Проснуться (джен)

«Вот те раз! А был ли Миха?!» — очумело думал Андрей, тупо пялясь на закрывшуюся с грохотом дверь.

Может, просто кое-кто, обойдемся без показывания пальцем, допился вконец и это под сраку-то лет, что аж неизвестно, как с гостишки в больничку перекочевал… Да его ж теперь, б…ть, Агата… Не прибьёт, конечно ж нет, но в мозгах ковырять будет долго и со вкусом! А, впрочем, поделом! Ибо так паршиво Андрей себя не ощущал… Да, наверное, никогда! Ещё и Миха привиделся… Ну это-то как раз и не мудрено, если и так, почитай, сколько лет прошло, а всё одно мысли то и дело вокруг него ходят-бродят… вращаются, короче! По съехавшей напрочь орбите… Почти такой же как его крыша, да! Приехали, ваша станция — дурка! И, увы, не в номере…

Андрей вздохнул. Ну и чё теперь ему делать?! Как мазаться-то?! То-то ж, народ подивится, до чего Князь дошёл… Точнее докатился… Раньше просто гадко шипели «скатился, мол-де», а теперь с уверенностью будут смаковать, что укатился аж до психушки. Круто, чё! То-то, Ренник, живот свой барабанный оборвёт от смеху… Или от радости. Как же! Теперь старые фанаты его будут… Теоретически, а теория от практики… Вещь далёкая. Тут он не удержался и довольно хмыкнул.

Но всё равно! Так дело не пойдет! Дядю Андрея, признанного борца с разными гоблинами, так просто не подловишь! Судя по уровню поганости его текущего состояния — тут возможен, и всякий бред. И даже тот фантасмагорический, где его тюкнуло-таки тапком… нет, камнем по голове! Прелесть того глюка заключалась в одной физии повышенной лохматости, что только что выбежала нахрен из этой палаты, предварительно едва не затискав неожиданно для себя оказавшегося слабее брошенного погибать котёнка Князя… Он, чтоб его, даже пискнуть не успел! Тут, правда, Андрей попытался нахмурить брови сурово и заявить самому себе, что уж что-что, а «пищать» он и не собирался, но… Ето как-то всё сейчас казалось не столь важным.

У него тут реальность, картина бытия, можно сказать, по кирпичику рушилась, путалась и по порядку становиться не желала, что уж эти глупые загоны о «мужиковатости» и «бабщине»!

И как тут спокойно отделять «зёрна от плевен», если сердце, кажется, отвыкшее так часто биться и вообще работать в прежнем темпе, сейчас казалось, что вот-вот остановится… И не факт, что, отдышавшись, снова пойдет! Вот ж паскудство!

Быстро обнял, не дал толком рассмотреть и был таков! Да что б тебя, нахрен, Мишка с такими фокусами… Впрочем, это было вполне в его духе. Сбежать от того, что пугало, вместо того, чтобы попробовать порешать проблему лицом к лицу.

Только вот не думал Князь, что его бледная физия способна так напугать… Да и кого! Горшка, которому и море-то по колено… Правда, обычно то бывало лужа и он как-то умудрялся в них так выбродиться, что и не скажешь, что по щиколотку грязи всего было, но… Тут он не выдержал и чуть улыбнулся. Мышцы ощущались слегка скованно, вот ж… жопа-то какая!

Если всё это, в том числе и только что с ним приключившееся, глюки и отходняк от чего-то большего… Например, той же комы, но не от удара камнем по голове, а просто от удара с перепою-то… Тогда да… Влип Андрюха по самое не балуй!

От открывшихся ну просто ошизеть, каких очешуительных перспектив он застонал. И именно в этот момент в палату зашел, б…ть, ну не консилиум целый, но один задёрганный и весьма усталый, оттого, видать, имевший весьма пофигистичный вид врач с выводком… нет, не утят. Уж лучше б утят, б.я! Тут студенты были, это Князь определил сразу по их юным, но уже успевшим впитать муки учения в меде лицам, на которых, впрочем, светились следы жесткого перебора с энергетиками и, мож, чем похлеще… Эх, молодость, где ж ты, куда ушла, бессердечная ты, с…ка, и даж ручкой не помахала?!

* * *

Впрочем, печать полудрёмы с «утят», как рукой сняло, стоило одной из девчонок задержать на Князе бессмысленно брошенный мимолетный взгляд… Впрочем, в следующую минуту та уже рьяно тёрла очки, приговаривая: «Да не может быть! Да ну нафиг!»

Кто-то заржал: «Мол-де, совсем Полька со своими шутами чокнулась!», но группа заметно оживилась, чем ещё больше подтвердила своё сравнение с выводком галдящих птенцов.

