Дубли (гет)

«Золотовалютные резервы стран-участниц Конфедерации формируются путем слияния магического и не-магического капиталов государств. Валютный курс магических и не-магических денег внутри одного государства является фиксированным в течение десяти лет с момента вступления в силу новой редакции Статута и устанавливается правительством. Обмен осуществляется в отдельных кассах волшебных банков. В месяц волшебник может обменять не больше суммы, эквивалентной пятидесяти галлеонам, если он не является владельцем системообразующего бизнеса внутри страны».

«Волшебное правительство стран-участниц конфедерации обязуется включить в постоянный состав делегатов от маггловских правительств по направлениям: экономика, здравоохранение, научные исследования в области материи и квантовых полей. Каждый из делегатов принимает Непреложный обет о неразглашении. Действие обета не распространяется на членов маггловских правительств, посвященных в тайну существования волшебного мира».

«Исследования в области памяти и желаний с целью синтеза дополнительной магической материи признаются приоритетными. Раз в месяц страны-участницы Конфедерации обязуются предоставлять отчет о работе, проведенной в данном направлении. Непредоставление отчета будет приравниваться к угрозе безопасности всего волшебного сообщества и приведет к мерам незамедлительного реагирования со стороны Конфедерации».

«Одна из первичных задач маггловских делегатов в составе Конфедерации заключается в минимизировании влияния не-магических полей и излучений на объекты с высокой долей волшебного населения, а также изучении последствий такого влияния на организм. Для этих целей странам-участницам Конфедерации предлагается создать дополнительное научно-исследовательское подразделение на базе ведущих колдомедицинских институтов».

«Совместные решения в вышеперечисленных областях принимаются большинством голосов. У министров магии стран-участниц Конфедерации есть исключительное право вето, обусловленное более глубоким пониманием специфики социальных, культурных и политических процессов, происходящих в волшебном обществе».

«Волшебники имеют право по своему усмотрению финансировать маггловские проекты, если те представляют потенциал для развития и улучшения волшебного мира. В случае, если владелец маггловского бизнеса не посвящен в тайну магической жизни, волшебнику запрещено раскрывать себя и происхождение своих ресурсов».

«Волшебникам строго запрещено использовать достижения колдомедицины в отношении маггловского населения без получения специального разрешения от Министерства здравоохранения внутри страны ввиду отсутствия научной базы и неизученности влияния зелий и чар на маггловский организм».

«Достижения маггловской культуры, а именно: литературы, кинематографа, музыки — нуждаются в адаптации перед тем, как получат широкое распространение в волшебном мире. С этой целью предлагается создать Ассоциацию искусств при Конфедерации, чьи полномочия будут описаны в соответствующем документе».

«Вступление волшебников и магглов в близкие отношения является нежелательным и ведет к административной (в особых случаях, описанных в Приложении 1.12, — к уголовной) ответственности, поскольку усложняет соблюдение принципа сокрытия магического мира».

«Принцип сокрытия остается неизменным от редакции 1755 года и основывается единственно на…»

— … желании обезопасить магический мир от агрессии магглов, основанной на невозможности постичь магические основы жизни волшебников, — заученно бормочет Гермиона и с тяжелым вздохом опускает лоб на скрещенные запястья.

«Это и есть ксенофобия», — голосом Гарри хрустит подступающая головная боль.

Иногда, лежа в постели без сна, баюкая саднящую тишину внутри и снаружи, Гермиона думает о магии. Не как об умении вычистить дом змеевидным росчерком Экскуро. Не как о звенящей Бомбарде, после которой во рту всегда привкус меди и дыма. Не как о средстве достижения, но как о неизбежности.

Было ли это даром — родиться девчонкой, в жилах которой искрит такая сила? Бурлящая, громкая, жадная. Требующая выхода. Благословение ли — пропускать через себя электрический разряд, лишь предполагая действие, но не делая?.. Мириадно возможные комбинации атомов, раздражитель — импульс — реакция, и вот уже тело знает ответ на долю секунды раньше разума.

Одна часть Гермионы назвала бы это проклятьем. Та, которая подкуривала сигареты зажигалкой и использовала волшебную палочку вместо кандзаси, иллюзорно сохраняя собственную телесность. Заземляясь. Помня о том, с какой легкостью под кожей рождается Сектумсепра — однажды она швырнула ее в Лестрейнджа, когда тот почти добрался до миссис Уизли в Большом зале.

Но была и другая часть. Та, которая пересобиралась до кванта в волчке аппарации. Та, которая вибрировала и дрожала, касаясь волшебных пергаментов в архиве. Та, которая натягивалась канатом, запечатывая министерские документы.

Та, которая рвалась наружу от близости малфоевской силы.

Та, которая была самой Гермионой иногда больше, чем ее тело.

Закономерно бояться чего-то такой величины.

Закономерно ожидать, что это что-то легко развратит тех, кто к этому не готов.

* * *

— Хватит, Грейнджер. Почти полвосьмого. В Париже, если ты к этому времени не приговорил бутылку вина, то ты или хам, или болен.

— Нет такого города, который диктовал бы, когда мне пить, — ухмыляется Гермиона, потирая шею. Зачарованное окно мерцает огоньками, как стеклянный шар из детства. Проклятье и благословение, напоминает она себе. Проклятье и благословение.

