Тёмный Час (джен)

Я почти не помню своего отца: помню только его широкие плечи, толстые пальцы и раскатистый смех. Он всегда посмеивался над моим интересом к его ремеслу и каждый раз трепал меня по голове, когда я вставал на цыпочки рядом с его столом и внимательно смотрел, как он прилаживает на место шестерёнки. Я утыкался носом в грубый рабочий стол, пахнущий можжевельником и керосином, и пытался запомнить каждое отцовское движение.

— Из этого парня вырастет что-то путное, — смеялся он, наблюдая за моими неумелыми попытками соорудить какой-нибудь простенький механизм.

Часовщиков лучше, чем он, на земле никогда не было и, я думаю, не будет. Наша лавочка, по моим воспоминаниям, пользовалась большим успехом, но отец почему-то никогда не брал с клиентов больше трёх шиллингов, половину из которых он тратил на новые запчасти для часов.

— Они такие же работяги, как и мы, — отмахивался он от маминой брани. — Я не могу драть с них больше, чем они получают в год.

— Работай для аристократов, а не для того сброда, который топчется под нашими окнами по ночам! — требовала мать, слабо кашляя. — Ты гениальный часовщик, Гарольд, но совершенно не умеешь зарабатывать деньги!

Он был широкой души человек, мой отец.

Я помню его последний вечер в лавочке: мы вместе сидели в мастерской и я пытался собрать свои первые часы. Каждый год, в конце октября, он пытался научить меня собирать часы, и каждый год, в этот день, в глазах моего отца, обычно скрытых за очками-лупами, я видел тревогу и страх. Он пристально наблюдал за процессом, нервно теребя усы, но стоило мне только уложить какую-то детальку не туда, он сразу становился спокоен.

Кажется, это произошло, когда мне стукнуло четырнадцать. Время близилось к полуночи, и отец поджег свою любимую керосиновую лампу. Она была грязная и чуть помятая с одного боку.

— Ну же, Чарли, — говорил он, подтрунивая надо мной, — не бойся ты, прилаживай сюда эту пружину. Да не трясись ты так, это пустяковое дело, Чарли.

В прошлом году я почти собрал часы: только с пружинкой не смог совладать. Она размоталась, и весь механизм пошёл насмарку. Я помню, как облегчённо и удручённо одновременно вздохнул мой отец, тихо проговорив: «Ну, это дело нехитрое, это мы поправим», а потом, когда мы выходили из мастерской, он сказал, глядя в мои отчаявшиеся глаза:

— У нас есть ещё немного часов, мой мальчик. Ты обязательно всему научишься и пойдёшь ещё дальше, чем я. Иначе и быть не может.

Я даже представить себе не мог, что он на самом деле имел в виду.

В ту злополучную ночь я сидел за столом, держа длинным серебряным пинцетом медный импульсный камень. Я очень смазанно и неуклюже положил его на тонкую ось.

Колыхнулось пламя в треклятой папиной лампе. Я сжал зубы и аккуратно подправил камень на оси. Ось не шевельнулась. Медленно я положил сверху баланс. Баланс слабо качнулся, но тут же пришёл в норму.

Резкий порыв ветра ударил в стекло, и где-то далеко, как будто бы из-под пола, пронзительно завыли собаки. Огонь снова дрогнул. По стене метнулась вытянутая тень.

— Не бойся, — вдруг шепнул мне отец, — продолжай. Дело за малым. Ты вот-вот станешь настоящим часовщиком.

Он был взволнован, глаза его лихорадочно блестели. Оставалось самое сложное: я должен был положить на баланс спираль. После мне осталось бы только закрепить её колонкой и вставить механизм в медный корпус…

Собаки завыли громче. Ветер с новой силой ударил в оконную раму и та жалобно и надрывно затрещала, стёкла пронзительно зазвенели. Я с испугом уставился на отца: на нём не было лица, он что-то бормотал себе под нос, не отрывая взгляда от моих неоконченных часов.

— Ничего не бойся! — вдруг воскликнул он, перекрикивая звон дрожащих стёкол. Резко, он поднял взгляд на меня и тише, так, что я еле расслышал его слова, сказал:

— Наши часы закончились, мой мальчик. Докажи им, что ты достоин стать мне заменой.

Пинцет в моей руке слегка дрожал, когда я подцепил спираль. Выли собаки. Окно скрипело и звенело под натиском невесть откуда взявшегося ветра. Пламя внутри лампы сходило с ума и рисовало на стенах вокруг меня тени. Я увидел, как по столу ползёт вытянутая чёрная рука с длинными пальцами. Она тянулась к моим часам, а я не мог вымолвить ни слова: мне предстояло установить спираль. Вот, где я был в тот момент всеми мыслями. Там и только там.

Шум усиливался, бегущие по стене тени начали нашептывать слова на языке мне неизвестном. Мир остановился вокруг меня. Я, практически не дыша, опустил спираль на ось, и она мягким завитком легла на баланс.

Он даже не качнулся.

Это значило только одно: у меня получилось.

Свистящие голоса начали кричать, завывать в ушах, заглушая мои собственные сбивчивые мысли. Я не мог отмахиваться от теней, да и не было в этом смысла. Мне оставалось совсем чуть-чуть: закрепить циферблат, установить стрелки и поместить часы в корпус…

Резко всё смолкло. Тени застыли на стенах, будто напряглись в ожидании.

Передо мной лежали мои первые, настоящие часы.

Я дрожащей рукой потянулся к заводному ключу и пару раз его крутанул. Секундная стрелка дрогнула и побежала по кругу. Отец завороженно смотрел на плавные движения стрелки и широко улыбался.

— Ты сделал это, Чарли, — довольно проговорил он. — Ты сделал это.

«Ты сделал это, Чарли, — наперебой начали повторять тени, пускаясь в пляс по стенам, — ты сделал это. Сделал это, Чарли. Ты — это Чарли. Чарли, сделал. Чарли наш. Сделай это, Чарли».

Керосиновая лампа на миг вспыхнула, за секунду осветив всю мастерскую, и с оглушительным треском взорвалась. Комната погрузилась во мрак, а я чувствовал, как сильно саднит щёку.

Тени смолкли.

— Что происходит?.. — наконец смог спросить я. Мой голос, кажется, дрожал. Я напряжённо всматривался в ночную темень, но ничего не видел. — Отец, скажи мне, что происходит?..

— Запомни, сын мой, — сквозь темноту я не видел его, но отчётливо слышал торжественный и восхищенный голос, — принимай в лавке всякого, кто придёт после заката; берись за любую работу, сколь сложной она бы тебе ни казалась; не проси денег больше, чем три шиллинга, и никогда не покидай лавку, если этого не требует клиент. Мой мальчик, прошу, заботься о своей матери, работай в мастерской, не покладая рук, и не забывай о часовом деле. Скоро они начнут приходить. Не бойся их и веди себя достойно. Теперь эта лавка твоя, Чарли.

«Лавка твоя, Чарли, — прошипела темнота. — Лавка, Чарли. Твоя лавка. Новый часовщик Чарли. Наш часовщик».

Темноту перебил слабый звук колокольчика, уведомляющего о приходе клиента.

— Иду! — крикнул отец и тяжёлыми шаркающими шагами направился в лавку. — Я оставил преемника, я готов!

Под его ногами хрустели осколки от стеклянной лампы.

Чей-то низкий голос назвал отца по имени, и он рассмеялся. Не раскатисто и добродушно, как он обычно смеялся, когда я путал местами барабан и заводное колесо, а устало, будто сквозь кашель. До рассвета я не мог двинуться с места. По стенам бегали чёрные силуэты, и я слышал, как они разговаривают на своём, неизвестном мне языке.

Но колокольчик, уведомляющий об уходе отца и его таинственного гостя, так и не прозвенел во второй раз.

Наутро ни отцовского дорожного плаща, ни башмаков в мастерской не оказалось. Более того, все его вещи пропали из дома так, будто их никогда и не было. Всё, что мне осталось в память о нём — потрясающие воображение любого часовщика лупа-очки.

С тех пор я больше не видел отца. Его исчезновение будоражило меня, заставляло метаться в кошмарах в поисках ответа на вопрос, который мне толком никто и не задавал. Я понимал, что отец, против моей воли, сделал меня заложником какой-то игры, но я даже не подозревал, какой именно. Мне были нужны, необходимы хоть какие-то зацепки. Но моя милая мама вдруг позабыла обо всём, что было хоть как-то связано с отцом, и только имя «Гарольд» отзывалось в её глазах слабым, потухшим огоньком. На все мои расспросы она лишь качала головой и то и дело спрашивала, что я имею в виду.

Та роковая ночь сделала меня не только обладателем длинного, идущего через всю щёку, шрама, но и хозяином часовой лавки со странным названием «Тёмный Час».

С этого всё и началось.

Прошло семь лет прежде, чем я смирился с загадочным исчезновением отца. Больше я ничего о нём не слышал, да и таинственные «они» не спешили появляться на пороге «Тёмного Часа». Жизнь пошла своим чередом, будто ничего и никогда не происходило. Только изредка, когда воспоминания о злополучном октябрьском вечере настигали меня, я чувствовал смутный страх. Мне казалось, что кто-то из тени наблюдает за каждым моим шагом.

Я много работал в лавке: исправно чинил маленькие дамские часики, ремонтировал испорченные звенья в цепочках. Время от времени мне становилось скучно, и в моменты тоски я мастерил детские заводные игрушки. Когда появилась мода на крошечные паровозики, двигающиеся исключительно на паровом двигателе, я преуспел и в этом. Я начал открывать и чистить старые замки и заменять камни в кольцах и браслетах. Словом, я брался за всё, до чего дотягивались мои руки — руки неугомонного подростка, запертого в часовой лавке. Но, как завещал отец, я никогда не просил за свои услуги больше, чем три шиллинга.

И вот, спустя почти семь лет, на пороге появился первый из «них».

Я сидел в мастерской и изо всех сил пытался вставить тёмно-красный рубин в золотую оправу браслета миссис Гариетт. За ремонт можно было бы попросить куда больше трёх шиллингов; думаю, ювелир бы так и сделал, не обратив ни капли внимания на красивые глаза миссис. Солнце, в этот на удивление не туманный день, уже садилось, и я подумывал сменить надпись под табличкой «Тёмный Час. Часы, ремонт цепей, механизмов любой сложности, а также ювелирные услуги и детские игрушки» с «Открыто» на «Закрыто» и остаток вечера провести за браслетом миссис Гариетт и маленьким макетом железной дороги, который я не мог доделать уже больше трёх месяцев.

Вдруг в лавке зазвенел колокольчик. Послышалось тяжёлое шарканье и осипший голос произнёс:

— Здесь трудится часовщик Чарльз Дей, сын Гарольда Дея?

— Здесь! — крикнул я из мастерской, откладывая тёмно-красный рубин в шкатулку и вытирая руки о фартук. — Сейчас подойду!

Признаться, подходить мне не хотелось: в мои планы входило, разве что, выслушать просьбу своего вечернего клиента и попросить его прийти завтра. Но стоило мне войти в лавку, как я вспомнил каждое отцовское слово. Совесть укором кольнула моё сердце.

По ту сторону прилавка стоял, а вернее сказать, еле держался на ногах, уставший человек. Он, ссутулившись, нагнулся к витрине и увлечённо рассматривал часы. Заслышав мои шаги, он резко поднял голову. И тогда я увидел его лицо.

Ни одно лицо, ни до, ни после не внушало мне столько ужаса: оно было испещрено сеткой мелких морщин, а с правой стороны, чуть повыше глаза, морщины перечёркивались тремя рваными красноватыми шрамами, видимо, сделанными тупым ножом наотмашь. Его впалые глаза были темны, поэтому только блик рыжего закатного солнца позволял мне понять, куда именно он смотрит. А смотрел он на меня.

— Вы Чарльз Дей? — спросил посетитель, мерно покачиваясь из стороны в сторону. — Сын Гарольда Дея, это вы?

— Я, мистер, — пролепетал я, не прекращая разглядывать своего внезапного гостя. Он был худ и одет в обноски. Его тело было перетянуто толстыми цепями, и они болтались на руках, на плечах, спускались на пол. Где-то среди звеньев блестели желтоватым пламенем большие, потёртые от старости бронзовые замки, серебряные же были обмотаны в тряпки и выделялись чёрными пятнами… Нагромождение железа лязгало при каждом его движении.

— С кем имею честь?.. — я спросил это как-то сдавленно и неискренне. Но что мне оставалось делать, если ко мне на закате пришёл такой человек?.. Только делать вид, что я заинтересован в его персоне и вовсе не хочу сбежать в мастерскую и запереться там до самого утра.

— Меня зовут Бильмо, — прохрипел он. — Вы похожи на своего отца, мистер Чарльз Дей.

Внутри меня что-то ухнуло, и сердце моё забилось со страшной скоростью. Бильмо качнулся под тяжестью своих оков и упёрся руками в прилавок. Видимо, силы покидали его.

— Вы знавали моего отца? — светски поинтересовался я, стараясь не выдавать своего волнения. — Принести вам стул, мистер Бильмо?

— Стул не выдержит меня, — он обессиленно рассмеялся. — Помогите мне, мистер Чарльз Дей. Ваш отец был учтив, и сорок лет назад… Да, кажется, это было сорок лет назад, я не думаю, что меньше…

Человек снова покачнулся и обхватил голову руками. В неестественно оранжевом столпе света он казался мне не просто уставшим, нет, он был для меня безумцем. Кусок плаща, прикрывавший его плечо, медленно скользнул на пол.

— Мистер Бильмо?

— Он заковал меня, — вдруг беспорядочно зашептал Бильмо куда-то вниз. — Он сделал всё правильно, всё, как полагалось, всё как надо, как надо… Я благодарен ему, вашему отцу, мистер Чарльз Дей, но он не учёл одного, мне больно, больно от серебра каждый день, каждую ночь… Вы можете поменять мне замки прежде, чем взойдёт луна?..

Он что-то бормотал и дальше, но я не понимал, что именно. До моего слуха доходили только обрывки фраз, которые я мог смутно разобрать «...я устал от бега…», «...я бы снял, снял всё…».

— Конечно, я поменяю, — поспешно уверил я его. — Хотите, я освобожу вас от замков, и просто соединю между собой все ваши цепи? Так будет гораздо легче…

— Не стоит, — горько проговорил мой клиент. — Они имеют свойство рваться, мистер Часовщик. Замками я соединяю их, и они служат мне долгую, верную службу.

— Хорошо. Но для начала мне придется снять с вас всё железо. Вы согласны?

Человек быстро закивал, не говоря уже ни слова.

— Тогда пройдемте в мастерскую.

И он пошёл. Ему было тяжело идти: оковы перевешивали его маленькое исхудавшее тельце, и с каждым шагом он норовил упасть прямо мне в руки. Я подставил ему плечо и почувствовал, как тяжела его ноша и как напрягается каждая его мышца перед новым шагом.

Я убрал со стола в мастерской все вещи, куда-то запрятал браслет миссис Гариетт, отставил в сторону макет железной дороги и помог своему клиенту лечь на стол. Он бы не смог стоять всё то время, которое мне потребовалось для его освобождения, а я понимал, как сильно ему нужен отдых.

— За что вас заковал мой отец? — еле слышно спросил я, доставая из стола набор различных ключей и отмычек.

— Ваш отец тут не причём, — слабо откликнулся мистер Бильмо. — Это было моё решение. Таким, как я, лучше быть скованными…

— «Таким» — это каким?

— Неважно, мистер Чарльз Дей, неважно…

Видимо, он наконец-то позволил усталым ногам и усталой голове отдохнуть, а те наградили его за это беспечным сном: так быстро уснул мой гость, пока я работал, склонившись над ним.

Я не знал, откуда он родом и сколько он шёл до меня; я не знал, кто принёс ему весть, что моего отца больше здесь нет и новый заведующий лавки я; я не знал, а потому старался обо всём этом не думать. Человек спал на моём рабочем столе, и я открывал замок за замком на его теле. Тяжёлые цепи с оглушительным грохотом падали вниз, на пол, то и дело задевали тяжёлыми звеньями пальцы моих ног, и я едва сдерживался от вскриков, чтобы не спугнуть его хрупкий сон.

Мне было его жаль.

Амбарный ржавый замок пришлось оттирать кислотой и смазывать, чтобы механизм внутри пришёл в движение и поддался отмычке. Два серебряных, на которых стояло тиснение «Г.Д», не поддавались особенно долго. Мне пришлось возиться с каждым из них около получаса только для того, чтобы оттянуть ушко в сторону и доломать его молотком.

Я не помню, сколько было времени к тому моменту, как я закончил работу. Всего было тридцать семь замков, тридцать из которых были серебряными. Отрезков цепей я насчитал около тридцати девяти, звеньев — около трехсот. Некоторые из них сильно деформировались и поизносились. То ли от того, что их сильно тянули в разные стороны, то ли от того, что они что-то очень крепко сдерживали. Каждое звено было шириной примерно в полдюйма. Я не мог даже примерно прикинуть, с какой силой нужно было воздействовать на них, чтобы растянуть хотя бы чуть-чуть. А между тем, некоторые кольца были погнуты…

Моего клиента пора было будить: без его помощи я не смог бы повторить то сложное переплетение, на распутывание которого я потратил не один час. За окном было темно и что-то в спящем переменилось: будто пропала худоба и вытянулось лицо, ногти стали длиннее и острее, чем прежде.

«Наверное, мне почудилось, — уверил я себя, разыскивая в коробке новенькие железные и медные замки, — просто оковы были настолько массивны, что за ними он казался маленьким и слабым».

До моих ушей донёсся тяжёлый стон и звон цепей; я обернулся, вглядываясь в сумерки. Мистер Бильмо проснулся — он сидел на столе, обхватив голову руками.

— Взошла ли луна, мистер Чарльз Дей? — еле слышно спросил он.

— Не знаю, — честно ответил я, — я был занят работой и не видел. Уже стемнело, но что касается луны…

Он взвыл, сжимая пальцами виски:

— Она взошла! Я слышу голоса, я слышу, слышу их!..

Его вырвало на пол чем-то ядовитым: по мастерской пополз тяжёлый, едкий запах горелого лака.

— Что с вами, Бильмо? — воскликнул я, но мой крик утонул в пучине душераздирающего воя.

Голова освобожденного резко дёрнулась. Челюсть с громким хрустом пошла вперёд; из пасти начала струиться слюна, прорезались клыки; из шрамов вылезали длинные козлиные рога; плечи дергались, раздаваясь вширь, становясь всё мощнее и мощнее; пальцы вытягивались, из них прорезались длинные грязные когти.

Я в ужасе потянулся к верстаку и схватил первую же попавшуюся вещь. Этой вещью оказался увесистый серебряный замок с инициалами «Г.Д».

— Не двигайся! — заорал я, замахнувшись. — Не двигайся, иначе эта штука окажется у тебя в груди!

Чудовище замерло. Оно заняло всю мою мастерскую: даже согнувшись и упираясь когтями в пол, оно задевало своими рогами потолок. В нём было не меньше восьми футов. Он был похож на волка. Серая, вздыбленная шерсть. Огромные лапы. Вытянутая голова с уродливой пастью.

От страха я не мог дышать. Мы стояли лицом к лицу. Собачий нос на обезображенной морде нервно дёргался.

— Не бойтесь, мистер Чарльз Дей, — произнесло чудовище голосом грудным и низким. — Простите меня за то, что напугал вас.

Из его пасти невыносимо пахло гниющим мясом.

— Не подходите ко мне! — дрожащими голосом выдал я. — Не подходите…

Его маленькие козлиные уши дёрнулись. Он пытался расслышать мой лепет.

— Я не трону вас, мистер Чарльз Дей. Никогда выродок не тронет Часовщика. Я контролирую себя, мистер Чарльз Дей.

В маленьких чёрных глазах, смотревших на меня, я вдруг увидел мольбу и сожаление.

— Вас не затруднит сложить все мои цепи и новые замки в суму? — спросило чудовище.

— Не затруднит, — слабо ответил я.

Трясущимися руками я собрал в большую кожаную сумку остатки его оков. Протёр старые, подходящие ему замки, и доложил тридцать новых, медных и железных, благо, в моей мастерской столько нашлось.

Выродок стоял посередине комнаты и не двигался, только молча наблюдал за моими движениями. Он не нападал на меня, только слабо и устрашающе улыбался пастью, полной острых клыков.

— Благодарю вас, — чудовище приняло суму. — Я надену их сам, мистер Дей, где-нибудь подальше отсюда. Сколько я вам должен?

— Два шиллинга и три пенса, — уже совсем спокойно сказал я.

— Всего лишь?

— Столько же, сколько брал мой отец.

— Вы хороший мастер, — одобрительно кивнул Бильмо, и потолок затрещал от давления его рогов. — У меня нет с собой шиллингов, но есть золотой ключ. Вы примете золотой ключ?

— Да, конечно.

Чудовище раскрыло свою огромную пасть и запустило когтистую лапу в глотку. Через секунду на полу мастерской лежал золотой ключ длиной в мою ладонь.

— Спасибо вам, Чарли.

— Вам спасибо, Бильмо.

Я проводил его к чёрному ходу — опасался, как бы он не разнёс мою лавку.

Уже на улице я наконец набрался смелости и обратился к нему:

— Бильмо, зачем вам цепи? Вы же можете совладать со своей звериной природой и без них…

— Выродков не очень жалуют в городах, — глухо ответил он, поднимая печальные глаза к небу. — Люди думают, что мы безопасны только когда полностью скованы. Нет толку их переубеждать — приходится скитаться так, в цепях… Мы снимаем их разве что в ночь Карнавала, но это случается так редко…

Он вздохнул.

— Вы хороший Часовщик. Как и ваш отец.

— Вы знали моего отца?

— Все мы знали… — он снова вздохнул. — Почти каждый выродок из моих краёв был у вашего отца, Чарли.

— Может быть знаете, куда он исчез?

— Не знаю, — сочувствующе покачал головой выродок, и его длинные рога, казалось, рассекли небо. — Знаю только, что его забрали к нам, но куда и зачем… В лесах ходили слухи о том, что сталось с Гарольдом Деем… Быть может, то же, что и со мной… и другими Деями…

— А что случилось с другими Деями? — настороженно переспросил я, пристально глядя на него. Ему будто стало не по себе от моего вопроса.

Холодный воздух забирался в лёгкие. Я ждал ответа.

— Я… — он замялся и снова посмотрел вверх, на луну. — Я, пожалуй, пойду, пока луна не поднялась совсем высоко. До свидания, Чарли.

Он встал на четвереньки, готовясь к прыжку.

— До свидания, — я изо всех сил постарался скрыть своё разочарование. Я так надеялся получить от него хоть одну зацепку…

— Храни вас Бог, Бильмо.

— Бог давно отвернулся от меня, — хрипло и подвывающе рассмеялось чудовище, — а я от него. Никогда так не делайте, Чарли.

И через секунду он исчез в ночной темноте.

Выродок Бильмо стал моим первым клиентом из Зачеловечья.

Бильмо открыл двери в неизвестный мне до сих пор мир.

Как позже я узнал, его называли Зачеловечьем. Иногда оно представлялось мне отдельной страной, иногда — континентом, покрытым плотными еловыми лесами. Запертый в четырёх стенах лавки, вынужденный исполнять чужие заказы, я ломал голову над тем, как выглядит этот мир и смогу ли я когда-нибудь взглянуть на него.

В моей голове Зачеловечье было сродни Богу: я знал о его существовании, но никак не мог его увидеть.

Точно так же меня мучила мысль о том, что отпирает золотой ключ, которым выродок оплатил мои услуги. Я спрятал его в ящик можжевелового рабочего стола и, как это ни смешно, запер ключ на ключ. Иногда, по вечерам, я доставал его из ящика и рассматривал тонкую аккуратную резьбу: мастер, отливший подобное, в совершенстве знал своё ремесло.

Мне казалось, что я схожу с ума. По вечерам ко мне начали заглядывать самые разные существа — от гномов до босоногих коротышек. Я просил себя не удивляться происходящему, но получалось у меня это из рук вон плохо. Одна фея очень разозлилась на меня, потому что я как-то не так на неё смотрел. А как, спрашивается, я должен смотреть на девушку размером с дюйм, парящую ровно перед моим носом?..

В общем, галантности мне стоило бы поучиться.

Он вбежал в лавку до заката и ровно через три недели после ухода Бильмо: надрывно прозвенел колокольчик и громко хлопнула входная дверь.

— Это часовая лавка «Тёмный Час»? — громко спросил молодой человек, широко улыбаясь. — Я пришёл с другой стороны, если вы понимаете, о чём я.

— Да, — я оторвался от вечерней газеты и посмотрел на посетителя.

По нему нельзя было сказать, что он пришёл «с другой стороны»: до этого на моём пути встречались только чудовища и всякая нечисть. Сейчас же у прилавка стоял прекрасный курносый юноша с золотыми волосами.

— Я Уильям, — он протянул мне свою бледную тонкую руку. — Принц Уильям.

Я стыдливо пожал её — моя огрубевшая ладонь вся была в мозолях.

— Дей. Чарльз Дей, Ваше Высочество.

— Вы Дей! — воскликнул Принц, и лицо его осветила лучезарная улыбка. — Как мне повезло с вами! Поговаривают, что вы один из лучших Часовщиков во всём Человечье!

— Вы мне льстите.

— Нет, что вы, нисколько. Я лишь повторяю то, что слышал, — Уильям сиял, подобно соверену. — Я перейду к делу: понимаете ли, мистер Дей, я решил жениться на принцессе.

— Это похвально, — я одобрительно улыбнулся. На фоне блестящего, как новый пенни, Уильяма, я чувствовал себя неказистым старцем, жизнь которого должна была вот-вот закончиться.

— Так вот, мистер Дей, я обязан явиться к ней с праздничным подарком, а потому прошу вас: сделайте для неё механического соловья, который бы пел самые красивые трели на земле. Вы сможете, мистер Дей?

Он выглядел смущенным, обеспокоенным и радостным одновременно. Его лицо отличалось от других необычайной живостью: его глаза сверкали от восторга, алели уши и щёки.

Что ж, сделать игрушечного соловья в клетке, поющего какую-нибудь песенку, не составляло для меня особой сложности.

— Я сделаю его к среде. Это вас устроит, Ваше Высочество?

— Бесспорно! — счастливо воскликнул юноша. — Можно заходить к вам каждый вечер и проверять, как идут дела?

— Конечно.

— Я приду завтра, после вечернего чая?

— Непременно.

— Сколько будет стоить ваша услуга?

— Два шиллинга и пять пенсов.

— Замечательно! Тогда до завтра! — и воодушевленный Принц исчез из лавки также стремительно, как и появился.

Сколько сказок про принцев и королей читала мне моя мать? Десятки, если не сотни и не тысячи, но ни в одной из этих сказок не было часовщика, который за два шиллинга соглашался бы сделать для будущей невесты механического соловья. Я чувствовал себя героем новой сказки, которая складывалась на моих глазах и полностью зависела от меня. В моих мозолистых руках был будущий брак Принца Уильяма.

Я приступил к работе. В первый же вечер мне удалось полностью сделать заводной механизм, однако он ещё слабо походил на птицу. Для человека, мало понимающего в устройстве заводных игрушек, это был просто набор шестерёнок с маленьким заводным ключом, кольцо которого я специально вылил в виде сердца. Выглядело это не слишком презентабельно, и, чтобы не расстраивать Принца после вечернего чая, я соорудил тонкую золотую ветвь, на которой должен был сидеть соловей.

Спать я лёг только на рассвете.

В понедельник Уильям появился в лавочке ровно в пять часов тридцать минут.

— Как идут дела, мистер Дей? — его лицо было озарено светлым, почти детским любопытством.

— Пойдемте, Ваше Высочество, я покажу вам.

— Вы позволите мне ступить за прилавок?! — в голосе паренька звучало столько ликования, что мне снова стало перед ним неловко: так сильно он восхищался любой, даже самой мало-мальской ерундой. — Пустите меня в мастерскую?!

— Да, Ваше Высочество.

Не скрывая своего изумления и любопытства, Принц зашёл за прилавок. Его глаза искрились, и он с огромным интересом рассматривал каждую встречавшуюся нам в коридоре, по пути в мастерскую, трещину.

— Это поразительно, мистер Дей! — по-детски завопил Уильям, осматривая соловьиную ветвь на маленькой медной подставке. — То, что вы делаете, невероятно!

Я показал ему заводной механизм, и он снова не смог сдержать восторга:

— Я ничего не смыслю в вашем деле, но это тонкая работа, — проговорил он, рассматривая через лупу каждую шестеренку.

— Всё для вас и вашей невесты, Ваше Высочество, — сказал я, вытирая грязные ладони о передник. Вдруг он снова решит пожать мне руку?..

— Ах, невесты ли? — по лицу юноши пробежала тень и он слегка нахмурился. — Вы же знаете, как это бывает: принцессы сами выбирают себе принцев, а мы только и делаем, что стоим в очереди и подносим дары…

— Не волнуйтесь, Ваше Высочество, — утешил я его, — лучше вашего дара точно не будет, а лицом вы так же прелестны, как и душой.

Уильям смущённо покраснел.

— Спасибо Вам, мистер Дей. Я зайду завтра, после вечернего чая?

— Непременно.

В эту ночь мне предстояло ещё больше работы: я отлил корпус в виде маленького птичьего тельца. Потом сел за конструирование поющего механизма и потратил пару часов, чтобы составить трель неземной красоты, но непременно похожую на соловьиную. Мне пришлось изрядно постараться, чтобы аккуратно вставить заводной и поющий механизмы в корпус и накрыть их тонкими золотыми крыльями. Когда я завёл ещё безголовую игрушку, по мастерской полетела нежная, прекрасная мелодия. Я был несказанно доволен собой.

Работа увлекла меня, и я не заметил, как взошло солнце. На часах было семь утра, а это означало, что на сон оставалось меньше двух часов, и я, недолго думая, решил не подниматься наверх и вздремнуть прямо на своём рабочем месте.

Во вторник Уильям пришёл ровно в пять тридцать после полудня.

— Добрый вечер, мистер Дей! — бодро поприветствовал он меня.

От недосыпа у меня раскалывалась голова, я был хмур и зол. Бодрость моего заказчика раздражала. Если бы он сидел всю ночь над механической безделушкой за пять пенсов и два шиллинга, то от его радушия и счастья не осталось бы и следа.

— Добрый, Ваше Высочество.

Я снова провёл его в мастерскую. Юношу радовало всё во мне и моей мастерской. Он громко и безостановочно восторгался ещё недоделанной работой, а мне хотелось выставить его за дверь как можно скорее, и наконец отправиться наверх, к мягкой кровати.

— Вы выглядите уставшим, мистер Дей, — удручённо промолвил Принц, глядя на меня. — Могу ли я вам чем-нибудь помочь?

И тут во мне проснулась зависть. «Почему, — зло и горько подумал я, — я работаю, а принцесса, какой бы треклятой уродиной она ни была, всё равно достанется маленькому парнишке, бледные пальцы которого ни разу не прикасались к шестерёнкам?! Как он может мне помочь?! Сам выплавит голову для своей игрушки?!>>

— Нет, что вы, Ваше Высочество, — проворчал я настолько едко, что мне самому стало совестно, и я добавил уже спокойнее:

— Я просто не выспался…

— Тогда отоспитесь сегодня ночью, — мягко сказал Уильям, похлопав меня по плечу. — Я заберу соловья в четверг, после вечернего чая?

— Непременно.

— По рукам! — Принц довольно закивал. — А сейчас отдохните, мой друг. Вы заслужили отдых.

Мне стало совсем стыдно за свои мысли: всё-таки этот Уильям был очень хорошим, пусть и странноватым парнишкой.

