась, ловя её снова. Она затянула узел, поправила на шее петлю и подняла взгляд на Драко, проверяя, не повязала ли она галстук слишком туго. Малфой смотрел на неё в ответ, и Грейнджер решила, что всё в порядке. Она провела по галстуку ладонью, оставляя на груди Драко тепло, подоткнула ткань под награду, которую аккуратно устроила прямо напротив сердца.

Гермиона вскинула руку к его волосам, и Драко полностью сосредоточился на ощущении её пальцев в своих прядях. Он знал, что с его прической всё хорошо — сам в этом убедился, рассматривая своё отражение в зеркале, к тому же он только что снова пригладил волосы — и знал, что дело вовсе не в тех причинах, которыми пыталась прикрыться Гермиона.

Он давно её не видел. Грейнджер была слишком занята, бегая с одного мероприятия на другое. За последние несколько месяцев Драко встретил её лишь трижды — после финальной битвы, в тот день, когда она пришла сообщить о награде, и когда забежала на минутку, чтобы удостовериться, что Малфой придёт. Ей приходилось иметь дело с войной и её последствиями, и честно говоря, Драко не особо возражал. Ему нравилась тишина мэнора, несмотря на то, что особняк был распотрошён, а некоторые комнаты оказались полностью разрушены. Он привык к тишине. Тишина — это хорошо.

Не то чтобы они с Грейнджер отличались разговорчивостью. Они могли часами бродить, не произнеся ни слова, — по крайней мере, мог он, а она сдавалась спустя какое-то время, — и обычно в этом просто не было никакой нужды. Они оба были чрезвычайно наблюдательны — её прозорливость стала для него сюрпризом — и им не требовалось постоянно болтать, чтобы знать, что имеет в виду собеседник. Мимика, язык тела — любого человека можно было прочитать. Драко всегда этим пользовался. Множество людей озвучивали слова, которым противоречил язык их тела, так что такое умение было полезным. Так было с его отцом.

Кончики её пальцев коснулись его уха — Драко не знал, случайно она так сделала или нарочно — и её рука соскользнула на его плечо. Она стряхнула несуществующую пылинку и улыбнулась. Шум в главном зале нарастал ежесекундно, и, похоже, Гермиона обратила на это внимание — она повернулась к ванной комнате.

Малфой был почти уверен: её друзья знали о том, что во время войны она приходила к нему за информацией. Он в этом почти не сомневался, учитывая те взгляды, которые они бросали на него этим вечером и те, которые не бросали. Но между ним и Грейнджер по-прежнему возвышались барьеры, пусть даже они каким-то образом умудрились сломать большинство из тех, что с таким упорством выстраивали во времена своей юности. Она вторглась в его мир во Франции, но для неё это мало что изменило. Теперь роли поменялись, и существовала масса вещей, которые останутся неизменными для Драко — здесь.

Так что она направилась к ванной комнате, а Малфой двинулся по коридору и сделал вид, будто не видит того, как она провожает его взглядом, стоя у двери.

Франция, после Башни: 3 года и 1 месяц

Драко никогда не видел кинофильмов. Он слышал о них на уроках маггловедения, но самое близкое знакомство с ними заключалось для Малфоя в просмотре телевизора в прачечной. Двигающиеся картинки со звуком и сюжетом. Это было интересно, но тот факт, что они проигрывались на французском, его отталкивал, а стилизованные декорации впечатляли не слишком сильно.

Два месяца назад Грейнджер ужинала в ресторане, в котором работал Драко, и он столкнулся с ней десять минут спустя после того, как отправился домой. Она шла в его квартирку, чтобы спросить о том, чего Малфой, как выяснилось, не знал, и была достаточно умна, чтобы сообразить, почему Драко выглядит таким усталым и мокрым. Гермиона ни разу ничем не выдала своих догадок, но в те дни, когда не заставала Драко дома, ждала его на этой самой дороге.

В тот раз она именно так и поступила. И когда они проходили мимо местного кинотеатра, поинтересовалась мнением Драко о кинематографе. Маггловская культура, технологии, желание развлекаться и проживать чужие жизни. Проспорив несколько минут кряду, Грейнджер подытожила дискуссию сообщением, что Драко, должно быть, просто не видел хороших фильмов, на что Малфой сообщил, что он вообще никаких не видел.

