Нет ярких красок в серебре (джен)

— Они отпустили меня, но я все еще здесь. Что еще я должен сделать? Не понимаю!

Драко кругами ходил по комнате. Леди Моргана сидела возле холодного камина и забавлялась тем, что вызывала призрачный огонь и складывала из его искорок разные неприличные слова и фразы. Над особо удачными вариантами она хихикала, страшно раздражая Драко невниманием. Он остановился рядом, принял любимую позу и несколько минут сверлил ее пристальным взглядом. Не выдержал:

— Моргана!

Она отвлеклась от игры, погасила огонь и перевела на Драко томный взгляд.

— Что?

— Они отпустили меня, но я все еще здесь. Я не понимаю! Что еще я должен сделать?

— А разве дело только в твоих родителях? Только они держат тебя здесь? Или ты сам себя держишь? — помолчав немного, продолжила: — Та девушка, которая была здесь в гостях... Панси? Она выглядела так, будто влюблена в тебя. Влюблена?

Драко смутился. Панси была в него влюблена чуть ли не с детства. Для него она всегда была лучшей подругой и только. Нет, он любил ее... но не так, как она. Оттенок любви был другим. Их родители собирались их поженить, и Драко вовсе не был против. Он готов был заботиться о ней, защищать и давать все самое лучшее, как и положено в паре, но он не любил ее в романтическом смысле. Это ничего не меняло на самом-то деле.

— Да, Панси... — задумчиво протянул он. — Я должен с ней попрощаться. Ей было больно. Я должен сказать, что у меня все хорошо, чтобы она не плакала.

— Тогда иди к ней. Просто закрой глаза и представь то место, куда ты хочешь попасть. Как ты попал сюда... оттуда, где умер.

Он закрыл глаза и переместился.

* * *

Панси плакала и никак не могла успокоиться. Драко видел, как она пытается взять себя в руки: дышит на счет, ходит по комнате, пытается что-то читать. Проходило всего несколько минут, и слезы снова накатывали. Она швыряла носовые платки в угол, откуда они тут же исчезали, а в стопке чистых появлялся еще один. Наверное, домовые эльфы боялись заходить в ее комнаты и использовали свою магию. Панси этого не замечала.

Должно быть, от переживаний она сильно похудела, и Драко подумал, что наконец-то она перестанет изнурять себя голодом. Домашнее платье висело на ней мешком. Неприбранные волосы скрывали лицо. Время от времени она вскакивала и начинала ходить по спальне, металась, как дикий зверь в клетке. Слезы никак не унимались. Ему было странно видеть подругу в таком возбужденном состоянии. Сколько он помнил, она всегда была спокойна, сосредоточена и уравновешена. Серебряный дракончик сидел на полке и следил за новой хозяйкой, поводя крошечной головкой из стороны в сторону. У Драко сжималось сердце. Время от времени он забывал, что умер, и его внутренние органы больше не функционируют, и чувствовал так, как будто еще жив.

В дверь постучали, вошла леди Элиза. Драко бросилось в глаза, как сильно она изменилась за прошедшие дни. Она была бледна, под глазами залегли темные круги, вместо изысканной прически — простой пучок, собранный у шеи. Совсем не похожа на ту светскую даму, которая приходила к его родителям несколько дней назад. Должно быть, немного магии, чтобы скрыть следы бессонных ночей, нервных дней и страха. Все, кто так или иначе был причастен к Пожирателям Смертью, ныне жили в постоянном страхе. А это почти все чистокровные слизеринские семейства.

— Милая, пора ужинать. Ты спустишься?

Панси перестала метаться, остановилась и смотрела на мать непонимающими глазами.

— Что?

— Время ужина. Я велела приготовить все, что ты любишь. Тебе нужно поесть, чтобы были силы.

— Ах, мама... — глаза Панси снова налились слезами. И леди Элиза продолжила мягко, но твердо:

— Нужно есть, чтобы у тебя были силы переживать. Ты знаешь, в каком мы положении, и знаешь, что в любой момент...

