Дубли (гет)

Бывают дни, которые Гермиона проживает на трех чашках кофе, пачке Sobranie и чистой злости. Вокруг ее стола суетливо машут бумажными крылышками служебные записки, а зачарованные документы, присланные из других отделов, сортируют себя по принципу, известному одному Мерлину. Каждый раз выуживая отчет Аврората из-под мусорной корзины одной рукой, а второй пытаясь поймать резюме встречи с Кингсли, Гермиона клянется обновить чары.

«Нужно носить в себе хаос, чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду,» — твердит она себе. Но министерство не зажигает звезды. Оно следит, чтобы количество гаснущих не превысило допустимое законом число.

Когда Гермиона выходит из кабинета Барбаджи, ее щека все еще немеет от неуместной малфоевской усмешки. Руки неприятно холодит вибрация зачарованной папки. Третий уровень секретности — дела особо опасных преступников, политзаключенных, сводки с мест магических катастроф, данные о которых необходимо скрыть от общественности. Законопроекты обычно удостаиваются первого.

Гермиона Грейнджер — маленький кот, которого любопытство пыталось прикончить достаточное количество раз, чтобы она перестала бояться.

— Пойдем, Малфой. Покажу тебе наш кабинет.

* * *

— Здесь нельзя наводить порядок, потому что это ущемляет чьи-нибудь права?

Гермиона закатывает глаза.

— Спроси в отделе Магических популяций. Им как раз выделили ровно столько бюджета, чтобы хватило сил ответить на один вопрос в этом квартале.

— Нет, серьезно, — Малфой неловко отбивает рукой служебку в форме самолетика, летящую ему в глаз. Та обиженно чирикает. — Во-первых, у меня аллергия на записки, старающиеся превратить меня в Аластора Грюма. Во-вторых, я не могу думать в таком беспорядке. В-третьих… пресвятые Мерлин и Моргана, это правда самое приличное кресло, которое они для меня нашли?

Гермиона оглядывает кабинет едва ли с большим энтузиазмом. Теперь ее любимый вид из окна закрыт вторым столом, книжный шкаф и зачарованный сейф сдвинуты вправо, обнажая тонкий слой пыли на темном паркете, а на кофейном столике виднеется тонкая, едва различимая, но — царапина.

Утонуть не дают якоря, напоминает себе Гермиона.

Гибкость — синоним политики, напоминает себе Гермиона.

Не барахтайся почем зря.

Малфой снимает пиджак, по-хозяйски вешает его на спинку кресла, закатывает рукава. Метка, посеревшая, но все еще четкая, кажется кляксой на его коже. Гермиона чувствует, как холодный, липкий, нутряной страх щекочет нёбо.

Это выученное, напоминает она себе. Его оправдали. Его мать спасла Гарри. Он не смог убить Дамблдора.

У него человеческое лицо.

Словно почувствовав, о чем она думает, Малфой поднимает глаза. Его голос — тихий и резкий, как треснувшее зеркало:

— Я знаю, что у тебя есть вопросы. Но давай сначала наложим охранные чары. Вот это, — он указывает на папки, — и правда очень важный проект.

Они работают на удивление синхронно. Заклинание дрожит, мягкой паутиной окутывая пространство кабинета, ложась на дверь, стекая через замочную скважину в гулкий гомон холла.

Гермиона глубоко вдыхает носом: дождь, электричество, сыроватый асфальт — запах магии, который она впервые почувствовала в детстве.

Потревоженные чужим вмешательством сортировочные чары окончательно перестают работать, и кипа бумаг падает на пол. Гермиона и Малфой смотрят друг на друга.

— Правда или действие? — неожиданно спрашивает он.

Гермиона прищуривается.

— Даже не думай. Это не я появилась как драккл из табакерки с супер-секретной новой версией Статута. Тебе придется ответить на мои вопросы, если нам нужно работать вместе.

— Правда или действие, Грейнджер? — невозмутимо повторяет он, засовывая руки в карманы брюк.

Гермиона чувствует, что сегодня — тот самый день: три чашки кофе, чистая злость и пачка Sobranie.

Когда она щелчком пальцев призывает сигарету, Малфой цокает языком:

— Только не это. Никакого дыма в нашем кабинете.

Гермиона смеется.

— Предлагаю соглашение. Я курю в моем кабинете, а ты можешь играть в свою детскую игру.

— Подходит, — довольно отзывается он.

И снова обнажает зубы.

Гермиона делает три затяжки, прежде чем ответить.