По этой самой причине он вдруг и обнаружил, что, качая головой, тащится по коридору следом за Грейнджер. В воздухе висел густой запах масла, а прижавшиеся к стенам дети на них глазели.

— Как они могут быть не изобретательными, если создали кинофильм? Персонажей, сюжет?

— А как насчет реальных жизней? Хороший ли там сюжет, если возникла потребность в подобном развлечении?

— Малфой, ты читаешь книги? — он покосился на неё, и она ухмыльнулась, понимая, что попала в цель. — Это похоже, но с картинками и звуком. Когда ты читаешь какую-то историю, то представляешь её в голове, здесь же в этом нет нужды.

— Что уничтожает при просмотре весь творческий процесс.

— Это ради удовольствия. Чтобы позволить своему разуму куда-то отправиться. Иногда неплохо немного расслабиться. И куда-то перенестись.

Драко фыркнул, он сомневался, что твердолобая заучка вроде Грейнджер когда-либо позволяла себе «немного расслабиться» или «куда-то перенестись». Она наверняка смотрела фильмы и анализировала их на наличие сюжетных дыр, нелепостей, нестыковок в поведении персонажей или вообще на всё.

— Это способ уйти от реальности, — Гермиона пожала плечами и открыла для него дверь.

Малфой вскинул бровь, обдумывая серьезность её жеста, протянул руку и ухватился за край створки. Он сверлил Грейнджер взглядом до тех пор, пока до той не дошла его мысль, и она не расцепила пальцы и не прошла вперёд.

Огромные картинки в конце зала двигались: посреди улицы стоял и хрипло кричал мужчина. Помещение, в котором маячила сотня людских голов, полнилось приглушёнными голосами; Малфой последовал за Грейнджер вниз, к середине зала.

— Это кино на французском? — они заняли свои места, и Драко перевёл глаза с экрана на свою соседку. — Грейнджер?

— Думаю, да.

Едва кто-то сзади громко рассмеялся, Драко замолчал.

— Французское кино? Язык, на котором хорошо, если я могу понять одно слово из сотни?

Она одарила его своим фирменным раздражённым взглядом.

— Дело не в языке. Людям не надо знать художника или детали работы над картиной, чтобы та их тронула.

Он поёрзал в кресле, упёрся языком в щёку и уставился вперёд.

— Ты только что сравнила это с живописью?

Затянутая в чёрное женщина стреляла на экране в дюжину мужчин, выполняя при этом акробатические трюки. Драко нашёл это интересным.

— Малфой, ты всё равно разглядишь историю. Их действия, выражения лиц, тон голоса. Тебе не надо знать, что они говорят, чтобы почувствовать или понять. Просто будь открыт для нового и смотри.

Так он и поступил. И это было не настолько хорошо, как, наверное, надеялась Гермиона, стараясь его убедить, но и не настолько плохо. Разум не был забит миллионом других мыслей, которые могли бы его занимать, и Малфой обнаружил, что оказался вовлечён в жизни персонажей даже больше, чем ожидал.

— Мне стоило выбрать боевик. Обычно мужчинам не нравятся любовные истории, — поделилась Грейнджер на обратном пути, нарушив тишину, установившуюся после того, как Драко сообщил, что просмотр был лучше, чем он думал.

Малфой засунул руки в карманы и пожал плечами.

— Я не увидел в этом историю любви. Это скорее... подавление.

— Подавление? В смысле, что любовь подавляет? — она улыбалась, откровенно веселясь.

— Нет. Может быть, не подавление… Это не столько об их любви, сколько об их выборе. Об их образе жизни, который привёл их туда, где они были и где в итоге оказались. О мелких событиях, казавшихся незначительными, но обернувшихся причинами, по которым они оба очутились в разных местах. Жизнь вынудила их играть определённые роли, их держал собственный выбор, пусть даже они и вырвались из-под его гнёта.

Они уже покинули центр города, и теперь приходилось идти между фонарями секунды по три в темноте. В один из таких моментов Грейнджер придвинулась к Малфою и теперь при ходьбе задевала его рукой. Они шагнули в круг света, и Драко заметил, что Гермиона смотрит на него.

— Но в итоге они не разошлись в разные стороны. Они остались вместе.

