Девочка, поймавшая звезду (джен)

Взгляд Волковой уперся в картину на стене. Картины в кабинете пана Ротайца она знала уже вдоль и поперек, помнила, что всего их здесь три и на строгой позолоченной рамке одной из них (той, что с пастушком и овечками на рассвете) отколото покрытие в правом уголке. Но ей из них больше всего нравилась избушка под дубами. Там, конечно, главное было не в избушке и не в дубах, там были коровы на водопое и какая-то девушка в красном сарафане, но вот вдалеке — избушка под дубами. Здорово, наверное, жить в такой избушке под дубами. И дубы здоровенные.

Панна Ивайла кинула нервный взгляд на директора. Тот только обреченно вздохнул — выговаривать уже ничего не хотелось. Все равно все слова мимо летят.

— Ну вот скажи мне, — наконец произнес он. — Вот зачем ты пошла? Панна Ивайла ведь просила не делать глупостей, почему не послушалась?

Волкова лениво дернула плечом — будто и не в ответ даже. Она не спускала взгляда с картины с девушкой и избушкой — в закатном желтоватом свете она была будто ярче. И краски теплее, и золотая рама словно дороже. И завитушки на рамке красивее, и дубы над избушкой будто лучше. Еще больше, чем обычно.

Директор покачал головой, и тут наконец не выдержала Ивайла.

— Я же говорила! — взорвалась она. — Я же предупреждала, а что толку? У тебя все мимо ушей летит. Так и знала, что что-то натворишь, но это уже совсем даже для тебя. Ты хоть представляешь, к кому привязалась?

Волкова представляла, но ничего отвечать все-таки не стала. Иначе Ивайла ее вовсе без ушей оставит. Все равно, по ее мнению, уши Волковой только для красоты нужны.

— Не представляешь, — удовлетворенно заключила учительница. — Ну разве настолько тяжело было хоть раз куда-то не влезть?

— Панна, — директор оборвал поток ругани Ивайлы многозначительным взглядом. Он внимательно посмотрел на Волкову и заговорил сам. — Ты понимаешь, что твое поведение ставит под удар репутацию всей школы?

Волкова снова промолчала.

— Конечно, понимаешь, — без особого энтузиазма ответил сам себе директор. — Так почему пошла? Еще и Станко прихватила. Ты ведь понимаешь, что пан Данталион — серьезный человек, и он приехал искать себе ученика, а не развлекать вас. А ты заставила его потратить время на себя. Ну разве это правильное поведение?

Девочка ничего не сказала на это. Она вообще-то не вслушивалась в слова директора, упорно разглядывая избушку. Наверное, она могла бы уже эту избушку взглядом просверлить от того, как упорно ее разглядывала.

Вообще, ее мысли были далеки от пана Ротайца и панны Ивайлы. И от избушки этой даже, и от коров, и от всех пасторальных пейзажей — мысленно она и не уходила оттуда, так и осталась стоять на этом деревянном пирсе.

Когда Данталион предложил ей взглянуть на магию, — его, особенную — она немедленно согласилась. Да и не могла она отказать тому, кто наконец готов был показать ей магию — не сухую и скучную, а самую настоящую, такую, какую она и ждала спустя несколько лет.

И он показал.

А когда от пальцев чародея полетели искры — у нее и вовсе дух перехватило, будто резко весь мир куда-то вниз, вместе с сердцем, в самые пятки ухнул. В руках у него все словно оживало, и всполохи фейерверка податливо льнули к пальцам, сыпались в воздух следом за движением умелых рук. И все на свете вспыхивало под его словом, будто, правда, ничего не было, чего бы он не мог зажечь парой фраз, а у нее ощущение было такое, какого она почти и не помнила — светлое и до того четкое, что дрожью пробивало от чего-то такого большого и глубокого. Точно такое же, как тогда, в ту полную звезд и неба ночь, когда в пальцах кололась нетерпеливая жаркая магия, так и сейчас, от этих радужных стрекоз из блестящей на октябрьском солнце воды, от искр и северных сияний в чужих ладонях гудело в голове и руки дрожали. И даже когда он ей в руки эту магию, совсем крошечную, подал — не стало страшно, а только и того веселее, словно с этой магией все на свете возможно становилось, словно любое море, которых она в жизни не видела, мелело по самое колено, и ничего не было плохого, только в груди от пустоты и восторга гулко.

— Волкова.