После его ухода я поднялся в свою комнатушку, упал на кровать и проспал больше двенадцати часов к ряду.

В девять я открыл лавку и поспешил вернуться к работе в мастерской. Оставалось сделать не так много, но мне хотелось, чтобы мой соловей вышел лучше, чем у любого другого часовщика. Я представлял, как в королевских покоях принцесса рассматривает мою игрушку и говорит, что она прелестна; как фрейлины передают её из рук в руки, называют самой искусной и тонкой работой на их памяти; как король рассматривает её в маленький монокль и тянет: «Недурно»…

Я отлил голову: она получилась размером с мой большой палец; вставил маленькие блестящие камешки вместо глаз, потратил уйму времени на то, чтобы сделать механизм, заставляющий голову моего соловья крутиться, а клюв — открываться. Готовая птичка полностью помещалась в мою ладонь. Я сделал для неё тонкие ножки из медной проволоки и усадил на ветку. Из золочёных прутьев соорудил клеть…

Это был самый маленький и самый изящный соловей из всех, которых я когда-либо делал.

В четверг, ровно в пять тридцать после полудня, дверь лавки с грохотом отворилась, снова надрывно зазвенел колокольчик, и внутрь лавочки влетел мой заказчик. Глаза его горели от нетерпения, щёки алели от восторга.

— Показывайте! — с порога велел он. — Показывайте, Чарльз!

Я с гордостью достал из-под прилавка небольшую золочёную клетку, в которой сидел крошечный золотой соловей.

— Попробуете завести сами, Ваше Высочество? — я был не в силах сдержать улыбку: таким трогательным и маленьким показался мне сияющий от восхищения Принц.

— Конечно! — еле слышно прошептал Уильям. Он был вне себя от счастья, когда маленькая птичка, сидящая у него на руках, мотая головой и хлопая крылышками, исполнила самую прекрасную трель на земле.

Мы долго не могли распрощаться: молодой человек рассыпался в благодарностях, и мне становилось неловко от его искренности. Я не сделал ничего, что заслуживало бы таких долгих почестей.

— Перевозите аккуратнее, — посоветовал я, передавая ему клеть. — Я делал всё на совесть, но механизмы непредсказуемы и очень хрупки.

— Не волнуйтесь, я буду исключительно осторожен, — уверил меня будущий жених и выложил на прилавок два шиллинга и пять пенсов. — Вот ваша плата, мистер Чарльз Дей.

— Можете называть меня просто «Чарли», — я радушно ему улыбнулся. — Заходите ещё.

— Непременно!

Я проводил его до выхода, открыл дверь. Уильям поставил клетку на пол и обнял меня на прощание.

— Вы великий мастер, Чарли, — тихо и очень серьёзно сказал он, — не будь я принцем, обязательно бы стал часовщиком.

Мне хотелось бы закончить эту историю как-нибудь так…

Принц Уильям вышел из лавки в четверг вечером и больше никогда в неё не вернулся. Моя соловьиная сказка подошла к концу, и мне оставалось только надеяться, что в неё впишут строку «и тогда Прекрасный Принц обратился к Часовщику, чтобы тот сделал ему механического соловья за два шиллинга и пять пенсов». Вечером в пятницу я пропил заработанный пенс в ближайшем пабе, а на Рождество мне пришло письмо с портретом, на котором был изображён Принц Уильям и его красавица-принцесса.

…но Зачеловечье, вопреки моим ожиданиям, распорядилось иначе.

В субботу в лавке не было ни одного живого человека, кроме меня. Стояла отвратительная погода: шёл то сильный ливень, то моросил мелкий, противный дождь. Город затянуло туманом, в стёкла бил ветер. А я сидел в своей тёплой мастерской, перебирал и чистил инструменты — своеобразный способ праздного безделья — и попивал прекрасный эль. На душе у меня было хорошо и приятно.

Ночь подступила к окнам так близко, что улицы не было видно — только чёрное марево, в котором одиноко светил жёлтый газовый фонарь.

Становилось холодно.

Я подкинул в камин пару дров, и пламя задорно затрещало, выкидывая в воздух снопы искр.

Сквозь этот треск я еле-еле расслышал слабый стук в дверь.

Стучались не в лавку, нет… Стучались ровно в дверь мастерской. Стук был слабым, мерным, как будто капли падали с крыши.

За окном, в кромешной тьме, мерно качался потухший газовый фонарь.

Всё моё спокойствие как рукой сдуло.

— Кто там? — медленно и внятно спросил я, незаметно взяв с каминной полки пустую бутылку эля.

— Чарли, откройте, — послышался из-за двери бесцветный голос. — Это я. Принц Уильям.

— Минуточку.

Опыт знакомства с Бильмо подсказал мне — бутылку лучше не возвращать на место. Я осторожно, почти не дыша, повернул ключ в замке и открыл дверь. За ней и вправду стоял Принц. Он был в одном пиджаке, вымокшем до нитки, хотя на улице было по-ноябрьски холодно. Цилиндр был как-то нелепо нахлобучен на его голову, натянут почти до носа.

На секунду мне схудилось — в руке Уильям держал сломанную, будто её переехали большой каретой, клетку, в которой сидел соловей со свёрнутой головой.

— Можно я войду? — он посмотрел на меня абсолютно пустыми, стеклянными глазами, и тогда мне стало по-настоящему страшно.

— Да-да, конечно… — промямлил я, пропуская его внутрь. — Что-то случилось?

Его взгляд уткнулся в бутылку эля в моей руке.

— У вас есть ещё что-нибудь? — хрипло спросил юноша.

— Найду, Ваше Высочество…

Он медленно зашёл. Он был как в бреду, но не пьян — от него не пахло алкоголем. Принц стоял посреди комнаты, неотрывно глядя в камин, пока я рылся по шкафам в поисках какой-нибудь завалявшейся от отца бутылки виски. Виски не нашлось, зато нашёлся джин.

— Вот, держите, Ваше Величество, — я протянул Уильяму стакан, но он только поморщился и сразу забрал у меня бутылку, а потом долго, зажмурившись, пил так, будто это был не джин, а вода.

Я молча ждал, пока он закончит. Наконец, он оторвался от бутылки и сипло произнёс:

— Она сбежала.

— Кто? — глупо переспросил я.

— Принцесса.

— Куда? Как? Расскажите по порядку, Ваше Высочество.

Он как-то странно усмехнулся:

— Да какое там Высочество, а? Какое у меня “Высочество”, если я всю свою жизнь стою по очередям за какой-то там юбкой, а потом она…

Голос надломился. Он запнулся и выпустил из рук перекошенную клетку. С громким лязгом она упала на пол, голова соловья, держащаяся неведомо на чём, отвалилась и покатилась по полу. Я оцепенел. Пять минут назад я планировал защищаться от него бутылкой, а теперь стоял и не знал, что мне делать.

— Она ведь, главное, согласилась, — тихо проговорил он, и из глаз его потекли огромные, крупные слёзы, — а потом удрала! Уехала с каким-то музыкантом, понимаешь, Чарли? Забрала два платья, пару украшений и что-то там ещё… Уехала…По дорогам… Я ей сердце и мир, а она… Дороги, танцы, музыка и… Да и к чёрту…

Я очень неловко прижал его к себе, и Принц разрыдался прямо в моё плечо, что-то неразборчиво повторяя. Моя беспомощность пугала меня — до этого мне не приходилось успокаивать даже простых юношей с разбитым сердцем, чего уж тут говорить о принцах…

— К чёрту девушек, — вдруг на удивление отчётливо заявил он, — если они не могут увидеть настоящую красоту.

— Вы слишком устали, Ваше Высочество, — я легко похлопал его по спине, — да и откуда вам знать, все ли принцессы на самом деле такие…

Я уверен, что если бы отец исчез несколькими годами позже, я бы понял Принца куда лучше. Мне легко представить себя шестнадцатилетним, упивающимся болью и слезами из-за неразделённой любви, но в моей жизни не было ни одной девушки: с четырнадцати лет я стоял за прилавком и без конца ремонтировал и мастерил часы…

— Да я и не хочу знать, — всхлипнул он, отстраняясь от меня. — Знаете что, Чарли? У меня нет «высочества». Зовите меня Уилл, без всего этого. И знаете что? Я хочу стать часовщиком, Чарли.

— Вы пожалеете о своих словах завтра же утром, — постарался сказать я как можно мягче. — Ночь — мать всех советов, Уилл, слыхали?

Он кивнул, совсем по-детски вытер слёзы кулаком, тихо бормоча себе под нос, что любви в его жизни может никогда и не будет, а часовое ремесло будет точно.

— Я буду вашим учеником.

— Поговорим об этом утром.

К моему сожалению, а быть может, и счастью, чуда не произошло. Ночь не принесла Уиллу нового и хоть сколько-нибудь здравого совета: с утра он только окреп в своём намерении остаться работать в лавке и постигать азы часового ремесла.

И вот так у меня появился подмастерье.

Подмастерье из Уилла был так себе.

Он, как и любой сказочный принц, ничего толком не умел делать: поменять замок на цепочке было для него практически непосильной задачей. Но, несмотря на свою неумелость, он отличался большим упорством и трудолюбием. Долгая работа его не пугала, он с удовольствием брался за неё и, скрепя зубами, пытался довести всякое дело до победного конца. Он прекрасно подменял меня в лавке: его радушие привлекало клиентов, и я начал замечать, что на ремонт всё чаще и чаще сдавали дамские часики и браслеты с неумело сломанными замками.

Девушки, по всей видимости, очень любили моего сияющего юного помощника.

Уилл приходил к восьми тридцати, открывал лавку и начинал принимать заказы. Так всё было устроено: он принимал заказы, а я безвылазно сидел в мастерской и выполнял их. Иногда удавалось закончить пораньше, и в такие дни я выходил в лавку. Мы пили чай, выставляя чашки прямо на стеклянные витрины, и Уилл пересказывал самые актуальные новости Зачеловечья.

— Ходят слухи, — доверительно сообщал он мне, — что Великий Король собирается искать Святой Грааль. Думаю, перед этим будет ещё один Карнавал…

— Карнавал? — переспрашивал я.

— В честь каждого нового рыцаря устраивают Карнавал, — объяснял Уилл, тут же меняя тему:

— Как думаете, Великий Король заедет к нам перед походом?

— Ну-ну, — украдкой улыбался я, — если отправляешься за Святым Граалем, лучше сходить к кузнецу, подковать свою лошадь и заточить острый меч.

— Ничего вы не понимаете…

Конечно, он был прав: я ничего не смыслил в жизни Зачеловечья.

По правде сказать, в последнее время я перестал толком понимать, кто я такой. Моя дневная жизнь осталась практически неизменной, я всё ещё жил в маленьком городишке в тридцати милях от Лондона, работал часовщиком с девяти утра и до заката.

Жизнь ночная больше напоминала хаос. Всё реже по ночам я оказывал услуги именно часовщика: теперь я просто стал разнорабочим, выполняющим все прихоти моих зачеловеческих клиентов. В мою лавку нет-нет, да и заходила какая-нибудь ведьма, требующая выгравировать на котле дарственную надпись. Однажды ко мне даже приходил крысолов — ему срочно нужна была мышеловка, и мне пришлось потратить два с половиной часа на её создание.

Словом, я бы абсолютно не удивился, если бы после заката в лавочку наведался сам Король Артур и потребовал отлить подковы для его коня.

Двойственность моего положения удручала. Вопрос «Кто я такой?» возникал в голове всё чаще. Сон, теперь и без того короткий — я уходил спать к трём, а просыпался к восьми — стал беспокойным. Кто я? Часовщик или просто слуга? Человек или часть Зачеловечья?..

После вечернего чая поток покупателей обычно сходил на нет. Я забирал Уилла в мастерскую, где учил его рисовать и разбирать чертежи, отливать грубые детали и складывать самые простенькие системы в пару звеньев. Полтора часа занятий действовали отрезвляюще. Любимое дело успокаивало, да и старания Уилла меня несказанно радовали. Он внимательно слушал теорию и прекрасно всё понимал. Подводила практика: тонкие бледные королевские пальцы не были созданы для работы с мелкими прихотливыми деталями. Урок я заканчивал ровно в восемь тридцать, ученик откланивался, подметал лавку перед уходом, (подметать у него получалось пока что лучше всего) и уходил домой в Зачеловечье. Мне оставалось только ждать ночных клиентов.

Так мы провели два с половиной месяца.

В понедельник, во время вечерней работы с чертежами, Уильям был, на удивление, рассеян. Признаться, я никогда не замечал за ним такой суетливости и обеспокоенности — он беспрестанно грыз карандаш, вертелся на стуле и долго не мог высчитать необходимые параметры для махового колеса, потому что постоянно ошибался в арифметике.

— Чарли, — спросил он перед уходом, — к тебе когда-нибудь заходил человек в чёрном плаще?

— Не припоминаю, — ответил я, убирая чертежи паровой машины в шкаф. — А что?

— Да так… — задумчиво проговорил он, натягивая на себя пальто. — Какой-то тип стоял сегодня у вывески два часа, а потом ушёл…

Во вторник состояние моего ученика заметно ухудшилось — он выглядел нервным, вечно озирался и пугался любого скрипа. Вечером Уилл сообщил мне, что сегодня тот странный мужчина зашёл в лавку, внимательно осмотрел висящие на стенах часы, но не стал ничего покупать или сдавать в ремонт.

— Это не обычный покупатель, — быстро проговорил он, нервно сжимая края своего цилиндра. — Он из Зачеловечья, это точно.

— И что же? — я стёр со стола металлическую крошку. — У нас тут много ваших клиентов…

— Этот другой, — покачал головой Уильям и быстрым движением напялил шляпу на затылок. — Он… опасный.

Ясным утром среды, где-то около десяти часов, он зашёл ко мне на негнущихся ногах и пролепетал:

— Чарли, там посетитель…

— Так прими его, это твоя работа, — откликнулся я, не поднимая головы. Я очень не хотел отвлекаться — впервые за долгое время мне попалась интересная поломка: спешащие наручные часы с абсолютно идеальной пружиной внутри.

— Он говорит, что ему нужны именно вы.

На нём не было лица. Я вдруг почувствовал сильное раздражение: шутка ли, из-за того, что мальчишка боится поговорить с каким-то человеком в плаще, я должен отвлекаться от работы. Я не смог сдержаться и тихо выругался себе под нос, а потом уже громче добавил:

— Сейчас приду.

В лавку я вышел прямо так: в рубахе, рабочем фартуке и в задранных на лоб лупа-очках. Происходило что-то неладное. Меня не покидало чувство, что внутри лавочки что-то переменилось, но что именно, я никак не мог понять. Я будто смотрел в старое, потускневшее зеркало: видел всё то же, что есть на самом деле, но будто смотрел в другой мир.

Уилл сидел на стуле в уголке. Стоило мне только переступить порог лавки, как он вскочил и юркнул в коридор, ведущий в мастерскую.

У прилавка стоял худой тип в чёрном плаще. Он по-свойски опирался одной рукой на прилавок, и от его руки по дереву расползалась паутинка тонких, еле заметных трещин. Со скучающим видом тип крутил в воздухе маленькие стеклянные шарики. Шарики бегали вокруг его костлявой ладони, мерцая ледяным белым светом.

— Доброе утро, — поприветствовал я его. — Я Чарльз Дей. Чем обязан?

Я понял, чего так испугался Уилл — странное телосложение посетителя привело в замешательство даже меня. У него были длинные, относительно всего тела, ноги; он был угрожающе высок — так и норовил задеть своим цилиндром потолок. Редко встретишь людей ростом больше, чем семь футов, а этот был высотой во все девять.

Он повернул голову в мою сторону и выпрямился. Я заметил, как трещины, только-только образовавшиеся на стойке, с тихим хрустом срослись обратно, будто их и не было. Шарики исчезли, как только он взмахнул рукой. Пронзительно-голубые глаза испытующе уставились на меня.

— Я Контролёр Магических Человеческих Лавок, — сухо произнёс мужчина, и хотя голос его был приятным и бархатным, внутри меня что-то дрогнуло. — Значится, вы хозяин часовой лавки «Тёмный Час»?

— Всё так, — подтвердил я.

Контролёр кивнул, и достал откуда-то из складок плаща свиток. Плащ, непроницаемо чёрный, казалось, колыхался на ветру, хотя ни сквозняка, ни малейшего ветерка в лавке не было.

— Заново открылись, значит? — в руках посетителя появилось длинное орлиное перо. Я хмыкнул — мне показалось забавным увидеть орлиное перо в руках мужчины с орлиным носом.

— Я и не закрывался, — серьёзно ответил я, — работаю уже семь лет.

— Нет-нет-нет, у меня указано, что вы приостанавливали деятельность на семь лет из-за временной неспособности Часовщика контактировать с нашими подданными! — скука мгновенно пропала с белого тощего лица. — Здесь написано, что предыдущий владелец лавки, Гарольд Дей, был отправлен в Зачеловечье. А вы почему отказались принимать клиентов?..

Его голубые глаза, единственное, что вообще имело в нём цвет, казалось, пожирали меня.

Он всё знал.

Эта мысль непроизвольно всплыла у меня в голове. Что такое «всё» я не мог сказать, но чувствовал, что если сейчас задам правильный вопрос, то непременно получу на него такой долгожданный ответ.

Огромных сил мне стоило сохранить самообладание.

— Вы знаете, куда именно забрали моего отца? — очень небрежно осведомился я, но сделал это настолько наигранно, что на лице Контролёра зажглась страшная, пугающая улыбка.

— В Зачеловечье, — мурлыкнул он, пристально разглядывая меня. — Знаете, так обычно бывает с людьми, когда они становятся нелюдями…

Я чувствовал себя мышью в кошачьих лапах. Хотя мышь, наверное, чувствовала бы себя рядом с котом в большей безопасности.

— Что вы имеете в виду?

— Да так, неважно, — по всей видимости, моя растерянность доставляла ему удовольствие, — это дела давно минувших дней… Так сколько, говорите, вам лет?

— Мне двадцать один, — с досадой, свойственной шестилетнему проигравшему мальчику, откликнулся я.

В этой партии я проигрывал, и, судя по всему, мне не стоило рассчитывать даже на ничью.

— Тогда что ж вы мне голову морочите! — с наигранной усталостью проворчал мой соперник, отмечая что-то в свитке. — Понятно, почему вы были неспособны! Мы же не можем пускать наших жителей к несовершеннолетним! Для жителей Человечья вы можете быть хоть сто раз открыты, но для нас — нет! Но теперь в часовой лавке «Тёмный Час» работает совершеннолетний Часовщик, я правильно понял?

— Да.

— Название будете оставлять тем же? — деловито поинтересовался он.

— Да, — я невольно улыбнулся. — Хорошее название для лавки с нечистью.

— Понял, — в свитке снова появилась пометка. — Что за мальчик с вами работает? Человек? Кровный родственник? Вольнонаёмный?

— А это ещё зачем? — я напрягся. Легко отвечать на вопросы о себе, но говорить хоть что-то о Уилле в мои планы не входило.

— Запишу его в сотрудники, — пояснил мужчина, — чтобы всякие особенно злостные посетители не смогли порвать его в клочья. Или смогли, но потом понесли за это наказание… Так вот, кто он?

— Это Уилл, мой ученик, — я очень старался не сболтнуть лишнего. — Он ваш, зачеловеченский.

— А я-то думаю, почему лицо такое знакомое… — усмехнулся Контролёр, вписывая внеочередную строку. — Принц, значит, Уильям. Странный у вас, конечно, выбор подмастерья. Обычно используют филинов или воронов, а вы наняли принца… Хорошо. Я правильно понимаю, что вам принадлежит лавка «Тёмный Час», площадью в двадцать два ярда; мастерская, площадью в девятнадцать ярдов; и комната на втором этаже, площадью в двенадцать ярдов?

— Правильно.

— Верно ли утверждение, что ближайшая от вас бакалея находится в двухстах восемнадцати ярдах вверх по улице?

— Верно.

— Чудесно, — ледяные глаза пробежались по бумаге, и Контролёр протянул её мне. — Тогда, прошу вас, ознакомьтесь с правилами.

Я недоверчиво принял свиток, который оказался куда тяжелее и больше, чем можно было предположить, и аккуратно положил его на прилавок. Сверху, каллиграфическим почерком было выведено:

«Договор с Чарльзом Деем на предоставление услуг Часовщика для жителей Зачеловечья.

Я, Чарльз Дей, двадцати одного года отроду, хозяин лавки «Тёмный Час» обязуюсь выполнять следующие правила: 

• Оставлять лавку открытой каждый день и каждую ночь, пока являюсь Часовщиком;

• Предоставлять свои услуги каждому жителю Зачеловечья, который в них нуждается;

• Браться за любой заказ жителя Зачеловечья, пришедшего ко мне после заката;

• Брать оплату за свои услуги не больше, чем в три шиллинга;

• Перемещаться только в пределах своей лавки, площадью в двадцать два ярда; мастерской, площадью в девятнадцать ярдов; комнаты располагающейся над мастерской, площадью в двенадцать ярдов; территории, вокруг моего дома радиусом в два ярда, и до бакалеи, находящейся в двухстах восемнадцати ярдах вверх по улице;

• Выходить из лавки, только если того требует клиент.  

Взамен, жители Зачеловечья обязуются не совершать покушений на мою жизнь и жизнь моего подмастерья Принца Уильяма Даацского из Зачеловечья.

Я предупрежден, что в случае несоблюдения мною этих правил, последует Расплата».

Внизу стояла строка для подписи.

— И что такого в этих правилах? — поинтересовался я, отрываясь от договора.

— Хотите сказать, что вы их уже видели? — нахмурился Контролёр и пристально посмотрел на меня.

— Не видел, но живу по ним всю жизнь. Перед уходом их завещал мой отец.

Контролёр нахмурился ещё сильнее.

— Странно, очень странно… Имя у вас такое… знакомое… будто бы уже… Надо было поискать… — еле слышно и зло прошептал он себе под нос, пересматривая договор. — Впрочем, давайте дальше. Есть ли у вас ко мне какие-то вопросы?

Это был второй шанс.

Вопросов было предостаточно, но из-за охватившего меня волнения, я позабыл их все.

— Есть, — пролепетал я. — Скажите мне, кто я? В чём мой смысл?

Мои слова прозвучали жалко, глупо и отчаянно.

Шанс был потерян. Я проиграл прежде, чем бросил кости. Прежде, чем раздали карты.

Глаза Контролёра насмешливо блеснули.

— Только вы сможете ответить на эти вопросы, Чарли, — проговорил он со снисходительной улыбкой, — а пока просто помогайте нам. Мы не просим от вас большего, чем просто помощь. Что-нибудь ещё? Если нет, то оставьте каплю своей крови на месте подписи, да и дело с концом. Вам, кстати, нужна игла?

В моей голове даже не промелькнуло мысли об отказе. Вся моя жизнь и так подчинялась указанным в пергаменте правилам, и более того, она мне нравилась. Несмотря на всё, в лавке я, пожалуй, был действительно счастлив.

Тогда стоило ли что-то менять?

— Да, пожалуй, что нужна.

Контролёр провёл в воздухе своими тощими пальцами, и в руках у него появилась длинная острая игла. Он нагнулся ко мне, заботливо взял мою левую ладонь и приподнял её над свитком. Его пальцы были мертвенно холодными, настолько, что меня пробил озноб.

— Меня зовут Ник, — хищная улыбка, полная белоснежных острых зубов, исказила и без того пугающее лицо. — Мы ещё встретимся с вами, мистер Дей.

Он занёс иглу. Мрак сгустился над его головой и окутал всю лавку. Кто-то в этой темноте сверлил меня внимательным, почти презрительным взглядом.

У меня перехватило дыхание. Послышался выстрел, треск и чей-то низкий голос проговорил:

— Договор на Чарльза Дея уже был.

И через секунду наступила полная тьма.

 

Когда я очнулся, было уже темно. Уилл в панике твердил, что пытался привести меня в чувства несколько часов к ряду, но у него так ничего и не получилось, и поэтому он закрыл лавку пораньше. Он надеялся, что я не буду его за это ругать.

— Не буду, конечно, не буду, — я рассеянно потрепал его за плечо. — Иди домой, дружище, мне как-то нездоровится…

Перед моими глазами плясали образы, которые я не хотел вспоминать: тени, собачий вой, очки и треск лампы… Кем был мой отец?.. Почему его забрали?.. Почему моё имя казалось знакомым и что, наконец, значили слова о людях и нелюдях?..

Я долго осматривал свою левую ладонь в лупа-очки, но так и не увидел на ней царапины или пореза, хотя, по моим внутренним ощущениям, игла должна была оставить на коже хоть какой-то след.

Что-то изменилось... Обходы по мастерской не давали ровным счётом никакого результата. Всё в моей каморке было неизменно: и очаг, и заваленный можжевеловый стол, и миллион шкафов, комодов и контейнеров. Золотой ключ, подаренный выродком, всё ещё лежал в ящике, там же, где я его оставил в последний раз…

Я пристально осмотрел лавку в надежде, что найду хоть что-то, что напомнило бы о произошедшем. Чем больше времени я на это тратил, тем тревожнее мне становилось. За окном всё так же висела вывеска «Тёмный Час. Часы, ремонт цепей, механизмов любой сложности, а также ювелирные услуги и детские игрушки», в углу всё так же стоял стул и витрины, между которыми высился маленький стол-прилавок. По стенам всё так же висели часы: с кукушками, напольные, стоящие и идущие… Всё было как обычно, но как-то иначе одновременно.

Я дважды осмотрел всю лавку вдоль и поперёк, пока не увидел на стене деревянную раму. Красивая, чёрная, лакированная, она была повешена на маленький гвоздик между моими первыми настенными и последними отцовскими часами. Внутрь неё был вставлен «договор с Чарльзом Деем на предоставление услуг Часовщика для жителей Зачеловечья», весь измазанный чем-то бордово-коричневым. Я не сразу понял, что это моя кровь. Хотя откуда взялась кровь, если на моей руке не было ни малейшего пореза?..

К рамке была прикреплена записка, на которой всё тем же витиеватым почерком красовалось:

«Не дождался пробуждения. Ушёл на Риджент-стрит, в Лондон, к следующей лавке. Подписывать новый договор не пришлось, нашёлся твой старый. С почином, Чарли! Твой Контролёр Н.

P.S. Не волнуйся, я вписал в старый договор Принца Уильяма».

Я всмотрелся в бумагу — она выглядела куда желтее, чем та, которую я собирался «подписывать» сегодня. Острые, выцветшие от времени буквы гласили:

«Я, Чарли Дей, десяти лет отроду, обязуюсь стать Часовщиком после ухода своего отца, Гарольда Дея, и выполнять следующие правила…»

После того, как в лавке появилась рамка с договором, дни начали лететь со страшной скоростью.

Виной этому стали не какие-то магические свойства чёртовой, измазанной кровью бумажки под стеклом. Виной стали мои воспоминания, которые начали настигать меня всё чаще. Я проваливался в мысли прямо во время работы, а выныривал из них уже заполночь, когда Уилл, извиняясь за то, что так задержался в мастерской, натягивал пальто и исчезал в ночи. Я мало что помню из происходившего в тот зябкий и грязный февраль. Ко мне по-прежнему приходили клиенты, я по-прежнему исполнял заказы, по-прежнему учил и хвалил своего подмастерье за успехи… Но какие именно это были заказы? Чему я учил? За что хвалил?

Я ничего этого не помню.

Пожелтевший свиток перевернул всё с ног на голову, и я внезапно осознал, что ничего не помню из своей прежней жизни — той, которая была до ухода отца, и слабо помню ту, которая размеренно шла до прихода Бильмо.

В тот февраль я только и делал, что вспоминал.

Первым воспоминанием, вспыхнувшим в моем сознании с отчётливой ясностью, была смерть матери. Я помню её впалые глаза — в последние свои дни она жаловалась на кошмары и бессонницу, а я даже не мог купить ей лауданума — выручка из лавки была слишком мала, чтобы тратить её на снотворное. Я помню, как на груди спокойно лежали холодные, покрытые красными пятнами руки…

Она умерла во сне, и я был малодушно рад, что она ушла спокойно, не мучаясь. Последние деньги, которых нам двоим едва хватало на лекарства и еду, пришлось потратить на услуги гробовщика.

На похоронах меня не было, я работал в лавке. Я не смог проводить её в последний путь так, как полагается любящему сыну. Всё, что я сделал — это поцеловал её в лоб перед тем, как остывшее, посиневшее тело на носилках вынесли из нашей комнатки два озлобленных санитара.

Что ж, я верю, что Берта Дей и по сей день покоится с миром. К моему сожалению, я ни разу не был на её могиле и даже не знаю дату её смерти.

Ещё одно, очень смутное и неполное воспоминание преследовало меня. Я никак не мог сложить единую картинку, только отдельные образы и ощущения вспыхивали в моей памяти: запах можжевельника, высокая табуретка и жар от камина. Образы не давали мне покоя ни в мастерской, ни в лавке, ни по ночам. Порою казалось, что мне не хватает одной маленькой детали, одной зацепки, чтобы всё встало на свои места… но зацепка никак не находилась, сколько бы я не бродил по нескончаемому лабиринту своего сознания.

Говорят, именно память делает человека человеком. Не знаю уж, насколько правы мыслители, но как только она начала ко мне возвращаться, я почувствовал себя одиноким. Вместо целого мира, родни, друзей и всего, что причитается иметь обычному англичанину к двадцати годам, у меня была только лавка, работа и старательный ученик. Я всё чаще утопал в собственных мыслях, стараясь отвлечься от действительности.

«Вернуться» обратно в лавку мне удалось только к концу марта, и эту историю, к своему ужасу и счастью, я помню от начала и до конца. Даже сейчас, спустя столько лет, я закрываю глаза и отчётливо вспоминаю каждую деталь той спокойной ночи, в которую она перешагнула порог моей лавки.

Она зашла не сразу.

Впервые я заметил её около одиннадцати. Она, эта девушка, стояла под уличным фонарём и внимательно читала вывеску. Слабый свет освещал её тонкий силуэт, и я видел испуганное лицо и хрупкие плечи, поверх которых был накинут не то плащ, не то платок. На ней не было ни шляпки, ни перчаток, ничего, что должно было быть на приличной девушке…

Видимо, почувствовав, что я рассматриваю её, она оторвалась от таблички и посмотрела вдаль, внутрь лавки, прямо на меня. Наши взгляды встретились. Она замерла. Я разглядывал её. Девушка, осознав, что её заметили, отшатнулась от стеклянной витрины и нырнула в ночную темноту.

Огромные, затравленные глаза, остались в моей памяти и по сей день. Прошёл час, прежде, чем маленькая фигурка вновь мелькнула за окном, и, на этот раз, она не задерживалась рядом с табличкой надолго. Быстрым, рваным движением девушка распахнула дверь и вошла в лавку.

— Что значит «механизмы любой сложности»? — быстро проговорила она, остановившись у порога.

Всё в ней выдавало нервозность и отчаяние. Дрожащей рукой она оправила грязный подол дорожного вишнёвого платья. Выпавшие из растрепавшегося пучка тёмные волосы упали на лицо.

— То и значит, — откликнулся я, вставая за прилавок. — Я Чарли. Чарльз Дей.

Она недоверчиво глянула на меня — я не внушал ей особого доверия. Иногда я и сам забывал, насколько неприятно выгляжу: взъерошенный, в грязных вещах, с уродливым рваным шрамом через левую щёку. Меня сторонились даже некоторые мужчины, приходящие в лавку днём, чего уж тут говорить о девушке поздней ночью?..

— Вирджиния, — еле слышно сказала она, — но можно просто Вирдж…

У неё был странный акцент. Видимо, так говорили в каких-то областях Зачеловечья…

— Вы пришли оттуда, верно?