Она не договорила. Панси сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Драко знал, что она сейчас чувствует. Не к лицу ей позволять себе слабость, когда вокруг все... так неспокойно. Взять себя в руки и делать то, что дОлжно. Их всех воспитывали одинаково.

— Да, мама, я сейчас спущусь. Дай мне пару минут привести себя в порядок.

Когда леди Элиза ушла, Панси протерла лицо каким-то зельем, отчего припухлости и покраснения стали меньше, уложила волосы и переменила платье. На этом месте Драко отвернулся и, если бы мог, то залился бы краской. Он никогда не думал, что в роли призрака может безнаказанно подглядывать за кем угодно, и сейчас эта мысль его смутила и напугала. И возбудила. Панси подошла к полке и обратилась к дракончику.

— Мы должны… — сказала она и повторила: — Мы должны.

И отправилась в столовую. Драко не понял, почему она говорила во множественном числе и что именно кто кому должен. В голове его подруги были мысли и вещи, которых он не понимал, даже когда она пыталась объяснить. Поэтому он просто отправился следом.

Столовая Паркинсонов была мрачная, обставлена массивной викторианской мебелью, окна закрыты тяжелыми темными портьерами. Низкая люстра на несколько десятков свечей висела над столом и капала воском на темную скатерть. Раньше так не было. Раньше портьеры всегда были открыты, и Драко не замечал, насколько здесь беспросветно. Лорд и леди Паркинсон сидели за небольшим столом, которым пользовались, наверное, только в узком кругу семьи. Когда Малфои бывали с визитами, то стол всегда был парадный — длинный и вычурный. Панси села поближе к матери и опустила голову. Драко сел на стул напротив, оставаясь невидимым. Он всегда сидел напротив, когда гостил у Панси один.

— Я был сегодня в Министерстве, — сказал лорд Паркинсон, когда подали десерт. — Нам нужно быть готовыми бежать в любой момент. Аврорат начал аресты. Нас пока нет в списках, мне сообщил верный человек. Так что у нас есть время на подготовку.

Панси вскинула голову, но промолчала. Леди Элиза ответила:

— Мы будем готовы, как только ты скажешь, дорогой.

— Да, папа, — выдавила Панси.

— Ты можешь сверкать глазами и думать обо мне что угодно, — обратился к ней лорд Паркинсон. — Но я хочу безопасности для нас всех. В Британии оставаться нельзя. Ты сама все знаешь.

— Да, папа.

Леди Элиза накрыла руку дочери ладонью.

— Панси, милая... папа прав. Мы понимаем, что у тебя горе, что тебе тяжело сейчас. Но так нужно.

— Я знаю, мама, просто...

Она не договорила, спряталась за бокалом с водой и пила мелкими глотками. Драко слышал, как стучат ее зубы о хрусталь. Больше всего он хотел бы сейчас поддержать ее, сказать, что ее родители правы, и лучше им уехать. Но не сейчас. Не тогда, когда им могут помешать.

— А я тебя знаю, — вдруг раздалось за спиной. Драко подскочил и обернулся. За его стулом стоял призрак маленькой сухощавой леди возраста лет примерно за сто, в платье с широким кринолином и узкими рукавами. Она была соткана из серебристого тумана и парила над полом, чтобы быть повыше. Драко невольно обернулся на Паркинсонов, но они продолжали ужин, не глядя на них.

— Да, юноша, я именно к вам обращаюсь. И не беспокойся насчет Даниэля и его леди, они нас не видят.

— Вы кто? — спросил Драко, чувствуя себя неизмеримо глупо.

— Леди Кэтрин, и твой подружке я прихожусь пра-пра-пра... — она завела глаза вверх, подсчитывая, сколько было «пра» в родстве, но оставила это занятие. — Не важно. Пусть будет прабабушкой, хотя мои кости гниют в склепе уже лет двести.

— Я вас ни разу не видел, — Драко все еще чувствовал себя глупо. Ему и в голову не приходило, что в мире может быть полно призраков, с которыми он не знаком, но которые встретятся на его пути.

