Свет упавшей звезды (джен)

Лязг металла о камень мимо него к алтарю, шелест хрупких страниц, негромкие слова благодарности — Теалору не нужны были глаза, чтобы знать, что происходит. Посланцы Наратзула подошли и взяли пророчество, ибо храм счел их достойными; это место было неизмеримо большим, нежели просто железо, дерево и камень. Оно само могло определить, чего достоин проситель, прошедший несложное испытание — всего-то дойти от наружных дверей до святилища, но своими ногами, не прибегнув к магии, и выдержать испытания жрецов, не дрогнув сердцем. Неужели Наратзул забыл об этом? Или в тот момент грубое нарушение правил казалось ему допустимой жертвой? Возможно; в конце концов, он получил свое — и кому какое дело, как.

За этими звуками пришли другие, привычные и почти незаметные когда-то, и оттого особенно громкие сейчас: шелест резко разворачиваемого свитка и тонким эхом — почти неслышный звон телепортации, оборвавший все прочие звуки.

— Они… исчезли! — разорвал наступившую тишину голос ученого. — Просто исчезли! Как?!

— С помощью свитка, я полагаю.

— Н-но это же невозможно! И свечи… они сами по себе зажглись! Те двое зашли, и свечи загорелись! Разве так бывает?! — не успокаивался ученый, забыв о своей обычной робости, и в его голосе слышалось такое изумление вместе с детской обидой, что Теалору стоило большого труда не рассмеяться.

Как серафим и великий магистр он лучше многих знал, как невежественны в вопросах магии простолюдины, которым за тайное изучение магии и колдовство грозил костер. Однако столь глубоко самоуверенное невежество, вдвойне удивительное от того, кто называл себя ученым, Теалор встретил в первый раз.

— Только что я слышал — и ты, вероятно, видел — именно это. Тебе лучше знать, часто ли лгут твои глаза и стоит ли им верить.

Ученый не ответил, только шумно хватал воздух ртом, точно выброшенная на берег рыба. А потом вдруг разрыдался, глухо и безнадежно — на памяти Теалора так плакали люди, узнавшие о гибели родных. Только не он сам: для него отец и братья были сперва досадным, но непреодолимым препятствием на пути к трону, затем просто чужими людьми. Он ушел в Святой Орден, получил новые титулы и власть над целым континентом вместо одного захудалого королевства — этого оказалось вполне достаточно, чтобы вспоминать родственников без раздражения, но слишком мало, чтобы плакать об умерших; он не нуждался в утешениях и потому не утешал других, предоставляя человеку самому разобраться со своим горем.

А тот плакал еще долго, не в силах остановиться; дважды его скручивало рвотой, а он все никак не мог успокоиться, и Теалору подумалось, что если ученый доведет себя до припадка, ничем хорошим это не кончится: без зелий и способности колдовать Теалор ничем помочь не сможет. Но, к счастью, до припадка не дошло.

— Ч-что… что вы т-теперь б-будете делать?

— Попытаюсь выбраться отсюда. Я устал от этого места и хочу уйти, — придется пару дней обходиться без воды, чтобы снова почувствовать море возможностей; тогда он сможет вернуть себе зрение. Возможно, не с первого раза…

— Возьмите меня с собой! — оборвал его мысли дрожащий хриплый голос. — Я могу видеть дорогу вместо вас, могу добывать еду, я все буду делать, что скажете! П-пожалуйста, я… мне очень страшно, я не хочу оставаться здесь совсем один…

Слова, поначалу вполне разборчивые, слились в невнятную кашу, щедро сдобренную всхлипами. Эти слезы уже начинали раздражать, но Теалор молчал: предложение-то было разумно. Имея пару зрячих глаз под рукой, он мог пока отложить лечение… хотя бы до момента, когда они выберутся из проклятого храма и найдут пропитание. Правда, как именно ученый собрался добывать еду в горах, если он даже по ровному полу святилища ходил с трудом, Теалор не очень представлял, но этот вопрос тоже немедленного ответа не требовал. Остаточного действия живой воды хватит на пару дней — продержаться бы эти дни, а там и магия вернется.

— Хорошо, пойдем вместе.

— П-правда? Спасибо!

— Не радуйся раньше времени: я сейчас не могу колдовать. Либо мы идем как есть, либо мне придется некоторое время продержаться без воды…

— Нет. Не надо, — быстро и как-то испуганно отозвался ученый. — Мы не знаем, далеко ли до обычной воды… а если вы потеряете сознание, мне будет очень тяжело вас тащить.

