Симфония разума (джен)

Выяснив примерное местонахождение Мстислава Калиновского — а на это потребовалось немало сил и времени — Эвелин и Джеймс отправились в назначенное место, перед этим хорошо подготовившись и даже пройдя инструктаж.

— Возьмите это на всякий случай, — Кейси протянула Эвелин белый прямоугольник с одним-единственным словом «Помощь». Та кивнула и спрятала его во внутренний карман своей одежды, туда, где лежали ее документы.

— Вот и все, — сказала Эвелин и прикрыла глаза, когда они находились в вертолете, прямо на пути к убежищу Калиновского.

Джеймс ничего не ответил, но по его плотно сжатой челюсти было видно, что он нервничает не меньше жены. Возможно, это их последнее задание; возможно, логово Калиновского будет их могилой; возможно, Алекс останется сиротой. На кону стояло слишком многое, но на другой чаше не меньше: память, жизнь, люди. Эвелин даже приходило в голову перестать воображать себя героями и просто взять и убежать. Каждый день умирают тысячи людей, ну и что? Главное, что они будут жить, а у Алекса останутся оба родителя. Жить... Родители... Нет, не оба. Джеймс тоже заражен, поэтому легче пробраться к Калиновскому и убить сразу двух... трех зайцев, чем ждать от убогих ученых хоть каких-то результатов.

Эвелин не знала, сколько они летели, но она успела о многом подумать: о маленьком сыне, который, возможно, останется без родителей; о беспечном муже, которому, черт возьми, нужно было выпить это дурацкий пузырек с голубой жидкостью, оказавшейся самым опасным вирусом на данный момент их жизни. Но она не могла не признаться, что какие-то чувства вроде симпатии к Джеймсу она испытывает. Прошлая Эвелин очень любила его... Она думала и о президенте страны, Арнольде Джордане Уинстоне, которому пока удается заставлять их плясать под свою дудку; о Мстиславе Калиновском и о его выгоде от всего этого ада… Эвелин многое хотелось сказать, но времени на слова не было, нужно было действовать. Джеймс тоже молчал. За всю дорогу они не произнесли ни слова. И вот, наконец, пилот вертолета дал разрешение на прыжки.

— Оставшиеся километры вам придется идти самим, — пояснил он, пока Эвелин и Джеймс надевали парашюты. — Удачи, друзья.

Эвелин задержала дыхание, готовясь к прыжку, но Джеймс легонько толкнул ее, без каких-либо задержек прыгая вниз. Эвелин усмехнулась и прыгнула следом. Наверху — красивый, круглый купол парашюта. Внизу — стремительно приближающаяся земля, похожая на черную дыру с яркими огоньками внутри.

«Жаль, что сейчас ночь, и рассмотреть эту красоту с высоты птичьего полета не удастся», — печально вздохнула Эвелин, согнула ноги, схватила стропы и начала за них судорожно дергать.

Приземление вышло мягким. Оказавшись на земле, Эвелин отстегнула парашют, готовая идти дальше. Джеймс поравнялся с ней спустя несколько минут. Но разговаривать друг с другом им не хотелось. Или просто ни один не знал, как начать…

Полная луна ярко освещала дорогу, где-то в траве стрекотали сверчки, недалеко летали светлячки, а в глубине леса ухал филин. Казалось, природа заиграла новой жизнью, ночью здесь не то, что днем, все совершенно иначе. И, идя по тропинке сквозь лес, Эвелин смогла насладиться ею сполна.

— Эвелин, я... — неуверенно начал Джеймс, проводя рукой по волосам, — я хотел кое-что сказать тебе.

— Слушаю, — шепотом ответила она, боясь разрушить эту хрупкую, чарующую красоту.

— Короче, за это время я понял, что… В общем, я…

— Нашли! — Эвелин забежала за толстый дуб, резко потянув Джеймса за собой.

