Каменный колдун (джен)

Выехали на следующее утро, едва рассвело. Рокэ ограничился небольшим отрядом — каждый из тридцати всадников имел при себе заводную лошадь, чтобы ничто не задерживало их в пути. Две луны — не такой уж и значительный срок, чтобы пересечь весь Талиг и возвратиться обратно, к тому же Алва предполагал, что поиски загадочного Каменного Колдуна могут и затянуться. Что будет, если они не успеют? Об этом он предпочитал не задумываться, только распорядился, чтобы Эчеверрия не препятствовал тем, кто надумает на время перебраться к родным за перевалы. А вот укрываться на Марикьяре было опасно: случись Кэналлоа провалиться в морскую бездну — и остров накроет огромной волной, которая слижет с его поверхности и замки, и хижины, и верфи. Не будет больше ни горделивых кораблей, стоящих на рейде, ни полощущихся по ветру вымпелов и флагов — минет буря, и воды Померанцевого моря скроют на своём дне и широкие площади, и узкие лабиринты переулков, и лотки торговцев, и ровные ряды виноградной лозы, тянущейся к солнцу. Всё, что некогда составляло смысл его жизни и жизни его предков.

…Дорогу на перевале размыло: здесь, в горах, уже ощущалась зима; ветер кидал в лицо пригоршни снежной крупы, а копыта лошадей вязли в грязи и мелких лужицах, чуть прихваченных изморозью. И казалось, будто они идут по битому стеклу.

— Съедем на обходную тропу, соберано, — предложил Тапо.

Пожалуй, он был прав: чуть в стороне от тракта дорога шла прямо по скальной породе — пусть они и потеряют около часа, зато кони перестанут то и дело оскальзываться на размокшей земле. Здесь словно сходились зима и весна: чахлые кустики, упорно цепляющиеся за скалу, уже покрылись цветами нежно-лимонного оттенка и вот-вот должны были развернуть спящие в тугих набухших почках листья — но в лицо бил промозглый влажный ветер, а солнце не показывалось со вчерашнего дня, надёжно укрытое сырым одеялом тумана.

— Дрянь погода, соберано, — пожаловался Монтойя, прикладываясь к фляге с касерой.

— Дальше будет только хуже, — задумчиво бросил Рокэ. — Снег и мороз.

Их путь пролегал далеко на север — говорили, в тех местах снег не тает чуть ли не до самых Весенних Молний. Лошадей придётся менять — тонконогие резвые кони кэналлийцев не пройдут по занесённым горным тропам.

— Осторожнее, соберано!

Монтойя перехватил его коня под уздцы и сделал это, надо сказать, вовремя: прямо поперёк тропы тянулась расщелина шириной не больше одного бье.

— Карьярра! — выругался Тапо, останавливая отряд. — А ведь не было её здесь: пару недель назад я тут проезжал. Целёхонька была тропка — и на тебе!

Дрожь земли… так вот как всё произойдёт. Выходит, старая ведьма и в этом не солгала: неужто и впрямь разгневанные литтэны расшатывают почву под Кэналлоа, и весь полуостров вскоре рухнет, как наспех сколоченная лачуга? Торопиться, она сказала, надо торопиться.

К счастью, разлом оказался единственной помехой на их пути: сразу за перевалами они забрали круто к северо-востоку; останавливались, лишь чтобы дать отдых лошадям и обогреться. Пусть люди герцога Алвы и не кричали в каждой таверне, что пожаловал господин регент, но его всё равно узнавали: хозяин, вне себя от счастья, лично спускался в погреб за самыми лучшими винами, прислуга, кажется, только и ждала момента, когда можно будет перехватить его взгляд и услужливо поклониться. Для них закалывали молочных поросят и свежевали упитанных кроликов, запах свежевыпеченного хлеба так и манил задержаться хотя бы на несколько дней, остаться, подмигнуть хорошенькой служаночке, стоявшей в дверях с подносом, — но нет, нельзя, промедление несёт смерть его землям. Отчего-то слова Розвиты, которым он поначалу пытался не придавать особого значения, всё глубже впечатывались в него, словно кто-то высекал их в его давно закаменевшем сердце.