— Конечно, не видел. Я же родовой призрак, так что право лицезреть меня имеют только члены семьи. Вот если бы у вас с Панси все же дошло дело до свадьбы, мы бы с тобой непременно познакомились. Но ты, я вижу, умер. Мне очень жаль, милый, и жаль, что ты не сделаешь мою внучку счастливой. Я все о тебе знаю, Драко. Ты хороший мальчик и из хорошего рода. Муж мой покойный был из Блэков, Блэки — сильный род. А сейчас Даниэль хочет увезти мою ягодку на север, но это ничего. Я с ними поеду и уж там присмотрю, чтобы с ней ничего плохого не случилось.

Драко слушал ее, как завороженный. Леди Кэтрин говорила, что под северным солнцем ее цветочек завянет, но черта с два она позволит сделать девочку несчастной, ей уже хватило боли на всю оставшуюся жизнь, пусть только Даниэль попробует выдать ее замуж за кого-то, кто рыбоньке не придется по вкусу, уж она ему такое устроит, что на всю жизнь запомнит и после смерти не забудет, очень жаль, что Драко не достанется птичке в мужья, ведь она так его любит, а во всем виноват этот змей безносый, который возомнил о себе невесть что. Драко терялся в ее монологе, но сообразил, что ягода, цветочек, рыбонька, птичка и все остальные ласковые словечки — это все о Панси. Никто, наверное, не любил ее больше, чем старая леди призрак.

— Так переживаю за нее, она так страдает, убивается по тебе, что сердце разрывается смотреть на ее слезы. Была бы я жива, то непременно умерла бы от ее боли. А все аспид проклятущий, чтоб ему на том свете спокойно не жилось. Говорила же Даниэлю, не связывайся с тварюкой полудохлой, от грязнокровок добра не жди. Но нет, не послушал меня. И что теперь? Увезет мою девочку, а в Англии даже имени не останется.

Когда словесный поток иссяк, за окнами была глубокая ночь. Леди Кэтрин всплеснула руками, посетовала, что совсем его заговорила и сообщила, что сейчас удаляется в свои апартаменты, но милый Драко всегда может навестить ее, когда захочет. Милый Драко покивал, поблагодарил и не рискнул что-либо спрашивать, чтобы не нарваться на новый затяжной монолог. Леди Кэтрин удалилась, и он остался один. Паркинсоны давно закончили ужин, и в поместье было тихо и безлюдно.

Драко поднялся в комнату Панси и обнаружил, что она уже легла. Темные волосы разметались по подушкам. Напряжение так и не сошло с ее лица, и время от времени она выглядела так, словно сейчас заплачет во сне. Дракончик свернулся на уголке постели, изумрудный глазок светился в темноте.

— Мы поговорим с ней завтра, да? — шепотом сказал ему Драко. — Я скажу, как она мне дорога и что у меня все хорошо. Чтобы она не плакала.

Он опустился на пол рядом с ее кроватью и просидел так всю ночь, сторожа сон подруги. И пока он был рядом, она спала спокойно.

* * *

Следующие несколько дней он поджидал момент, чтобы застать Панси наедине и поговорить с ней без риска, что кто-нибудь войдет и помешает. Это оказалось сложнее, чем он думал.

Лорд Паркинсон, который всегда казался ему трусоватым и ленивым, на самом деле оказался целеустремленным и деятельным. Сейчас у него была цель — спасти семью от гонений Аврората. Он не доверял светлой стороне и их заверениям, что семьи раскаявшихся Пожирателей не будут тронуты, и часто говорил дочери:

— Не бывает абсолютно белого и абсолютно черного, есть только оттенки серого, и их бесконечное множество. Запомни, Панси, в каждом свете есть темные пятна, и в каждое тьме есть звезды. Даже если тебе кажется, что это не так.

Драко был с ним полностью согласен. За недели нежизни он успел привыкнуть к отсутствию красок. Ему уже с трудом удавалось вспомнить, какого цвета бывает небо или цветы, или краски тканей и человеческих глаз. Он не помнил, какого цвета глаза у Панси. Единственный цвет, который он помнил хорошо и отчетливо — зеленый. Цвет его факультета. Цвет его смерти.