— Нет. В финале они встретились после многих лет, но, Грейнджер, ты же смотрела кино. Ты видела, как сильно они оба изменились и стали совсем другими людьми. Раньше они любили друг друга, но спустя столько времени они любят свою память. Идею встретиться снова и почувствовать то, что однажды испытывали. Но они слишком разные. Они уже совсем не те, кем были раньше, и это всё меняет.

Гермиона долгое время хранила молчание; они мерили шагами асфальт по направлению к спальному району. Бродить ночами по этой местности никогда не было безопасно, и Грейнджер держалась поблизости к Драко. Он видел, как её рука обхватила палочку, просто на всякий случай. Малфой задумался: при такой защите не слишком уж по-девчачьи прижиматься к нему так тесно? Возможно, она ведёт себя по-грейнджеровски и присматривает за ним. При этой мысли Драко, нахмурившись, сделал шаг в сторону, но Грейнджер лишь сместилась следом.

— Но ведь была надежда.

— Что? — он отвлёкся на то, что она снова оказалась слишком близко и, чуть касаясь, тенью повторяла его движения.

— В конце. Они были разными людьми, но осталась надежда, что они вновь смогут полюбить друг друга. Раз уж они преодолели столько, чтобы быть вместе, нет никаких причин для того, чтобы не постараться ради этого.

— Иногда никакие старания не играют роли. Это просто не для тебя.

Её пальцы оказались горячими и немного липкими — она обхватила его левое предплечье и потянула, вынуждая Драко остановиться. Она смотрела на него в свете, бившем из подъезда, и так пристально вглядывалась в его глаза, будто изучала там гораздо большее, чем по его разумению в них имелось.

— Но всё равно надежда остаётся.

Драко решил, что Гермиона слишком серьёзна. И возможно, это означало, что она имела в виду не только кино. Но он не мог уловить, что же именно. Что ещё крылось там, внутри, пряталось за смыслом её слов. Он не мог сложить картинку и понять, почему она его остановила, чтобы сообщить об этом. Или, может, она искала подтверждение своей мысли. Ей нужно было знать, что сохранилась надежда на то, чего он даже не понимал.

Он облизал губы, сглотнул, чувствуя сухость и усталость.

— Да, да, надежда есть.

Конечно. Конечно была, при условии, что Гермиона перестанет вот так смотреть на него или сбивать с толку посреди ночи на тёмных улицах.

Грейнджер не сводила с него глаз, словно запоминала цвет его радужки и сохраняла эту информацию в памяти. Она кивнула — дважды дёрнула головой — и двинулась дальше. Она не убрала ладонь с его руки до тех пор, пока он не пошёл за ней. Затем ослабила хватку, пальцы обожгли кожу его предплечья и запястья и пропали.

Временами Грейнджер бывала странной. Отмачивала нечто ей действительно несвойственное, и Драко не знал, было ли это связано со стрессом, войной или являлось просто маленькими причудами, которых он не замечал раньше. Но те случаи, когда она так вела себя, всегда выбивали его из колеи. Однажды он сказал ей, будто думал, что она сумасшедшая — на полном серьёзе! — и она ответила, что иногда ей приходит в голову та же мысль. «Но такими порой становятся все,» — сказала она, и, поразмыслив, он был вынужден согласиться.

Он снова почувствовал её пальцы — она тащила его по улице, которую он чуть было не пропустил. Драко пробормотал первое пришедшее на ум ругательство, чтобы постараться скрыть оплошность, но Грейнджер, похоже, была слишком поглощена ощупыванием его, чтобы что-то комментировать.

Её ладонь опустилась на его запястье, затем её пальцы накрыли его. Потом Гермиона снова сжала его предплечье. Кажется, она не понимала, куда пристроить руку, и Драко просто пялился прямо перед собой, сообразив, что несмотря на нерешительность, она, очевидно, не собирается его отпускать. Малфой знал, что Грейнджер вспыхнет румянцем, стоит ему повернуть голову, чтобы на неё взглянуть. Покраснеет так же, как тогда, когда они смотрели фейерверк или как тогда, когда она начинала неосознанно флиртовать с ним и понимала, что происходит, лишь пару минут спустя. Может, даже так же сильно, как в тот раз, несколько месяцев назад, когда они застали у стены одну из шлюшек, или когда три недели назад он, потянувшись, случайно коснулся рукой груди Гермионы.