Неожиданно повисшая в кабинете тишина заставила Волкову наконец оторвать взгляд от картины и посмотреть на директора. Все равно золотистые лучи уже сместились выше, и избушка померкла под сенью дубов.

— Услышь нас, пожалуйста, — устало произнес пан Ротайц. — Не создавай проблем. Я бы не хотел, чтобы авторитет нашей школы был подорван твоим поведением. Пану Данталиону нужен ученик, а не проблемы. Он выбирает из старших классов, если бы его интересовал твой класс, он бы обязательно это упомянул. А пока вам нечего суетиться рядом. Ты поняла нас?

Волкова покорно уставилась в подол платья и буркнула:

— Поняла, пан Ротайц.

Директор покачал головой.

— Ничего-то ты не поняла. Хулиганка ты, хуже не найдешь. Свободна.

Волковой повторять дважды не надо было. Соскочив со стула, она, не глядя на пана директора, побрела к выходу.

Когда дверь за ней закрылась, Ротайц устало потер переносицу.

— Присядьте, панна, — он кивком указал на стул, на котором до этого сидела Волкова. — Могу я предложить вам чая?

Ивайла, до этого стоявшая рядом с директором, обошла стол и опустилась в кресло. Движения ее были скованные.

— Пожалуйста, — согласилась она.

Директор кинул рассеянный взгляд на чайничек и чашку, стоящие на столе, и хлопнул в ладоши. Рядом с одной чашкой возникла вторая — в точности такая же. Взяв чайничек, Ротайц принялся разливать чай. Запахло ромашкой.

Ивайла безучастно наблюдала за этим действом. Когда директор подал ей чашку, она взяла ее в руки и наконец произнесла:

— Я не знаю, что с ней делать. Она неуправляемая. Не понимаю, почему пан Данталион вообще с ней заговорил.

Ротайц пожал плечами, пригубив чай.

— Хотел бы я знать, панна.

Учительница устало покачала головой, а Ротайц поставил свою чашку на стол. Сцепив руки, он чуть подался вперед, участливо смотря на Ивайлу, лицо которой выражало сплошное недовольство.

— Вы же понимаете, — снова заговорил он. — Девочка, все-таки, не так уж и глупа. Я бы сказал, она вовсе неглупа, просто ей некуда это… Девать.

— Да уж, девать, — немедленно согласилась Ивайла преувеличенно бодрым голосом. — Только вот потом и разбираться с этим всем. Что ей девать некуда. Есть множество других детей, рожденных в военный год, но никто из них не ведет себя так бессовестно, как она. Это ее не оправдывает.

Директор поджал губы.

— Понимаю, панна. Но в то же время, все-таки, можно понять и ее поведение.

— Она просто надеется, что пан Данталион выберет ее, — Ивайла поставила чашку на стол и напрямую посмотрела на директора. — И я понимаю. Кто бы на ее месте не надеялся. Но это никак не оправдывает ее бессовестное поведение. Все равно он бы никогда не выбрал кого-то вроде нее.

Глаза Ротайца на секунду расширились, но он быстро отвел взгляд и взяв свою чашку, сделал большой глоток.

— Очень на это надеюсь, — искренне ответил он. Помолчав пару секунд, добавил: — И все же, мне немного ее жаль. Неудивительно, что она пытается привлечь к себе внимание всеми доступными способами.

Ивайла нахмурилась и тоже забрала свою чашку обратно.

— Она привлекает его слишком много.

* * *

На ужин Волкова не пошла. Опаздывать не хотелось, да и есть, честно говоря, тоже не особо — отчего-то быстрее хотелось лечь спать. Забраться под одеяло и ни с кем больше не говорить сегодня, и чтобы побыстрее все остальные тоже легли спать и не говорили с ней.

Она как-то доплелась до общежития и поднялась по лестнице. Мысли больше не были такими волшебными — видимо, вся магия испарилась под суровым взглядом Ивайлы. Паршиво, скорее, было.

В коридорах уже сновали те, кто успел вернуться с ужина, и Волкова уныло прошла мимо комнат старших — уж как можно меньше ей сейчас хотелось видеть Асю. Она бы наверняка завела разговор о том, что случилось. Это еще повезло, что мальчишки в другом крыле, а не то Станко ей бы сейчас высказал свое мнение просто непременно. Ему, наверное, тоже досталось.

— А что это идем, нос повесили?

