Девочка, поймавшая звезду (джен)

Октябрьская среда в Целье выдалась не по сезону теплой. Комната, залитая светом позднего восхода, вся была розовато-рыжей, поигрывая бликами на золоченых рамках пары сертификатов, одной розетки и трех картин с отчаянно классическими пасторальными пейзажами.

— Так… — директор поднял стакан и отпил, снова поставив на стол. — Какие у вас критерии отбора? Я бы хотел знать, что вам предлагать.

— Критериев не так много, пан Ротайц, — Данталион, расположившийся в мягком плетеном кресле, тоже отпил свой чай, так радушно предложенный директором. — Хотелось бы кого-то постарше. Возможно, лет десять или одиннадцать, может быть даже старше. И желательно, чтобы человек обладал определенной базой знаний.

Директор понимающе кивнул.

Пан Боян Ротайц, директор Академии имени Шоллей, был чародеем девяносто второго круга и представлял из себя самого обычного директора школы, которого только можно вообразить. Невысокий седеющий чародей в аккуратно расшитом бисером по вороту сюртуке, он сидел в своем кабинете с ореховыми панелями и плетеными креслами и решал деловые вопросы. Вот сейчас, например, принимал Данталиона, великодушно позволив ему выбирать будущего ученика из всего ученического коллектива.

— Понимаю, к чему вы клоните, — произнес директор. — А пол? Расовая принадлежность?

Данталион с легкой улыбкой покачал головой.

— Не интересует.

Пан Ротайц поднял свой стакан.

— Что ж, в таком случае могу предложить вам шестой класс. Специализация начинается с седьмого, но шестиклассники уже знают всю основу. Можем назначить испытания, если вас это устроит.

Данталион согласно кивнул.

— Но…

Директор поднял взгляд, вопросительно смотря на Данталиона.

— Должен вас предупредить, — чародей поставил пустой стакан на ореховый столик. — Не могу ручаться, что точно найду здесь то, что ищу.

* * *

— Да полезай же ты!

Янешек жалобно всхлипнул.

— Да не могу я!

Шаги затихли совсем рядом.

В глубине шкафа было пыльно и душно, но за укрытием из стопок пухлых документов их не должны были бы заметить. Если бы не Янешек.

— А ну вылезли оттуда немедленно! — раздался строгий голос откуда-то сверху, и дверцу шкафа дернули.

Свет ударил в глаза. Панна Ивайла сунулась в шкаф, раздвинув тяжелые папки с документами, и за ухо вытащила Янешека — тот отчаянно брыкался.

— А ну, — Янешеку по затылку слегка прилетело. — Вылезайте оба. Немедленно.

— Тормоз, — буркнул Станко, вылезая из шкафа, но его опередила Волкова, спрыгнувшая на пол.

И немедленно схваченная свободной рукой панны Ивайлы за ухо.

— Опять за свое! — воскликнула учительница. — Неужели более умного занятия не нашла?! С мальчишками по шкафам прятаться!

Волкова, которую трясли за ухо, скорчила физиономию и замычала.

— Пустите, панна…

— А вот не пущу! — взбеленилась учительница. — Раз сказала, два сказала — а все в голове пусто!

В кабинет заглянул пан Мирослав.

— Кого вы тут, панна, треплете? — заметив виновников торжества, он всплеснул руками. — Опять с уроков удрали?

Ивайла наконец отпустила уши учеников и взмахнула руками.

— Да! Я уже не знаю, что с ними делать, они ни в какую не слушаются. И было бы еще что, так эти трое!

Янешек, стыдливо краснея, покосился на своих товарищей, и Волкова состроила ему рожу, отчего тот еще сильнее покраснел.

— Вот ведь, — пан покачал головой. — Опять учительницу изводите? И чего, спрашивается, с уроков сбежали?

Троица упорно молчала, и учитель решил, что это безмолвное раскаяние.

— Вот ты, Волкова, скажи мне — зачем опять удрала? Зачем учительницу расстраиваешь? Панна и без того рук не покладая пытается в ваши головушки что-то вложить, а вы и того не цените. Вот куда ты понеслась?

Волкова отвела взгляд и шаркнула ногой.

— Ой, да ничего вы от нее не добьетесь! — учительница вздохнула, взмахнув рукой. — Каждый раз такое печальное лицо делает, а чуть что — сразу вон, только пятки сверкают. И эти двое как приклеенные ходят. И не стыдно вам, с девочкой-то бегать?

— Стыдно, — немедленно согласился Станко, но заметив, как сжались пальцы Волковой на подоле форменного платья, мгновенно умолк.

— Ничего вам не стыдно! — учительница отмахнулась и сложив руки повернулась к Мирославу. — Не знаю уже, что делать. К директору их, что ли, вести таких непутевых?

— Может, и к директору, — серьезно согласился учитель.

Янешек от такого покраснел как маков цвет и весь сжался.

— Не надо к директору! — запричитал он. — Это последний раз, извините, мне очень стыдно!

Ивайла, видимо, довольная действом волшебного заклинания, продолжила:

— Вот директор им выволочку устроит. Оставит их на второй год еще и все, передам их в класс трудных детей. Не буду их больше учить.

На глазах Янешека выступили прозрачные слезы. Станко в ужасе переглянулся с Волковой, и та со вздохом сцепила руки, стыдливо отводя взгляд. Дело надо было срочно брать в свои руки.

— Панна Ивайла, извините, пожалуйста, мы больше так не будем… Мы на контрольную не хотели… — самым виноватым тоном на свете произнесла она.

— Я так и догадалась, — хмуро ответила Ивайла. Ее душевные струны искренним раскаянием Волковой задеты не были, но слезы, скатывающиеся по раскрасневшимся щекам Янешека, вынудили ее смягчиться. — А ну быстро в класс. И если вы еще раз что-нибудь вытворите…

— К директору пойдете в первых рядах, — строго закончил за нее Мирослав. — Вы с ними построже, панна, а то не первый раз уже.

— С ними только построже и быть, — согласилась учительница и подтолкнула всю троицу к двери. — Давайте-давайте, шагом марш на урок.

— Сопля, — шепотом буркнула Волкова Янешеку, и тот спрятал шмыганье раскрасневшимся носом в рукаве форменного пиджака.

* * *

В коридорах было чуть менее душно, чем в классе, но поднимающийся галдеж перемены действовал на нервы.

Волкова потянула с волос косынку, наспех завязанный узел которой запутал в себе и неряшливо забранные в хвост волосы. Девочка дернула ткань, но только сердито зашипела и принялась слепо ковыряться в затянутом двойном узле.

— Что, опять Ивайла накричала?

Она повернулась, неловко придерживая неприятно тянущий волосы узел. Ядранка стояла рядом. Уж ей хорошо было с ее аккуратными косичками, у нее эта дурацкая косынка в волосах не путалась.

— Накричала, — согласилась Волкова. — Но если бы не Янешек, она бы нас и не нашла.

— Кто знает, — Ядранка с сомнением посмотрела на девочку. — Помочь?

Волкова качнула головой и принялась копаться в спутанных волосах дальше.

— Как контрольная прошла? — Ядранка не собиралась униматься.

— Прошла и ладно, — буркнула Волкова, наконец выпутывая узел из волос. Голубой треугольничек из льна с золотистой эмблемой упал в руки — безбожно смятый. Девочка положила его на подоконник и принялась вытаскивать из волос резинку. — Сдала вроде. Ивайла не хотела зачет ставить, но я ей ответила определения, и она успокоилась.

Ядранка заулыбалась — ну еще бы, у нее-то с контрольными всегда все нормально. Она-то учится в отличие от нее.

— А мне девятку поставили, — уголки ее губ тут же опустились. — Учитель сказал, что я как-то неуверенно говорю.

Волкова, зачесывающая назад волосы, исподлобья глянула на подругу.

— У тебя бывает. Ты их боишься?

— Кого, пана учителя? — Ядранка тут же смутилась. — Нет, что ты… Просто мне не нравится, что все смотрят… Сразу кажется, что облажаюсь. Но это ладно! — она оживилась. — Ты слышала новость?

— Какую?

Ядранка замахала руками — от возбуждения ее глаза засияли.

— Ой, всех старших собирают в аудитории для выпускных, там чародей-консул приехал! Говорят, ученика будет выбирать!

Волкова удивленно посмотрела на подругу, даже перестала хвост завязывать. Так и осталась стоять, запрокинув назад ноющие от напряжения руки.

— Погоди, консул? Какой?

Ядранка, удовлетворенная реакцией, довольно улыбнулась.

— Данталион. Я от старших слышала, что он испытания будет назначать, но так никого и не спросила… Может, ты узнаешь?

Волкова повела плечом. У старших спросить она могла, конечно, да и спросила бы, но настроения тащиться туда не было. Тем более, что если она свалит с истории — Ивайла точно ей уши оторвет. С другой стороны, тогда рвать уже будет нечего, и она сможет спокойно ходить куда хочет — впрочем, что-то подсказывало Волковой, что как только ее уши отправятся в свободное плаванье, злая учительница примется за что-нибудь другое. За нос, например.

— Давай потом, — дипломатично предложила она. — Они как раз на собрание сходят, а там и без меня все узнают.

— Ну ладно, — Ядранка слегка приуныла.

На стене задребезжал жестяной звонок. От этого шума Волкова поморщилась и, зажав уши, поспешила обратно в класс.

* * *

К третьему этажу Данталион уже совершенно абстрагировался от рассказов пана директора и просто шел за ним, оглядывая холл академии. Большие прозрачные окна ветвились и сливались формами, пропуская через себя последний октябрьский свет. Во дворе галдела толпа детей в одинаковой голубой спортивной форме.

— Тут у нас классы младше, — продолжал свою речь пан Ротайц. — А вот дальше — те, что нам нужны. Сейчас кончится урок, и мы соберем их перед обедом. Шестые и… Пятые классы вы сказали, да?

Данталион кивнул.

— Отлично, — директор улыбнулся. — В принципе можно и седьмой…

— Нет-нет, — чародей вежливо улыбнулся в ответ. — Шестых и пятых будет достаточно. Сколько в них суммарно учеников?

Ротайц задумался.

— Около ста пятидесяти. Три пятых класса и четыре шестых. Много?

Данталион покачал головой.

— Нет, нет. Я не думаю, что все захотят участвовать.

— Да что вы! — воскликнул директор. — Уверен, вам будет из чего выбрать.

— Вне всяких сомнений, — задумчиво согласился Данталион и свернул следом за директором в освещенный лампами холл.

Здесь вдоль стен висели портреты каких-то значимых выпускников, а в освещенной витрине лежали трофеи, заботливо подписанные кем, когда, и за что полученные. Данталион из праздного интереса попытался вспомнить людей с портретов — пару он точно видел в младших кругах. Как минимум одного — в десятом, но он не ручался за свою память на состав десятого круга. Все-таки людей там было больше.

Он остановился у одного из портретов. Девушка-эльфийка в синей мантии выпускницы с дипломом в руках.

Директор тоже остановился рядом и посмотрел на портрет.

— А ваш прошлый ученик… Вы его тоже из школы взяли? — неожиданно спросил он.

Данталион недоуменно покосился на него, но быстро сморгнул удивление. Конечно, его учеником интересовались. Это было неудивительно.

— Можно и так сказать, — кивнул он.

— А можно поинтересоваться, как вы поняли, что это именно тот, кто вам нужен? — продолжил любопытствовать директор. — Если не ошибаюсь, у вашего ученика сложная судьба.

Чародей вежливо улыбнулся.

Слухи про Дока ходили разные. Полуэльф, которого Данталион отыскал в какой-то глуши и взял к себе в ученики. Теперь уже чародей из шестого круга, герой войны. У людей возникало много вопросов, как же так вышло, что после стольких обойденных школ консул вытащил из какого-то захолустья абсолютно непонятного сироту.

— Думаю, когда я увижу, я пойму, — коротко ответил он, смерив мужчину спокойным взглядом.

— Конечно, — немедленно согласился директор. — А вот здесь у нас…

Остаток пути до аудитории они проделали под болтовню пана Ротайца, который продолжил свой рассказ о славной истории школы.

* * *

— Волкова.

Волкова подняла голову от тетради. Ивайла стояла, опираясь на стол, и прямо смотрела на нее. Остальные тоже затихли, уткнувшись носами в учебники. Девочка тоже кинула торопливый взгляд в свою книгу.

— Назови мне устройство трех верхних кругов, — медленно произнесла учительница.

Волкова со вздохом поднялась, скользнув кончиками пальцев по лакированной поверхности парты. Почесала ногой лодыжку.

— Всего существует три верхних круга чародеев, — начала она под неодобрительно нахмуренное выражение лица учительницы. — Консулы, канцлеры и атташе. Консулов всего четверо, канцлеров восемь и атташе — шестнадцать. Консулы являются верховным кругом, в него входят пан Данталион, панна Грация ди Орафо, панна…

Волкова на секунду задумалась, оглянувшись на коридор — там мелькнули тени.

С задней парты зашипел Янешек:

— Ли Си А.

— Бранкович! — прикрикнула Ивайла. — А ну молчать.

— Панна Ли Си А, — продолжила Волкова. — И пан Декарабия. Все они равнозначны в своих правах, совет консулов действует в качестве руководящего международного органа, и ему подчинены все остальные круги. Собирается по особенно важным случаям, либо на годовое…

Девочка запнулась. Это было какое-то идиотское иностранное слово, которое она постоянно забывала.

— Саммит, — великодушно подсказала Ивайла.

— На годовой саммит, — закончила Волкова. Дальше нужно было переходить к кругам канцлеров и атташе, которые знала она довольно слабо.

— В круге канцлеров восемь чародеев: пан Валерио ди Орафо и панна Елена ди Орафо…

От очередной ругани Ивайлы ее спас только задребезжавший на перемене звонок. Учительница махнула на нее рукой, чтобы она села, и все тут же закопошились, захлопывая книги, но Ивайла рявкнула:

— Сидеть! Звонок не для вас.

Класс присмирел, и учительница взяла в руки ручку, стукнула ей по столу.

— Вы все слышали, что сюда приехал один из консулов, — серьезно произнесла она. — И директор очень просил вас всех не позориться. Он будет выбирать себе ученика, но я надеюсь, что хорошее впечатление додумаются произвести не только старшие. Так что в коридорах не бегать, на улице не голосить. Поняли?

Класс зашумел. Раздалось разрозненное «ага», и все было собрались подниматься с мест, но Ивайла вновь ударила ручкой по столу.

— Для тех, кто не умеет понимать с первого раза, — она кинула суровый взгляд в сторону Волковой и спрятавшегося за ней Янешека. — Разговор в случае плохого поведения будет напрямую с директором. Постарайтесь показать, что вы приличные люди.

* * *

В обеденной зале было как никогда шумно. Ученики пересаживались друг к другу, пахло тушеными овощами и запеканкой. Подхватывая тарелки и стаканы, студенты перебегали друг к другу, склонялись назад, хватаясь за стол, чтобы перегнуться к другому столу. Кто-то даже ругался. Шестых и пятых классов видно еще не было.

Волкова сидела за столом, уныло постукивая вилкой по тарелке. Творожная запеканка ей не нравилась, и оставалось только уныло цедить приторное какао из граненого стакана. Сегодня обед был не очень.

— Ты не будешь? — Станко ткнул вилкой в ее запеканку. — Я съем?

— Ешь, — отозвалась девочка, мельком поглядывая на двери. Подняв взгляд на часы, висящие над дверью, она нахмурилась. — А когда началось собрание?

Ядранка пожала плечами.

— Вроде бы их хотели перед обедом собрать. Уже полчаса сидят.

— Долго, — буркнула Волкова, проводя вытянутой ручкой вилки по цветку на скатерти. Скатерть противно скрипнула, и она бросила звякнувшую по эмали вилку на тарелку.

Станко, запихивающий в рот запеканку, промычал:

— Я бы даже не пошел. Ну к черту, мне кажется, он страшный.

— Почему? — поинтересовалась Ядранка. — Это же так здорово… Учиться у чародея. Никакой тебе Ивайлы и расписания. И косынок.

Волкова покосилась на свою смятую косынку на столе.

— Не знаю, — пожал плечами Станко. — Там надо учиться. Он, наверное, так требует, что всю ночь сиди учи — все равно не пойдет. Не знаю, я бы еще, может, и пошел к кому, но попроще. А тут ни поиграть, ни погулять. Одна учеба.

Ядранка откинула косичку за спину.

— Ничего ты не понимаешь! Волкова, вот ты бы пошла?

Волкова отвлеклась от созерцания дверей и, не поворачиваясь, пожала плечами.

— Не знаю. Думаешь, там было бы по-другому?

— Конечно! — Ядранка воодушевленно взмахнула руками. — Это вам не в школе с ее расписанием учиться.

Волкова покосилась на подругу.

— Не знаю, чем отличается. Мне кажется, я бы тоже не пошла. Да меня бы и не пустили, — она скорчила рожу, и Ядранка оскорбленно хлопнула рукой по столу.

— Ничего вы не понимаете!

— А я бы хотел, — робко подал голос Янешек. — Мне кажется, он не ругается. Он на фотографиях не выглядит злым.

Волкова хотела было что-то ответить, но дверь столовой открылась, и в залу вошли пятиклассники. В парадной форме с золотым шитьем по воротникам болеро у девочек и пиджаков у мальчиков. Девочки все были аккуратно заплетены, но ни одной косынки Волкова не заметила — с парадной формой они, конечно, не носятся, но кто знает.

Заметив знакомую чернявую макушку, она махнула рукой, привлекая внимание девочки. Ася махнула ей рукой в ответ и вместе с остальными пошла за подносом с едой.

Когда она водрузила поднос на стол, Станко оживился.

— О, а ты запеканку будешь?

— Буду, — показала ему язык Ася и демонстративно отломила кусок от запеканки. Откинув толстую темную косу за спину, она заговорщически улыбнулась. — Ну что, рассказывать? Мне разрешили участвовать сегодня.

— О! — Волкова оживилась. — Прямо сегодня?

Ася пожала плечами, отламывая ещё один кусочек запеканки.

— Хорошо, что не завтра, так бы только лишний день сидели волновались. Шестые только завтра днем. Но мы вообще не ожидали, это все еще будет в янтарной зале, я там вообще ни разу не была.

— И какой он? Страшный? — Янешек округлил свои большие грустные глаза. — Что вы будете делать?

Ася придала своему лицу самое страшное выражение на свете и наклонилась к Янешеку.

— Он сказал, что мы будем биться с драконом… — тихо произнесла она. — И выживут не все, но те, кто выживут, отправятся в лабиринт…

Младшие в ужасе застыли, смотря на девочку глазами по пять лип. Довольная эффектом, Ася расхохоталась.

— Ой, вы бы видели себя! Шучу, естественно. Никаких драконов. Собеседование и демонстрация, все.

Ядранка тяжело выдохнула.

— Ну зачем так шутить…

Ася заулыбалась, довольная удавшейся шуткой. Отправив в рот очередной кусочек запеканки, она взмахнула вилкой в воздухе.

— Но мы бы так долго не сидели, — непринужденно продолжила она. — Там директор сначала долго рассказывал. Данталион сидел такой, знаете…

Ася выпрямилась, откинувшись на спинку стула, и сложила руки на коленях, устремив взгляд в глубину столовой. Придав своему лицу самое спокойное выражение на свете, она демонстративно посидела так несколько секунд, снова вернувшись к запеканке.

— И какой он? — встряла в разговор Волкова.

Девочка почесала шею, на пару секунд задумавшись. Младшие переглянулись, по-своему трактуя выражение задумчивости на лице старшей подруги.

— Он не страшный… — медленно произнесла Ася. — Говорил так… Спокойно и мягко-мягко. Я думала, он будет суровый, а он немногим выше нашего директора и улыбается постоянно. Плащ у него такой, знаете…

— Не знаем, — буркнул себе под нос Станко.

Ася, не услышав его комментария, пошевелила в воздухе пальцами. Глаза ее засветились.

— Такие перья на нем с внутренней стороны! Глазастые такие, как у павлина. И очень красивые — как настоящие! Я так их потрогать хотела, просто сил нет.

— А кроме плаща? — снова встряла Волкова, возвращая девочку с небес на землю.

Ася глубоко задумалась, сплетая пальцы. Устроив на них подбородок, она посмотрела на свою полупустую тарелку и произнесла:

— Кроме плаща у него сережки красивые, — наконец выдала она. — И колечки. У него колечко такое с зеленым камушком красивое, я все время на него смотрела.

— Ты кроме колечка ничего и не видела, — заключил Станко и ойкнул, когда Волкова пнула его под столом. — Да за что?!

Ася, довольная тем, что Волкова оценила ее речи про колечко, все-таки отвернулась.

— Ну тогда и не буду больше тебе ничего рассказывать. Сиди тут, умный нашелся.

Волкова схватила девочку за рукав. Сделав большие печальные глаза, она цепко сжала пальцы на голубом рукавчике болеро.

— Асенька, милая, не уходи! Мы же ничего без тебя не узнаем, нам остальные старшие не расскажут, — голос ее надломился. — Ася, ну не обращай внимания на этого придурка, с нами с Ядранкой поговори. Вот, Янешеку интересно.

Ася, довольная эффектом, все-таки села прямо, и Волкова мгновенно убрала пальцы.

Не то чтобы она верила Асе, но та упивалась своим старшинством среди них, и дать ей поверить, что она и правда тут самая драгоценная, все-таки стоило. Иначе кто им домашку решать будет.

— Так вот, половину класса сейчас на демонстрацию отправили, — продолжила как ни в чем не бывало Ася. — А меня и остальных до вечера оставили.

— А что демонстрировать будете? — уныло спросил Янешек.

Ася пожала плечами.

— Не знаю, нам не сказали. Я особо не переживаю, у меня оценки нормальные, придумаю что-нибудь. Но они не сразу решат, возможно, сегодня даже не все наши успеют. Народа много, а он обещал с каждым поговорить.

— И много участвовать решили? — Волкова потерла несчастный цветок на скатерти.

Ася оглянулась на свой класс, который разбрелся кто куда по пустеющей столовой.

— Много, — пробормотала она. — Из нашего класса все, из параллели там несколько человек сказали, что не хотят, и пару второгодников не пустили. Нам потом классная сказала, что второгодники не допущены будут в принципе, но Данталион говорил, что хотел бы увидеть всех, у кого есть желание.

— Тогда почти всю школу надо звать, — Ядранка улыбнулась. — Я бы пошла.

— Ну у тебя с оценками все и так нормально, — Ася махнула рукой. — А ты, Волкова?

Волкова поджала губы и пожала плечами.

— Нет, наверное. Не знаю. Да меня бы и пускать не особо хотели бы.

— Ну и зря, — решила Ася и принялась собирать по тарелке горошек.

Над столом повисла тишина. Резкий дребезг вилок о тарелки раздавался под высокими сводами опустевшей столовой — остался только пятый класс, да те редкие младшие, которые водили с ними дружбу.

Волкова оглянулась на Станко и Янешека и первая отодвинула стул от стола.

— Нечего тут сидеть. Пойдемте посмотрим, что там у десятиклассников на соревнованиях.

Мальчишки покорно оставили в покое свою пустую посуду и тоже повылезали из-за стола.

На улице дышалось легче, чем в холле.

По-осеннему свежий, чуть влажный воздух свободно наполнял легкие. Деревья, еще не до конца покрывшие желтизной, стояли зеленые, обнимая поблескивающее витражами здание школы.

Рыжина рассыпалась по клумбам оранжевыми бархатцами и желтыми астрами вперемешку с рудбекией.

Дети шли между клумбами, все дальше теряя тяжелые двери школы из вида — раскидистые ветви старых деревьев быстро прятали за собой и тропинку, и лестницу.

Первым не выдержал Станко.

Он обогнал Янешека и поравнялся с бодро шагающей Волковой, на ходу вертевшей в руках зеленовато-красный длинный листочек — с другой стороны он был нежных розово-бирюзовых цветов.

— Куда мы идем? Стадион в другой стороне, — недовольно пробубнил Станко, стараясь шагать в ногу с девочкой. Янешек отчаянно пытался их догнать, но для этого ему приходилось едва ли не бежать.

Волкова беззаботно пожала плечами.

— В сторону малахитовой тропы, — она широко улыбнулась.

Станко нахмурился. Ему энтузиазм Волковой был не по душе — что-то она себе придумала, а им не сказала. Как всегда.

— А что на малахитовой тропе? — он решил не отставать. — Откуда ты вообще знаешь, что мы идем правильно?

— Нам же нельзя туда! — встрял в разговор Янешек. — Мы же туда не попадем…

Девочка отмахнулась, ускоряя шаг. Они прошли под аркой, увитой солнечно-рыжими настурциями.

— Как будто нас это остановит, — она залезла в карман и извлекла на свет кулон. Остановившись, она вытянула его, демонстрируя мальчишкам. — Вот, гляньте.

Станко и Янешек недоверчиво уставились на покачивающийся в руках девочки кулон. Это был крошечный продолговатый камень слабого фиалкового цвета, переходящего в бледно-желтый, чем-то отдаленно напоминающий стрелу.

— И как нам это поможет? — скептически спросил Станко. — Кулон классный, спору нет. Зачем он нам?

Волкова намотала потертый шнурок кулона на пальцы и перехватила его, пряча в ладони от любопытного взгляда Янешека. Тот разочарованно выпрямился — красивое украшение ему понравилось.

— Это иолитовая стрела, — пояснила девочка. Заметив непонимание на лицах друзей, она поспешно заговорила: — Он используется для определения положения Солнца. И как навигационный элемент.

На лице Янешека отразилась тень понимания. Он было открыл рот, чтобы что-то сказать, но улыбка быстро сползла с его лица, сменившись не меньшим скептицизмом, чем у Станко.

— Ты думаешь, мы сможем управиться с навигационным маятником? — он вздохнул. — Я лично не знаю, как это делать. — Он повернулся к Станко. — Ты знаешь?

Станко отрицательно покачал головой.