В поместье тайно побывали несколько магов, в которых Драко узнал высокопоставленных чиновников Министерства. До войны они занимали высокие посты, а после, видимо, залезли еще выше. Все они разговаривали с лордом Даниэлем в кабинете, в полной уверенности, что их никто не видит и не слышит. Но Драко был здесь, и никакие заклинания защиты на него больше не действовали. Преимущество быть призраком — никто не думает о том, что призраки могут быть рядом, оставаясь невидимыми. Все привыкли к призракам Хогвартса, которые всегда были на виду. Все привыкли к родовым призракам, которые либо желали потомкам добра, либо были заняты собственными делами. Заметив очередного визитера, нервно оглядывающегося вокруг, Драко подходил к нему со спины и говорил прямо в ухо что-нибудь вроде:

— И ты тоже? Защитник добра и света, а сам продажная тварь.

Некоторые вздрагивали, как будто слышали, и начинали нервничать еще больше. Некоторые хватались за волшебную палочку, но некого было останавливать заклинанием. Некоторые шепотом начинали клясться себе, что это только один раз, а больше никогда. Большинство его не замечало. Лорд Паркинсон каждого провожал в кабинет, не замечая призрачного спутника. И каждый уходил оттуда, пряча мешок с золотом или драгоценными артефактами после заверений, что отъезду семьи Паркинсон никто не будет чинить препятствий, он лично проследит, чтобы все прошло благополучно. Драко негодовал, но сдерживался. Не хотел, чтобы у Панси были проблемы.

Леди Элиза с дочерью занимались тем, что перебирали и упаковывали вещи. Все имущество было поделено на четыре части: благотворительность, подарки остающимся друзьям, продажа и упаковка в дорогу. Часть для отъезда была самой маленькой. Леди Элиза говорила:

— Мы начнем с чистого листа, не бери с собой много, доченька. Мы с папой хотим, чтобы весь этот кошмар остался в Англии.

Панси брала каждую вещь в руки, долго держала и потом отправляла в одну из четырех коробок. Коробки были заколдованы расширяющим заклинанием, и вмещали в себя все больше и больше. Когда дело дошло до личных вещей, Панси уперлась. Она не пожелала расстаться с учебниками, хотя в Дурмштранге была своя программа. И с мантиями, на которых был герб Слизерина. И даже с котлом, у которого был помят один бок. Драко отлично помнил тот несчастный случай на зельеварении, когда котел Панси пострадал от неудачного эксперимента... как же его звали? того придурка с Гриффиндора, у которого вечно все взрывалось? Драко так и не смог вспомнить.

— Доченька, ну зачем тебе это все? — спрашивала леди Паркинсон, бессильно уронив руки на колени.

Панси прижимала к себе учебник, который от усердной учебы разлетался буквально по листочку, и отвечала:

— Это моя жизнь, мама. Не заставляй меня отдавать мою жизнь, пожалуйста. Я и так уже потеряла все.

Леди Элиза начинала возражать, но терялась в словах. Драко видел, как она вытирает слезы, пока дочь отвернулась. Взяв себя в руки, она соглашалась, и очередной учебный хлам отправлялся в коробку, приготовленную к отъезду. Драко думал, что ей на самом деле не хотелось ранить дочь еще больше, чем она уже была изранена.

Все подарки, которые он дарил Панси на праздники и просто так, были бережно обернуты упаковочными заклинаниями, чтобы не повредить случайно при перевозке, и отправились в отдельную коробку. Панси долго-долго стояла с каждым из них, гладила подрагивающими пальцами, начинала вспоминать, как и когда это было подарено. И Драко вспоминал вместе с ней. Он смеялся вместе с ней, грустил вместе с ней, хотя она этого и не знала. Это действительно была целая жизнь, которая сейчас закончилась и для него, и для нее. Добро победило, но разве им было от этого легче?

К вечеру Панси уставала настолько, что падала в кровать и мгновенно засыпала. И каждую ночь Драко садился рядом и сторожил ее сон.

* * *

Леди Кэтрин имела обыкновение возникать внезапно за его спиной и начинать разговор так, словно вышла всего несколько секунд назад. Драко пугался, подпрыгивал, и потом несколько секунд не мог сообразить, где он и что тут происходит. Старушку это почему-то ужасно веселило.

