Семейное дело. Дела семейные (джен)

Таких образных многоэтажных и изобретательных конструкций Эмма ещё не слышала, а уж такую ярость и экспрессию тем более! Призрак, похоже, был весьма начитан при жизни, даже латынь использовал, хотя, возможно, это был испанский? Во всяком случае, «рuta madre» и «cabrones»(1) Эмма разобрала, значение этих слов она тоже знала, но вот в контексте со всеми предложениями?! По правде говоря, она вообще слышала в своей короткой жизни очень мало ругательств, но на одном из последних уроков по адаптации они вскользь проходили сленг и его значение в мире людей, даже несколько фраз выучили, так, на всякий случай, но такого… Половину сказанного Эмма вообще не поняла, впрочем, общий смысл уловить было нетрудно, а злость и агрессия призрака невольно передалась и ей.

— Да пошёл ты, … козёл! Твою ж … ! — громко выдаёт она свои познания в сленге.

Оба брата резко прекращают спор и с удивлением смотрят на Эмму, которая, кажется, разговаривает с пустотой, и не просто разговаривает, а ещё и, похоже, выясняет отношения на повышенных тонах?!

— Это я-то нечисть?! — громко продолжает она. — А сам-то кто?! Призрак … твою … неупокоенный! Какого … среди живых шляешься?!

— Э… Эмма? Ты с кем разговариваешь? — ласковым тоном, как при разговоре с буйной психопаткой (а, похоже, сейчас Эмму приняли именно за такую), спрашивает Дин.

— А вы не видите? — удивляется та. — У вас обоих призрак за спиной!

Шокированные братья резко оглядываются, но ничего не видят. Младший, нехорошо прищурившись, смотрит на Эмму, явно подозревая её не то в жестоком розыгрыше, ни то в желании отвлечь и скрыться, и резко наводит на неё ствол.

— Что за призрак, Эмма? — это спрашивает уже старший и, тут же поясняет: — Как он выглядит? Что хочет?

— Мужчина средних лет с бородой в старой бейсболке, ещё на нём клетчатая рубашка и джинсы. Что хочет, я не в курсе, если не считать всех этих противоестественных совокуплений с моей и вашей матерями, вами, мной и… О! Как такое вообще анатомически возможно?! — с любопытством и неким злорадством «передала» скрытый от ушей Винчестеров монолог девушка.

И с удовольствием наблюдает за реакцией невидимого братьям собеседника, тот, похоже, от возмущения потерял дар речи.

«М-да, интересно, а призрака может хватить удар?» — подумала Эмма.

— Ну, ты и шалунишка! Любишь мальчиков и БДСМ? — игриво поинтересовалась она, глумливо подмигнув. Эмма отлично знала, что именно это почему-то особенно злило оппонентов (спасибо урокам актёрского мастерства и тренировкам перед зеркалом), чем довела призрака практически до бешенства.

Почему-то эмоции мёртвого собеседника её совсем не подавляли. Нет, она их ощущала, и были те отнюдь не слабыми, но, воспринимались как-то… отстранённо. Примерно так она ощущала эмоции других амазонок и нечисти, на которую их натаскивали. Странно, а вот на эмоции живых людей реакция совсем иная либо, может, всё дело в кровном родстве или темпераментности конкретно этих двоих? С другими-то людьми она не общалась, сравнить не с чем. Решив обдумать эту мысль позже, Эмма с удовольствием понаблюдала ещё немного за взбешённым призраком. Похоже, умер он недавно и телекинезом почти не владел (а то пришлось бы одной зарвавшейся недоамазонке очень туго). Единственное на что его хватило, так это на ощущение неприятного холодка. Братья и Эмма зябко поёжились. У всех троих при дыхании стал заметен лёгкий пар, как при морозной погоде.

А братья, оправившись от шока, опять стали фонтанировать эмоциями. И что это были за эмоции! От удивления и страха до откровенной… радости? Похоже, при жизни с этим скандальным призраком у братьев были очень тёплые отношения, да и у него с ними. А потому Эмма решила сбавить обороты, с грустью отмечая что, даже у призрака отношения с этими двумя гораздо доверительнее, чем у неё с собственной родительницей, а ведь они, похоже, даже не кровные родственники.

— Он поносит меня последними словами и ругается так, что уши вянут. А ещё называет вас балбесами, которых… надо стерилизовать, чтобы из штанов не выпрыгивали и монстров не плодили, думая при этом явно не головой… Это, если убрать все ругательства, — добавляет она.