Волкова закатила глаза. Нетерпеливо взмахнула руками.

— А то я бы ее не взяла, если бы не знала, как с ней обращаться!

— Да тебе старшие дают амулеты, чтобы потом смеяться с того, как у тебя ничего не получается, — насупился Станко.

Волкова зло посмотрела на него, и он мгновенно умолк. Волкова умела смотреть так, что становилось понятно — еще немного и тебе прилетит по лбу. Ему, вот, прилетало. Очень неприятно, надо сказать.

— Может, не надо? — предпринял последнюю попытку Янешек. — Зачем нам туда вообще?

— Посмотреть на Данталиона, — рассеянно бросила девочка и развернулась, роняя камень из пальцев.

Стрела дернулась, повиснув на шнурке. Мутновато блеснула на солнце, играя темным бликом на синем форменном платье.

Зачем им Данталион, Волкова, конечно, объяснять не собиралась. Станко вспомнил — ее же, вроде, эта затея со старшими не волновала? Ей же не было это интересно? Чего она тогда…

— Покажи мне, где сейчас малахитовая тропа, — четко произнесла девочка, в упор смотря на стрелу.

Стрела не дернулась.

В осевшей на них тишине ни звука, кроме слабого шелеста листьев и отдаленных криков на стадионе. Могильное молчание длилось несколько секунд, которые дети пялились на безвольно повисший камень, а потом Станко гордо приосанился и сложил руки на груди.

— А я что говорил? Ты думаешь, колдовство — это так просто? Малахитовую тропу специально от таких, как мы, зачаровали, чтобы никому на глаза не попадалась.

— Оно шевельнулось, — не сводя глаз с кулона, произнесла Волкова.

— Да не шевельнулось оно, оно качается просто, — раздраженно перебил ее Станко. — Хватит. Нам туда дорога закрыта. И вообще…

Но тут и Янешек вскрикнул, дернув руками. Станко наконец тоже заметил — кулон слабо дернулся. И не просто дернулся — а сильно качнулся в сторону, потянулся из рук упрямо смотревшей на него девочки.

Дальше Волкова уже не слушала. Она кинулась туда, куда указывала стрела — прямо через клумбы, мимо шапок гортензий и гигантских георгинов, возвышающихся над ней.

Она бежала по траве, отталкиваясь от мягкой рыхлой земли. Скользнула между ветвей кустарника, зашуршала его ветками — они полетели ей в лицо, хлестко ударяя по рукам, цепляясь мелкими засохшими веточками за волосы. Но Волковой было все равно — как гончая, напавшая на след, она бежала вперед через кустарники и низкие деревца, собирая опадающую листву за шиворот. Напоролась на липкую паутину, но смахнула ее с лица (к счастью, паука на ней не было) и ринулась в заросли сирени, шурша ветками.

Ей нужно было во что бы то ни стало увидеть его, посмотреть, как же выглядит консул — как же выглядит тот, кто по-настоящему магией живет. Не как они — едва ее касается, а вся его жизнь — сплошь магия. О, будь у нее возможность обменять на это те ее любимые кольца, которые так клянчит у нее Ядранка — она бы без вопросов отдала их! Все свои самые красивые украшения, все свои чудесные блокноты, выклянченные у старших, почти все-все она бы отдала за то, чтобы…

Она вылетела из кустов под огромный вяз, прислонившись спиной к жесткой коре. Легкие жгло, но это была не беда, она этого и не замечала — нужно было бежать дальше, дальше, куда показывала стрела. Ее драгоценная, милая стрела, которую ей дала Ася, взяв с нее честное слово, что она точно-точно ее не потеряет. Ох, будь это ее собственная иолитовая стрела…

Девочка огляделась вокруг. Место было ей незнакомым, но заросли сада всегда были похожи друг на друга — те же георгины и бархатцы, те же кусты сирени, за которыми пряталась дорожка. Волкова пригляделась.

Ветки сзади зашуршали, и она обернулась. Станко, брезгливо проводя по лицу в поисках паутины, недовольно посмотрел на нее. Он тоже был запыхавшийся.

— Куда тебя понесло? — зашипел он. — Нас наругают!

— Пусть ругают, — покладисто согласилась девочка. — Янешек там остался?

Станко кивнул.

— И я бы остался. Мне не нравится это дело.

Волкова посмотрела на слабо подрагивающий в руках кулон.

— И надо оно тебе? — продолжил Станко. — С чего ты вообще решила, что Данталион на малахитовой тропе? Тебе же Ася сказала — в…

Волкова поморщилась, будто ее заставили проглотить лимон.

— До чего ты тупой, а, — буркнула она и, предвещая оскорбленное бубнение, продолжила: — Не в янтарной он зале. Янтарь — камень семьи ди Орафо. Камень, который носит Данталиона — малахит. Он носит малахитовое кольцо всегда. Его Ася даже заметила.

Станко всплеснул руками.

— Только поэтому? Что с того? Сказали же…

Волкова тяжело вздохнула.

— Туполобый, это первое испытание.

Станко, намеревавшийся было разразиться недовольной тирадой, задумался. Осознание медленно, но верно проявлялось на его лице, но злость на Волкову никуда не девалась. Никому ничего не сказала и побежала! Вечно за ней не угонишься, не зря ее старшие собачкой зовут.

— То есть ты хочешь сказать… — протянул он. — Что это испытание для старших?

Волкова облегченно выдохнула и всплеснула руками.

— Да! Да, именно это я и хочу сказать!

Станко скорчил понимающую физиономию.

— Вот поэтому я и говорил, что не хотел бы к нему, — буркнул он. — Загадки какие-то…

— Тебя никто и не звал, — фыркнула девочка и повернулась в сторону тропинки. — Пойдем. Может, успеем увидеть что-то стоящее.

Станко понуро пошел за ней.

— Тебя тоже, вообще-то, — буркнул он себе под нос.

* * *

Данталион полной грудью вдохнул осенний воздух. От прохлады и мешающегося с ней запаха земли и листвы было свежо и ясно, хоть он уже порядком устал.

Рядом на раскладных стульях сидели директор и руководители классов. Учителям уже надоело каждый раз одергивать своих студентов от того, чтобы те развалились прямо на траве, но те упорно падали на землю, потому что лавочек на крошечной малахитовой площади хватало не всем. Учителя вскакивали, подходили к своим ученикам, строго смотрели на них и заставляли подняться, чтобы через несколько минут снова окликнуть их. Кто-то догадался подстилать на траву парадные пиджаки, но за это им доставалось и того сильнее.

На стуле Данталиона давно лежал его плащ. И, честно говоря, ему самому было немного стыдно, потому что свой плащ он стелил везде, где придется — никому об этом он, естественно, говорить не собирался.

— У вас прекрасные познания, — он улыбнулся девочке, стоящей перед ним. — Вы занимались дополнительно?

Девочка, крошечная блондинка, активно закивала.

— Да! Я стараюсь больше изучать… — она чуть запнулась, кинув взгляд в сторону своего учителя, но тот благосклонно ей улыбнулся, и она воодушевленно продолжила: — Больше изучать разные разделы. Пока у меня хорошо получается работа с рунами. Если получится, я бы хотела заниматься чем-то, связанным с этим…

Чародей доброжелательно улыбнулся девочке. Она и правда была молодцом — прекрасно знала всю магию, которая была положена ей по программе и даже чуть сверху этого. Данталион догадывался, что сначала ему будут показывать всех самых умных и успешных. Не то чтобы он был против, конечно.

— Прекрасно, — директор тоже улыбнулся и достал из нагрудного кармана перьевую ручку, смотря на планшет, лежащий у него на согнутом колене. Колпачок ручки туго щелкнул, открываясь, и перо едва скрипнуло по бумаге. — Она свободна, пан Данталион?

Данталион кивнул.

— Да, — он повернулся к девочке. — Вы хорошо сочетаете различные направления. Это большой плюс.

Девочка, просияв улыбкой, чуть склонилась, сцепив руки на подоле платья и едва сдерживаясь от того, чтобы побежать к группе учениц, облюбовавших ближайшую скамеечку, отошла от них. Девочки тут же загалдели, но под строгим взглядом своего учителя заговорили тише, склонившись к подруге.

Данталион обвел взглядом детей. Не меньше пятидесяти. Сколько прошло? Он помнил, что когда прошли десять первых, директор посмеялся, что они продвигаются вперед. Сколько в трех классах может быть детей, учащихся на отлично? А сколько может быть тех, кто разгадал первую загадку?

Он присел на свой стул, небрежно перекинув плащ через натянутую ткань ручки. Мелкая сетка стула сразу же прогнулась под его весом вниз.

— Что у нас тут дальше… — директор оглядел список, прижимая большим пальцем колпачок ручки к листу. — Пятнадцать человек прошли, пан Данталион. Дальше?

— Думаю, после двадцати сделаем перерыв, — Данталион сплел пальцы и, закинув одну ногу на другую, уперся в замок коленом. — К тому же, дети тоже уже устали.

— Думаете, стоит их отпускать и гонять несколько раз туда-сюда? — с сомнением протянул директор. — Не знаю…

— Было бы проще, если бы здесь можно было чем-то перекусить и где отдохнуть, — возразил Данталион. — А те, кто уже прошел, могут быть свободны. Ничего страшного, если преподаватели отлучатся, чтобы вывести их из сада.

Директор покачал головой из стороны в сторону, видимо принимая эту идею как дельную.

— Ну вот двадцать наберется, и учителя их отведут, — решил он. — Сделаем перерыв, принесем пледы и что-нибудь перекусить. Верно?

Данталион кивнул и перевел взгляд на список в руках директора.

В это время кто-то из учителей уже подозвал следующего ребенка. Какой-то славный чернявый мальчик с россыпью веснушек на лице.

Следующие пять человек слушать было уже тяжелее. Данталион со всей возможной внимательностью относился к словам детей — рецензии преподавателей, конечно, были очень информативными, но вероятные кандидаты на роль его учеников в первую очередь интересовали его сами по себе.

Справедливости ради, он с большим уважением относился к ученикам, которые демонстрировали прекрасное владение своим классом магии и на все вопросы вежливо и быстро отвечали — но что-то в этом было не то.

В них многого, на его взгляд, не хватало.

Конечно, они были бы славными прилежными учениками. Добросовестно учились бы, не требовали многого, уважительно относились к нему. Выпустились бы около двадцати лет, и с тех пор в их биографии всегда бы значилось его имя на почетном пьедестале учителя. Прекрасно. Но немного не то, что он ждал.

К двадцатому человеку Данталион заметил, что пан Ротайц совсем расплылся по стулу. Устало смотря на жизнерадостную девочку, он поднял планшет.

— Все, пан Данталион? Вопросов нет?

— Благодарю, нет, — покладисто согласился чародей.

Пан Ротайц расслабленно выдохнул и уже было открыл рот, чтобы объявить перерыв, как со стороны кустов раздался шум и треск веток, а затем громогласный вскрик:

— Опять тебе на месте не сидится!

Директор и чародей, даже не переглянувшись, вскочили со своих мест. Мельком Данталион заметил выражение мировой усталости на лице Ротайца — он явно знал, что его ждало за кустами.

Данталиона же подхлестывало щемящее любопытство.

За кустами обнаружился пан Мирослав. В руках у него оказались двое детей — мальчик и девочка, совсем еще маленькие, не старше второго класса. На них была обычная школьная форма, только донельзя измазанная в пыли. Да и сами они были чумазые — в непокрытых косынкой белых кудряшках девочки застряли сухие листья кустарников, мальчишка был встрепанный. И перепуганный напрочь, в отличие от девочки.

— Пустите! — пискнула девочка, пытаясь пнуть учителя в колено. Не дотягивалась.

— А ну говори быстро, кто вам показал дорогу! — рявкнул Мирослав. — Вот я Ивайле пожалуюсь, она вам обоим задаст!

Директор не выдержал.

— Что тут происходит?! — прогрохотал он, заставив повернуться и присмиревших детей, и Мирослава.

И тут Данталион увидел, как меняется лицо девочки — глаза у нее были зеленые-зеленые, и такие огромные и потрясенные, что ему стало почти неловко. Она уставилась на него, не сводя взгляда, и на секунду ему показалось, что сейчас, вот, она что-то скажет. Но девочка упорно молчала.

— Вот, поймал, — Мирослав легонько тряхнул девочку. Уголок его губ раздраженно дернулся. — Кто ее знает, как они тут оказались!

Пан Ротайц тяжело вздохнул и повернулся к нему. Взгляд его тут же стал заискивающим, отчего Данталиону сделалось не по себе — он такое не любил.

— Извините за это недоразумение, — виновато пробормотал пан Ротайц и неловко улыбнулся. — Вы можете идти к детям, я решу этот вопрос.

Данталион снова посмотрел на детей.

Мальчишка стыдливо отвернулся, неловко смотря в землю, а девочка все глядела на него этими своими огромными удивленными глазами, будто чудо какое увидела, и ее даже можно было понять. Мало кто видел консулов вживую.

— И все же, пан Ротайц, — Данталион вежливо улыбнулся, сложив руки вместе. — Я подозреваю, что наших юных друзей сюда привело чистейшее любопытство. Неужели вы решитесь наказывать чародеев за это?

Директор мгновенно понял, что так просто от него не отделаться. Лицо его приобрело кисловатое выражение, но вскоре поверх него снова проступила благодушная обходительность.

— Что вы, разве же я буду их наказывать? — улыбка обозначилась складками в первых морщинах директора. — Профилактический разговор, не более. Так или иначе, им не следовало здесь появляться. Верно же, пан Мирослав?

Пан Мирослав устало вздохнул.

— Точно так, — согласился он и кинул неодобрительный взгляд в сторону девочки. — Вечно лезет, куда не надо…

Данталион и вовсе заметил, что мальчишка каким-то образом для этих двоих не существует. Все внимание было направлено на отчаянно глазеющую по сторонам девочку, которую, кажется, никакие профилактические разговоры не пугали. Все, что ее интересовало, было вокруг и тратить время на разборки она не собиралась.

— Пан Мирослав, — обратился к учителю Ротайц, видимо приняв молчание Данталиона как немое согласие. — Отведите их в мой кабинет. Я поговорю с ними, — он повернулся к чародею. — Простите за это недоразумение, я…

Но Данталион так просто сдаваться не собирался и мгновенно возразил:

— Подождите, не стоит никого никуда вести.

Ротайц косо посмотрел на Мирослава, и этот взгляд от Данталиона не ускользнул — но он предпочел обратить внимание на детей.

Мальчик и правда был не в восторге от всей этой ситуации — по нему было видно. По внешности — местный, чернявый и смуглый, а девочка совсем другая, от детей местных городов отличается. Вся светлая, только глаза на лице темные, и, в отличие от мальчишки, совсем не напуганная, будто в такой ситуации она бывала по десять раз на дню. Только смотрит с любопытством, и глаза блестят от того, как ей весело и ново тут все.

Подойдя к детям, он доброжелательно улыбнулся обоим — мальчишка уткнулся взглядом в землю с удвоенной силой.

— Что ж, — произнес чародей и чуть наклонился, сложив ладони вместе. — Я полагаю, что сюда вас привело чистое любопытство. Что вы хотели увидеть?

— Пан Данталион, вы… — начал было Ротайц, но тут мгновенно оживилась девочка и быстро затараторила:

— Мы хотели посмотреть на испытания! — голос у нее от веселого волнения чуть подрагивал. — И на вас. Мы не стали бы мешать, нам бы только посмотреть, как…

— Вечно лезете, куда не просят, — проворчал пан Мирослав.

Пан Ротайц кинул в его сторону быстрый взгляд, и тот мгновенно замолк, но лицо у него было недовольное. Было заметно, что он явно не первый раз сталкивается с их проказами.

— Значит, на испытания, — Данталион выпрямился.

Ротайц переглянулся с Мирославом. По взглядам было понятно, что ситуация щекотливая для них обоих.

Девочка согласно кивнула.

Данталион тепло улыбнулся ей и повернулся к директору.

— Я хочу провести им экскурсию, — радостно произнес чародей.

Пан Ротайц ждал, конечно, подвоха. Но по его лицу было видно, что такого, настолько откровенного, бессовестного подвоха он не ожидал точно.

— Вы уверены? — переспросил он. — Вам необязательно тратить время, мы можем…

Данталион взмахнул рукой.

— Нет-нет, позвольте мне потратить немного времени, — чародей вежливо улыбнулся и повернулся к девочке. — Если вы, конечно, согласитесь. Испытаний не обещаю, однако…

Он заговорщически посмотрел на детей и продолжил:

— Показать пару фокусов, думаю, сумею. Хотите?

Девочка переглянулась со своим другом, но тот глазами указал ей на директора. От Данталиона, конечно, не ускользнуло веселье на ее лице. Она прищурилась — зелень вспыхнула от дрожащего ожидания восторга.

— Конечно! — немедленно согласилась девочка. — Станко?

Станко смущенно уставился в землю. Директор положил руку на его плечо и улыбнулся своей извиняющейся улыбкой.

— Мальчик стесняется, пан Данталион.

Данталион коротко глянул на Станко вновь. Тот отвел взгляд — было видно, что проблем с директором он не хотел. На мгновение он даже решил, что сейчас как-то попросит директора его отпустить, потому что тому тоже явно любопытно, потому что он тоже ребенок, и магия его должна увлекать так же, как эту славную восторженную девочку.

А потом снова посмотрел на нее.

— Я хочу, — повторила она, заметив его взгляд.

И Данталион согласно кивнул ей.

— Что ж в таком случае я буду рад составить вам компанию, — он протянул ей руку.

Девочка пару секунд помедлила. Посмотрела на руку, задержав взгляд на малахитовом кольце, и глянула на него. А потом вложила теплую руку в его ладонь и улыбнулась в ответ.

— Под мою ответственность, — бросил чародей директору, и тот уважительно кивнул.

— Конечно, пан Данталион. Ваше право.

Взгляд Волковой уперся в картину на стене. Картины в кабинете пана Ротайца она знала уже вдоль и поперек, помнила, что всего их здесь три и на строгой позолоченной рамке одной из них (той, что с пастушком и овечками на рассвете) отколото покрытие в правом уголке. Но ей из них больше всего нравилась избушка под дубами. Там, конечно, главное было не в избушке и не в дубах, там были коровы на водопое и какая-то девушка в красном сарафане, но вот вдалеке — избушка под дубами. Здорово, наверное, жить в такой избушке под дубами. И дубы здоровенные.

Панна Ивайла кинула нервный взгляд на директора. Тот только обреченно вздохнул — выговаривать уже ничего не хотелось. Все равно все слова мимо летят.

— Ну вот скажи мне, — наконец произнес он. — Вот зачем ты пошла? Панна Ивайла ведь просила не делать глупостей, почему не послушалась?

Волкова лениво дернула плечом — будто и не в ответ даже. Она не спускала взгляда с картины с девушкой и избушкой — в закатном желтоватом свете она была будто ярче. И краски теплее, и золотая рама словно дороже. И завитушки на рамке красивее, и дубы над избушкой будто лучше. Еще больше, чем обычно.

Директор покачал головой, и тут наконец не выдержала Ивайла.

— Я же говорила! — взорвалась она. — Я же предупреждала, а что толку? У тебя все мимо ушей летит. Так и знала, что что-то натворишь, но это уже совсем даже для тебя. Ты хоть представляешь, к кому привязалась?

Волкова представляла, но ничего отвечать все-таки не стала. Иначе Ивайла ее вовсе без ушей оставит. Все равно, по ее мнению, уши Волковой только для красоты нужны.

— Не представляешь, — удовлетворенно заключила учительница. — Ну разве настолько тяжело было хоть раз куда-то не влезть?

— Панна, — директор оборвал поток ругани Ивайлы многозначительным взглядом. Он внимательно посмотрел на Волкову и заговорил сам. — Ты понимаешь, что твое поведение ставит под удар репутацию всей школы?

Волкова снова промолчала.

— Конечно, понимаешь, — без особого энтузиазма ответил сам себе директор. — Так почему пошла? Еще и Станко прихватила. Ты ведь понимаешь, что пан Данталион — серьезный человек, и он приехал искать себе ученика, а не развлекать вас. А ты заставила его потратить время на себя. Ну разве это правильное поведение?

Девочка ничего не сказала на это. Она вообще-то не вслушивалась в слова директора, упорно разглядывая избушку. Наверное, она могла бы уже эту избушку взглядом просверлить от того, как упорно ее разглядывала.

Вообще, ее мысли были далеки от пана Ротайца и панны Ивайлы. И от избушки этой даже, и от коров, и от всех пасторальных пейзажей — мысленно она и не уходила оттуда, так и осталась стоять на этом деревянном пирсе.

Когда Данталион предложил ей взглянуть на магию, — его, особенную — она немедленно согласилась. Да и не могла она отказать тому, кто наконец готов был показать ей магию — не сухую и скучную, а самую настоящую, такую, какую она и ждала спустя несколько лет.

И он показал.

А когда от пальцев чародея полетели искры — у нее и вовсе дух перехватило, будто резко весь мир куда-то вниз, вместе с сердцем, в самые пятки ухнул. В руках у него все словно оживало, и всполохи фейерверка податливо льнули к пальцам, сыпались в воздух следом за движением умелых рук. И все на свете вспыхивало под его словом, будто, правда, ничего не было, чего бы он не мог зажечь парой фраз, а у нее ощущение было такое, какого она почти и не помнила — светлое и до того четкое, что дрожью пробивало от чего-то такого большого и глубокого. Точно такое же, как тогда, в ту полную звезд и неба ночь, когда в пальцах кололась нетерпеливая жаркая магия, так и сейчас, от этих радужных стрекоз из блестящей на октябрьском солнце воды, от искр и северных сияний в чужих ладонях гудело в голове и руки дрожали. И даже когда он ей в руки эту магию, совсем крошечную, подал — не стало страшно, а только и того веселее, словно с этой магией все на свете возможно становилось, словно любое море, которых она в жизни не видела, мелело по самое колено, и ничего не было плохого, только в груди от пустоты и восторга гулко.

— Волкова.

Неожиданно повисшая в кабинете тишина заставила Волкову наконец оторвать взгляд от картины и посмотреть на директора. Все равно золотистые лучи уже сместились выше, и избушка померкла под сенью дубов.

— Услышь нас, пожалуйста, — устало произнес пан Ротайц. — Не создавай проблем. Я бы не хотел, чтобы авторитет нашей школы был подорван твоим поведением. Пану Данталиону нужен ученик, а не проблемы. Он выбирает из старших классов, если бы его интересовал твой класс, он бы обязательно это упомянул. А пока вам нечего суетиться рядом. Ты поняла нас?

Волкова покорно уставилась в подол платья и буркнула:

— Поняла, пан Ротайц.

Директор покачал головой.

— Ничего-то ты не поняла. Хулиганка ты, хуже не найдешь. Свободна.

Волковой повторять дважды не надо было. Соскочив со стула, она, не глядя на пана директора, побрела к выходу.

Когда дверь за ней закрылась, Ротайц устало потер переносицу.

— Присядьте, панна, — он кивком указал на стул, на котором до этого сидела Волкова. — Могу я предложить вам чая?

Ивайла, до этого стоявшая рядом с директором, обошла стол и опустилась в кресло. Движения ее были скованные.

— Пожалуйста, — согласилась она.

Директор кинул рассеянный взгляд на чайничек и чашку, стоящие на столе, и хлопнул в ладоши. Рядом с одной чашкой возникла вторая — в точности такая же. Взяв чайничек, Ротайц принялся разливать чай. Запахло ромашкой.

Ивайла безучастно наблюдала за этим действом. Когда директор подал ей чашку, она взяла ее в руки и наконец произнесла:

— Я не знаю, что с ней делать. Она неуправляемая. Не понимаю, почему пан Данталион вообще с ней заговорил.

Ротайц пожал плечами, пригубив чай.

— Хотел бы я знать, панна.

Учительница устало покачала головой, а Ротайц поставил свою чашку на стол. Сцепив руки, он чуть подался вперед, участливо смотря на Ивайлу, лицо которой выражало сплошное недовольство.

— Вы же понимаете, — снова заговорил он. — Девочка, все-таки, не так уж и глупа. Я бы сказал, она вовсе неглупа, просто ей некуда это… Девать.

— Да уж, девать, — немедленно согласилась Ивайла преувеличенно бодрым голосом. — Только вот потом и разбираться с этим всем. Что ей девать некуда. Есть множество других детей, рожденных в военный год, но никто из них не ведет себя так бессовестно, как она. Это ее не оправдывает.

Директор поджал губы.

— Понимаю, панна. Но в то же время, все-таки, можно понять и ее поведение.

— Она просто надеется, что пан Данталион выберет ее, — Ивайла поставила чашку на стол и напрямую посмотрела на директора. — И я понимаю. Кто бы на ее месте не надеялся. Но это никак не оправдывает ее бессовестное поведение. Все равно он бы никогда не выбрал кого-то вроде нее.

Глаза Ротайца на секунду расширились, но он быстро отвел взгляд и взяв свою чашку, сделал большой глоток.

— Очень на это надеюсь, — искренне ответил он. Помолчав пару секунд, добавил: — И все же, мне немного ее жаль. Неудивительно, что она пытается привлечь к себе внимание всеми доступными способами.

Ивайла нахмурилась и тоже забрала свою чашку обратно.

— Она привлекает его слишком много.

* * *

На ужин Волкова не пошла. Опаздывать не хотелось, да и есть, честно говоря, тоже не особо — отчего-то быстрее хотелось лечь спать. Забраться под одеяло и ни с кем больше не говорить сегодня, и чтобы побыстрее все остальные тоже легли спать и не говорили с ней.

Она как-то доплелась до общежития и поднялась по лестнице. Мысли больше не были такими волшебными — видимо, вся магия испарилась под суровым взглядом Ивайлы. Паршиво, скорее, было.