— Леди Кэтрин! — он однажды не выдержал — Вы же меня пугаете до полусмерти!

— Помилуй, сынок, — ответила она, сверкая вставной челюстью. — Да ты же уже умер! Кстати, давно хотела спросить, как это с тобой случилось?

Вопрос был нетактичен, и все же Драко ответил. Начал рассказывать о войне, о бое, но она его перебила:

— Это все я и так знаю. Мы, знаешь ли, всегда в курсе всех новостей. Ты, наверное, и не думал, что призраки тоже любят посплетничать, а?

Отрицательно покачал головой. Он вообще не думал о том, как живут призраки, пока сам не стал один из них.

— Воооот, — протянула леди Кэтрин. — А мы всегда все знаем. И даже про гадину непотребную узнали первые. Только нас никто никогда не спрашивал. А сами мы в человеческие дела больше не лезем. Так что? Как так получилось, что ты помер таким молодым?

— Меня убила грязнокровка с Гриффиндора. Непростительным заклятием. Да я и сам не понял, если честно.

Он ожидал, что леди Кэтрин разразиться новым монологом про грязнокровок, змеищу подколодную, который сам из грязнокровок, и нелепость смерти, но к его удивлению она только скорбно покачала головой и тихо сказала:

— Мне жаль, Драко. Мне очень жаль, что война свалилась на ваши плечи. Дети не должны погибать в играх, которые ведут между собой взрослые. Не понимаю, как Альбус допустил... впрочем... после всего...

Она не договорила. Некоторое время Драко подавлено молчал, но потом все же решился задать ответный вопрос:

— А вы, леди? Как вы умерли?

— Спокойно в своей постели, милый. В моей смерти не было ничего внезапного и героического. Я умерла спокойно, в окружении детей и внуков. Надеялась дожить до правнуков, но не довелось.

— И... почему вы остались?

Она долго не отвечала, так долго, что Драко уже начал извиняться за любопытство и бестактность. Но леди Кэтрин велела ему замолчать резким и недвусмысленным жестом.

— Дочь моя, упокой господи ее душу, очень уж была взбалмошная особа. Пока я жива была, держала ее в узде, а после смерти поняла, что не станет меня, и до беды недалеко. Да и внуков хотелось еще понянчить. Вот и осталась — присматривать за ней, неразумной. А там и до правнуков дело дошло, потом до праправнуков. Хотелось очень посмотреть, что дальше будет. Ну и привыкла. А уж как случилась та история с Меропой Гонт, тут мы все поняли, что дело плохо. От младенца очень большая сила была, темная, страшная. Еще и за ним пришлось присматривать. А дальше уже и вовсе стало не до ухода в лучший из миров. Как уйдешь, когда такое на свете творится?

— Почему же... — голос Драко звучал очень тихо. — Почему вы не предупредили никого.

— Альбус знал. Но, похоже, не верил. Или не хотел верить. Или свои виды на мальчика имел. Кто знает.

— Почему вы не... убили его? — страшно было задавать этот вопрос, страшно даже в мыслях представить. Но Драко представил, как бы все сложилось, если бы Темный Лорд умер еще в детстве. Насовсем умер. Все тогда сложилось бы по-другому. И он был бы жив.

Леди Кэтрин усмехнулась, и усмешка эта прозвучала зло и жестко. Он не ожидал от нее. Ответила коротко:

— Живучий оказался. Падаль она всегда самая живучая.

Разговор прервался, и больше они к этой теме не возвращались. Драко не хотелось, чтобы леди Кэтрин возвращалась к грустным воспоминаниям. За дни, проведенные в поместье Паркинсонов, он успел привязаться к призраку бойкой старушки. А сама она ничего не говорила.