— Откуда?.. — в медных глазах Вирдж зажглось непонимание вперемешку со страхом. — Я из цирка уродов мистера Джонсона, мы приехали сегодня вечером и только разбили шатёр…

Она была человеком.

В ту мартовскую ночь, я, уставший от мыслей, увидел в ней родственную душу. Я не исключаю своей ошибки — желание спастись от гнетущего одиночества способно толкать на немыслимые поступки даже самого расчетливого человека. Но в карих глазах, за бликами слабого керосинового света, я увидел что-то до боли знакомое. Только спустя пару наших встреч, я смог наконец понять, что нас так роднит, а тогда…

Я чувствовал, что с каждой секундой пугаю её всё больше и больше, но она проолжала стоять передо мной, натянутая, как струна.

— Вы можете сделать мне руку? — она вскинула голову, и голос её прозвучал на удивление бойко. Всеми силами она старалась сохранить самообладание и силу духа.

— Конечно. Вам брошь или статуэтку?.. Или хотите игрушку?

— Нет-нет, вы не поняли… — одной рукой девушка принялась поправлять плащ, очень неумело завязанный. — Мне нужна настоящая рука.

Медленно, будто стараясь не спугнуть меня, Вирджиния откинула левую полу дорожного плаща. Ткань перекинулась через плечо, и я увидел аккуратно закатанный до локтя рукав платья.

Он был пуст.

— Вы сможете сделать для меня руку? Сможете сделать протез? — спросила она, и её голос еле слышно дрогнул. — Это очень сложный механизм… Но ведь, «любой сложности», правда?

Я задумался. Сделать руку… Это сложнее соловья, сложнее паровозика, сложнее даже самых крошечных игрушек. Мне никогда не приходилось мастерить протезы, у меня не было готового чертежа; не мог же я просто так, за секунду взять и соорудить из воздуха что-то, сравнимое с человеческим телом? Но с другой стороны, кто ещё, если не я? И к тому же, она пришла после заката…

— Это действительно сложно, — проговорил я, осматривая пустой рукав, — да и работы потребуется немало…

— Я заплачу! — Вирджи в отчаянии выхватила из кармана плаща крошечный кошелёк. — Сколько это будет стоить? Двенадцать шиллингов? Тридцать?

— Нет-нет, не больше трёх… — я совсем растерялся, — да уберите вы деньги, в самом-то деле. Оплатите, когда получите товар.

— Вы берётесь? — её бронзовое лицо внезапно осветила надежда. — Вы берётесь, мистер Дей?..

Мог бы я сказать Вирджинии «нет, мы не предоставляем такого рода услуги»? Мог бы, конечно, но это было бы не в моих правилах. Я боялся, что не смогу и подведу её, но только из-за этого нелепого страха отказываться от работы? Нет. Вздор. Ни за что.

— Берусь, — сказал я твёрдо и решительно. — Приходите завтра на смотр, где-то около трёх часов дня. Покажу вам чертежи, материалы… Снимем мерки. Вас устроит?

Она быстро закивала.

— Спасибо, — прошептала Вирджиния почти не слышно — её голос задрожал и сорвался. — Спасибо вам большое…

Я не смог бы смотреть, как она плачет, вытирая правой рукой слёзы. Во мне проснулась невиданная доселе неловкость и смущение, поэтому я сделал вид, что мне срочно нужно найти что-то под прилавком.

— Пока ещё не за что, — сказал я внутрь тумбы, оглядывая все вещи, валяющиеся на двух полках. В самом дальнем углу я заметил игрушечную крысу. — Возвращайтесь быстрее в ваш шатер, время уже позднее.

Мне с чего-то подумалось, что Вирджи была просто необходима эта дурацкая и уродливая игрушка, которую никто не хотел покупать. Я вытянул руку, напрягся и достал её — маленькую крысу, стоящую на задних лапках.

Смущённый и немножко красный, я протянул Вирджинии своё «творение».

— Что это? — спросила она, шмыгнув носом. — Это мне?..

— Возьмите, — я как-то очень неловко улыбнулся, — и не плачьте. Она очень смешно крутит головой и дёргает ушками, если её завести. Это подарок.

— Спасибо, — Вирджи снова шмыгнула носом и аккуратно взяла игрушку в руку. — Я, наверное, пойду?..

— Да-да, конечно.

Она стояла у прилавка, держа в ладони маленькую механическую крысу, и не двигалась с места.

— До завтра?.. — она посмотрела мне в глаза, и я почувствовал себя маленьким и глупым мальчишкой.

— До завтра, — откликнулся я и тут же добавил:

— Я приступлю к работе сейчас же.

Ровно восемь шагов от прилавка до звона колокольчика. Вирджиния ушла, а я, как самый последний романтик, ещё несколько минут смотрел ей вслед в надежде разглядеть за ночным мраком её хрупкий силуэт.

Мне не терпелось начать работу. Мыслей было так много, что они разбегались в разные стороны. Идеи вились в голове, но я никак не мог ухватить нужную…

Для начала необходимо было нарисовать макет — не чертёж, а всего лишь приблизительный набросок будущего протеза. В мастерской, в каком-то из шкафов, я нашёл подробное пособие — книгу «Об устройстве человека». Мне повезло, и внутри, помимо заумного текста, нашлись иллюстрации как скелета, так и строения мягких тканей… В обнимку с пособием и карандашом я провёл не один час.

Мне удалось хоть как-то спроектировать локтевой и плечевой суставы — можно было использовать шарниры, как у кукол. Другое дело, что эти шарниры не обеспечивали самостоятельное движение — ведь кукол двигают дети, а рука должна двигаться сама по себе. Но как заставить её сгибаться в локте, хотя бы под углом в девяносто градусов? Идея в голову пришла невероятно дурацкая — можно установить на плечевой кости небольшой механизм: по моим расчётам, при повороте ключа в плече, большая шестерня внутри должна была приводить в движение цепь, проходящую через всю руку, и цепляющуюся за шарнир в локтевом суставе. Цепь, в таком случае, приводила бы в движение шестеренку поменьше внутри локтя. К ней, в свою очередь, должна быть прикреплена внутренняя ось предплечья…

Короче говоря, эта система легко бы сгибала руку до нужного угла, но очень сильно ограничивала бы её движение. Я сделал несколько эскизов, но все их двигательные характеристики меня не удовлетворяли. Я не мог заставить двигаться пальцы или плечо. У меня получалась бессмысленная огромная железяка. Толка от этой руки не было. Она несла бы в себе только декоративный смысл, и это только в том случае, если бы протез получился таким же красивым и изящным, как и его хозяйка…

Плечевой корпус было решено сделать из твёрдой кожи, а не из металла. Это сильно его облегчало, да и выглядел он так куда приятнее, живее и интереснее, чем просто кусок железки с резьбой. Хотя, макет для корпуса с резьбой я тоже нарисовал, так, на всякий случай.

Расстроенный, я взялся за подбор материалов, но и тут всё оставляло желать лучшего. Медь для такого дела была слишком мягкой. Серебро прочнее, но гораздо, гораздо тяжелее, и вряд ли хрупкие плечи Вирджинии смогли бы его вынести. Идеально бы подошла бронза или латунь. Однако мне абсолютно точно не хватало запасов — ремесло часовщика очень редко предполагает наличие под рукой четырёх или шести фунтов металла одновременно. Значится, нужно было не забыть отправить Уилла до Дерби первым же утренним поездом, чтобы к вечеру он привёз материал для выплавки…

Мне не нравилось думать, что я превращаюсь в кузнеца, но часовое ремесло, как бы мне ни хотелось это признавать, так или иначе связано с металлом. «Часовщик — это кузнец Нового Времени», — вот мысль, которая посетила меня уже под утро, когда я отливал образцы из бронзы и латуни.

Ну что ж, в таком случае, если король Артур всё-таки решит подковать у меня лошадь, я не откажусь.

 

Меня разбудил громкий скрип двери в мастерскую. Я испуганно встрепенулся и оторвал голову от столешницы — у меня ужасно болело ухо и висок. Кажется, я уснул, пока ждал полного остывания железа — два тонких, теперь уже остывших пласта латуни и бронзы лежали в раковине. Сильно болела спина и плечи: я потянулся, и с изумлением обнаружил, что до сих пор сжимаю в ладони циркуль. Щекой я всё это время лежал на почти законченном чертеже.

В дверном проёме стоял Уилл.

— Чарли? — он разглядывал меня с растерянностью. — Ты тут откуда? Ещё восьми нет…

Он не ожидал увидеть меня на рабочем месте в такую рань — я ещё ни разу не спускался в мастерскую раньше восьми тридцати.

— Я работал, — я громко и сильно зевнул. — Потом заснул. Сейчас проснулся.

В восемь часов утра я не самый лучший собеседник.

— Я вижу, — добродушно усмехнулся он, оглядывая валяющиеся вокруг меня бумаги и книги. — Интересный заказ? Что там?

— Сегодня ночью пришла девушка и… — я не удержался и снова зевнул, силясь прогнать остатки сна; я должен был с утра что-то сделать…

— Уилл, сколько сейчас времени? — спросил я, потирая шею. Мысль билась где-то в голове, но всё никак не вспоминалась.

— Семь часов сорок восемь минут, — откликнулся подмастерье, стягивая с себя пальто.

Первый поезд к нашей станции прибывал в восемь ноль две.

— Чёрт побери, Уилл, точно! Подожди раздеваться, стой, — я вскочил из-за стола, подбежал к шкафу, схватил свою записную книжку и судорожно принялся чирикать в ней расписку, — надо съездить до Дерби, купить на металлургическом заводе четыре фунта бронзового сплава и два фунта латуни…

— Нам же недавно только привезли фунт, зачем ещё?..

— Нет времени объяснять, — я вручил Уильяму бумажку на имя Чарли Дея, в которой хозяин металлургического завода, мистер Уокер, уведомлялся, что лавке «Тёмный Час» чрезвычайно необходимы материалы, которые потребует юноша, предъявивший эту бумагу. — Садись на первый же поезд. Вот тринадцать шиллингов. Двенадцать на сам металл, шесть пенсов на дорогу туда и столько же на дорогу обратно. Если сможешь вернуться к трём часам дня — цены тебе не будет.

Мой ученик так и стоял в расстегнутом пальто, а на его лице читалось полное непонимание вперемешку с испугом. Он медленно взял в руки расписку и монеты.

— Ты здоров, Чарли? — негромко спросил он, глядя мне в глаза.

— Абсолютно.

— Ты уверен, что мне сейчас надо ехать?

— Железно, — я невольно усмехнулся.

— Хорошо, — Уильям пожал плечами, запахнул пальто и сунул в портфель деньги, — постараюсь вернуться к трём.

И с этими словами, он быстрым шагом вышел из мастерской.

Мне оставалось только вынести в лавку чертежи и совмещать работу продавца с работой инженера-конструктора. Во что бы то ни стало, надо было доделать проект нескольких крупных деталей, вроде шарниров и крупной зубчатой шестерёнки, достроить ладонь с тыльной и внутренней стороны… Пару раз меня отвлекали клиенты: мужчина с бакенбардами счёл необходимым поинтересоваться, сколько именно стоят те огромные часы на стене; девушка с огромными голубыми глазами, завидев меня, очень расстроилась и спросила, где сейчас тот юноша, который обычно принимает заказы. Я ответил, что юноша сейчас выполняет очень важное поручение хозяина, и если ей вдруг что-то нужно починить, это с лёгкостью могу сделать я. Девушка невнятно что-то промямлила и быстро исчезла из лавки.

Я становился всё раздражительнее. Мало того, что приходилось отвлекаться от работы — я ужасно этого не люблю, — так ещё и макет получался отвратительным. Я чувствовал, что могу сделать ещё лучше, но у меня не было ни малейшего представления, что именно нужно исправить. Ограниченность функций — это главная проблема. Моя механическая рука не могла даже близко сравниться с живой…

«Если бы металл можно было оживить! — пронеслось у меня в голове, когда я в отчаянии отшвырнул от себя карандаш и откинулся на спинку стула. — А может можно? В Зачеловечье? Уилл должен знать…»

Мысль о возможном оживлении, признаться, немного успокоила меня. Главное сделать протез способным к движению, а с остальным можно справиться с помощью Зачеловечья…

Я поднял с пола карандаш, и снова принялся за чертёж.

Большие часы в углу лавки показывали без двадцати три, когда в лавку через мастерскую вошёл усталый Уильям.

— Обошлось без особенных приключений, — отчитался он, потирая покрасневшие ладони. — Сумки тяжеловаты, конечно, благо, у меня осталось немного мелочи в карманах и я смог схватить кэба по пути обратно. Слушай, Чарли, на кой нам вообще столько бронзы?..

— У нас крупный заказ, — я оторвался от листов. — Спасибо, Уильям.

— Да не за что… — он деловито засунул руки в карманы рабочих брюк и с любопытством посмотрел на разбросанные по прилавку бумаги. — Ничего себе!

Его глаза расширились, как только он понял, что именно на них изображено.

— Рука, Чарли?! Да ты обошёл сам себя! Сколько платят? Кто заказчик? Это из наших?

— Не из ваших, — откликнулся я, пропуская его ближе к моему импровизированному рабочему месту. — Вчера вечером пришла девушка из кочевого… театра, что ли. Платит три шиллинга…

— Это искусство, Чарли, — Уильям с присущим ему любопытством рассматривал каждую линию в чертеже.

— Громко сказано, — отмахнулся я. — Она почти не работает, только в локте сгибается...

— Зато как выглядит!

— Надо не выглядеть, а быть, — это прозвучало так пафосно, что мне самому стало смешно и неловко. — Ты лучше скажи мне, как принц, есть ли в Зачеловечье какая-нибудь фея или там… колдунья, я не знаю… которая может из неживого сделать живое, а?

— С феями и колдуньями связываться себе дороже, — безапелляционно заявил он, и вид у него сразу стал озадаченным, — но, может, живая вода?.. Мёртвых оживляет ведь, может как-то и с рукой…

— Уверен, что получится?

— Нет, но попробовать стоит.

— Сможешь достать к субботе пару пинт?

— Придётся повозиться… — Уильям озабоченно почесал затылок, — сам знаешь, дело нелёгкое: пока найдёшь карлика, пока выклянчишь у него хлебцы и прут, пока доедешь до замка…,

Я еле сдержал улыбку. На ум пришёл большой, потёртый сборник сказок, который мне читали перед сном.

— Но ты сможешь? — осторожно спросил я. — Как думаешь?

— Конечно, смогу, — кивнул мой подмастерье и, насвистывая какую-то песенку, принялся собирать со стола мои чертежи. — Куда ж я денусь?

— Спасибо, Уильям.

— Пока ещё не за что. Когда добуду, тогда и будешь в благодарностях рассыпаться. Иди в мастерскую, работай.

С одной стороны, его оптимизм меня радовал. С другой, я чувствовал, как постепенно делаю из Уилла мальчика на побегушках. Наверное, именно поэтому в качестве подмастерий обычно нанимали каких-нибудь зверей — чтобы не чувствовать угрызений совести от того, что используешь взрослого парня в качестве прислуги. Всё это как-то… нечестно. Я пытался оправдывать себя тем, что навык закупки железа определенно понадобится Уиллу в будущем, а с живой водой он помогает мне просто так, как хороший друг, союзник и, в конце концов, подмастерье, но легче от этого мне не становилось.

 

С трёх часов я рассеянно бродил по мастерской, перекладывал с места на место чертежи, разглядывал образцы и, всякий раз поглядывая на круглый белый циферблат настенных часов, ругал минутную стрелку за то, что она движется так медленно. Вирджинии не было в три. Вирджинии не было в три десять. Но в три пятнадцать звякнул колокольчик, послышались шаги, и в лавке раздался знакомый мне женский голос.

Я чуть ли не бегом вышел из мастерской.

Мне всегда казалось, что я лишён горячности. Отец всегда говорил, что нервозность и вспыльчивость должны быть чужды часовщику. Сейчас мне бы хотелось спросить у него что-то вроде «А ты был сдержан и спокоен, когда встретил мою мать?»

Увидев меня в белой рубахе и чистом фартуке, Уилл насмешливо приподнял бровь и, не удержавшись, хмыкнул. Видимо, надеть парадную рубашку и отстирать фартук было слишком широким жестом.

— А этот блестящий золотой соверен — Чарльз Дей, хозяин лавки, — Уильям небрежно качнул головой в мою сторону, не отвлекаясь от покупательницы, коей была Вирджиния. — Что вам угодно, мисс? Часы? У нас есть всякие: наручные, настенные…

Она не смогла сдержать улыбки:

— Нет, меня не интересуют часы, — проговорила она, поправляя плащ, — особенно наручные, Уильям.

И тут он понял, кто перед ним стоит. Горе-продавец смутился, покраснел до самых кончиков ушей и быстро проговорил что-то вроде «Извините, виноват…» Она кивнула в знак примирения и перевела взгляд на меня:

— Вам есть что мне показать, мистер Чарли Дей?

Я будто снова стал маленьким мальчиком. Это похоже на то чувство, которое испытываешь, когда впервые пытаешься поставить в механизм шестерёнку: ты только берёшь в руки пинцет с деталью, а отец внимательно смотрит за каждым твоим действием. Это волнительно: у тебя нет ни капли навыка, но как же хочется понравиться.

— Конечно. Следуйте за мной, мисс Вирджиния, — я взял её под локоть и краем глаза заметил, как Уильям закатил глаза.

— Уильям хороший малый, — шепнула она мне, пока мы пробирались по узкому коридору. — Он здесь продавец?

— Нет, — откликнулся я, — подмастерье.

Она задумчиво кивнула, машинально поправив манжету моей рубашки.

Что-то в ней поменялось со вчерашнего вечера. Вишнёвое платье всё ещё было грязным, носки белых ботинок давно превратились в серые, но она казалась мне ещё прекрасней, чем накануне. Не было того страха и отчаяния, которые она так силилась скрыть ночью. Наоборот, сейчас она излучала немыслимое для меня спокойствие и уверенность.

Когда мы зашли в мастерскую, Вирджи отпустила мою руку и заворожённо оглядела комнату. Я никогда не относился к этому месту, как чему-то удивительному: эта была просто каморка с камином, столом и кучей шкафов, и я не понимал, что в этой комнате видит Уилл — он относился к мастерской, как к святыне. Вирджиния, видимо, как и Уильям, увидела в этом беспорядке что-то большее, чем просто рабочее место.

— Вы здесь работаете? — спросила она, рассматривая висящую на стене полку с инструментами. — Вам тут не тесно?

— Нет, ни капли, — я пожал плечами. — Удобно, когда всё под рукой. О, чёрт, простите…

Она усмехнулась краешком губ:

— Не думайте, меня не задевает. Вас же не задевает, что вы часовщик, правда? Мой недостаток тоже давно стал моей работой, но сейчас не об этом... Вы говорили про эскизы. Можете показать?

— Да, конечно, всё здесь, — я подошёл к столу, — вот, смотрите. Я сделал несколько эскизов… У них у всех одинаковая механика, разный только внешний вид и тяжесть. Вот эта…

Я указал на чертёж полностью металлической руки.

— …состоит из латуни и бронзы. Внутренний механизм будет из латуни, а внешний корпус из бронзы. Бронза, конечно, тяжелее, но она более износостойкая, поэтому такой корпус будет долговечнее. У этой руки есть значимый минус: она будет очень тяжёлой — больше двух с половиной фунтов. А этот…

Я показал второй чертёж, с кожей.

— У этого внутри латунь, снаружи — грубая кожа, с элементами из бронзы. Она будет гораздо легче, около фунта. Оба приводятся в движение ключом в плечевом суставе, сгибается в локте на любой необходимый градус. Пальцы двигаются, за счет тугих шарниров, можно придать любое положение, но их уже придется двигать вручную, как и предплечье… Вот. Что думаете?

Вирджиния сжимала в руке тонкий пласт латуни. Она прищурилась и нагнулась над столом, чтобы лучше видеть каждую линию.

— Это… прекрасно, — выдохнула она. — Просто невероятно, Чар… мистер Дей.

— Можете просто Чарли, — тихо произнёс я, облокотившись на столешницу. — Выбирайте, какой мне для вас смастерить?

— Тот, что с кожей, полагаю, — Вирджиния выпрямилась и посмотрела на меня огромными медными глазами, — раз он легче. Сколько точно будет стоить ваша работа, Чарли?

— Три шиллинга.

— Не шутите со мной, — она слегка поджала губы. — Просто назовите цену.

— Ровно три шиллинга, — повторил я, — я и не думал шутить с вами, мисс. Это будет стоить вам ровно три шиллинга. Я не могу просить с вас больше, это не в моих правилах.

Мы стояли и смотрели друг на друга. Я был настолько счастлив, что не мог придумать, что ещё можно сказать — в моей голове не было ни одной толковой мысли.

— Хорошо, — кивнула она. — Вам, должно быть, нужно снять с меня мерки?

Я встрепенулся. Наваждение отступило, наступило смущение. Я прекрасно понимал, что снимать мерки поверх платья не представляется возможным, но как-то не задумывался об этом всерьёз. А сейчас…

— Вирджиния… мисс… — я отвёл глаза и покраснел, — понимаете, измерения, сделанные с учётом платья будут не такими точными, как без, и…

Я запнулся. То, что я говорил было дико и непристойно.

— Можете ли вы снять платье и остаться в одном корсете? — выпалил я и только тогда смог посмотреть на неё. В моём воображении за ней глухо захлопнулась дверь, когда я произнёс «снять платье», но нет. Вирджиния стояла передо мной, такая же спокойная, как и прежде. В её глазах блестела мягкая насмешка.

— Конечно, — она улыбнулась, скинула с себя плащ, и аккуратно положила его на стол. — Будьте так добры, расшнуруйте платье сзади, самой мне не достать.

Сгорая от стыда, я пошёл закрывать дверь, а когда возвращался к Вирджинии, взял из тумбочки измерительную ленту, карандаш и записную книгу.

— Вы работаете в театре? — еле сгибающимися пальцами я принялся ослаблять шнуровку.

— В цирке, — негромко поправила Вирджиния, — но больше и вправду работаю, чем выступаю. Храню билеты, кормлю лошадей во время гастролей и тому подобное. Я вроде доверенного лица мистера Джонсона, понимаете?

— Давно гастролируете? И откуда?

— Из Америки. Второй месяц.

— Так вы не англичанка? Ах вот, откуда ваш акцент... — я расправился с верхними петлями и аккуратно приспустил с её плеч тонкую ткань. — Снимайте. Если хотите, я отвернусь…

— Бросьте, Чарли, — Вирджи обернулась, аккуратно стягивая вниз огромные рукава платья, — вы не самый отвратительный человек перед которым мне приходилось раздеваться. А что до вашего вопроса… Я не англичанка и даже не американка. Это всё, что я про себя знаю.

На её губах замерла горькая усмешка. Правой рукой с невероятно тонким запястьем, девушка придерживала блузу платья. Меня поражала её худоба — я с лёгкостью мог рассмотреть на спине очертания позвонков. Пришлось ощупать её плечо, чтобы найти акромион — плечевую, сильно выделяющуюся кость. На тонкой смуглой коже оставались следы от моих прикосновений и мне становилось стыдно.

— У вас никогда не было левой руки или вы её потеряли? — спросил я, отмеряя расстояние от позвоночника до кости.

— Наверное, никогда, — Вирджиния неопределенно мотнула головой. — Я не помню себя с рукой, хотя, возможно, она когда-то была.

— Можете повернуться?

Она развернулась, и смущение накрыло меня новой волной.

— Протяните вперёд правую руку, пожалуйста, я сделаю замер, — проговорил я, смотря исключительно в записную книжку. — Спасибо большое…

Я быстро расправился с замером общей длины руки, предплечья, локтя, кисти и каждого пальца. Я сделал замер обхвата запястья, предплечья и плеча, нескольких пальцев — мизинца, среднего и большого… Всё это время я пытался сосредоточиться только на цифрах.

— Вот и всё, — я вписал последний замер и, стараясь всё также не поднимать взгляда, проговорил:

— Можете одеваться. Всё, что мне было необходимо, я сделал. Вам помочь зашнуровать всё обратно?

— Да, — с удивительным для меня трепетом проговорила она, — если вам не сложно…

Я покорно вдел ленты обратно в петли, и зашнуровал платье. Надеть его было проще, чем снять — теперь не так тряслись пальцы.

— Почему вы не... смотрели на меня, Чарли?.. — шёпотом спросила Вирдж, когда я завязывал ленты.

— Я не хотел вас смущать, — таким же шёпотом признался я. — Кажется, это было бы лишним.

Она ничего не ответила, но я чувствовал, что она рассеяна, обескуражена и… благодарна? Это странное слово, но именно оно пришло мне на ум первым. Она не проронила ни слова, пока я выводил её из мастерской, ничего не сказала на прощание Уильяму.

— Можем встретиться в понедельник, чтобы вы забрали заказ? — спросил я её, придерживая для неё дверь. — Думаю, четырёх дней мне хватит, чтобы закончить ваш протез.

— Забрать заказ?.. — всё так же задумчиво и рассеяно спросила Вирджиния. — Хорошо, встретимся в понедельник… А впрочем, нет, погодите-ка…

Вмиг в её карие глаза вернулась жизнь.

— В эту субботу у нас будет шоу, — с каким-то не то озорством, не то со свойственным любой актрисе кокетством сообщила она, — приходите, Чарли. В шесть. Там, на большой площади.

— Я… — начал было я свою оправдательную речь, но Вирджи не дала мне закончить. Она встала на цыпочки, быстро поцеловала меня в щёку и тут же выбежала из лавки.

 

Было около восьми часов вечера, когда Уилл впервые со мной заговорил.

— Ясно, почему она тебе понравилась, — усмехнулся Уильям, протирая одну из отвёрток. — Мечта часовщика: бронзовая и точёная. Похожа на твоих игрушечных танцовщиц, а, Чарли?

— Отстань, Уилл, — буркнул я, прилаживая друг к другу первые отлитые шестерёнки. — Твой цинизм здесь не уместен.

Он раздражённо закатил глаза. Уже дважды за этот день. Эта дурацкая привычка меня немного напрягала.

— Не закатывай глаза.

— Зачем ты вообще за это взялся? — он недовольно цокнул языком, берясь за следующую отвёртку. — Она же не из Зачеловечья, мог бы и отказать. Нам твои романтические порывы, Чарли, обходятся слишком дорого. Потратить тринадцать шиллингов, а выручить три!.. Ты ведь не сможешь одновременно делать и этот заказ, и новые…

— Ты уже в состоянии сам чинить цепочки, — парировал я. — Слушай, Уилл, ты сам хотел научиться часовому ремеслу, а теперь у тебя появился шанс самостоятельно этим заняться…

— …заняться только потому что мой учитель редкостный дурак, — рыкнул юноша.

Я отложил детали в сторону и устало на него посмотрел. Он был взбешён: нахмурившись, он резкими движениями пытался вычистить крошечный инструмент.

— Во-первых, успокойся, — как можно мягче попросил я, — во-вторых, что с тобой, чёрт побери, происходит?

— Ты это лучше у себя спроси, — огрызнулся он. — Что с тобой происходит, Чарли? Ты работаешь и живёшь с отсутствующим видом, а стоит в лавке появится какой-то девчонке, так всё, Чарли Дей самый лучший и добрый человек во всей Англии!

Он отшвырнул от себя отвёртки.

— А вообще, — с таким же запалом продолжил он, — ты подумай, что с тобой дальше станется! Ты же даже из лавки выйти не можешь! Думаешь, больно ты нужен актрисе из вот такого вот театра?!

— Цирка, — поправил я. — Послушай, Уилл…

Он собирал по столу отвёртки, недоверчиво и зло зыркая на меня.

— Всё, что я от тебя прошу, тебе вполне по силам, а если нет — ты всегда можешь попросить помощи или отказаться, — медленно и вкрадчиво произнёс я. — Вести дела лавки, пока я занят большим заказом, тебе по силам. Или нет?..

Иногда мне приходилось разговаривать с Уильямом, как с маленьким ребёнком. Когда у него не получалась поставить шестерёнку в нужное место, мне приходилось спокойно и медленно объяснять ему, что это тяжёлый навык, с которым он когда-нибудь непременно справится… Вот и сейчас я сидел и, как образцовый отец, втолковывал своему дитя, что ему не стоит на меня злиться из-за того, что я занимаюсь важным мне делом.

— Да, — буркнул Уилл.

— Ну вот и договорились, — я облегченно выдохнул. — На сегодня всё. Иди домой, Уильям. Завтра будет тяжёлый день. Для нас обоих.

 

Всё шло своим чередом. Дни, хоть и обещали быть сложными, проходили спокойно для нас обоих. Я работал над протезом не покладая рук, каждый день отливал новые детали и старался собрать из них цельный механизм, Уилл принимал заказы и ютился за маленьким столиком в мастерской, ремонтировал разогнувшиеся звенья в цепочках, аккуратно и не дыша менял пружинки и шестерёнки. Кажется, это ему даже нравилось.

Я работал по ночам, а днём отсыпался, предоставляя Уильяму полную свободу действий в лавке. Это шло ему на пользу — он совсем освоился в мастерской, гораздо увереннее чувствовал себя за прилавком. Ответственность, возложенная на его плечи, неуловимо изменила его за эти четыре дня. В нём появилась собранность и чёткость, которых ему так не хватало.

Наверное, я слукавлю, если скажу, что не гордился им.

Впрочем, я сильно забегаю вперёд.

В пятницу утром Уилл притащил в мастерскую железный прут длиной футов в пять.

— Может отпустишь меня сегодня пораньше? — спросил он, потряхивая затёкшими руками. — До замка ехать далековато. Выходной тратить не хочется, а после полного рабочего дня уже не до ворот, прутов и сражений со львами, понимаешь, Чарли?

— Хорошо, можешь уйти, после вечернего чая.

Уильям задумчиво нахмурился:

— А если после обеда?

— Иначе я совсем не высплюсь, — невразумительно зевнул я, отложив от себя почти законченный механизм предплечья, и медленно продолжил:

— А если я не высплюсь, то не смогу работать. А если я не смогу работать, то…

— Не продолжай, — новоиспечённый мастер грустно покачал головой. — После чая так после чая…

— Вот и хорошо, — я поднялся из-за стола и скинул с себя рабочий фартук. — Разбуди, когда будешь уходить.

Спустя пять минут я уже спал на неразобранной кровати прямо в одежде.

Самым сложным, к моему удивлению, оказался чертёж и отлив деталей. Сборка проходила легко: крупные детали оказалось гораздо легче прилаживать друг к другу. Куда сложнее было собирать мелкие игрушки. Думаю, что в самом деле я бы мог управиться и за один день неустанной работы, однако желания мучится с головными болями от недосыпа у меня не возникало.

Я всё распланировал. Утром субботы я должен был закончить механизм. Ночью субботы я должен был начать оббивать его кожей. Утром воскресенья всё должно было быть готово. Ближе к вечеру воскресенья я хотел начать эксперименты с живой водой, чтобы в понедельник утром отдать Вирджинии не просто протез, а настоящее чудо.

В моём плане было только одно «но». Выступление Вирджинии вечером субботы, на которое я очень хотел попасть.

Это была сделка с собственной совестью. Я долго убеждал себя в том, что не должен этого делать: я подписал документ. С другой стороны, за семь лет неустанной работы я точно заслужил хотя бы один вечер отдыха. Я долго мучился с расплатой, но подумал, что скопил достаточно шиллингов, которые вполне мог себе позволить заплатить за один спокойный вечер…

Я принял решение идти. Ничего не стал говорить Уильяму — он не понял бы меня и стал отговаривать. О словах Контролёра я даже не задумывался…

В конце концов, я решил, что не буду никому врать о своих планах. Другое дело, что и говорить о них я тоже не собирался. По крайней мере, до тех пор, пока меня не спросят.