Волкова испуганно вздрогнула, резко развернувшись.

— Здравствуйте, тетушка Сима, — уныло поздоровалась она.

Тетушка Сима весело улыбнулась, уперев руки в бока и наклонилась к ней. Это была высокая дородная женщина с румяными щеками. Серафима работала кастеляншей в их общежитии и была одна из немногих людей, которые к магии не имели никакого отношения, оттого и понятие об учебе студенток она имела смутное, но никогда не упускала случая поболтать с девочками. Говорила она с характерным акцентом, какой бывает у тех, кто живет на границе, и оттого иногда звучала смешно.

— Чего это, идешь, надулась как мышь на крупу, — тетушка хлопнула Волкову по спине, да так, что та мгновенно выпрямилась. — Вот. Неча ходить так. На ужин не ходила?

Волкова покачала головой.

— Не хочу, — буркнула она. — Нет аппетита.

Тетушка всплеснула руками.

— Аппетита у нее нет! Гляньте, здорова девка, а аппетита нет. Ты ж так и останешься, — женщина вытянула руку на уровне своего пояса. — Во. От горшка два вершка.

Волкова слабо улыбнулась. Уж ростом она была повыше своих сверстниц. И почти на целых полголовы выше Станко.

Вообще, есть хотелось. Там, наверное, на ужине, и апельсин дали. И йогурт тоже, наверное. И все без нее съели.

Тетушка Сима тяжело вздохнула.

— Что с тобой делать будешь, а, — посетовала она. — Пойдем ко мне в коморку? У меня там, вона, и фрикадельки есть.

— Но мне нельзя фрикадельки, — запротестовала Волкова, но все же двинулась за женщиной.

Каморкой было небольшой помещение, отведенное целиком для нужд тетушки Симы. Здесь была небольшая продавленная временем и чьим-то весом кровать, небольшой импровизированный столик из старого кухонного ящика, а на стене, обклеенной пожелтевшими от времени обоями, висел календарь прошлого года — тетушке отчего-то очень нравилась цветная картинка с заливными лугами и лошадками, и она напрочь отказывалась снимать календарь. Волкова даже предлагала вырезать картинку, но тетушка только отмахнулась.

— Совсем уже с ума сошли со своей этой магией, — сетовала женщина, раскрывая коробочку с тушеной капустой. — Уже и мяса не поесть. Дети же растут, кости растут, а они траву жуют.

Волкова сидела на стуле у ящика. В коморке не было окна и посмотреть было некуда, зато над кроватью были часы — Волкова уставилась на них. Семь пятнадцать.

Интересно, чем сейчас занят Данталион? Наверное, доделывает какие-нибудь свои чародейские дела. А может думает, кто из учеников ему сегодня приглянулся. Может, даже выбрал уже и теперь сидит, и размышляет о том, как будет оформлять документы на отъезд своего ученика.

Наверное, здорово сейчас шестиклассникам. Каждый может думать, что выберут его.

— На вот, — тетушка поставила перед ней коробочку с капустой и протянула вилку. На горке капусты покоилась половинка разрезанного вдоль огурца — на нем виднелись следы ножа и едва заметные кристаллики соли. — Кушай. Покушаешь, и веселее станет. У меня, вона, еще конфетки есть.

Женщина кивнула на льняной мешочек, небрежно брошенный на стол. Волкова проследила за ее взглядом.

— Да не надо было… — вяло воспротивилась она.

— Ешь, кому говорят, — тетушка взяла в руки вторую коробочку и крошечный нож.

Сев на кровать, она подцепила одну из фрикаделек на нож и отправила в рот. Волкова отвернулась к капусте. Намотав капусту на вилку, съела, едва ли различая вкус. Мысли ее снова возвращались к тому, что сказали директор и Ивайла.

Если бы он искал кого-то, вроде нее, он бы наверняка и пришел за их классом. Это было, конечно, очевидно.

— Ну, довольно, — тетушка Сима опустила коробочку на колени. — Рассказывай, что натворила. Смотреть на твою кислую физиономию тошно, тоска берет.

Волкова вяло усмехнулась, возя капусту вилкой по дну.

— Да как обычно. Куда не просят лезу, Ивайла ругается. Ничего нового.

— Было бы как обычно, тебе бы хоть трава не расти, — возразила женщина. — Рассказывай, может на душе полегчает. Чай, не одной сидеть губы дуть.