Тут уже и куратор-врач смекнул, что обычный обход вышел не вполне обычным… Не, конечно, Горшенёв, (персонаж во всех отношениях необычный и запоминающийся особенно для их-то сонного во всех смыслах царства!) недавно что-то там невнятно прокричал, заглянув на пост, размахивая руками, но… К его экспрессии в отделении настолько привыкли, что уже воспринимали все эти вопли и активное жестикулирование исключительно, как фоновый шум от телика. А случись чего с Князевым на самом деле, приборы б сигнализировали! А тут вон оно что…

— А ну, кыш! — прикрикнул куратор на студентов, приняв грозный вид, ибо по-другому эти бесенята не понимали. И послала ж кафедра на его голову эту нагрузку — больше общественную, чем денежную! Правильно, гнать их в шею, не взирая на то, что случай клинически интересен, но… Он не только с медицинской точки зрения таковой! Ещё введут ему сейчас известного пациента обратно в кому, фанаты хреновы! И Семёныч, так звали по батюшке доктора, недобро покосился на одиноко застывших двух пацанов и трёх девчонок, что даже гнева его не убоялись, а, неприлично раскрыв рты, пялили зенки на Князева, словно тот, как минимум из мёртвых восстал под бешенный риффак их полусатанинских песен… Врач поморщился.

— Вам что особенное дозволение нужно?! Пошли прочь, иначе неуд воткну за практику! — разъярился тот, на сей раз волшебное сочетание «неуд за практику» сработало… Хором вздохнувшие девчонки и мальчишки, попятились задом к двери, провожая кумира тоскливыми голодными глазами. А одну девчонку все-таки прорвало напоследок:

— Выздоравливайте, дядь Андрей!

— И Борисовича мне позовите! — спохватился под конец Семёныч, что за хмыканьем от такой фамильярности едва не позабыл о том, что больному явно потребуется не одно компетентное мнение… А то он тут с возней с юными дарованиями порядком… подустал, прилично говоря. Глаз замылен был. Вон не сразу даже просёк, что пациент сверлит их нашествие в палату внимательным взглядом… А раз фокусируется, значит, не всё так хреново, как они уже привыкли думать. В любом случае прогресс значительный для этого случая, даже если это ограниченное сознание.

— Ну, Андрей Сергеевич, — обратился он к музыканту, мимоходом считывая возросшую сердечную активность постепенно выходящего из ступора организма. — Напугали вы народ не только своими страшными сказками…

В ответ на это высказывание пациент столь выразительно поднял бровь, что Семёныч, не усомнился, что это было непроизвольное движение, и оттого с радостью отметил у себя на планшетке, что речь тот осознает… Ещё б выяснить на каком уровне… Заодно и что с речью посмотрим!

— Помните, какой сейчас год? — задал он каверзный вопрос.

— Тринадцатый… был, — пусть и сипло и с невероятным усилием, но Князев-таки заставил Семёныча удивленно на него посмотреть. Он ведь не месяц в коме пробыл… А эти пару слов связал ясно, и провалами в памяти, большими, по крайней мере, не страдал… Вот это повезло мужику! Если, конечно, так вообще можно выразиться о музыканте, которому прилетело булыжником по лобной доле… А, впрочем, так и есть. Отёк после операции у него спал давно, изменений в состоянии особых не фиксировалось, не ухудшалось, но и вперед… Может, немного сильнее реакция на раздражители становилась, но в том, что тот все-таки пришел в себя уже была огромная доля везения. Потому как подобного рода состояние по-прежнему было изучено из рук вон плохо, а уж редкие случаи выхода из него после четырех недель — и вовсе почти, зачастую необъяснимы с какой-либо разумной точки зрения.

— Сейчас уже четырнадцатый… Но это ничего, вон, порой люди и спустя двадцать лет в себя приходят! — решил-таки подсластить пилюлю врач, неловко пошутив, впрочем, не соврав. Князев однако отреагировал на удивление спокойно, даже как-то облегченно посмотрел и чуть… самодовольно что ли?!

— Ну-ка… — потребовал, вытрясая из головы лишние сейчас мысли, Семёныч. — Проследите-ка за фонариком… Так… А пример посчитайте…

* * *

«Фанатки!» — обречённо подумал Князь, а после спохватился и начал пристально оглядывать вошедших, игнорируя неслабую резь в глазах. Собственные мозги, хоть и ощущались порядком проржавевшими, но ничего он ещё эту старую телегу раскачает! Поедем со свистом! Вжиу! Потому как именно позитивный настрой и внимательность спасут его сейчас от, казалось бы, неминуемого попадания в дурку.