Утром субботы, около шести часов, я закончил делать механизм. В семь пришёл Уилл — вид у него был уставший.

— Больше я за живой водой не поеду, — мрачно изрёк он, ставя на стол закупоренную бутылку. — Я пока доехал — всё себе отбил. А потом вообще чуть без пятки не остался. Хватит с меня приключений.

— Принцесс не было? — насмешливо спросил я.

— Да к чёрту этих принцесс, — отмахнулся Уильям, натягивая рабочий фартук. — Мне они даже за погнутый пенс не нужны. Как же всё болит…

— Какие ещё твои годы…

— Иди спать уже, Чарли, — вяло огрызнулся он. — Будить, как уйду?

— Нет. Разбуди, пожалуйста, в пять.

— Зачем так рано? — по усталому лицу пробежало изумление. — Стой, подожди-ка…

Я услышал, как в его голове заскрипели шестерёнки. Он побледнел и лицо его вытянулось. Кажется, он всё понял.

— Только не говори, что ты…

Я кивнул.

Уилл покраснел. Открыл рот. Закрыл. С отсутствующим видом достал из кармана фартука плоскогубцы.

— Скажешь что-нибудь? — неохотно спросил я, чувствуя, что сейчас же пожалею об этом вопросе.

— Хорошего сна, Чарли, — пробормотал подмастерье, не отрывая стеклянного взгляда от инструмента.

 

Когда я проснулся, на будильнике было почти семь. Я вскочил с кровати, растерянный и напуганный — я опаздывал. Нет, не так: я уже опоздал. Впопыхах я натянул на себя парадные штаны и чистую рубашку, впрыгнул в выходные уличные туфли.

Почему будильник не сработал? Почему…

— Уильям! — гаркнул я, сбегая с лестницы в лавку. — Какого чёрта ты не разбудил меня?!

Уилл отвлёкся от газеты и окатил меня холодным взглядом. Я чувствовал, как кипит кровь в его венах и как он изо всех сил сдерживает свой гнев.

— Потому что тебе нельзя отсюда выходить, — деланно спокойно произнёс он и уткнулся в газету. — Так будет лучше. Ты никуда не пойдёшь.

— Чёрта с два! Я сказал, что пойду! — рваным движением я сдёрнул с вешалки свой единственный приличный плащ. Плащ звонко затрещал, и рукав разошёлся по шву. — И я просил меня разбудить, Уильям!..

— А если ты попросишь тебя застрелить, то мне и это надо выполнить, а?! — юноша отшвырнул от себя газету и вскочил со стула.

— Да! Потому что я так сказал! — не выдержав, крикнул я. — Не смей мне перечить, не дорос ещё!

— Имей в виду, Чарли, «подмастерье» и «слуга» — это разные вещи!

— Закрой рот!

Повисла гробовая тишина. Если бы у нас было по револьверу, дело наверняка бы закончилось перестрелкой.

— Хочешь идти, Чарли? Ладно, иди, — тихо процедил Уилл. — Но какой бы ни была расплата — она лежит только на твоих плечах. Я не буду тебе помогать, понял?

— В гробу я видел твою помощь, — выплюнул я, захлопнув за собой дверь лавки.

Я не шёл — я летел по улице, не поднимая головы. Я вспылил и наговорил лишнего, и, что самое обидное, я хорошо это понимал. Упрёки Уильяма имели свой резон, хоть мне и не хотелось этого признавать. В последние дни я просто использовал его. Горечь подползла к горлу, и, когда я подошёл к бакалейной лавке, то готов был развернуться и расплакаться. Но я этого не сделал. Желание увидеть Вирджи, хоть одним глазком, чтобы просто попросить прощения за моё отсутствие, взяло надо мной верх. К семи пятнадцати я дошёл до главной площади и увидел большой красно-белый шатёр, вокруг которого осталась только пара особенно медленных посетителей…

Я не знал, где искать Вирджинию. Чем ближе я подходил к шатру, тем глупее себя чувствовал. Мне не стоило приходить. Стоило развернуться прямо сейчас и идти обратно в лавку, но ноги несли меня к грязному, хлипкому, красно-белому сооружению.

Вход в цирк ожидаемо был закрыт — брезент, пахнущий сыростью и плесенью, был опущен. Не долго думая, я приподнял кусок ткани, оказавшейся на удивление тяжёлой и влажной, и прошмыгнул внутрь.

Внутри было тепло. В полутьме я слабо различал лавки и центр самой арены — работающая лампа давала слишком мало света. Было тихо. Только слабый ветер бился в купол цирка снаружи. Скрипели лавки.

По левую руку я услышал шорох. По спине побежали мурашки.

Я был не один.

Что-то негромко щёлкнуло и прямо передо мной зажёгся маленький огонёк.

— Чарли? — спросил меня еле слышный девичий голос. — Что вы здесь делаете?..

Тени от огня плясали на её лице, делая её почти неузнаваемой.

— Вирджиния, я… — начал было я шёпотом, но девушка дрожащим голосом перебила меня:

— Сюда идут. Надо уходить. Идите за мной!

Щелчок. Огонёк потух. Тонкая рука схватила меня за предплечье и потянула куда-то вперёд, в темноту. Я быстрым шагом пошёл следом, постоянно на что-то натыкаясь: на скамьи, на складки ковра на полу…

— Вирджиния, где ты? — донеслось откуда-то издалека.

— Быстрее! — шёпотом подгоняла меня Вирджи. — Сейчас налево и…

В кромешной темноте она затянула меня в какой-то тесный ящик и быстро, почти беззвучно закрыла дверь.

— Вирджиния! — послышалось ближе. — Компаньоны приехали! Где ты, дрянь?!

— Что происходит? — чуть слышно спросил я.

— Молчите, прошу вас, — выдохнула она. — Я не переживу это всё ещё раз.

За дверью послышались быстрые шаги и неразборчивая речь. Тонкая полоска света пробралась под закрытую дверь комнатки.

— Вирджиния! — рявкнул голос. — Моему терпению есть предел, что б ты знала! Выходи сейчас же!

Она вдруг боязливо вжалась в меня. Так, будто я мог спрятать её от того, кто стоит за дверью. Защитить.

— Ты сама знаешь, что лучше выйти, — умасливающе проговорил молодой человек. — Я могу попросить гостей относиться к тебе менее уважительно. Ты же помнишь, как это было?..

Она вцепилась пальцами в лацкан моего плаща. Я прижал её к себе и неожиданно почувствовал, как быстро и сильно бьётся её сердце.

— Вирджиния!

Её плечи мелко затряслись.

— Нет её тут, что ли?.. — задумчиво спросил голос в пустоту. — Вирджиния!

Тонкая полоска света медленно потухла, а шаги направились в другую сторону. Я замер в ожидании. Прошла долгая, нескончаемая минута прежде, чем шаги перестали быть слышны и ещё столько же до того момента, как Вирджи отстранилась от меня и открыла ящик.

— Пойдёмте, — еле слышно прошептала она, шмыгая носом. — Вам нельзя здесь оставаться.

Я не видел её, но знал, что по её щекам текли слёзы.

 

— Почему вы не пришли? — с упрёком спросила Вирджиния, одёргивая брезентовую ткань шатра. Свет от закатного солнца ударил в глаза.

— Я проспал, — виновато пояснил я. — Работал всю ночь, а мой подмастерье забыл меня разбудить к вашему выступлению.

Мы оказались за цирком. Вокруг стояли маленькие грязно-белые палатки актёрского городка.

— Ах, вот как… — она слабо улыбнулась. — Как продвигается работа?

— Отлично.

— Что ж… Хорошо. Я провожу вас до выхода? — она быстро подняла на меня взгляд. Я впервые за этот вечер увидел её глаза.

Циркачка с испугом смотрела на моё плечо.

— Господи, Чарли, — стыдливо прошептала она, — что с вашим плащом? Это я, наверное, слишком сильно вас тянула…

Я и позабыл, что рукав у плаща порвался. Теперь к дырке добавились ещё и следы то ли от пыли, то ли от какой-то краски. Мне стало невыносимо стыдно — прийти на встречу к прекрасной девушке и выглядеть ещё хуже и нелепее, чем обычно…

— Нет-нет, это я сегодня сам… — попытался защититься я, но Вирджиния перебила меня:

— Надо зашить, — решительно заявила она. — Я попрошу Миртл. Пойдём. Те. Пойдёмте, я хотела сказать…

Она тут же юркнула в щель между двумя ближайшими палатками. Я поспешил вслед за ней. Казалось, что в лагере было не так уж много жилищ, но когда Вирджиния сновала между ними, создавалось ощущение, что их больше сотни.

Наконец она остановилась перед белой палаткой с большой нашивкой «Миртл К». Вирджиния прислонилась ухом к толстому куску парусины. Выждала пару секунд — прислушивалась. Затем повернулась и негромко позвала того, кто сидел внутри.

— Миртл? Ты тут?..

— Тут, — послышался изнутри взрослый голос. — Заходи, только быстро.

«Будь, пожалуйста, аккуратен», — еле слышно шепнула мне Вирджи перед тем, как слабо приоткрыла вход и затолкала меня внутрь.

В палатке было тепло и пахло чаем. За небольшим круглым столом трое играли в карты: два мужчины и одна женщина. Женщина сидела спиной и, кажется, курила. Мой приход, казалось, никого не впечатлил. Более того, я остался полностью незамеченным: мужчины не отвлекались от карт, а женщина даже не обернулась.

Следом за мной в шатер протиснулась Вирджи.

—Тебя ищет Джонсон, Вирдж, — проворчала женщина, не оборачиваясь. — Уже ко мне заходил.

— Знаю, — устало откликнулась моя сопровождающая, подходя ближе к столу. — Бегаю от него по всему цирку.

— Ну, детка, а чего ты ждала? — по голосу было слышно, что Миртл усмехается. — Каждый должен работать. Кто-то работает на сцене, как мы, а кто-то, как ты, обеспечивает Джонсону золотой фонд за счёт…

— Заканчивай, Миртл, — девушка успокаивающе похлопала даму по плечу. — Ты сама знаешь, что мне это никакого удовольствия не приносит.

— Ни одной нормальной женщине…

— …я не одна, — вкрадчиво отбила Вирджиния, давая понять, что находит тему не самой уместной для разговора в моем обществе.

— Ах вот как.

Миртл обернулась. Мужчины отвлеклись от своих карт и подняли головы. Вирджиния приободряюще улыбнулась.

— Здравствуйте, — неловко поздоровался я, находясь под прицелом восьми глаз. — Я Чарльз. Чарли Дей.

— Приятно познакомиться, — Миртл окинула меня пристальным изучающим взглядом, — Чарльз Дей.

— Действительно приятно, — откликнулся мужчина, сидящий слева. — А кто с вами пришёл, Чарли? Ну, тот, за вами? Не могу разглядеть лица…

— Никто. Вам, наверное…

— Чарли надо подлатать плащ, — влезла Вирджиния, делая огромные глаза и всеми силами стараясь дать мне понять, что я говорю лишнее. — У него на плече рукав разошелся.

— Ну хорошо, — Миртл выпустила из мундштука клуб дыма, — пусть этот твой Чарли снимет плащ, сядет за стол и выпьет с нами чаю. А ты соизволь сходить за нитками. Знаешь ведь, сама не дойду.

— Знаю, — откликнулась Вирджи, не отводя от меня взгляда. — Сейчас, я заберу у Чарли плащ…

— А то он сам мне отдать его не может, — хмыкнула женщина, отворачиваясь. — Будто я не знаю, что ты хочешь лишний раз пошептаться. Ну шепчись, чего уж тут…

Вирджиния быстро подошла ко мне. Она была так близко, что моё сердце невольно начало биться чаще.

— Будь с ними вежлив, пожалуйста, — проговорила она быстро и тихо, — они обидчивы, как и все уроды. У Миртл четыре ноги, а Энг и Чанг — те мужчины в углу — близнецы с одной грудной клеткой на двоих. Делай вид, что не замечаешь их особенностей. И не обращай внимания на то, что говорит Энг — тот, который слева. На него иногда находит…

— Хорошо, — проговорил я, стягивая с себя плащ. — Я тебя не подведу.

Я не мог заставить себя не смотреть на её лицо и перевести взгляд на какую-нибудь безделушку на столе. Я аккуратно передал ей плащ, случайно задел своими мозолистыми пальцами её ладонь. Она покраснела, но не одёрнула руку.

— Присаживайся, — уже громче сказала Вирджиния, медленно отходя от меня, — сейчас я всё принесу, мы быстро всё зашьём…

— Действительно, Чарли, не стесняйтесь, — Чанг призывно помахал мне рукой, — подходите к столу. Я вам чаю налью, хотите?

— Да, пожалуй, — как можно непринужденнее улыбнулся я, стараясь не пялиться на кусок кожи, соединяющий целые тела Чанга и Энга.

На столе, среди чашек, лежали апельсины и шкурки от них. Рядом с Миртл стояла изумительная хрустальная, но невыносимо грязная пепельница. Посередине раскинулась партия в криббедж, которой я помешал своим приходом.

— Ну что, — Миртл отложила в сторону свои карты и принялась испытующе разглядывать меня, — расскажите нам, Чарльз Дей, кто вы такой?

От её взгляда мне стало не по себе.

— Я… — начал было я свою речь, но левый близнец перебил меня:

— Он часовщик. Работает тут, недалеко…

Я испуганно глянул на Энга и моментально пожалел, что не спросил у Вирджинии, что именно на него иногда находит. С ним случаются приступы телепатии? Провидения?

То что он сказал сейчас, было правдиво. А если это правда, то правдой может быть и то, что он сказал до этого. Неужели кто-то стоит за моей спиной?..

Я нервно обернулся, надеясь, что не увижу сзади силуэта. И вправду, сзади никого не было.

— Я объясню вам позже, Чарли, — Чанг протянул мне чашку. — Ваш чай.

В чашке плескался ароматнейший чёрный чай, однако пить его мне расхотелось.

Прошло долгих пять минут, на протяжении которых я отбивался от вопросов Миртл. Её интересовало всё: чем именно я занимаюсь? Откуда Вирджиния узнала о моём существовании? Давно ли я хозяин лавки? Много ли денег мне приносит моя работа?..

Наконец из недр палатки вынырнула Вирджиния. В руке она несла плащ и маленькую коробочку, по всей видимости, нитку с иголками.

— Тут немного работы, разошлось ровно по шву, — она отдала вещи женщине.

— Вот и славно, разделаюсь с этим побыстрее… Шитьём я сегодня не планировала заниматься, — Миртл достала из мундштука окурок сигареты и безжалостно вдавила его в хрустальную пепельницу. Вирджи вдруг нагнулась к ней и что-то прошептала на ухо. Миртл довольно улыбнулась.

— Мужчинам не место там, где дамы шьют, — на удивление мягко и загадочно произнесла она, не сводя с меня взгляда. — Вас это тоже касается, сэры. Время позднее. Продолжим партию завтра.

— Как скажешь, Миртл, — произнёс Чанг, отставляя от себя чашку. — Пойдёмте, Чарли, подождёте с нами снаружи.

Я посмотрел на Вирджинию. Она ободряюще кивнула, будто давая понять, что всё идёт так, как надо.

Солнце садилось. Последние лучи слабого оранжевого света поднимались из-за палаток.

— Вы ведь не простой человек? — вдруг спросил меня Энг, поправляя свой фрак и прищуривая и без того узкие глаза.

— Что вы имеете в виду? — переспросил я, с недоверием косясь на него.

— Вы, и ваш друг в чёрном цилиндре, тот, что у вас за спиной, — Энг кивнул, смотря куда-то за меня, — ваш друг не человек, это точно. А вы?..

— Что вы имеете в виду? — я испуганно заозирался. Чёрный цилиндр был ровно у одного моего «друга». И я бы не хотел его сейчас видеть.

— Ничего такого, — неожиданно успокаивающе произнёс Чанг, глядя на меня. — Знаете, мы ведь и люди, и нелюди от рождения. Сами не знаем, что мы такое — не то один человек, не то двое. А у нелюдей есть свой, отдельный мир…

Энг пристально рассматривал меня.

— Откуда вам знать?... — растерянно спросил я.

— Я знаю точно. Я слышу этот мир, Чарли, — проговорил Энг, — иногда вижу его, смутно, будто сквозь грязную воду Темзы. Как только мы приехали сюда, я начал слышать, как нелюди воют ваше имя… И один из них сильнее всех… Он знает вас, он боится смотреть вам в глаза, он просит прощения… Ему стыдно, ему так стыдно за себя… Послушайте мой совет, Чарли.

Он перешёл на шёпот.

— Ваш друг вам совсем не друг. Не верьте ни единому его слову, сколь бы обходителен и мил он с вами не был. Он сделает дурно не только вам, но и Вирджинии. Он в ярости… — слова превращались в слабый лепет. — Вы не похожи на людей, теперь я это вижу… Все люди яркие, а вы пусты… Пусты внутри, Чарли, в вас нет ничего… Вы что-то потеряли… Забыли… Продали…

Энг замолк. Он испуганно смотрел куда-то за меня. Чанг неожиданно посерьезнел. Былая мягкость пропала с его пожилого лица. Он потрепал Энга за плечо, и тот будто очнулся.

— Не придавайте слишком много значения его словам, — Чанг попытался улыбнуться, но эта улыбка показалась мне невыносимо страшной. — Спокойной ночи, Чарли.

— И вспомните, — попросил левый близнец на прощанье. И братья, тяжело переступая, двинулись к своей палатке…

Я остался один на один с собой. Солнце исчезло за горизонтом, на небе слабым очертанием виднелась луна. Чернел небосвод, утыканный звёздами. В белых брезентовых палатках начали загораться тёплые, жёлтые фонари. Жизнь цирка шла сама по себе. Уроды, нет, люди занимались своими делами, готовились к новому дню.

Даже уроды были людьми.

А кем был я?..

 

— Ты понравился Миртл, — Вирджиния вылезла из палатки и сразу протянула мне плащ. — Не замёрз?

— Нет, — я довольно улыбнулся, натягивая на себя залатанную и изрядно почищенную вещь. — Меня грело ожидание.

— Ожидание плаща? — она усмехнулась, вставая рядом со мной. Я почувствовал, как её тонкое плечо дотронулось до моего.

— Нет. Тебя.

Мои слова тут же показались мне самому неуместными и я пожалел о них. Это было неловко, глупо. Она должна была в тот же момент развернуться и уйти обратно в палатку. И я бы это понял.

Но она всё ещё стояла рядом со мной и молчала. Ничего не говорила, но и не уходила. Смотрела вверх, на звёзды и о чём-то думала.

— Ты же всё понял, правда? — вдруг тихо спросила она и повернулась ко мне. Слабый тёплый свет, сочащийся из палатки, скользнул по её профилю. — Про то, чем я на самом деле тут занимаюсь?

— Да, — я аккуратно дотронулся до руки и несильно сжал её пальцы.

Мы снова замолчали. Под её взглядом я терялся даже в лавке, а сейчас в полутьме, когда я мог смотреть в огромные карие глаза и держать её за руку, моё сердце колотилось где-то в пятках.

— И ты не уйдёшь из-за того что…

— Не уйду, — твёрдо произнёс я и замолчал. Она ждала, что я скажу что-то ещё, я это чувствовал. Но нужные слова не подбирались, а те, которые были, застряли в горле.

Она отвернулась. Пальцы выскользнули из моей ладони.

— Знаешь, мне… ты… — Вирджиния опустила голову вниз, потом подняла, нервно выдохнула, — я не знаю, как сказать…

Вдалеке был слышен шум центральной улицы. Вблизи — слабый скрип каркасов. Я хотел ей помочь, но в голове подбирались слишком пустые и громкие фразы, сбежавшие из каких-то дамских романов…

— Ты очень хороший, — вдруг прошептала она дрожащим голосом, — ты знаешь это? За всё время, пока я здесь, я не видела ни одного такого хорошего человека, Чарли. Уроды не похожи на людей. Они, конечно, не всегда ласковы и приветливы, но... Они умеют видеть дальше внешности и благосостояния, понимаешь?... Они не похожи на… людей.

Она запнулась и замолчала.

Я хороший?.. Я, угрюмый, уставший, злой, Чарли Дей?..

— Забудь, это всё совсем не то… О, Господи, Чарли, скажи хоть что-нибудь! — Вирджиния повернула голову и наконец-то посмотрела на меня. — Я тут пытаюсь перед тобой объясниться, а ты совершенно не помогаешь!

Внутри меня всё пело и дрожало, когда я взял её за руку и нежно поцеловал пальцы. Большее показалось мне неуместным. Она застыла в изумлении и, кажется, перестала дышать. Я прижал её руку к своему сердцу.

— Ты знаешь, я пойму если ты скажешь, что… — она замолкла на полуслове, а я наклонился к её уху и, собрав всю свою волю в кулак, тихо проговорил:

— Ты тоже очень хорошая, Вирдж.

— Я?.. — она растерянно выдохнула. — Тебе, наверное…

Я не дал ей договорить:

— Можно я тебя поцелую?

И в этот момент время застыло.

— Да.

В городе загорались огни. Над крышами поднимался месяц. Ветер шелестел брезентом палаток.

А я целовал самую красивую девушку в Англии и, кажется, был абсолютно, безумно счастлив.

 

Всю дорогу назад улыбка не сходила с моего лица. Ни одну мысль я не мог додумать до конца. Я цеплялся сначала за одну, потом переходил на другую, а потом в моей голове всплывало лицо Вирджинии, я сбивался, и всё начиналось заново…

Только тогда, той апрельской ночью, я понял, что именно роднило нас.

С нами всё было не так. Ей не было места в её мире — мире людей, таком жестком по отношению к уродам, как она. Мне не было места в единственном мире, в котором я хоть что-то да значил — мне не было места в Зачеловечье. В ней не видели человека, только куклу без мыслей и желаний, а я был просто молчаливым работником без права на жизнь вне стен лавки.

И вот теперь мы встретились посередине. Там, где не существует этого чёткого разграничения между людьми и уродами, людьми и нелюдями. И первое, что мы сделали — это молниеносно и бездумно схватились друг за друга, чтобы хоть на секунду почувствовать себя нормальными.

— Далеко отходили, мистер Дей?

Бархатный голос заставил меня вернуться в действительность. Я резко поднял голову и обернулся, в надежде увидеть спрашивающего.

— Простите?.. — переспросил я. — С кем имею честь?

В переулке не было видно ни одного человека. Более того, я не видел даже переулка — всё покрывал беспросветный мрак. Фонари освещали не стены домов, не витрину моей лавки, к которой я уже должен был подойти, а тёмный, беспрестанно движущийся туман, в котором и без того слабый желтоватый свет тонул без остатка. Я оказался в полностью чёрном коридоре.

— Ну как же, Чарли, мы с вами уже виделись, — раздалось откуда-то изнутри.

Подул холодный, омерзительный ветер. Туман резко двинулся прямо на меня и через секунду сложился в чёрный силуэт высокого мужчины в цилиндре. Его холодные голубые глаза испытующе вцепились в моё лицо.

— Простите, если напугал, — Контролёр приподнял шляпу и улыбнулся. Резкие черты его лица будто смягчились, а взгляд потеплел. — Добрый вечер, мистер Дей. Не впустите?

Он костяшками пальцев аккуратно постучал по стеклу двери. Над дверью висела вывеска: «Часовая лавка «Тёмный Час».

— Добрый вечер, Ник, — рассеянно, не слишком радушно проговорил я и полез в карман плаща за ключом. — Конечно, впущу…

— Вот и славно, — мужчина опёрся спиной о витрину, пристально наблюдая за тем, как я открываю дверь. — Так где, говорите, вы были?

— Ходил на Главную площадь посмотреть на Цирк Уродов, — я с лёгкостью провернул ключ в замке и потянул на себя дверную ручку.

Дверь не поддалась.

— Да? — он задумчиво покачал головой. — Мне казалось, что Главная Площадь дальше бакалеи…

Я дёрнул ручку ещё раз, но безрезультатно.

— Всё верно, — я упёрся пятками в землю и изо всех сил потянул ручку на себя, однако и эта попытка оказалась тщетной.

Такого никогда не происходило до этого. Дверь не просто заело — её будто бы кто-то держал изнутри. Я вгляделся внутрь: свет в лавке уже не горел, видимо, Уильям давно ушёл…

— Давайте я вам помогу.

Контролёр легко и элегантно отворил дверь. Аккуратно пригнувшись, он вошёл внутрь. Следом вошёл я.

Обычно я не зажигал большой свет в лавке и пробирался в мастерскую при свете маленькой керосиновой лампы, но присутствие Контролёра меня несколько пугало. Я включил верхний фонарь и увидел, что мой ночной гость, не шевелясь, стоял напротив висящего на стене свитка. Он рассматривал его с нескрываемым интересом.

— Зачем вы пришли? — спросил я, скидывая с себя плащ. Конечно, я знал ответ, но внутри теплилась надежда, что ему просто необходима внеочередная безделушка.

— Я пришёл за Расплатой, — задумчиво проговорил он, переводя взгляд на дверь за прилавком. — Там ваша мастерская?

— Да, — отозвался я.

— Покажете мне, над чем сейчас работаете?

Я не собирался ничего ему показывать. Рука была не закончена, да и само его присутствие в лавке действовало на меня угнетающе. Но я не знал, чем может аукнуться моё “нет”. Особенно сейчас, когда Ник пришёл за Расплатой.

Скрепя сердце я провёл его в мастерскую.

— Изящная работа, — мурлыкнул Контролёр, рассматривая механическую руку. — Чарли, вы настоящий гений!

Он попытался взять протез в руки, но я решительно запротестовал:

— Осторожнее, она ещё не готова! — я перехватил механизм и положил его обратно, на рабочий стол. — В конце концов, Ник, давайте уже разберёмся с Расплатой и дело с концом. Я устал и очень хочу спать.

Он нахмурился и посмотрел на меня со смесью неодобрения и сожаления.

— Что ж, Расплата, говорите… Давайте разбираться с Расплатой. Вы нарушили Договор, Чарли.

— Я в курсе, — устало отозвался я, открывая ящик комода и доставая оттуда мешочек со своими накоплениями. — Сколько вы хотите? Два фартинга?..

— Ну что вы, это ничтожно мало, — Контролёр недовольно поморщился.

— Тогда четыре? Может, пять?

— Как это пошло, Чарли. Меня не интересуют деньги, — он отмахнулся от меня, с интересом разглядывая лежащий на столе корпус. — Вы совершенно правы, ей очень подойдёт эта рука. Особенно учитывая цветовое решение…

— О чём вы?.. — напряжённо спросил я. С каждой секундой его нахождения здесь моя тревога росла. Я чувствовал, что происходит что-то нехорошее, что-то, что коснётся не только меня.

Контролёр загадочно улыбнулся и достал откуда-то из рукава большой молочно-белый шар. Белый туман внутри шара рассеялся, он стал абсолютно прозрачным. Внутри, из ниоткуда появилась маленькая фигурка Вирджинии.

— Что вы… — я наклонился ближе, стараясь разглядеть Вирджи внутри шара. — Что происходит?..

— Мне так не хочется этого делать, чтобы вы знали… — он постучал указательным пальцем о кромку шара. — Но это моя работа, таков устав…

Туман начал возвращаться. Он оплетал девушку со всех сторон. Она закашлялась, схватилась за горло.

— Я никогда не беру деньгами, мистер Чарльз Дей, — на удивление спокойно произнёс Ник. — Я беру человеческими жизнями.

Вирджиния покраснела. Её мучал кашель. Туман забирался в её горло.

— Она задыхается! — закричал я, постаравшись выхватить из рук Контролёра шар, но тот поднял его в воздух.

— Да, она умрёт через двенадцать минут от удушения, — деловито кивнул он. — Это будут двенадцать минут агонии, не сомневайтесь. А впрочем… Вы служили нашему делу семь лет верой и правдой…

На секунду в его холодных глазах блеснуло сожаление.

— Ах, Чарли-Чарли, вы мне так нравитесь. Знаете, ваше трудолюбие меня порой поражает, как и ваша честность. Гарольд таким никогда не был… Она будет жить ровно до вашего следующего проступка, так уж и быть.

Белый туман отступил, шар исчез из рук Контролёра.

— С ней всё будет хорошо?

— Да, — мужчина успокаивающе кивнул, — поверьте мне.

— С чего мне вам верить?! — во мне кипел гнев. — Вы только что чуть не убили ни в чём не повинную девушку!

— Во-первых, у вас нет выбора, — ухмылка исказила его лицо. — Во-вторых, вашу жизнь однажды уже передали мне и вы до сих пор живы… Всё-таки, мне нужно что-то взять в качестве Расплаты. Думаю, вы не будете возражать.

Контролёр резким движением схватил со стола металлическую руку.

В камине, до этого заботливо потушенном Уиллом, всполыхнуло зелёное, едкое пламя. По стене поскакали человеческие тени. Мне казалось, что они проедают меня своими яростными взглядами.

«Нарушил, — прохрипела одна из теней над моим ухом. — Чарльз нарушил договор!»

— Простите меня, Чарли, таковы правила.

Рука полетела в камин. Зелёные языки пламени облизывали её, и латунь, шипя, стекала в беснующийся костёр. Три мои бессонные ночи плавились на глазах. По мастерской полз тошный запах жженого металла и можжевельника. Я схватил кочергу, попытался вытащить из огня то, что оставалось от руки. Тени начали кричать, наперебой, все разом. Я чувствовал холод от их прикосновений на плечах и шее. Жар от зачеловеченского пламени опалял моё лицо. В мгновение ока кочерга накалилась и я взвыл от боли, откинув её.

— Вы её не достанете, — холодные глаза Контролёра смотрели на меня не то с сочувствием, не то с усмешкой, не то с надеждой. — Таков договор.

Пламя, можжевельник, жар и холодные голубые глаза внезапно сложились в моей голове воедино.

Я всё вспомнил.

 

Рука была сожжена окончательно и бесповоротно, но времени на раздумья у меня не было. Варианта было два: завтра сказать Вирджинии, что я не смог выполнить её заказ, как-нибудь обойдя те обстоятельства, из-за которых так получилось; или же попытаться из остатков латуни и бронзы соорудить новую руку, благо, я изначально заказал больше металла, чем нужно.

Решено было делать руку заново. Я дал толику надежды самой прекрасной девушке в Англии и теперь не мог её не оправдать.

Во второй раз было проще. Я уже знал точно, что и как нужно делать, предотвращал те ошибки, которые совершал в первый раз. Повторять свою же работу без малейшего отдыха утомительно, но я не мог выделить себе время на лень. Всё должно было быть сделано быстро.

Не спать было легче, чем я предполагал. Меня будоражили воспоминания детства, обрушившееся на меня бесконечным потоком. Теперь я знал точно, у кого надо расспросить про отца. Ник наверняка всё про него знал. Ведь именно Ник заключал с ним ту проклятую сделку.

К семи утра я полностью отлил весь каркас, оставалось только заново собрать его и обить кожей. Такая резвость напугала даже меня самого. Будто бы ночь специально растянулась для меня, так, чтобы я всё успел.

Уилл, как обычно, пришёл к восьми. Он был деланно насуплен и показательно недоволен. Всеми силами он старался сделать вид, что всё ещё на меня обижен и ему ни капли не интересно, почему я сейчас не сплю, приходил ли Контролёр и почему я пересобираю руку.

— Доброе утро, Чарли, — буркнул он.

Я оторвался от сборки шарнира, снял лупа-очки и неожиданно для себя бойко выдал:

— Прости меня, Уильям, я был очень не прав, зол и наговорил лишнего. Я виноват, что подставил нас под удар Контролёра.

Уильям оторопел. Он так и остался стоять в фартуке, повешенном только на шею.

