Тёмный Час (джен)

Бильмо открыл двери в неизвестный мне до сих пор мир.

Как позже я узнал, его называли Зачеловечьем. Иногда оно представлялось мне отдельной страной, иногда — континентом, покрытым плотными еловыми лесами. Запертый в четырёх стенах лавки, вынужденный исполнять чужие заказы, я ломал голову над тем, как выглядит этот мир и смогу ли я когда-нибудь взглянуть на него.

В моей голове Зачеловечье было сродни Богу: я знал о его существовании, но никак не мог его увидеть.

Точно так же меня мучила мысль о том, что отпирает золотой ключ, которым выродок оплатил мои услуги. Я спрятал его в ящик можжевелового рабочего стола и, как это ни смешно, запер ключ на ключ. Иногда, по вечерам, я доставал его из ящика и рассматривал тонкую аккуратную резьбу: мастер, отливший подобное, в совершенстве знал своё ремесло.

Мне казалось, что я схожу с ума. По вечерам ко мне начали заглядывать самые разные существа — от гномов до босоногих коротышек. Я просил себя не удивляться происходящему, но получалось у меня это из рук вон плохо. Одна фея очень разозлилась на меня, потому что я как-то не так на неё смотрел. А как, спрашивается, я должен смотреть на девушку размером с дюйм, парящую ровно перед моим носом?..

В общем, галантности мне стоило бы поучиться.

Он вбежал в лавку до заката и ровно через три недели после ухода Бильмо: надрывно прозвенел колокольчик и громко хлопнула входная дверь.

— Это часовая лавка «Тёмный Час»? — громко спросил молодой человек, широко улыбаясь. — Я пришёл с другой стороны, если вы понимаете, о чём я.

— Да, — я оторвался от вечерней газеты и посмотрел на посетителя.

По нему нельзя было сказать, что он пришёл «с другой стороны»: до этого на моём пути встречались только чудовища и всякая нечисть. Сейчас же у прилавка стоял прекрасный курносый юноша с золотыми волосами.

— Я Уильям, — он протянул мне свою бледную тонкую руку. — Принц Уильям.

Я стыдливо пожал её — моя огрубевшая ладонь вся была в мозолях.

— Дей. Чарльз Дей, Ваше Высочество.

— Вы Дей! — воскликнул Принц, и лицо его осветила лучезарная улыбка. — Как мне повезло с вами! Поговаривают, что вы один из лучших Часовщиков во всём Человечье!

— Вы мне льстите.

— Нет, что вы, нисколько. Я лишь повторяю то, что слышал, — Уильям сиял, подобно соверену. — Я перейду к делу: понимаете ли, мистер Дей, я решил жениться на принцессе.

— Это похвально, — я одобрительно улыбнулся. На фоне блестящего, как новый пенни, Уильяма, я чувствовал себя неказистым старцем, жизнь которого должна была вот-вот закончиться.

— Так вот, мистер Дей, я обязан явиться к ней с праздничным подарком, а потому прошу вас: сделайте для неё механического соловья, который бы пел самые красивые трели на земле. Вы сможете, мистер Дей?

Он выглядел смущенным, обеспокоенным и радостным одновременно. Его лицо отличалось от других необычайной живостью: его глаза сверкали от восторга, алели уши и щёки.

Что ж, сделать игрушечного соловья в клетке, поющего какую-нибудь песенку, не составляло для меня особой сложности.

— Я сделаю его к среде. Это вас устроит, Ваше Высочество?

— Бесспорно! — счастливо воскликнул юноша. — Можно заходить к вам каждый вечер и проверять, как идут дела?

— Конечно.

— Я приду завтра, после вечернего чая?

— Непременно.

— Сколько будет стоить ваша услуга?

— Два шиллинга и пять пенсов.

— Замечательно! Тогда до завтра! — и воодушевленный Принц исчез из лавки также стремительно, как и появился.

Сколько сказок про принцев и королей читала мне моя мать? Десятки, если не сотни и не тысячи, но ни в одной из этих сказок не было часовщика, который за два шиллинга соглашался бы сделать для будущей невесты механического соловья. Я чувствовал себя героем новой сказки, которая складывалась на моих глазах и полностью зависела от меня. В моих мозолистых руках был будущий брак Принца Уильяма.

Я приступил к работе. В первый же вечер мне удалось полностью сделать заводной механизм, однако он ещё слабо походил на птицу. Для человека, мало понимающего в устройстве заводных игрушек, это был просто набор шестерёнок с маленьким заводным ключом, кольцо которого я специально вылил в виде сердца. Выглядело это не слишком презентабельно, и, чтобы не расстраивать Принца после вечернего чая, я соорудил тонкую золотую ветвь, на которой должен был сидеть соловей.