Драко не знал, что ему делать, поэтому продолжал идти, ничем не показывая того, что он заметил её прикосновения. И ничем не выдав своего знания, когда Гермиона отодвинулась, слишком смущённая собственными действиями и не понимающая, куда же ей деть свою руку.

Открыв дверь в дом, Драко откашлялся, и Грейнджер последовала за ним, будто Малфой был в курсе того, что именно так она и поступит.

— Министерство хочет знать, не передумал ли ты относительно снятия чар вокруг фамильного мэнора.

Выуживая ключ из кармана, Драко прижал язык к верхним зубам и покачал головой.

— Передай им, мне никогда не рассказывали, как снять чары, и даже не давали такой возможности.

Она не ответила; Драко вставил ключ в скважину, почувствовал пальцами щелчок и повернулся всем телом, чтобы взглянуть на Гермиону. Она неуверенно смотрела на него, и да, конечно же, Малфой врал. Но он знал и то, что Грейнджер, среди прочего, отвратительная врунья, и что для них обоих будет лучше, если она поверит ему в достаточной мере, чтобы постараться убедить в этом Министерство. Если бы там думали, что Малфой в курсе, как это сделать, но не собирается никого впускать, момент, когда Драко пришлось бы снова сниматься с места в попытке скрыться, стал бы лишь вопросом времени. Такие люди, как Драко, потеряв свою ценность, могли рассчитывать только на Азкабан.

— Ладно, — Гермиона проговорила это так медленно, словно при произнесении звуков ей приходилось концентрироваться, чтобы ворочать языком и шевелить губами.

— Вот почему я здесь, а не прячусь там, где безопаснее и гораздо меньше работы.

Она кивнула, позволяя себе купиться и поверить. Обманывая себя, ведь Гермиона тоже знала, что лгунья из неё никудышная.

— Я обязательно передам, — она кивнула, и он кивнул в ответ, поворачиваясь обратно к двери.

Гермиона увидела в этом знак, что ей надо уходить, и Драко отсчитал три ступеньки, прежде чем заговорить и остановить её.

— Эй, Грейнджер?

— Да? — она стремительно обернулась, на лице — такое выжидательное выражение, что Драко сбился.

— Э… Я здорово провёл вечер. Спасибо за эти впечатления.

Она мимолетно улыбнулась, но всё её внимание предназначалось полу. Она сжимала руки, непрерывно постукивала пяткой по ковру. Гермиона нервничала, и Драко тоже заволновался. Она вела себя странно с момента, как они двинулись к дому, и если Грейнджер что-то и беспокоило, выглядела она так, будто готовилась поделиться причинами переживаний.

Гермиона подняла глаза, и Драко ощутил, как его тело сковывает мрачное предчувствие. У Грейнджер было решительное выражение. Наклон подбородка, изгиб губ, взгляд — все это он видел и в Хогвартсе, и совсем недавно, когда она собиралась сделать то, что ему не понравится.

Драко закрыл дверь, прежде чем Гермиона хотя бы шагнула в его сторону, и крепко ухватился для устойчивости за ручку.

— Помнишь, ты сказал, что это были мелкие незначительные решения, которые они приняли и которые в конечном счете так сильно на них повлияли? И, когда такие моменты случаются, никто этого не понимает. Ты не можешь их распознать, ведь это просто жизнь. И контролировать её мы не в состоянии.

Сведя брови, Драко следил за приближением Грейнджер, сначала не имея понятия, о чём она говорит, а потом недоумевая, почему она опять вспомнила о фильме. Гермиона смотрела на него не мигая, на лице её застыла решительность, но руки по бокам по-прежнему двигались, выдавая нервозность.

— Мне кажется, первым таким эпизодом был ее уход в первый раз. И вероятно, это не должно было оказаться чем-то сильно значимым, но так уж вышло. И количество изменённых событий стало огромным. Существуют по-настоящему серьёзные моменты и по-настоящему мелкие, они значат много или мало, но это от нас не зависит. Мы можем лишь упустить их или принять, а там будь что будет. И никто не знает, что лучше: потерять шанс, воспользоваться возможностью, или же в обоих случаях придётся сожалеть о принятом решении. Мы лишь знаем, что это жизнь и что… И что нельзя упустить всё. Иногда ты должен совершать какие-то, пусть и неправильные, поступки, чтобы удостовериться. Потому что они могут обернуться ничем, могут — чем-то очень важным, а могут оказаться мелкими, кажущимися ничтожными событиями, которые в конечном итоге обретут огромную ценность. Понимаешь?