— Что?.. — испуганно переспросил он. — Чарли, это точно ты?

— У меня очень мало времени, — я надел очки обратно и вернулся к работе. — В общем, Уильям, я повёл себя очень некрасиво. Ты помогал мне всю неделю и очень хорошо справлялся со своими обязанностями. Знаешь, что я думаю, Уилл? Пора бы начать платить тебе за работу.

Он всё ещё молчал.

— Сегодня ночью Контролёр сжёг первую модель руки, — я решил не говорить ему о том, что было до этого. — Поэтому, пожалуйста, будь добр, помоги мне сегодня с рукой. Там надо собрать ладонь.

— Ты шутишь? — наконец спросил он после минутной, как мне показалось, паузы.

— Нет. Ты прощаешь меня?

Снова тишина. Вздох.

— Конечно, что за вопрос? — Уилл слабо улыбнулся и наконец-то затянул фартук на поясе. — Давай сюда твою ладонь…

Всё было закончено ровно к обеду. Я оббил руку, натёр кожу воском. Вторая рука не вышла красивее или лучше первой — нет, она была абсолютно такой же. И я, признаться, был очень этому рад. Я хотел хоть немного подремать до прихода Вирджинии, но сон, как назло, не шёл ко мне, и я, взбудораженный, подтягивал последние винтики в своём изобретении.

Она снова пришла в три пятнадцать, как и четыре дня назад — только теперь эти четыре дня казались мне вечностью. Моё дыхание замерло, когда в лавке звякнул колокольчик. С каждым её шагом сердце начинало стучать всё быстрее и быстрее. Я в попыхах достал из шкафа бутылку с живой водой и, уже не сдерживаясь, выбежал в лавку.

Вирджиния бросилась мне на встречу, как не подобало ни одной приличной девушке. Я крепко прижал её к себе, и она быстро и сбивчиво зашептала мне на ухо:

— Ты не представляешь, что вчера произошло, — я еле разбирал, что именно она говорит, — это было так странно и страшно, я…

— Я знаю, — тихо проговорил я, только сильнее сжимая её в своих объятьях, — я знаю, Вирдж, я знаю…

— Чарли, я подумала…

Моё сердце сжалось.

Я знал, о чём она думала. Я бы солгал, если бы сказал, что не думал о том же, когда возвращался из цирка. Но вчерашняя ночь слишком многое изменила, и теперь я не мог себе позволить не то что допустить такое — даже помыслить об этом.

Я не дал ей договорить:

— Пойдём, — я схватил её за руку и потянул в мастерскую.

— Но, Чарли… — она расстерянно посмотрела на меня, и в её глазах мелькнула обида и непонимание.

— Пойдём, — настойчиво повторил я. — Я всё тебе покажу!

Она сдавленно улыбнулась, но любопытство и нетерпение взяло верх над обидой.

 

Уилл пристально рассматривал налитую в стакан живую воду. Она была зеленоватой, мутной и, кажется, пахла тиной.

— Чарли, — задумчиво проговорил он, — у тебя нет здесь какой-нибудь игрушки?

— Где-то должны быть, — я задумчиво потёр шею, силясь припомнить, где в мастерской лежат готовые игрушки. Выходило, что все готовые игрушки были на витринах, — Они в лавке, я сейчас принесу.

Я уже собирался отправиться на поиски какой-нибудь птицы или жука, как Вирдж остановила меня:

— У меня с собой, подожди.

Она запустила руку в огромную сумку и принялась что-то в ней искать. Через секунду на свет появилась игрушечная крыса, которую я подарил ей в ту ночь, когда она впервые вошла в лавку.

— Я возьму её? — сейчас Уилл был больше похож на фокусника, чем на будущего часовщика или бывшего принца. Всем своим видом он демонстрировал, что творит что-то таинственное и загадочное.

— Да, конечно, — Вирдж аккуратно протянула крысу Уильяму и тот, с непринуждённой грацией циркового артиста, принял её и тут же бросил в стакан.

Девушка побледнела.

— Что ты делаешь?! — тут же завопила она, кидаясь к стакану. — Она же заржавеет! Достань её оттуда немедленно! Мне её Чарли подарил!

— Спокойно, — я аккуратно приобнял её за плечи. — Сейчас подождём чуть-чуть…

— Она же испортится!..

И тут вдруг крыса шевельнула металлическим ухом.

Мы замерли на месте, стараясь не дышать. Меня и Уильяма переполняло ликование, а Вирджинию, должно быть, ужас.

— Кажется, работает… — прошептал Уилл.

Крыса дёрнула вторым ухом. Задёргала задними лапками, нащупала дно и уверенно встала в прозрачном стакане, держась передними лапками за бортики.

Она вертела маленькой бронзовой мордочкой из стороны в сторону, и как только взгляд её остановился на Вирджинии, раздалось счастливое «пи!»

— Всё не зря, оно работает! — счастливый Уилл выловил грызуна из воды и передал её изумлённой хозяйке. Прежде игрушка, а теперь уже весьма сознательная крыса побежала по руке и села девушке на плечо.

— Что это такое?.. — дрожащим голосом спросила Вирджи, не спуская взгляда со стакана. — Это чёрная магия?

Мы переглянусь. Я и думать забыл, что оборотни, принцы, маги и крысоловы с дудочками в нашем городке всё ещё не встречаются на каждом шагу. Чего уж тут говорить о живой воде…

— Нет, это… Просто живая вода, понимаешь? — объяснение Уилла ровным счётом ничего не давало.

— Как в сказках? — Вирдж нахмурилась. Крыса недоверчиво пискнула.

— Как в сказках, — кивнул я, мысленно пытаясь подобрать слова для своей речи. Вышло всё равно ужасно неказисто. — Вирдж, ты только не считай, что я сумасшедший… Такое действительно бывает… и я подумал, что это облегчит использование протеза. Что мы его смажем водой и он станет тебе как настоящая рука, понимаешь?..

Она напряжённо молчала, теперь уже переводя взгляд с меня на моего подмастерье.

— То есть, в ней нет ничего… чернокнижного? — наконец спросила она.

— Решительно нет, — заверил Уилл, и, хвастливо ухмыльнувшись, добавил, — я сам добывал.

— Ну ладно, — Вирджиния всё ещё пристально нас разглядывала. — Давайте попробуем надеть…

Мы перелили остатки живой воды в бутылку, к которой накануне я приладил два ремешка, чтобы удобнее было нести, смазали руку живой водой поверх масла, торжественно сняли с плеча крысу и отправили её в сумку — теперь Вирдж ни за что не хотела с ней расставаться. Затянули на тонком плече массивную конструкцию протеза. Я до последнего волновался, что он не подойдёт, слишком уж большой и грубой получилась конструкция… Но даже такая, она была ей к лицу. Ей всё было к лицу: испуг, слёзы, грязное дорожное платье, нагота, отсутствие руки и рука механическая.

— Попробуй пошевелить пальцами, — попросил я, любуясь собранной Уильямом ладонью, — если получится, значит мы не прогадали.

Вирдж сосредоточенно смотрела на пальцы.

— Я пытаюсь ими пошевелить, но не выходит, — проговорила она извиняющимся тоном. — Видимо, это не работает с руками…

— Дай себе время, — я постарался ободряюще улыбнуться, но внутри меня внезапно загорелся страх: а вдруг и вправду не сработает?

— Я всё равно тебе благодарна и заплачу полную стоимость, только, Чарли, я хотела кое-что обсудить…

— Давай попробуем вместе, — снова перебил я её. — Закрой глаза.

Она послушно закрыла. Уилл наблюдал за нами с нескрываемым удивлением. Я кивнул ему в сторону двери, и он, вновь закатив глаза, двинулся на выход из мастерской.

— Ты чувствуешь вес от руки? — тихо спросил я, притягивая её чуть ближе к себе. Теперь мы были одни, и я мог не стесняться и положить руки на её талию.

— Попробуй такое не почувствовать, — буркнула девушка, расправляя плечи. — Она тяжёлая.

Я слабо представлял, что делать дальше. Рука, по нашим с Уильямом представлениям, должна была прижиться…

— А теперь представь, что она такая же, как твоя настоящая рука, — продолжил я. — И что она чувствует всё ровно также, как настоящая рука.

Я взял её ладони в свои.

— Чувствуешь тепло? — спросил я, только сильнее сжимая металлическую, неживую руку, так бережно отлитую сегодняшней ночью.

— Чувствую, — она счастливо улыбнулась, широко раскрыв глаза, которые светились счастьем. — В обеих руках чувствую…

И медные, холодные пальцы нежно сжали мою ладонь.

 

Этот вечер никогда не сотрётся из моей памяти.

Я попросил Вирджинию заплатить три шиллинга за работу Уиллу, и тот тут же радостно убежал праздновать получение первых денег. Я отдал Вирджинии бутылку в чехле с ремнями и настоятельно порекомендовал смазывать руку каждую неделю.

— Я провожу тебя? — спросил я, уже стоя у двери. Я, как и четыре дня назад, вышел открыть ей дверь.

Солнце садилось за горизонт, проникало сквозь тонкие стёкла витрины в лавку, и часы внутри блестели и переливались в оранжевом свете. Чистый, потеплевший, влажный апрельский воздух забирался в лёгкие.

— Да, — откликнулась она, кутаясь в дорожный плащ.

— Тогда подожди меня здесь, ладно?

Я вошёл, только чтобы забрать с вешалки свой плащ, но остановился, увидев сквозь грязное стекло Вирджинию. Она и не подозревала, что я смотрю на неё — разглядывала что-то впереди.

В лучах закатного солнца она была ещё прекрасней. По смуглому лицу, такому тонкому и крошечному, скользило, казалось, расплавленное золото…

Я запомнил её такой. Даже сейчас, когда я закрываю глаза, то с отчётливой ясностью вспоминаю именно эту секунду нашего прощания. Её профиль смотрит на улицу, счастливый и неуловимо грустный в лучах закатного солнца.

По улице мы шли молча. Слова казались лишними. Она держала меня под локоть и слабо улыбалась.

Я бы хотел, чтобы она никогда не отпускала моей руки. Я бы хотел, чтобы мы — девушка без шляпки, но с металлической рукой и я, в котелке, но с уродливым шрамом через всю щёку — шли по узким улочкам этого городишки и никогда, никогда, никогда не доходили до её шатра… Это было невозможным — я не мог уходить дальше бакалеи, но…

— Ты придёшь ко мне завтра? — наконец спросил я. Эти слова сорвались с моих губ против моей воли.

Мне хотелось видеть её каждый день. Каждый день заканчивать её улыбкой, её лицом в оранжевом свете закатного солнца. До тех пор, пока этот её цирк не соберётся уезжать. Сколько это? Месяц? Полтора? А может всего лишь неделя?..

— Нет, — прошептала она. — Мы уезжаем завтра.

— Что?..

— Я не знала, как сказать, — она рассеянно повела плечом и замедлила шаг. — Прости, Чарли, но…

Она остановилась. Схватилась холодными металлическими пальцами за мою руку, повернулась ко мне и глядя в мои глаза выпалила:

— Я хочу остаться с тобой. Здесь. В лавке.

Это случилось. Земля уходила из-под моих ног с каждым её словом.

Весь вечер я отчаянно боялся этой фразы.

Её лицо в закатном свете. Она сидит у камина и смотрит, как я собираю заказы. Она, сидя на прилавке, перекидывается остротами с Уильямом.

Она считает последние пенсы, чтобы найти деньги на еду. Она кашляет, а я стою над её кроватью не в силах ничего сделать. Её выносят из комнаты два раздражённых санитара…

Я хотел, чтобы она осталась со мной навсегда, но вместе с тем, прекрасно осознавал, что этого никогда не случится.

— Нет, Вирдж, это невозможно, — слова давались мне с трудом, хоть и были заготовлены с того момента, как Контролёр кинул руку в полыхающий камин. — Я могу содержать себя одного на деньги, которые приносит мне лавка. Мне не так много нужно для жизни: чашка чая с яйцами на завтрак, картошка на обед и стакан джина на ужин. Двоим на мой заработок не прожить: моя мать умерла от тифа, Вирдж, а у меня не было денег ни на лекарства, ни на похороны.

— Я не собираюсь ни заболевать, ни умирать, — на её лице появилось отчаяние. — В конце концов, позволь мне самой решать! Если я сказала, что хочу остаться, значит я хочу остаться, несмотря ни на что! Значит, без денег! Но вдвоём, понимаешь?..

Её волосы снова растрепались. Она говорила с таким запалом, что мне становилось больно. Я чувствовал, как к горлу подступает ком. Что я мог сделать? Позволить ей остаться со мной и смотреть, как она задыхается в маленькой лавочке без средств к существованию? Или я мог поднять цены?..

Поднять цены — то, что всегда требовала от отца моя мать. Как же она с ним жила? Знала ли она о том, кто её муж на самом деле? И какова была его Расплата?

— Хорошо, если я не могу остаться здесь — давай ты сбежишь со мной, — проговорила она совсем тихо. — Не бросай меня, Чарли…

— Вирджиния…

— … нам в цирк нужны конюхи и декораторы, а ещё ты Миртл понравился, и…

— Послушай, Вирдж: я не могу, — я вздохнул и взял её за руку. От своих же объяснений мне становилось тошно. — Я заключил договор, за который расплачиваюсь по сей день. Я не могу выходить из лавки дальше, чем до бакалеи. Я не могу брать за свои услуги больше, чем три шиллинга. А после того, как я нарушил один из пунктов, оплатой стала твоя жизнь.

Она не сказала ни слова.

— Это правда, — прошептал я, наклоняясь ближе к её уху. — Спроси у Энга — он расскажет тебе, кто я такой. Со мной ты будешь в вечной опасности, Вирдж. Я не хочу для тебя такого.

Вирджиния отшатнулась от меня, отпустила мою руку. В её глазах блестели слёзы. Я не знал, верит ли она мне. Она утёрла капли костяшками пальцев и, как ни в чём не бывало, двинулась по улице дальше. Я шёл позади неё — невидимой тенью, молчаливым защитником.

Любые слова в этот вечер были лишними.

Она ни разу не обернулась, да оно и не нужно было. Вирджиния твёрдо знала, что я иду рядом с ней. Она не обернулась и когда я остановился у бакалеи, ровно у двери. Один шаг дальше двери по улице — и та тонкая, маленькая фигурка, которая уходила в сторону цирка — исчезла бы навсегда. Я не мог её догнать. Она уходила от меня, а я… Я оставался.

Внутри меня всё пустело с каждым её шагом. Я представил, что будет, если она так и уйдёт из моей жизни, и так и не узнает, что на самом деле я…

— Я люблю тебя!

Мой крик замер в воздухе, будто выстрел.

Это всё было абсолютно неприемлемо для нормальных людей.

Но мы и не были нормальными.

Она остановилась. Развернулась. Медленно подошла ко мне, и каждый её шаг казался вечностью. Она держалась, старалась не плакать.

— Я люблю тебя, — повторил я, взяв её за руку. — Прости меня, Вирдж.

Она обняла меня за шею и быстро, неловко поцеловала.

— Я люблю тебя, Чарли Дей, — прошептала она, отстраняясь. — Прощай. Со мной навсегда останется твоя рука, крыса и…

— Моё сердце.

Я положил её руку на свою грудь, и она неловко сжала ткань моего потрёпанного плаща.

— А теперь иди, — одними губами попросил я. Она кивнула, развернулась и размеренным, выверенным шагом двинулась дальше по улице.

Я смотрел ей в спину. Через пару футов она ссутулилась. Ещё через несколько её плечи мелко тряслись. Она ни разу не обернулась, но оно и к лучшему: стоило ей ещё раз посмотреть на меня, как я сделал бы этот треклятый шаг, а дальше — будь что будет.

— Прощай, — сдавленно проговорил я ей вслед, когда силуэт её почти скрылся из вида.

Дорога обратно была невыносимо тосклива. Я старался отвлечь себя мыслями о той недопитой бутылке отцовского джина, которая стояла в шкафу в мастерской, но слёзы всё равно подбирались к глазам.

— Ну-ну, Чарли, не рыдайте, — послышался знакомый бархатный голос у меня над ухом. — Это получилась хорошая история. За ней было интересно наблюдать, чтобы вы знали.

Рядом со мной вышагивал Контролёр. Он протянул мне чёрный носовой платок.

— Мне, признаться, безразлично, как вам эта история, — откликнулся я, отказываясь от платка. — Я не плачу, если вы не заметили.

— А напрасно, молодой человек, — он пожал плечами, аккуратно складывая платок в карман своего пиджака. — сцена была душераздирающая. Пару скупых мужских слезинок вам бы не помешали. Я-то думал, что вы сдадитесь и побежите за ней, уже приготовился к исполнению… Нет, Чарли, вы всё-таки молодец. Чёрт побери, какая хорошая история…

— Давайте без лишней болтовни, у меня паршивое настроение, — я поморщился.

— Простите мне моё отсутствие такта, — спохватился Контролёр. — Я должен был понять, что человек потеряв любовь всей своей жизни не будет особенно расположен к разговору…

— Я потерял её из-за вас, — с упрёком произнёс я. — Это же вы заключали Договор со мной? Тот, который подписан десятилетним Чарли Деем?

Ник задумчиво прищурился. По его лицу было видно, что он над чем-то раздумывает. Видимо, он не знал, что именно мне сказать. Правду? Ложь? А может ответить вопросом на вопрос?

— Кажется, да… — уклончиво протянул он. — Дела давно минувших дней я слабо помню…

То ли он пожалел меня, то ли не захотел придумывать новую загадку. Его ответ прозвучал так просто, что я невольно фыркнул.

— Не может быть, — едко проворчал я. — А мне казалось, вы любите истории. Ведь мой договор — это тоже история, верно?

Он разительно отличался от того, каким я впервые увидел его. Сегодня в нём не было ни надменности, ни холода — только лёгкая грусть и, пожалуй, усталость.

— Не такая уж и большая, — Контролёр отмахнулся. — Вы слишком самолюбивы.

Может быть среди того, что он повидал — это действительно была так себе история. Но в размере моей жизни она была чудовищно большой. Он не обязан был помнить обо мне, я понимал это. Но в душе мне было обидно, что такое значимое в моей жизни событие затерялось где-то в глубинах его памяти.

— Я ведь сидел там тогда, Ник, — я невольно сжал руки в кулаки. — Я помню, как вы кинули в огонь мой Договор.

Ник устало потёр переносицу.

— Что ж, вы правы, — он засунул руки в карманы брюк. — Это действительно была история… Обидная для вас и невероятно интересная для меня.

— Рассказывайте, Ник, — твёрдо и, наверное, даже настойчиво потребовал я.

— Понимаете ли, Чарли… Ваш отец был мастером на все руки, но это, я думаю, вы и без меня знаете. У Гарольда Дея был только один порок — он грезил о Зачеловечье, как и все в вашем роде… Сначала он добился похода в Зачеловечье, и оно так его очаровало, что он стал мечтать о месте в нём. Ни одному человеку туда не попасть бесплатно, уж поверьте мне. Иначе в Зачеловечье давно было бы больше людей, чем нелюдей… Но я отвлёкся. Желание Гарольда было очень велико, а я уже тогда, признаться, любил всякие истории… И я предложил Дею-старшему отдать вас взамен на место под Зачеловеческой луной… Кажется, тогда вам было около десяти…

Контролёр тяжело вздохнул.

— Гарольд согласился мгновенно, практически не раздумывая. Признаться, я был даже огорчён таким развитием моего импровизированного спектакля. Я поставил условие, что заберу его не раньше, чем вы соберете первые часы — нам не нужен был Часовщик, совсем ничего не смыслящий в ремесле. Вам было десять, и я вписал ваше имя в контракт. Тогда я и подумать не мог, что вы соберете свои первые часы в четырнадцать. Но договор есть договор. Я забрал мистера Гарольда в его новый мир, а вы стали самым юным из наших Часовщиков.

Мужчина печально улыбнулся.

— Что ж, простите меня за то, что я лишил вас детства. Если это что-то для вас значит, то мне безумно стыдно.

Я косо глянул на него и мне показалось, что он и вправду раскаивается. Хотя мне сейчас было плевать на его раскаяние. Мой отец! Мой отец, человек, который, как мне казалось, любил меня больше всего на свете, предал меня. Предал мою мать. Бросил нас ради… Ради кучки тварей где-то на несуществующем краю света.

Все те часы, которые он проводил со мной… Это была не забота. Не желание сделать из меня равного себе. Не искренний отцовский интерес. Это был просто план побега. Он продал меня в рабство в десять лет и даже не сожалел об этом четыре года спустя. Он просто прихватил с собой ботинки, дорожный плащ и ушёл к чёрту.

Злость и растерянность переполняли меня. В один вечер я упустил любимую девушку, а сразу после узнал о том, что отец меня предал.

— Не вам извиняться, — я остановился у дверей лавки. — Я не держу на вас зла.

— Вы благородный человек, — Контролёр похлопал меня по спине, стараясь подбодрить. — Ну что ж, пора и нам с вами расходиться, мистер Дей…

Я посмотрел через витрину внутрь лавки. Там было темно — Уильям уже ушёл, а потому ни в мастерской, ни в комнатушке наверху не было ни одного человека, который был бы рад моему приходу. Внутри лавки, как и внутри меня, было абсолютно пусто.

— Знаете, Ник, — я обернулся и глянул на него, усталого и такого же одинокого, — у меня там осталась бутылка прекрасного джина. Не хотите стаканчик?

— Я? — Контролёр удивлённо обернулся и даже снял свой извечный цилиндр. — Я буду только рад, Чарли.

Вот так в первых числах апреля я и вернулся в лавку. Теперь я точно знал, почему именно я должен работать Часовщиком. Я точно знал, где находится мой отец и, видит бог, сейчас я искренне надеюсь, что он счастливо и припеваючи живёт в одном из сотен королевств Зачеловечья. Теперь я точно знал, что значит найти и потерять любимую женщину.

Но самое главное, что я вернулся в лавку не один, а с новым, как мне тогда казалось, другом.

После отъезда Вирджинии, я пытался убедить себя, что всё сделал правильно. Я просыпался с мыслями о том, что можно было поступить иначе. Я искал решения, но все они оказывались слишком неправдоподобными и недостижимыми. Со временем, я привык к мысли, что поступил правильно, поступил ровно так, как и должен был. Я перестал мучиться угрызениями совести и наконец смог войти в жизнь лавки — в ту жизнь, которая была предначертана мне с самого детства и в ту, в которой меня так долго и отчаянно ждали.

«Ко всему рано или поздно привыкаешь», — так всегда говорила моя мать, когда ей приходилось зашивать свои старые платья. Она, например, привыкла к бедности. Думаю, это не произошло в одночасье: сначала она мирилась с тем, что всё наследство Гарольда уходит на дела лавки, которые шли бы в гору, не ставь он такие низкие цены; позже с великим трудом смирилась с тем, что ей придется продать семейные украшения, чтобы купить мне пару тетрадей; и только после ухода отца, когда благосостояние семьи оказалось взвалено на мои плечи — плечи четырнадцатилетнего мальчика, — она окончательно осознала: бедность будет сопровождать её до конца жизни. И на смену смирению пришла привычка. Она привыкла к картошке без мяса, к безвкусному чаю, который окрашивал чашку в отвратительный коричневый цвет и к исколотым иголкой рукам.

Когда привыкаешь, перестаёшь замечать. Так и я перестал замечать фей, беспардонно влетающих в мою лавку за полчаса до рассвета с требованием починить их драгоценный кулончик; не обращал особого внимания на нашествия трёхголовых крыс, которым необходим паровоз с парой грузовых вагонов для конфет. Меня даже перестали изумлять маги, которые расплачивались со мной наколдованными прямо у прилавка монетами.

Я привык к приходам Контролёра. Раз в неделю он появлялся в лавке, наблюдал за моей работой, расспрашивал меня о том, как идут дела, сетовал на творящееся в Зачеловечье и уходил. Сначала он приходил на час в среду. Потом на два в четверг. Позже — на три в пятницу. К концу мая он приходил к трём часам в пятницу и уходил заполночь, непременно после того, как мы пропустим по стаканчику виски.

Он не нравился Уиллу. Подмастерье с трудом, как мне казалось, мирился с его присутствием в лавке. Он никогда не говорил про Ника плохо, но я чувствовал его раздражение и напряжение в присутствии Контролёра.

— Завидую вашей работе, — улыбался Ник, передавая одной из фей её ожерелье. — Сколько же историй проходит через ваши руки…

Меня забавляла его любовь к историям. Он находил их всюду: в любом заказе, в любой фразе, обронённой доверчивым покупателем. Так простое фейское ожерелье на моих глазах превращалось в напоминание о несчастной любви, а паровоз для конфет — в военную технику.

Я не задавался вопросом, откуда в нём такая тяга ко всему, что хоть как-то намекало на историю. Сейчас я со всей ясностью осознаю, что мне следовало бы хоть раз всерьёз задуматься об этой его странности.

Никогда не находитесь рядом с тем, кто любит истории. Рано или поздно он найдёт для вас подходящее приключение, а сам… сам запишет его в истории.

В это приключение он втянул меня в конце июня. Это была пятница. В тот день было непривычно жарко, солнце палило прямо сквозь витрины. Контролёр сидел в своём привычном углу и невозмутимо потягивал горячий чай. Уилл ушёл работать в мастерскую, (там было куда прохладнее), и перебирал большие часы с маятником. Я плавился за прилавком от жары и считал кружащиеся в столпах света пылинки.

Ничто не предвещало истории.

Дверь непривычно сухо заскрипела, лениво в дневной дрёме звякнул колокольчик, пылинки закружились и поднялись вверх.

Воздух тут же заполнился запахом перегара и крепкого табака — весьма удушливый запах, должен признать. Одноглазый мужчина, сжимающий трубку в зубах, остановился на пороге.

— Не знаете ли вы, с-сэры, где находится трактир «Адмирал Бенбоу»? — не то прохрипел, не то крикнул он.

Я сразу понял, что он капитан. Такие сорванные и хриплые голоса бывают только у капитанов, и, как правило у тех из них, кто неприлично много курит и также неприлично много пьёт.

— Признаться…

Вразвалку Капитан вошёл в лавку. На широком плече красовался небольшой, но увесистый сундук. На сундуке сидел драный, худощавый кот. Кот недоверчиво посмотрел на меня, зашипел и ощетинился.

— Я скитаюсь по этому городу как рваный щ-щенок уже несколько часов и никак не могу его найти! — гаркнул он. Трубка подпрыгнула в его зубах, но не выпала.

Готов поспорить, что его немолодое, грубое лицо обгорало не меньше сотни раз. Иначе я не мог объяснить то невероятное количество морщин на его смуглой коже.

— Я не знаю… Капитан, — это обращение показалось мне самым удачным из всех, — я редко покидаю лавку.

— Капитан… — моряк самодовольно прищурился, — видимо, моё обращение ему польстило, — вокруг его глаза сразу появились глубокие морщинки. — Что ж…

Я только развёл руками. Внезапно голос подал Ник, до этого пристально наблюдавший за мной и моим гостем:

— Вам бы выйти отсюда, пройти пол морской мили направо и повернуть во дворы налево — там и трактир «Адмирал Бенбоу».

Лицо уставшего Капитана озарилось.

— Спасибо, с-сэр, — он приподнял свою синюю треуголку. — Я пришвартовался сегодня на рассвете и до сих пор не могу найти эту чёртову таверну!

— Вы пришвартовались? — изумился я. — Но где?..

Мужчина недоверчиво посмотрел на меня:

— В порту, где ж ещё?

— В каком именно порту, Капитан? — меня разбирало любопытство.

— Вы много портов видали в этом чёртовом городке?

— Признаться, ни одного…

— Не делайте из меня идиота! — воскликнул он, и трубка вновь подпрыгнула в его зубах, — Быть может, вы хороший работник и ни шага не делаете из своей, дери вас-с в пасть, лавки, и поэтому не знаете о лучшем трактире из всех существующих на четырех континентах! Но не знать о существовании в городе порта! С-сэр, как вы держите на работе такого с-салагу?!

Последняя фраза обращалась уже к Контролёру. Происходящее, судя по всему, его ужасно забавляло.

— Не волнуйтесь так, Капитан, я проведу с ним беседу, — Ник снова отпил чая, силясь спрятать широкую улыбку. — Чарльз мастер своего дела, часовщик от бога, как говорится в этой гавани. Если у вас будут проблемы с часами — заходите к мистеру Дею, он их непременно решит и загладит свою вину за оскорбление.

— Вам виднее, с-сэр, хоть этот сухопутный щенок и не в силах меня оскорбить, — одноглазый громко закашлялся. — Не виделись ли мы с вами на Тортуге, с-сэр? Ваше лицо мне знакомо…

— Моё лицо знакомо всякому моряку, — Ник усмехнулся, — подумайте чуть-чуть побольше и точно меня вспомните.

Улыбка исчезла с лица Капитана. Он чертыхнулся себе под нос и, не прощаясь, поспешно вышел из лавки, громко хлопнув дверью. Стёкла вместе с колокольчиком жалостливо зазвенели.

— Клянусь, в нашем городке никогда не было портов! У нас и реки-то ни одной нет! — воскликнул я, как только за ним закрылась дверь. — Как и трактиров с названием «Адмирал Бенбоу»! Откуда он взялся?!

— Он — это кто? — Ник отставил в сторону чай и лукаво глянул на меня. — Трактир или Капитан?

— Оба.

— Мореходы, — Ник взял в руки оставленную мною на прилавке Человеческую газету. — Иногда так захаживаются в своих морях, что забывают, в каком мире высаживаются. А “Адмирал Бенбоу” есть в каждом городе, для каждого моряка Её Королевского Величества. Или Чужого Королевского Величества. Или Не Королевского Величества… В Зачеловечье, знаешь ли, некоторые проблемы с монархами…

Так началась ещё одна история Контролёра.

В субботу за прилавком стоял Уильям. В первые недели учёбы он больше любил прилавок, чем мастерскую, но сейчас всё изменилось. Работа продавцом стала для Уильяма пыткой. Его интерес к ремеслу с каждым днём разгорался всё больше и больше: ему перестало хватать простых заказов и он стремился собирать новые, сложные механизмы. За каждое дело он брался с неугасимым азартом и каждую работу — от чертежа до сборки — доводил до конца. К его доброжелательности, честности и трудолюбию добавилась ещё и дисциплинированность. Уильям всё меньше становился похож на Принца и всё больше обрастал чертами, свойственными настоящему часовщику.

С одной стороны, я был за него рад. Он взрослел у меня на глазах и я чувствовал, что ему самому нравится быть взрослым. С другой стороны, с каждым днём он терял свою сказочную непринужденность и наивность, и меня это немного расстраивало.

Итак, в субботу за прилавком стоял Уильям. Я выбежал из мастерской на пару минут, чтобы забрать несколько тонких пинцетов из лавки. Уильям был не один — по ту сторону прилавка стояла голубоглазая девушка. Её лицо показалось мне смутно знакомым. Видимо, она была одной из постоянных посетительниц лавки.

Девушка протягивала Уильяму небольшую коробку.

— Как поживает семейство Ашеров, мисс Уитлоу? — заинтересованно спросил Уилл, открывая коробку и извлекая на свет небольшие консольные часы. — Как ваше здоровье?

— Всё в порядке, мастер Уильям.

— Что ж, в таком случае я рад, — он задумчиво разглядывал часы. — Что с ними случилось?

Я краем глаза увидел разбитый циферблат со знакомыми вытянутыми стрелками. Кажется, мистер Ашер приобретал их у меня года два назад.

— Я случайно уронила их с каминной полки, когда протирала пыль, — стыдливо отозвалась мисс Уитлоу.

Уилл аккуратно перевернул часы. Судя по звуку, который издал механизм, внутри пару шестеренок слетели со своих мест.