“Вот уж точно”. Это не имело особого значения раньше, но Теалор успел отметить и короткие неровные шаги, и голос, идущий откуда-то снизу, будто говоривший был очень мал ростом или не мог встать прямо. В любом случае только лишней ноши ученому и не хватало.

— Ты прав, пожалуй — пойдем так. Только сам отдохни и напейся как следует, — над лавовой рекой и здоровому несладко, а ученый, к тому же, только что наплакал порядочное озеро.

Раз уж на то пошло, Теалору тоже нужен был спутник, а не ноша, страдающая от жажды и головной боли.

* * *

Это было… невероятно, невозможно, похоже на бред сумасшедшего — и при этом реально настолько, что Сальваторе не мог ни отмахнуться от неудобных фактов, ни подобрать им объяснения. Магия существовала. Не на страницах детских книг и не в рассказах сектантов — просто так, естественная, как дыхание и сила тяготения, и одни ее использовали, чтобы нарушать законы природы, а другие говорили о ней, не меняясь в лице. Дома он не видел ничего подобного, более того — твердо знал, что никакого волшебства не бывает. А здесь… “здесь” оказалось куда дальше от дома, чем он мог себе представить, и в этом “здесь” он был совершенно один. Без оружия — вдали от водоемов его способности теряли смысл, а он так привык к своему положению Лорда, что даже ножа при себе не носил, — без людей, которые были вежливы с ним, опасаясь прогневать Матерь, без семьи, без знаний о новом мире, без возможности вернуться домой. И без шансов выжить в одиночку.

— Возьмите меня с собой! — вырвалось само, просто от отчаяния; Сальваторе почти не сомневался, что услышит отказ.

Но ему не отказали. Позволили идти рядом и даже велели отдохнуть и напиться перед дорогой… Уже очень давно никому не было дела до того, как он себя чувствует и нужно ли ему что-нибудь. И уж тем более никто не стал бы заботиться о нем в ущерб себе, как Теалор, который мог — и наверняка хотел — уйти хоть прямо сейчас, но вместо этого опустился на ближайшую скамейку и терпеливо ждал, пока Сальваторе наберется сил.

Ждать пришлось довольно долго — Теалор успел задремать на своей скамейке. А может, просто думал о своем, потому что на звук приближающихся шагов немедленно поднял голову, глядя на Сальваторе ясными, ничуть не заспанными глазами:

— Ну как ты?

— Все в порядке, я готов идти.

— Уверен?

— Да… да, конечно, — Господи, неужели его все-таки оставят здесь? Что тогда делать? — А вы…

Договорить Сальваторе не успел — Теалор вскинул руку, призывая к молчанию:

— Сейчас послушай внимательно. За дверью святилища начинается дорога испытаний, которую нам придется пройти в обратном порядке: каменный мешок и огненная река. В мешке ничего страшного нет — это всего лишь маленькая темная комната, нужно просто знать, где находятся открывающие рычаги; я знаю, я там уже проходил, — он горько усмехнулся. — С рекой сложнее: она довольно широкая, мост длиной около пятидесяти шагов, и от реки идет сильный сухой жар. Если пойдем слишком медленно, оба там останемся, так что приготовься.

— А эта река — она правда огненная?

— Лавовая, если угодно. Советую смочить какую-нибудь тряпку и дышать через нее — высохнет быстро, но до моста дойти хватит.

То есть все это время они жили возле трещины в земной коре? Кто вообще придумал строить храм в таком опасном месте?! Ах да, люди, привыкшие при помощи значков и свернутых бумажек изменять законы природы. Стоило напоминать себе почаще. Если он выберется отсюда… нет, когда выберется, никаких “если”! Он ведь обещал помочь, и Теалор на него рассчитывал, явно полагая, что он справится…

Уже очень, очень давно Сальваторе Моро не чувствовал себя настолько человеком.