Девочка накрутила еще немного капусты на вилку и задумчиво прожевав, коротко произнесла:

— Вы слышали, что к нам Данталион приехал? Ученика искать.

Тетушка пару секунд подумала, а потом махнула рукой.

— А, консул. Слышала, еще б не слышала. Все только о нем и болтают, уши уже вянут от этой болтовни. Что натворила-то?

Волкова вздохнула и поставила коробку на ящик. Сложила руки и облокотилась ими о стол, подавшись вперед.

— Ну вот, — вяло буркнула она. — А я сто лет мечтала консула увидеть. Полезла посмотреть, как у старших испытания проходят, мне бы хоть одним глазком глянуть хотелось, а меня поймали. Вот директор и наругал.

Девочка расстроенно поджала губы и замолчала.

— Это что ж, поймали тебя и к Ротайцу прямиком отправили? А чего надутая такая, будто ни разу там не была? — женщина непонимающе посмотрела на нее. — Или что ж, совсем своего чародея не увидела?

Волкова покачала головой.

— Увидела, — тихо произнесла она. И потом как-то жалобно добавила: — Теть Сим, он мне магию показал. Настоящую, как я и хотела.

В памяти мгновенно всплыл тот момент. И искры все эти, и стрекозы, которых Данталион из капелек воды сделал. Все это до того вдруг обидным стало, что Волкова взяла огурец и отвернулась, сердито им захрустев. Еще расплакаться тут не хватало.

Это ведь кому-то другому достанется это место. Кому-то, кто просто возрастом оказался старше, кто, может, магии больше учился, чем она. Может, Асе даже достанется, которая ей ее кулон-маяк и одолжила. И до того это казалось нечестным, что зубы сводило.

Это же она хочет учиться магии, это у нее, а не у кого-то другого, сердце от чужой магии сжимается. Не кто-то еще, а она побежала туда, потому что всего-то и хотела — магию увидеть. Не такую, как здесь, не строгую, всю по алгоритму которая, а какая на самом деле от сердца идти может, о какой она читала всегда, какую сама впервые в жизни увидела — чтобы и искры, и восторг настоящий.

Это она хочет отсюда сбежать. Не от скучных уроков и злой Ивайлы сбежать, а к чародею, который, кажется, все-все на свете может, как будто ничего невозможного для него нет. Вот она жизнь, какой бы она хотела, руку протяни — дотронуться успеешь, а все равно ей там не оказаться.

До слез это обидно и нечестно.

Волкова откусила здоровенный кусок от огурца и принялась медленно жевать, чтобы сразу не отвечать.

Тетушка удивленно охнула. Посмотрела как-то совершенно по-другому, будто неверяще.

— Это что ж ты, с консулом успела поболтать? Ну до чего ловкая…

— Он сам меня позвал, — пробурчала Волкова с набитым ртом.

— Сам позвал, — тетушка Сима всплеснула рукой. — Да где ж это видано, чтобы консул с девкой мелкой возился? Будь на твоем месте кто другой, вот те мое слово, он бы и слова не сказал.

— Сказал бы, — немедленно возразила Волкова. — Он очень добрый.

Женщина вздохнула и наколов очередную фрикадельку, съела ее. Прожевав, заключила:

— Это все они добрые поначалу. А потом как посмотришь — злючий. Такие люди на публике всегда добрые.

— Вовсе нет! — горячо возразила Волкова. Слова тетушки будто ее саму задели. — Вы его не видели, он хороший!

Тетушка смешно вытянула лицо, и Волкова поняла, что слишком резко отреагировала. Кашлянув, она продолжила:

— Он добрый, теть Сим. Вы его не видели просто. С ним говоришь, и будто, знаете… — девочка задумалась. — Будто… Солнышко светит. Он все говорит, а глаза у него добрые и голос мягкий. Как будто у папы. Наверное.

Волкова неловко посмотрела на женщину, но та кивнула, мол, поняла. Воодушевившись этим, девочка продолжила:

— Ну и вот. И магия у него совсем не как здесь. Она настоящая.

Чем ей магия тут не настоящая, она, конечно, не могла объяснить толком. Но все здесь было не то будто — и магия, и все эти слова. Будто настоящее колдовство было там, за воротами академии, где-то далеко в отцветших августовских полях, полных звездного неба и сини, а здесь — так, в полсилы будто.