— Их потребуется перебрать и найти нужные детали… — задумчиво пробормотал он. — Это не меньше двух суток…

— Семейство вернётся из Лондона вечером в воскресенье, — девушка умоляюще посмотрела на моего подопечного. — Мастер, если вы успеете… вы меня спасёте!

— Да-да, я всё понимаю…

Я достал из ящика набор пинцетов и уже хотел исчезнуть в коридоре, как меня остановил звонкий и взволнованный голос Уильяма:

— Мистер Дей, разрешите приступить к работе над часами мисс Уитлоу сию же минуту?

Я обернулся.

Глаза мисс Уитлоу смотрели на меня умоляюще. Признаться, это меня несколько задело: неужели она думает, что я справлюсь хуже, чем Уильям? Всеми силами я старался выдумать причину, по которой мне не стоило бы доверять Уиллу этот заказ — ужасно не хотелось стоять второй день подряд в лавке.

— Дай взгляну, — буркнул я, подходя к прилавку и взяв в руки часы. — Может быть, я справлюсь с этой задачкой быстрее… Как именно вы их уронили, мисс?

— Я… случайно… — мисс Уитлоу запнулась. — Смахнула локтём…

Это звучало очень неправдоподобно — часы были довольно увесистые, случайным движением смахнуть их было просто невозможно. Я осмотрел деревянный корпус — на нём не было ни одной трещины. На задней крышке не хватало одного болта.

— Мисс Уитлоу, вы точно роняли эти часы?.. — переспросил я, поднимая глаза. — Просто тут, понимаете ли…

Огромные голубые глаза смотрели на меня с испугом. Я вспомнил, где видел её — она как-то приходила в лавку и справлялась о Уильяме. Да-да, ровно в тот день, когда я отправил его на металлургический завод к мистеру Уокеру…

И вдруг я понял, что стал невольным свидетелем чего-то очень важного. И всё настоящее и человеческое сейчас зависело от того, какое решение я сейчас приму — возьму заказ на себя или на Уильяма…

— …работы не на один час, поэтому Уильям сейчас же отправится в мастерскую, — закончил я, мысленно проклиная сам себя. — Идите, мистер Уильям. А вы, мисс Уитлоу, приходите к двенадцати в воскресенье. Работа будет закончена к этому времени.

Девушка незаметно выдохнула.

Дальнейшие события этого дня летели невероятно стремительно.

Мисс Уитлоу раскланялась и убежала по своим горничным делам. Уильям ушёл корпеть над часами.

Не прошло и получаса с ухода мисс Уитлоу, как дверь в лавку снова распахнулась, и в лавку, сопровождаемый ритмичным стуком, вошёл старик. Его огромная шляпа была практически надвинута на глаза.

Я откинул газету на прилавок и посмотрел на него. Казалось, он услышал шорох отброшенной газеты и повёл носом в мою сторону.

— Есть ли здесь хоть одна живая душа? — проскрипел старик, тяжело опираясь на старую, сбитую клюку.

— Я, сэр, — я подскочил к нему и поспешил подхватить его под руку. У меня было ощущение, что ссхошаяся трость проломится под ним в любой момент.

Он приподнял голову на мой голос. Под широкополой, мятой шляпой блеснули чёрные очки.

— Не скажете ли вы бедному слепому человеку, потерявшему драгоценное зрение во имя храброй защиты своей родины Англии, где я сейчас нахожусь? — старик резко сжал мою руку так, что костяшки его пальцев побелели.

— В часовой лавке «Тёмный Час», сэр, — выдохнул я. — Чем обязан?

— Скажите, мистер, — сморщенное лицо расплылось в широкой беззубой улыбке, — не к вам ли вчера заходил Билли?

— Я не знаю никакого Билли, сэр. Вы, должно быть, ошиблись адресом…

Он сжал мою руку настолько сильно, что у меня потемнело в глазах. Слепой повис на мне всем своим весом. Я практически нависал над ним, как отец нависает над непослушным ребёнком, который изо всех сил хочет упасть на пол и разразиться в истерике из-за того, что ему не купили паровозик.

— Нет-нет, что вы, я не ошибся, — проскрежетал он, и мне стало совсем не по себе. — Я чувствую его запах… Быть может, вы припоминаете одноглазого моряка с сундуком?

Вчерашнего гостя невозможно было забыть так быстро.

— Припоминаю, — осторожно ответил я и тут же добавил:

— Зачем он вам?..

— Мне нужно кое-что ему передать, — он внезапно отпустил мою руку, опёрся на клюку, завалился на бок и начал рыться в кармане своего плаща. Плащ в такую жару?..

— Он зайдёт к вам ещё? — проскрежетал посетитель.

— Я не…

— Он непременно зайдёт, — послышался из угла бархатный голос Контролёра. — Чарли всё ему передаст.

Я обернулся на голос. Над прилавком, как ни в чём не бывало, возвышалась фигура Ника. Он пристально всматривался то в моё недоумённое лицо, то в лицо моего посетителя.

Старик громко закашлялся. Медленно, будто с опаской, он повернулся на голос Ника. Выражение его лица тут же поменялось. Напряглись скулы, брови нахмурились.

— Так вас зовут Чарли, — протянул он, вновь закашлявшись. — Протяни мне руку, Чарли…

Я покосился на Ника. Он уверенно кивнул, и в ледяных глазах промелькнул неподдельный интерес. С неохотой я вытянул вперёд открытую ладонь.

— Запомни, мальчик: ты передашь это Билли в следующий раз, когда его встретишь… — он что-то вложил в мою руку и дрожащими не то от старости, не то от страха, не то от чрезмерного пьянства пальцами, закрыл её.

— С чего вы решили, что я ещё встречусь с ним? — спросил я, аккуратно провожая его к двери. — Я даже не знал, как его зовут!

Старик остановился у двери, обернулся и посмотрел куда-то сквозь Контролёра, всё ещё крайне заинтересованно наблюдавшего за нами.

— Так сказал Рок.

Внезапно он посмотрел прямо на меня. Я застыл как вкопанный.

— Надеюсь, я ещё услышу тебя, мальчик, — он усмехнулся беззубым ртом. — Только боюсь, что с такими друзьями, как твои, уже не успею…

Отмереть удалось, только когда дверь за ним с грохотом закрылась.

— О чём он говорил? — я обернулся, в надежде получить от Ника хоть какое-то внятное объяснение.

Ника больше не было за прилавком.

— Катись оно всё к чёрту, — выругался я, размыкая кулак. На ладони лежал чёрный матовый кружок. Сверху белой краской был нарисован неаккуратный череп.

 

Происходящее дурно пахло. Я чувствовал, как вокруг меня закручивается узел, который я даже не имею возможности ослабить. Тревога не покидала меня ни на секунду. Я ждал следующего посетителя и твёрдо знал, что его приход не сулит мне ничего хорошего.

Уильям абсолютно не замечал моей нервозности. Он летал по лавке, погруженный в свой мир, суетлив, рассеян и, как это ни странно, мечтателен. Уж не знаю, что творилось в его голове, но он ничего не замечал и сносил всё на своём пути. Пару раз он врезался в тумбу, стоящую в коридоре; забыл у камина плоскогубцы, и они чуть не расплавились; оставил на прилавке пару кварцев и напрочь забыл о них… Его абсолютно не волновало происходящее вокруг.

Чёрный кружок прожигал карман моего фартука. Что-то страшное зависло над лавкой, я физически ощущал чей-то пристальный взгляд на себе. Прошло три часа с прихода старика, но этот безосновательный страх никак не отпускал меня. Как только село солнце, тревога вонзилась в моё сердце чёрными когтями и окончательно отказалась покидать его.

Мне было ужасно неспокойно. Я не удержался и ровно в десять отправил Уильяма домой.

— Но, Чарли, мне сегодня надо задержаться! Заказ мисс Уитлоу!.. — подмастерье с ревностью вцепился в кусок металла, который тащил на переплавку.

— Никаких «но»! — я чуть ли не силой вырвал из его рук треклятый пласт меди. — Домой, Уилл. Мне будет спокойнее, если ты будешь дома. Творится что-то недоброе.

— Недоброе что?

На этот вопрос я не мог ответить.

— Мы тут в опять в какой-то истории, — откликнулся я, заталкивая медь под стол. — Марш домой. Немедленно. Сию же минуту. Доделаешь завтра.

«Если завтра, конечно, наступит», — пронеслось в моей голове. Уильям молча и неодобрительно наблюдал за тем, как я силюсь прогнать его из мастерской.

— Я остаюсь, — упрямо повторил он.

— Исключено.

— Тогда я могу взять с собой инструменты, медь и часы, чтобы закончить работу дома? — он смотрел на меня так серьёзно, что мне стало неловко.

Я тяжело вздохнул.

— Да. Только уходи, Уилл.

Это сработало. Довольный, что добился своего, Уильям прихватил с собой пинцеты, небольшой кусок меди, пару маленьких литейных форм, часы и поспешно и вышел из лавки с чёрного хода.

И очень вовремя.

Колокольчик звякнул в десять двадцать восемь. Дверь натужно скрипнула и вновь с дьявольским грохотом распахнулась. В лавку бодрым, но слегка покачивающимся шагом ввалился Капитан. Он был в том же залатанном синем сюртуке, с трубкой в зубах, но в этот раз без сундука, только с полупустой сумой через плечо. За ним деловито шествовал чёрный кот. У кота, как и у хозяина, не было глаза — только неаккуратно зашитый шрам, тянущийся через всю глазницу.

— Ты! — крикнул он, ткнув в меня трясущимся пальцем. — Ты часовых дел мастер?

— Меня зовут Чарли Дей, Капитан, — проговорил я в ответ, моля Бога, чтобы он не решил назвать своё имя.

— Меня зовут Билли Бонс, мальчик, — мужчина осклабился, и трубка в его зубах снова подпрыгнула.

Теперь я просто не мог не выполнить обещания, данного старику.

Я опустил руку в карман. Сейчас я ненавидел весь этот чёртов свет. Что за новость я передам Билли, когда достану на свет чёрную «монету»?..

— Чем могу служить вам, Капитан? — растерянно спросил я, смотря сквозь него. Маленький чёрный кружочек упал в мою ладонь.

— Щас-с, — моряк полез в сумку. Трубка снова запрыгала в его зубах. — Ты ж умелец часовых дел, а, мальчик?

Он извлёк из сумки небольшую, но увесистую деревянную коробку и поставил её на прилавок. Я видел подобные всего несколько раз и те — на рисунках в отцовских книгах…

— Видал? — хвастливо спросил он меня, кивая на неё.

— А как же, — с восторгом прошептал я.

Все страхи тут же отступили. У меня перехватило дыхание.

Это был настоящий морской хронометр — образец искусства в области часового ремесла.

— Какой это? — взбудоражено спросил я, аккуратно, почти не дыша, открывая крышку. — Эн-пятый?..

— Да я знать не знаю, — отмахнулся Билли, смотря, как я аккуратно открываю крышку. — Достался мне от моего папаши. Работал исправно, пока я ходил, а щас вот — остановился. Посмотри, что с ним не так, а, мастер?

— Посмотрю, — я немного растерялся и стал пытаться прикинуть в голове причины поломки и сколько может занять ремонт. — Вы его роняли в последнее время?

— Ронял, ясное дело. Они ж на корабле стояли. Любая качка — они с полки. Но работали же…

— Тогда, возможно, поломка не такая страшная — болт выпал или шестерни сместились без деформации, — я видел, что мой посетитель слабо понимает, о чём идёт речь, поэтому торопливо пояснил:

— Ремонт займёт около суток.

— А побыстрее нельзя, э, Чарли? — Капитан нахмурился, зыркнул в окно и понизил голос. — Хочу убраться поскорее из вашего дрянного города. Чую за собой хвост…

— Кстати о хвосте, Капитан… Вам просили передать…

Тревога накрыла меня новой волной. Я сжал в ладони чёрный кружок. Внутри всё похолодело.

Медленно я выложил на прилавок то, что передал мне старик. Время застыло. Я слышал только оглушительный стук своего сердца. Лицо Билли менялось с каждой секундой.

— Чёрная метка, — еле слышно прошептал он, не сводя взгляда с прилавка. — Кто передал её тебе?

Лицо его покраснело. Трубка выпала из зубов, и остывший пепел от табака рассыпался по полу. Глаза налились кровью. Билли схватил меня за ворот рубашки и завопил:

— Кто передал её тебе, щ-щенок?!

Я не успел ему ответить.

Дверь распахнулась. Окна, до этого только жалобно позвякивавшие, разбились вдребезги.

На пороге стоял старик. Он широко и хищно улыбался.

— Я, Билли. Вот и свиделись, а?

— Пью-ю-ю!

Одноглазый отшвырнул меня с такой силой, что я отлетел к стенке, изо всех сил ударившись о напольные часы. Стекло, под которым был спрятан маятник, пошло трещинами. В глазах потемнело. Единственная мысль, которая появилась в моей голове, к моему стыду, была о том, что теперь придётся потратить около фунта, чтобы вставить новое.

Пелена перед глазами рассеялась. Голова гудела от удара, но теперь я мог хотя бы видеть, что происходит в моей лавке.

— Где карта, Билли? — ласково пропел старик, направляя на Бонса дуло пистолета. Это было удивительно — с утра он еле-еле стоял на ногах, а сейчас резво управлялся с пистолетом. — Скажи мне, где карта, и я заберу у тебя метку, Билли.

— Иди ко всем чертям! — рыкнул Бонс, направляя в Пью свой кортик. — Я ведь не промахнусь, Пью. Я хоть и одноглаз, но не слеп.

Они медленно ходили по кругу, готовые наброситься друг на друга в любую секунду. Одноглазый кот сидел на прилавке и громко шипел на Пью.

По полу двигались три тени. Одна из них была Бонса. Вторая — Пью. Третья, сгорбленная и худощавая, не принадлежала ни одному из них. Она, казалось, пристально изучала тень пистолета в руках слепого старика.

Словно почувствовав на себе мой взгляд, тень повернулась. Не знаю, умеют ли смотреть тени, но я почувствовал на себе её злобный взгляд.

Я моргнул.

Тени снова было две.

— Я не вижу тебя, но слышу, как дрожат твои пальцы, — старик встал ко мне спиной, я видел его макушку, но по голосу слышал, что он ухмыляется.

— Ты не выстрелишь в меня. Тебе нужна карта, а не мой труп.

Первый оглушительный выстрел, звон разбившейся витрины. Второй. Душераздирающий вскрик.

Времени на раздумья у меня не было.

— Старая морская крыса!..

— Команда вынесла свой приговор! Карта или жизнь!

— Стоять!

Я не сразу осознал, что это мой голос. Я понял, что стою за спиной у слепого только когда замахнулся кочергой. Где я её достал? Не помню. По всей видимости, Уилл впопыхах вынес её в лавку и забыл унести, а я за своими переживаниями просто не заметил, что она стоит не на месте. И вот сейчас она попалась мне под руку.

— Никаких убийств в моей лавке, — проскрежетал я, кидая быстрые взгляды то на Пью, то на Капитана, — и никаких чёртовых пиратских разборок. Вы разбили мне стёкол на несколько фунтов!

За моей спиной послышались тихие, размеренные хлопки. Пью вдруг сильно напрягся и повернул голову в мою сторону. Билли смотрел куда-то за меня, и его лицо каждую секунду бледнело всё больше. По лацкану его сюртука расползалось огромное красное пятно.

— Право, джентльмены, вы восхитительно повздорили, — спокойно и размерено произнёс Ник, опуская руку мне на плечо. — Но мистер Дей прав. Время уже позднее, а вы и вправду нанесли достаточно… вреда его лавке. Так что, думаю, джентльмены, вам и впрямь пора по домам.

Оба пирата как по команде рванули к двери.

Почему они так боялись его?..

— Стоять! — крикнул я, и оба замерли, как вкопанные. — Пью пойдёт первым. За ним Капитан. Ник, ты проводишь мистера Бонса до «Адмирала Бенбоу» и проследишь, чтобы ничего не случилось.

— Не думаю, что… — попытался возразить Контролёр, но терпение покидало меня. Всё свалившееся на меня за этот бесконечный день: мисс Уитлоу и часы, которые она сама разобрала; слепой Пью и эта его метка; хронометр в моём столе; перестрелка, разбитые окна и испорченные часы — всё это выводило меня из себя.

— Отставить! — рявкнул я. Моих сил не хватало на большее. — Ты проводишь его, Ник! Это, чёрт побери, не обсуждается!

Я услышал, как Ник обречённо выдохнул: «Как скажешь, Чарли».

— Чудесно. А теперь у тебя, Пью, есть три драных секунды, чтобы выйти отсюда! Три…

Старик почти что выбежал из лавки, по привычке громко хлопнув дверью. Колокольчик надорвано брякнул и отвалился с концами. Мне вдруг захотелось плакать.

Я перевёл взгляд на Капитана. Он смотрел на меня с безграничным уважением и усталостью.

— Вы хороший малый, сэр, — прохрипел он, сжимая лацкан над левой ключицей. — Простите, что я вас так…

Его рука была полностью выпачкана в крови.

— Бывает, — я устало ему улыбнулся. — Давайте я постараюсь сделать ваш заказ к завтрашнему дню?..

— Не торопитесь, Чарли. Видит Бог, я уже не вернусь, — он вдруг сипло рассмеялся. — Обещайте, что отдадите его только тому, кто придёт с моим котом. И ни цента с этого кого-то не возьмёте. Обещаете?

— Обещаю, — я кивнул. — А теперь идите, Билли. Ник за вами приглядит.

— Спасибо вам. И простите за… это, чёрт меня дери!

— Не надо чёрта, — усмехнулся я, оглядывая разбитую витрину. — Идите с миром, Билли.

— Храни вас Бог.

Бонс медленно поплёлся вверх по улице, тяжело передвигая ноги. За ним длинной тенью шагал Контролёр. За Контролёром трусил одноглазый кот. Где-то на севере выли собаки.

До рассвета оставалось десять часов.

Ник вернулся спустя минут сорок.

— Всё в порядке, — отчитался он, вальяжно опершись о дверной косяк. — Правда, я бы попросил больше не разговаривать со мной в таком тоне. Это унизительно. Я всегда готов прийти на помощь, ты же знаешь.

— Знаю, — буркнул я, вытряхивая в мусорку из совка осколки. — Из-за твоей отзывчивости я сейчас полы подметаю, если ты не заметил.

— Ты слишком резок в своих суждениях, — Контролёр обезоруживающе улыбнулся, постукивая пальцами по оконной раме. На месте разбитого стекла с тихим позвякиванием появилось новое. — Зато какая выходит история! Ты, кстати, не придумал, чем её закончить? После такой кульминации конец должен быть потрясающ! Это не просто какой-то там романчик, это…

Я зло зыркнул на него.

— Молчу-молчу, — он виновато улыбнулся. — Ладно, так уж и быть, поделюсь своими соображениями: что, если ты продашь этот хронометр подороже и пустишься в путешествие, чтобы найти эту девушку с механической рукой и жить с ней припеваючи? Это была бы хорошая концовка. Обнадёживающая…

У меня вдруг перехватило дыхание.

— Но это же услуга… — пролепетал я, глядя на него пустыми глазами. — Не может же быть дороже трёх шиллингов…

— Какая ж это услуга? — Ник лукаво глянул на меня. — А может быть и услуга… Но, знаешь, хорошие истории я люблю больше, чем правила. Ну, что скажешь? Они же дорогие по человеческим меркам?

Последний вопрос донёсся до меня сквозь пелену белого шума. Закрыть глаза?.. Продать хронометр?..

— Это раритет! — вдруг вырвалось у меня. — Это первый точный хронометр! Он стоит фунтов десять, если не больше!.. Это…

Я впился глазами в маленькую деревянную коробочку и передо мной заплясали те картинки, от которых я так старался избавиться всё это время. В самом деле, если я продам эти часы, то решу все, все свои проблемы. Я смогу работать просто для души. Я смогу избавиться от бедности. Но, что самое главное, я смогу избавить от бедности и Вирджинию…

— Ты точно не обратишь внимания на нарушение?.. — мой голос звучал будто издалека.

— На все возможные нарушения. Я же тебе друг, Чарли. Я хочу для тебя лучшего, — мурлыкнул Ник и, покровительственно похлопав меня по плечу, забирал из моих рук веник. — Ты устал, Чарли. Иди спать, я закончу. Ночь выдалась долгая.

Я не помню, как добрался до кровати. В моей голове всплывали те сцены, которые, как мне казалось, никогда не могли осуществиться. Но теперь… Теперь у меня появился шанс. Сквозь ночь на меня смотрели огромные медные глаза самой красивой девушки Англии. Там, в глубине этой ночи, я исступленно целовал её, бормоча, что никогда больше не оставлю её одну…

Я проснулся на рассвете и тут же побежал в мастерскую, прихватив с собой хронометр. Я не мог на него наглядеться — футляр из мореного ясеня, аккуратные дуги корпуса… Местами на лаке виднелись царапины, а медь в самых далёких местах слегка посинела, но это были такие мелочи. Я мог исправить всё это за два дня работы и продать его фунтов за двадцать. Это были самые дорогие часы из всех, что я когда-либо держал в руках.

О своём обещании Капитану, я вспомнил только когда увидел на дне футляра варварски вырезанное «Б. БОНС». Отдать хронометр даром. Отдать тому, кто придёт с его драным, одноглазым котом.

Я точно запомнил этот момент на всю жизнь. Мне мерзко и горестно в этом признаваться, но тогда я впервые подумал о том, что могу нарушить своё слово.

Я разобрал прибор полностью, даже футляр. Устройство футляра было необычным, а в остальном устройство самого хронометра немногим отличалось от обычных часов. Исключение составляли только материалы — они были куда лучше тех, что я мог себе позволить. Поломка ерундовая — пару шестерней сместились и поэтому стрелки перестали двигаться. Ремонт не составил бы особого труда, если бы внутри механизма использовались обычные винты — я бы просто снова зафиксировал шестеренки и всё. Но вместо винтов были рубины. Где достать деньги на покупку трёх рубинов для ремонта я никак не мог придумать.

В девять часов пришёл Уильям. Он, светясь, как новенькая булавка, достал из сумки часы семейства Ашеров. Секундная стрелка плавно бежала по циферблату.

— Хорошая работа? — спросил Уилл, заглядывая мне в глаза. Я повертел часы в руках. Внутри ничего не щёлкало.

— Надо внутри посмотреть, — я неопределённо качнул головой. — Это как о книге по обложке говорить… Хотя звук у тебя хороший, мягкий. Движение стрелки размеренное. Дашь посмотреть?

— Да. Конечно, — парень мигом подал мне отвёртку.

То, что я увидел внутри меня поразило. Шестерёнки, отлитые и вставленные Уиллом немного отличались по цвету, но в остальном, были практически такими же, как и остальные. Механизм двигался идеально и слажено, было видно, что его недавно смазывали. Всё стояло на своих местах, работало настолько хорошо, насколько это вообще возможно…

— Уильям?

— Что-то не так?.. Где переделать? — он испуганно глянул через моё плечо на часы.

— Это отличная работа, — что-то во мне оборвалось. Я чувствовал, что должен сказать ему что-то важное, но слабо понимал, что именно. Мне не приходилось слышать от отца слов восхищения. Он утешал меня в те моменты, когда у меня ничего не получалось, а как только я смог сделать хоть что-то — попросту исчез. Не самый лучший поступок для любящего отца.

Передо мной стоял не Уильям, а четырнадцатилетний я.

— Это работа настоящего часовщика, — вырвалось у меня. — Я, чёрт побери, горжусь тобой.

— Правда?

— Да. Абсолютная.

Уилл не сдержался и порывисто обнял меня. Я почувствовал, как нестерпимо щиплет у меня в носу. Гордился бы отец мной, если бы увидел, кем я стал? Не знаю.

«Пап, — мысленно обратился я к нему, — я стал Часовщиком. У меня нет жены, потому что я не хочу портить ей жизнь. У меня нет детей и нет миллиона друзей. Но знаешь что, пап? Я всегда был честным».

Слёзы непроизвольно потекли из моих глаз.

Я не мог продать хронометр. Я не мог нарушить своё слово.

Иначе я стал бы похож на него.

 

В двенадцать в лавке звякнул колокольчик.

— Чарли, это к тебе! — послышался крик Уильяма, и я по привычке поспешил в зал. Только в коридоре я вспомнил, что колокольчика на двери быть не должно, но, видимо, чтобы загладить свою вину, Ник вернул на место не только треснувшие стёкла.

Как только я вышел в лавку, Уилл исчез в мастерской.

— Я сегодня через дверь, — мурлыкнул Контролёр, снимая цилиндр. — Ты слышал последние новости?

— Какие именно новости? — спросил я, хмуро поглядывая на него.

— Билли Бонс умер, — мужчина хищно улыбнулся. — Даже не от кровопотери, представляешь? Бедняга вчера так напился, что сердце остановилось.

Точно ли в сердце было дело?..

— Что ж, упокой Господь его беспокойную душу, — я задумчиво смотрел куда-то сквозь него. — Капитан выдал мне чёткие указания, что делать с хронометром, так что его смерть меня не смущает.

— Ты ничего не решил по поводу продажи? — его улыбка стала шире и хищнее. Тонкие длинные пальцы забарабанили по прилавку. — Теперь старик Билли точно ни о чём не узнает… Я закрою глаза, как и обещал… Зато ты и Вирдж…

— Я не продам хронометр, — чётко отбил я. — Я пообещал ему и выполню своё обещание.

Улыбка исчезла с его лица. Холодные глаза потускнели.

— Как считаешь нужным, Чарли.

— На том и сойдёмся, Ник.

Колокольчик звякнул и дверь медленно открылась. Сначала в лавку вошёл драный одноглазый кот. Следом за ним — опрятный мальчик в белой рубашке. В руках у мальчика был уже знакомый мне сундук. Мальчик поставил сундук на прилавок, вернулся и аккуратно прикрыл за собой дверь.

— Здравствуйте, сэр, — мальчик поправил маленькие очки. — Это часовая мастерская «Тёмный Час»?

— Она самая, — откликнулся я из-за прилавка, — Ник, позволь мне обслужить клиента.

Контролёр недовольно сдвинулся к краю прилавка. Снова звякнул колокольчик, снова открылась дверь и в лавку торопливо вошла мисс Уитлоу.

Такого аншлага у меня никогда не было.

— Да, мистер, — снова обратился я к мальчику, — что вы хотели?

Кот недовольно фыркнул, вскочил на прилавок и уселся рядом с сундуком.

— Капитан сказал мне, что у вас его хронометр, — мальчик запнулся и снова поправил очки. — Починили ли вы его? Могу я его забрать, если это не затруднительно?

Я неловко потёр шею.

— Понимаете, тут такое дело… В механизме в качестве фиксаторов используются рубины, а чтобы их купить понадобятся деньги, которыми я сейчас, к сожалению, не располагаю… и потом, как минимум неделя на доставку…

Происходящее казалось мне какой-то глупостью. Просить с этого мальчишки даже три шиллинга казалось нелепым. Что уж говорить о пяти фунтах за чистые рубины?..

— Понимаете, сэр… — мальчик снова замялся.

— Чарли. Чарли Дей, — я протянул ему руку.

— Джимми. Джим Гокинс, сэр, — он аккуратно пожал её. — Понимаете ли, сэр Дей, тут такое дело… Посмотрите, пожалуйста, сэр.

Он достал из кармана ключ и, негромко пыхтя, открыл сундук Билли Бонса. Внутри ничего не было.

— Взгляните сюда, пожалуйста, сэр, — мальчик указал на круглое углубление в боковой стенке. В нём были вырезаны две палочки — одна покороче, другая чуть длиннее. — Видите это? Капитан сказал, что здесь должен стоять его хронометр.

— А вырезы — это положение стрелок? — уточнил я.

— Да, сэр. Может, вы можете просто переставить стрелки?

— Формально могу, — вздохнул я, — но это может привести к деформации внутреннего механизма. Для меня, как для часовщика, этот способ кощунственный. Переставить положение стрелок я смогу только когда починю хронометр. Простите, мистер Гокинс, тут я бессилен… Могу просто отдать вам часы и футляр, хотите?

Послышался негромкий кашель.

— Извините, мистер Дей… — к прилавку подошла мисс Уитлоу. — Я услышала, что вам нужны рубины…

Она аккуратно выложила на прилавок золотые серьги с мелкими рубинами.

— Мне их миссис Ашер подарила… Вы не поймите неправильно, я простая горничная, мне их даже носить не с чем... Вы возьмите их, мистер Дей. Вам точно нужнее.

— Мисс Уитлоу, вы… — у меня перехватило дыхание, — вы не должны…

Она наклонилась ко мне и прошептала:

— Считайте, это вместо спасибо. За то, что не выдали.

— Благослови вас Бог, мисс Уитлоу, — торопливо проговорил я и выпалил:

— Мистер Гокинс, пятнадцать минут и всё будет готово! Уилл, — это я гаркнул уже в сторону мастерской, — немедленно в лавку! И прихвати часы мисс Уитлоу!

 

Окрылённый, я обточил рубины до нужного состояния меньше, чем за шесть минут. Практически мгновенно вставил все шестерни, и завёл хронометр. Часы громко затикали. Я дрожащей рукой выставил стрелки в нужное положение и выбежал в лавку.

Ник стоял в своём уголке и буравил взглядом сундук. Мисс Уитлоу что-то быстро пересказывала Уиллу. Джим напряженно оглядывал лавку.

— Сейчас! Я всё сделал! — я подбежал к сундуку и, практически не дыша, вставил хронометр в углубление. Что-то внутри сундука громко щёлкнуло. Дно откинулось.

Джим аккуратно достал дощечку.

Под ней лежала старая карта и бутылка рома.

 

— Простите, сэр, — Джимми уложил на дно сундука футляр от хронометра, — у меня нет денег, чтобы расплатиться с вами по заслугам. Можно, я расплачусь с вами бутылкой рома?

— Конечно, — улыбнулся я, принимая из его рук большую, четырёх пинтовую старую бутылку, судя по весу, до краёв наполненную отменным пиратским ромом. — Только я вас очень прошу, найдите кого-нибудь, кому вы доверяете, и покидайте этот город, как можно скорее. И не забудьте поблагодарить мисс Уитлоу за её ценный подарок.

— Хорошо, сэр, — кивнул мистер Гокинс. — Благодарю вас, мисс Уитлоу. До свидания, сэр Дей.

И он ушёл, вновь аккуратно притворив за собой дверь. Сквозь окно я видел, как за ним браво шагал одноглазый кот.

Следующей уходила мисс Уитлоу. Она поправила шляпку, стыдливо прикрывая мочки, в которых теперь не было серёжек.

— Не волнуйтесь, я подарю вам новые серьги, — Уилл аккуратно поцеловал её пальцы, и мисс Уитлоу сама заалела как рубин. — Я встречу вас у дома Ашеров в субботу, после того, как вы закончите работу?

— Конечно, мистер Уильям, — смущённо прошептала она, взяв с прилавка коробку с часами, — простите мне мою торопливость, семейство Ашеров…

— Да. Непременно. Бегите, мисс.

Он придержал ей дверь, и она выскользнула из лавки.

— Она согласилась! — счастливо взвизгнул Уилл, как только дверь закрылась. — Она согласилась! Чарли, ты слышал?!

— Слышал, — я по-доброму усмехнулся, — вставай за прилавок, мистер Уильям. Сегодня я отдыхаю.

Я потряс в воздухе бутылкой, и ром внутри неё приятно булькнул. Уилл с укором глянул на меня.

— Я не одобряю твоего пьянства, что б ты знал, — буркнул он, располагаясь за витринами.

Уже в коридоре между лавкой и мастерской за моей спиной послышался бархатный мурчащий голос:

— Не обидно держать в руках бутылку вместо пары десятков фунтов?