От таких слов у старшего Винчестера стало такое смешное выражение лица, этакая помесь удивления и растерянности, что Эмма начинает нервно хихикать. Так ей эта мимика напомнила их первую встречу, когда он услышал её вопросы, да ещё колоритная речь призрака, не стесняющегося в выражениях, и которого братья явно не слышали. Почему-то все эти моменты показались девушке невероятно смешными. Становится всё смешнее и смешнее, а под конец на Эмму находит уже истерический смех, и она хохочет в голос. Выплеснутое в лицо жидкое содержимое той самой фляжки действует не хуже пощёчины, нездоровый смех резко прекращается.

Богиня! Уже вторая истерика! Что это с ней? Почему эмоции этих братьев так на неё влияют?! Да отмочи она что подобное в Корпусе или при матери, её бы ждала стопроцентная выбраковка. А тут-то что? Поняла, что терять нечего или сказался трёхдневный стресс? Ведь девочки практически не спали, чтобы успеть усвоить всю информацию и наработать достаточную физическую форму для последнего испытания…

Или почувствовала, что здесь ей ничего не грозит? Впервые ощутила себя в безопасности, когда старший Винчестер её защитил и… расслабилась? Это как вообще возможно? Более неуместные и несовместимые с данной ситуацией чувства и не придумаешь.

— Успокоилась? — тихо поинтересовался старший Винчестер. — А вот теперь поговорим, — голос его сейчас сух и деловит, исчез любой намек на эмоции: они как будто отступили на задний план.

— Сядь на стул и положи руки на стол, так чтобы я их видел, и никаких резких движений, — ствол пистолета в руках отца весьма красноречиво направлен на неё. Нож промелькнул в руке у младшего. Видимо, пока она была в истерике, тот его забрал. Ну что ж, теперь она совсем безоружна.

Поднявшись неуклюже на непослушных ногах, за время сидения на полу в неудобной позе они затекли и неприятно покалывали, Эмма положила руки, как требовалось.

— Ты действительно видишь призраков? — был первый вопрос отца.

Младший хранил молчание. Похоже, он, в отличие от брата, так до конца и не поверил в реальность призрака, подозревая Эмму в обмане.

— Да, их все амазонки видят, — немного удивлённо отвечает она, слегка сбитая с толку вопросом. — А вы и правда не знали, что за вами призрак таскается? Вы же охотники! — невольно вырвалось у неё. Тут же, мысленно обозвав себя дурой за несдержанность, девочка приготовилась к наказанию. Наставницы и старшие подобных дерзостей не терпели, хотя какая теперь разница? Уж после всего что она наговорила, бояться такой мелочи? Братья, впрочем, агрессии и желания проучить «выскочку» не проявили. Только появилась затаённая боль от потери близкого человека на задворках сознания, причём у обоих. Да, похоже, этот призрак был им действительно очень дорог, и его смерть стала для братьев настоящей трагедией.

— Согласен, — как ни в чём, не бывало, ответил отец, а вот теперь его лицо ничего не выражало, эдакая бесстрастная маска. Прям инквизитор при допросе. Не знай Эмма точно, ни за что не догадалась бы о его истинных чувствах. — Наш недосмотр, но об этом потом. Почему ты просила Сэмми пристрелить тебя?

О! А вот при этом вопросе Эмма почувствовала просто всплеск различных и противоречивых эмоций: от любопытства до жалости (всё-таки выглядела она в тот момент… ладно, не будем о грустном) и… слабенькой такой надежды. На что? А вот тут Эмма сама постаралась максимально отгородиться от этих эмоций (хотя и не особо получалось), потому, как сама побоялась даже предположить подобное.

— Ну, это же очевидно, — судя по эмоциям братьев, они так не считали. — Вы и этого не знаете? — удивлённо уточняет Эмма. — Вы же охотники, причём одни из лучших, насколько я знаю! Мне не жить! Понимаете?!

— Мы можем отвезти тебя в безопасное место, где тебя не найдут.

Кто не найдёт, было и так понятно. Они что? Всерьёз решили, что она боится мести других амазонок? А, ну да, она же сама об этом отцу ещё недавно так вдохновенно врала. Уж лучше бы это было правдой!

— Да зачем им меня искать? Я сама через несколько дней загнусь от старости! Ну, максимум, неделю протяну!

В ответ повеяло удивлением, причём даже от призрака.