В коридорах уже сновали те, кто успел вернуться с ужина, и Волкова уныло прошла мимо комнат старших — уж как можно меньше ей сейчас хотелось видеть Асю. Она бы наверняка завела разговор о том, что случилось. Это еще повезло, что мальчишки в другом крыле, а не то Станко ей бы сейчас высказал свое мнение просто непременно. Ему, наверное, тоже досталось.

— А что это идем, нос повесили?

Волкова испуганно вздрогнула, резко развернувшись.

— Здравствуйте, тетушка Сима, — уныло поздоровалась она.

Тетушка Сима весело улыбнулась, уперев руки в бока и наклонилась к ней. Это была высокая дородная женщина с румяными щеками. Серафима работала кастеляншей в их общежитии и была одна из немногих людей, которые к магии не имели никакого отношения, оттого и понятие об учебе студенток она имела смутное, но никогда не упускала случая поболтать с девочками. Говорила она с характерным акцентом, какой бывает у тех, кто живет на границе, и оттого иногда звучала смешно.

— Чего это, идешь, надулась как мышь на крупу, — тетушка хлопнула Волкову по спине, да так, что та мгновенно выпрямилась. — Вот. Неча ходить так. На ужин не ходила?

Волкова покачала головой.

— Не хочу, — буркнула она. — Нет аппетита.

Тетушка всплеснула руками.

— Аппетита у нее нет! Гляньте, здорова девка, а аппетита нет. Ты ж так и останешься, — женщина вытянула руку на уровне своего пояса. — Во. От горшка два вершка.

Волкова слабо улыбнулась. Уж ростом она была повыше своих сверстниц. И почти на целых полголовы выше Станко.

Вообще, есть хотелось. Там, наверное, на ужине, и апельсин дали. И йогурт тоже, наверное. И все без нее съели.

Тетушка Сима тяжело вздохнула.

— Что с тобой делать будешь, а, — посетовала она. — Пойдем ко мне в коморку? У меня там, вона, и фрикадельки есть.

— Но мне нельзя фрикадельки, — запротестовала Волкова, но все же двинулась за женщиной.

Каморкой было небольшой помещение, отведенное целиком для нужд тетушки Симы. Здесь была небольшая продавленная временем и чьим-то весом кровать, небольшой импровизированный столик из старого кухонного ящика, а на стене, обклеенной пожелтевшими от времени обоями, висел календарь прошлого года — тетушке отчего-то очень нравилась цветная картинка с заливными лугами и лошадками, и она напрочь отказывалась снимать календарь. Волкова даже предлагала вырезать картинку, но тетушка только отмахнулась.

— Совсем уже с ума сошли со своей этой магией, — сетовала женщина, раскрывая коробочку с тушеной капустой. — Уже и мяса не поесть. Дети же растут, кости растут, а они траву жуют.

Волкова сидела на стуле у ящика. В коморке не было окна и посмотреть было некуда, зато над кроватью были часы — Волкова уставилась на них. Семь пятнадцать.

Интересно, чем сейчас занят Данталион? Наверное, доделывает какие-нибудь свои чародейские дела. А может думает, кто из учеников ему сегодня приглянулся. Может, даже выбрал уже и теперь сидит, и размышляет о том, как будет оформлять документы на отъезд своего ученика.

Наверное, здорово сейчас шестиклассникам. Каждый может думать, что выберут его.

— На вот, — тетушка поставила перед ней коробочку с капустой и протянула вилку. На горке капусты покоилась половинка разрезанного вдоль огурца — на нем виднелись следы ножа и едва заметные кристаллики соли. — Кушай. Покушаешь, и веселее станет. У меня, вона, еще конфетки есть.

Женщина кивнула на льняной мешочек, небрежно брошенный на стол. Волкова проследила за ее взглядом.

— Да не надо было… — вяло воспротивилась она.

— Ешь, кому говорят, — тетушка взяла в руки вторую коробочку и крошечный нож.

Сев на кровать, она подцепила одну из фрикаделек на нож и отправила в рот. Волкова отвернулась к капусте. Намотав капусту на вилку, съела, едва ли различая вкус. Мысли ее снова возвращались к тому, что сказали директор и Ивайла.

Если бы он искал кого-то, вроде нее, он бы наверняка и пришел за их классом. Это было, конечно, очевидно.

— Ну, довольно, — тетушка Сима опустила коробочку на колени. — Рассказывай, что натворила. Смотреть на твою кислую физиономию тошно, тоска берет.

Волкова вяло усмехнулась, возя капусту вилкой по дну.

— Да как обычно. Куда не просят лезу, Ивайла ругается. Ничего нового.

— Было бы как обычно, тебе бы хоть трава не расти, — возразила женщина. — Рассказывай, может на душе полегчает. Чай, не одной сидеть губы дуть.

Девочка накрутила еще немного капусты на вилку и задумчиво прожевав, коротко произнесла:

— Вы слышали, что к нам Данталион приехал? Ученика искать.

Тетушка пару секунд подумала, а потом махнула рукой.

— А, консул. Слышала, еще б не слышала. Все только о нем и болтают, уши уже вянут от этой болтовни. Что натворила-то?

Волкова вздохнула и поставила коробку на ящик. Сложила руки и облокотилась ими о стол, подавшись вперед.

— Ну вот, — вяло буркнула она. — А я сто лет мечтала консула увидеть. Полезла посмотреть, как у старших испытания проходят, мне бы хоть одним глазком глянуть хотелось, а меня поймали. Вот директор и наругал.

Девочка расстроенно поджала губы и замолчала.

— Это что ж, поймали тебя и к Ротайцу прямиком отправили? А чего надутая такая, будто ни разу там не была? — женщина непонимающе посмотрела на нее. — Или что ж, совсем своего чародея не увидела?

Волкова покачала головой.

— Увидела, — тихо произнесла она. И потом как-то жалобно добавила: — Теть Сим, он мне магию показал. Настоящую, как я и хотела.

В памяти мгновенно всплыл тот момент. И искры все эти, и стрекозы, которых Данталион из капелек воды сделал. Все это до того вдруг обидным стало, что Волкова взяла огурец и отвернулась, сердито им захрустев. Еще расплакаться тут не хватало.

Это ведь кому-то другому достанется это место. Кому-то, кто просто возрастом оказался старше, кто, может, магии больше учился, чем она. Может, Асе даже достанется, которая ей ее кулон-маяк и одолжила. И до того это казалось нечестным, что зубы сводило.

Это же она хочет учиться магии, это у нее, а не у кого-то другого, сердце от чужой магии сжимается. Не кто-то еще, а она побежала туда, потому что всего-то и хотела — магию увидеть. Не такую, как здесь, не строгую, всю по алгоритму которая, а какая на самом деле от сердца идти может, о какой она читала всегда, какую сама впервые в жизни увидела — чтобы и искры, и восторг настоящий.

Это она хочет отсюда сбежать. Не от скучных уроков и злой Ивайлы сбежать, а к чародею, который, кажется, все-все на свете может, как будто ничего невозможного для него нет. Вот она жизнь, какой бы она хотела, руку протяни — дотронуться успеешь, а все равно ей там не оказаться.

До слез это обидно и нечестно.

Волкова откусила здоровенный кусок от огурца и принялась медленно жевать, чтобы сразу не отвечать.

Тетушка удивленно охнула. Посмотрела как-то совершенно по-другому, будто неверяще.

— Это что ж ты, с консулом успела поболтать? Ну до чего ловкая…

— Он сам меня позвал, — пробурчала Волкова с набитым ртом.

— Сам позвал, — тетушка Сима всплеснула рукой. — Да где ж это видано, чтобы консул с девкой мелкой возился? Будь на твоем месте кто другой, вот те мое слово, он бы и слова не сказал.

— Сказал бы, — немедленно возразила Волкова. — Он очень добрый.

Женщина вздохнула и наколов очередную фрикадельку, съела ее. Прожевав, заключила:

— Это все они добрые поначалу. А потом как посмотришь — злючий. Такие люди на публике всегда добрые.

— Вовсе нет! — горячо возразила Волкова. Слова тетушки будто ее саму задели. — Вы его не видели, он хороший!

Тетушка смешно вытянула лицо, и Волкова поняла, что слишком резко отреагировала. Кашлянув, она продолжила:

— Он добрый, теть Сим. Вы его не видели просто. С ним говоришь, и будто, знаете… — девочка задумалась. — Будто… Солнышко светит. Он все говорит, а глаза у него добрые и голос мягкий. Как будто у папы. Наверное.

Волкова неловко посмотрела на женщину, но та кивнула, мол, поняла. Воодушевившись этим, девочка продолжила:

— Ну и вот. И магия у него совсем не как здесь. Она настоящая.

Чем ей магия тут не настоящая, она, конечно, не могла объяснить толком. Но все здесь было не то будто — и магия, и все эти слова. Будто настоящее колдовство было там, за воротами академии, где-то далеко в отцветших августовских полях, полных звездного неба и сини, а здесь — так, в полсилы будто.

Тетушка Сима тяжело вздохнула и прожевала еще одну тефтельку. Посмотрела на нее как-то грустно — жалобно, что ли?

— А он чего, — спросила она, наколов еще одну тефтельку на нож. — Сказал, что тебя не возьмет?

— Он только из старших выбирает, — сердито буркнула Волкова.

Женщина кивнула, жуя тефтельку.

— А что ж не подумала — вдруг тебя выберет?

— Да я-то тут причем? — девочка ткнула вилкой в остатки капусты. — Я младшая. Только навязалась, себя развлекать заставила.

Она вздохнула.

— Если бы хотел кого-то вроде меня, так бы сразу и сказал. Ему кто-то умный нужен, теть Сим. И чтобы хороший, а не вроде меня. Я просто все порчу.

Тетушка активно замотала головой, да так, что из убранных в пучок волос выбилась серая прядка.

— Э, нет. Было бы оно так, ты бы тут не сидела, — она поставила свою коробочку рядом с собой и сцепила руки. — Дурочка ты — это да. Но чтоб глупая — нет. Ни разу.

Волкова неловко посмотрела на женщину. Конечно, она всегда всех подбадривала, но говорить ей, что она умная — как-то неправильно. Это, вон, Ядранка умная. Или Янешек. Они-то умные, Ася вообще самая умная, всегда все решает правильно. А она — так, дурочка взбалмошная. Которой внимания не хватает.

— А я тебе говорю — не глупая, — утвердительно повторила тетушка Сима. — А очень даже умная девочка. К тому же, с душой. Не каждому дано.

— Что дано? — тупо переспросила Волкова.

— Вот это, что тебе дали, — тетушка Сима кивнула, будто ей-то все было понятно, это Волкова не догоняла. — Не каждый так ощущать умеет, как ты. Так что я бы на месте этого твоего консула тебя выбрала. Что там до этих старших, тут вона какой брильянт.

Волкова рассмеялась. Брильянт, надо же.

— Да ладно вам, теть Сим, — девочка фыркнула. — Таких брильянтов у каждой дороги знаете, сколько? Булыжники называются.

Тетушка махнула рукой.

— Это ты ничего не понимаешь, — заключила она. — Глупáя была бы, так уж умной назвала.

Девочка коротко хмыкнула и уставилась в остатки своей капусты. Жалкие ниточки овоща ютились на дне коробочки.

— Спасибо, теть Сим, — тихонько произнесла она. — За капусту.

* * *

Пана Ротайца Данталион застал уже на выходе из погруженного в темноту кабинета. Тот держал в руке крохотный чемоданчик и шляпу, но чародей, к своей удаче, успел его перехватить.

— Личные дела, конечно, — немедленно засуетился директор, когда Данталион спросил о том, где они хранятся. — Конечно, конечно, это нужно в архив…

— Если вы не возражаете, я мог бы не задерживать вас, — начал было чародей, но Ротайц только еще сильнее засуетился.

Найдя ключи, он с сожалением посмотрел на свой чемоданчик и, закрыв кабинет, повел Данталиона через длинные темные коридоры школы. Свет уже везде давно погас, персонал разошелся по домам — только в редких кабинетах, у которых были выставлены жестяные ведра уборщиц, еще горели лампы, оставляя длинные полосы в широких коридорах. Шаги отдавались гулким звуком в полной тишине. Шли они молча.

Через высокие окна были видны и здания общежитий, прячущиеся между высокими липами — там почти во всех окнах было светло, и даже, если присмотреться, виднелись быстро перемещающиеся силуэты детей.

— Чье это общежитие? — наконец спросил Данталион, кивком головы указав на ближайшее к школе здание.

Ротайц рассеяно проследил за взглядом Данталиона.

— А, — протянул он. — Сейчас там должны быть старшие классы. Младшие находятся чуть дальше. В одном крыле живут мальчики, в другом — девочки. Вы хотели бы посетить…

— Нет, — коротко ответил чародей. — По крайней мере, пока мне нужны только личные дела.

Ротайц замолчал. Они спустились с лестницы. Нижний этаж оказался менее красивым — он явно предназначался для обслуживающего персонала академии. Не было здесь ни завитушек, ни огромных окон. Вообще окон не было, и от этого становилось неуютно.

— Позвольте поинтересоваться, — нарушил молчание директор. — Вам кто-то приглянулся?

Данталион несколько секунд молчал. В этом молчании они остановились у неприметной двери, на которой висела табличка. На ней золотыми буквами значилось слово «Архив».

Ротайц принялся возиться с ключами, вставляя их в замочную скважину. Ответа он все-таки ждал, кинув вопросительный взгляд в сторону чародея, но быстро заметив его задумчивость, тут же отвернулся к замочной скважине.

— Не могу сказать, — наконец произнес Данталион. — Все ученики показали себя достойно. У них хороший уровень подготовки.

Директор тут же принялся возиться в замке активнее — похвала учеников его явно порадовала, но и не могло насторожить то, что пока Данталион никого не выделил. Хотя он вполне мог подумать, что чародей просто не считает нужным делиться с ним своими соображениями.

— Прошу, — он распахнул дверь и хлопнул в ладоши.

Архив тут же озарил свет ламп.

Это было длинное помещение с высокими потолками. Длинные ряды стеллажей, доверху уставленных папками, тянулись вдоль бежевых стен. У одного из стеллажей стояла сложенная стремянка.

Данталион поднял голову, оглядывая плотно забитые папками полки.

— Здесь старые курсы, — поспешил пояснить Ротайц, указав на ближайшие стеллажи. — По правилам, личные дела учеников хранятся у нас восемьдесят лет, поэтому здесь выпуски вплоть до тридцатых годов прошлого века. Вас интересует шестой класс, верно? Пройдемте дальше, там есть стол, можно присесть.

Директор был до того суетлив, что Данталиону только и оставалось, что пойти следом. Конечно, было бы куда удобнее, если бы Ротайц ушел прямо сейчас и оставил архив ему. Он бы с большим удовольствием провел тут ночь, однако стоило признать, что всю ночь читать личные дела детей в его планы не входило. Хотя, конечно, личное дело Волковой его заинтересовало.

«Другая магия».

— Вот, прошу, — Ротайц подвел Данталиона к столу. Он стоял между стеллажами и рядом было несколько стульев — на один из них директор немедленно водрузил свой драгоценный чемоданчик и шляпу. — Сейчас я принесу вам дела пятого класса. Захватить шестой?

— Да, пожалуйста, — согласился чародей, снимая свою накидку. — И захватите, пожалуйста, личное дело Волковой.

Директор не шевельнулся. Он встал на месте, не то удивленно, не то испуганно уставившись на Данталиона — в голове чародея пронеслась мысль, что вот прямо сейчас несчастный директор все-таки кинется куда-нибудь бежать. У него с самого начала было ощущение, что Ротайц как-то слишком уж его боится, но сейчас несчастный директор смотрел на него во все глаза.

— А зачем вам личное дело Волковой? — выдавил он. — Мне казалось, вы согласились, что…

— У меня нет никаких претензий, — немедленно заверил Данталион, аккуратно развешивая свою накидку на спинке стула. — Но, если позволено, я бы хотел взглянуть. Любопытство. Забавная девочка.

Он улыбнулся Ротайцу. Все это из чистого природного любопытства, присущего любому чародею.

Директор жалобно посмотрел на него в ответ.

— Конечно, сейчас принесу, — скорбным тоном согласился он и скрылся за стеллажами. Послышались громыхающие звуки стремянки.

Данталион присел на стул и, сплетя пальцы, положил на них подбородок.

Волкова занимала его неслучайно. Еще с того момента, когда он вывел ее с малахитовой тропы и проследил за тем, как она поплелась в школу, у него накопилась пара вопросов.

«Я держала в руках магию. Настоящую».

О какой настоящей магии она говорила, интересно? Что такого могла удержать маленькая девочка? Еще даже не чародейка, но от вида магии уже глаза сияют — обычно у таких детей все хорошо в учебе. Только Волкова явно не из самых удобных детей.

Ротайц вывернул из-за угла с большой стопкой папок. Папки эти доходили ему до самого подбородка, и директор старался держать голову выше, чтобы видеть, куда идти.

— Вот, — он с тяжелым хлопком опустил папки на стол и положил на образовавшуюся стопку руку. Неустойчивая конструкция тут же поползла вниз, и он неловко схватил верхнюю часть, опустив ее рядом, и уже по ней хлопнув второй раз. — Вот. Пятые классы и половина шестых. Пока хватит, пан Данталион? Шестой класс еще не был на испытаниях, так что вы, наверное, начнете с пятого?

Поняв, что слишком заговорился, директор тут же оборвал свою речь, вопросительно поглядывая на Данталиона.

Чародей чуть улыбнулся, снимая часть стопки и бережно укладывая еще одну небольшую кучку на столе.

— Все же, если вы не возражаете, — мягко произнес он. — Я бы хотел взглянуть на личное дело Волковой. А уже после заняться остальной работой.

По лицу Ротайца пробежала тень. От каждого упоминания Волковой ему становилось физически дурно, и это было заметно.

— Хорошо, — наконец сдался он. — Сейчас.

Он вновь скрылся за полками. Шаги его послышались дальше.

Данталион выудил какую-то случайную папку из ближайшей стопки и принялся листать. Страница с личными данными и фотография, прикрепленная к ней скрепкой. На следующей — результаты вступительных. Затем — годовые ведомости об оценках с пометками о поведении.

Чародей перевернул странички обратно, чтобы взглянуть на фотографию внимательнее. Это был какой-то улыбающийся мальчуган — напрягая память, Данталион вспомнил, что видел его сегодня. Правда, на этой фотографии он выглядел намного младше, но вспомнить его вышло по выдающимся ушам. К сожалению, не эльфийским.

Данталион подпер щеку ладонью. Интересно, как там Док? Наверное, занят работой в Кремле, как обычно. Он, может, и заверил, что полностью принимает решение учителя о новом ученике, но, конечно, даром этот фокус не пройдет. Уж с его-то ревнивой натурой.

Ротайц показался в конце коридора, и Данталион поднял взгляд. Директор нес папку — ничем не отличалась от других. Подойдя ближе, он протянул ее чародею.

— Вот, — произнес он. — Возьмите.

— Спасибо, — Данталион бережно забрал папку из рук директора. Из папки выглядывал мятый уголок какого-то листа и когда чародей раскрыл ее, лист с тихим шорохом спланировал на пол.

Чародей быстро наклонился и поднял его, краем глаза пытаясь разобрать, что за стена текста там написана.

— Я могу вас больше не задерживать, — произнес он, не посмотрев на Ротайца. — Спасибо, что согласились потратить на меня время.

Директор тяжело вздохнул.

— Пан Данталион, позвольте я все-таки кое-что вам скажу.

Чародей поднял взгляд на мужчину, уже внимательнее на него смотря. С лица директора стерлась вечная нервозность — теперь он был даже серьезен. Отчего-то это смотрелось странно.

— Пожалуйста, — согласился Данталион.

Ротайц отодвинул стул и присел на него, грузно облокотившись на стол. Сложив перед собой руки, он сплел пальцы и все тем же непроницаемо серьезным взглядом посмотрел на Данталиона, который так и сидел, держа в руках папку и листок.

— Это по поводу Волковой, — произнес директор. — Вам ведь она приглянулась, верно?

— Не могу сказать, что не заметил ее, — уклончиво ответил чародей. — Вас что-то беспокоит, пан Ротайц?

Директор кивнул.

— В таком случае, я вас внимательно слушаю, — Данталион вложил лист в папку и оставив указательный палец между этим листом и остальными, положил ее на стол, прямо смотря на Ротайца в ответ.

Тот потер нос, шмыгнул им и снова сложил руки на столе.

— Понимаете ли, — начал он. — У девочки несколько… Необычная судьба. Ни в коем случае не пытаюсь сейчас обвинить кого-то из ее родственников, или, не дай боги, ее саму, но девочка была несколько обделена вниманием до попадания в школу. У нее нет отца, и ее происхождение… Скажем так, не загадка.

Данталион слегка нахмурился, пытаясь понять, о чем говорит директор. Слова его были уклончивыми донельзя, впрочем, от аккуратного Ротайца этого и стоило ожидать.

Директор нервно сжал пальцы и продолжил:

— Она родилась сразу после войны. Семья не хотела воспитывать ребенка от мужчины, который ушел на другую сторону границы, и когда у девочки проявился талант, отдала ее на обучение сюда. Так что, вы понимаете… Нередкое явление для осажденных регионов.

Чародей сжал папку. И так же быстро расслабил пальцы, смотря на директора. Тот, восприняв молчание Данталиона за согласие продолжать слушать, заговорил снова:

— Поэтому, пожалуйста, примите это во внимание. Ребенок очень сложный, поведение у нее неуправляемое. Я, конечно, не думаю, что вы рассматриваете ее как кандидата, но для вашего же спокойствия будет лучше, если в следующий раз она не захочет искать с вами встречи.

Данталион молча смотрел на директора. Тот смотрел на него — серьезно и спокойно. Он знал, о чем говорил, прекрасно был в курсе, что происходило и происходит с девочкой.

Пауза затянулось, и Ротайц поднялся.

— Больше мне нечего по этому поводу сказать, все остальное вы можете прочитать в ее личном деле. Могу я чем-то еще помочь?

— Нет, благодарю, — Данталион снова раскрыл папку, уставившись на листок.

Ротайц поднял шляпу и бережно водрузил ее на голову. Взял в руки чемоданчик.

— На этом все. До свидания, пан Данталион.

— До свидания, — чародей кивнул.

Когда дверь за Ротайцем закрылась и звук его семенящих шагов стих, Данталион наконец позволил себе тяжело вздохнуть и отбросить папку на стол.

Ну конечно, военный ребенок. Только этого ему не хватало.

Война не обошла стороной ни его, ни Дока. Вспоминая это сейчас, спустя семь лет, прошлое это казалось какими-то нечетким, почти смазанным. Всего этого было слишком много. И антивоенных компаний, и глухих к его и чужим словам людей. Сейчас все это казалось очень далеким — и восьмимесячная осада Крушевца, снятая стылым мартовским утром, и люди у костра в зеленых бушлатах, и затвердевшая на утро грязь у бурой стены.

И даже сейчас, спустя семь лет, это все равно их не оставляет.

Чародей кинул взгляд на свою руку. Малахитовое кольцо в серебряной оправе было все таким же непроницаемым. Разбитая тягучими разводами болотная зелень.

Он поднял со стола листок. Тот был исписан каллиграфическим почерком взрослого человека — это был отчет о инциденте. С помятым уголком, явно скопированный с оригинального. Обычно такие отчеты Данталион в Кремле не видел — до консулов не доходили подобные мелочи, если не несли какой-то глобальный характер. Кто-то столкнулся с неизвестной магической аномалией, а может магия повлияла на кого-то, не относящегося к ней — обычно это решалось младшими кругами, максимум — канцлерами.

Данталион внимательнее вчитался в текст. По мере того, как он читал дальше, глаза его расширялись.

Два года назад.

— Она поймала звезду… — неверяще пробормотал Данталион, будто от того, что он сказал это вслух, этот факт становился очевиднее.

Он припомнил — последний раз такое было лет десять назад, в августовский метеорный поток. Кажется, этим ему хвастался Декарабия, мол, вот, встретил кого-то из атташе, тот и поймал на днях. Но то атташе! Чародей третьего круга, взрослый человек, а здесь — пятилетний ребенок.

Данталион не понаслышке про эти звезды знал. Это и не звезды были вовсе — так, сгусток магии, на звезду чем-то похожий. От того, что в звездопады они появляются, так люди и назвали. Просто сконцентрированная в одной точке магия, не больше, чем небольшое колебание в мироздании, ничего страшного — взрослый чародей без труда в руке удержит, потому что знает, как с магией обращаться. Но ребенок?

Теперь-то все вставало на свои места.

Чародей посмотрел на листок снова. Теперь-то все ее разговоры про магию он понимал! И все это про искры и колкость — это все у звезды такой есть. Колючая жаркая магия, которая из пальцев рвется, из рук норовит вылететь: верткая, острая своими слепящими гранями. Честное слово, теперь-то он знал, о какой живой магии она говорила, теперь понимал, что все эти слова — и впрямь про магию в руках, про живую магию. Неудивительно, что ее так к колдовству тянет! Вот уж вправду неуемное любопытство — обжигаться и снова тянуться к огню за тем же.

Данталион медленно поднял папку и вложил страницу на место. Пролистал еще несколько и остановился на последней, тоже не подшитой в общую папку. Вытянув его из общей стопки, чародей вчитался внимательнее.

Это было заявление о соглашении на возможное обучение у чародея. Такие обычно прикладывались при поступлении родителями, которые были согласны на возможность перехода ребенка из школы к личному учителю. Бывало это довольно редко, но если случалось, об этом оповещали родителя, и он приезжал, чтобы подписать это заявление и отдать его будущему учителю как документ, закрепляющий возможность чародея стать наставником ребенка.

Заявление Волковой было подписано твердой короткой подписью.

Ночь прошла неспокойно. Когда девочки вернулись, Волкова уже лежала в кровати и упорно делала вид, что спит. Ядранка не стала настаивать и упорно будить ее, только оставила на прикроватной тумбочке апельсин. Апельсин был красивым — большим и ярко-оранжевым в теплом свете ламп, но вставать и есть его при всех не хотелось. Поэтому Волкова просто отвернулась к стене, чтобы не видеть этот красивый апельсин.