Я обернулся. В полумраке коридора блестели холодные глаза Ника. Он нависал надо мной.

— Нет, не обидно. И если ты хочешь напомнить про Вирдж — знай — лучше быть вдали от честного и бедного человека, чем рядом с богатым подлецом.

Его глаза вспыхнули.

— Что ж, чудно, — та мягкость, с которой он говорил, никак не сочеталась с его холодным и жестоким взглядом. — Я, конечно, рассчитывал на другой финал, но этот тоже впечатляющ. Быть может, выпьем за него?

— Нет, Ник, — спокойно отрезал я. — До встречи в пятницу. Ты обещал проводить проверки не больше раза в неделю.

Слабо видимые в полутьме черты его лица стали жестче. Наигранное тепло окончательно выветрилось из голоса.

— До встречи в пятницу, Чарли.

Я знал: он в ярости.

И тогда я ещё не подозревал, чем обернётся для меня эта ярость.

Лето подходило к концу.

Кто-то как будто подгонял время. Мне казалось, что с того момента, как началась моя история, прошло месяца три, а с Уильямом, мы и вовсе знакомы не больше месяца… А между тем, календарь показывал: прошёл почти год. В прошлом октябре пришел Бильмо, в декабре — Уилл, с Вирджинией я познакомился в марте… Прошло почти полгода, а я помнил каждое её движение и каждый её жест так отчётливо, что порой мне становилось страшно.

Одним утром я обнаружил у себя на висках первые седые волосы. Конечно, их появление весьма закономерно: в последний год я спал неприлично мало, а нервничал со своими клиентами из Зачеловечья неприлично много. Мне всего лишь двадцать один, а я начал седеть…

Время, жестокое и неумолимое.

Уильяма время, к счастью, слабо волновало. Оно — последнее, что должно волновать пылко влюблённого мальчишку. Теперь он не ходил, а летал между тремя своими мирами: миром непрерывной работы, миром Зачеловечья и миром искренней мальчишечьей привязанности. Что самое интересное, он успевал жить в каждом полноценную жизнь. Теперь он приходил в лавку рано утром, часам к шести, и, пока я ещё спал, доделывал свои заказы. Ровно в девять вечера Уилл сбрасывал с себя рабочий фартук и летел в сторону дома Ашеров — встречать с работы мисс Герду Уитлоу. Не знаю уж, во сколько он возвращался домой, в Зачеловечье, но в шесть утра он снова появлялся в мастерской — чистый, опрятный, готовый к новому рабочему дню.

Конечно, так не могло продолжаться долго. Окончательное решение покинуть мир Зачеловечья пришло к Уиллу в середине августа.

— Знаешь, — обратился он ко мне, аккуратно складывая фартук в комод, — я, наверное, буду снимать квартирку здесь, неподалеку…

— Вот как? — я даже отвлёкся от статуэтки балерины, которая, по моему замыслу, должна была поднимать и опускать руки. — Съезжаешь из Зачеловечья?

— Да, наверное, — он положил свёрток на комод. — Ну сам посуди, что мне там делать? Жена от меня сбежала, а сестра настолько мечтает занять трон, что уже трижды пыталась меня отравить… Хватит с меня этого. Отрекусь от престола, заключу с Ником Договор и перееду к вам, в Человечье. Как думаешь?..

— Какой Договор? — я напрягся. — Нельзя обойтись как-нибудь без договора?

— Отец сказал, что без него нельзя, — Уильям слегка нахмурился. — Я всё ещё нелюдь, понимаешь? Твоему отцу, чтобы перейти в Зачеловечье нужно было подписать Договор. Мне, чтобы перейти в Человечье — тоже…

Мне это всё решительно не нравилось. Я не мог (и, более того, не хотел) запрещать ему покидать мир Зачеловечья, однако сделки Контролёра казались мне крайне сомнительными.

— Обещай, что будешь осторожен, ладно? — выдохнул я, снимая лупа-очки и протирая глаза. — Я попытаюсь с ним поговорить.

Уильям ничего не сказал, но я чувствовал его раздражение. Он слишком хотел быть самостоятельным и взрослым, а моя «излишняя», как ему казалось, забота его душила.

И всё-таки с Контролёром я решил поговорить.

 

Ник появлялся в лавке разве что по пятницам, на полчаса после обеда. Теперь он проводил осмотр, спрашивал, как идут мои дела и кого я обслужил за эту неделю, а потом сухо прощался и исчезал. Не скажу, что меня это не радовало.

— У меня к вам вопрос, — выпалил я, сразу после того, как Ник закончил заполнение стандартного отчёта. — У меня тут Уилл собрался уходить в Человечье…

— Вот как? Принц Даацский отказывается становиться Королём? — Ник усмехнулся. — Удивительно.

— Он сказал, что ему нужно заключить Договор. Что за договор?..

— Восхитительный вопрос, — мурлыкнул Контролёр, помечая что-то в свитке. — Понимаешь, Чарли, переход между мирами может осуществляться только через договор.

— И на каких условиях он заключается?

— Тебя это касаться не должно, — усмехнулся Контролёр, убирая свиток куда-то за пазуху. — В конце концов, я никого не заставляю ничего подписывать насильно. Хорошего дня.

И он растворился в воздухе.

 

В августе я ещё не чувствовал, как затягивается узел на моей шее. Я доживал последние летние деньки и радовался тому, что в воздухе потихоньку начинает пахнуть осенью.

Итак, это случилось в ночь на четверг. Где-то около часа ночи мне стало невыносимо скучно, — на улице было пусто, а судя по моей отчетной тетради, все заказы были выполнены и отданы на руки хозяевам. Уходить из лавки в мастерскую мне не особо хотелось, поэтому я достал из комода коробку с моей железной дорогой и принялся организовывать на прилавке и витринах единый, огромный, железнодорожный путь. Когда-то давно я сам собрал и этот маленький паровозик, и рельсы для него. Теперь же я с упоением строил для паровозика трассу.

У меня была целая ночь и очень хорошее настроение.

В два часа ночи меня отвлёк стук в дверь. Это был не просто стук — это был ужасный, непрекращающийся ни на секунду, ритмичный грохот. Даже стекло в раме позвякивало.

Я оторвался от моей почти завершенной трассы и увидел странную картину:

За дверью, на двух задних лапах стоял белый кролик не то в чёрном, не то в коричневом камзоле. Было видно, что он не дотягивается до дверной ручки, а потому ему приходилось усердно бить передней лапой в дверную раму.

На голове у кролика был цилиндр не то коричневого, не то чёрного цвета.

— Откройте немедленно! — взвизгнул кролик, увидев, что я пристально на него смотрю. — Немедленно откройте! Мне нужно время, у меня нет времени! Откройте!

Я поспешно встал с пола, отряхнул ладони и пошёл ему открывать. Мне ещё никогда не приходилось обслуживать кроликов, поэтому весь путь от прилавка до двери, я судорожно обдумывал, что мне делать.

Однако ни к какой здравой мысли прийти я не успел, да это и вряд ли бы мне помогло. Как только дверь была открыта, кролик молниеносно внёсся в лавку. Он не то прыгал, не то бежал. По пути к витринам он задел миниатюрную железнодорожную станцию и погнул крошечный столб у вокзальных часов.

— Срочно часы! — воскликнул он, встав перед прилавком. — Мне срочно нужны часы!

Он не дотягивался лапками до вершины прилавка, поэтому решил барабанить по стенке. Ошеломлённый таким напором, я торопливо поспешил к своему посетителю, заодно прихватив по пути станцию — всё-таки негоже часам на вокзале быть кривыми.

— Какие часы? — спросил я, перегибаясь через прилавок. Разговаривать так было решительно невозможно. К тому же постоянный стук изрядно действовал мне на нервы. — Простите меня, мистер…

Я изловчился, подхватил его под подмышки (если они вообще есть у кроликов) и усадил на стол. Барабанный бой наконец-то стих. Теперь я мог разговаривать с ним на равных, или, в конце концов, как продавец с покупателем.

— Так какие вам нужны часы? Настольные, карманные, наручные?

— Карманные! На цепочке! Крышка не важна! И чтобы помещались в лапу! — кролик продемонстрировал мне лапу, (хотя скорее, это была лапка), в которую должны были помещаться часы. Я прикинул, найдутся ли у меня карманные часы подходящего размера… По всем меркам, получалось, что нет — лапа была в два или в три раза меньше обычной человеческой ладони.

— Вам на заказ, или хотите приобрести сейчас? — я растерянно глянул на кролика.

— Сейчас! Времени нет!

— Боюсь, у меня нет таких в наличии…

— У вас всё есть! — заголосил кролик и принялся снова стучать по прилавку, на этот раз задней лапой. — Мне вас рекомендовали! Вы лучший Часовщик Зачеловечья! Сделайте что-нибудь!

— Прекратите этот стук! — не выдержал я и прикрикнул на него. Кролик испуганно присмирел. — Вам точно нужны карманные часы? Наручные не подойдут?

— Только карманные, — быстро закивал кролик. — Обязательно с цепочкой.

— Сейчас что-нибудь поищу…

Я просмотрел все витрины. Порылся в тумбе под прилавком, куда обычно скидывал невостребованные модели. Даже проштудировал отцовские заначки в мастерской. Кролик примерил в свою лапку около сорока самых разных часов, но все они оказывались велики…

— Кажется, что это всё, что я могу вам предложить, — я с грустью посмотрел на разложенные по столу часы, — видимо, я вас подвёл, извините…

Мой посетитель уже занёс заднюю лапу, чтобы начать снова бить ей по прилавку изо всех сил, как вдруг мой взгляд зацепился за погнутый столб игрушечных вокзальных часов. Они были идеального размера и при том рабочие! Всё, чего им не хватало — это цепочки. Найти цепочку в моём запасе — три секунды, а отрезать часы от столба — минут пять.

— …Хотя, если вы подождёте десять минут, я всё сделаю!

Я моментально схватил крошечную железнодорожную станцию и унесся в сторону мастерской. Конечно, мне было жалко отрезать от станции часы, которыми я так гордился. Но чего только не сделаешь лишь бы не слышать вопли и непрерывный стук…

Через пять минут я уже протягивал самые лучшие карманные часы, диаметром, кажется, не больше дюйма.

— Ваши карманные часы, — я смотрел на его мордочку, кажется, выражающую крайнюю степень восхищения и одобрения. — С вас три…

— Мне не зря вас рекомендовали! Вы мастер своего дела! — он пристально рассматривал циферблат. Вдруг его брови (если у кроликов вообще есть брови) подскочили:

— Ах, сколько сейчас времени?! Оно мне этого не простит! Убегаю, убегаю, убегаю!..

С этими словами он пулей вылетел из лавки.

Я остался стоять с разинутым ртом, так и не произнеся заветное «…шиллинга». Я привык, что мне часто платят не деньгами, а ключами, бутылками рома, пирожками и всяким таким… Пару раз феи и вовсе пытались расплатиться со мной поцелуями. Но никогда мою работу не оставляли без оплаты… Между тем, кролик мгновенно растворился в августовской темноте, и бежать за ним было абсолютно бессмысленно.

В растерянности я собрал остатки моей железной дороги и ушел чинить вокзал — часы на станции всё-таки важная составляющая, как ни крути. До утра меня никто не тревожил, и я смог спокойно собрать и установить на игрушку новые, маленькие часы. Пустить по рельсам поезд мне так и не удалось — когда ремонт был окончен, уже начало светать. И я, с чувством выполненного долга, ушёл спать.

Разбудил меня перепуганный Уильям.

— Чарли! — завопил он, с грохотом распахивая дверь. — Чарли, у нас все часы остановились!

— Ну так заведи их, — буркнул я, переворачиваясь на другой бок, — Уилл, ради Бога, дай мне поспать ещё хоть полчаса…

— Это не помогает! — взвизгнул он. — Чарли, они все остановились! Ни одни не идут! Чарли, вставай!

— Ладно, — я лениво потянулся и протёр глаза, — сейчас спущусь.

Уильям был прав. Ни одни часы в лавке не работали. В механизмах всё было идеально, подзавод не давал никаких результатов. Они просто отказывались идти и… всё. Как будто время в лавке остановилось.

— Странно это всё, — я постучал по фасаду больших напольных часов, но маятник за стеклом даже не шелохнулся. — Как будто бы это не Человечья проблема, если ты понимаешь, о чём я.

— Надо спросить у Контролёра, что происходит, — Уилл оглядывал настенные часы с гирьками, — он как раз сегодня придёт… Слушай, у тебя сколько времени на часах?

Я посмотрел на циферблат:

— Двенадцать сорок пять.

— У меня тоже, — кивнул Уильям. — На всех двенадцать сорок пять… А ты помнишь, что происходило вчера в двенадцать сорок пять?..

— Не очень, — откликнулся я. Признаваться в том, что я собирал железную дорогу и абсолютно не следил за временем мне как-то не хотелось. — Подождём Ника, ладно? Он всё объяснит…

Весь день мы маялись без дела: к нам зашли несколько посетителей сдать часы в ремонт, но приступать к нему было бессмысленно — даже в случае починки стрелки не двигались с места. Простые покупатели не задерживались у нас дольше, чем на минуту, но оно и понятно: часовая лавка с остановившимися часами доверия не вызывает.

Мне сложно сказать, во сколько пришёл Ник. Могу сказать только, что это было около двенадцати сорока пяти. В целом, во сколько бы Ник не пришёл, он всё равно бы появился в лавке где-то около двенадцати сорока пяти — другого времени здесь просто не существовало.

— У вас как-то странно… и подозрительно тихо, — Ник снял с головы шляпу и отряхнул её, недоуменно осматривая часы в лавке. — А почему не идут?..

— Это мы у вас хотели спросить, — Уилл недовольно сложил руки на груди. — Почему они все разом остановились?

— А мне откуда знать? — Контролёр удивлённо приподнял брови. — Может, на вас обиделось Время. Скажите в вашей лавке, Чарли, в последнее время убивали, простите за этот каламбур, Время?..

Уилл отрицательно мотнул головой и посмотрел на меня.

— Если это из-за того, что вчера я полчаса позволил себе собирать железную дорогу, — я стыдливо покраснел, — то Время чертовски несправедливо.

Ник запрокинул голову и расхохотался. Что-то внутри меня ухнуло. Его громкий смех был неживым. Он смеялся как по нотам, как будто его когда-то научили и теперь он из раза в раз повторял алгоритм заученных действий.

— Нет, Чарли, на такое Время вряд ли обидится, но спасибо, что поделились, — он издевательски улыбнулся. — Ладно, пойду разберусь, что с вами случилось. Вернусь вечером, ждите.

Контролёр надел шляпу и тут же растворился в воздухе.

— Теперь нам остаётся только ждать, так? — Уилл повернулся ко мне и с надеждой посмотрел в мои глаза. — Может тогда отпустишь меня? Сегодня у мисс Уитлоу короткий день и я подумал что… ну ты ведь сам управишься с этими тремя часами, да? А я…

— Иди уже, — я устало потёр переносицу. — Но чтобы такое — в первый и последний раз!

— Будет сделано! — воскликнул он, уносясь в сторону мастерской. — Спасибо тебе, Чарли!

— Не за что, — я достал из-под прилавка вчерашнюю вечернюю газету. — Поставь в мастерской чайник, будь добр!

До этого мне никогда не приходилось убивать столько времени.

 

Я убил три с половиной часа. Я не уверен, но чувствовалось это как три с половиной часа.

Сначала я прочитал газету. Потом выпил чаю. Потом доделал балерину. Потом снова выпил чаю. Отремонтировал принесенные часы. Они не двинулись. Мне стало нестерпимо грустно, и я пошёл выпил ещё чая. За чаем перечитал газету — всё ещё вчерашнюю вечернюю. Поднялся наверх за какой-нибудь маминой книгой — я так ни одну и не выкинул. Первой попавшейся оказался какой-то отвратительный сентиментальный романчик про юношу, который прострелил себе висок из-за неудачной любви.

А папа, кажется, говаривал, что у мамы исключительный вкус на литературу.

Безделье сказывалось на мне отвратительно. Я был готов выть — настолько противно было не работать. Тишина раздражала. Я злился.

Уже смеркалось, когда рядом с прилавком послышалось мерное мурчание.

— Добр-рый вечер-р, — промурлыкало в воздухе.

Я перегнулся через прилавок, чтобы посмотреть, кто именно мурчит. Однако рядом с прилавком никого не было.

— Я по пор-р-ручению братца Кр-ролика, — с края витрины появилась кошачья голова. Неторопливо из воздуха на витрину не то выплыл, не то вытек огромный серый кот. Он деловито прошел по витрине, внимательно рассматривая часы сквозь стекло под ногами, добрался до прилавка и бесцеремонно на него сел, смотря на меня огромными зелёными глазами.

— Приятно познакомиться, Чар-рли. Держите, — кот резко выкинул вперёд лапу и протянул мне монету. — Это, кажется, должно покрыть все расходы на часы.

— Да-да, спасибо, вы очень любезны, — буркнул я, принимая монетку в руки. — Спасибо.

В тот момент, когда в моей руке оказалась монетка, все часы, как по команде, двинулись вперед с оглушительным треском. Часовая стрелка стремительно облетела два круга и остановилась на восьми часах вечера.

— Так это из-за того, что Кролик… — я не успел договорить, кот перебил меня:

— Порой он настолько силится нагнать время, что рано или поздно перегонит его. А оно, знаете ли, не любит тех, в чью спину ему приходится смотреть, — мурлыкнул кот, — он забыл расплатиться, а Вр-ремя, как известно, деньги… оно очень не любит, когда его недооценивают. Поговаривают, кстати, что время Контролёр-ра стоит тысячу фунтов в минуту. Можно я прилягу ненадолго? До вас чер-ртовски далеко идти.

— Конечно, — спохватился я, пряча в карман монету.

Кот довольно растянулся на прилавке. Он выглядел вполне себе домашним котом — серая шерсть блестела в свете недавно зажженной лампы.

— Но это они врут, конечно, — продолжил он, играя хвостом. — Время даёт много, а Смерть всё равно берёт дороже. Нику, это, правда не грозит.

— Вы с ним знакомы? — спросил я, наблюдая за своим гостем. Казалось, его ничуть не смущал мой пристальный взгляд. Его, как и любого кота, вообще ничего не смущало.

— Да, он славный малый, — мне показалось, что он улыбнулся. — Только очень скучает, как и все бессмертные. Знаете, Время порой так надоедает, что его так и хочется убить.

Кот широко улыбнулся, и я увидел ряд острых зубов в его рту.

— А Нику иногда хочется убить не только время. Любое убийство — это ведь история. Они его развлекают.

Кот встал, потянулся и прошёлся по витрине. Я завороженно наблюдал за ним. Казалось, что это он, а не я, хозяин в этой лавке.

— Нас с ним вообще Смерть не очень-то жалует, — наконец мурлыкнул он, остановившись напротив моего договора. — Меня в особенности. У нас с ней, понимаешь, давняя игра: она пытается схватить меня за хвост и отобрать одну из моих жизней. Другое дело, что нельзя поймать за хвост кота без хвоста…

— Но… — попытался возразить я, но тут же увидел, что хвост, как ни в чём не бывало, растворился в воздухе.

— Я же не говорил, что у меня никогда нет хвоста, — фыркнул он. — Вообще нельзя доверять слову «никогда» — оно слишком громкое. Особенно для ворона. Кстати, вы никогда не задумывались о том, почему вороны кричат «никогда»?

— Не задумывался, — честно признался я. — Я и не слышал, чтобы вороны так кричали…

— Тогда у вас какие-то странные вороны, — хмыкнул кот, соскочив с прилавка. — Кажется, время поджимает. Мне пора идти… Хотите загадку напоследок?

Я кивнул.

— Слушайте, — кот начал медленно растворяться в воздухе. — Однажды одному Человеку приснилось, что он — выродок, скитающийся по лесам. Он бродил вдали от людей, но не осознавал, что он — Человек. А проснувшись, Человек удивился, что он — Человек. И вот вопрос: снилось ли Человеку, что он — выродок, или выродку снится, что он — Человек?

Голос слышался издалека, как будто говорили откуда-то с улицы. В лавке не осталось ничего от кота, кроме двух ослепительно-зелёных глаз. Глаза моргнули и немедленно исчезли.

Я нащупал в кармане монетку, и извлёк её на свет. Размером она была точно с шиллинг. Я ещё не зажег лампы, но даже в темноте понимал, что она сделана не из серебра, а из какого-то другого металла: не то бронзы, не то золота....

С задней стороны монеты было аккуратно выбито: «одна кошачья жизнь». На передней — вылит кошачий профиль, задумчиво смотрящий влево.

И я даже представить себе не мог, что «одна кошачья жизнь» мне когда-нибудь пригодится.

Сентябрь пролетел незаметно. Он был непривычно спокойным — люди редко заходили сдавать часы в ремонт, только покупали что-то уже сделанное. Витрина с механическими игрушками постепенно пустела — Уильям без устали всем рассказывал, какие у меня великолепные, замечательные игрушки, благодаря которым он нашёл себе невесту.

— Твоя невеста потом сбежала, — укорил его я, наблюдая за тем, как внеочередной юноша, купивший мою игрушку, уносился вдаль по улице. — Это не вранье?

— Не вранье, — Уилл убрал под стекло балерину, от которой отказались. — Если бы она не сбежала, то я бы не стал твоим подмастерьем. А если бы я не стал твоим подмастерьем, то не встретил бы Герду. Так что вранья тут ни на пенни.

— А мисс Уитлоу твоя невеста? — я вопросительно глянул на него.

— Это вопрос времени, — беспечно отмахнулся он. — Заключу договор и сразу…

В том, что это вопрос времени, я ни капли не сомневался. Герда начала частенько заглядывать к нам в лавку — приносила Уильяму что-то из стряпни экономки Ашеров. В начале октября Уилл загорелся идеей познакомить меня с мисс Уитлоу поближе и решительно заявил, что хочет позвать её на чаепитие. Поскольку мне нельзя было выходить из дома, местом проведения была выбрана мастерская. Три дня мы разбирали её от хлама, которого за почти что восемь лет накопилось порядочно: от старых ненужных чертежей до маленьких, бесполезных ошметков кожи. Пришлось повозиться с кухонным шкафом — я не разбирал его с того момента, как умерла мама. Я тогда переставил всю непроданную посуду на верхнюю полку, а нижние как-то сами по себе заполнились всякой ерундой.

— Кошмар какой! — Уильям снял сверху запыленную тарелку с золотой окантовкой и нарисовал на ней пальцем лицо. — Ты что там, совсем не убирался?

— Нет, — я принял из его рук сервиз на четверых персон и поставил их на стол. — Только на нижних полках.

—На нижних?.. — задумчиво протянул он и нагнулся, чтобы посмотреть, что стоит внизу. — А, вижу, тут бутылки. Раз, два, три, у-у-у… Виски, бренди… И всё полупустое, Чарли!

Мы достали все одиннадцать бутылок, стопку книг, тетрадей и пару недоделанных макетов, протёрли полки от пыли. Уилл, видимо, надеялся, что при виде одиннадцати бутылок спиртного я почувствую укол совести. Чуда не случилось — когда он с решительным видом провозгласил, что хочет выбросить мою бутылку с пиратским ромом, я запротестовал.

— Куда?! — воскликнул я, нежно, но настойчиво забирая из рук старинную бутылку. — Нет, дружище, это подарок от Капитана. И вообще, охлади-ка пыл. Дверцы всё равно деревянные, за ними ничего не видно.

Уильям страшно переживал, что мы с мисс Уитлоу не найдём общего языка. Потом переживал, что у меня нет толковой одежды для такого события. Потом не мог решить, стоит ли ему напомнить мисс Уитлоу о встрече. Потом сомневался, стоит ли идти её встречать… За день до встречи, он места себе не находил и всё упрашивал меня, чтобы я как можно больше улыбался и выглядел по-дружелюбнее.

В общем, вёл себя как любой влюблённый юноша.

Все тревоги Уилла оказались напрасны. Мы с Гердой поладили. Конечно, сначала она меня побаивалась, но я её в этом не виню — Бог знает, какие сплетни ходят обо мне в городе. Разговор пошёл как по маслу, стоило только мне упомянуть невыносимого юного Ашера, всегда норовящего что-нибудь вытворить.

— Вы работаете только у Ашеров? — спросил я, подливая ей чая.

— Да, — кивнула она, — на мне уборка и присмотр за детьми до появления гувернантки.

— И как они вам? Я встречался только с Родериком и, признаться…

— Родерик… — театрально вздохнула Герда. — Вчера он чуть не сжёг розовые кусты, пока хоронил куклу сестры.

— Значит, он и вправду такой несносный? — я не смог сдержать улыбки, размешивая в чашке сахар. — Однажды он разбил мне витрину, когда пытался сбить воробья с вывески. Хорошо, что дело было летом…

В общем, всё прошло неплохо. По крайней мере, Уильям был счастлив.

Что же касается Зачеловечья… Всё было хорошо. Контролёр был доволен качеством моей работы, поток нечеловеческих посетителей не утихал. Я размеренно работал над заказами и над новыми игрушками. Уильям теперь полностью взял на себя работу с часами.

Однажды взглянув в календарь, я с удивлением узнал, что наступил октябрь и до моего дня рождения остались считанные дни. А значит, прошёл год с того момента, как ко мне впервые пришёл Бильмо. Время, жестокое и беспощадное, в который раз напоминало мне, как быстро оно бежит.

Я прожил уже больше трети своей жизни.

Я не ощущал себя двадцатидвухлетним. Мне резко начало казаться, что я слишком много не понял и не успел. Я всё чаще хотел сбежать из лавки и пуститься куда-нибудь по свету. Куда? Я толком не знал. Куда-нибудь подальше от работы, от дел, от всего, к чему я привык. Может быть даже в Зачеловечье…

Смерть пришла к нам ночью в конце октября.

Дождь нестерпимо громко барабанил по козырьку лавки. Ветер дул так, что стёкла чуть слышно дребезжали. Я пил чай в лавке, читая какую-то из маминых книжонок, которую мы достали из кухонного шкафа, — про врача, разбившегося в кораблекрушении. В замке свистело и завывало.

За окном сверкнула молния. Через секунду с неба громыхнуло. Огонёк в керосиновой лампе ни с того ни с сего потух. Я остался один в полной темноте.

Вдруг, сквозь шум дождя я расслышал вой. Он был таким же тихим и надрывным, как завывание ветра в замке. Этот вой звучал не в лавке, а где-то за дождём, будто издалека, и…

Я мог поклясться, что слышал его раньше. Тогда, в ту ночь…

Резко вой оборвался.

Я попытался дотянуться до лампы, чтобы заново поджечь её, но у меня даже не получилось высечь искру. Мрак заполз в лавку и не хотел мне её отдавать.

Вдалеке снова завыли, только на этот раз куда громче. Я замер у прилавка, нервно вглядываясь в темноту передо мной. Глаза привыкли, и я мог разглядеть витрины, прилавок и стёкла, но за ними… за ними была кромешная тьма.

Вой усиливался. Пол начал скрежетать так, будто его драли когтями дикие волки. Лампа затрещала и вспыхнула огнём. Меньше, чем на секунду я смог увидеть, как по полу расползаются огромные чёрные тени.

«Собаки», — единственное, что я успел подумать.

Лампа потухла. Я закрыл руками лицо, опасаясь, как бы она снова не взорвалась. Остаться без глаза мне никак не хотелось.

Послышался пронзительный скрип двери. И тут же в тон ему пропел пожилой голос:

— А ну молчать! Кому сказала, тихо! — послышался тихий кашель. — Прости, Чарли, не хотела тебя напугать. Ну, открывай глаза, ну же, не бойся…

Чья-то холодная рука коснулась моего локтя.

Я медленно опустил руки.

В лампе спокойно потрескивал огонёк, освещая лавку. Ни одной собаки не было и в помине. Передо мной стояла фигура в чёрном плаще.

— Каждый раз такое происходит, стоит мне прийти, — произнёс мягкий женский голос. — Простите ещё раз, Чарли.

Женщина сняла капюшон, и в свете лампы я разглядел незнакомку: её бледное лицо было испещрено мелкими морщинками. Худая шея была закрыта глухим темно-синим воротником.

— Уже и не знаю, что с этим делать… — вздохнула она, приглаживая седые волосы, выбившиеся из пучка.

Я мысленно прикинул, кем она может быть: королевой? Придворной дамой? Злой колдуньей?

— Ничего страшного, — я на секунду запнулся, подбирая более подходящее обращение, — мадам. С кем имею честь разговаривать?

— Смерть, — она протянула мне руку в белой перчатке.

Никогда до этого мне не приходилось пожимать руку женщине. Хотя она и не была женщиной — она была самой Смертью… Смущённый и испуганный, я слабо пожал её.

— Вы по мою душу? — настолько учтиво, насколько мог, спросил я.

Она рассмеялась. Она была похожа на Ника — точно такая же чёрно-белая и выцветшая. Только глаза у неё, в отличие от Ника, были серыми и, как это ни странно, живыми. И смех её был настоящим, а не смехом детской куклы.

— Что вы, Чарли, вам ещё рано. Сколько бы вы не считали себя почтенным старцем, вам ещё рановато. До Карнавала так точно.

Что ж, мне хватило и этого. Я облегченно выдохнул, чем вызвал её снисходительную и даже тёплую улыбку.

— Раз уж у меня впереди ещё много времени, то чем могу быть вам полезен?

— Я к вам исключительно по делу, — она несколько чопорно выложила на прилавок маленькие дамские часики. — У меня начали спешить часы. А в моей работе пунктуальность — исключительное качество. Представьте, какие глупые ситуации происходят: я уже на месте, а человеку ещё жить три минуты! И что мне делать?.. Приходится стоять, ждать и занимать его милой беседой о котах, или о веджвудском фарфоре… Это утомляет.

Пока она говорила, я рассматривал её часы. На первый взгляд это были самые простенькие часы. Тонкий кожаный ремешок — даже не браслет. Судя по паре царапин, корпус был отлит из латуни, а сверху посеребрен. На задней крышке не было никакой гравировки… Самые простые часы.

— Не подскажете, сколько будет стоить ремонт? И сколько займет по времени?

— Сейчас посмотрим… — я достал из-под прилавка лупа-очки и пару отверток. — А на сколько спешат?

— Ровно на три минуты, — Смерть расстроенно цокнула языком. — Несильно, но ощутимо. Три минуты разговора о фарфоре — это, знаете ли, перебор.

Мне не хотелось уходить от неё и поэтому я вскрыл крышку прямо за прилавком. Странно, но именно в присутствии Смерти я впервые за долгое время почувствовал какой-то уют и… тепло. Будто моя матушка на секунду вернулась в лавку. Как будто это не Смерть, а моя мама стояла напротив меня и наблюдала за моей работой. Она любила так делать, а меня это всегда раздражало. Наверное, за работой я напоминал ей отца — тот его далёкий образ, который исчез из её памяти сразу после его ухода.

Наверное, Гарольд не хотел причинять ей страданий. Может быть, он и вправду, хоть немного, но любил Берту Дей.

Поломку я нашёл почти сразу: волосок баланса слипся, поэтому стрелки легко прокручивались. Починить это не составляло особого труда и никаких особых инструментов для этого не нужно…

— У вас есть свободные полчаса? — спросил я, посмотрев на неё поверх очков.

— Да, конечно, — женщина чинно кивнула.

— Налить вам чаю?

— Не откажусь, — она радушно улыбнулась. — Вы бы хоть предупредили, я бы принесла коробочку печенья…

— Если бы я знал о вашем приходе, мадам, то непременно бы предупредил.

Я поставил чайник и принёс в лавку стул. Потом вынес своей гостье чашку из сервиза, который Уильям купил в мастерскую специально для приёма мисс Уитлоу.