* * *

К леди Элизе приходили подруги. Она улыбалась, предлагала чай с пирожными, делала вид, что все у них хорошо. Дамы сидели в мрачной столовой и изо всех сил старались поддерживать светский разговор, но на самом деле оживлялись, только когда им предлагали выбрать подарки на память. Не все были такими, но некоторые. В основном из тех, чьи семьи отсиделись в стороне и не пострадали от начавшихся репрессий. Леди Элиза называла таких стервятницами. Панси всегда присутствовала при всех визитах. Так же, как мать, улыбалась, говорила, что рада будет учиться в Дурмштранге, но глаза сверкали бешенством и ненавистью. Из тех семей, чьи дети погибли, не приходил никто. Только чета Малфоев однажды приняла приглашение к ужину.

Леди Нарцисса выглядела лучше. Она как будто оттаяла, глаза светились безмятежностью, на губах играла полуулыбка. Увидев родителей, Драко впился в них взглядом и весь превратился в слух. Больше всего сейчас он боялся, что они расскажут о нем. Он должен был сам поговорить с Панси.

— Как продвигаются дела, Даниэль? — спросил Люциус, сделав глоток из бокала. Он тоже приобрел обычный лоск и некоторую высокомерность. Но с лордом Паркинсоном говорил тепло, еще одна старая дружба не только не ржавела, но и усилилась.

— Хорошо, благодарю. У меня почти все готово. Осталось разобраться последние вещи и можно отбывать.

— Рад за тебя. Если будет возможности, пришли весточку, как устроитесь. Со всеми предосторожностями, разумеется.

— Непременно.

В разговор вступила мать.

— Элиза, если вам с Панси нужна какая-то помощь, ты можешь на меня рассчитывать.

— Мы почти закончили. Панси хотела бы навестить тебя перед отъездом, чтобы попрощаться.

— Конечно, приходите в любое время.

Они старательно избегали говорить о войне и о Драко. Он видел это, чувствовал. Как будто все хотели как можно плотнее создать себе иллюзию нормальной жизни и не хотели говорить о плохом. Даже Панси на этот раз не кидала горящие взгляды на гостей, как будто готова была испепелить их на месте, а сидела тихая, молчаливая, сгорбившаяся. Она снова почти ничего не ела. Драко заметил, как Нарцисса накрыла ее руку ладонью и тихонько сжала. Панси послала ей благодарный взгляд. Они были как две заговорщицы, скрывающие одну тайну на двоих. Он был их тайной, понял Драко. Наверное, мать расскажет ей, если им удастся остаться вдвоем. Ну и пусть. При матери он сможет появиться. Но такого случая не представилось.

После десерта и кофе отец с матерью отбыли домой. Леди Паркинсон сказала, что у нее разболелась голова, и она, пожалуй, ляжет. Лорд Даниэль пошел в кабинет, а Панси поднялась к себе. Вот это был идеальный момент, которого Драко ждал так долго. Она сейчас одна. Леди Элиза, скорее всего, примет зелье для сна без сновидений. Лорд Даниэль имел обыкновение засиживаться за бумагами допоздна. Панси будет одна. Драко последовал за ней, полный решимости.

Леди Кэтрин возникла в самый неподходящий момент.

— Детонька моя, ты совсем бледна. Снова ничего не кушала?

— Ах, бабушка...

Лицо Панси исказилось гримасой страдания, а из глаз хлынули слезы. Запинаясь и повторяя слова, она принялась рассказывать, как приходили родители Драко, как грустно ей было их видеть, как она ненавидит стервятниц, но леди Нарцисса совсем другая, она хорошая, и как Панси будет по ней скучать тоже, как скучает по Драко. Леди Кэтрин сидела рядом, гладила ее призрачной рукой по волосам, не касаясь, и говорила:

— Поплачь, моя хорошая. Со слезами вся боль выходит, уж я-то знаю. Плачь, сколько захочется. Все пройдет, вот увидишь.

Драко стоял, прислонившись к стене возле дверей, и не знал куда себя деть. Уйти ли и не мешать им, или остаться в надежде, что леди Кэтрин поймет и даст им возможность увидеться. Старушка бросила на него длинный проницательный взгляд.

— Панси, девочка... есть кое-кто, кто очень хотел бы с тобой поговорить.

Драко вздрогнул. И Панси вздрогнула.

— Кто, бабушка?