Соседки не стали сильно шуметь, да и тетушка Сима быстро всех уложила спать — то ли ей все сочувствовали, то ли просто не хотели связываться.

Всю ночь она ворочалась и уснула, наверное, только под утро. Она так и не поняла — светало сейчас поздно.

Проснулась позже всех, с отвратительным чувством разбитости. В комнате, кроме нее и Ядранки, никого не оказалось — остальные три девочки ушли на завтрак раньше.

Кинула взгляд на апельсин — он больше не казался таким красивым.

— Станко вчера на ужине ругался, — оповестила ее Ядранка, расчесывающая волосы. Волосы у нее были длинные, прямые, темно-русого цвета, на солнце становящиеся почти как горячий шоколад. — Сказал, что больше с тобой никуда никогда не пойдет.

— А то больно он мне нужен, — буркнула в ответ Волкова, сидя на кровати с натянутыми на одну ногу колготками. На вторую ногу надевать их не было никакого желания — хотелось скинуть их и залезть обратно под одеяло.

Ядранка пожала плечами, все так же невозмутимо расчесывая свои волосы гребешком.

— Нужен, не нужен, а все равно он вчера злющий был. Так и сказал, что подрался бы с тобой.

— Пусть подерется, — снова согласилась Волкова, наконец натягивая колготки на вторую ногу. — Давно не получал, ну так сейчас получит.

Ядранка тяжело вздохнула и наконец отвернулась от зеркала, висевшего на стене. Положив гребешок на свою тумбочку, она скрестила руки на груди и серьезно посмотрела на Волкову.

— Ну вот скажи мне, пожалуйста, зачем ты туда сама полезла?

Волкова, только поднявшаяся в этих несчастных колготках, посмотрела на Ядранку в ответ. Вот уж нашла место и время спрашивать — ей-то хорошо, она причесанная в своем аккуратном платье стоит, сейчас заплетет косичку-колосок, косынку повяжет, и все будет замечательно. У Ядранки все вообще отлично — она умница, учителя ее любят, никому она проблем не доставляет. Ходит со своими аккуратными косичками, к директору ее ни разу не вызывали.

Это Волкова сейчас стоит в одних колготках и майке, и волосы в разные стороны торчат.

— Захотела, — коротко ответила она и потянулась за платьем.

Платье было чистое — тетушка Сима вчера забрала его на вечер. Но радости это как-то не прибавляло.

— Нет, ты погоди, — Ядранка подошла ближе. — Почему? Ты же даже не интересовалась чародеем, а Станко сказал, мол, как его увидела, так сразу глаза собачьи…

Поняв, что сболтнула лишнего, девочка осеклась, но лицо Волковой, показавшееся над воротом платья, уже было мрачнее тучи.

— Это Станко так сказал? — страшным шепотом произнесла она. — Станко? Вот я ему устрою драку, будет мне знать, как…

— Да погоди же ты! — Ядранка взмахнула руками. — Плевать на этого Станко!

Лицо Волковой помрачнело еще сильнее. Ядранку она слушать уже не хотела — да как этот придурок додумался про нее такое рассказывать! Пусть бы торчал и дальше там с Янешеком, ей все равно было бы. Это у них вечно смелости не хватает за порог выйти, и если Янешек молчит, то Станко вечно всем недоволен. А если он так недоволен тем, что их поймали, то пусть теперь и вовсе с ней не говорит — лучше, чем про нее слухи распускать! Глаза у нее собачьи, видите ли, и что с того? И правда, может, собачьи, да только не его это дело, за глазами ее смотреть. За собой бы лучше! Она вот почему-то никому не сказала, как он сразу Мирослава испугался. Вот же подлец.

— Волкова… — Ядранка тяжело покачала головой и замолчала.

Волкова посмотрела на нее, сердито поправляя высокий воротник. Задняя часть его скомкалась за спиной, и она отвернулась, неловко его расправляя.

— Я тоже хотела бы к Данталиону, — внезапно произнесла Ядранка.

Волкова застыла на месте. Медленно и четко произнесла:

— Хватит со мной об этом говорить.

Воротник никак не хотел расправляться, и Волкова плюнула на это дело, взявшись за расческу. Волосы после вчерашнего наверняка не расчесать, все в этих дурацких кудрях путается.

Какое ей дело до того, кто куда хочет? Она, вот, тоже хочет. Да так, что плакать впору, потому что все это близко происходит, а не с ней. И все ей сейчас начнут говорить, мол, вот, смотри, я тоже хочу сбежать отсюда, мне тоже хочется к чародею, а я себя так не веду. Или того хуже — начнут ее жалеть. А ее жалеть не надо, потому что уж она-то точно знает, почему бы хотела оказаться на месте этого ученика Данталиона. И это не потому, что она, несчастная такая, нигде себе места найти не может.

Расческа запуталась в волосах окончательно, и Волкова плюнула на это, быстро собрав кудри в короткий хвост, который тут же распушился.

— Нет, правда, — Ядранка спокойно посмотрела на нее. — Я понимаю, на самом деле, почему ты захотела на него посмотреть. Я, честно говоря, немного завидую, что ты его увидела вот так и даже поговорила. И Станко, мне кажется, тоже просто завидует. Поэтому и ругается так сильно.

Волкова исподлобья глянула на подругу. Но та смотрела искренне, во все глаза, комкая в пальцах косынку.

Тяжело вздохнув, Волкова наконец оставила свой лохматый хвостик в покое и подняла с кровати помятую косынку.

Ей нечего было ответить Ядранке. Даже сейчас, когда та смотрела на нее честно-честно и говорила действительно о том, что думала — нечего.

— А я, вот, завидую тому, кто мой вчерашний йогурт за меня умял, — буркнула Волкова и первая направилась к двери. — Пойдем завтракать.

Ядранка тяжело вздохнула ей вслед.

Она понимала их всех, на самом деле. В какой-то мере. Потому что и сама завидовала тому волшебному, непременно самому особенному из учеников, которого сегодня выберет Данталион. Который уйдет отсюда следом за человеком с тихим мягким голосом для того, чтобы учиться магии, которой ей, оставшейся здесь, никогда не узнать.

Она завидовала не меньше остальных. Но, конечно, говорить об этом было нельзя.

* * *

Поднос с едой ударился о стол, и ложка в манной каше отозвалась дребезгом. Волкова подняла взгляд от своей тарелки.

Станко с самым недовольным лицом на свете уселся напротив нее и сложил руки на груди. Ядранка и Янешек проводили это действо немыми взглядами — лезть в разборки, которые сейчас непременно начнутся, им не хотелось.

Над столом воцарилась тяжелая тишина, будто стеной отгородившая их от остального гомона столовой.

Волкова тоже молчала, пока Станко упрямо сверлил ее взглядом. Ее каша интересовала больше, чем его кислая физиономия — из всех четверых только она любила кашу с комочками, — но сдаваться в этой схватке взглядами она не планировала.

— Ну? — наконец выдал Станко, откинувшись на спинку стула. — Как прошел разговор?

— С кем из? — лениво поинтересовалась Волкова, зачерпывая ложкой кашу.

— Ну не с Ротайцем же! — мальчишка взмахнул рукой. — Из нас всех только ты до Данталиона добралась.

Волкова съела ложку каши (вчерашний пропущенный ужин давал о себе знать) и подперла щеку кулаком. В тарелке каши оставалось немного.

— Станко, не надо, — Ядранка осторожно коснулась плеча мальчишки, но тот отшатнулся.

— Нет, надо, — он упрямо сдвинул брови. — Я хочу знать, ради чего мне влетело от пана Мирослава.

Янешек кинул испуганный взгляд сначала на Волкову, а потом на Ядранку. Переглянувшись с ней, он уткнулся в свою тарелку, гоняя по ней комки каши.

Волкова вытянула перед собой мутноватую от молочной каши ложку и посмотрела в свое искаженное отражение. Потом перевела наконец взгляд на Станко и, расслабив пальцы, уронила ложку на стол. Та глухо бряцнула о дерево.

— Чего тебе от меня надо? — устало спросила она. — Вчера не все высказал на ужине?

Станко от ее слов еще сильнее нахмурился и отвел взгляд. Лицо его покраснело, голова вжалась в плечи.

— Ничего я вчера не высказывал, — выдавил он. — Я просто сказал, как было.

— Если бы ты сказал, как было, ты бы от себя не добавлял, — продолжила наступать Волкова. Она нагнулась к столу, упираясь ладонями в его край. Плотно прижатые к телу локти и правда делали ее похожей на собаку, готовую броситься на кого-нибудь с отчаянным лаем. — А ты, трус такой, начал болтать какую-то ерунду!

— Это я-то трус?! — немедленно возмутился в ответ мальчишка и вцепился в свой стул. — А кто виноват, что нас поймали? Это ты полезла дальше! Ты хотела, чтобы нас поймали, так и скажи! А то «я не хочу туда, мне это неинтересно»!

Волкова от такой откровенной наглости поперхнулась воздухом. Слова, которые она хотела высказать, грохнулись обратно в легкие, и вместо внятного ответа она готова уже была зарычать на противного мальчишку, но тут по столу ударила Ядранка. Тарелки и ложки снова задребезжали.

От резкого хлопка и Станко, и Волкова развернулись, растерянно глядя на подругу. Лица их на мгновение разгладились. Янешек испуганно взглянул на нее, сжавшись на своем стуле.

— Надоели вы мне все! — воскликнула девочка, вскочив со своего места. — Что один, что вторая! Надо же вам ругаться, а нас с Янешеком никто даже слушать не желает. Да вы же его напугали, придурки!

Волкова и Станко растерянно посмотрели на Янешека, который в ужасе уставился на Ядранку.

— Меня не пугали, все хорошо, — выдавил он из себя, дотянувшись до ее рукава, но Ядранка скинула его руку и уперла ладони в бока, сердито глядя на обоих своих друзей. — Ядранка, не надо ругаться…

— Нет уж, вот на этих двоих как раз надо! — девочка свела брови на переносице. — Станко, я вчера уже твоего нытья наслушалась. Волкова, а ты вообще перестань на людей нападать! Вы еще драку тут устройте, этого не хватало!

— Не собирались мы драться! — немедленно возразила Волкова, но Ядранка ее перебила:

— Ах, не собирались? А кто грозился Станко у нас в комнате? Зря я тебе вообще что-то про него сказала, нервы целее были бы!

Станко испуганно глянул на Ядранку. Он уже не знал, что страшнее — угрозы Волковой, которая реально могла побить его сейчас, или злая Ядранка, которая обычно и голоса не повышала. Волкова тоже растерянно посмотрела на подругу — к такому приказному тону от нее она не привыкла.

— Слушай, не надо так… — начала она, но Ядранка снова ее перебила:

— Надо. Вы двое вызываете сплошную головную боль, а я, между прочим, там ничего, кроме рассказа Станко, и не услышала.

Волкова нахмурилась. Только сейчас она поняла, что и правда словом не обмолвилась о том, что вчера было, а слова Ядранки в комнате, и даже сердитая фраза Станко сейчас была о том, что им и правда любопытно. И даже Янешеку, которому было совсем некомфортно рядом с ними в таком состоянии, тоже было интересно, потому он и не уходил.

Растерянно посмотрев на друзей, Волкова дотронулась до кулона Аси. Кулон был под платьем, но очертания холодящей кожу иолитовой стрелы все равно чувствовались — тяжелый камень будто вовсе не согревался.

— Я могу рассказать, — растерянно пробормотала она.

— Уж пожалуйста, давайте займемся чем-то кроме драк, — все еще сердитая Ядранка наконец села обратно, подобрав свою юбку, и придвинулась к столу. Ножки стула мерзко заскрежетали по полу. — А то от вас уже уши вянут. Как ругаться начинаете, так только держись.

Янешек слабо кивнул.

— Расскажи о нем, — попросил он. — Ты единственная его видела. Ася к нам без тебя не приходит ничего рассказывать.

Волкова встрепенулась, подскочила и уперлась в стул коленом, разглядывая столовую. Точно ведь! Ася-то уже прошла вчера испытания. Наверняка уже узнала про ее проделки.

Волкова кинула взгляд на окно. На улице сегодня было сыро — моросил мелкий противный дождь, и они с Ядранкой сами спешили к зданию школы, потому что от вчерашнего приятного тепла ничего не осталось. Значит, сегодня испытания точно проходят в школе, может быть, даже и правда в Янтарной зале. И Данталион уже наверняка там!

— Ты чего? — Станко обернулся, проследив за ее взглядом. — Начали уже, наверное…

— Да, наверное, — согласилась Волкова, усаживаясь обратно. Юбка смялась под бедрами, и она неловко заерзала, пытаясь ее расправить. — Ну так… Что вы хотели?

— Что угодно, — Ядранка пожала плечами. — О чем вы говорили? Что в итоге случилось?

— И какой он, — вмешался Янешек. — Злой или не очень?

— Да разве он злой? Он с ней гулял, — Станко обличительно ткнул пальцем в сторону Волковой. — И вовсе он злым не казался. Зато как его Ротайц перепугался…

Янешек и Ядранка изумленно переглянулись. Видимо, про Ротайца Станко почему-то вчера не упомянул, зато как про Волкову болтать, так он первый.

Волкова же сама глубоко задумалась.

— Да ничего особого, — пробормотала она. — Он провел меня по малахитовой тропе, и мы говорили. Довольно много.

— А о чем говорили? — немедленно встрял Станко со все таким же недовольным лицом.

— А вот пошел бы — узнал бы, — тут же съязвила Волкова, но на очередное недовольство только отмахнулась. — Он спросил меня, как мы нашли тропу. И про меня спросил. А потом он мне свое колдовство показал… Немного.

Янешек тихонько выдохнул, смотря на Волкову во все глаза. Ядранка тоже затаила дыхание, да и Станко замолк — все трое снова пялились на Волкову в ожидании ее рассказа.

— Какое? — спросил Янешек. — Что он сделал?

Волкова откинулась на спинку стула, мельком глянув в сторону пятиклассников. Она мало кого из них знала, но вчера кого-то запомнила. У их столов царило непривычное оживление — еще бы, все они переживали о том, кого же сегодня днем выберет Данталион.

— Стрекоз из отблесков на воде, — медленно произнесла она, переведя взгляд на друзей. — А еще — искры. Разноцветные, как фейерверк. И северное сияние, такое, знаете, зеленое, переливающееся, ну прямо змейка блестящая в пальцах. А еще дал мне самой ее подержать. Звездочку.

— Да ты врешь, — Станко насупился. — Никто бы тебе не дал магию держать. Мы еще мелкие для такого, Ивайла сама говорила.

— А вот и дал, — немедленно возразила Волкова. — Все тебе надо мне поперек сказать, а!

— Вот из-за ваших споров Волкова алоэ и ест, — неудовлетворенно заметила Ядранка, но за напускным недовольством глаза ее блестели — она поверила Волковой. Может, и не во всем, но в чем-то точно поверила.

Станко рассмеялся, хлопнув рукой по столу.

— Кто же виноват, что она горшки опустошает? Я ее об этом не просил!

— А тебя никто не просил со мной спорить, — Волкова сложила руки на груди. — Сказала, что алоэ съедобное, значит, съедобное. Это ты дурак без эрудиции.

Мальчишка оскорбленно нахохлился, готовясь что-то ответить, но, поймав очередной недовольный взгляд Ядранки, стушевался и замолк. Девочка, удовлетворенная своим влиянием, повернулась к Волковой, чтобы что-то сказать, но тут голос подал Янешек.

— И он правда дал тебе магию подержать?

Волкова кивнула. Янешек возбужденно схватился за ручки своего стула — такое с ним случалось редко. Глаза у него тоже заблестели, будто он о чем-то догадался.

— Он потом ушел у оставшихся испытания проводить, — добавила она и недовольно дернула уголком губы. — А меня к Ротайцу повели. Они мне с Ивайлой около часа уши полоскали своими нравоучениями.

— Ну еще бы, — Станко закатил глаза. — Мне тоже от Ротайца досталось. А я, между прочим, не такой уж частый его гость, как ты.

Волкова исподлобья глянула на Станко.

— Молчи лучше.

Янешек же все еще о чем-то упорно думал. Ядранка кинула на него взгляд и повернулась к Волковой.

— Как думаешь, где они сегодня испытания проводят?

Волкова фыркнула.

— А чего ты так заинтересовалась? Тебя тоже отвести к директору на собеседование?

Ядранка состроила недовольную физиономию, но отвечать на иронию не стала.

— Просто интересно, — беззлобно ответила она. — Может, ты и сегодня догадаешься.

Волкова покачала головой.

— Понятия не имею, к сожалению. Вчера все было очевидно, а сегодня… Может, и в янтарной зале, да только вчера эта загадка была частью испытания. Так что вряд ли и правда в таком очевидном месте.

— Странная загадка, — отозвался Станко. — Даже не предупредили о каких-то загадках. Неужели все догадались?

— Вот уж вряд ли, — наконец подал голос Янешек. — Но загадка и правда была несложная. Я бы не подумал сразу, но мне кажется, это… Ну… В стиле консулов.

Волкова повела плечом.

— Может и так, — согласилась она, но, заметив задумчивый взгляд Янешека, посмотрела на него с большим вниманием. — Ты о чем-то подумал? Догадался?

Мальчик отрицательно качнул головой, но взгляд его осмысленности не потерял. Ядранка и Станко тоже замолчали, смотря на него в ожидании, когда он заговорит дальше. От неожиданного внимания к своей персоне Янешек растерялся, но неуверенно произнес:

— А все-таки, ты не думала, что он захочет взять тебя как ученицу?

Волкова от его внезапного предложения только неловко оглянулась на ближайшие столы. Вроде бы никто не слышал.

Потом вздохнула.

— Чушь, — бросила она, поднимаясь из-за стола.

Янешек отвел взгляд. Резкий ответ Волковой окончательно сбил его настрой, и он умолк, уставившись на свою кашу, к которой едва притронулся.

— Ну почему сразу чушь? — возразила Ядранка. — А вот представь, вдруг и правда…

Волкова вздохнула, поднимая свою пустую тарелку.

«Вдруг и правда захочет взять тебя ученицей» казалось почти насмешливым. Особенно после вчерашнего разговора с директором и Ивайлой — уж ее-то Данталион точно не захочет взять. Испытания кончатся в полдень, и он наверняка выберет кого-то из шестого класса. Кого-то, кто сегодня или вчера показал себя особенным, кого-то, кто будет также увлечен магией, просто будет в десять раз лучше нее, а главное — точно старше. Кого-то из тех, кого она знает, может быть, даже Асю.

И вечером они уедут вместе, чтобы больше этот человек никогда не вернулся к скучным урокам здесь. Данталион увезет его и все свое волшебство с собой. Спрячет по внутренним карманам расписного плаща всех блестящих стрекоз и искорки, аккуратно сложит в чемодан свои чудеса и уедет. И она больше никогда не увидит такого волшебства. И это будет справедливо.

— Данталион ищет себе ученика, а не проблемы, — четко произнесла Волкова, забирая пустой стакан. — Идемте в класс. Нечего тут засиживаться.

— Ивайлы долго нет, — прокомментировал Станко.

— Да, долго, — хмуро согласился Янешек. Он уже в который раз сложил в уголке парты перо, карандаш и ластик. Маленькую чернильницу подвинул к книгам.

Янешек вообще каждый день, приходя на свое место, раскладывал вещи в каком-то ему одному известном порядке — перо ближе к руке, затем карандаш, лежащий на линейке, и ближе всего к стопке тетрадей и учебнику — ластик. Все это он хитроумно объяснял удобством. Волкова и Станко в этом никакого удобства не видели, раскидывая свою канцелярию по всей парте.

— Наверное, с паном Марципаном болтает, — Волкова усмехнулась, оттолкнувшись ногой от пола. Стул под ней, шатко балансируя на двух ножках, скрипнул.

Станко прыснул в кулак.

— Пан Марципан…

Янешек слабо хихикнул. Мирослава нельзя было не дразнить — ученики то и дело подтрунивали над его симпатией к Ивайле. Кто в мыслях, а кто вполне открыто.

Волкова уперлась ногой в заднюю стенку парты и отклонилась на стуле так, что его спинка ударилась о парту Янешека. Тот отвлекся от наведения порядка на своем столе и посмотрел на Волкову, которая откинула голову назад.

Заметив его взгляд, девочка хихикнула и опустила ногу, качнувшись вперед.

— Скучно, — буркнула она.

Станко, сидевший в ряду справа от нее, неудовлетворенно кивнул и, сложив руки на столе, ткнулся в них лбом.

В классе стоял шум. Кто-то тоже качался на стульях, кто-то сидел на партах и болтал ногами, кто-то ходил туда-сюда. Панна Ивайла, конечно, сказала сидеть на своих местах и молчать, но разве такие угрозы когда-нибудь чем-то кончались?

Волкова снова откинулась на спинку стула и уставилась в потолок. Скучно было донельзя, а что делать, она и не знала. Да и делать особо не хотелось — цветок не съешь (с тех пор как она съела алоэ, Ивайла все цветы убрала на шкафы), журнал не спрячешь. Мел закрыт в ящике стола, доску не разрисуешь.

Она лениво потянулась к своей тетради и принялась ее листать. Строчки, исписанные кривым почерком, особого интереса тоже не вызвали.

Да и настроение было отвратительное в край. С самого утра все эти разговоры про Данталиона только хуже делали — как будто нарочно все об этом с ней заговаривали. Любопытные какие, посмотрите.

— Может, поиграем во что-то? — предложил Станко, кинув на друзей взгляд из-под приподнятого локтя.

— В слова? — аккуратно предложил Янешек.

Волкова поджала губы.

— Не, — отмахнулась она. — В слова скучно.

Станко уронил локоть обратно на парту и загудел из-под него:

— Тогда во что?

Волкова огляделась. Одноклассники вроде бы ничем не были заняты, а значит, можно было заняться чем-то интереснее попыток вспомнить слово на твердый знак.

Она мгновенно вскочила со стула и, подобрав юбку, запрыгнула на парту. Станко наконец поднялся, Янешек тоже задрал голову, смотря на нее снизу вверх. Одноклассники начали поворачиваться в ее сторону, заметив внезапное движение.

Волкова развернулась на парте, звонко ударив каблуком туфель по лакированному дереву.

— Эй, кто в догонялки на партах поиграть хочет? — крикнула она. — Правила старые, домик за занавесками, кого осалили, тот и вода!

Класс забормотал, зашумел — кто-то тут же поднял руку, кто-то взмахнул. Несколько девочек тут же принялись собирать свои вещи обратно в парту. Послышались несмелые одобрительные выкрики, несколько мальчишек тут же вскочили на парты.

— А кто вода? — Станко поднял взгляд на Волкову, которая шагнула на его парту.

Волкова хитро ухмыльнулась.

— А кто придумал, тот и вода! — крикнула она и ткнула носком туфли в плечо.

Станко от такой наглости покраснел. Уши его снова приобрели пунцовый оттенок.

— А ну стой! — он вскочил со стула на парту с намерением достать Волкову — но та была уже далеко, перепрыгнув сразу несколько парт.

В классе воцарился шум. Дети скакали по партам, каблуки звонко ударялись о дерево — кто-то сталкивался и падал вниз, кого-то хватали за ворот форменных курток и платьев и, треща тканью, тянули обратно. Несколько человек сгрудились на подоконнике, завернувшись в белую узорчатую занавеску, но Станко пронесся мимо них, сбивая по дороге все оставшиеся на партах предметы — чьи-то учебники и тетради полетели на пол, Янешек, не участвующий в воцарившемся хаосе, едва успел убрать с его пути чернильницу, тут же прижав ее к сердцу подальше от чужих ног.

Волкова легко бежала по партам, по дороге поймав неловко наклонившуюся девочку и поставив ее прямо перед Станко — девочка взвизгнула, когда мальчишка от души припечатал ей ладонью по плечу.

— Вода, вода! — послышались вскрики, и все бросились врассыпную от этой девочки.

Волкова тут же перешагнула на другую парту, но девочка, видимо обиженная такой подставой, ринулась за ней. А она с диким хохотом побежала дальше, прыгая между давно сдвинутыми со своих мест партами.

Был уже близок угол кабинета, но Волкова быстро сменила курс и прыгнула в сторону занавески, в которой и так уже жались двое ее одноклассников вместе со Станко, не спешащих открывать ей спасительный подоконник.

— А ну в сторону! — рявкнула она и скакнула на подоконник, вцепившись пальцами в занавеску.

И в тот самый момент, когда она четвертой повисла на занавеске, карниз не выдержал.

Послышался придушенный скрежет металлических петель, тонкая ткань затрещала, и все четверо с диким грохотом полетели вниз. Волкова рухнула на кого-то, вырвав у него глухое кряканье (вроде бы это был Станко), рядом свалилась еще пара мальчишек, в неразберихе раздавая друг другу тумаков острыми коленями и локтями. Медленно спланировала занавеска, а накренившийся карниз повис на наполовину выдранных из потолка болтах.

И именно в тот самый момент, когда класс растерянно замолчал, Волкова отчетливо услышала торопливый стук каблуков.

Ивайла носила невысокие тонкие каблучки, и каждый ее шаг сопровождался недовольной торопливой дробью — ток-ток-ток по каменным плитам коридора. Ток-ток-ток и аккомпанемент недовольной ругани.

Дверная ручка нажалась ровно в тот момент, когда Волкова скинула с себя кусок занавески. Станко под ней болезненно зашипел.

Класс был безмолвен, когда Ивайла застыла в дверях с нечитаемым выражением лица. Зажатая в руке стопка тетрадей глухо скрипнула, когда ногти учительницы впились в зеленые обложки. Метающийся взгляд явно выискивал виновницу картины, и дети стыдливо потупились, медленно садясь за сдвинутые парты, но Ивайла искала того, кто и был зачинщиком.