Спать я лёг только на рассвете.

В понедельник Уильям появился в лавочке ровно в пять часов тридцать минут.

— Как идут дела, мистер Дей? — его лицо было озарено светлым, почти детским любопытством.

— Пойдемте, Ваше Высочество, я покажу вам.

— Вы позволите мне ступить за прилавок?! — в голосе паренька звучало столько ликования, что мне снова стало перед ним неловко: так сильно он восхищался любой, даже самой мало-мальской ерундой. — Пустите меня в мастерскую?!

— Да, Ваше Высочество.

Не скрывая своего изумления и любопытства, Принц зашёл за прилавок. Его глаза искрились, и он с огромным интересом рассматривал каждую встречавшуюся нам в коридоре, по пути в мастерскую, трещину.

— Это поразительно, мистер Дей! — по-детски завопил Уильям, осматривая соловьиную ветвь на маленькой медной подставке. — То, что вы делаете, невероятно!

Я показал ему заводной механизм, и он снова не смог сдержать восторга:

— Я ничего не смыслю в вашем деле, но это тонкая работа, — проговорил он, рассматривая через лупу каждую шестеренку.

— Всё для вас и вашей невесты, Ваше Высочество, — сказал я, вытирая грязные ладони о передник. Вдруг он снова решит пожать мне руку?..

— Ах, невесты ли? — по лицу юноши пробежала тень и он слегка нахмурился. — Вы же знаете, как это бывает: принцессы сами выбирают себе принцев, а мы только и делаем, что стоим в очереди и подносим дары…

— Не волнуйтесь, Ваше Высочество, — утешил я его, — лучше вашего дара точно не будет, а лицом вы так же прелестны, как и душой.

Уильям смущённо покраснел.

— Спасибо Вам, мистер Дей. Я зайду завтра, после вечернего чая?

— Непременно.

В эту ночь мне предстояло ещё больше работы: я отлил корпус в виде маленького птичьего тельца. Потом сел за конструирование поющего механизма и потратил пару часов, чтобы составить трель неземной красоты, но непременно похожую на соловьиную. Мне пришлось изрядно постараться, чтобы аккуратно вставить заводной и поющий механизмы в корпус и накрыть их тонкими золотыми крыльями. Когда я завёл ещё безголовую игрушку, по мастерской полетела нежная, прекрасная мелодия. Я был несказанно доволен собой.

Работа увлекла меня, и я не заметил, как взошло солнце. На часах было семь утра, а это означало, что на сон оставалось меньше двух часов, и я, недолго думая, решил не подниматься наверх и вздремнуть прямо на своём рабочем месте.

Во вторник Уильям пришёл ровно в пять тридцать после полудня.

— Добрый вечер, мистер Дей! — бодро поприветствовал он меня.

От недосыпа у меня раскалывалась голова, я был хмур и зол. Бодрость моего заказчика раздражала. Если бы он сидел всю ночь над механической безделушкой за пять пенсов и два шиллинга, то от его радушия и счастья не осталось бы и следа.

— Добрый, Ваше Высочество.

Я снова провёл его в мастерскую. Юношу радовало всё во мне и моей мастерской. Он громко и безостановочно восторгался ещё недоделанной работой, а мне хотелось выставить его за дверь как можно скорее, и наконец отправиться наверх, к мягкой кровати.

— Вы выглядите уставшим, мистер Дей, — удручённо промолвил Принц, глядя на меня. — Могу ли я вам чем-нибудь помочь?

И тут во мне проснулась зависть. «Почему, — зло и горько подумал я, — я работаю, а принцесса, какой бы треклятой уродиной она ни была, всё равно достанется маленькому парнишке, бледные пальцы которого ни разу не прикасались к шестерёнкам?! Как он может мне помочь?! Сам выплавит голову для своей игрушки?!>>

— Нет, что вы, Ваше Высочество, — проворчал я настолько едко, что мне самому стало совестно, и я добавил уже спокойнее:

— Я просто не выспался…

— Тогда отоспитесь сегодня ночью, — мягко сказал Уильям, похлопав меня по плечу. — Я заберу соловья в четверг, после вечернего чая?

— Непременно.

— По рукам! — Принц довольно закивал. — А сейчас отдохните, мой друг. Вы заслужили отдых.

Мне стало совсем стыдно за свои мысли: всё-таки этот Уильям был очень хорошим, пусть и странноватым парнишкой.