Быть человеком значило идти и терпеть. Терпеть боль от раскаленных камней, обжигающих босые ноги; терпеть жар, разлитый в воздухе, и не отнимать рукав от лица, потому что даже через высохшую горячую тряпку дышать было легче, чем совсем без нее. Терпеть жажду, которая с каждым шагом все усиливалась, и мысленно считать шаги: тридцать, пятьдесят — кажется, так долго, а впереди еще половина моста… восемьдесят, сто, да когда же это кончится… сто десять… сто двадцать… На сто двадцать пятом шагу, запнувшись о ступеньку, он уже не мог ни разозлиться на внезапное препятствие, ни обрадоваться, что мост кончился — сил не осталось. Вообще ничего не осталось, только рука в латной перчатке, сжимающая его предплечье с той же силой, что и в начале пути — как напоминание, что нельзя ныть и жаловаться, не сейчас, не этому человеку. Что Теалор перешел бы мост куда быстрее, не виси на нем слабый и медлительный спутник, и жалобы его сейчас только разозлят… что, если он разозлится и уйдет, Сальваторе никаким чудом не доберется до спасительной воды. Страх придавал сил; по крайней мере, помогал держаться на ногах. Кое-как подняться по ступеням, доковылять до приоткрытой двери и перешагнуть порог… Но едва оказавшись за дверью, в теплой чуть влажной убаюкивающей темноте, Сальваторе рухнул на пол — и, кажется, потерял сознание.

Сколько прошло времени? Он не знал. Наверное, больше часа, а то и двух — боль в ногах почти утихла, зато левая рука, неловко придавленная, совершенно занемела. Все еще адски хотелось пить, но, по крайней мере, в этом зале можно было дышать.

Сальваторе неловко сел, осматриваясь; глаза довольно быстро привыкли к темноте, различая очертания узкого коридора, высоких сводчатых потолков, Теалора, сидящего рядом у стены. Затекшую руку обдало теплом, а следом закололо изнутри — от плеча к пальцам, все сильнее; зашипев от боли, Сальваторе принялся растирать кисть — все равно болеть не перестанет, пока не отойдет, так хоть побыстрее…

— Пришел в себя? — раздался от стены не голос даже, а сухой свистящий хрип. — Еще отдохнешь, или пойдем?

— Можно еще немного? Я, кажется, руку отлежал…

— Можно, конечно, — легко согласился Теалор, и непонятно было, злится он на задержку или нет. — Ты видишь, что вокруг нас?

— Да.

Объяснять подробнее не хотелось. Горло пересохло, да к тому же… способность видеть даже в кромешной тьме вместе с тонкой лягушачьей кожей подарил ему паразит-каду, вцепившийся в хребет, а сейчас не время и не место было для таких признаний. И Сальваторе многое бы отдал, чтобы подходящее время настало как можно позже… а лучше вообще никогда. К счастью, Теалор ни о чем больше не спрашивал; наверное, ему тоже тяжело было говорить, а может, просто берег силы — они ведь еще не выбрались из храма.

Сальваторе, конечно, видел слепых и прежде — пару незрячих от рождения, но больше калек и стариков, — но не особенно интересовался их жизнью и тем более не задумывался, каково приходится тем, кто им помогает. Теперь он сам стал поводырем для слепца, и это было… странно: будто его без того неуклюжее тело увеличилось вдвое, и новой половиной он не мог управлять — только направлять словами, пытаясь не опоздать с предупреждениями. Впрочем, оно и к лучшему: обожженные ступни вспыхивали болью при каждом шаге, но Сальваторе не мог себе позволить отвлечься — он должен был одновременно смотреть под ноги и следить, чтобы та вторая половина ни во что не врезалась:

— Здесь ступеньки вниз. Прямо. Налево. Направо. Еще раз налево… ох! Тут какие-то деревяшки, осторожнее…

Кажется, они вышли в жилую часть храма — стены здесь были занавешены какими-то тканями, на полу лежали разбитые светильники, сломанная мебель, куски металла, когда-то, наверное, бывшие посудой. И мертвецы. Не убитые совсем недавно паладины, а скелеты в истлевших одеяниях; некоторые продолжали сидеть на уцелевших стульях, другие лежали на полу среди мусора, но всех смерть настигла внезапно, не позволив даже обнажить оружие. Мелькнула мысль: мертвецам эти ножи и кинжалы уже ни к чему, а ему бы клинок пригодился… Сальваторе остановился возле скелета и хотел было нагнуться за ножом, но Теалор его удержал:

— Не бери ничего. Эти вещи принадлежат храму, и любой, кто возьмет их без разрешения, будет проклят.

Удивляться не осталось сил. Он и без того понял, что все слова Теалора надо воспринимать буквально — если сказано, что вещь принадлежит храму, значит, эта груда камней достаточно разумна, чтобы чем-то владеть.