— Правда.

* * *

— Почему отдел Международного магического сотрудничества?

Гермиона удивленно поднимает взгляд.

— Серьезно? Ты согласился дышать дымом ради настолько неамбициозного вопроса?

Малфой осторожно присаживается в кресло, неудовлетворенно ерзает, примеряется к новому рабочему месту.

— Хватаете по верхам, госпожа заместитель. Это на самом деле довольно важно. Покажет, с кем я имею дело: хорошим стратегом или симпатичным вкладышем из шоколадной лягушки с изображением героини войны.

Гермиона непонимающе прищуривается, и Малфой поясняет:

— Интернациональное взаимодействие — не та арена, где можно иметь значение. Где можно что-то менять к лучшему.

— Иными словами, это не Г.А.В.Н.Э., ага, — Гермиона зажимает гильзу между зубами и осторожно проводит палочкой над черной папкой. Чары предостерегающе мерцают темно-фиолетовым. — Кажется, это та модификация Фиделиуса, когда конфиденты должны вскрывать документы вместе.

— Ты не ответила.

Усталость всегда пахнет одинаково. Недокуренной сигаретой. Остывшим кофе в бумажном стаканчике. Пылью, скопившейся по углам.

Разочарование имеет разные запахи. Оно пахнет кровью на руках аврора Сандерса, избившего безоружного Эдриана Пьюси в камере для допросов. Пахнет тяжелой амброй и апельсином штаб-квартиры Международной конфедерации магов, где результаты Второй магической войны оценивают как «самостоятельное решение Британией своих внутренних проблем». Пахнет Роном, утыкающимся ей в шею, пока они заполняют документы на развод в полутемной кухне.

Драко Малфой пахнет лимоном и мятой, и немного — ее сигаретами. Гермиона не знает, что это за

запах.

— Я вообще не то чтобы выбрала работать в Министерстве. Как-то само собой подразумевалось, что я здесь буду.

— Золотой девочкой удобно размахивать, как флагом, — Малфой откидывается на спинку кресла, складывая руки за головой.

«Золотая девочка» странно звучит из его рта. Слишком округло, упруго и влажно скатывается по языку, падает на пол кабинета.

Гермиона прочищает горло.

— Ага. Вроде того. В общем, какое-то время я действительно хотела иметь значение. Но… юношеский максимализм подвыветрился на первом суде.

Драко сглатывает и смотрит куда-то в сторону. Первый суд рассматривал дело леди Нарциссы Малфой, урожденной Блэк, супруги генерала армии Волдеморта, лорда Люциуса Абраксаса Малфоя II. Через полторы недели она стала вдовой леди Малфой. Еще через неделю на нее было совершенно первое из семи покушений.

В тот вечер Рон аппарировал домой в крови. В ванной его вывернуло. Когда Гермиона, прижавшись к двери с обратной стороны, тихо спросила, не нужна ли ему помощь, он заплакал.

— Они резали ее заживо. Столовым ножом с блядским гербом Малфоев. Успели вырезать ШЛЮХА и пытались изобразить что-то вроде Черной метки, когда мы пробились через защитные чары. Она уже даже не могла кричать.

А потом, прислонившись к другой стороне двери, хрипло добавил:

— Я как будто не должен ее жалеть, да?

Гермиона тогда не нашлась, что ответить.

Малфой прерывает неловкое молчание, подходя к ее столу. Две папки темнеют перед ними квадратными глазницами неизвестности. Они подносят палочки — волос единорога, сердечная жила дракона — и чары Фиделиуса, фиолетово искря, рассеиваются.

Гермиона раскрывает свою папку первой. Внутри — магический контракт о неразглашении, памятка об использовании защитных чар и свернутый пергамент — проект нового статута.

— Документы третьего уровня секретности не выносят из здания Министерства, а также запечатывают каждый раз, когда оставляют без присмотра. Учитывая нашу модификацию Фиделиуса, открывать и закрывать работу сможем только вместе, — Гермиона деловито перебирает содержимое папки, другой рукой пытаясь скрутить волосы в узел.

— Выходит, в наших интересах справиться с этим быстрее, чем за три недели, — хмыкает Малфой.

Перед тем, как вернуться к своему столу, он легко взмахивает рукой. Гермиона растерянно поднимает на него взгляд, чувствуя, как непослушные волосы затягиваются в удобный пучок беспалочковой магией.

__________________________________________________________________________________

В этой главе Гермиона цитирует Ницше, думая про хаос и звезды :)