Да, большинство носит безликую одежду… И понять по ней который сейчас на дворе год — затруднительно, однако некоторые детали всё равно подметить можно! И под белыми, чтоб их халатами… Вон, у той девчонки кроссы абибас, но это вообще ни о чем не говорят, хотя вот оно, вот! Характерная выпуклость в нагрудном кармане… Да смартфон в чехле, но… Опознать модель ещё и неслабо плывущим взглядом… Сложно, но, чёрт, та была похожа, на старую, да! Не такой огромный экран и вообще… С другой стороны, конкретно этот врач может быть приверженцем олдскула… Нет, надо на студентов смотреть, вот тем точно понты дороже желудка! И у тех модели довольно старенькие, вроде бы, были… И всё же это не стопроцентная гарантия!

Ещё и девчоночка смуты внесла, назвав его «дядей»… Но Князя так давненько уже кличут, так что тоже не больно-то маркер времени! Чертова игра, угадай год, блин! А ведь ответы 2013 и 2022 тоже могут быть неправильными! И сектор приз на барабане, б…ть, направление в дурку! И тут свершилось не иначе, как чудо… На миг прояснившийся взгляд Князя упёрся в висевший за каким-то лешим в мелькнувшем коридоре календарь! Неужто для таких вот потерянных во времени бедолаг, как он повесили… Хм, и часто тут, интересно, у них выходцы с комы разгуливают по коридорам в поисках ответов и врачей, а?!

Впрочем, сердце уже радостно затрепетало. 2014. А значит… Миха реально выжил и послышавшийся ему бред про сорок лет в обед, не такой уж и бред, вот ж… Счастья привалило! Только вот что теперь делать с ним Андрей ума не приложил, етить-колотить! Значит, всё-таки камнем… И да по башке… Которая у него совсем не чугунная. И хоть и пролежал он не семь лет, как напел в одной старой песенке и даже не девять, как он прожил в той, казавшейся вечностью коматозной реальности… А всё равно, должно быть, без последствий для него это не пройдёт.

Уже сейчас ощутимо ныла голова, болели глаза, которым уже полагалось бы привыкнуть к свету, наверное, и да… громкие звуки раздражали и едва ли не простреливали его пострадавшую башку… Чтоб оно всё горело, если это не пройдет! Как… как ему, б…ть, концерты играть теперь?! И с кем? За год группа и так, стопудово, развалилась, а он ещё неизвестно, когда отсюда выкарабкается… И на своих ли двоих?! Легкий ужас и паника едва не сковали его, но перед глазами вспыхнул Миха, такой, б…ть, живой и настоящий… Потому что это взаправду так и было! Что он решил отставить ненужные метания, те ему точно не помогут. Только навредят… Ради живого и почти светящегося, ха-ха, Горшка он готов, как угодно выползать из свалившейся на него задницы. Впрочем, та была отнюдь не беспросветной, понимаешь, да?!

Да и чего раньше времени-то нервы-то вместо струны натягивать… Вот врач перед ним терпеливо распинается… Пусть проводит свои тесты… Эти каких неврологические, во! Да диагнозами швыряется… Желательно, чтоб не сильно страшными, но и на сильно, Князь тоже с высокой-высокой скалы разбежится и наплюёт! Да, чтоб его чем-то напугали! Да, Дядя Андрей ещё сам кого хочешь в дрожь-то, как вгонит! Что не знала, что ли медицина, что если пациент решил петь и веселиться, то она тут бессильна?! Нет, б…ть, и не такие камни точили позитивным настроем… Только это б… Внутренности сковало холодом. Не одному б ему через это всё прорываться. Вон, Миха… уже убёг, а, впрочем, Князь верил, что тот вернётся. Вопрос лишь в том, как скоро… И не будет ли поздно.

* * *

Князев проходил тесты на удивление бодро и, в целом, неплохо… Малость плавал в математике и правописании, но тут Семёныч чувствовал, надо у родственников, уточнить не тупил ли там тот и раньше, ибо что-то ему подсказывало, что зубрёжкой себя рокер не утруждал в школе.

Ещё ему явно требовалась корректировка обезболивающих… Но это успеется, он ещё об этом со Славычем посоветуется… Пока пациент терпел и виду особого не подавал. Куда больше доктора интересовал уровень заторможенности сознания, реакция на шум, на иные раздражители, а под обезболивающими посильнее те станут смазанными.

Двигательные функции пока были угнетёнными, но с этим можно было работать… Организм пока не отошёл от прежнего вегетативного состояния. Вообще, из анамнеза, основной удар у Князева пришёл именно на лобную долю, поэтому Семеныча особенно интересовало способен ли тот на произвольный контроль, критику, мотивацию, оценку своих действий… Конечно, сразу по выходу из такого состояния не следовало слишком наседать — все-таки утомляемость у пациента сейчас повышена, но… это было важно. И раз Борисыч, чертово светило нейрохирургии, пока его динамил, он постарается дознаться сам.