Стараясь переварить всё то, что Гермиона тут сейчас наплела, Драко смотрел на неё до тех пор, пока она не подошла и не застыла перед ним. Она становилась все нетерпеливее, её глаза лучились мольбой, будто бы всё зависело от его ответа. Но Драко мало что понимал: он с трудом мог осознать происходящее, не говоря уж о её словах. Так что он медленно качнул головой, лицо Гермионы под его взглядом смягчилось, и она кивнула в ответ.

Грейнджер вздохнула и задержала дыхание, её ладони невесомо лежали на его предплечьях — она касалась его, чтобы, поднявшись на цыпочки, сохранить равновесие. Драко понял, что Гермиона собирается сделать, за секунду до того, как это случилось, но потратил время, отчаянно не веря в происходящее. Его дыхание перехватило в груди, широко распахнутыми от удивления глазами он пялился на её прикрытые веки; её губы на его губах были горячими и влажными. Она легко коснулась его рта, а затем прижалась крепче, осторожно потянув за верхнюю губу. Кажется, его сердце остановилось. Но едва Гермиона снова усилила натиск, оно сильно стукнуло за грудиной и пустилось в галоп. Малфой полностью осознал тот факт, что его целует Гермиона Грейнджер лишь к тому моменту, как, не найдя в нём отклика, она прервалась, отстранилась, замерла перед его лицом и опустилась.

Иногда Драко чувствовал себя старым, иногда — совсем юным. Он многое знал о том, о чём вообще никто не должен знать, и не имел особого понятия о вещах, известных людям его возраста. Это ощущение зависело от ситуации и менялась за несколько коротких часов, ведь пережив столько, он являлся всего лишь ребенком, пусть всегда и делал вид, что он гораздо старше своих девятнадцати-двадцати лет. Драко ещё совсем не познал этот мир, поэтому частенько чувствовал себя потерянным, при этом притворяясь, будто прекрасно знает, что именно он делает. Иногда, вот как сейчас, он был ошеломлён настолько, что даже не мог сообразить, что хотя бы начать делать. Конечно же, он целовал девушек раньше, а они целовали его. Вообще-то, их было много. Но когда дело касалось этой девушки, ничто не имело значения. Все тяжко приобретённые знания о том, как целовать партнершу и как реагировать, внезапно испарились из его головы. Он бестолково стоял и пялился на Грейнджер — её глаза всё ещё были закрыты, словно ей не хотелось видеть его лицо, — и его губы покалывало.

У него не имелось достаточного опыта в отношениях между двумя людьми, в женщинах и сексе, чтобы представлять, что нужно делать, говорить или чувствовать. Да и сам опыт не играл особой роли, потому что это была Грейнджер, и если бы он перетрахал или переводил на свидания половину Франции, то всё равно бы не знал, как именно вести себя рядом с ней. С ней всегда так. Чего ни коснись, всё напоминало задержку дыхания и одновременно с этим прыжок. Вероятно, ты бы нашёл способ выплыть, а, может, опустился бы на дно. Это была та самая секунда перед тем, как это могло выясниться.

Это напоминало ситуацию, когда ты собрался поплавать в ледяной воде, и все твои друзья убеждают не пробовать воду ногой. А просто прыгать. Они с Грейнджер были тем бешеным моментом, когда ты со спёртым в лёгких дыханием зависаешь в воздухе, прежде чем удариться о водную гладь, и наблюдаешь за вихрем красок вокруг. И ты не знаешь. Вообще не представляешь, каково это будет, как долго ты продержишься, но знаешь, что всё равно сделаешь это. Такой прыжок — свобода. Ожидание и волнение, от которого сжимаются внутренности, а на лице расползается улыбка. Замерев на мгновение, твоё сердце начинает биться, и это того стоит, невзирая на температуру ожидающей воды. Секунда сумасшедшей свободы.

И Драко прыгнул.