И Волкова нашлась быстро.

Она стояла, опираясь об одну из парт. Волосы ее торчали во все стороны, воротник смялся, встав за спиной нелепым горбом, платье тоже измялось.

— Волкова… — процедила Ивайла, когда их взгляды встретились. Волкова смотрела совсем уж ошалело. — А ну иди сюда, поганка ты такая.

Она сделала шаг в сторону замершей ученицы, но та сдаваться без боя не собиралась и с нечеловеческим вскриком вскочила на парту.

Ивайла кинулась ей наперерез — но куда ей было на каблуках достать до Волковой, которая с диким грохотом пронеслась по партам мимо своих обомлевших одноклассников. Дети отшатывались от нее, Ивайла что-то закричала, но Волкова уже не слышала, вывалившись из класса в пустой коридор, соскочив прямо с парты. Ноги разъехались, отозвавшись выстрелом боли при приземлении, ушибленное при падении с подоконника бедро заныло, но она не остановилась, едва увернувшись от руки выскочившей следом Ивайлы.

— Я до тебя еще доберусь! — крикнула ей вслед учительница, но Волкова из последних сил улепетывала куда подальше — если Ивайла ее сейчас поймает, ей точно конец!

Учительница что-то еще кричала ей вслед, но Волкова понеслась дальше, и ее бег отдавался звонкой дробью каблучков форменных туфель, и звон этот разносился по всему коридору. Мимо неслись стекла высоких окон и серое марево утра, но она все бежала и бежала, путаясь коленями в юбке платья, бежала, сбивая дыхание.

Где-то рядом мелькнула лестница, и Волкова мгновенно проскочила в этот проход, схватилась за перила и перемахнула на другую сторону — ей все еще чудился цокот каблуков учительницы и ее истошный вопль.

Она неслась все ниже и ниже, пробегая все новые пролеты, не встречая на своем пути никого, пропуская ступени и спускаясь все ниже и ниже. Наконец, она выскочила в длинный коридор, перепрыгнув порог дверного проема.

И остановилась только тогда, когда поняла, что очутилась в совсем незнакомой части здания.

Судя по всему, это был нижний этаж. Окон здесь не было, да и света немного — только одинокая тусклая лампа где-то в дальней части коридора. Коридор был совсем не таким широким, как наверху — он петлял и изгибался, ветвясь на другие такие же темные коридоры. Стены были покрыты шершавой штукатуркой, цвета которой Волкова разобрать не смогла в полутьме. То ли бежевый, то ли оранжевый.

Возвращаться наверх уж точно не хотелось — там наверняка дежурила теперь Ивайла. Как бы стыдно ни было оставлять одноклассников, а ей все равно влетит больше других.

Волкова поморщилась, с неудовольствием понимая, что Ивайла точно когда-нибудь оставит ее без ушей. Или с длинными ушами, как у эльфов. От долгих мытарств ее ушные раковины вытянутся и заострятся, и она станет совсем-совсем как красивая эльфийка с той фотографии в коридоре — только не такая аккуратная. Ивайла наверняка не поленится оторвать ей кусок уха.

Покачав головой, девочка прислонила ладонь к шершавой стене. Та отозвалась прохладным сырым ощущением, и Волкова брезгливо отдернула руку — влажная штукатурка наверняка была где-то еще и плесневелой, а плесень ей трогать не хотелось. Потому что тогда она обязательно порастет плесенью сама. Такой, серо-зеленой, в цвет полыни, с желтоватыми верхушками.

Волкова сделала несколько шагов и заглянула в смежный коридор.

Там все было точно так же — такая же штукатурка и рядок деревянных дверей, на которых значились номера и названия. Подойдя поближе к одному из них, она приподнялась на носки, упираясь кончиками пальцев в прохладное дерево. Сощурилась, пытаясь разобрать надпись, но в полутьме смогла разглядеть только последние «-ище». Справедливо решив, что либо это «хранилище», либо «чудовище», от двери она отошла.

Кто знает, какие чудовища могут содержаться в хранилищах.

Делать было нечего — рано или поздно ей надо было подняться наверх, но уж точно не по тому проходу рядом с классом. Ивайла наверняка сразу же ее заметит, а на вторую такую пробежку сил у нее не хватит. И без того дыхание выровнять до сих пор не может.

От глубоких вдохов стало отчетливее ощущаться то, как пахнет коридор. Затхлая сырая пыль и мыши — наверняка уже настроили в стенах за штукатуркой своих гнезд. Такие были у нее дома. Она уже плохо помнила дом, но отчетливо видела перед собой расщелину в досках, через которые был виден старый брус — она всегда подглядывала туда в надежде увидеть мышей, на которых все бесконечно ругались из-за их шуршания. Она и сама его не раз слышала, а вот мышей вообще не видела.

Волкова поежилась. Шуршания тут слышно не было, но от коридоров все равно было не по себе — она никогда не любила закрытые пространства, тем более без окон. Было в них что-то угнетающее.

— Точно, — буркнула она себе под нос.

Пуговицы воротника раскрылись под дрожащими пальцами, и она извлекла из-под платья кулон. Иолитовая стрела знакомой прохладой легла в пальцы, поглаживая кожу острыми, едва отшлифованными гранями.

Волкова наклонила голову, стаскивая с себя цепочку. Задела растрепавшийся хвост и принялась выпутывать звенья украшения из волос. Потянула, вырывая несколько волосков, и тут же ойкнула — противная цепочка запуталась окончательно.

Провозившись с минуту в полутьме, она наконец удовлетворенно выдохнула, закрывая пуговицы воротника обратно — стрела лежала у нее в ладони. Такая же, как вчера.

— Укажи мне верный путь, — тихонько попросила Волкова, уже привычно перехватывая цепочку так, чтобы она обвила пальцы.

Стрела послушно качнулась, точно с полуслова поняв, что хотела девочка. Волкова восторженно посмотрела на нее и сделала первый шаг вглубь коридора.

Вскоре повороты начали повторяться и петлять. Волкова снова перешла на бег за неистово раскачивающейся стрелой, которая то и дело заставляла менять направления, все больше запутывая ее в коридорах — она сама уже не помнила, где входила и где было то то ли хранилище, то ли чудовище.

Когда она окончательно выдохлась, пришлось перейти на шаг. Коридоры друг от друга было совсем не отличить, и в голову уже лезли нехорошие мысли о том, что вход тут только один. А за ним — бесконечные лабиринты одинаковых коридоров с одинаковыми дверями хранилищ, которые все петляли и петляли, изгибались и изгибались.

Бежать уже не было смысла, и Волкова просто брела, пытаясь дышать ровнее. Чем дальше она заходила, тем прохладнее казался воздух, словно темнели коридоры. Глаза уже давно привыкли к полумраку, но медленно нарастающая паника заставляла то и дело ускорять шаг и стараться не оборачиваться на едва слышимые шорохи. Наверняка это и правда просто мыши в стенах, они всегда так шуршат.

Чтобы не переживать о странных звуках, она попыталась думать о чем-то хорошем. О чем — сама не знала, но в голове почему-то сразу возник образ Данталиона. Наверное, он сейчас уже на испытаниях?

Если они шли еще с момента их завтрака, то наверняка какая-то часть уже прошла. Что, интересно, сказал им чародей?

Волкова задумалась. Он всем говорил что-то хорошее, но всегда по делу. Не так, словно боялся обидеть, а будто и правда в каждом это что-то хорошее было, и он это видел лучше, чем все остальные. Наверное, здорово уметь так замечать чьи-то таланты — тогда наверняка легко стать таким приятным. Может быть, даже легче подсказывать остальным, а тех, кто что-то дельное подсказывают, всегда любят. Вот она подсказывать не умеет, у нее так не получается. Да и советчица из нее, прямо сказать, не очень.

Стрела вновь качнулась, и Волкова выглянула за поворот. Снова коридор, освещенный одной тусклой лампой. Наверное, электричество берегут, если тут так мало людей ходит.

Хорошо, наверное, сейчас этим шестиклассникам. С ними сидит классный руководитель, и они ждут чего-то очень хорошего и волшебного, и каждый может подумать, что выберут именно его. Наверняка демонстрируют что-то, что учили. Какие-нибудь легкие руны вроде левитации или изменения размеров предметов. Здорово, наверное, сидеть в какой-нибудь Янтарной зале и воображать, как будешь собирать чемоданы, чтобы завтра же оказаться в совершенно другом месте. Где-нибудь, где живет Данталион. В каком-нибудь непременно самом необычном и самом красивом доме, где звезды светятся под потолком и по коврам бегут стайками рыбки карпы. Цветные, как с самых красивых картинок.

Волкова остановилась.

Стрела упрямо качнулась дальше, но коридор впереди был совсем темный — не то светильник погас, не то его там просто не было. Но даже если так, коридор впереди погружался в непроглядную тьму. И стрела упорно указывала туда.

— Ты уверена? — тихонько прошептала Волкова, посмотрев на кулон.

Та, конечно же, не ответила, вновь качнувшись в том направлении.

Волкова развернулась. Позади поворот коридора тоже не казался многообещающим даже несмотря на то, что она только что оттуда вышла. Будто бы даже страшнее — в темноту еще можно вглядеться, а из-за ближайшего поворота может выскочить что угодно. Или выползти. Какое-нибудь отвратительное чудовище с острыми, как бритва, ногами, которое могло сбежать из любого хранилища.

Девочку передернуло.

Стрела снова качнулась в руке, и она повернулась обратно к темноте. Темнота тоже доверия не вызывала, но если стрела указывала дальше, то, наверное, стоило идти туда?

По спине пробежал холодок от мысли, что она неправильно задала вопрос.

— Где мне найти выход? — тихо переспросила девочка. Пересохшее горло отозвалось хриплым голосом.

Стрела повисла в руках. Волкова с ужасом посмотрела на нее — остаться без маяка здесь было еще страшнее, чем следовать за неправильным.

— А дорогу отсюда? — произнесла она. — Ну хотя бы правильный выход?

Стрела так и осталась висеть в руках безвольным кулоном, тускло поблескивающим в свете лампы за ее спиной.

Волкова почувствовала, как начинает дрожать. Не от холода коридоров — от осознания, что прямо сейчас она может потеряться. Вот тут, где ее точно никогда не найдут. Наедине с этими бесконечными одинаковыми коридорами, из которых нет правильного выхода.

Она прислонила руку к стене. Паниковать нельзя было — стрела последний раз указала ей вглубь коридора. Может быть, это просто правильный вариант?

Она медленно двинулась вдоль стены, едва касаясь ее кончиками пальцев. Сил унять дрожь не было, и пальцы то и дело отскакивали от холодной стены, но она все дальше и дальше шагала в темноту коридора, чувствуя, как мурашки бегут по леденеющей коже спины.

Ох, как бы ей сейчас помогли те искры, которые Данталион вчера смог создать! Они бы ей так хорошо осветили дорогу, но она не знала ни одного такого заклинания, и уж тем более у нее не было сил создать что-то подобное — а до чего бы ее это сейчас выручило!

Коридор все не кончался. Темнота обступала уже со всех сторон, и только ощущения прикосновения к стене помогали ориентироваться в пространстве, пока она вслепую шла вперед. От бессилия на глаза начали наворачивать слезы, и Волкова смахнула их нетерпеливым движением, на секунду отпустив стену.

А потом в темноте послышался скрежет.

От резкого звука Волкова не сдержалась и вскрикнула, тут же зажав себе рот рукой. Звук на секунду прекратился, но она прижалась спиной к стене и замерла.

Вот уж знать бы, что это было! Странный скрежет, не то дверь открылась, не то…

От остальных предположений Волкова похолодела еще сильнее. Что тут могут держать? Грифонов? Древних чудовищ? А, может, и вовсе каких-нибудь жутких созданий, о которых она читала в книгах — потусторонних псов или вовсе железных драконов.

Тишина коридора внезапно прервалась. Раздался звук шагов — кто-то мягко ступал по каменному полу, идя в ее сторону.

Волкова сжалась, бесшумно съехав спиной по стене. Вжалась лбом в дрожащие колени, уже не понимая, в какую сторону бежать — только и оставалось надеяться, что этот кто-то не увидит ее в темноте и пройдет мимо.

Но звук шагов неотвратимо приближался, и паника нарастала давящим комом в груди, заставляя едва ли выпускать воздух из легких. Конечности будто окаменели, и до того легкое тело оказалось неподъемным. Словно все легкое, что было в нем, забрали и вместо этого выдали килограммы свинца.

Шаги оказались совсем близко.

И когда от ожидания приближающего ужаса стало совсем жутко, раздался хлопок, заставивший Волкову немедленно вскрикнуть.

А потом по коридору разлился мягкий теплый свет.

— Волкова, друг мой, что вы здесь делаете?

Волкова опасливо приоткрыла глаза. Коридор был залит теплым мягким светом — штукатурка в этом свете казалась почти оранжевой. Как тот апельсин, который она оставила в своей тумбочке.

Вроде бы ничего страшного не было. Только ноги рядом в очень-очень знакомых коричневых ботинках, покрытых лаком. Они еще на солнце красиво блестят.

— Данталион… — неверяще пробормотала девочка, задрав голову.

Чародей и правда стоял над ней, обеспокоенно глядя сверху вниз. В руке у него послушно переливалась теплым золотистым светом звезда.

Волкова сжала в руках кулон, уставившись на Данталиона. Она так и сидела у стены, вжавшись в нее спиной, все еще пытаясь понять, что перед ней чародей, а не кто-то жуткий и страшный. Но это был Данталион. И магия была точь-в-точь его — теплая-теплая.

Заметив, что она сжимает в руках кулон, чародей чуть нахмурился, но потом улыбнулся.

— Похоже, вам все еще стоит поработать с навигационной магией? — он протянул ей руку, чуть присев, чтобы она могла достать.

Волкова растерянно посмотрела на него в ответ. Перевела взгляд на раскрытую ладонь.

— Что? — тихо выдавила она. Голос зазвучал неестественно сухо и хрипло, и она машинально кашлянула.

И наконец более осознанно посмотрела на Данталиона.

— Да, похоже на то, — наконец произнесла она, вложив руку в его раскрытую ладонь.

Ладонь оказалась теплой. Снова.

Чародей понимающе посмотрел на нее и, выпрямившись, потянул за собой. Волкова покачнулась, но на ногах устояла, наконец приняв вертикальное положение. В руке все еще был зажат кулон.

Данталион оценивающе оглядел ее. От взгляда чародея стало неловко — она уже давно вся встрепанная, и одежда у нее мятая. А он сегодня в очередной красивой рубашке — в светло-бежевой, с большими красивыми рукавами и золотым узором из веточек по манжетам. Весь такой аккуратный и элегантный, и костюм его коричневый, цветом орешки фундука напоминающий, тоже аккуратный. Не то, что она.

Волкова неловко разгладила подол юбки и поправила воротник. Это не сильно помогло, конечно.

— За вами, стало быть, гнались чудовища? — чародей улыбнулся уголками губ.

Волковой от этих слов стало стыдно.

— Нет, — коротко ответила она, отведя взгляд в сторону. — Только панна Ивайла.

Чародей издал какой-то сдавленный звук. Волкова растерянно посмотрела на него, но все, что успела поймать — легкая усмешка, тут же превратившаяся в вежливую улыбку.

— Не уверен, что панна Ивайла настолько жестока, — Данталион коротко улыбнулся, но стоило ему приглядеться внимательнее, как на лице снова проступило то обеспокоенное выражение. — Боги, друг мой, да вас трясет. Сколько вы здесь блуждали?

Только сейчас Волкова поняла, что до сих пор чувствует дрожь в коленях и сжимает в пальцах кулон так крепко, что тот грозится треснуть от ее усилий. Стало вдвойне стыдно перед Данталионом — вот уж трусиха настоящая, а еще Станко дразнила за завтраком. А сама-то от любого шороха в темноте визжит!

Данталион дожидаться ответа не стал. Отпустил звездочку в воздух — она тут же услужливо повисла рядом с ними, — и протянул Волковой руку.

— Нет уж, друг мой, так не пойдет, — уверенно заявил он. — Не хотите составить мне компанию в архиве?

Волкова потерянно посмотрела на протянутую руку. Перевела взгляд на чародея — беспокоится. Будто и впрямь переживает о едва знакомой девочке. Хотя, наверное, это нормально для людей вроде него? Про других не скажешь — а он наверняка всех бездомных кошек в округе кормит. Или делает что-то другое хорошее, потому что такие светлые люди всегда что-то хорошее делают.

Но принимать протянутую руку от этого было еще более стыдно. Он наверняка думает, что она потерялась случайно, а она-то на самом деле очередные проблемы создала. И не только для себя, между прочим — Ивайла наверняка весь остальной класс отчитывает. Ей, конечно, тоже попадет, да еще сильнее, чем остальным, но все же…

— Мне бы выход найти, — пробормотала она, отводя взгляд.

Данталион словно изумился — в голосе зазвучало неподдельное удивление:

— Неужели так спешите на экзекуцию от панны Ивайлы?

Волкова стыдливо вжала голову в плечи. Вряд ли Данталион мог так быстро узнать о ее проделках, но теперь было как-то нечестно, что он хотел ей помочь. Вроде бы ничего страшного и не произошло. Сама виновата, что тут оказалась.

Чародей вздохнул. Волкова неловко потерла локоть (тоже ушибленный при падении в классе), переводя взгляд с одного места на другое, чувствуя, как краснеют уши. Молчание становилось тяжелым — почти таким же, как и сам холодный воздух подвалов.

— Нет уж, — наконец вынес свой вердикт Данталион. — Сначала я бы хотел убедиться, что вы в порядке, а уже затем передать вас в трепетные руки панны. Уверяю вас, я не потрачу много вашего времени.

Волкова хотела было возразить, но только покорно кивнула. Каким бы это нечестным ни казалось сейчас — отказать Данталиону она не могла. Даже после слов Ивайлы о том, что чародей не ее среди всех учеников ищет, даже после того, что натворила только недавно — отказать доброму участливому чародею не было никакой возможности. Будто бы кто-то на ее месте согласился бы упустить этот крохотный шанс на еще одно случайное чудо! Ивайле ее еще несколько лет терпеть, а Данталиона уже завтра здесь не будет. Ну честное слово, успеет же она еще перед Ивайлой извиниться.

— Вот и славно, — чародей мягко улыбнулся и снова подал ей руку. — Идемте?

И Волкова наконец вложила ладонь в его протянутую руку.

Они шли рядом, и что-то странное было в том, как чародею удавалось идти в ногу с ней — она не спешила, но шаг у нее всегда был быстрый, такой, что за ней едва поспевали. А Данталион — нет. Шел так, что ей не приходилось ни семенить, ни бежать.

Волкова задрала голову, посмотрев на чародея, и он ответил ей теплым веселым взглядом. Глаза у него за линзами очков тоже чудесные были — зеленые-зеленые, но не как у нее самой. У нее глаза были темные, Станко часто шутил, что глаза у нее цветом в болотную муть. Самой ей было в общем-то все равно, но вот глаза Данталиона были зеленые, как молодая трава. Такого теплого светлого оттенка, не оливковые, не зеленцой в карий, а травянистые. Будто листик на солнечный луч наведешь — и вот тебе мигом эта его зелень.

Чудные у него были глаза.

Довольно быстро Данталион остановился у одной из дверей. Волкова разглядела надпись и номер на ней. «317. Архив»

— Пан Ротайц любезно разрешил мне находиться в архиве столько, сколько я пожелаю, — ответил чародей на ее немой вопрос, нажимая на дверную ручку. Та противно скрипнула. — И я решил, что какое-то время проведу здесь. Прошу.

Когда чародей распахнул перед ней дверь, Волкова ожидала знакомого затхлого запаха. Такой бывает в старых кабинетах, полных истлевающей от времени бумаги — тяжелый, ощутимо сухой, щекочущий ноздри пылью. Или в старых помещениях, где уже давно выцвели обои и воздух скрипит каждым вздохом в груди.

Но ничего из этого не оказалось.

Нет, то есть архив был как раз такой, каким она его себе представляла — здоровенное длинное помещение с тусклым унылым светом простых ламп, вдоль и поперек заставленное огромными стеллажами, в которых плотно были набиты ряды папок. Она личные дела видела — ей уже не раз туда замечания заносили.

Но запаха не было. Вместо него было что-то, что она никак не смогла разобрать, но додумать ей не дал Данталион, слегка подтолкнувший ее в спину.

— Чуть дальше будет стол, который я бессовестно оккупировал, — он улыбнулся, глядя в растерянное лицо девочки. — У меня там есть чай. Думаю, вы не откажетесь?

— Не откажусь, — согласилась Волкова, переступая порог.

Данталион кивнул и легким взмахом руки потушил искорку, заставив ее вспыхнуть маленьким блестящим фейерверком.

В архиве оказалось ощутимо теплее. Волкова только сейчас поняла, как сильно до сих пор напряжены мышцы, и, хотя платье ее было совсем не тонким, она успела продрогнуть. Возможно, больше в этом виноват был ее страх.

Стол Данталиона оказался неподалеку от входа. На нем аккуратными стопками были рассортированы папки и лежали какие-то бумаги совсем рядом с лампой — Волкова решила не смотреть в их сторону, потому что непременно начнет вчитываться, а лезть в дела Данталиона не хотелось, даже несмотря на все любопытство.

Рядом с рассортированными стопками стоял блестящий термос и стакан. Стакан не был примечательным, Волкова такие каждый день видела в столовой, а вот термос привлек ее внимание — бочка у него были ребристые и поблескивали на свету серебристым металлом.

— Вот, садитесь, — Данталион небрежным жестом убрал с одного из стульев свою накидку.

Волкова с сожалением проводила взглядом моргнувшие глазками павлиньи перья на зелени и присела на самый край стула, сжав руки на подоле платья. Кулон она так и не выпустила, бездумно потирая пальцами грани грубо обработанного камня.

Чародей коротко глянул на нее, застыв с плащом в руках. А потом шагнул в ее сторону и, развернув его, накинул ей на плечи. Павлиньи перья легли на спину, спрятав измятое платье и вечно скомканный воротник — и в миг не стало этой грустной синей формы. Остались только перья — лиловый и синий, и изумрудный, и золотая нить между тонкими крохотными пушинками, — укрыли спину пестрым хвостом, раскинулись крыльями в круг.

Она хотела было возразить, но чародей присел перед ней, запахнув накидку покрепче, и Волкова вцепилась в мягкую ткань, чувствуя, как чужие крылья поверх — сильные и крепкие, — погребают под собой и это неладное платье, и страх, и даже холод.

И запахи все остальные — тоже. Остался только этот, который она на краю ощущения при входе поймала, а разобрать так и не могла. Будто травой какой-то пахнет, и все не поймешь, какой.

— Вот так определенно лучше, — мягкий голос чародея вырвал Волкову из размышлений.

Перед ее лицом оказалась крышка термоса, наполненная чаем. Из-за темного дна было не разобрать, что же за цвет у чая, но в лицо ударил тяжелый запах отдаленно знакомых трав.

Девочка осторожно приняла крышку из рук чародея, стараясь не расплескать чай на чужую накидку. Уж портить вещи она умела в совершенстве.

Данталион одобрительно посмотрел на нее и, взяв стакан, щелкнул кнопкой термоса, наливая чай и себе.

Волкова посмотрела на темную гладь и принюхалась. Травяной — а разобрать не разберешь из чего. Не мята и не ромашка, и даже не зверобой, который заваривали еще дома. Что-то другое.

Девочка поднесла чай к лицу и несмело отпила. Сначала ощущение показалось странным — чай не был горьким, как она ожидала. На языке осталось что-то будто мягкое, и она отпила еще глоток, уже смелея, пытаясь понять вкус. Вкус у чая был как будто шершавый — и почему-то теплый.

Словно солнечный луг на вкус пробуешь — и душно вроде, а все солнцем залито, и июнь еще не кончился. И медом все это отдает, еще не успевшим загустеть окончательно, но уже и не текучим, и сладким, как кусочек сахара.

Как будто немного солнца отпил.

— Это из кипрея, — пояснил Данталион, садясь на стул рядом и тоже отпивая из стакана. — Не горько?

Волкова чуть качнула головой.

— Совсем не горько, — тихо произнесла она, смотря на чародея из-под встрепанной челки. Потом снова перевела взгляд на чай.

Запах этот травянистый теперь, казалось, был везде. И от плаща им пахло, и от бумаг на столе, и даже от самого Данталиона. Он был очень знакомым, ненавязчивым, а все равно — лекарственная травка с горечью.

Когда она подняла взгляд снова — Данталион смотрел на нее.

— Я думала, вы на испытаниях, — выдавила она, чтобы просто не пялиться на чародея молча.

Тот кивнул.

— Я там был как раз до перерыва. Скоро обед, большая часть учеников уже прошла. Сегодня испытания проходят быстрее, чем вчера.

— А, — коротко ответила Волкова и снова отпила чай, зарываясь поглубже в спасительные складки расписной накидки.

Она уже успела под ней согреться, но отдавать обратно все еще не хотела. Он сам дал ей посидеть вот так, и возвращать ее спустя пару минут было бы донельзя обидно. И накидка эта была красивой-красивой, будто перышки не от ее движений трепетали, а сами по себе.

Все это было слишком волшебным. Чересчур даже, наверное, таким, что ей и правда становилось стыдно. Не за класс даже — за свои мысли скорее. Класс классом, она и дальше продолжит учинять беспорядки просто потому, что умеет, а вот даже думать о том, что она могла бы Данталиону понравиться, даже мысли допустить — нельзя было.

Ну честное слово! По сравнению с остальными, она и правда ничего не стоит перед ним. Есть куда более умные, более зрелые ученики, есть те, кому магия дается с первого брошенного слова, а не как ей — даже застрявшей в темноте, на любые просьбы не откликающаяся. Данталиону наверняка больше подошел бы кто угодно другой, даже тот же Янешек — но никак не она. И если бы это просто можно было принять, пропустить и оставить, позволить на несколько дней напомнить о настоящей магии и снова исчезнуть, она бы даже не переживала. Но оттого, как в где-то в глубине уютно свернулось это наивное желание оказаться правой, поверить в любую возможность того, что чудо продлится, ей было стыднее всего. Как будто сама эта простодушная надежда была чем-то неправильным, будто Данталион мог догадаться и немедленно прогнать ее обратно в темный коридор.