Тетушка Сима тяжело вздохнула и прожевала еще одну тефтельку. Посмотрела на нее как-то грустно — жалобно, что ли?

— А он чего, — спросила она, наколов еще одну тефтельку на нож. — Сказал, что тебя не возьмет?

— Он только из старших выбирает, — сердито буркнула Волкова.

Женщина кивнула, жуя тефтельку.

— А что ж не подумала — вдруг тебя выберет?

— Да я-то тут причем? — девочка ткнула вилкой в остатки капусты. — Я младшая. Только навязалась, себя развлекать заставила.

Она вздохнула.

— Если бы хотел кого-то вроде меня, так бы сразу и сказал. Ему кто-то умный нужен, теть Сим. И чтобы хороший, а не вроде меня. Я просто все порчу.

Тетушка активно замотала головой, да так, что из убранных в пучок волос выбилась серая прядка.

— Э, нет. Было бы оно так, ты бы тут не сидела, — она поставила свою коробочку рядом с собой и сцепила руки. — Дурочка ты — это да. Но чтоб глупая — нет. Ни разу.

Волкова неловко посмотрела на женщину. Конечно, она всегда всех подбадривала, но говорить ей, что она умная — как-то неправильно. Это, вон, Ядранка умная. Или Янешек. Они-то умные, Ася вообще самая умная, всегда все решает правильно. А она — так, дурочка взбалмошная. Которой внимания не хватает.

— А я тебе говорю — не глупая, — утвердительно повторила тетушка Сима. — А очень даже умная девочка. К тому же, с душой. Не каждому дано.

— Что дано? — тупо переспросила Волкова.

— Вот это, что тебе дали, — тетушка Сима кивнула, будто ей-то все было понятно, это Волкова не догоняла. — Не каждый так ощущать умеет, как ты. Так что я бы на месте этого твоего консула тебя выбрала. Что там до этих старших, тут вона какой брильянт.

Волкова рассмеялась. Брильянт, надо же.

— Да ладно вам, теть Сим, — девочка фыркнула. — Таких брильянтов у каждой дороги знаете, сколько? Булыжники называются.

Тетушка махнула рукой.

— Это ты ничего не понимаешь, — заключила она. — Глупáя была бы, так уж умной назвала.

Девочка коротко хмыкнула и уставилась в остатки своей капусты. Жалкие ниточки овоща ютились на дне коробочки.

— Спасибо, теть Сим, — тихонько произнесла она. — За капусту.

* * *

Пана Ротайца Данталион застал уже на выходе из погруженного в темноту кабинета. Тот держал в руке крохотный чемоданчик и шляпу, но чародей, к своей удаче, успел его перехватить.

— Личные дела, конечно, — немедленно засуетился директор, когда Данталион спросил о том, где они хранятся. — Конечно, конечно, это нужно в архив…

— Если вы не возражаете, я мог бы не задерживать вас, — начал было чародей, но Ротайц только еще сильнее засуетился.

Найдя ключи, он с сожалением посмотрел на свой чемоданчик и, закрыв кабинет, повел Данталиона через длинные темные коридоры школы. Свет уже везде давно погас, персонал разошелся по домам — только в редких кабинетах, у которых были выставлены жестяные ведра уборщиц, еще горели лампы, оставляя длинные полосы в широких коридорах. Шаги отдавались гулким звуком в полной тишине. Шли они молча.

Через высокие окна были видны и здания общежитий, прячущиеся между высокими липами — там почти во всех окнах было светло, и даже, если присмотреться, виднелись быстро перемещающиеся силуэты детей.

— Чье это общежитие? — наконец спросил Данталион, кивком головы указав на ближайшее к школе здание.

Ротайц рассеяно проследил за взглядом Данталиона.

— А, — протянул он. — Сейчас там должны быть старшие классы. Младшие находятся чуть дальше. В одном крыле живут мальчики, в другом — девочки. Вы хотели бы посетить…

— Нет, — коротко ответил чародей. — По крайней мере, пока мне нужны только личные дела.

Ротайц замолчал. Они спустились с лестницы. Нижний этаж оказался менее красивым — он явно предназначался для обслуживающего персонала академии. Не было здесь ни завитушек, ни огромных окон. Вообще окон не было, и от этого становилось неуютно.

— Позвольте поинтересоваться, — нарушил молчание директор. — Вам кто-то приглянулся?