Потянулся вперёд, когда Гермиона начала отодвигаться, и стукнулся с ней лбами. Она могла скривиться, но он этого не видел: его глаза были закрыты, а дыхание замерло в груди. Драко коснулся губами уголка её рта, Гермиона шевельнула головой, и он поцеловал её. Чуть грубовато вначале, потому что слишком сильно нервничал, в нём скопилось чересчур много напряжения. Но затем Малфой выдохнул ей в губы, втянул носом воздух и поцеловал снова. Мягко, неуверенно, медленно, ведь сейчас они были тем самым моментом — застыли здесь, вместе, и настолько, насколько им этого захочется.

Гермиона скомкала рубашку на его плече, и не целуй она его так упрямо, он бы решил, что она хочет его остановить. Его сердце молотом бухало в груди, а в животе лопались тысячи пузырьков. Возможно, Драко слишком крепко сжимал её руку, но она либо не замечала, либо ей было плевать. Он выдохнул через нос, сделал ещё один глубокий вдох, пытаясь напомнить себе о необходимости дышать. Драко подтянул Гермиону за руку поближе и обхватил её нижнюю губу своими губами: та оказалась полнее, чем ему казалось; рот её был мягким. Грейнджер издала негромкий хриплый звук, и его сердце подскочило в горло; прижавшись грудью, Грейнджер дёрнула его за рубашку.

Он выпустил её верхнюю губу, чтобы опять вернуться к нижней, но Гермиона отстранилась. Губы, ладонь, тело. Драко распахнул глаза, его сердце всё ещё отчаянно колотилось, а тело и рот ощущали её тепло.

— Я… Прости, — прошептала Гермиона, качая головой. Два её пальца были прижаты к припухшим губам.

Грейнджер первая достигла водной поверхности и выглядела абсолютно непонимающей, что же ей теперь делать. Её кудри растрепались, щёки мило порозовели, а губы раскраснелись так, как он прежде никогда не видел. Блестящие коричневые глаза встретились с его, пока Гермиона медленно отступала назад, к двери и своему бегству.

Драко облизал губы, ловя её вкус, и не имел ни малейшего представления о том, что же ему сказать. Сделать. Почувствовать. Он просто стоял и смотрел на Гермиону, выглядящую одновременно загнанно и потерянно, когда Грейнджер всё же развернулась и чуть ли не выбежала за порог. Малфой наконец прерывисто выдохнул; ему потребовалось много времени, чтобы сообразить, что его ладонь по-прежнему сжимает дверную ручку. Он медленно повернул её, не сводя глаз с входной двери, словно Гермиона могла вернуться или же дверь сумела бы объяснить ему, что сейчас произошло.

Драко отступил в свою комнату, полный беспорядочных мыслей и эмоций, которые никак не мог уяснить, и ещё часы спустя он чувствовал Гермиону подле себя.

Передняя дверь, сегодняшний день

Драко позировал с небольшой группой около получаса, пока фотографы не добились желаемого. Его щеки болели от долгой улыбки, и ещё пять минут после того, как он сошёл со сцены, перед глазами плясало красное пятно.

Вечер заканчивался парочкой финальных речей и огромным количеством шампанского. Но Драко стоял перед дверью и ждал, пока швейцар не сообщит ему о прибытии его лимузина. Он хотел было выйти через заднюю дверь и незаметно проскользнуть мимо всех, но понимал, что его исчезновение может вызвать подозрения.

Иногда он подумывал о том, чтобы вернуться во Францию. Там было непросто, но всё же гораздо легче, чем здесь. Там он создал себе новую жизнь, столь же неприглядную и незамысловатую, сколь и в самом начале, но она была чертовски проще, чем попытки вернуться в старую. Во Франции он чувствовал себя аутсайдером, но винил в этом незнание языка и своё специфическое прошлое. Сейчас, вернувшись в Англию и домой, он ощущал себя точно так же. Будто бы кости стали велики для его тела. В грязной халупе Драко было комфортнее, чем на приёме, которых в его жизни прошло больше, чем он мог сосчитать. Возможно, всё дело было в оценке и критике — с тем, с чем ему приходилось иметь дело всю свою жизнь, но когда ты самый чистый парень из тех, кто не продает себя за деньги, в окружении шлюх и не озабоченных частым душем людей ты не особо привлекаешь чьё-то внимание. Ты просто есть. Во Франции Драко просто был, впервые в своей жизни, и ему хватило прежнего осуждения, чтобы принять его отсутствие за передышку. А теперь он вернулся, всё изменилось вновь, и к нему относились столь же строго, как когда-то к себе относился он сам. В анонимности, которой здесь, в Англии не было и в помине, таился покой.