После его ухода я поднялся в свою комнатушку, упал на кровать и проспал больше двенадцати часов к ряду.

В девять я открыл лавку и поспешил вернуться к работе в мастерской. Оставалось сделать не так много, но мне хотелось, чтобы мой соловей вышел лучше, чем у любого другого часовщика. Я представлял, как в королевских покоях принцесса рассматривает мою игрушку и говорит, что она прелестна; как фрейлины передают её из рук в руки, называют самой искусной и тонкой работой на их памяти; как король рассматривает её в маленький монокль и тянет: «Недурно»…

Я отлил голову: она получилась размером с мой большой палец; вставил маленькие блестящие камешки вместо глаз, потратил уйму времени на то, чтобы сделать механизм, заставляющий голову моего соловья крутиться, а клюв — открываться. Готовая птичка полностью помещалась в мою ладонь. Я сделал для неё тонкие ножки из медной проволоки и усадил на ветку. Из золочёных прутьев соорудил клеть…

Это был самый маленький и самый изящный соловей из всех, которых я когда-либо делал.

В четверг, ровно в пять тридцать после полудня, дверь лавки с грохотом отворилась, снова надрывно зазвенел колокольчик, и внутрь лавочки влетел мой заказчик. Глаза его горели от нетерпения, щёки алели от восторга.

— Показывайте! — с порога велел он. — Показывайте, Чарльз!

Я с гордостью достал из-под прилавка небольшую золочёную клетку, в которой сидел крошечный золотой соловей.

— Попробуете завести сами, Ваше Высочество? — я был не в силах сдержать улыбку: таким трогательным и маленьким показался мне сияющий от восхищения Принц.

— Конечно! — еле слышно прошептал Уильям. Он был вне себя от счастья, когда маленькая птичка, сидящая у него на руках, мотая головой и хлопая крылышками, исполнила самую прекрасную трель на земле.

Мы долго не могли распрощаться: молодой человек рассыпался в благодарностях, и мне становилось неловко от его искренности. Я не сделал ничего, что заслуживало бы таких долгих почестей.

— Перевозите аккуратнее, — посоветовал я, передавая ему клеть. — Я делал всё на совесть, но механизмы непредсказуемы и очень хрупки.

— Не волнуйтесь, я буду исключительно осторожен, — уверил меня будущий жених и выложил на прилавок два шиллинга и пять пенсов. — Вот ваша плата, мистер Чарльз Дей.

— Можете называть меня просто «Чарли», — я радушно ему улыбнулся. — Заходите ещё.

— Непременно!

Я проводил его до выхода, открыл дверь. Уильям поставил клетку на пол и обнял меня на прощание.

— Вы великий мастер, Чарли, — тихо и очень серьёзно сказал он, — не будь я принцем, обязательно бы стал часовщиком.

Мне хотелось бы закончить эту историю как-нибудь так…

Принц Уильям вышел из лавки в четверг вечером и больше никогда в неё не вернулся. Моя соловьиная сказка подошла к концу, и мне оставалось только надеяться, что в неё впишут строку «и тогда Прекрасный Принц обратился к Часовщику, чтобы тот сделал ему механического соловья за два шиллинга и пять пенсов». Вечером в пятницу я пропил заработанный пенс в ближайшем пабе, а на Рождество мне пришло письмо с портретом, на котором был изображён Принц Уильям и его красавица-принцесса.

…но Зачеловечье, вопреки моим ожиданиям, распорядилось иначе.

В субботу в лавке не было ни одного живого человека, кроме меня. Стояла отвратительная погода: шёл то сильный ливень, то моросил мелкий, противный дождь. Город затянуло туманом, в стёкла бил ветер. А я сидел в своей тёплой мастерской, перебирал и чистил инструменты — своеобразный способ праздного безделья — и попивал прекрасный эль. На душе у меня было хорошо и приятно.

Ночь подступила к окнам так близко, что улицы не было видно — только чёрное марево, в котором одиноко светил жёлтый газовый фонарь.

Становилось холодно.

Я подкинул в камин пару дров, и пламя задорно затрещало, выкидывая в воздух снопы искр.

Сквозь этот треск я еле-еле расслышал слабый стук в дверь.

Стучались не в лавку, нет… Стучались ровно в дверь мастерской. Стук был слабым, мерным, как будто капли падали с крыши.

За окном, в кромешной тьме, мерно качался потухший газовый фонарь.

Всё моё спокойствие как рукой сдуло.

— Кто там? — медленно и внятно спросил я, незаметно взяв с каминной полки пустую бутылку эля.