…Прошло около двух недель, прежде чем отряд достиг Варасты: поля, укутанные снегом, из-под которого то тут, то там торчали надломленные бледно-жёлтые стебельки забытых по осени пшеничных колосков. А там, впереди, на высоком холме — усадьба, больше смахивающая на не в меру разросшийся крестьянский дом. Имение барона Коннера. Лаяли собаки за высокими воротами. «Поспешаю я, поспешаю», — голос Клауса за прошедшие годы почти не изменился, разве что сам он раздался и заматерел. «Заждались мы, господин регент, — он рассмеялся, открывая в широкой улыбке желтоватые зубы. — Морозище-то какой, носа на улицу не высунешь. Переждали бы у меня недельку, а?»

Миловидная хозяйка, окружённая целым выводком белобрысых щекастых детишек, бросилась помогать прислуге накрывать на стол. Лет семь назад Клаус взял в жёны дочку местного зерноторговца и был несказанно счастлив такой удаче: барон-то он, конечно, барон, но прочим благородным не чета. Коннер знал своё место. Своя земля, большой дом, детки пошли…

— Видали моих собачек, господин прымпер… ох, не извольте серчать, господин регент? Хороши, слов нет, хороши, да только второго такого, как Лово, не сыщешь.

Рокэ согласно кивнул: его кэналлийцы спешили занять места за столом, привлечённые ароматом жаркого. Хозяин велел выставить несколько бутылей варастийской травяной настойки; одуряюще пахло корицей, молотым орехом и травами.

— Это моя кашеварит, — похвалился Коннер. — Говорит, я буду не я, ежели не спеку пирог господину регенту.

Беседа за столом лилась неспешно: про урожай, про дела в столице — Коннер уже сейчас осторожно выяснял, позовут ли его старших в Лаик. Ну что ж, бывший таможенник желает стать дворянином — это похвально, и Рокэ обещал, что в своё время лично подпишет обоим Коннерам вызов в школу оруженосцев. Он выжидал, пока все, разомлев от тепла и обильной еды, разойдутся по комнатам, чтобы, оставшись наедине с Клаусом, выспросить его о таинственном Каменном Колдуне. Бывший адуан из варастийцев, он любопытен, он может знать, может…

— Наливочки вот отведайте, господин регент, — довольный оказанным ему доверием Коннер отослал супругу, пододвигая своему гостю крохотную рюмку и изрядный кусок того самого пирога с лесным орехом и малиной. — Про наши дела я вам всё как на духу сказал. А вы всё молчите. Неспроста, небось, в такую даль прискакали, а?

— До тебя не доходили слухи о Каменном Колдуне? — сейчас, когда их больше никто не слышал, Рокэ предпочёл немедленно перейти к делу.

— О колдуне? — Конер задумчиво почесал кудрявую бородку, которую, как он сам говорил, отпустил по желанию дражайшей супружницы: уж больно та бородатых любит. — Чтобы в наших местах да колдун…

Скорее всего, он ответит: «Нет, не слыхал», но завтра в любом случае придётся срываться с места и двигаться дальше — в трёх хорнах от имения, как утверждал Коннер, можно купить мохноногих варастийских лошадок, которым и горные кручи не страшны.

— Ан нет, постойте… Прошлого года человечек один приезжал. Из охотников. Меха диковинные показывал, я и жене прикупил, и дочке старшенькой. Хоть кроха — а шубейка в мороз куда как хорошо греет! Так вот, я и стал его расспрашивать: уж больно мех необычный. Поглядишь сперва — рыжий с крапинами чёрными, а чуть отойдёшь — дымчатый вроде как. Откуда, мол, взял, говорю. Ну он мне и давай заливать: про дикарей каких-то, что мех тот продают. От рыси он ихней. Сами в шкурах ходят, штаны из кожи костяными иголками шьют. Ну, как бакраны наши прежде были, токмо ещё хужее.

— Они живут на самом севере Саграннских гор, возле границы с Холтой?