Они находились в нескольких метрах от старого дома. По его стенам змеились глубокие трещины, крыльцо давным-давно поросло высокой травой, от выщербленной двери веяло могильным холодом, а бурая облупившаяся краска на ней казалась пятнами засохшей крови.

— Нас могут увидеть отсюда, — прошептала Эвелин, вынужденная прижаться к груди Джеймса. Его близость отчего-то сводила с ума, затуманивая разум. — Надо пробраться в дом с обратной стор…

Внезапно Эвелин почувствовала сильный удар по голове, и мир вокруг тут же погрузился во тьму.

* * *

Очередное задание агента ФБР Эвелин Ридж по поимке особо опасных бандитов, за которыми шла охота на протяжении уже нескольких месяцев, послужило переломным моментом не только в ее карьере, но и во всей жизни в целом. Она оказалась заложницей преступников. Благодаря своему рангу и известности семьи в сфере спорта, Эвелин обеспечивала им безопасность и неприкосновенность.

Банде нарушителей постоянно удавалось сбегать с места преступления, а их деяния были поистине зверскими и ужасными. Полиция была бессильна, поэтому пришлось подключить людей уровнем куда выше обычных органов правопорядка. ФБР.

Несколько дней они готовились к этой операции, несколько раз изучали план здания, прорабатывали каждый пункт до автоматизма. Ничто не должно было выйти из-под контроля. Но что-то пошло не так…

Отморозки относились к Эвелин, как к очередной жертве: держали в холоде, избивали, морили голодом, пытались изнасиловать. Все, как обычно, ничего нового. И только главарь этой банды относился к ней более... снисходительно и равнодушно, что ли, обращал внимание только в крайнем случае, но при этом сам и пальцем ее не тронул, и другим запрещал.

«Убьете еще. Только пока она жива, она обеспечивает нам будущее».

Тем не менее, многие пренебрегали его запретом. А Эвелин… Даже под страхом смерти она не станет жаловаться бандиту на ее избиение членами его же банды.

И вот однажды, во время очередного нападения на нее, в помещение вбежал сам главарь и молча, не сказав ни единого слова, перерезал нападавшему горло. А потом так же молча убил всех, кто хотя бы прикасался к ней. Численность банды сократилась вдвое. Но несмотря на внутренние распри, преступники продолжали свою деятельность. Однако даже самые отчаянные и везучие бандиты в конце концов оказываются загнанными в угол. Группа захвата и ФБР настигла их, когда они того совсем не ожидали. Большинство погибло, но главарю удалось сбежать. Не забыл он прихватить с собой и Эвелин.

На ее предостережение, что их все равно найдут, он ответил: «Неизвестно точное количество людей, сгинувших там. Особенно, когда все сгорит в пожаре».

На следующий день по всем каналам говорилось, что вчера особо опасная ОПГ была разгромлена, а Эвелин — жертва преступников, вероятно, погибла при пожаре в том же здании, где происходил захват. Нет ни одного выжившего.

Сначала Эвелин казалось, что бывший главарь банды решил собрать новую ОПГ, но с каждым днем разубеждалась в этом. Она все еще чувствовала себя заложницей, но теперь над ней никто не издевался и не бил. Но в один прекрасный момент главарь сказал ей одну вещь: «Я отпускаю тебя». И после этого они не смогли расстаться.

Эвелин ушла, вернулась домой, придумала легенду, по каналам объявили ее чудом выжившей. Про также выжившего главаря она никому ничего не сказала. Так прошел год. А потом… она вернулась к нему. И больше они не расставались никогда.

* * *

Эвелин с трудом открыла глаза. Голова раскалывалась и была словно налита свинцом. В первые секунды она ничего не поняла, но потом память стала возвращаться к ней.

Ее кто-то ударил.

«Где Джеймс?»

Эвелин огляделась и обнаружила себя в просторной комнате, оформленной в современном стиле. Она бы назвала это место приятным, если бы оно не принадлежало убийце миллионов людей. А в том, что она в гостях именно у Калиновского, не было никаких сомнений. Джеймса нигде не было.