Потому-то проблема с математикой его несколько и насторожила, впрочем, в ответ на его просьбу объяснить, что именно происходит на стандартной для этих случаев, чтоб его сказочника, картинке, Князев, чуть улыбнувшись, выдал такой рассказ, что у Семеныча по спине мурашки забегали. А ведь умудрился притом совсем коротко, но очень емко уложиться… Видно было, что тяжеловато ему разговоры даются… Дыхание сбивается, пот выступил. Да и по психологическим факторам тоска какая-то поселилась… А ведь и верно, про родных-то тот ещё не спросил, череду тестов не прервал.

Тут доктор нахмурился, тихо кляня себя за упущение. Может, у пациента развилась на фоне чмт диссоциативная амнезия?! Говорили же, что он перед этим с Горшеневым поругался… Тут же полез ему в голову самый эпатажный, пожалуй, постоянный посетитель их отделения?! А про остальных отчего тогда не спросил?! На ум тут же пришла красивая и характерная жена Князева.

Агата крепко наседала на них всех, однако тонко чувствовала границу дозволенного. Появлялась с завидным постоянством раз в три дня, была подолгу, давала легкий разгон возящим несвежие сплетни о её муже и Горшенёве медсёстрам, а потом удалялась всё такая же собранная и волевая.

Только раз Семёныч застал её в слезах. Случайно увидел-то даже, в закутке за клиникой. Что его поразило так это то, что в тот день он сам ей где-то с полчаса назад сообщил, что шансов не ноль, конечно, но крайне мало. Минул критический для вегетативного состояния месяц, на томографии значимых улучшений не было. И не вовремя, ни после этого разговора Агата себя ничем не выдала. Просто напомнила, что с них живых не слезет, а ещё поблагодарила за усилия… И вышла… Как оказалось сюда вот. Дала волю чувствам подальше от всех, даже в палате, где никого не было, а муж, вероятно, и ухом бы не повел, вылей та на него даже бочку слёз.

Потому и стало ему как-то не по себе от этого, что если Князев их не помнит. Да, их пациенты — хорошо, если десятая часть в здравом уме да в трезвой памяти на своих ногах их покинет, однако общение с родственниками здесь, хочешь не хочешь, а шло каждодневное, компенсируя, очевидно, их самое «молчаливое» со стороны больных отделение. К тем же, кто застревал надолго между холодильным отделением больницы и реабилитационкой, и отношение было другое. Точнее не проникаться у Семёныча не получалось даже спустя пятнадцать лет практики. Хотя давно уже всё внутри, казалось бы, должно было сгореть и отболеть. А н-нет… Что-то ещё тлело, вот, когда совсем прогорит, тогда да, нужно будет по-хорошему халат на гвоздь вещать. Но кто ж станет-то?! Он невесело хмыкнул, и вновь обратив внимание на пациента и на удачу, наблюдая за реакцией, сообщил:

— Жене и матери вашей я сейчас позвоню. Может, кому ещё надо?! — «пока я добрый и провожу клинический эксперимент» — читалось в его глазах.

— Не, — неожиданно отмахнулся Князев. — Миха в курсе, а остальным мои сами сообщат. А что… — прибавил он выдавшим его с потрохами срывающимся голосом. — Мои-то заходят? В каком составе?

— А это, — тут же немного обрадованно ухватился Семёныч. — Вы мне сейчас сами скажите, в каком должны!

— Вы чё это… Думаете меня так пришибло, что я и девчонок своих не упомню?! — оскорбился не самый простой его пациент. — Да, ну вас… — а вот то, что больной ещё и сдавленно матерился, он, конечно, нигде официально не отметит, но признак-то неплохой — оживает значит.

— Что я Агатку, Алиску, Алёнку… — Блин, на «а» кончились… — И Дианку забуду, да?! — Князев сверлил его нехорошим взглядом и от нервного перевозбуждения аж спрогрессировал в плане движение до притянуть его за полу халата… Слабо правда, что и удерживал край едва-едва, но пальцы не дрожали, а это хороший признак, черт подери!

— Ничего такого, не думал, но проверить был обязан, отдыхайте, Андрей Сергеевич, — и окрыленный, как и всегда в подобных случаях, Семеныч покинул палату этого, видимо, тут без подковырок выздоравливающего пациента. Редко, когда на его практике, всем однозначно пессимистичным прогнозам целого консилиума уважаемых и остепненных показывали столь вызывающее дерзко средний палец!