— Знаете…

Волкова подняла голову. Данталион задумчиво смотрел на накидку, видимо все это время тоже рассматривая ее вместе с ней.

— Эта накидка сначала была совсем обычной, — произнес он. Голос его звучал тихо и мягко. — На ней не было ничего кроме кистей, и однажды я подумал — почему бы не сделать ее интереснее? И тогда я поселил на ней павлинов.

— Как это? — переспросила Волкова, уставившись на чародея.

Данталион чуть хитро улыбнулся, точно ожидая этого вопроса.

— Взял и поселил их там, — просто ответил он. — И когда они были готовы уйти, оставили мне в подарок эти перья. Так накидка стала куда красивее, правда?

Волкова восторженно посмотрела на перышки. Теперь рисунок приобрел новую ценность — если это были настоящие павлины, то это была не просто расшитая накидка. Это была волшебная накидка.

— Но это еще что, — продолжил с улыбкой чародей. — Вы бы видели одежду моего ученика. Там сплошь серебро. Иногда я думаю, что он занял немного серебра у полумесяца для своих одежд и просто забыл мне об этом сказать.

— Занял серебра у полумесяца… — восторженно повторила Волкова, во все глаза глядя на чародея.

Про ученика Данталиона она знала немногое. Вроде бы там была какая-то сложная история на войне, но война кончилась к тому моменту, как она родилась, и в доме о ней много не упоминали. Да и, какая разница, если этот человек учился у Данталиона! Наверняка он был самым особенным на свете, если чародей решил взять его в ученики — она бы вовсе не удивилась, укради он действительно у Луны чуть-чуть серебра, чтобы шелковую рубашку себе шитьем украсить.

— Расскажите о вашем ученике! — запальчиво воскликнула она, но тут же стушевалась, сжав в руках крышечку с остатками чая, и уже тише добавила: — Если можно, пожалуйста.

Данталион тихо беззлобно рассмеялся. Глаза его потеплели, и он поставил стакан на стол и, уперевшись локтями в колени, наклонился к Волковой с самым заговорщическим видом. Волкова подалась вперед, заинтригованная такой неожиданной реакцией.

— Если вам так интересен мой первый ученик, — тихо заговорил Данталион, поведя ладонью в воздухе. — То для начала представьте себе человека, самого красивого, какого можете вообразить. Добавьте самоотверженности и смелости, и обязательно не забудьте про недюжинный ум, но всего этого будет недостаточно для полноты картины. Поэтому вообразите себе полумесяц — самый тонкий, на изломе только явившейся луны, — и возьмите от него серебра. От костров до небес возьмите побольше огня и отправляйтесь к человеку, который знает, как сделать из всего этого себя — такого, чтобы даже в самые темные ночи уметь разжигать пламя, чтобы скрыться от тьмы и помочь другим, потому что любви к людям там тоже найдется немало. Это и будет мой первый ученик, лекарь, который умеет держать в руках огонь.

Волкова затаила дыхание, слушая про чародея. Ей даже не надо было представлять образ — он и без того звучал так, будто такой человек один-единственный во всем мире. Будто только его и мог выбрать Данталион, потому что — поди найди другого, кому в руки дастся огонь, и Луна позволит быть таким же серебряным, как она. О, теперь она точно знала, почему Данталион выбрал его! Она бы и сама его выбрала среди других, потому что если Данталион так о нем говорит, то не заметить его было бы просто невозможно. Будто самый настоящий принц из сказки. Непременно эльфийской.

— Говорите так, словно он настоящий эльфийский принц, — прошептала она, завороженно смотря на Данталиона.

Чародей приложил палец к губам на несколько секунд, не стараясь скрыть улыбки.

— Кто знает, может быть, так и есть.

Волкова потрясенно умолкла, переваривая информацию. Получается, в учениках у Данталиона был настоящий волшебный принц… Иначе объяснить слова чародея было невозможно. Настоящий эльфийский принц в серебряных одеждах.

— А еще, — продолжил Данталион. — Вы ведь знаете, почему там, где чародеи надолго задерживаются, всегда появляется сад?

— Потому что каждый год чародеи сажают по одному растению, чтобы отдать дань природе, — мгновенно нашлась Волкова, сжав в руках крышечку.

Она и сама уже сажала растение в этом году, когда учебный год только начался. Ивайла рассказывала им, что так как академия старая, сад у нее тоже большой, поэтому каждый вносит посильный вклад — деревья сажают выпускники, а младшие начинают с маленьких цветов, потому что места рано или поздно на всех не хватит. Тогда сажали кому что досталось — в основном это были какие-то забавные луковички. Волкова не захотела драться еще и за цветы, поэтому выгребла со дна коробки какую-то совсем крошечную луковицу, но Ивайла тогда сказала, что это подснежник.

Подснежники она видела одной весной. Они были маленькими и белыми, грустно свесившими свои длинные лепесточки вниз. А может, просто разглядывающими тающий поблизости снег.

Данталион слегка кивнул, подтверждая ее слова. От его одобрения немедленно стало приятно.

— Чародеи всегда умели ценить жизнь, — произнес он, сплетая пальцы. Взгляд его стал задумчивым, когда он перевел его на бумаги, лежащие на столе. — Когда-то первый из чародеев сказал, что жизнь мы будем ставить выше других вещей. Наша магия кроется в чутком сердце и умелом слове, в созидании и свете. Поэтому каждый год мы сажаем растение, которое станет не столько данью, сколько благодарностью этому миру за возможность творить чудеса здесь.

Волкова промолчала. Она, конечно, знала, почему чародеи сажают растения, но это действо до этого момента казалось ей настолько формальным, что она вовсе и не задумывалась об этом. А это на самом деле вовсе и не формальность. Это все — про чудеса.

— Я тоже каждый год сажаю по одному растению, — продолжил чародей, откидываясь на спинку стула. Улыбка его стала теплой. — Знаете, друг мой, наш дом ведь окружен садом. Таким большим, что я уже и не помню, когда был посажен первый цветок. Он стоит посреди вересковой пустоши, которая весной в один день вспыхивает розовым и лиловым, и сад зацветает вместе с ней еще до того, как сходит последний снег.

Волкова попыталась представить это. Кроме сада академии она больших садов и не знала, но и здесь можно было потеряться. Не только из-за наложенных заклинаний от самых любопытных учеников, но еще и потому что сад и правда был огромным. Он заботливо прятал за навесом из зеленых крон их общежития и здание школы, и по весне пах сразу всеми цветочными запахами на свете. Но вереска она не помнила. Вовсе не знала, как он выглядит, как бы упорно ни представляла.

— И на склоне мая, когда белизна кроет сад, — тихо продолжил чародей. — Зацветает мой любимый кустарник. Это уже будто и не кустарник вовсе — до того вырос этот жасмин. Его посадил мой ученик, когда только пришел ко мне, и теперь каждый год дом тонет в сладком запахе, а сад покрывается полотном из снежных лепестков, и он все растет и растет. Это, наверное, мое любимое растение в нашем саду.

— Волшебно… — прошептала Волкова.

Она не могла вообразить такой жасмин — но запах знала. Сладкий-сладкий, от него голову кружит и пахнет поздней весной, уже самым ее изломом лета. И вот, у Данталиона и впрямь живет человек, который из всех растений первым выбрал жасмин — то, что пахнет самым началом лета.

— Да, так и есть, — согласился Данталион и улыбнулся. — А вы, друг мой, какое растение хотели бы посадить однажды?

Девочка неловко посмотрела на чародея в ответ.

— Не знаю, — пробормотала она. — Я как-то не думала.

Данталион улыбнулся. Улыбка эта не была осуждающей, и от этого Волковой стало еще более неловко — наверное, каждому чародею стоит иметь какое-то свое любимое растение? Как вот этому эльфийскому принцу, который однажды посадил жасмин. А она и не думала вовсе.

— Думаю, у нас еще будет время это обсудить, — мягко произнес чародей и поднялся с кресла. — К сожалению, мне скоро придется вас оставить и вернуться к пану Ротайцу. Как мне ни жаль, но нужно завершить дела.

Волкова встрепенулась. Она же совсем забыла, что оказалась тут по глупой причине!

— Извините, что задержала, — пробормотала она, ставя пустую крышечку термоса на стол.

Настроение тут же испортилось, будто вся магия снова оборвалась — вот, была только что, а нужно снова возвращаться в реальный мир, к Ивайле и выговорам перед всем классом. Никаких розовых пустошей и серебряных принцев. Сплошь скучные уроки, которые после появления Данталиона станут вовсе невыносимыми, потому что теперь она точно будет знать, что где-то там есть он. Со всей своей магией, садом, в котором вечная весна, и волшебным учеником, который зажигает огонь в ладонях.

— Что вы, друг мой, — Данталион весело посмотрел на нее. — Вовсе не задержали. И не забудьте захватить свой маяк. Я провожу вас наверх.

Волкова выползла из-под накидки. Сразу стало холодно.

Кинула взгляд на кулон — тот лежал на столе на разложенных бумагах. Это были какие-то документы, из которых Волкова уловила только несколько слов о соглашении между чародеем-наставником и учеником.

Она не стала смотреть на имена. Возможно, чтобы не расстраиваться, а может, просто потому что ей не было интересно. Хотелось бы верить, что ей не было интересно.

Стянув со стола кулон, она надела его, зацепившись за встрепанные волосы, и снова спрятала под платье. Тот мгновенно прижался холодным камнем к согревшейся под накидкой коже, и Волкову на несколько секунд передернуло.

Когда они вышли и Данталион снова щелкнул пальцами, чтобы осветить коридор, Волкова уставилась на золотистую искорку. Она была похожа на звезду, которую она когда-то поймала, и в то же время была совсем другая, и оттого еще более интересная.

— Скажите, — тихонько спросила она. — А все чародеи умеют такие искорки зажигать?

Данталион последний раз повернул ключи в замке и выпрямился, посмотрев на Волкову сверху вниз. Улыбнулся ей, спрятав в карман ключи, и протянул руку.

— У каждого из нас свой способ разгонять тьму, — так же тихо ответил он.

Ивайла поймала ее за шиворот, как раз когда она намеревалась проскользнуть мимо классов на главную лестницу.

Влетело ей сильно, сильнее, чем обычно. Наверное, Ивайла окончательно разочаровалась в ней после ее вчерашних проделок, а побег и вовсе был последней каплей, так что Волкова просто стояла и слушала, как учительница ругается на чем свет стоит. Класс настроен был не более дружелюбно — к тому моменту, как она вернулась (пусть и не по своей воле), они уже успели расставить обратно парты и подчистить следы погрома под чутким руководством учительницы. Занавеска печально лежала на подоконнике нелепым белым сугробом.

Станко и Янешек то и дело переглядывались, но Волкова только пару раз кинула на них взгляд. Потом это заметила Ивайла и разразилась очередным потоком ругани о том, что если уж она такая безответственная, так не стоит в это других втягивать.

Волкова стоически проигнорировала и это.

— Не лучше диких животных! — в очередной раз возмутилась учительница. — Останешься после уроков. И не уйдешь отсюда, пока не вымоешь весь класс. И парты тоже, по которым заставила остальных бегать.

Станко почти сочувственно посмотрел на Волкову.

— А вы чего смотрите? — немедленно возмутилась Ивайла. — Бранкович свободен, Рупник остается и помогает Волковой. Нашелся тут, правая рука.

Станко мгновенно помрачнел и уже менее сочувственно посмотрел на Волкову. Та тихонько хихикнула, но, когда Ивайла повернулась к ней, состроила самую серьезную физиономию на свете, полную, как ей самой казалось, глубочайшего раскаяния.

К концу уроков, когда большая часть класса разошлась, Станко и Волкова остались наедине с Ивайлой. Учительница уже злорадно потирала руки в предвкушении того, какие ужасы им устроит (по крайней мере, в голове Волковой все было именно так), но в тот самый момент, когда Волковой вручили ведро и швабру, в класс зашел пан Мирослав.

Теперь, когда он стоял на парте и вешал на все еще слегка покосившийся, но уже возвративший часть своего достоинства карниз, занавеску, а Станко рядом подавал ему крючки, Волкова изо всех сил прислушивалась к разговору учителей. Ведь это именно класс Мирослава вчера участвовал, значит, он точно что-то должен знать про решение Данталиона!

— Давай сюда, — учитель опустил руку и пошевелил пальцами, подгоняя мальчика, который тут же положил ему в ладонь еще один крючок. — Вот ведь хулиганы…

— И не говорите, — немедленно согласилась Ивайла, стоящая со сложенными руками у парты. Видимо, собиралась ловить Мирослава, если он свалится. — Ни стыда, ни совести. Как только додумались до такого?

Волкова насупилась, возя тряпкой по полу. Мыть полы в классе она всегда ненавидела, потому что тряпка была какой-то ну уж слишком противной, а еще в ней застревали колючие прутики от веника и другая мелочь. И вся эта мелочь от нее не отмывалась, поэтому приходилось отжимать тряпку, брезгливо держа ее в пальцах, а потом, совсем сырую, с трудом натягивать на швабру.

— Я догадываюсь, кто был зачинщиком, — Мирослав кинул на нее быстрый взгляд.

Волкова от этого взгляда начала возить тряпкой по полу с удвоенной энергией, имитируя активную деятельность.

Ивайла тоже покосилась на нее.

— Так и есть, — процедила она и снова отвернулась от Волковой. — Второй день от нее покоя нет. Сначала эта ситуация с Данталионом, теперь скачки по классу. Завтра что будет?

Мирослав коротко рассмеялся, забирая у Станко еще один крючок, чтобы сразу же ловко продеть в петлю занавески.

— Да уж, с Данталионом даже я такой подставы не ожидал, — он повернулся в ее сторону. — Что скажешь в свое оправдание, бандитка?

Волкова недовольно посмотрела на Мирослава в ответ.

— Ничего не скажу, — буркнула она и шумно опустила швабру в ведро, демонстративно громко плюхая тряпкой в нем.

— Тут и говорить ничего не надо, — немедленно согласился учитель. — Совести у тебя нет.

Волкова неуклюже присела перед ведром на корточки, скрываясь за партами, чтобы Мирослав на нее больше так не смотрел. Весело ему. Смеется над ней.

— Кстати о Данталионе, — произнесла Ивайла.

Волкова мгновенно перестала громко полоскать тряпку в воду и прислушалась. Вот это пропускать было нельзя.

— Я ничего не знаю практически, — голос Мирослава зазвучал безразлично. — Не уверен, выберет ли он кого-то из моего класса, да и гадать пока смысла нет. Но мне еще ничего не говорили.

— Странно, — Ивайла качнула головой. — Я-то думала, он скажет сразу после испытаний.

Вытянув сырую тряпку из ведра, Волкова уставилась на муть перед собой. На поверхности плавал какой-то мелкий мусор, оставшиеся после подметания класса: обломки прутиков веника и даже успела размокнуть какая-то крошечная бумажка. То ли оторванная и выброшенная просто так, а, может, и чье-то послание — по расплывшимся в воде чернилам уже и не разобрать.

— В любом случае, — продолжил Мирослав, цепляя крючки на карниз. — Я не расстроюсь, если мой класс останется со мной. Какими бы мои дети ни были, мне будет жаль расставаться со всеми ними.

— Отпускать классы всегда тяжело, — согласилась Ивайла, отворачиваясь к шкафу с книгами.

Станко кинул на нее недоуменный взгляд, и лицо ее тут же приобрело кислое выражение.

— Ничего, Рупник, ваш класс я отпущу с чистой совестью. Еще и доплачу, чтобы забрали. За Волкову так точно.

Мирослав громко рассмеялся, загремев крючками занавески о карниз.

— Что вы, панна Ивайла, так жестоко к ней? Потом еще слезы лить будете на выпуске, жалеть.

— Вот уж сомневаюсь, — учительница закатила глаза и кинула взгляд в сторону девочки. — Ну что, горемычная? Домыла?

Волкова хотела было высунуться из-за парт и одарить Ивайлу точно таким же кислым выражением лица, но послышались быстро приближающиеся шаги, и дверь в класс распахнулась.

Все присутствующие замолкли, когда на пороге возникла запыхавшаяся Ася. Она, как и полагается, была в парадной форме, волосы убраны в уже чуть растрепавшиеся косы-колоски. Вид у нее был до крайности возбужденный.

— Здравствуйте, панна Ивайла! — бодро поздоровалась она. — А вас директор звал. С Волковой, сказал, через двадцать минут.

Ивайла медленно повернула голову в сторону Волковой. Вид ее не предвещал ничего хорошего.

— Что ты опять натворила? — ледяным тоном проскрежетала она. — Что мне на этот раз не сказали?

Волкова растерянно уставилась сначала на Ивайлу, потом на Асю. Хотела бы она сама знать, что она натворила! Может, это связано с погромом в классе? Ну тогда бы Ивайла знала. Или же Ротайц как-то узнал про ее похождения в подвале и опять будет ругать за то, что она лезет, куда не просят. А уж если он узнал про разговор с Данталионом…

Волкова непроизвольно сглотнула, чувствуя, как к горлу поднимается ком. Неужели ему Данталион сам сказал, и теперь ей придется выслушивать очередную тираду о том, что она позорит школу перед важными людьми?

Мирослав задернул штору. Теперь она держалась на всех крючках, и, несмотря на слегка искривленный в пылу битвы металлический карниз, выглядела почти так же, как раньше. Если головы не поднимать, и вовсе не заметишь.

За окном моросил не кончавшийся с утра дождь.

— Не волнуйтесь раньше времени, панна, — учитель, придерживаясь за откос окна, шагнул на стул, а с него — на пол и принялся поправлять манжеты рубашки. — Не вы же виноваты.

Ивайла расстроенно посмотрела на Мирослава. Потом отвела взгляд, пожав губы.

— Могла бы и не оставлять ее одну так надолго, — она повернулась к Волковой, которая уже выпрямилась. — Давай, бегом туда-обратно. Негодница, опять напакостила.

Волкова переглянулась со Станко, который сделал страшные глаза — мол, что ты успела сделать за сорок минут урока? Ответить ей было нечем, потому что объяснять панне Ивайле, что она успела потеряться в подвалах, было себе дороже. Да и что она скажет?

— Да это что, у меня же новости! — Ася засуетилась. — Меня когда пан директор поймал, с ним же пан Данталион был! Довольный такой, а пан директор хмурый-хмурый, наверное, он все-таки ученика выбрал, а тот пану Ротайцу не приглянулся.

Волкова застыла с ведром в руках. Вот, получается, выбрал уже…

— Ну, ты догадки пока не строй, — Мирослав, усмехнувшись, взял с другой парты свою мантию и накинул ее на плечи. Темная узорчатая ткань тихо зашуршала. — Не из наших, мне кажется.

— И правда, вас бы тогда позвали, — согласилась Ивайла и мельком кинула взгляд на Волкову. — Чего ты возишься? Иди ведро отнеси.

— Иду, — хмуро ответила Волкова, закидывая на край ведра сырую тряпку.

Поставив швабру у стены, она хмуро посмотрела на Асю, которая только и успела, что переглянуться с ней, и вышла в коридор. Когда она закрывала дверь, из класса еще доносилось оживленное обсуждение, но Волкову явно не удостоили возможности получить это тайное знание. Хотя там, конечно, остался Станко. Он ей все расскажет.

Насупившись, Волкова медленно поплелась в сторону туалетов, волоча за собой тяжелое ведро с водой. Его приходилось перекладывать из одной руки в другую, но ручка все равно давила на ладонь.

Что ей там Ротайц сейчас наговорит? Наверное, ничего хорошего. Что она позорит школу, допустим. Или что отнимает чужое время — это точно, это он всегда говорит, ни разу не пропускает. И точно скажет, что лезть ей туда не надо было. И добавит, что она могла бы доставить проблемы еще и своими поисками.

Волкова кинула взгляд в сторону окон. По ним стекала вода, оставляя на потеющем стекле едва различимые прозрачные дорожки — медленно-медленно. Погода скверная донельзя, не дождь вроде, а все равно сыро.

Она завернула за угол и оказалась перед белой дверью. На ней золотой гравировкой была выделена буква «Ж».

Ведро пришлось поставить, чтобы открыть дверь — петли были тугие, так что девочке всегда приходилось открывать ее двумя руками. Иногда и вовсе толкать спиной, как сейчас, когда тяжелое ведро надо было затаскивать спиной вперед, в тускло освещенный коридорчик с рукомойниками. Все здесь было витиеватым и светлым, и большое зеркало до пола создавало ощущение, что оказываешься в бесконечном белом пространстве среди бесконечных рядков рукомойников.

Иногда Волкова задумывалась о том, что на самом деле это зеркало вовсе не простое, а служит для прохода в какой-нибудь другой мир. Там, за зеркалом.

Но сейчас ей было как-то не до этого.

Подтянув ведро к раковине, она закряхтела и выплеснула грязную воду. Вода звонко плюхнулась на плитку, оставляя на ней мутную коричневатую лужицу и брызги, в сливе заклокотало, а следом на белую керамику свалилась влажная тряпка.

Волкова встала, глупо уставившись на развернувшуюся перед ней картину.

А потом аккуратно поставила ведро на плитку и четко произнесла:

— Нет уж, хватит с меня.

* * *

Из школы она выбежала быстро. Задерживаться было нельзя — Ивайла наверняка минут через пять побежала бы ее искать. А потому надо было торопиться, иначе она точно больше никогда с ним не увидится!

Цепочка кулона в руке холодила пальцы.

Стрела сейчас отозвалась по первому же слову, будто и не было тех страшных подвалов и гробового ее молчания. Будто тоже понимала, что если не сейчас — значит больше никогда.

Волкова выскочила под дождь. Это и не дождь был вовсе, так, морось мелкая, но ей казалось, что будь сейчас хоть ливень, она все равно побежала бы, даже если бы ей пришлось еще десять раз сбегать от Ивайлы и слушать наставления директора. Сбежала бы все равно.

Ведь ей столько надо было сказать!

Стрела дернулась в сторону сада, и Волкова без колебаний спрыгнула на дорожку. Нога тут же угодила в лужу, которая немедленно решила поселиться в ее жалко хлюпнувших туфлях, но девочка не обратила на это внимания и побежала дальше, стуча каблучками по влажным плитам.

О, Данталиону прямо сейчас надо было столько сказать! Столько из того, что она не сказала за две их прошлые встречи, столько из того, за что ей было отчаянно стыдно и чего также отчаянно хотелось, столько из того, что она бы не доверила никому, но ему можно, потому что он оказался особенным. Таким особенным, каким она его и представляла за все годы мечтаний о магии, таким, каким видела, когда рассматривала газеты с краткими заметками о работе Кремля. Потому что если она сейчас не скажет, это осядет в ней на самой глубине, это так и останется невысказанным, а уж ей, как чародейке, всегда было ясно, что невысказанное никогда не будет иметь такой силы, как то, что ты произнес вслух. Поэтому ей до отчаянного надо было последний раз увидеться с ним, сказать ему это что-то, что там долго в ней тлело, еще с той давней минуты, когда в руки ей свалилась звезда с неба. Потому что он понимал.

С самой первой секунды, когда он ее увидел, он ее понял. А она до последнего отказывалась в это верить, как не верит тот, кто встретил в чужой стране того, кто заговорит с ним на родном языке.

Сырые кусты вздрогнули и осыпались градом холодных капель ей за шиворот, когда она их задела, но не было времени отряхивать платье, потому что у нее очень, очень мало времени!

Дыхание уже сбилось, и в теплом платье становилось жарко, но стрела рвалась из рук, еще сильнее подгоняя — скорее, скорее, беги, пока твой последний шанс не скрылся там, где ты его никогда не достанешь, пока единственный твой иномирный друг не исчез навсегда!

О, если бы она могла, если бы она умела колдовать лучше, она бы непременно что-нибудь сейчас сделала. От тупого этого бессилия, от того, что желание ее больше, чем она сама, и не описать это чем-то другим, кроме кроющей с головой морской волны, которую сам не выплеснешь — захлестнет.

Под ногами застучала ровная поверхность малахитовой тропы, и Волкова заметила это только когда каблук отчаянно заскользил по гладкому камню. Вскрикнув, она запнулась и шумно свалилась, растянувшись на тропе.

Колено пронзило острой болью, синяки после предыдущего падения отозвались шитой вспышкой в бедре, но лежать не было времени, и Волкова уперлась ладонью в холодный камень, поднимаясь на ноги. Синяк будет, наверное, на всю ногу, да и содранные ладошки теперь саднило.

Отлетевший в сторону кулон валялся у края тропы. Больше он не метался из стороны в сторону.

Подойдя ближе, девочка подобрала его с земли и огляделась.

Ни души.

Колено неприятно саднило, и бежать было бы уже тяжелее. Да и дыхание у нее было рваное, воздух колол легкие при каждом вдохе. Но она зашагала по тропе дальше.

Платье испачкалось, когда она свалилась, и Волкова принялась на ходу отряхиваться — все было безуспешно, только еще сильнее измарала исцарапанные ладони и втирала грязь в сырую ткань.

Она начинала постепенно узнавать это место. Это была та самая часть тропы, которая сворачивала к аллее с красными кленами — по ней они гуляли вчера с Данталионом, когда он увел ее прямо из-под носа Ротайца. Теперь это воспоминание казалось таким далеким, будто произошло все это вовсе не вчера, а неделю назад, и Данталион был здесь не второй день, а долго-долго. И знала она его намного дольше.

Она не знала, что точно ему скажет. Просто отчего-то хотелось выразить то жгучее неуемное чувство, которое не отпускало ее с самого его появления. Чувство, что на свете и правда есть та магия, которая должна была остаться только в книжках.