Снова длинный взгляд. Драко подался вперед и материализовался. Панси проследила за ее взглядом и увидела его. Сорвалась, бросилась к нему.

— Драко!

— Панси!

Он невольно протянул руки, открывая ей объятия. И снова, снова, как уже было, физическое тело не встретилось с призрачным. Панси влетела в него, пролетела насквозь и едва не упала.

— Панси, я... мне так жаль... я хотел бы...

— Драко, ты здесь. Ты был здесь? Я так...

Леди Кэтрин улыбнулась и пропала.

Они смотрели друг на друга и не знали, что сказать или сделать.

— Я скучаю по тебе... мне тебя не хватает... поговорить... увидеться... хотела больше всего... хотел сразу...

Они говорили одновременно, перебивая друг друга, стремясь сказать все слова, которые не успели. Все время хотели взяться за руки, но ладони проходили насквозь. Панси рассказывала, что было после того боя, как она жила все это время. Про их общих друзей с факультета, про решение отца уехать на север. Драко рассказывал, как очнулся после смерти, как видел ее в доме своих родителей, как видел ее здесь и все ждал момент, когда они смогут остаться вдвоем, как сидел по ночам у ее кровати и охранял ее. Охранял от кошмаров.

— У отца все готово. Через три или четыре дня мы уедем. Отец говорит, что мы больше не вернемся в Англию. Я не хочу...

— Так будет лучше, Панси. Скоро станет совсем плохо. Министерство наберется сил и развернется и тогда всем достанется.

— Но ты... как же ты? Может быть, тебе перебраться в Хогвартс? Там ты будешь в безопасности.

— За меня не волнуйся. Я уже умер, а ничего хуже уже не случиться, — он издал саркастический смешок. — Они до меня уже не доберутся. Ни Министерство, ни Поттер. Им меня не достать. И тебя не достать на севере. Дурмштранг — хорошая школа. Мы там были с отцом, когда он хотел меня перевести. Там ты будешь в безопасности.

— Я... не забуду тебя, Драко. Обещаю.

— Я знаю. И я обещаю, что мы еще увидимся.

* * *

Дом опустел. Мебель, которую не успели продать, покрыли чехлами, она отойдет будущим владельцам. Кто-то в Министерстве получил очередную взятку, и поверенным на продажу дома по настоянию лорда Паркинсона назначили лорда Люциуса Малфоя. Поместье будет продано, и все вырученные средства лорд Люциус переведет на оговоренный счет, открытый на подставное лицо. В ночь перед отъездом Панси снова не спала. Как и в первый раз, когда Драко только явился в поместье, она ходила кругами по комнате, нервно сжимая руки. Драко стоял у окна, которое без гардин казалось слепым и голым.

Наконец Панси перестала метаться и подошла к нему.

— Драко... ты поедешь со мной?

Он растерялся.

— Я... я не могу.

— Бабушка сказала, что поедет с нами. Значит, это возможно... для призраков.

Поедет. Возможно. Но он не мог. Он слишком хорошо запомнил слова леди Морганы о необходимости ухода и невозможности это сделать через какое-то время. А он хотел уйти. Он хотел покоя.

— Да, я могу... но я не могу. Призраки, которые застряли в человеческом мире... они не счастливы. Я должен уйти. Я пришел попрощаться, Панси. Я должен буду уйти, потому что... я не хочу видеть, как умрут все, кого я знал. Не хочу снова всех потерять. Пойми...

Слова не шли. Он хотел бы объяснить ей про то, как сильно он устал, и что должен торопиться. Но слова не шли, потому что он понимал, что сейчас снова причиняет ей боль. Она уже однажды потеряла его и сейчас теряла во второй раз.

— Но... призраки в Хогвартсе. И бабушка. Они живут с нами, в человеческом мире.

— Спроси у леди Кэтрин, каково это. И призраки в Хогвартсе... может, они и остались когда-то, потому что хотели. Но сейчас я знаю, что они просто застряли и не могут уйти. Это нежизнь,

это непокой. И это... больно.

Панси хмыкнула.

— По Пивзу не скажешь, что ему плохо.