* * *

— Миша, — его большой во всех смыслах друг, а у Горшка не особо поворачивался язык Вахтанга своим директором обозвать… И более того, проклятая должность у него всё ёщё плотно ассоциировалась со всякими сучностями, причем тёмными и в добавок нетрадиционной ориентации в самом плохом смысле того слова, а вовсе не буквальном! Хотя то и тоже плохо, но не марать же честных пидарасов… теми, кто кидает музыкантов, вообщем, мутя с финансами и не только. Но тут уж они на всю жизнь обожглись, мда. Да и какой он его, хотя по документам-то, но…

Именно из-за этого «но», что свербело сейчас под рёбрами у Горшенева, тот и смотрёл на него, как на больного, а, впрочем, таковым он себя сейчас и ощущал… Весь тот казавшийся ещё год назад таким нереальным прилив бодрости и энергии, что он ощущал в себе последние месяцы, куда-то взял и сгинул, словно нужда в нем отпала, уступив место апатии… и привычке, которая требовала снова объявлять кастинги и играть… А зачем, собственно?! Всё можно, выдохнуть и отдохнуть наконец. Теперь, когда Андрюха проснулся, сам о себе и девчонках своих позаботится… И о Михиных заодно, если тот скопытится… Что немудрено с таким конским ломовым образом жизни! Эх, бухнуть бы… Да и повод есть!

— Миша! — уже с нажимом окрикнул Вахтанг Горшка, провалившегося в свои опасные думы, а ведь он только и пришел рассказать про Андро и предупредить, что будет набирать новую команду. — Ты… чего?! Какой, нахер тебе, вернуть Князю его группу?! С ума-то не сходи! — признаться подобного напора Горшенёв не ожидал, а потому удивленно махал ресницами на подобные заявления, молча, хоть и тянуло сп*здануть чего в ответ, ей же в ногу! Но он держался, потому что понимал, что может грянуть, настоящая, е-моё, буря, если обычно такой спокойный Вахтанг выйдет из берегов…

— Да Андрюха же больше месяца пролежал в коме, Мих, ты пойми! Я ж консультировался, изучал вопрос! — продолжал между тем тот. — Там уже всё — наступают необратимые последствия для мозга… Он хорошо если после долгой реабилитации, сам себя обслуживать сможет, а ты говоришь надо поскорее группу вернуть! Ну Мих, во дал! Да в самом благоприятном прогнозе врачей, он от силы сможет потихоньку тексты писать, рисовать, какие концерты?! Такой напряг же!

— То есть, — глухо прорычал Горшок, который был не согласен за напряг… Или только отчасти… Хоть и морока и устаешь хуже лошади, как бритиши говорят, а всё одно — приятная, такой же кайф выступать! И да он тоже теперь, после сказанного в лоб-то (тут, пожалуй надо сказать Вахтангу спасибо за прямоту!) вспомнил все почерпнутые из интернета, увы, до ужаса реальные страшилки. — Ты не веришь, что он сможет вернуться в строй?!

Последнее никак в голове не укладывалось. Они ж, друзья, б…ть! Как можно не верить… И как можно не стремиться на сцену?! Даже ползком, б.я, а однажды, прочухавший, что это такое и поймавший волну, будет всеми силами стремиться опять попасть в струю.

— Миша, дело не в том, верю я или нет, а в том, чтобы оставаться при всем притом реалистом. Мне тоже эта беда с Андреем не чужая, но именно поэтому-то и дури с кастингами и совсем этим! Ему ещё страх через что предстоит пройти, и совсем не время тебе раскисать и рваться свинтить в закат… как это я сейчас увидел… Я ж обоих вас хорошо знаю, и одно могу сказать точно — друг другу вы нужны, может, по Князю так и не скажешь, но оно так. Даже, если в творчестве он без тебя обходиться мог, то вот в жизни-то нихрена! — и Махарадзе похлопал его по спине своей тяжёлой сильной рукой так, что Миху аж слегка поприжало к земле.

Вот те на… называется. Горшок прикусил язык. И в самом деле, б.я, Вахтанг же был с Андрюхой те два года… Наверное, лучше ситуацию видел. Чёрт… И то, что он раньше там сказал про долгую и не факт, что удачную реабилитацию, тож ж правда! Кажется, даже сейчас оставалось то, что было поважнее их разборок и его, б…ть чувств! Вот, он маху-то дал! Даже не просёк ведь, насколько в порядке или, скорее, не в порядке сейчас Князь… пришёл ли в себя по-настоящему, не изменился ли этот шут не ряженный до неузнаваемости?! А всё туда ж, побежал, группу скорее распускать и по новой набирать, ё-моё-то!