Вдалеке показался чей-то силуэт.

Волкова замедлила шаг, пытаясь разглядеть человека, стоящего под деревом, но могла различить лишь очертания фигуры и длинный плащ.

Или все-таки накидку с павлиньими перьями?

Она ускорила шаг.

Человек, услышав ее шаги, тоже повернулся. Рассеянно пригладил сырые каштановые кудри рукой — здесь их уже стало видно, — поправил небрежным жестом очки.

И Волкова побежала.

— Данталион! — воскликнула она. — Подождите!

Чародей шагнул к ней из-под полога кроны, но Волкова не думала останавливаться — казалось, если сейчас она не побежит, все усилия не приложит, то все, что было с ней за эти два дня, окажется простым сном. И она бежала, чувствуя, как сырое платье липнет к ногам, и воздух в легких колется не хуже звездных граней, и все, что она слышала, было только сбивчивым собственным дыханием, и звуком каблуков, гулко отдающихся по малахитовым узорам плит.

Она остановилась, почти влетев в чародея, который даже вытянул руки, чтобы ее поймать, но просто придержал за плечи, едва удивленно смотря на нее.

— Друг мой, что произошло? — Данталион склонился к ней. Когда он опустил взгляд на ее платье, брови его взлетели еще выше. — Что случилось? От кого вы бежали?

Волкова хотела было ответить, но вдохнуть было тяжело, и она просто вцепилась в руки Данталиона, ошалело глядя в его изумленное лицо.

Она не знала, что ему сказать. Так долго бежала и не знала, что сказать сейчас, когда наконец его нашла.

— Так дело не пойдет, — произнес чародей, отпуская ее руки.

Волкова растерянно уставилась на то, как Данталион отстегнул клевант с малахитовым кабошоном и стянул накидку с плеч. В следующую секунду накидка снова оказалась на ней, обнимая чужим теплом — она было отшатнулась, но чародей ловко запахнул полы, закинув одну из них ей через плечо.

И в лицо снова ударил знакомый запах. Тот самый, травянистый, из архива.

— Вот теперь лучше, верно? — чародей мягко улыбнулся ей.

Девочка вцепилась пальцами в накидку, сжав ее расписную подкладку. Наверное, даже костяшки побелели.

Ответить ей было нечего.

Чародей внимательно взглянул на нее, но взгляд у него был не сердитый. Волкова отвела взгляд.

Ей нечего было сказать.

Слова куда-то делись, и все то, что так тянуло ее вперед, тоже куда-то исчезло, будто его и не было.

Мелкий дождь шуршал звездами листьев над головой, но под деревом было сухо. Кроме них на аллее никого не было, и тишина стояла почти гудящая от этого. Где-то вдалеке, конечно, шумели ученики и разговаривали учителя, наверняка ругалась Ивайла и нудно бормотал Ротайц, но здесь — тишина. Только шелест мелких капель на красных звездочках.

Она подняла взгляд на чародея.

Данталион стоял рядом, смотря куда-то вглубь сада. Лицо его было спокойно, и Волковой подумалось, что, наверное, она никогда бы не смогла представить, чтобы он кричал на кого-то. Или ругался. Нет, Данталион так наверняка не умел, будто сам по себе не подходил для этого.

Он был для другого.

Для красивых слов и сдержанного тихого голоса. Для того, чтобы показывать всю красоту колдовства таким, каким оно на самом деле и должно быть — свободным и живым, имеющим самый главный смысл просто быть здесь, в мире, бок о бок с ними, быть их дрожащей частью не меньше сердца. Данталион был здесь, чтобы она знала, какими теплыми бывают руки у людей, которые умеют быть настолько добры к окружающему миру, что замечают ее. Чтобы она наконец поняла — вот он, человек, которого ей не хватало в жизни, вот тот, кто понимал ее, кто видел в ней будто что-то большее, чем маленький набор проблем, которые пока никак не удается решить. Он будто и появился, чтобы она наконец поняла, почему одноклассники так рады видеть своих родителей, для того, что она в жизни никогда не испытывала почувствовать.

В горле пересохло, когда она наконец осмелилась спросить:

— Вы выбрали ученика?

Данталион посмотрел на нее.

— Да, выбрал, — с мягкой улыбкой ответил он.

Волкова снова замолчала, но чародей продолжил:

— Я полагаю, вы пришли сюда узнать о нем?

Девочка едва кивнула, внимательно уставившись на чародея.

По правде говоря, она не знала, стоило ли ей слушать это. Наверное, нет, потому что сейчас Данталион должен был рассказать про того, кто оказался достоин его волшебства больше, чем она. Про кого-то, кто не устраивает другим проблемы из-за скуки, кого-то, кто сможет понять Данталиона лучше нее, про кого-то, кто точно умнее и талантливее.

Кого-то, в ком магии этой намного больше, чем в ней.

Чародей усмехнулся и покосился на нее. Волкова сжала в пальцах складку накидки и уставилась на него в ответ.

— Что ж… — Данталион на несколько секунд лениво прикрыл глаза. — Пока я еще не говорил с этим человеком, но я как раз собирался вскоре наведаться к пану Ротайцу, чтобы встретиться с ним.

Волкова затаила дыхание. Данталион же медленно продолжил:

— Думаю, вы бы оценили мой выбор. Я еще вчера принял решение, но все же стоило присмотреться и к другим ученикам. Однако я ни секунды не сомневался, что этот человек мне подойдет.

Девочка неловко улыбнулась.

— Наверное, он замечательный, — едва слышно сказала она, отводя взгляд. — Такой же, как ваш первый ученик.

Данталион мягко рассмеялся.

— Как Док? О нет, нет, они совершенно не похожи. Я бы сказал, диаметрально противоположны друг другу.

Чародей повернулся к ней и опустился на одно колено, заглянув ей в лицо. Волкова хотела было снова отвести взгляд, но это казалось почти неправильным, когда на нее смотрели с такой теплотой — на лице Данталиона будто и не было места чему-то, кроме этой его ласковой светлой улыбки и вежливого заинтересованного взгляда.

Он легким жестом поправил накидку на ее плечах и продолжил, не отрывая взгляда от ее лица.

— Мой второй ученик будет другим. Громче и смелее, и совсем не похожим на тонкую Луну. Скорее — на звезду. Далекую, но яркую-яркую.

Зажатый в кулаке под накидкой кулон-маяк впился в ладонь так, что на секунду показалось, будто она порежется.

Волкова почти жалобно посмотрела на Данталиона. Звезды — это же то, что она ему сама доверила, то, что всегда было ее маленьким секретом. Разве не было бы обидно, отдай он их кому-то другому?

Но Данталион будто и не заметил ее взгляда, продолжая говорить, прямо смотря на нее:

— Знаете, на самом деле главным критерием в выборе ученика служат вовсе не испытания. Скажем так, есть кое-что более важное, чем нынешний уровень владения магией. Нет смысла оценивать магию ребенка, который едва почувствовал искры в руках, но есть кое-что более важное, чем мастерство, которое пока даже не раскрылось. Знаете, что это?

Волкова отрицательно качнула головой, чувствуя, что ответить она ничего бы и не смогла. Горло будто сдавило предчувствием.

— Страсть, друг мой, — тихо ответил на свой вопрос чародей. Улыбка его с каждой секундой становилась все яснее, точно с каждым новым выражением ее лица ему в голову приходило что-то новое. — Чародей — это не что-то одно. Не какая-то одна отдельная черта, не просто доброта или сострадание, но и они, конечно, тоже. В первую очередь — это любовь к миру, друг мой. Инфантильный бессовестный восторг к тому, что вас окружает. Когда чародей научится любить мир и жить с открытым сердцем, тогда никакие проблемы не позволят ему ошибиться. Тогда уже ничто не сможет его ожесточить, потому что чародей всегда будет выбирать оставаться чутким, и магия наша, вся ее красота слов и яркость искр — в этой страсти, друг мой. В том ощущении восторга, который мы, как чародеи, позволяем себе, несмотря на все. В эгоистичном детском чувстве веры в людей и мир. И я думаю, что я нашел того человека, который смог бы принять на себя эту ношу и не чувствовать ее тяжести.

Волкова затаила дыхание, смотря на Данталиона. А тот все не отрывал от нее своего теплого взгляда, и вот сейчас-то она наконец поняла это в полной мере: Данталион весь — об этом.

О бесконечном источнике света внутри, который в каждом его действии был. В его теплоте и чуткости, в его внимательности, в его взглядах и жестах.

Все это был свет.

— Вы самый светлый человек из всех, кого я знаю, — прошептала Волкова, завороженно смотря на Данталиона.

Чародей засмеялся и сплел пальцы, облокотившись на собственное колено. Посмотрел на нее этими своими волшебными глазами из луговой зелени и произнес:

— Думаю, я нашел себе подходящего ученика. Того, кто научится разгонять тьму светом звезд.

Он внимательно посмотрел на Волкову.

И тут она почувствовала, как в один момент похолодели сжатые руки.

Потому что вот сейчас ей точно показалось, что она знает, о ком говорит Данталион.

От промелькнувшей надежды — слишком большой, чтобы быть правдой, — она почувствовала, как резко обострились все запахи. Где-то ниже ребер стало пусто, и все ей показалось таким легким-легким, будто сейчас в груди не кислород, сплошь гелий, а сама она за мгновение до того, как рухнуть куда-то вниз. Будто вот сейчас все это оборвется, и либо стрелой вверх, либо вниз, где больнее от этой надежды будет.

А Данталион все продолжал своим мягким голосом говорить, будто и не замечал перемен в ее лице:

— Я покажу ему вересковую пустошь. И наш дом, окруженный садом, в котором растет старый-старый жасмин, посаженный моим первым учеником. Научу зажигать в руках звезды ничем не хуже тех, которые шьют хвостами близкое-близкое августовское небо. Научу словам, которые просит февральский горизонт, чтобы вспыхивать переменчивым зеленым сиянием, покажу, как послушны бывают голосу соль мировых вод и пламя костра, расскажу, как взглянуть на мир чужими глазами. Познакомлю с тем, кто знает наперечет все падающие звезды, и с женщиной, под рукой которой металл поет свою долгую древнюю песню. Покажу ту, которая умеет перекидывать черной смоляной лисой. Конечно, если этот человек согласится.

Чародей замолчал, глядя на Волкову. Она тоже смотрела на него — во все глаза, не понимая, что же ей делать. Неужели это он про нее?

Неужели все эти чудеса, и вереск, и звезды, и слова — для нее? Для глупой непослушной нее, которая в жизни ничего хорошего не сделала, которая только и умела, что ждать, что однажды снова встретится с чем-то таким живым и волшебным. Может быть, он все-таки про кого-то другого? Не про нее, потому что так говорят только про людей намного лучше, смелее и честнее нее, про тех, кто не портит другим настроение и не создает проблемы.

Но хотелось-то ей совершенно другого.

Сглотнув, Волкова сжала в руках спасительный маяк и на выдохе произнесла:

— Он согласится.

— Вы в этом уверены? — Данталион улыбнулся.

— Абсолютно, — четко произнесла Волкова, с надеждой глядя на чародея. — Если бы вы спросили меня, я бы согласилась.

Чародей усмехнулся, и усмешка эта вышла почти хитроватая. Девочка решительно смотрела на него, но чувствовала — если ошиблась, то ошибка это навсегда. Засядет, никакими клещами не вытащишь, никогда больше ни во что не поверит.

Никогда больше никому о своих звездах не расскажет.

Но Данталион поднял руку и протянул ей.

— Тогда, — тихо произнес он. — Что вы скажете на мое предложение? Вы согласны быть моей ученицей?

Волкова уставилась на протянутую руку.

И почувствовала, как с души упал огромный-огромный камень. Отпуская ее высоко вверх.

Она не додумалась ответить. Как-то машинально сделала шаг вперед и бросилась к чародею, повиснув у него на шее, прижавшись так близко, как только могла, чтобы всем лицом уткнуться в рубашку, пахнущую этим травяным запахом. Накидка спадала с плеч, но поправлять ее Волкова не могла, да и не хотела, прильнув к чародею, и перья посыпались с нее, задевая пушистыми синими глазками сырой малахит дорожки.

А Данталион подхватил ее, крепко прижав к себе, по-настоящему обняв, как ее не обнимали уже очень-очень долго. Так, как она всегда представляла объятья отца.

В носу защипало, и Волкова еще крепче вжалась в чужое плечо, чтобы ни за что не заплакать. Чтобы точно не опозориться перед Данталионом.

Перед учителем.

Данталион бережно прикоснулся к ее макушке, приглаживая встрепанные кудри ласковым касанием.

— Думаю, это было согласие, — участливо уточнил он.

Волкова тихо заскулила в чужое плечо и отчаянно закивала, отчего ее отросшая челка выбилась из-за уха и полезла в глаза.

— Я буду самым внимательным слушателем, — прошептала она и тихо засопела, чувствуя, как ее гладят по голове. Она наконец поняла, чем же от него и его одежды пахло все это время.

— Я уверен в этом, — мягко произнес чародей, прижимаясь щекой к ее макушке. — Для меня честь быть вашим учителем, друг мой.

Волкова едва слышно вздохнула, пытаясь скрыть рвущиеся из груди слезы.

Она наконец поняла.

Все это время от Данталиона пахло тысячелистником.

Ротайц отпустил их быстро. Возможно, если бы Данталион не привел ее, всю зареванную, в его кабинет сам, директор бы еще успел поговорить с ней наедине. Но когда они зашли, повисла мертвая тишина.

Конечно, Ивайла была в шоке. Или в ужасе. А может, и все вместе — Волкова так и не разобрала ту сложную эмоцию, которая отразилась на ее лице, когда Данталион с порога заявил, что привел своего ученика.

— Поверить не могу, — Ядранка покачала головой, наблюдая за тем, как Волкова непрестанно теребит в руках иолитовую подвеску.

В комнате они были вдвоем. Ядранка нашла ее сидящей на кровати в полной темноте, уставившуюся на пляшущие на стенах тени деревьев. Конечно, про ужин и речи быть не могло, потому что, даже несмотря на пропущенный обед, Волкова была по горло сыта происходящим, поэтому Ядранке пришлось зажечь свет и заставить ее начать рассказывать.

Она, конечно, и так уже знала о произошедшем. Все уже знали.

— Я тоже, — пробормотала себе под нос Волкова и повернулась к подруге.

Та вопросительно посмотрела на нее, а Волкова чувствовала — спрашивать страшно.

— Ася, наверное, мне голову оторвать хочет, — произнесла она и снова отвернулась, уставившись на кулон. Потом тише добавила: — Да и все остальные тоже.

— Наверное, — рассеянно согласилась Ядранка.

Волкова не знала, радоваться ее честности или возмущаться этой неожиданной прямолинейности.

Она уставилась на кулон снова.

Данталион не отходил от нее ни на шаг, пока обсуждал с Ротайцем все оставшиеся формальности. Она ни в какую не хотела уходить сама даже тогда, когда Ивайла предложила хотя бы сходить умыться, потому что отчего-то казалось, что если сейчас она выпустит чародея из виду, все это пропадет. И Ивайла обязательно скажет, что ей все это показалось, и вот это волнующее чудесное чувство близости свободы пропадет.

Она не знала, что со всем этим делать. Нельзя было врать себе и говорить, что она не хотела этого — она мечтала, всеми силами души надеялась, что вот это самое заветное неосуществимое желание сбудется, но совсем не была к этому готова. Будто та волна, которая ей чудилась еще в саду, все-таки ее накрыла.

Только вот вместо того, чтобы размазать по прибрежному песку, понесла с собой в море — далеко-далеко, прочь от привычного берега.

И от этого захватывало дух.

Неожиданно Волкова почувствовала, как ей на плечо опустилась рука. Она подняла взгляд на Ядранку, которая внимательно, очень по-взрослому смотрела в ее собственное, наверняка растерянное лицо. Взгляд у Ядранки всегда был очень умный, особенно по сравнению с ее собственным.

— Плевать на них, — твердым голосом произнесла она.

Волкова непонимающе посмотрела на Ядранку в ответ.

— На кого? — переспросила она.

Ядранка поджала губы, на секунду отведя взгляд в сторону, будто показывая своим выражением лица какому-то невидимому свидетелю, что она обо всем этом думает, и с еще более решительным выражением посмотрела на Волкову, сжав ее плечо.

— На остальных и на их недовольство. Выбрали тебя, а не их, значит, все правильно.

— Мне кажется, кроме меня было достаточно более подходящих людей, — Волкова вздохнула. — Да и нечестно это как-то… Будто я у них место отняла. Да даже вы с Янешеком подходили намного больше меня. Вы же такие умные, и учителя вас любят…

Ядранка всплеснула руками.

— Я вот сейчас тоже уже начинаю сомневаться в твоем уме. Ты будешь сомневаться в выборе Данталиона?

Волкова замолчала. С такой точки зрения она на все это еще не смотрела, и Ядранка, признаться честно, была в чем-то права. Ну или, по крайней мере, давила, куда надо.

Вот уж точно умный человек.

— Не буду, — согласилась Волкова, сжав в руках кулон.

Ядранка слегка тряхнула ее за плечо.

— Вот и правильно, — уверенно произнесла она. — И не надо в этом сомневаться.

Она несколько секунд помедлила и наконец убрала руку с ее плеча, сцепив ладони на подоле своего платья. Чуть улыбнулась.

— Я бы тоже хотела все-таки, — призналась она. — Но я понимаю, что не поехала бы. Далеко и неизвестно насколько, к тому же родители здесь все-таки ближе. А там — кто знает… Увезет на другой край континента. Так что я даже рада, что мне не пришлось в этом участвовать, я бы не хотела выбирать между родителями и магией.

Она замолчала.

Волкова понимающе поджала губы. Она понимала Ядранку, на самом деле. У нее была славная семья и очень добрый папа, которого она видела пару раз, когда он приезжал навестить ее или забрать домой на праздники, которые сама Волкова проводила в школе. В те моменты она завидовала Ядранке.

И, наверное, тоже сомневалась бы в том, стоит ли ей уезжать.

Но Волкова не была на месте Ядранки.

— Когда вы уезжаете?

— Завтра утром, — рассеянно ответила Волкова. — Рано.

Завтра утром.

Завтра утром она наконец выйдет отсюда и больше никогда, никогда не вернется. Больше ни одного урока Ивайлы. Ни одного выговора от директора, ни одного знакомого лица, кроме Данталиона. Никого из ее старых друзей, с которыми она уже успела свыкнуться за год. Никакой дороги до станции в летнюю жару за руку с матерью, чтобы пережить каникулы в семье. Никакого шороха мышей в знакомых стенах и полей, в которые сыпятся августовские звезды.

Теперь никакой семьи вообще. Никогда, если Данталион разрешит, а он точно разрешит — никакой дороги обратно. Завтра утром, в восемь, она уже будет садиться в поезд с Данталионом. В поезд до Окнисте, а оттуда, как он сказал, — в Валдаву. Далеко-далеко, туда, где она в жизни не была.

Внезапно Волковой показалось, что такого огромного нестерпимого чувства она раньше не испытывала никогда. Будто все до этого казалось чем-то небольшим: и ее глупые проделки, и чужая ругань, и уроки, все-все — маленькое, свободно умещавшееся у нее в груди, вдруг вытеснилось этим чем-то бо́льшим. Чем-то, что так сильно напоминало о колючих искрах в руках, вот этом гулким и свободным чувством в груди. Будто и сама она — больше и ярче, и весь мир на самом деле добрее и лучше, чем кажется обычно.

Будто сейчас, честное слово, могла все на свете.

Дверь скрипнула, и обе девочки резко обернулись, встревоженные внезапным звуком.

— Сидят, посмотрите на них!

В дверном проеме стояла тетушка Сима. У ее юбки, цепляясь руками за крашеный косяк, стоял Станко, за его плечом маячил Янешек. Вид у обоих был совсем не боевым.

Женщина уперла руки в бока и сделала самое суровое лицо, на которое была способна.

— Сидят, — сердито повторила она. — И мне никто ничего не сказал! Никто не пришел предупредить старую тетку, что она уезжает!

Волкова на несколько секунд замерла, комкая в руках покрывало кровати. А потом соскочила с нее и, вытянув руки, побежала к женщине.

— Тетушка! — воскликнула она, когда сильные руки Серафимы поймали ее в объятья. — Простите, я собиралась сказать…

— Бедовая ты, куда же ты так скоро-то… — тетя Сима прижала ее к себе, обдав знакомым запахом затхлой коморки.

Волкова прижалась к ней, обхватив руками настолько, насколько могла. Старый передник и отглаженное платье пахли так знакомо и буднично, и у Волковой от этих запахов снова защипало в носу. Она ткнулась в руку женщины, пока тетя Сима покачивалась, успокаивающе гладя ее по голове.

И вот сейчас она поняла — это последний раз. Последний раз, когда она видит тетушку Симу, последняя ее ночь здесь, в этой комнате, в которой она провела уже больше года на белых простынях в синий цветочек. Последние несколько часов в комнате, в которой она появилась в прошлом году с наивной детской надеждой на волшебство, в которую она сейчас пришла с этой исполнившейся мечтой и всем миром в придачу — и она оставляет это все вместе со скучными уроками и нудными нотациями.

И она бы ни за что не променяла свой шанс сейчас, потому что чувство это все еще было — вот это, большое и свободное, от которого она бы ни за что не отказалась. Но еще отчего-то было ужасно горько.

— Волкова, слушай, нам тут недолго можно быть… — завозился рядом Станко, но Янешек его одернул за рукав.

— Отстань ты от нее, — прошептал он.

Станко мгновенно заворчал:

— Успеет еще рассказать, а нам опять влетит! Мне хватило сегодня от Ивайлы и Мирослава…

Тетя Сима вздохнула и отвесила Станко подзатыльник, не выпуская прижавшуюся к ней Волкову из рук.

— Дурне, дай девчонке поплакать.

Станко что-то забормотал себе под нос, но затих.

А Волкова не знала, что сказать. Она бесшумно плакала, чувствуя, как трясутся плечи, и тетя Сима успокаивающе гладит ее по спине, и со слезами этими, с прикосновениями, с плеч будто сваливался весь этот тяжелый груз. И не становилось менее горько от того, что придется оставить и Станко, и Янешека, и Ядранку с Асей, и тетушку Симу — горько-то было еще как, и от этого слезы скатывались по ее щекам, утопая в чужом рукаве.

Но становилось будто свободнее.

Будто наконец ей эта свобода была позволена, будто это прощание сейчас таким быть и должно.

— Ну будет тебе, будет… — женщина ласково потрепала ее по распущенным кудрям. — Вона какая, встрепанная вся, рожа краснющая. Так до утра чемодан не соберешь.

Она наконец отпрянула от женщины и вытерла глаза рукавом. Платье ее все еще было грязным, и тетушка Сима неодобрительно посмотрела на него. От этого ее взгляда вдруг стало будто спокойнее.

Будто так и должно быть.

— Вот, притащили, — Станко смущенно указал на стоящий у него в ногах чемодан.

Чемоданчик у нее был небольшим, хоть и стареньким, но с замечательными блестящими уголками, с коричневыми, в цвет дерева, бочками.

— Спасибо, — пробормотала Волкова, вытирая щеки.

Она шумно всхлипнула и потерла рукавом нос. Рукав тут же намок.

Тетя Сима завозилась в кармане и извлекла из него платок, ткнув ей им в лицо.

— На, — буркнула она. — Неча в рукав сопливиться.

Волкова в благодарность только кивнула, вытирая нос. Поняв, что дышать стало не легче, все-таки высморкалась, стараясь сильно не шуметь. Под взглядами четверых людей высмаркиваться было ужасно неловко.

— Давай поможем тебе чемодан собрать? — участливо предложил Янешек, высовываясь из-за плеча Станко. — Панна Серафима разрешила нам к тебе прийти, думаю, нас не прогонят…

— Да кому вас тут гнать? — тетя Сима отмахнулась и, легко подхватив чемодан, зашагала к кровати Волковой.

Ядранка тут же спрыгнула с нее, предусмотрительно забрав кулон, который Волкова оставила на покрывале. На то место, где она только что сидела, шлепнулся чемодан.

Щелкнули блестящие замочки, крышка откинулась — и перед ними предстали пустые недра, обитые сероватым хлопком.

Волкова подошла ближе к чемодану.

Тетя Сима уже распахнула шкаф и принялась вытаскивать оттуда вещи. Рядом с чемоданом упали домашние штаны.

— Складывайте, — кинула через плечо женщина, снимая с вешалок платье. — Тут твоего немного, быстро управимся.

Волкова потянулась было к рубашке, но Ядранка быстро перехватила ее.

— Давай лучше я, — тихо произнесла она. — У меня лучше складывать вещи получается. А вы пока тумбочку разберите. У тебя же там много всего, да?

Волкова наконец усмехнулась. Наверное, на ее раскрасневшемся лице это выглядело не очень, но она поняла, к чему Ядранка клонит.

— Давайте сюда, — она опустилась перед своей тумбочкой и распахнула ее.

На пол с громким хлопком тут же вывалилась книжка. Янешек и Станко за ее спиной переглянулись, а Волкова мгновенно подхватила книгу и перелистала. Та была старая и небольшая, почти карманного формата, но в твердой обложке и с картинками животных.

— Блин, это сдать в библиотеку надо бы… — Волкова вздохнула и повернулась к Янешеку, протянув ему книгу. — Не сходишь завтра? Я уже не успею сегодня. Мне и учебники тоже сдать надо бы…

Янешек растерянно взял книгу в руки и полистал. На лице его появилась робкая улыбка. Открыв первый форзац, он забрался пальцами в кармашек и вытащил формуляр, вглядевшись в него.

— О, я же брал это, — пробормотал он. — Вот и я здесь записан… Правда, ты просрочила ее.

Волкова неловко рассмеялась, втягивая голову в плечи.

— Я бы ее и на больший срок просрочила, — пробормотала она себе под нос и оглянулась на тумбочку.