— Точно так, господин прым… регент! Высоко забрались, всех дичатся. И по-нашенски не говорят. Спросишь их чего — а они только зенками лупают. Араями себя кличут. Чтоб Создателю молиться — не слыхали они про него. Для них каждый камень и есть бог. Забьют зверя — и на самый большой валун лучший кусок кладут.

— А Каменный Колдун? Он у них главный?

Если это так, то дело плохо — увезти старейшину племени трудно, почти невозможно.

— Да нет, господин регент. У них там и шаман свой, и царёк имеется. А колдун — этот вроде как им помогает. В горах же живут — того и гляди, обвал какой случится. Он им верные тропы находит, с камнями говорит. Токмо страшон очень. Сам-то я не видал, конечно, охотник тот сказывал. На что он вам?

Рокэ не собирался откровенничать с бывшим адуаном, и умница Клаус вмиг это понял и вопросов больше не задавал.

— Дорога-то к ним есть, к араям этим? — осведомился Рокэ.

— А то! Сейчас, пока таять не начало, зимник хороший, наезженный. От самого Валло идёт.

Валло был последним городком на их пути, дальше, судя по карте, оставалось надеяться только на разбросанные в предгорьях хутора. Придётся вспомнить ночёвки в палатках, от которых Рокэ, признаться, уже отвык.

— Вы, как в Валло будете, бус всяких накупите, колечек, браслетов — дикари их любят. Ну и ножи охотничьи — без подарков к араям ходу нет.

— А дорога точно есть?

Если разговоры про тракт окажутся всего лишь слухами, отряд попросту увязнет в снегах.

— Сами посудите, господин регент: пушнину возят, дрова, рыба в Рассанне подо льдом хорошо ловится. Вот наши купчишки и шныряют туда-сюда. Проедете. И ещё вот что: вы, как ближе подъезжать будете, Деда спросите.

— Деда? — удивился Рокэ.

— Фанмар его звать, — рассмеялся Клаус. — Только он так бородищей зарос, что иначе его уже лет пять никто не кличет. Сын его с араями дружбу водит, проведёт вас. Да и толмач вам надобен, раз они по-нашенски ни гу-гу. А пирог-то, пирог-то хорош?

Рокэ похвалил и пирог, и настойки с наливками, и добрую хозяйку, и смышлёных детишек. А потом, ворочаясь на мягкой постели в лучшей спальне, отведённой ему Клаусом, всё никак не мог уснуть. «Нет ни одного человека в Золотых землях, кто был бы могущественнее тебя. Но и ты сгинешь, не оставив после себя никого», — так, кажется, говорила мудрая Розвита. И утверждала, что он в ссоре с землёй и скалами. Вот Клаус, простой человек, получивший всё милостью бывшего Проэмперадора Варасты. Его сыновья окончат Лаик, а внуки уже и не вспомнят, что некогда их дед был всего лишь адуаном на одном из пограничных постов. Бароны Коннеры, Лучшие Люди королевства Талиг…

Некогда, ещё в детстве, ментор поведал Рокэ о том, что Четверо — суть вовсе не демоны. Они — Стихии: Воздух и Вода, Земля и Огонь. Выходит, если Земля отчего-то в обиде на него, Рокэ Алву, то не она ли не даёт ему ни жены, ни наследников? Не её ли молят о плодородии крестьяне, бросающие в борозду заговорённые зёрна? А в Кэналлоа освящают лозу в храмах, кропят свежевспаханную почву лучшим вином, а при закладке виноградника обязательно зарывают в землю красивый благородный камень, даже если на него приходится копить полжизни.

И в чём он провинился, если во искупление его вины Кэналлоа должна пасть жертвой гнева скал? О чём молчал, когда нужно было говорить? А ещё отчего-то вспомнился Надор, в одночасье рухнувший на дно невесть откуда взявшегося солёного озера.

Рокэ едва смежил веки — а на дворе, в неверном свете тусклого зимнего рассвета, уже ржали кони, бряцала сбруя и раздавались людские голоса: его отряд готовился к выступлению.