И как ошпаренный помчался назад под молчаливое одобрение Вахтанга.

* * *

В больнице в коридоре ведущем к князевской палате (как не палатах-то, ха!) Миха столкнулся с отяжеленной Алиской Агатой. С трудом поймав в полете мелкую (помельче его дочи будет-то — неловко провёл он параллель, где Горшок — длинный, а Княже нет, не короткий, хех, но тут же вспомнил, как жутко схуднул Андрюха, и скис!), и только благодаря сему, очевидно, и не схлопотав по горбушке от Нигаровской, он отчаянно всмотрелся в её лицо, силясь там прочитать, насколько всё там хреново (или нет — тоненько прошептал робкий голосок внутри) с Князем…

И с неожиданной радостью отметил, что не получил, не только потому, что вовремя соорентировался… А потому что Агата едва не лучилась, и да, то, что его быстро и порывисто обняли и шепнули: «Сам зайди!», едва ли не заставило Горшка засомневаться, а не ёжнулся ли он прямо тут вон о ту привлекательную бетонную стеночку в полёте случайно, сам того не заметив, вот ж ё-моё!

Однако довольная Агата уже тянула за собой приветливо улыбнувшуюся ему мало что пока понимающую Алису, попутно набирая кого-то по телефону… Да судя по тому, что он увидел, та начинала бурную деятельность, знать бы ещё какую.

Задержавшись, чтоб подслушать, а не потому что ему было страшно заходить внутрь, Миха смекнул, что это какой-то крутой ЛФхашник… Ну и зашибись, б.я! Только вот Агаты уже и след простыл, а он все гипнотизировал чертову дверь, словно ждал, что та сама откроется, а ещё лучше Князь сам оттуда сбежать постарается, потому что обдурил всех.

Однако этого не происходило, и с мыслями: «Чё, я не мужик что ли?!» — он ввалился внутрь, и замер, как вкопанный. И уведенная ранее собственными глазами и счастливая Агата — всё показалось ему дурной, по-скотски несмешной и тупой шуткой.

Долго мучительно долго до него доходило, что Князь не в коме лежит… а просто, б…ть, спит! Вон какую лыбу растянул, раньше-то такого не было.

И тихо, чтоб не разбудить, х…и, Миха с жаром выматерился. Вот уж не думал он, что столь долго ожидая его, с…ка, пробуждения, он теперь будет столь печься об обратном! Но… У Андрюхи было такое осунувшееся лицо, что… пусть сил набирается. Хотя, казалось б, на жизнь вперед отоспаться должен б! Но нет, оно, б…ть, не так работает… А вообще, кто б знал как?!

Он вздохнул и опустился на стул… Хоть просто так посидеть… Пока не гонит никто, часы-то посещений давно-того, прошли, но благо местные медсестры и охрана как-то сквозь пальцы смотрели на Миху, вваливающегося периодически (уж когда, б…ть, смог, скажите спасибо, что не ночью)… Он полагал, что причиной тому послужил исправно поставляемый тем передаренный от фанатов и не только неплохой алкоголь… Ну а хрена, ему ж нельзя, так хоть на это сгодилось… В России живём, сам понимаешь.

Только вот непривычно да и почти невыносимо, как-то в тишине-то сидеть! Миха за это время так привык вести свой односторонний диалог с Князем, что и сейчас утерпеть не мог. От безделья в голову просились всякие дурные мыслишки… разной степени бредовости, так одна заусила его настолько, что он не выдержал и, пробормотав сдавленно:

— Прости, Андрюх, я завтра на гастроли улетаю… Потом поспишь! А эта проверка для твоего же блага! — и включил ну настоящую галимую жуткую попсу! Помнится, раньше он так делал, ибо был свято убежден, что Князь не выдержит такого надругательства над ушами и восстанет, но сейчас… Голову его посетила столь ужасная мысль, что её нужно было немедленно опровергнуть. Вдруг. Князь. Б…ть. Полюбил. Попсу. Тогда хоть ещё раз по голове его бей, чтоб на место мозги встали!

На сей раз горькое и невыносимое, прежде всего для самого Михи, лекарство подействовало, как будильник… Князь нервно, пошарил по простыни… В поисках источника адского звука, но Горшок пока не спешил с выводами.

— Б…ть, Миха, ты чего совсем ох… — набросился-таки на него связной (ура!) фразой Андрюха, но быстро сбавил обороты, видимо, доперев, кто перед ним. — Так вот откуда Бузова взялась… — пробормотал Князь тихо-тихо, но Горшенёв услышал.