Внимание ее тут же привлекло окно. Нет, это было похоже не на окно, а скорее на…

— Аквариум.

Гигантское стекло, на той стороне которого находились подводные рифы, водоросли, плавало множество рыб разных цветов в форм. Эвелин невольно залюбовалась этим прекрасным видом. Но одновременно в ней поселилось восхищение психом-злодеем.

«База под водой! Это же, черт возьми, гениально!»

Но на смену этой мысли пришла другая:

«Гениально настолько, что выбраться из нее будет куда сложнее...»

Ощупав карманы, Эвелин не нашла даже самого "безобидного" оружия.

— Дьявол!

Несмотря на страх, она все же дернула за ручку двери и, на удивление, та поддалась. Не заметив никого постороннего, Эвелин тихо вышла в коридор. Длинный пустой коридор со множеством дверей. И за какой-то из них мог находиться Джеймс. Дергать за ручки всех дверей было глупо и долго.

Чертыхнувшись, Эвелин осторожно пошла прямо, прислушиваясь возле каждой двери. Ни на одной из них не было отверстия для ключа, подглядеть было невозможно.

«Нам бы рентген. Но для начала радиолокационные радары», — сказал бы сейчас Джеймс, а Эвелин ответила бы, что не время для шуток.

Пройдя по коридору, она доверилась чутью и открыла первую попавшуюся дверь. В лицо тут же ударил химический запах. Терять было нечего, и она вошла.

Внутри было очень много света, белые стены, пол и потолок, стеклянные столы со множеством склянок, ампул, колб и других химических приспособлений.

«Кажется, это лаборатория», — догадалась Эвелин, но трогать что-либо не решалась.

— Здесь и плоходит большая часть моей жизни, — послышался скрипучий, но одновременно детский голос.

Эвелин повернулась в сторону, гадая, почему не заметила его обладателя сразу. И ответ нашелся сразу же, стоило только взглянуть на него: маленький и щуплый старик с седыми волосами, в белом врачебном халате и удивительными глазами под стеклами очков: один — кристально-чистого голубого цвета, второй — дымчато-серый. В ярком свете его кожа казалась очень бледной, как у мертвеца. И, надо отметить, по-английски он говорил даже без акцента, хоть и являлся русским.

— Мстислав Калиновский? — спросила она, но наперед знала, что он ответит.

— К вашим услугам, — склонил голову в шуточном поклоне тот, подступая к ней ближе.

— Где Джеймс?

— О, не стоит волноваться, моя дологая, с ним все холошо.

Эвелин поняла, почему голос Калиновского показался ей детским — он не выговаривал букву «р».

— Вы обвиняетесь в...

— Сколько лаз меня пытались заделжать, но ни один еще не смог исполнить задуманное.

— По вашей вине гибнет множество людей. Каждый день. Изо дня в день.

— А к чему мешать людям умилать, если смелть есть нолмальный и законный конец каждого? — сложил руки "домиком" Мстислав, удивленно уставившись на Эвелин. — Что из того, если какая-нибудь особь человеческого вида пложивет лишних пять-десять лет? Но если уж видеть цель вашей медицины в том, чтобы облегчить стладания залазившихся, то невольно наплашивается воплос: а зачем их облегчать? Стладания ведут человека к совелшенству, хотя большинство никогда не достигает этого уловня, в мелу своего вида. Множество великих людей испытывали стлашные муки перед смелтью; так почему же не поболеть какому-нибудь Ивану Селгеевичу или Джессике Уоллес, жизнь котолых бессоделжательна и была бы совелшенно пуста и похожа на жизнь амебы, если бы не стладания?

— Вы больной, — Эвелин не могла понять этого сумасшедшего ученого. Больше миллиарда жертв и ради чего?

— И все-таки вы здесь, — улыбнулся он, делая шаг в ее сторону.