Данталион несколько секунд молчал. В этом молчании они остановились у неприметной двери, на которой висела табличка. На ней золотыми буквами значилось слово «Архив».

Ротайц принялся возиться с ключами, вставляя их в замочную скважину. Ответа он все-таки ждал, кинув вопросительный взгляд в сторону чародея, но быстро заметив его задумчивость, тут же отвернулся к замочной скважине.

— Не могу сказать, — наконец произнес Данталион. — Все ученики показали себя достойно. У них хороший уровень подготовки.

Директор тут же принялся возиться в замке активнее — похвала учеников его явно порадовала, но и не могло насторожить то, что пока Данталион никого не выделил. Хотя он вполне мог подумать, что чародей просто не считает нужным делиться с ним своими соображениями.

— Прошу, — он распахнул дверь и хлопнул в ладоши.

Архив тут же озарил свет ламп.

Это было длинное помещение с высокими потолками. Длинные ряды стеллажей, доверху уставленных папками, тянулись вдоль бежевых стен. У одного из стеллажей стояла сложенная стремянка.

Данталион поднял голову, оглядывая плотно забитые папками полки.

— Здесь старые курсы, — поспешил пояснить Ротайц, указав на ближайшие стеллажи. — По правилам, личные дела учеников хранятся у нас восемьдесят лет, поэтому здесь выпуски вплоть до тридцатых годов прошлого века. Вас интересует шестой класс, верно? Пройдемте дальше, там есть стол, можно присесть.

Директор был до того суетлив, что Данталиону только и оставалось, что пойти следом. Конечно, было бы куда удобнее, если бы Ротайц ушел прямо сейчас и оставил архив ему. Он бы с большим удовольствием провел тут ночь, однако стоило признать, что всю ночь читать личные дела детей в его планы не входило. Хотя, конечно, личное дело Волковой его заинтересовало.

«Другая магия».

— Вот, прошу, — Ротайц подвел Данталиона к столу. Он стоял между стеллажами и рядом было несколько стульев — на один из них директор немедленно водрузил свой драгоценный чемоданчик и шляпу. — Сейчас я принесу вам дела пятого класса. Захватить шестой?

— Да, пожалуйста, — согласился чародей, снимая свою накидку. — И захватите, пожалуйста, личное дело Волковой.

Директор не шевельнулся. Он встал на месте, не то удивленно, не то испуганно уставившись на Данталиона — в голове чародея пронеслась мысль, что вот прямо сейчас несчастный директор все-таки кинется куда-нибудь бежать. У него с самого начала было ощущение, что Ротайц как-то слишком уж его боится, но сейчас несчастный директор смотрел на него во все глаза.

— А зачем вам личное дело Волковой? — выдавил он. — Мне казалось, вы согласились, что…

— У меня нет никаких претензий, — немедленно заверил Данталион, аккуратно развешивая свою накидку на спинке стула. — Но, если позволено, я бы хотел взглянуть. Любопытство. Забавная девочка.

Он улыбнулся Ротайцу. Все это из чистого природного любопытства, присущего любому чародею.

Директор жалобно посмотрел на него в ответ.

— Конечно, сейчас принесу, — скорбным тоном согласился он и скрылся за стеллажами. Послышались громыхающие звуки стремянки.

Данталион присел на стул и, сплетя пальцы, положил на них подбородок.

Волкова занимала его неслучайно. Еще с того момента, когда он вывел ее с малахитовой тропы и проследил за тем, как она поплелась в школу, у него накопилась пара вопросов.

«Я держала в руках магию. Настоящую».

О какой настоящей магии она говорила, интересно? Что такого могла удержать маленькая девочка? Еще даже не чародейка, но от вида магии уже глаза сияют — обычно у таких детей все хорошо в учебе. Только Волкова явно не из самых удобных детей.

Ротайц вывернул из-за угла с большой стопкой папок. Папки эти доходили ему до самого подбородка, и директор старался держать голову выше, чтобы видеть, куда идти.

— Вот, — он с тяжелым хлопком опустил папки на стол и положил на образовавшуюся стопку руку. Неустойчивая конструкция тут же поползла вниз, и он неловко схватил верхнюю часть, опустив ее рядом, и уже по ней хлопнув второй раз. — Вот. Пятые классы и половина шестых. Пока хватит, пан Данталион? Шестой класс еще не был на испытаниях, так что вы, наверное, начнете с пятого?