Временами Драко возвращался к этой идее, но честно говоря, он уже снова привык к определённому комфорту. К неизменно горячей воде, к мягкой кровати, к тишине, которая не прерывалась различными криками, к отсутствию необходимости рано вставать, чтобы тащиться на работу. Всё было не так уж плохо, потому что он уже привык. Ведь в случае нужды люди подстраиваются под своё окружение. У них не остаётся выбора, и они привыкают и принимают данный уклад, как то, что дóлжно делать и что является их жизнью. Проще воспринимать происходящее как неизменную истину, нежели как то, что ты выбрал сам. Потому что не важно кто ты, где ты в этой жизни, насколько успешно для тебя что-то устроилось — делать выбор всё равно придётся. Ты будешь выбирать и думать о том, насколько перспективнее был второй вариант, как бы всё лучше сложилось, если бы только... Подобное применимо ко всему. Это общая мысль. Борьба человеческая — всегда хотеть большего, всегда желать лучшего.

— Сэр? — человек возле двери привлёк его внимание, и Драко потребовалась секунда, чтобы собраться и перестать пялиться в пространство.

Следуя протянутой руке, он прошёл по направлению к двери, которую ему придержали.

— Спасибо.

Мужчина кивнул, отвлекаясь на зажатую в кулаке газету, и Драко вновь очутился под шквалом фотовспышек. Едва репортеры заметили, кто же вышел, приглушённый шум обернулся криками, и Драко, несмотря на боль в щеках, снова улыбнулся.

— Мистер Малфой! Как вы себя чувствуете, приняв награду?

— Отлично.

— Ходят слухи, что вы планируете открыть приют для детей, пострадавших от войны?

Беспочвенная молва.

— В данный момент таких планов нет.

— А каковы ваши планы?

— Я…

— Правда ли, что вы убили около сорока магглов и магглорожденных за время, проведенное с Тем-К... С Волдемортом? — какая-то женщина перекрикивала любой ответ, который он собирался дать.

— Что? — этот вопрос совершенно выбил его из колеи. — Нет! Конечно же, нет! Я… Я никогда не был подле Волдеморта. Никогда не был Пожирателем Смерти и никогда никого не убивал.

— Мистер Малфой, это правда, что вы сошли с ума, пока были в бегах?

Драко всем телом повернулся к женщине, на чьём бледном и тонком лице даже очерченные карандашом брови приподнялись от высказанного предположения.

— Прошу прощения?

— Сошли с ума, мистер Малфой. Мы слышали…

— Нет. Я не представляю, где вы могли услышать подобное. Но уверяю вас, это совершеннейшая ложь, — Драко растерялся — слишком много вопросов, которых он не ожидал.

Он быстро прошёл к открытой дверце лимузина, по пути натянуто улыбаясь и кивая жаждущим репортерам.

— Вы спонсировали мемориал Альбуса Дамблдора в Хогвартсе. Это правда?

— Неужели? — Драко ухмыльнулся. Они могут расценивать это, как им будет угодно.

— Что вы чувствуете по поводу того, что Люциус Малфой, ваш отец, перевёл добрую часть состояния Малфоев на заграничные счета. И никто не может отследить их владельцев.

Драко сглотнул.

— Полагаю, Министерство должно расследовать это тщательнейшим образом.

— Вы знаете, почему ваш отец мог так поступить? Вы верите, что он всё ещё жив? Вы прячете его местонахождение от Министерства, в…

— Мой отец мёртв, — наверное, слова Драко прозвучали жёстче, чем следовало, потому что мужчина сделал шаг назад и отвёл глаза под пристальным взглядом Малфоя.

Драко постарался стереть усмешку со своего лица, пока никто её не запечатлел, но вероятно, было уже слишком поздно. Он не мог найти в себе сил беспокоиться по этому поводу, но глубоко вздохнул и смягчил свой тон.

— И нет, я понятия не имею, почему он мог так поступить. Зная, кем он был, не сомневаюсь, что Министерство примет соответствующие меры для того, чтобы докопаться до причин.

Драко нырнул в лимузин.