— Как вы узнали, что…

— Что вы плишли за мной? — казалось, Мстислав только и ждал этого вопроса. Его лицо вмиг приняло выражение крайнего самодовольства. — Я всегда знаю, где вы, и всегда буду знать. Во влемя нашей битвы в моем плошлом убежище, плизнаюсь, вам удалось застать меня власплох, а вплочем, я не остался в долгу и кое над чем полаботал в ваших телах.

— Что? — изумилась Эвелин, не веря своим ушам.

— В вашу кожу вшиты специальные датчики, способные… Вплочем, не будем тлатить влемя, вы и сами все понимаете.

— Это… невозможно… — прошептала она, чувствуя тошноту в горле. Под ее кожей все это время находилась железяка. Все это время за ними наблюдали. Все это время они были как на ладони.

— Такова суловая леальность, — равнодушно пожал плечами Мстислав.

— Я хочу, — Эвелин с трудом удалось унять дрожь в голосе, — вернуть себе и Джеймсу память.

— А зачем? Плошлое плотивно, лучше не вспоминать о нем. Но в чем плоблема: в настоящем то же, что и в плошлом.

— Вы ведь можете...

— А вы ведь плишли сюда не только лади этого, велно?

— Противоядие...

— Ах да! В олганизме вашего мужа я обналужил вилус. Видимо, пловелять, пуста ли колба, что я оставил в своем плошлом убежище, нет смысла?

— Так вы специально! Вы хотели, чтобы кто-то из нас выпил его! Да как вы смеете играть жизнями людей?

— Успокойтесь, моя дологая, — голос Мстислава стал нежнее и ласковее. — Вдох-выдох.

Эвелин глубоко вздохнула и решила переключиться на другое, прежде чем вновь вернуться к главному.

— Это место, — она обвела глаза лабораторию, — находится под водой?

— Вы очень наблюдательны, — улыбнулся Мстислав, но улыбка вышла жуткой и зловещей.

— Каковы ваши мотивы? — Эвелин решила зайти издалека.

— Понимаете, миссис Ньюман, — он скрестил руки за спиной, медленно подходя к Эвелин. — На этом свете все незначительно и неинтелесно, кроме высших духовных плоявлений человеческого ума. Ум пловодит лезкую глань между животным и человеком, намекая на божественность последнего. Вот только… — он запнулся, а ухмылка на лице стала превращаться в дьявольский оскал, — человек не является богом. Наука есть бог. С самого начала веков она исполняла основную должность и будет исполнять до конца веков. Ей нужно поклоняться, но люди настолько глупые животные, что не видят очевидного.

— Значит, все ради науки? — Эвелин подавила резкий порыв злости. Ради науки убивать сотни миллионов людей — это поистине зверский поступок.

— Не лазочаловывайте меня, Эвелин, — Эвелин вздрогнула, когда он назвал ее по имени. — Вы думаете, что я — зло? Бездушный тилан? Тогда вы поистине слепы. Зачем вы сюда плишли? Остановить меня, ведь такова ваша лабота? Собачка на поводке у хозяина, — Мстислав обошел Эвелин вокруг, разглядывая ее с крайним интересом, а у нее не было сил даже сдвинуться с места. Этот человек странно на нее действовал. — Люди, имеющие служебное, деловое отношение к чужому стладанию, наплимел, судьи, полицейские, влачи, агенты ФБЛ в отставке, с течением влемени, в силу пливычки, закаляются до такой степени, что хотели бы, да не могут относиться к своим клиентам иначе, как фолмально; с этой столоны они ничем не отличаются от мужика, который на задволках лежет баланов и телят, не замечая клови. Пли фолмальном, бездушном отношении к личности, для того чтобы невинного человека лишить всех плав и посадить в тюльму, судье нужно только одно: влемя. Только влемя на соблюдение кое-каких фолмальностей, за котолые судье платят деньги, а затем — все кончено. Ищи потом защиты и сплаведливости в этом огломном, глязном миле, в котолом ты — всего лишь пыль. Да и не смешно ли заикаться о сплаведливости, когда всякое насилие встлечается обществом, как лазумная и целесооблазная необходимость, и всякое милоселдие, наплимел, оплавдательный плиговол, вызывает целый взлыв неудовлетволенного, мстительного чувства? Так и в вашем случае, Эвелин. Человечество, по сути своей, заслуживает только одно название — вилус. А чем можно уничтожить вилус? Только длугим вилусом. Поэтому я совелшаю благо, исколеняя зло. Вы, как защитник плавополядка, должны меня понять.