Тумбочка у нее была сверху донизу забита всякой ерундой. Ну, ерундой она казалась другим, конечно, а вот ей самой казалась очень важной. Красивый пустой блокнот с яркой обложкой, в котором она так и не начала ничего писать, коробочка из-под конфет, в которой лежали самодельные и выменянные украшения, давно покрашенная раскраска с волшебницами, нарисованными каким-то очень известным сейчас художником, который рисовал сплошь красивых девушек в цветах (она ей досталась почти целиком заполненная от старших, но пара страничек все-таки были раскрашены ей), вчерашний апельсин, деревянный пенал, полный огрызков карандашей, и множество всего остального, что сейчас ей было…

Ну совершенно не нужно.

— О, — Станко потянулся через ее плечо и достал продолговатую трубочку. — Ну-ка дай покручу.

Поднеся ее к глазу, он повернулся в сторону светильника и зажмурился, повернув часть цилиндра. По лицу его расплылась довольная улыбка, и он начал крутить трубочку быстрее.

— Ты у кого его выменяла? — не отрываясь от цилиндра спросил он. — И на что?

Волкова пожала плечами, доставая пенал.

— У одноклассницы Аси. У меня шкатулка деревянная была, я ее отдала.

— Здоровская штука… — пробормотал Станко, поворачивая цилиндр дальше.

Девочка несколько секунд смотрела на то, как он восторженно разглядывает переливающиеся стеклышки. Она и сама этот калейдоскоп любила — стоило в него заглянуть, как тебя тут же подхватывал вихрь переливающихся алмазов. При повороте он приятно пощелкивал, и создавалось впечатление, будто там и правда не стеклышки — драгоценные камни — перекатываются внутри.

— Если нравится, то забирай, — Волкова повела плечом.

— Серьезно? — Станко оторвался от калейдоскопа и удивленно посмотрел на Волкову. — А я тебе что?

— Ничего, — просто ответила она и вернулась к тумбочке.

— А… Ну ладно, возьму, — пробормотал Станко, для верности еще раз заглянув в калейдоскоп.

Тетушка Сима неодобрительно посмотрела на него.

— Вот ведь, разворуют все твои игрушки. А вдруг тебе твой дядька ничего не купит больше?

Волкова покачала головой. Ей было не жалко отдать Станко этот калейдоскоп. Сейчас казалось, будто каждая вещь держала ее здесь и будет держать, пока она от нее не избавится — не то воспоминаниями, не то чем-то еще. Может, это просто была какая-то магия, которой она никогда не знала.

Она хотела было открыть рот, чтобы ответить, но тут дверь снова распахнулась, и Волкова машинально замолчала.

На пороге комнаты стояла Ася.

Все уставились на нее, а она не отрывала взгляда от Волковой. Волковой же хотелось провалиться сквозь землю.

— Серьезно уезжаешь? — тихо спросила она.

Волкова растерянно кивнула. Хотелось немедленно кинуть все свои вещи здесь и смыться сразу на перрон, дорогу до которого она даже не помнила. Нет, сначала взять Данталиона и уже потом сбежать отсюда как можно скорее, потому что встречи с Асей она боялась больше, чем с кем-либо другим.

Потому что ощущение было такое, будто именно Ася и должна была оказаться на ее месте.

Ася подошла ближе, кинув взгляд на чемодан, лежащий на кровати. Обвела всех присутствующих взглядом.

Тетушка Сима смотрела на нее особенно долго. Волкова, конечно, понимала, что при ней Ася ей ничего не сделает, но стойкое ощущение стыда не покидало ее. Будто на этом месте сейчас должна была сидеть Ася. Ася, которая сдала экзамен, которая тоже разгадала все загадки, которая хотела и не прикрывалась плохим враньем о том, что ей ничего из этого неинтересно. Это Ася сейчас должна была сидеть и собирать чемодан, радуясь, что из всех заслуженно выбрали ее.

Она посмотрела на подругу. Хотелось честно извиниться. Выслушать все чужое недовольство и извиниться, что, даже понимая, что ей здесь точно не место, она все равно не нашла в себе смелости отказаться.

На месте Аси она бы тоже на себя злилась. Может быть, даже ненавидела за то, что все это время использовала ее кулон.

Станко с Янешеком благоразумно отодвинулись подальше, донельзя заинтересовавшись перекладыванием вещей с места на место. Тетушка Сима поманила к себе Ядранку, заставив ее наконец оторваться от складывания вещей и подойти ближе к шкафу. От образовавшейся между ней и остальными стены стало совсем не по себе, будто ее с Асей вдвоем в комнате заперли и вручили Асе ремень. Ну или что-то, чем точно можно очень больно ударить.

— Да уж, — пробормотала Ася, заметив свой кулон. — Неплохо ты заинтересовалась, конечно…

— А? — Волкова уставилась на нее.

Ася прокашлялась, прочищая горло. Уперла руки в бока и усмехнулась.

— Поздравляю, говорю, — наконец произнесла она. — Я вообще не ожидала от тебя таких финтов. Как тебе это удалось?

Волкова растерянно посмотрела на девочку. Подвоха будто не было, словно та и не злилась вовсе. Но уж на ее месте сама бы она точно…

— Ты не злишься? — аккуратно уточнила Волкова, вжимая голову в плечи.

Ася удивленно посмотрела на нее, точно не ожидала такого вопроса. А потом улыбнулась.

— Злюсь немного, на самом деле, — призналась она. — Хотя я догадывалась с самого начала, как про ваше знакомство узнала. Мне еще тогда показалось, что у меня шансов никаких, а когда вас Ротайц с Ивайлой позвал, я сразу подумала, что, наверное, так и будет.

Она подошла ближе и опустилась на пол рядом с Волковой, отодвинув в сторону коробку с украшениями. Та тут же задребезжала, и обе они поморщились от этого звука.

Привалившись спиной к краю кровати, Ася выдохнула. Рядом с ней оказался ее кулон, и она, неловко протянув руку, подобрала его с покрывала, несколько раз качнувшись на месте, чтобы усесться удобнее. Волкова молча наблюдала за тем, как Ася разглядывает свой маяк, в ожидании продолжения ее слов. И когда его не последовало, осторожно произнесла сама:

— Я хотела извиниться…

Но Ася тут же оборвала ее, отмахнувшись:

— За что извиниться, дурная? Тут не за что извиняться. Нет смысла оспаривать выбор консула. Я еще думала, что злюсь, но сейчас как твою рожу зареванную увидела, поняла, что тут и без меня хватает.

Волкова почувствовала, щеки снова краснеют. Уж ей казалось, что ее лицо вернулось к нормальному состоянию!

Ася, заметив ее недовольную физиономию, рассмеялась.

— Да ладно тебе, вон, нос как картошка распух. Чего сопли распускаешь? Стала самой важной, а теперь еще ревет.

— Не стала я важной, — пробубнила Волкова, прикасаясь к своему носу. Нормальный у нее нос…

Ася на это только снова засмеялась, легким движением руки намотав цепочку зажатого кулона на ладонь. Волкова проводила этот жест взглядом.

— А то не стала, — девочка усмехнулась. — Вон, ученица консула теперь. Еще важнее всех нас станешь.

— Не стану, — буркнула Волкова, обиженно глядя на Асю.

Теперь уже Ася начинала раздражать. Виноватой она, по крайней мере, чувствовала себя чуть меньше.

— Да ладно, — Ася примирительно ткнула ее в плечо. — Вот увидишь — станешь. Тебя теперь куда угодно возьмут, раз у него учиться будешь. Может, и нас однажды вспомнишь.

Волкова кисло улыбнулась одними уголками губ. Вообще, она никуда и не хотела, кроме как к Данталиону. Эта далекая возможность взросления и работы где-то ее вот вообще не интересовала сейчас.

Под нос ей протянули кулон.

Волкова, отвлеченная от своих мыслей, вопросительно уставилась сначала на болтающийся перед ее носом камень, а затем — на Асю, которая выжидающе на нее смотрела.

— Возьми, — произнесла она. — Ты теперь колдуешь с ним лучше меня. Тебе нужнее будет, вон, какая ты с ним удачливая.

Кулон снова качнулся перед носом Волковой. Но вместо того, чтобы забрать его, она протянула руку и накрыла ладонь Аси, успев ее поймать до того, как та отпустила цепочку.

— Не надо, — тихонько произнесла Волкова. — Оставь его себе. Мне он уже всю мою удачу принес, а тебе еще пригодится. Может быть, это будет платой за то, что я твое место заняла.

Ася удивленно взглянула на Волкову, но, когда та чуть подтолкнула ее руку, все-таки сжала кулон и убрала ладонь. Ядранка и мальчишки переглянулись между собой, тетя Сима одобрительно посмотрела на Волкову, но та уже отвернулась к своей тумбочке и принялась выкладывать из нее последние оставшиеся там вещи.

— Если уж ты все раздаешь, — осторожно начала Ядранка. — Можно мне твой браслет с розовыми бусинками? Я бы его на память себе оставила…

Волкова отвернулась от тумбочки и посмотрела на коробку из-под конфет. Потом перевела взгляд на апельсин, одиноко лежащий на твердой обложке блокнота.

Подняла его, подкинула в руке, ощутив вес, и протянула девочке.

— Конечно, — она улыбнулась Ядранке. — Хочешь еще отдам колечко-цветочек? Тебе же оно всегда нравилось. И, вон, Янешеку я еще ничего не оставила, и Асе. Давайте я и вам что найду. Чего я с собой все это возить буду?

Проснулась Волкова от того, что тетушка Сима теребила ее за плечо.

Тонкая полоса света, скользнувшая в комнату мимо приоткрытой двери, падала на пол между кроватями. В коридоре маячили какие-то тени, и Волкова мгновенно поняла, что происходит.

— Вставай, — шепнула тетушка. — Пора уже, твой волшебник за тобой пришел.

После этих слов Волкова окончательно проснулась. Она потрясла головой, будто собака, отряхивающая со шкуры снег, скинула последние следы сонливости — пора было вставать. Сегодня ей не хотелось оставаться в кровати дольше, сегодня был самый необычный день.

Вообще, Волкова заснула в комнате последней. Первыми легли их с Ядранкой соседки, а они вместе с Асей еще долго сидели у нее на кровати и говорили, пока Ася наконец не ушла, а Ядранка не стала зевать так душераздирающе, что Волковой пришлось напустить на себя самый сонный вид на свете, чтобы наконец закончить это затянувшееся прощание.

Она-то долго не могла заснуть. Наверное, и проспала не больше пары часов, сама не зная, отчего не может заснуть. Но, на удивление, усталости она не чувствовала.

Она села на кровати, откинув одеяло, и только сейчас заметила в руках тетушки Симы большой сверток из шуршащей бумаги. Цвета его было не разглядеть, но он был перевязан какой-то красивой блестящей лентой.

— Вона, передал тебе, — женщина протянула девочке сверток. — Сказал, что понравится.

— А что там? — тихо спросила Волкова, осторожно забирая увесистый подарок из рук тетушки и кладя его себе на колени. Бумага громко зашуршала. Под ней наощупь оказалась какая-то ткань, а на ленточке обнаружилась бирка, на которой что-то было написано — в темноте было не разобрать.

— Не знаю, — тетушка Сима качнула головой. — Мне тоже интересно.

Волкова подняла руку и аккуратно потянула за ленточку. Серафима тоже склонилась над ней, с любопытством следя за манипуляциями над подарком — по ней было заметно, что ей тоже интересно.

Скривившись от шуршания, которое наверняка перебудило не только всю их комнату, но и обе соседние, Волкова бережно раскрыла бумагу.

Первым, что она заметила, была лента: аккуратно сложенная поверх наряда, широкая, в четыре пальца.

Волкова осторожно взяла ее в руки и отложила на покрывало. А затем подняла то, что лежало под ней.

— Вот ведь… — тетушка Сима покачала головой, вместе с Волковой разглядывая короткую курточку.

Глубокого красного цвета, с длинными рукавами на восточный манер, которые точно будут спускаться ниже пояса, из какого-то очень мягкого, но плотного материала.

Волкова растерянно потерла ткань пальцами. Мягкая.

— Ну-ка, тут еще есть, — женщина указала на оставшуюся одежду в свертке. — Платье, что ли…

Это и правда оказалось платье.

Волкова не смогла его разложить сама, и тетушка забрала его, чуть встряхнув. Оно показалось девочке немного тяжелым, но когда женщина расправила его, она восторженно распахнула глаза.

Платье это было чудесным — вроде бы, тоже красным, но будто на оттенок светлее, со славной плиссированной в крупную глубокую складку юбкой. Высокий ворот платья и его верх были совсем простыми, и отчего-то Волковой показалось, будто чего-то на этом замечательном платье и курточке не хватает. То ли рисунков каких, то ли вышивки.

— Какое чудесное… — прошептала Волкова.

Тетушка Серафима только молча кивнула, соглашаясь с ее словами, и аккуратно разложила платье на покрывале.

— Вставай давай, — шепнула она. — Сейчас оденешься, и бегом мордашку умывать. Тебя там снизу и директор ждет.

Волкова спорить не стала. Быстро оделась в новый наряд — юбка прикрывала ее худые, еще хранившие следы вчерашней беготни, коленки, рукава спадали почти до самого ее края. Казалось — покружись, и все это взлетит, раскроется красным цветком не то лилии, не то гибискуса.

Тетушка Серафима сама причесала ей волосы, забрав их в привычный хвостик. Хотела было заплести ей косу, но волосы так и не успели отрасти для чего-то большего. Она почти все время молчала, и от этого молчания Волковой было не по себе, будто тетушка, честное слово, плакала, а она не видела. Хотя, может, и плакала — но спрашивать она все-таки не стала.

Когда все приготовления были закончены, они вместе убрали в чемодан остатки ее вещей. Волкова хотела было сунуть в чемодан еще и ленточку, но в последний момент передумала и протянула ее тетушке Симе.

— Вот, — пробормотала она. — Не знаю, может быть, пригодится вам куда-то… На память обо мне.

Та несколько секунд смотрела на протянутую ленточку, и Волковой было уже показалось, что она сделала какую-то глупость — честное слово, на что же тетушке ленточка, пусть даже такая красивая и уж точно ей самой нужная, — но потом тетушка тихо шмыгнула носом.

Шагнула к ней и обняла, крепко-крепко, как ее уже обнимали все остальные, и забормотала, укачивая ее в руках, точно совсем маленького ребенка:

— Так я и знала, что уедешь рано или поздно, а все отпускать страшно. Куда же тебя, мелкую такую, драчливую, отпускать? Ох, боги… — она что-то еще бормотала, прижимая ее к себе, а Волковой от этого стало совсем неловко.

Ей совсем было непонятно, что делать в такой ситуации, и она просто коротко обняла тетушку, тихо прошептав:

— Спасибо, теть Сим. Я бы здесь без вас совсем загнулась.

Женщина глубоко вдохнула, покрепче прижала ее к себе и тут же отстранила, коротко растерев ей плечи. А потом заглянула в лицо.

— Все у тебя хорошо будет, поняла меня? — строго спросила она. — И не говори мне тут всякого. Я-то знаю, вона, кто тебя берет. Ты только жизни пей, не пускай ее мимо себя. Все у тебя будет еще. Тебе по судьбе написано колдовать.

Волкова коротко кивнула.

— Вот и славно, — тетушка Серафима хлопнула ее по плечам и наконец отпустила, тут же подхватив ее чемодан, будто скорее пытаясь чем-то занять руки. — А теперь пойдем. А то поезд свой пропустите.

Тетушка Серафима вышла из комнаты первой. А Волкова еще задержалась на пороге, оглянувшись последний раз. Последний раз скользнув по Ядранке, сжавшейся под одеялом, по своей аккуратно заправленной кровати, на которой теперь не было и следа ее — будто вовсе ее здесь и не было никогда. Будто не было этих полутора лет, не было ее ни здесь, ни на уроках, ни в школе вовсе. Будто все эти полтора года были не ее какими-то, а чужими совсем, не она здесь жила, а совсем другая девочка, ей незнакомая теперь.

А она — вот, стоит на пороге в своем замечательном красном наряде, и лента эта здоровенная повязана бантом под горлом. И только сейчас она наконец и проснулась. Та самая Волкова, которая звезду в руки поймала.

— Прощай, — шепнула она не то спящей Ядранке, не то всей комнате сразу. А, может, и себе. Той, которая здесь навсегда осталась, которой будто никогда в ней и не было.

Внизу их уже ждали.

Ротайц о чем-то тихо переговаривался с Данталионом, который уже держал в руке ее маленький чемоданчик. Рядом с ним стоял чемодан побольше — явно его собственный.

— Доброе утро, друг мой, — первым поздоровался заметивший их Данталион, уже так привычно улыбнувшись ей своей самой теплой из улыбок. — Готовы?

Сегодня его плащ был другим, но тоже сверху донизу расписным — на мутной синеве золотистые веточки и тяжелые кисти на рукавах, украшенные какими-то блестящими бусинками. Волкова усилием воли оторвала взгляд от его плаща и осторожно кивнула, подойдя ближе, чтобы почти спрятаться за ним от Ротайца. Наверняка пришел сюда с подготовленной нравоучительной речью о том, что она покидает стены этой школы и ей стоит вести себя подобающе.

Ротайц сложил ладони, повернувшись к чародею. Вид у него был донельзя помятый, будто он всю эту ночь не ложился, но лицо его выражало живейшую бодрость.

— Вам предстоит непростая дорога, — произнес он, участливо смотря на Данталиона. — Мы можем чем-то еще помочь?

Чародей отрицательно качнул головой.

— Не думаю, — мягко произнес он. — Такси скоро подъедет.

— Я могу вас проводить до ворот, — оживился директор.

Данталион едва улыбнулся ему, всем своим видом демонстрируя, что он предпочел бы отказаться от этого великодушного предложения.

— Позвольте мы с моей ученицей все-таки проделаем остаток дороги вдвоем. Дайте девочке попрощаться со школой, которая стала ей домом, без лишних глаз.

Ротайц тут же стушевался, отступил назад — Волкова молча отдала дань мягкому давлению Данталиона, которое тот умел оказывать на людей одним своим убедительным взглядом.

Если так пойдет и дальше, она сама его начнет бояться, потому что кричать он не будет. У него наверняка самые жуткие методы воспитания на свете.

— В таком случае… — директор развел руками и хлопнул в ладони. — Я могу только попрощаться с Волковой.

Он повернулся к ней. Девочка все-таки ступила вперед.

Ощущение было странное — она никогда не воспринимала Ротайца всерьез, он всегда казался ей каким-то смешным и слишком добродушным, чтобы бояться его. А сейчас ей было и вовсе странно смотреть на него — на забавного, не умеющего ее пугать директора, который и директором ее больше не был. Просто чародеем.

— Уверен, ты еще сможешь показать себя, — он серьезно посмотрел на нее. — Пусть ты и не так долго училась в этой школе, но наверняка станешь достойной преемницей тех, кто носил звание выпускника, и…

Он кинул взгляд на молчащего Данталиона. Тот не выказывал своим видом ни единой толики осуждения, но молчание чародея Ротайца не воодушевило, и он скомканно закончил:

— Береги себя. Рад был работать с тобой.

— И вы тоже берегите себя, — Волкова наконец улыбнулась ему в ответ.

Ответной радости она выразить не могла, и почему-то сейчас ей показалось очень правильным то, что врать она не стала. И это странное чувство, которое ее еще со вчерашнего дня не отпускало, будто обрело свою новую грань в этом слове — правильно.

Все это казалось ей сейчас правильным.

На прощание тетушка Сима еще раз обняла ее. Волкова не сказала ей прощальных слов — только прижалась покрепче и тут же отпрянула, последний раз взглянув в доброе лицо, чтобы тут же развернуться и без оглядки побежать за Данталионом, спускающемся по ступенькам.

Вчерашние лужи брызнули из-под ног, когда она догнала его уже внизу, но ветер был теплый, и небо уже розовело на востоке первыми робкими вспышками зари. День обещал быть солнечным.

Волкова полной грудь вдохнула осенний теплый воздух. Пахло сырыми листьями, и теперь очень-очень — тысячелистником.

— Выспались, друг мой? — Данталион весело посмотрел на нее.

— Выспалась, — счастливо подтвердила Волкова, стараясь шагать так, чтобы не обгонять его из-за невыносимого прилива энергии.

Чародей чуть усмехнулся. Он явно обо всем догадался, и ей оставалось только в который раз удивиться тому, как он все узнает — будто говорить с ним вовсе не надо было, он уже все знал.

Но говорить хотелось. А еще очень хотелось бежать, будто от распирающего изнутри счастья деваться было некуда, и оно рвалось куда-то, как взявшая неизвестный след собака, а она никак не могла удержать поводок. Но она и не старалась, чувствуя, как воздуха в ее груди становится больше, чем когда-либо там могло уместиться.

— Кстати, — она развернулась к чародею на ходу и застенчиво улыбнулась. — Спасибо большое за наряд. Он мне очень понравился.

Данталион довольно взглянул на нее и кивнул.

— Я рад. Было уже поздно и выбор был невелик, но хорошо, что наряд пришелся вам по вкусу. К тому же он вам и правда идет.

Волкова неловко засмеялась. Надо же, идет! Неужели и правда ей такой наряд к лицу?

— Он прямо чародейский, — произнесла она. — Как у настоящих чародеев. Только рисунков не хватает, как у вас.

Данталион качнул головой.

— Любой наряд на вас будет как у чародеев, потому что вы уже чародейка, — он притворно строго посмотрел на нее. — Только кое-чего не хватает.

Волкова растерянно посмотрела на него и осторожно уточнила:

— Чего?

Чародей посмотрел на нее снизу вверх, и от этого взгляда Волковой стало по-настоящему некомфортно. Будто вся доброта из глаз чародея ушла, словно она сделать успела что-то не то.

— Выпрямите спину, — спокойно произнес он.

Волкова мгновенно выпрямилась на ходу, чуть ли не физически ощущая ту палку, которую Данталион готов был приставить к ее спине. От этого движения чародей рассмеялся, и у нее отлегло от сердца — видимо, пошутил.

— Терпеть не могу плохую осанку, — признался чародей со смехом. — Уж извините, но я считаю, что чародей не может себе позволить сутулиться. К тому же это ужасно выглядит.

— Поняла, — Волкова неловко усмехнулась в ответ. — Буду ходить прямее.

Они вышли на широкую аллею, ведущую к воротам, которые уже виднелись впереди. По обе стороны росли высокие раскидистые ясени, все в желтом мареве мелкой листвы. Волкова задрала голову, вглядываясь в кроны. А ведь в прошлый август она также смотрела на эти огромные деревья, когда приходила сюда на вступительные экзамены с матерью. Интересно, как бы она отреагировала на то, что ее Данталион забрал?

— Кстати, возвращаясь к платью.

Волкова повернула голову к Данталиону.

— Я думал, что стоило бы его украсить, — продолжил чародей, на ходу едва подкинув свой чемодан в руке, чтобы на несколько секунд ослабить давление на пальцы. — Но потом я подумал, что вам это было бы куда интереснее, верно?

Он заговорщически посмотрел на девочку.

— Естественно, с помощью колдовства, — поспешно добавил он.

Волкова приоткрыла рот и выдохнула, чувствуя, как на лице сама собой снова появляется эта восторженная улыбка.

— Вы научите меня заклинанию, — неверяще повторила она. — Настоящему. Чтобы как перья на вашей павлиньей накидке сделать?

Чародей повел плечом.

— И даже лучше, — с улыбкой ответил он.

Вскоре они уже вышли за ворота. Перешагнув высокую перекладину витых ворот, она наконец впервые за долгое время оказалась за территорией школы, ступив на бульварные круглые камни. Каблучки ее туфель тихо цокнули, когда она последний раз обернулась, чтобы посмотреть на здание школы, отсюда едва видимое из-за высоких желтых зарослей, которые уже постепенно осыпались.

Данталион молча встал рядом, поставив чемоданы у ног.

А Волкова смотрела и не могла поверить, что это последний раз, когда она его видит. Может быть, вовсе последний раз, когда она бывает в Целье, потому что сейчас навсегда уедет. Это был последний раз, когда она вышла из своей комнаты в общежитии и последний раз, когда прошлась по аллее под высокими ясенями. Последний раз, когда переступает эту высокую перекладину кованных ворот.

Это последнее утро, которое она провела в этой школе.

Данталион вскинул руку, бросив взгляд на наручные часы.

— Я думаю, сначала нам стоит позавтракать, — деловым тоном произнес он. — А потом поедем на вокзал. Не возражаете против такого расклада?

— Ни малейшим образом, — Волкова улыбнулась, заложив руки за спину.

— Домой мы доберемся только на следующие сутки, — добавил Данталион. — Но уверен, что путешествие покажется вам интересным. Предупреждайте меня сразу, если что-то пойдет не так, хорошо?

Волкова кивнула.

Домой они доберутся на следующие сутки. А значит, завтра она увидит наконец свой дом — укрытый последней листвой деревьев посреди выцветшей вересковой пустоши. Дом, в котором вырос первый из его учеников, в котором и она теперь будет жить и учиться.

— Данталион, — осторожно позвала она, привлекая внимание чародея, который тоже засмотрелся на поворот дороги в ожидании машины.

Он повернулся к ней и вопросительно взглянул.

— Когда приедем домой… — она помедлила, чувствуя, как непривычно произносить это слово, думая о том доме. — Можно я посажу цветок? Я решила, что я хочу посадить.

Из-за поворота выехала ярко-красная машина.

— Какой же цветок вы выбрали? — участливо поинтересовался Данталион.

Волкова коротко улыбнулась.

— Думаю, я бы хотела посадить сирень. Пусть она зацветает чуть раньше жасмина.

Чародей одобрительно улыбнулся и кивнул, поднимая чемоданы.

— Конечно, друг мой. Пусть это будет сирень.

Волкова последний раз оглянулась на школу и шагнула к подъехавшей машине следом за Данталионом.

Они ехали домой.