Пытку попсой прекратил, и теперь внимательно смотрел на Андрея, который в свою очередь не сводил взгляда с него. Тот выглядел несколько озадаченным, да больным, но… живым, черт возьми! И даже, с…ка, радостным! Видя это, он и сам не заметил, как уголки губ у него поползли вверх.

— Значит, — шутливо, но с усилием проговорил вдруг Князь. — Это ты мне такой «хит-парад» устраивал… Ладно тогда, это я понимаю, но сейчас-то, к чему, а, Мих?!

— А вдруг ты так башкой своей дурной о камень треснулся, что попсу полюбил! Я должен был знать! — взвился Горшок, впрочем, продолжая улыбаться… Пусть предъявляет это всё фигня, по сравнению с тем, что там между ними реально накопилось… В шею не гонит прям щас и ладно. Может, и прав Вахтанг.

— О, а мне говорили наоборот, — хмыкнул и тут же болезненно поморщился Князь. — А вообще, чтоб бы ты, в таком случае, интересно делал, а?! Заявил бы всем, что я умер для приличного общества?! — и он хрипло заржал, несмотря на то, что этого движения диафрагмой, ему явно было плохо.

— И был бы прав, ё-моё! — закатил глаза Миша, но не давая Андрюхе и слова вставить, прибавил. — Но я б тебя пролечил, изгнал б эту нечисть…

— Примотал б к кровати и читал б текста Рамонез, Секс Пистолс, Эксплоитида и Святого Оззи Озборна, пока не бесноватый дух не покинет моё бренное тело?! — уже полузадушено, по счастью, от смеха попытался прояснить Андрей.

— Тебя такого и приматывать не надо! — удрученно цокнул языком Горшок. — И нет, я б наши с тобой песни пел бы… Хотя если б и это не помогло… — тут он сделал значимую паузу. — То я бы с тяжелым сердцем отпустил б тебя в мир проклятущей попсы… Быть может, тогда б там наконец-то годные тексты появились.

— О как… — в голос Князя закралось нечто сильно похожее на обиду, его явно подмывало спросить, когда же он снова так начал считать, но Миха это и по его кислому лицу прочёл.

— Я и не переставал считать… И да, ты может не помнишь, но это ты от меня ушёл, а не наоборот. — ему было больно это говорить, и если раньше какая-то часть Горшенёва ещё эгоистично надеялась, что нет, не помнит, то сейчас было очевидно, что всё-то это морда предательская помнит.

— Мих… — как-то совсем уж тяжело заворочал язык Князь, так что у того даже в душе что-то дернулось, что зря он к человеку только что из комы с таким пристал… ещё как обратно туда провалится. Подальше от него такого злого, прошлое решившего перетряхнуть…

— Да не надо, не говори ничего, е-моё! Андрюх, ты поправься сперва… Потом разберёмся. Ты ж это… До чёртиков напугал, сволота ты последняя! Думал уж всё, вот и сказочке твоей конец. Спета песенка, а н-нет… б…ть, ты, Княже, молодец выкарабкался, я, с…ка, рад, но, пожалуй, пойду пока лишнего не сп*зданул! — и он встал на ватных ногах, чувствуя, что его нехило так ведёт собрался вновь валить, от греха, когда…

— Стоять! — почти прежним звенящим басом рявкнул Князь, отчего впрочем, тут же закашлялся и страшно побледнел, продолжая сверлить Миху, опешившего от подобных усилий, в миг потемневшим взглядом. — Не смей уходить, — ломанным голосом прохрипел он. — Больше никогда, слышишь?! Я, б…ть, в этой коме тоже не сказочную страну с шутом и королем видел! Совсем нет! Там всё так реалистично, с… ка… было… И там ты… ты слушаешь меня, балбесина?! Там ты умер, по-настоящему, а не в кому впал, оставив меня одного! Нет, Мих, больше ты не уйдешь, не позволю. Спасибо, напелся я там один… На остаток жизни хватит, давай снова вместе, б…ть, песни писать?!

— Андро, если ты сейчас шутишь, то, Мусиком клянусь, я тебе втащу, как оправишься малёк, по-настоящему втащу! — серьёзно так произнёс Миша, чувствуя, как к горлу подступает предательский ком. Неужели… Правда, как в той совсем и не проклятой песне «и будет снова счастье у нас»!

— Какие уж тут шутки… — слабо отозвался Князь. — Сам бы рад добрую часть той штуки развидеть, да не могу… Слушай, только это, давай, Ренника отправим в свободное плавание, а?! А то, чувствую, тесно ему там… — осторожно, но решительно начал, видимо, уверившись, что лежачего бить не будут.

— Да забей ты! — махнул рукой Горшок. — Давно уже отчалил Лось и команда его… Я ж тебе рассказывал! Ещё, стервецы, Северный флот назвались! А я с твоими музыкантами пока играю.