«Чертов фанатик», — подумала Эвелин, изумленно уставившись на Мстислава.

— Вы ведь и сами человек, — сощурила глаза она. — Может ли человек говорить о своем собрате плохо, не имея в виду и себя же?

— Не совсем так, mein schatz⁽¹⁾. Я уже давно не человек. Мое тело наполовину механическое, а в голову встлоен специальный чип. Я отделил себя от этих животных, — и в доказательство он постучал себя по голове.

— Вы ненормальный, — покачала головой Эвелин, отступая от него на два шага.

— Я ненолмальный? Это человечество выжило из ума! — глаза Мстислава налились кровью. Он сжал кулаки, угрожающе надвигаясь на нее. — Я лишь хочу создать Новый мил, где не будет места злу. Люди смогут жить, не опасаясь за свою жизнь.

— Вы блефуете, — решительно заявила Эвелин, вскидывая голову. — Только что говорили о ненависти к людям, а сейчас о том, что они смогут не опасаться за свою жизнь.

Грубое, мужицкое лицо Мстислава мало-помалу озарялось улыбкой умиления и восторга перед движениями человеческого ума.

— Я в вас не ошибся, Эвелин. С вами лазговаливать куда плиятнее, чем с вашим мужем.

При упоминании Джеймса Эвелин вздрогнула. Как же она могла забыть про него?

— Где он? Что вы с ним сделали?

— Сентиментальность, — он покачал головой. — Вам она не идет.

— Немедленно верните мне мужа! — теперь Эвелин сжала кулаки, надвигаясь на Калиновского.

— А мы с вами так мило беседовали, — с притворным огорчением вздохнул он, доставая из кармана халата маленький пульт, и нажал на кнопку.

В следующую секунду небольшой островок пола в конце лаборатории опустился вниз, а затем вновь поднялся, но уже со стулом, к которому был привязан Джеймс. Его лицо было в крови и синяках, во рту неизвестное приспособление, напоминающее кляп.

— Джеймс! — ужаснулась Эвелин, подбежав к мужу и пытаясь снять с него веревки и неизвестный механизм.

— Я бы не советовал вам делать это, — послушался глухой голос Мстислава за спиной. — Это одно из лучших моих изоблетений. Видите ли, ваш муж был слегка делзок, глуб и издавал слишком много шума, а это, увы, нестелпимо для меня, поэтому плишлось обуздать его моей иглушкой. Если вдлуг он захочет снять его или начнет соплотивляться, механизм самоактивилуется и челюсть лазолвет в шилину. Он станет похож на Джокела, — он усмехнулся, явно довольный собой.

— Вы псих, ненормальный, больной, — шептала Эвелин, боясь притронуться к механизму во рту Джеймса.

— Велнемся к нашему лазговолу.

— Вы говорите о людях, как о самом худшем, что только могло случиться с миром, но сами не лучше! — не выдержала Эвелин, на секунду представив, что этой "игрушкой" он пытал не одного человека. — Вы заразили вирусом половину планеты, потому что возомнили себя богом! Но вы не бог! Ты — ничто! — последние слова она выплюнула практически ему в лицо. — Обиделся на весь мир! Ну и что с того?

— Вы лазочаловали меня, Эвелин, — холодно протянул Мстислав, и Эвелин мгновенно упала на пол без чувств.

1) моя милая (немецк.)

Вернуться к тексту