Поняв, что слишком заговорился, директор тут же оборвал свою речь, вопросительно поглядывая на Данталиона.

Чародей чуть улыбнулся, снимая часть стопки и бережно укладывая еще одну небольшую кучку на столе.

— Все же, если вы не возражаете, — мягко произнес он. — Я бы хотел взглянуть на личное дело Волковой. А уже после заняться остальной работой.

По лицу Ротайца пробежала тень. От каждого упоминания Волковой ему становилось физически дурно, и это было заметно.

— Хорошо, — наконец сдался он. — Сейчас.

Он вновь скрылся за полками. Шаги его послышались дальше.

Данталион выудил какую-то случайную папку из ближайшей стопки и принялся листать. Страница с личными данными и фотография, прикрепленная к ней скрепкой. На следующей — результаты вступительных. Затем — годовые ведомости об оценках с пометками о поведении.

Чародей перевернул странички обратно, чтобы взглянуть на фотографию внимательнее. Это был какой-то улыбающийся мальчуган — напрягая память, Данталион вспомнил, что видел его сегодня. Правда, на этой фотографии он выглядел намного младше, но вспомнить его вышло по выдающимся ушам. К сожалению, не эльфийским.

Данталион подпер щеку ладонью. Интересно, как там Док? Наверное, занят работой в Кремле, как обычно. Он, может, и заверил, что полностью принимает решение учителя о новом ученике, но, конечно, даром этот фокус не пройдет. Уж с его-то ревнивой натурой.

Ротайц показался в конце коридора, и Данталион поднял взгляд. Директор нес папку — ничем не отличалась от других. Подойдя ближе, он протянул ее чародею.

— Вот, — произнес он. — Возьмите.

— Спасибо, — Данталион бережно забрал папку из рук директора. Из папки выглядывал мятый уголок какого-то листа и когда чародей раскрыл ее, лист с тихим шорохом спланировал на пол.

Чародей быстро наклонился и поднял его, краем глаза пытаясь разобрать, что за стена текста там написана.

— Я могу вас больше не задерживать, — произнес он, не посмотрев на Ротайца. — Спасибо, что согласились потратить на меня время.

Директор тяжело вздохнул.

— Пан Данталион, позвольте я все-таки кое-что вам скажу.

Чародей поднял взгляд на мужчину, уже внимательнее на него смотря. С лица директора стерлась вечная нервозность — теперь он был даже серьезен. Отчего-то это смотрелось странно.

— Пожалуйста, — согласился Данталион.

Ротайц отодвинул стул и присел на него, грузно облокотившись на стол. Сложив перед собой руки, он сплел пальцы и все тем же непроницаемо серьезным взглядом посмотрел на Данталиона, который так и сидел, держа в руках папку и листок.

— Это по поводу Волковой, — произнес директор. — Вам ведь она приглянулась, верно?

— Не могу сказать, что не заметил ее, — уклончиво ответил чародей. — Вас что-то беспокоит, пан Ротайц?

Директор кивнул.

— В таком случае, я вас внимательно слушаю, — Данталион вложил лист в папку и оставив указательный палец между этим листом и остальными, положил ее на стол, прямо смотря на Ротайца в ответ.

Тот потер нос, шмыгнул им и снова сложил руки на столе.

— Понимаете ли, — начал он. — У девочки несколько… Необычная судьба. Ни в коем случае не пытаюсь сейчас обвинить кого-то из ее родственников, или, не дай боги, ее саму, но девочка была несколько обделена вниманием до попадания в школу. У нее нет отца, и ее происхождение… Скажем так, не загадка.

Данталион слегка нахмурился, пытаясь понять, о чем говорит директор. Слова его были уклончивыми донельзя, впрочем, от аккуратного Ротайца этого и стоило ожидать.

Директор нервно сжал пальцы и продолжил:

— Она родилась сразу после войны. Семья не хотела воспитывать ребенка от мужчины, который ушел на другую сторону границы, и когда у девочки проявился талант, отдала ее на обучение сюда. Так что, вы понимаете… Нередкое явление для осажденных регионов.

Чародей сжал папку. И так же быстро расслабил пальцы, смотря на директора. Тот, восприняв молчание Данталиона за согласие продолжать слушать, заговорил снова:

— Поэтому, пожалуйста, примите это во внимание. Ребенок очень сложный, поведение у нее неуправляемое. Я, конечно, не думаю, что вы рассматриваете ее как кандидата, но для вашего же спокойствия будет лучше, если в следующий раз она не захочет искать с вами встречи.