— Мы убиваем, чтобы жить! Это — последняя ступень и посвящение! Ты же видел, как я быстро выросла и развивалась, — это она уже обращается непосредственно к отцу. — Помнишь? Когда приходил к нам? Если процесс не остановить, то мы ещё быстрее стареем и умираем от немощи и боли. Я не смогла! Не убила! Так уж лучше пристрелите! Не хочу долгой и мучительной смерти!

— Подожди, — впервые на памяти Эммы с ней заговорил младший Винчестер, — правильно ли я понял, убийство отца стабилизирует ускоренный процесс роста и замедляет его до уровня обычного человека? А вся эта расчленёнка с вырванными кусками тела и вырезанным символом на груди к чему? Это тоже часть ритуала? — всё-таки любопытство Сэма и академический интерес пересилили обиду на брата и отвращение к ней.

— Это… — Эмма задумалась, прикидывая, как-бы объяснить очевидные для любой амазонки вещи непосвящённым людям, — … дань уважения и жертва во славу нашей Богини Гармонии. В процессе убийства, такого жестокого, когда враг всё ещё жив и способен чувствовать боль, мы… Как бы это сказать? Впадаем в боевой транс, как… берсерки, вот! У вас, людей, это так, кажется, называется? Это делает нас сильнее, неуязвимее, ускоряет реакцию… Да и много чего полезного… А до окончательного посвящения… ну, — тут она покосилась на отца, — вы поняли какого, — это ещё и ускоряет наш рост и развитие. После можно хоть весь бестиарий перерезать, старше не станешь, но до этого… Это как… допинг для спортсменов, понимаете? Ещё мы во время охоты, — при употреблении такого термина братьев передёрнуло. — Ну, то есть тренировочных боёв, — спохватилась Эмма, запоздало вспомнив, что её собеседники подразумевают под этим словом, — становимся агрессивными. Вот, например, перед моим приходом сюда нас натаскивали на драконов, чтобы…. Что? — удивилась она, ощутив эмоции явно шокированных такой информацией братьев.

— Вас натаскивали на драконов?! — явно не выдерживает старший. Вид хрупкой девушки-подростка, сражающейся с этими чудовищами и, судя по всему, успешно их побеждающей, просто не укладывается у него в голове.

— Ну да, они такие вкусные… были, — Эмма удивлённо замолкает. Оба брата явно шокированы ещё больше. А уж какие эмоции!

— Вкусные?! Очешуеть… Они ещё и канибалы!

— Вовсе нет! — возмущается таким определением и соответствующими эмоциями Эмма, — Мы не едим себе подобных! А человечину и вовсе пробуем только во время…

Ой! Кажется, зря она это ляпнула. Выражение лиц и эмоции братьев были просто непередаваемы.

— Ну, то есть, они же враги, верно? Тут или они тебя или ты их. Многих так отбраковали — естественный отбор. Из нашего выводка в сотню выжили только двое, точнее, наверно одна… выживет, — поправилась Эмма. В конце концов, она-то уж точно не жилец.

«И какого я перед ними оправдываюсь?!» — подумалось вдруг Эмме. — «Опять эти чёртовы эмоции братьев, что чувствуешь себя каким-то мерзким и грязным чудовищем! Но ведь выбора тогда действительно не было!»

Возникла долгая, гнетущая пауза.

— То есть я правильно понял, ты считаешь меня врагом?

Этот… Невозможный тип, по какому-то невероятному стечению обстоятельств ставший её отцом, почему-то заинтересовался только этой частью информации. И ведь всерьёз ждёт ответа! Ему это почему-то жизненно важно! А всё остальное его хоть и шокировало, но почему-то не заинтересовало настолько. Он что? Псих? Тут такие откровения, а его волнует только, считает ли она его своим врагом?! Да какая разница, что она там считает? Кого, кроме этого ненормального вообще всерьёз интересовало её мнение? Он вообще соображает?! Его монстр убивать пришёл, а всё, что его беспокоит, так это отношение самого монстра к нему?! И вот как ответить на это?! Похоже, не одна Эмма удивилась: и младший, и призрак только пальцем у виска не крутят.

— Я… не … понимаю. Тут речь шла о драконах и нечисти, вообще-то. Я их имела в виду, — решила сменить тему Эмма.

— А! То есть весь этот потрошизм, которые мы видели в морге у жертв, просто акт симпатии и дружбы?