Малфой зевает — расслабленный, отстраненный, одновременно привычный и чужеродный в ее кабинете, где хаос организует пространство в архипелаги порядка. Такой же, как его почерк на полях проекта, — ускользающий, но строгий; понятный, но расходящийся рябью повисших вопросов.

— Ну, и кто ты?

Гермиона знает: он достаточно умен, чтобы понять, о чем она в действительности спрашивает.

Гермиона знает: человек с такими зубами вцепится ей в глотку, стоит только приблизиться к ответу.

Малфой легким движением захлопывает свою папку и левитирует в сейф. Копия проекта Статута на грейнджеровском столе беспокойно вспархивает в воздух, стремится к товарке, ведомая чарами Фиделиуса.

— Я не закончила, — ворчит Гермиона, ловя пергамент.

Но Малфой — лимон, мята, горьковатый запах пота и ее сигарет — уже забирает документы из рук.

— Полвосьмого. Ты нарушаешь Волшебный трудовой кодекс. Я подам жалобу.

— Она попадет ко мне.

— С чего это?

Гермиона вытаскивает палочку из волос и наводит на сейф.

— Ты прикомандирован. А еще ты лорд. Шестьдесят процентов рабочего времени я пишу пространные письма с извинениями таким нежным и ранимым иностранцам, как ты.

Каким-то странным, плохо осязаемым образом — сначала тело, потом разум — она чувствует, как они оказываются слишком близко.

— Во-первых, я все еще англичанин, — тихо отвечает он, соединяя их палочки, — а во-вторых, я не то чтобы со всеми нежный, Грейнджер.

Она почти готова нырнуть.

Чары, лизнув замок, рассеиваются в пространстве. На самом деле, все это — на кончиках пальцев. Физика. Не так уж сложно объяснить людям то, с чем они знакомятся в средней школе. Когда-то и Ньютон схлопнул свет в фотон, а Гюйгенс раскатал его до волны — и оба не поняли друг друга. А потом оказалось, что свет — это и фотон, и волна, и, в общем-то, все вокруг — в библейском смысле.

Гермионе не кажется, что природа магии сильно сложнее природы света. Он, в конце концов, старше.

— Когда ты понял, что волшебник?

Малфой поворачивается к ней так резко, что, кажется, щелкают позвонки. Он выглядит обескураженным.

— Понял?

— Ну, да. Когда почувствовал, что магия — не часть тебя, а весь ты?

Он молчит так, как будто Гермиона его ударила. И она неожиданно понимает, что он никогда по-настоящему не присваивал это себе. Он просто был волшебником. Родился сквозь потуги, облегченные Обезболивающим зельем. Рос, обернутый защитой родового поместья, как одеялом. Да что там — он начался с магии: кровь Малфоев вошла в кровь Блэков, и древняя сила выплеснулась созвездием Дракона — фотонами или волной, а может, всем сразу.

— Ты пытаешься рационализировать то, что хаотично по своей природе, — наконец отвечает Драко. — Нельзя выпустить знание о волшебстве в мир так, чтобы магглы не сошли с ума.

— Я не сошла, — возражает Гермиона, — и Гарри не сошел.

— Большим травматиком, чем Поттер, был разве что Волдеморт, — кривая, больная усмешка разрезает его лицо, и Гермионе кажется, что оттуда щерится война: камни, камни, пустые глаза Фреда и багровый рассвет над Астрономической башней.

Она накрывает его рот ладонью, и призраки перестают на нее пялиться.

Его губы сухие и мягкие. Малфой смотрит на Гермиону, подобравшись, но не замерев, — она не знает, чей пульс бьется на ее коже. Когда его рука медленно ложится поверх ее, Гермиона сдается — и прикрывает веки.

Она не может сказать, целует ли он ее ладонь, или просто прижимается ртом, но его становится так неожиданно много, что она задыхается. Вот так ощущается магия — там, где от трения рождается электрический импульс; где его рука отдает тепло ее пахнущим дымом пальцам; где под кожей перекатываются волны, а может быть, частицы, а может быть, просто свет — потому что бывает дружба, бывает влечение, бывает и любовь, в конце концов, а еще бывает вот это — странное, неосязаемое, оглушительное, как контузия, и щекотное, как ветер.

Малфой тянет носом, прежде чем отнять от лица их переплетенные пальцы. Гермиона открывает глаза и теперь отчетливо видит его трещины: в морщинах в уголках губ; в едва заметном подергивании правого века; во взгляде, который, кажется, всегда устремлен немного вовнутрь.

— Ты знаешь все не хуже меня, — шепчет он. — Конфедерация — не знает и не хочет. Не показывай им своих мертвецов, Грейнджер. Падальщики на это падки.

Он держит ее за руку еще несколько секунд. Гладит костяшки большим пальцем. И внутри у Гермионы что-то предательски трескается.

— Что делают французы в восемь? — хрипло спрашивает она.

Малфой ухмыляется.

— Те, что не пили вино? Понятия не имею. Они, скорее всего, ненастоящие.

— Вниз по улице есть паб, — Гермиона высвобождает руку в поиске сигареты, но Малфой снова ловит ее мизинец, рассеянно перебирает безымянный, средний и указательный, тянет ее к двери.

— Умоляю, не кури. Вино на вкус будет как дерьмо.

— В Англии все вино как дерьмо, ну.

Он беззлобно фыркает, придерживая ей дверь.