Данталион молча смотрел на директора. Тот смотрел на него — серьезно и спокойно. Он знал, о чем говорил, прекрасно был в курсе, что происходило и происходит с девочкой.

Пауза затянулось, и Ротайц поднялся.

— Больше мне нечего по этому поводу сказать, все остальное вы можете прочитать в ее личном деле. Могу я чем-то еще помочь?

— Нет, благодарю, — Данталион снова раскрыл папку, уставившись на листок.

Ротайц поднял шляпу и бережно водрузил ее на голову. Взял в руки чемоданчик.

— На этом все. До свидания, пан Данталион.

— До свидания, — чародей кивнул.

Когда дверь за Ротайцем закрылась и звук его семенящих шагов стих, Данталион наконец позволил себе тяжело вздохнуть и отбросить папку на стол.

Ну конечно, военный ребенок. Только этого ему не хватало.

Война не обошла стороной ни его, ни Дока. Вспоминая это сейчас, спустя семь лет, прошлое это казалось какими-то нечетким, почти смазанным. Всего этого было слишком много. И антивоенных компаний, и глухих к его и чужим словам людей. Сейчас все это казалось очень далеким — и восьмимесячная осада Крушевца, снятая стылым мартовским утром, и люди у костра в зеленых бушлатах, и затвердевшая на утро грязь у бурой стены.

И даже сейчас, спустя семь лет, это все равно их не оставляет.

Чародей кинул взгляд на свою руку. Малахитовое кольцо в серебряной оправе было все таким же непроницаемым. Разбитая тягучими разводами болотная зелень.

Он поднял со стола листок. Тот был исписан каллиграфическим почерком взрослого человека — это был отчет о инциденте. С помятым уголком, явно скопированный с оригинального. Обычно такие отчеты Данталион в Кремле не видел — до консулов не доходили подобные мелочи, если не несли какой-то глобальный характер. Кто-то столкнулся с неизвестной магической аномалией, а может магия повлияла на кого-то, не относящегося к ней — обычно это решалось младшими кругами, максимум — канцлерами.

Данталион внимательнее вчитался в текст. По мере того, как он читал дальше, глаза его расширялись.

Два года назад.

— Она поймала звезду… — неверяще пробормотал Данталион, будто от того, что он сказал это вслух, этот факт становился очевиднее.

Он припомнил — последний раз такое было лет десять назад, в августовский метеорный поток. Кажется, этим ему хвастался Декарабия, мол, вот, встретил кого-то из атташе, тот и поймал на днях. Но то атташе! Чародей третьего круга, взрослый человек, а здесь — пятилетний ребенок.

Данталион не понаслышке про эти звезды знал. Это и не звезды были вовсе — так, сгусток магии, на звезду чем-то похожий. От того, что в звездопады они появляются, так люди и назвали. Просто сконцентрированная в одной точке магия, не больше, чем небольшое колебание в мироздании, ничего страшного — взрослый чародей без труда в руке удержит, потому что знает, как с магией обращаться. Но ребенок?

Теперь-то все вставало на свои места.

Чародей посмотрел на листок снова. Теперь-то все ее разговоры про магию он понимал! И все это про искры и колкость — это все у звезды такой есть. Колючая жаркая магия, которая из пальцев рвется, из рук норовит вылететь: верткая, острая своими слепящими гранями. Честное слово, теперь-то он знал, о какой живой магии она говорила, теперь понимал, что все эти слова — и впрямь про магию в руках, про живую магию. Неудивительно, что ее так к колдовству тянет! Вот уж вправду неуемное любопытство — обжигаться и снова тянуться к огню за тем же.

Данталион медленно поднял папку и вложил страницу на место. Пролистал еще несколько и остановился на последней, тоже не подшитой в общую папку. Вытянув его из общей стопки, чародей вчитался внимательнее.

Это было заявление о соглашении на возможное обучение у чародея. Такие обычно прикладывались при поступлении родителями, которые были согласны на возможность перехода ребенка из школы к личному учителю. Бывало это довольно редко, но если случалось, об этом оповещали родителя, и он приезжал, чтобы подписать это заявление и отдать его будущему учителю как документ, закрепляющий возможность чародея стать наставником ребенка.

Заявление Волковой было подписано твердой короткой подписью.