— А может, храм разрешит нам что-нибудь взять? — они ведь без злого умысла, просто чтобы выжить…

— Не думаю, — отрезал Теалор и потянул его за локоть, призывая идти вперед.

И правда — храм ведь не человек, он тут веками стоял и еще столько же простоит; где ему понять, что такое жизнь для людей? Или не совсем людей — у некоторых паладинов Сальваторе приметил уши, слишком длинные для человеческих; кем бы они ни были, камни впитали их кровь с тем же равнодушием, с каким теперь наблюдали за живыми, бредущими по темным коридорам. И Сальваторе это более чем устраивало: пусть храм живой, пусть разумный, пусть даже колдовать умеет — только бы не злился на него прямо сейчас.

Они вышли из жилых комнат, когда впереди забрезжил свет. Так немного, что человеческие глаза его даже вряд ли различили бы, но Сальваторе увидел — и попытался идти быстрее, насколько позволяли измученные ноги.

— Что там? — встрепенулся Теалор, тоже прибавляя шаг.

— Свет… — еще немного, еще совсем немного — и они покинут это странное место с его волшебными камнями и мертвыми стражами, найдут воду, а там, ну… наверное, не стоило загадывать. Он шел так быстро, как только мог, не отводя глаз от все светлеющей арки в конце коридора. Но вот арка приблизилась, проползла над головами — и Сальваторе разочарованно выдохнул, чуть не забыв предупредить об очередной лестнице.

Тонкие косые лучи пробивались сквозь зазоры между камней, которыми зачем-то заложили окно. Может, неплотно заложили, а может, раствор давно рассохся и осыпался… какая разница? Главное, что разобрать кладку из тяжелых даже на вид камней они вряд ли смогли бы, а других выходов в огромном зале не было.

Это был конец. Не мост над лавовой рекой, не комнаты с проклятьем, а вот этот зал обещал им медленную смерть без воды и пищи. И назад идти сил не осталось, Сальваторе просто знал, что не переживет обратного пути… он пошатнулся, почти повиснув на руке Теалора, и его вырвало.

— А, да чт-тоб тебя! — Теалор с шипением отшвырнул его к стене, сам метнулся к противоположной, но было поздно: кислота проникла в щели между металлическими пластинами сапог, разъедая плоть. — Цел, ученый?

— Д-да… простите, я… я просто… — он зажмурился и закрыл голову руками, отчаянно жалея, что не способен провалиться сквозь пол. Но удара не последовало, хотя голос Теалора и звучал резче обычного:

— Будь внимательнее, здесь могут быть еще ловушки. Так что насчет света — мы уже близко к выходу?

— Нет здесь выхода, — признался Сальваторе, вжимаясь в стену, но глаза открыть все-таки рискнул. — А свет — это окно плохо заложено, в кладке щели.

— По крайней мере, мы возле поверхности. Отдохни пока, я посмотрю, нет ли тайных ходов, — кивнул Теалор, возвращая себе обычное спокойствие. Снял перчатки, пристегнув их к поясу, и осторожно пошел вперед — очень медленно, шипя сквозь зубы и чуть шатаясь, но упрямо выстукивая ножнами каждый камень.

Стены он обследовал даже тщательнее — не только стучал, то и дело прикладывая ухо к стене, но еще ощупывал камни голыми руками, надеясь найти ощупью то, что не улавливал на слух. Медленно и тщательно, метр за метром, проверял он каждый камень от пола вверх, пока не выпрямлялся во весь свой немалый рост — и ничего не находил.

Может, рычаги прятались выше? Хотя вряд ли кто-то будет делать потайной рычаг слишком высоко, до него же тогда никто не дотянется… Сальваторе скользнул взглядом вверх, к сводчатому потолку — и увидел прямо над центром зала огромную дыру. Почти круглую, всю в небольших выступах, будто по краю дыры боком уложили лестницу, но главное — достаточно широкую, чтобы одна здоровенная рыбина на лягушачьих лапах могла прыгнуть и не застрять даже с человеком на спине. И не очень высоко расположенную — всего-то метров восемь, он во второй форме и выше прыгал, но стоило посмотреть поближе, чтобы точно рассчитать высоту.

— Ты что-то нашел? — спросил Теалор, когда Сальваторе, кое-как поднявшись на ноги, поковылял к дыре.

— К-кажется… кажется, я нашел путь наверх.