— Чарли, откройте, — послышался из-за двери бесцветный голос. — Это я. Принц Уильям.

— Минуточку.

Опыт знакомства с Бильмо подсказал мне — бутылку лучше не возвращать на место. Я осторожно, почти не дыша, повернул ключ в замке и открыл дверь. За ней и вправду стоял Принц. Он был в одном пиджаке, вымокшем до нитки, хотя на улице было по-ноябрьски холодно. Цилиндр был как-то нелепо нахлобучен на его голову, натянут почти до носа.

На секунду мне схудилось — в руке Уильям держал сломанную, будто её переехали большой каретой, клетку, в которой сидел соловей со свёрнутой головой.

— Можно я войду? — он посмотрел на меня абсолютно пустыми, стеклянными глазами, и тогда мне стало по-настоящему страшно.

— Да-да, конечно… — промямлил я, пропуская его внутрь. — Что-то случилось?

Его взгляд уткнулся в бутылку эля в моей руке.

— У вас есть ещё что-нибудь? — хрипло спросил юноша.

— Найду, Ваше Высочество…

Он медленно зашёл. Он был как в бреду, но не пьян — от него не пахло алкоголем. Принц стоял посреди комнаты, неотрывно глядя в камин, пока я рылся по шкафам в поисках какой-нибудь завалявшейся от отца бутылки виски. Виски не нашлось, зато нашёлся джин.

— Вот, держите, Ваше Величество, — я протянул Уильяму стакан, но он только поморщился и сразу забрал у меня бутылку, а потом долго, зажмурившись, пил так, будто это был не джин, а вода.

Я молча ждал, пока он закончит. Наконец, он оторвался от бутылки и сипло произнёс:

— Она сбежала.

— Кто? — глупо переспросил я.

— Принцесса.

— Куда? Как? Расскажите по порядку, Ваше Высочество.

Он как-то странно усмехнулся:

— Да какое там Высочество, а? Какое у меня “Высочество”, если я всю свою жизнь стою по очередям за какой-то там юбкой, а потом она…

Голос надломился. Он запнулся и выпустил из рук перекошенную клетку. С громким лязгом она упала на пол, голова соловья, держащаяся неведомо на чём, отвалилась и покатилась по полу. Я оцепенел. Пять минут назад я планировал защищаться от него бутылкой, а теперь стоял и не знал, что мне делать.

— Она ведь, главное, согласилась, — тихо проговорил он, и из глаз его потекли огромные, крупные слёзы, — а потом удрала! Уехала с каким-то музыкантом, понимаешь, Чарли? Забрала два платья, пару украшений и что-то там ещё… Уехала…По дорогам… Я ей сердце и мир, а она… Дороги, танцы, музыка и… Да и к чёрту…

Я очень неловко прижал его к себе, и Принц разрыдался прямо в моё плечо, что-то неразборчиво повторяя. Моя беспомощность пугала меня — до этого мне не приходилось успокаивать даже простых юношей с разбитым сердцем, чего уж тут говорить о принцах…

— К чёрту девушек, — вдруг на удивление отчётливо заявил он, — если они не могут увидеть настоящую красоту.

— Вы слишком устали, Ваше Высочество, — я легко похлопал его по спине, — да и откуда вам знать, все ли принцессы на самом деле такие…

Я уверен, что если бы отец исчез несколькими годами позже, я бы понял Принца куда лучше. Мне легко представить себя шестнадцатилетним, упивающимся болью и слезами из-за неразделённой любви, но в моей жизни не было ни одной девушки: с четырнадцати лет я стоял за прилавком и без конца ремонтировал и мастерил часы…

— Да я и не хочу знать, — всхлипнул он, отстраняясь от меня. — Знаете что, Чарли? У меня нет «высочества». Зовите меня Уилл, без всего этого. И знаете что? Я хочу стать часовщиком, Чарли.

— Вы пожалеете о своих словах завтра же утром, — постарался сказать я как можно мягче. — Ночь — мать всех советов, Уилл, слыхали?

Он кивнул, совсем по-детски вытер слёзы кулаком, тихо бормоча себе под нос, что любви в его жизни может никогда и не будет, а часовое ремесло будет точно.

— Я буду вашим учеником.

— Поговорим об этом утром.

К моему сожалению, а быть может, и счастью, чуда не произошло. Ночь не принесла Уиллу нового и хоть сколько-нибудь здравого совета: с утра он только окреп в своём намерении остаться работать в лавке и постигать азы часового ремесла.

И вот так у меня появился подмастерье.