— А так вот откуда я это взял… Погоди, что?! — забавно вытянулось заострившееся после комы лицо Андрея, а после он снова, рискуя помереть, по-настоящему, заржал, ибо это ж, какой, чёртов анекдот! Расскажи кому из той реальности, в которой его бесноватые мозги пропеклись, восстанавливаясь, то точно ж оборжутся да у виска покрутят… Пей, таблетки, дядь Андрей! Только если Михе срочно потребовались музыканты, а старина Вахтанг был убедителен… А почему они ему потребовались?!

— Не хочу об этом говорить, — аж поменялся в лице Миша, и Князь в принципе всё понял… Проявил себя, видать, Ренегат с не лучшей стороны во время кризисного Андрюхиного состояния, а Миха и без того на нервах был… Вот и отпустил флотилию в свободное плавание.

— Но, знаешь, — тут же повеселел, окунувшись в куда более приятные мысли Горшок. — Я тут, как раз изменения в составе обсудить собирался… И раз мне не надо себе новую команду искать, то слушай… Тебе сильно дороги барабанщик и гитарист?!

Взгляд Андрея сменился с легкого охренения и наклона брови: «Так он это про группу серьёзно!» до уже более сильного изумления и куда-то усвиставщей брови: «А они до сих пор не слились?!»

— Можно поменять, если тебе так кажется лучше… — наконец отмер он, а потом осторожно, боясь забесить Миху, всё ж-таки спросил: — А Каспер что не сбежал от тебя?

— Он пытался, — со странным выражением лица ответил Горшенев, и Андрей чутка запереживал за Ришко… — И ещё пытается, но… — тут уже настала его очередь бросать кость Князю. — Если он тебе нужен, то пусть будет.

— Всё равно свинтит потом, — голосом гадалки прохрипел Андрей. — Потому я б присмотрелся к другим группам, кого в случае чего можно быстро сманить… Мож снова девчонку… Вон в Пикнике есть.

— Ты хочешь, чтоб Шклярский наслал на тебя проклятие?! — изобразив притворный ужас на лице, рассмеялся Миша.

— Не исключено, — в ответ усмехнулся Князь.

Сейчас они дружески пикировались и, о чудо, обсуждали совместные планы на Короля и Шута, но обоим было понятно, что былые противоречия хоть и поблекли перед лицом реального страха потери, но никуда не делись… что они ещё не раз пересрутся, потом помирятся… что их ещё порядком поломает, но… главным препятствием для этих далеко идущим планов двух вновь обретённых друзей, по-прежнему, было то, что абсолютно, б…ть, не факт, что Князь оправится до конца и сможет выступать.

— Слушай, Мих, — спросил Князь, словив легкий укол от видений их возможного будущее, где он вряд ли сможет играть роль большую, чем выдачу текстов. — А ты ж с тиграми и Запашными мутить что-то хотел?!

— Какие тебе, б…ть, Андро тигры! Они ж тебя сожрут нахер, если ты на ровном месте камень словить умудрился! — тут же взвился Горшок.

Что ж, было хоть и не вполне справедливо, но приятно.

— Но ты ж хотел… Что тебе из-за меня-то отказываться от этой темы?! — всё-таки закусил удила Князь.

— О, б…ть, какой ты въедливый, Андрей! Ты чего удумал, а?! Сговорить меня снова свалить в отдельное плавание, ха! Не прокатит, ты уже мне альбом пообещал. И напишешь… Как миленький! И если ты, б…ть, переживаешь, что там всякие шафки протявкают… Дескать, Горшок такой-сякой отжал у Князя группу да и мечта у него сбылась — усадить того за кулисы, чисто текстики писать! Так вот, это всё чухня! — лихорадочно сверкая глазами и делая паузы, чтоб отдышаться, продолжал распаляться задетый за живое Миха. — А хотел бы я этого, то с самого начала б на сцену за шкирку тебя, упирающегося болвана такого, не потащил! Поэтому, ничего не знаю, б…ть, ты сильный, ты выберешься, жду тебя на сцене — твой левый краешек постараюсь не занимать, — он тяжело засопел, а потом… надумавший что-то Горшок вдруг хитро улыбнулся и безапелляционно прибавил: — А надо будет сам тебя туда протащу. Снова. За шкирку.

И у Андрея не нашлось ни сил, ни аргументов возразить то ли словам Михи, проникающим в мозг, то ли проникновенному же взгляду, что казалось обжигал его изнутри. А это значит, будут выбираться из той глубокой ямы, куда их загнала не самая беспутная жизнь. Вместе. А это уже, согласитесь, немало.