Пивз... вредный, всеми ненавидимый, всеми презираемый. Драко впервые подумал, что у призраков тоже есть своя боль, которой они не делятся с живыми, потому что живым не понять.

— Может быть, он такой, потому что ему хуже остальных. И он... отчаялся. Я не хочу становиться таким же.

— Но... как я буду без тебя?

— Ты не будешь одна. Бабушка будет с тобой.

Она отвернулась, уткнулась в ладони лицом. Драко видел, как вздрагивают ее плечи. Снова плачет. Меньше всего он хотел бы, чтобы она плакала из-за него. Ей доставалось в школе, досталось на войне, и сейчас лучший друг причиняет ей боль, сам того не желая.

— Прости, Панси... прости меня.

— Уходи!

Он отступил, не зная, что делать. Он хотел бы утешить ее сейчас, но единственным утешением стало бы, если бы он остался. А он не мог. Драко закрыл глаза и мысленно закричал, призывая на помощь леди Кэтрин.

— Драко прав, деточка.

Призрак старой леди стоял рядом с внучкой. Услышала. Пришла. Драко был ей так благодарен, что поцеловал бы руки, если бы смог. Почему после смерти все стало в разы сложнее?

Панси отняла от лица ладони и простонала:

— Бабушка...

— Он прав, милая. Призраки застревают в человеческом мире. Проходят годы, и они начинают жалеть о том, что когда-то решили остаться. Тяжело жить несколько сотен лет, кисонька, устаешь. А уйти уже нельзя, потому что некому становится отпустить.

— А ты, бабушка? Ты тоже хочешь меня бросить?

— Ну что ты, звездочка. Я как раз редкое исключение. Да и кто будет за тобой приглядывать, если я уйду. А мальчику нужен покой. Если сейчас он не уйдет, то может никогда больше не увидеть тех, кого он любит. Они никогда не встретятся в лучшем из миров.

— А я... как же я?

— Загляни в свое сердце, девочка моя. Там есть все ответы.

Драко прислонился спиной к двери и сполз на пол. Он думал, что будет просто, но оказалось, что просто не бывает. Панси отвернулась к окну и долго смотрела на ночной сад, подсвеченный только звездами. Раньше, Драко помнил, в нем водились волшебные светлячки, и в любую ночь они вились по всему саду живыми фонариками, чтобы никто не потерялся в темноте. Больше их не было. Сегодня вечером леди Паркинсон усыпила их всех, уложила в зачарованную шкатулку, а шкатулку убрала в свою дорожную сумку. Когда они устроятся на севере, когда у них снова будет сад, она разбудит светлячков и выпустит на волю. Но сегодня ночью в темноте было легко потеряться.

Когда Панси повернулась от окна, ее глаза были сухими.

— Драко...

Он поднялся и подошел к ней. Они смотрели друг другу в глаза, и оба знали, что это в последний раз.

— Иди, Драко, если должен. Я желаю тебе покоя и счастья, потому что... люблю тебя.

Всегда любила, с самого детства. Все вокруг это знали. А он...

— Спасибо. Панси, я... любил тебя.

Солгал ей. А может быть, и нет. Он представил, какую жизнь они могли бы прожить, если бы он остался жив и женился на ней. Это была бы хорошая жизнь. Панси была его лучшей подругой — всегда понимала, принимала его таким, какой он есть, не отворачивалась от него ни в каких ситуациях, всегда была рядом. Может быть и не было той любви, когда горит сердце, потеют ладони, а человек кажется единственным во всем мире, но была другая. И эта другая была более прочной и более надежной, и более... настоящей.

— Иди, Драко. Только я не хочу видеть, как ты уйдешь. Прощай.

Она прикоснулась губами к кончикам своих пальцев, потом поднесла руку к его губам, передавая невесомый поцелуй — первый и последний в их жизни. И отвернулась, чтобы не видеть. Не хотела видеть.

— Прощай, — сказал Драко ей в спину одними губами. — До встречи, Панси.

Он поклонился леди Кэтрин, прощаясь и с ней тоже и благодаря за все, закрыл глаза и отправился сквозь серебро.