Саркастический тон вопроса на этот раз не расходится с истинными чувствами. Ну, вот как ей на это ответить? Почему-то Эмме стало стыдно… впервые в жизни. А ведь она совсем не виновата конкретно в тех убийствах! Что за … ! Абсурд какой-то! Надо прекращать этот балаган! Может, если им нахамить, они быстрее её убьют?

— А ты?! — дерзко отвечает вопросом на вопрос она. — Разве ты не считаешь меня жутким монстром?! Вы же таких пачками отстреливаете! Разве нет?! В этом же смысл вашей «Охоты»?! Так какая разница кого и кем я считаю, и кого убила или не успела?!

Что-то всколыхнулось в душе младшего брата, такая сильная затаённая боль, так вот оно что! Вот за что он винил брата, а Эмма сначала и не поняла! У Сэма Винчестера были чувства, причём весьма глубокие к… нелюдю. К какому виду эта нелюдь относится, Эмма так сходу определить не смогла, да и неважно это было. А старший что… убил её?! И чувствует себя виноватым перед братом? Да и ту девушку-нечеловека жалеет, потому что осиротил её ребёнка?! Образ обиженного и озлобленного мальчика, обещающего отомстить, очень ярок! А Винчестер и перед ним чувствует вину, пусть и не так сильно, как перед братом, но… тоже. И перед ней?! Он так не хочет убивать свою дочь, так внешне похожую на него! Какая же она сломленная, беззащитная и хрупкая… Это что вообще такое?! Это он так её воспринимает?! Да, роль несчастной девочки ей определённо удалась! Наставница по актёрскому мастерству была бы довольна. Богиня, это ж как он с таким грузом вообще умом не тронулся, а ведь есть ещё и другие воспоминания, которые его тоже мучают! У младшего — тоже хватает своих «скелетов», но Эмма старается в такие дебри не лезть. Ей и увиденного на поверхности хватает.

С момента прихода Эммы в этот номер и начала разговора время пролетело незаметно и быстро. Столько всего произошло! Эмма снова почувствовала это… О нет! Богиня! Как же больно! Как же болезненно даётся этот ускоренный рост! Эта ежечасная пытка!

«Да, пристрелите же меня, наконец!» — хочет закричать она, но не успевает.

Сильнейшая судорога и боль охватывают тело юной амазонки, и с криком она снова валится на пол. Богиня! Как же больно!

Похоже, ей снова удаётся шокировать братьев. Оба Винчестера растеряно смотрят на извивающуюся в жесточайших конвульсиях девочку. В течение этого странного приступа всё тело амазонки охватывает желтоватое свечение — оно как будто светится изнутри. Фигура меняется прямо на глазах: удлиняются конечности, становится больше грудь и шире бёдра в ставшей тесной одежде. А потом всё прекращается так же резко, как и началось. Сам приступ длился несколько минут, не больше, но Эмме он показался бесконечным, к тому же, в этот раз он прошёл гораздо болезненнее, чем в предыдущие — сказывалось отсутствие своевременной инициации. Богиня! Больно-то как! А ведь дальше будет ещё хуже! Если раньше каждый час Эмма хоть и взрослела, но не намного, и сильной разницы во внешности между ближайшими приступами не было, то сейчас, она явно «перепрыгнула» на несколько лет вперёд, и так будет продолжаться до самой смерти! Их об этом предупреждали! Очень подробно рассказывали и описывали, чем чревато невыполнение Миссии…

С пола со стоном медленно поднимается повзрослевшая версия Эммы. Ей уже на вид лет девятнадцать-двадцать, исчезли последние внешние признаки подростка, и она уже совсем не похожа на ребёнка, фигура вполне оформившаяся и женственная. Перед Винчестерами стоит уже не подросток, а молодая женщина. Теперь, когда она поднялась, стало заметно, что девушка прибавила немного в росте и весе: рукава на блузке слегка коротковаты, а сама блузка с джинсами ей уже явно не по размеру: в груди и бёдрах откровенно малы. Лицо у девушки бледное, черты заострились, волосы потускнели, а из носа идёт кровь.

Запрокинув голову, Эмма попыталась остановить кровь. Кажется, ей это удалось. Девушка машинально поднимает стул, который упал вместе с ней, поворачивает его как ей привычно и удобно спинкой вперёд и садится верхом. Эту привычку из юной амазонки так и не смогли выбить старшие. Как же её вымотал этот приступ!

* * *

(1) puta madre (испанский слэнг) — «мать шлюха» или, если перефразировать на русский: «твою ж мать…»

cabrones (исп.) козлы