— Вы покупали? — Смерть благосклонно улыбнулась, снимая перчатки и взяв в руки чашку.

Она внимательно рассматривала чашку, а я не мог отвести взгляда от её рук — костяные пальцы без кожи и мышц держали в руках тонкий фарфор.

— Нет, это подмастерье.

— А у принца есть вкус… — женщина поставила чашку на прилавок. — Это Веджвуд.

Я убежал в мастерскую и вынес оттуда чайник и пинцет. Она аккуратно взяла из моих рук чайник и сама налила себе чай.

— Я мог бы сам… — пролепетал я, но Смерть сделала вид, что не заметила моей неловкости и продолжила:

— Поговаривают, Уильям собрался переходить в Человечье.

— Это правда, — кивнул я, снова натягивая на глаза лупа-очки. — Рискованное решение, но он уверен, что справится.

— Вот как? А в чём же риск? — она отставила от себя чашку с чаем. — Скажу вам по секрету, Человеческий мир куда безопаснее нашего. Даже в самых тёмных подворотнях Лондона вы найдёте больше честных людей, чем в Зачеловечье.

— Дело совсем не в Человечье, — я вдруг почувствовал, что обязан ей всё рассказать. — Я уверен, Уильям будет прекрасным человеком. Дело в договоре, который должен будет заключить Принц…

Повисло молчание. Я разлеплял волосок, Смерть пила чай.

— Ник, — наконец буркнула она, — ему бы меньше условий придумывать для своих договоров. Было бы всё как раньше…

— А как было раньше? — спросил я, не отрываясь от работы. Мне нравилось её слушать. Матушка также жаловалась мне на продавщицу в бакалее, которая постоянно ворковала с каким-то юношей и крайне медленно двигалась.

— Всегда были условия. Я не знаю, какие именно, он не особенно любит про это разговаривать… Но я видела, как он предлагал услугу за услугу. Вот в договоре прописано: портной получает сказочный мир, а Контролёр получает новый пиджак. Маг попадает в мир без излишних приключений взамен на то, что сделал своими руками, с помощью собственного ремесла. Это было совсем безобидно. Если бы и сейчас он этим занимался!..

Что-то изменилось в ней. От чопорности и величественности не осталось и следа. Её спина сгорбилась, плечи повисли… Она поморщилась и потёрла виски, словно её мучила сильная головная боль. Я разлепил ещё один виток.

— А что потом?

— Потом ему стало скучно.

Пламя в лампе дрогнуло, как и голос моей клиентки. Я распрямил последний виток.

— Он бессмертен, а бессмертие редко доводит до добра. Но мы не обращали внимания. Никто из нас. Ни я, ни Король… Всё, что угодно для спокойной жизни… Но ему стало скучно, и он начал повышать ставки. Стал играть чужими жизнями, лишь бы поразвлечься.

Она шмыгнула носом и я поднял глаза. Она смотрела на меня с такой нежностью, таким теплом, что мне и впрямь начало казаться, что на меня смотрит моя мама.

Сердце почему-то болезненно сжалось. Я вдруг осознал, как сильно на самом деле я скучаю по матери.

— Я пыталась остановить его в ту ночь… Думала сама забрать Гарольда, расторгнуть договор, а… как же всё так получилось…

Если бы не костяные пальцы, аккуратно прижимавшие к глазам белый платок, я бы ни за что не догадался, что передо мной сидит сама Смерть. Я не помнил, как точно выглядела Берта Дей, но сейчас, когда я смотрел на сидящую передо мной старушку, меня охватывало чувство, что я видел эти седые волосы, эти серые глаза, эту худую шею в плотном воротнике… Я видел их у мамы.

— Мы все перед тобой виноваты, Чарли, — прошептала Смерть. — Мы все виноваты в том, что стряслось с Деем… Сколько же невинных жизней….

Её голос надломился.

— Никто в этом не виноват, кроме Гарольда, — я быстро закрутил крышку часов, — не стоит, мадам. То, что случилось — давно случилось, и я не собираюсь всю жизнь принимать соболезнования. И более того, я рад быть частью Зачеловечья. Я ведь такой же как…

— Нет. Ты не понимаешь.

Она резко выпрямилась и с удивительной резвостью вскочила со стула.

— Чарльз, — повторила она увереннее и твёрже. — Ты не такой как мы и никогда таким не был. Вот здесь ты другой, Чарли. Совсем другой. Как Роберт. В этом вы с ним похожи.

Острая кость пальца впилась мне меж рёбер.

— Если бы ты был таким же, как мы, Ник бы не играл с тобой в его дурацкие игры, — пламя в лампе вновь заплясало. — Думаешь, эта история с хронометром была просто так? Нет. Ник попытается сделать всё, что угодно. Толкнёт тебя на любое дело, затащит в любую нору, лишь бы ты стал нелюдем.

Я ничего не понял, но решил на всякий случай кивнуть. Смерть будто бы пришла в себя и её серые, выцветшие глаза снова были обращены на меня.

— Будь с ним очень осторожен, — она аккуратно погладила меня по плечу, — и береги Уильяма Даацского. Ему тоже не место среди нас.

— Конечно, мадам.

Мы замолчали. Спустя несколько секунд, я вспомнил, что должен отдать ей часы. Я очень неловко взял их с прилавка и протянул ей:

— Ваши часы готовы. Теперь не будут ни торопиться, ни отставать. С вас шиллинг.

Она взяла их в костяные пальцы.

— Спасибо, Чарльз, — она посмотрела на циферблат и тут же воскликнула:

— Ох, надо же, уже полночь!

— И вправду.

— Мне пора идти, — она торопливо спрятала часы в карман платья, положила на прилавок сияющий шиллинг, взяла свои перчатки, и уже было исчезла за дверью…

— Простите! — я не удержался и остановил её, — но кто такой Роберт?

Она обернулась.

— Ваш восемь раз прадед, Чарли. Он был выдающимся человеком, — и накинув на себя чёрный капюшон, Смерть, посмотрела на меня и сказала:

— Раз уже полночь… с Днём Рождения, Чарли Дей!

Она улыбнулась. Смерть и в самом деле не была похожа на Берту Дей, но была такой же сильной и гордой, как моя мать. По крайней мере, мне хочется так думать.

С этими словами Смерть вышла на улицу. Шёл сильный, проливной дождь. Стук капель по крыше смешивался с заунывным воем собак. Вой уносился вниз по улице, а я стоял посреди освещенной лавки и чувствовал: что-то поменялось.

Будто из колоды достали новую карту, и она вот-вот будет сыграна.

Картой оказался Король.

Тот день начался ещё до восхода солнца.

Я проснулся от звуков, идущих снизу, то ли из лавки, то ли из мастерской. Мне ужасно не хотелось вставать, поэтому в полусне я убедил себя, что это, наверное, Уильям ищет нужные материалы, которые после уборки переместились со стола в ящики. В конце концов, ни у кого, кроме Уильяма не было ключа.

Но когда спустя десять минут шорохи не прекратились, мне стало не по себе. Я медленно встал с кровати и принялся поспешно одеваться. В тот момент, когда я застегнул последнюю пуговичку на рубашке, снизу послышался грохот и тихие ругательства. Судя по голосу, это всё-таки был Уилл.

Стоило мне натянуть штаны, как на лестнице послышались решительные шаги, и в дверь постучались:

— Чарли, ты спишь? — послышался голос Уильяма из-за двери.

— Уже не сплю, — крикнул я, косо поглядывая на прикроватные часы. Времени было шесть часов утра. — Ты зачем пришёл в такую рань?

— У нас срочное дело!

Я распахнул дверь.

На Уильяме не было лица. Он был бледен, а глаза смотрели с таким искренним ужасом, что мне стало немного страшно.

— Ах вот как… — я торопливо сбежал вниз по лестнице. — Ну, давай, рассказывай, что там?

Уильям зашагал вслед за мной. Меня немного смущало, что он знает что-то, чего не знаю я. Но, во имя общего дела, я старался не придавать этому большого значения.

— Понимаешь, пока что срочного дела ещё нет, — объяснял он мне в спину, — но отцу передали, что сам Король… Стой, куда по мокрому!..

Я остановился посреди мастерской и задумчиво посмотрел под ноги. Пол был мокрым. В углу стояла швабра и ведро с водой. Так вот, чем он гремел…

— Ого! — присвистнул я, оборачиваясь в сторону Уилла, осмотрительно замершему в дверном проходе. — Это как-то связано с нашим срочным делом, правда?

Уильям закрыл глаза, сжал кулаки и выпалил:

— К нам едет рыцарь Его Величества!

— …Его Величества Короля Артура, — у чёрного входа возникла фигура Контролёра. Выглядел он непривычно небрежно: воротник рубашки был паршиво выглажен, бабочка была немного кривой и даже цилиндр, как мне показалось, сдвинулся набок. — Это правда, Чарли. Сегодня, ровно в девять часов утра сюда явится сэр Ивейн. И наша задача привести вас и лавку в приличный вид.

— Лавка и так в приличном виде, — хмыкнул я. — Мы тут убирались совсем недавно.

Ник оглядел мастерскую и насмешливо глянул на мокрый пол. Уильям раздражённо сложил руки на груди.

— Не могу не согласиться, мастерская стараниями Принца выглядит хорошо, — взгляд Контролёра впился в меня. — А вот вы, Чарли, от этого состояния, уж простите меня, далеки.

«Как и вы сегодня», — захотелось ляпнуть мне, но я сдержался. Конечно, я выглядел так себе! Во-первых, я встал пять минут назад. Во-вторых, я поспал часа три, потому что до поздней ночи инкрустировал эльфийскую диадему драконьим пламенем. А драконье пламя удивительно хрупкий материал — одна маленькая ошибка и всё! Хрустальная плёнка лопается, и огонь, со всей своей драконьей силой, выбирается наружу… Страшно нервный процесс. В-третьих, я уже и вспомнить не мог, когда я в последний раз спал больше шести часов. В-четвёртых… Да у меня были сотни, тысячи, миллионы причин выглядеть непрезентабельно и не выхолощено!

— Выгляжу как выгляжу, — буркнул я. — Я Часовщик, а не придворная дама. Мне не за одёжку деньги платят.

— Это и выдаёт в вас простого работягу, — Ник недовольно поморщился. — Мыслите, пожалуйста, шире. Сэр Ивейн явится в девять, вы запомнили? А до тех пор, Чарли, будьте добры, приведите себя в порядок. Уильям!

Уилл горделиво вздёрнул подбородок. Было видно, что он держится из последних сил, чтобы не выдать какую-нибудь колкость в сторону Контролёра.

— Значит так, к девяти часам Чарли должен быть побрит, вымыт, свеж и влюблён в свою работу так же, как в день вашего знакомства, — отдал распоряжение Ник. — Что-то я забыл… Ах, да! Феи с его костюмом прибудут в семь.

— Мне не нужен костюм! — запротестовал я, но Ник сделал вид, что не услышал меня.

— Ты меня понял, Уильям? — спросил он, уже растворяясь в воздухе.

— Хорошо, сэр, — сквозь зубы проскрипел подмастерье.

Как только Ник исчез, я был очень настойчиво отправлен Уиллом в ванную.

Пришлось помыться, побриться и даже на скорую руку состричь несколько совсем уж непослушных прядей, чтобы не выглядеть таким лохматым. Та одежда, которую принесли феи, к моему счастью, выглядела вполне сносно. Я переживал, что меня вырядят в расшитые золотом панталоны, или в какой-нибудь дурацкий камзол с огромными часами на спине… Но всё оказалось куда проще — мне принесли новенькие чёрные штаны, обычную белую рубаху и простую жилетку с большим нагрудным карманом. Самый обычный костюм, которому я был несказанно рад. Всегда считалось, что феи хороши в кройке и шитье, но меня их переливающиеся всеми цветами радуги костюмы обычно приводили в ужас.

В восемь сорок я стоял у прилавка. Уильям застыл в дверном проеме между коридором и лавкой. Он тоже чуточку принарядился — надел чистый фартук.

Размеренно тикали часы. В восемь сорок три у двери лавки возник Контролёр, но внутрь не зашёл — он стоял снаружи, у витрины и пристально смотрел куда-то вглубь улицы. Теперь он выглядел как обычно, только его пиджак стал ещё чернее, рубашка ещё белее. Даже глаза, кажется, стали ещё ослепительнее и холоднее. Всё в нём было также, но чуточку идеальнее.

Мы молчали.

Часы тикали.

В восемь пятьдесят шесть где-то вдали послышалось размеренное цоканье. Цоканье приближалось. Ник быстро открыл дверь и сказал одно слово:

— Едет.

Прошла ещё одна долгая минута до того, как я увидел его.

Его бурый конь медленно и гордо вышагивал по улице. Это был удивительный конь — огромный и, по всей видимости, невероятно сильный. При каждом его шаге под толстой кожей двигались тяжёлые мышцы. Я постарался прикинуть, сколько бы мог весить такой конь, и получилось, что никак не меньше тонны.

Но ещё удивительнее был всадник. Его кольчуга блестела, как струя воды под солнцем. Будь на улице хоть одна дама, она бы загляделась на этот профиль — мужественный подбородок, поросший щетиной, нос с горбинкой… Из-за широких плечей выглядывал меч в ножнах. На груди у рыцаря был изображён лев.

Конь остановился ровно перед лавкой. Сэр Ивейн ловко соскочил с коня, и передал Нику поводья. Контролёр что-то сказал ему, и сэр благосклонно улыбнулся.

— Сейчас нужно будет поклониться, — шепнул мне Уильям.

Ник с широкой улыбкой открыл дверь в лавку. Рыцарю пришлось немного пригнуться, чтобы войти, и как только он перешагнул порог лавки, Контролёр торжественно объявил:

— Сэр Ивейн из Камелота, рыцарь Короля Артура, член Круглого стола!

Уильям поспешно склонил голову. Я, глядя на него, сделал то же самое.

— Ты зачем кричишь-то так, а? А то они не знают, — громкий и раскатистый голос Ивейна заполнил собой всю лавку.

— Но, сэр, так ведь положено… — в недоумении пробормотал Ник, входя вслед за ним.

— Ну если положено… — гость устало покачал головой, проходя к прилавку, — Не люблю я всё это… Ладно там ещё Галахэд, Парцифаль… Ланселоту такое по статусу положено. Но я-то простой рыцарь, а они простые работяги. Что мы сейчас, расшаркиваться друг перед другом будем? Кому это надо вообще, а?

Внезапно он протянул мне свою огромную руку и представился:

— Сэр Ивейн, рыцарь Круглого Стола.

— Чарльз Дей, Часовщик, — пролепетал я, стараясь не подавать вида, что мне больно от того, как сэр сжал мою ладонь. — А это Уилл, мой подмастерье.

— Уильям Даацский, — Уилл уверенно и ни капли не смущённо протянул Ивейну руку. Они обменялись рукопожатиями.

— Вы Принц?

— Надеюсь, что в скором времени перестану им быть.

— Метите в короли?

— Нет, в часовщики.

— Достойный путь, Уильям.

— Благодарю.

Мне всегда казалось, что рыцари должны отличаться какими-то особенно галантными манерами, но сэр держался на удивление обычно — в нём не было того загадочного и романтичного флёра, которым обычно наделяли рыцарей всякие легенды. Нет, напротив, он был прост, как пенни. И если бы не кольчуга, герб на груди и меч за спиной, я бы решил, что передо мной стоит обычный солдат, только вернувшийся со службы домой.

— Сэр, вам не положено… — тихо и очень неловко вмешался Контролёр.

— Да что там ещё?! — с явным неудовольствием гаркнул Ивейн, оборачиваясь к Контролёру. Тот только покачал головой с виноватой улыбкой.

— Опять что-то забыл, да? — рыцарь задумчиво потёр шею. — Так, ну представиться — представился, имя назвал… Пропади оно пропадом… Что там ещё? А, всё, вспомнил, сейчас.

Он прокашлялся и с торжественным видом проговорил:

— Я послан сюда Королём Артуром, чтобы попросить помощи у Часовщика Чарльза Дея, нашего главного помощника и владельца лучшей лавки в Зачеловечье, — одухотворение тут же покинуло его лицо, и он, снова обернувшись к Контролёру спросил:

— Ну теперь-то всё?

Ник тяжело выдохнул и измученно кивнул. Было видно, что он крайне недоволен поведением сэра и еле сдерживается, чтобы не ударить себя ладонью по лбу.

— Слава Богу, — буркнул Ивейн. — Теперь к делу. Короче, Чарли, у нас к тебе просьба.

Он расстегнул ремешок, натянутый через всю грудь и достал из-за спины ножны длинной в фута три.

— Вот, посмотрите, — рыцарь достал меч из ножен так легко, будто это была пушинка.

Двуручный меч, с тонкой рукоятью, оплетенной тонкой светло-коричневой кожей, заблестел в слабом свете. Рыцарь выложил его на прилавок, чтобы мне удалось лучше его рассмотреть.

На мече не было ни царапинки, ни единой зазубрины. Поверхность была настолько гладкая, что блестела как зеркало. В рукоятку был вставлен небольшой изумруд и на нём не было ни одного скола или трещины.

— Нравится? — самодовольно улыбнулся Ивейн.

— Конечно, — откликнулся я, не отвлекаясь от пристального осмотра. — Только вот я понять не могу, что вы от меня хотите? Меч совсем новый, тут ни единого дефекта и заточен он на славу… Или вам что-то декоративное нужно? Гравировка, чернение?..

— Какое ещё чернение? — рыцарь посмотрел на меня с нескрываемым удивлением. — Не, братец, ты не понял. У нас тут рыцарей не хватает, сам знаешь — половина за Граалем бегает, вторая половина на турнирах защищает своих дам сердца. А в одной деревеньке дракон уже третий год жителей кошмарит. Ну, там всё как обычно — украл какую-то девицу, спалил урожай, мельницу поджёг. Мы хотели, чтобы этим Ланселот занялся, но ему всё не до этого — он то в тюрьме, то с дамами какими-то путается. Ты не подумай, что я завидую, но сам понимаешь, благороднейший рыцарь, а таким свинством занимается…

Контролёр негромко, но выразительно кашлянул. Ивейн косо глянул на него, но всё-таки вернулся к мысли:

— Да, короче говоря, можешь как-нибудь с этим драконом разобраться? А Король тебя в рыцари Круглого Стола за это посвятит…

— Что, простите?..

Я услышал только «разобраться с этим драконом», а остальные слова мгновенно превратились в невнятный шум. Я же часовщик, а не сказочный герой на белом коне… Да я даже поднять этот меч не смогу, какое уж там «разобраться»…

— …Надо избавиться от дракона, — чуть громче и медленнее повторил Ивейн. Стёкла слегка задрожали, уловив изменения в и без того громком голосе Ивейна. — Это твой меч. В качестве оплаты — станешь рыцарем Круглого Стола. Ну?

Я тупо уставился на лежащий на прилавке меч. Вот почему он был в идеальном состоянии. Он был новым — его делали специально для меня. Хватило только этой мысли, чтобы клинок из притягательного и красивого превратился в моих глазах в уродливое и грязное оружие убийства.

Мир звучал будто через вату.

— Простите, сэр, вы должно быть нас с кем-то спутали, — глухой и твёрдый голос Уилла. — Наша лавка не предоставляет такого рода услуги, извините.

Я повернул голову на звук и посмотрел на него. Передо мной стоял крепкий, краснощёкий и разозлённый юноша.

— Нет, Уильям, никакой ошибки нет и быть не может, — сухой и холодный голос Ника. — Я осмелюсь вам напомнить, что согласно договору Чарли обязуется предоставлять услуги каждому жителю Зачеловечья, который в них нуждается. Двор Короля Артура нуждается в вашей услуге, и вы не имеете права отказать в ней.

Он перевёл взгляд с Уильяма на меня и любезно улыбнулся. Взгляд голубых глаз будто окатил меня холодной водой.

— …но я не могу покидать лавки… — это единственное, что я смог почти беззвучно проговорить. Только сейчас по телу пробежала ледяная волна ужаса. Смотря Нику в глаза, я одними губами прошептал:

— Это же верная смерть.

— Договор предусматривает, что вы можете покинуть лавку, если того требует клиент, — он улыбнулся ещё шире и я увидел его острые, заточенные зубы. — Сэр Ивейн, я правильно понимаю, что вы требуете от Чарли покинуть лавку для выполнения вашего заказа?

Ивейн слегка нахмурился, склонил голову набок и, наконец, кивнул.

— Ну вот видите! — Ник воскликнул так радостно, что меня начало мутить. — Решено, дорогой сэр Ивейн! Я думаю, вы можете передать Королю, что Чарли немедленно приступит к выполнению его поручения!

Хотел бы я крикнуть, что это вовсе не так!.. Но у меня перехватило дыхание, и я не смог издать ничего, кроме мерзкого сипения. Мне будто пережали горло. Я с ужасом посмотрел на Ника, но тот лишь безразлично пожал плечами и усмехнулся.

— Ну вот и славно, дружище! — воскликнул Ивейн, со всей силы ударяя меня по плечу. — Меч я тебе оставляю, он теперь твой. Как только закончишь с делом, приходи в Камелот, мы тебя посвятим, а потом устроим Карнавал. Ну это если закончишь, конечно. Но я лично думаю, что закончишь. О тебе знаешь какая молва по Зачеловечью идёт? Все говорят, что ты хороший малый. Да по тебе видно, ты куда благороднее этого пройдохи Озёрного. Ну да ладно, чего уж там… Бывай!\

Я застыл на месте, не в силах сказать «и вам до свидания». Ник открыл перед храбрым рыцарем дверь. Сэр ловко и изящно запрыгнул на своего огромного коня, и через минуту бодрый цокот копыт затих вдали.

Передо мной на прилавке лежал новенький меч.

Кажется, это мой последний заказ.

 

В лавке царила ужасная, гнетущая тишина.

Я не мог двинуться с места. Где-то под рёбрами было очень-очень холодно. Меня начало подташнивать и нестерпимо хотелось плакать. Или открыть глаза и узнать, что это всё всего лишь сон. Или закрыть и больше не открывать, пока я не выйду из всей этой истории победителем.

Истории.

Чёртов Ник.

Вот и всё. Казалось бы, свод самых простых правил: соблюдай и всё будет хорошо. А теперь что?.. Теперь я иду на верную смерть, иду убивать дракона, потому что так сказал Король Артур. Мне вдруг захотелось рассмеяться — так нелепо это звучало.

Смешок застрял где-то в горле.

Первым тишину нарушил Уильям.

— Ты-ы-ы!.. — завопил он и, перепрыгнув через прилавок, кинулся к Контролёру. — Ты вообще понимаешь, что ты наделал?!

Уилл занёс руку для удара, но Контролёр был быстрее. Он подхватил Принца за горло и приподнял в воздух. Уильям вцепился пальцами в его руку, дёргался в воздухе, всеми силами стараясь высвободиться из мёртвой хватки Контролёра.

— Успокойтесь, Уильям, — насмешливо произнёс Ник, глядя на эти попытки вырваться так, будто это был не человек, а всего лишь бабочка в сачке. — Я тут ни при чём, таковы правила. Моё дело только контролировать соблюдение этих правил.

Он разжал руку, и мой подмастерье упал на пол, громко закашлявшись.

— Чудовище, — прохрипел он.

— Будьте аккуратнее с выражениями. Если я правильно помню, вы хотели заключать договор со мной. Будете настолько невежливы и я ещё сотню раз подумаю перед тем, как соглашаться.

— Ник, не трогайте Уилла, — мой собственный голос доносился будто издалека. — Вы должны охранять его безопасность. Так прописано в Договоре. Извольте соблюдать его так же, как я соблюдаю.

— Виноват, всплылил, — Контролёр отряхнул полу запачканного Уильямом пиджака. — Действовал только из соображений самозащиты. Обязуюсь впредь так не делать. Извините, Принц.

Уилл не ответил. Происходящее казалось мне каким-то отдалённым, неправдивым, будто это была картинка из детской волшебной панорамы. Вот молодой юноша с румяными щеками и голубыми глазами, полными отчаяния поднялся с пола и смотрит на своего сутулого друга…

— Чарли, я пойду с тобой, — быстро проговорил мой ученик. — Вдвоём мы что-нибудь придумаем. Я выпрошу у отца гарнизон и мы вместе убьём дракона, да, Чарли? Да?..

Наваждение исчезло, стоило ему заговорить. Уж не знаю, кому сейчас было хуже: мне или ему… От меня ещё хоть что-то зависело, а Уильяму оставалось только смириться. Смириться порой гораздо тяжелее.

Я вышел из-за прилавка и крепко обнял его. Мы оба знали: отец не даст ему никакого гарнизона.

— Никуда ты не пойдешь, — прошептал я. — Лавке нужен продавец и мастер. А мисс Уитлоу нужен супруг.

Он уткнулся лбом в моё плечо, шмыгнул носом и окончательно разрыдался. Прямо как в тот день, когда он решил остаться в лавке подмастерьем. Только теперь он был не просто каким-то случайным принцем. Нет. Он был моим учеником и другом. А я по-прежнему не знал, как его утешить…

— Какая трогательная картина, — мурлыкнул Контролёр, рассматривая нас. — Не хочу вас прерывать, но, Чарли, вам пора собираться в путь. Иначе Расплата, помните?

Профиль Вирджинии в оранжевом закатном свете. Ещё один человек, жизнь которого мне дорога. И Ник об этом знает.

Я почувствовал себя марионеткой, которую дёргают за ниточки, а она и рада исполнять танец на потеху одному-единственному бессмертному, который не сумел придумать себе других развлечений, кроме жонглирования чужими жизнями.

— Он прав. Мне надо собираться, — я взял Уилла за плечи и, глядя ему в глаза, вкрадчиво и убедительно выговорил:

— Всё будет хорошо. Ты хороший часовщик. Присмотри за лавкой в моё отсутствие.

Он всхлипнул и кивнул.

— Я тобой горжусь, Уильям.

 

Меч оказался на удивление лёгким. Я спокойно смог его поднять и даже сообразил несколько неуклюжих выпадов. Это, наверное, был неплохой результат для часового мастера, но будет ли дракон разбираться, кто перед ним: рыцарь или часовщик?..

Ник сидел в мастерской и спокойно попивал чай, читая человеческую газету. Уилл работал в лавке. Я собирался в путь.

В небольшую суму я положил пару картофелин и бутылку с водой. Потом зачем-то закинул туда тетрадь в кожаном переплёте и карандаш. Решил на всякий случай положить кофту потеплее, а то мало ли… В комнате наверху стянул с себя парадную одежду, так любезно сшитую феями. Если бы они знали, что я проведу в ней меньше получаса, им бы наверняка это не понравилось.

В кармане штанов я внезапно нащупал Одну кошачью жизнь. Маленький медяк почему-то был тёплым и я решил, что не буду его вынимать. Пусть останется, на удачу.

Наконец, я спустился вниз, надел на ремень ножны с мечом. Сверху натянул сумку через плечо и влез в большие ботинки.

— Не рыцарь, но разбойник, — Контролёр отложил газету и пристально меня оглядел. — Надо будет поискать какую-нибудь историю о благородном разбойнике.

— А Робин Гуд вам чем не угодил? — без особого энтузиазма спросил я.

— Ох, действительно, — он расплылся в самой широкой и милой улыбке, от которой мне снова стало тошно. — Ну же, Чарли, уберите с лица эту кислую мину. Вы скоро станете частью если не эпоса, то легенды! Не всем выпадает такая честь.

Я ничего на это не ответил. Никовы легенды мне уже осточертели. Всё, чего я хотел — выбраться из этой передряги живым и невредимым и вечером распить вместе с Уильямом остатки Капитанского рома.

— Теперь к делу, — он с крайне деловым видом пролистал появившийся из ниоткуда блокнот. — Для путешествия в Зачеловечье вам понадобится Ключ Ключей. У меня указано, что вы им располагаете.

Я непонимающе уставился на него.

— Чарли, вы вообще знаете, что происходит в вашей лавке? — он театрально закатил глаза. — Ну, вот, вот, смотрите.

Он сунул мне под нос лист, на котором было крупным, размашистым почерком было написано: «Ключ Ключей. Модель “Золотая резь, XIX”. Передан в пользование Ч.Д, Часовщику. Примечание: оплата от Б, выродка».

— Ну, припоминаете?

— Так вы о том ключе, который мне отдал Бильмо? — осенило меня.

Ник недовольно цокнул языком:

— Если этот ваш Бильмо выродок и оплатил им ваши услуги, тогда определённо про него. Он ещё у вас?

— Конечно, — закивал я.

— Показывайте.

Я извлёк из буфетного ящика крошечный ключик и поплёлся к столу. Там, в недрах стола, среди инструментов, запасных шестеренок и другой мелочи, он и лежал.

Механизм щёлкнул, и ящик стола открылся. Полоска света скользнула по длинному, тонкому, золотому ключу, который за год не потерял ни капли блеска и красоты. Я достал его из ящика, как доставал сотни раз до этого, но теперь я смотрел на него иначе. Совсем по-другому. Ключ. Дверь в Зачеловечье…

— Да, определённо, Ключ Ключей, — Контролёр кинул на него быстрый взгляд. — Это ваш проход. Просто вставьте его в какую-нибудь дверь, проверните три раза, и он откроет вам Зал Тысячи Дверей.

Я не отрывал взгляда от ключа. Привычная металлическая ящерка, обвивающая кольцо, крохотная дверка в месте, где стержень соединяется с головкой… Идеальная работа.

— Зал Тысячи Дверей? — эхом повторил я.

— Зал Тысячи Дверей, — Ник раздражённо закатил глаза, — это как железнодорожный вокзал, если понимаете, о чём я… Из Зала Тысячи Дверей вы можете переместиться в любую точку Зачеловечья, если там, конечно, есть дверь. Это вам понятно, Чарли?

Так вот что он открывал… Не замок, не просто дверь, а… целый мир! Всё время, пока я мучился вопросом, как же выглядит таинственное Зачеловечье, в ящике моего стола лежало то, что могло запросто открыть мне дорогу туда! Даже обидно, что я из чистого любопытства не попытался открыть им какую-нибудь дверь…

— И как я найду путь к своему дракону? — спросил я, выныривая из своих мыслей. — Какая из дверей правильная?

— Вам поможет Мэри, — лицо моего собеседника вдруг перекосило так, будто он съел гнилую сливу. — Она вас проведёт. Мэри не отличается особым умом, но Зал Тысячи Дверей знает как свои пять пальцев.

— Хорошо, — я кивнул, стараясь утрясти в голове всё, что мне только что сказал Ник. — Теперь можно идти?..

— Нет, подождите, — Ник встал со стула и нависая надо мной значительно произнёс:

— Запомните ещё одну вещь: если вы вернётесь в лавку, то на этом ваше путешествие в Зачеловечье будет окончено. Вы больше не сможете выйти до следующего требования клиента. Вы меня поняли?

— Да, — твёрдо произнёс я, сжимая в руке Ключ Ключей.

— Счастливой дороги, Чарли.

С этими словами Контролёр приподнял цилиндр и растаял в воздухе. Точно так же, как и в сотни раз до этого.

Я остался один на один с закрытой дверью, ведущей из мастерской в лавку и своими невеселыми мыслями.

 

Я повертел в руке Ключ Ключей и ещё раз осмотрел его бородку. По форме она совсем не подходила ни к одному моему дверному замку — настолько она была больше них всех. Ключ сам по себе большой, что уж о бородке говорить…

Но если верить Нику, Ключ Ключей подходил к любой двери. Тяжело вздохнув, я подошёл к двери в лавку, поднёс ключ к замку и решительно вставил его. К моему удивлению, он вошёл в скважину как по маслу, будто был создан именно для этой двери.

И тогда я повернул ключ впервые.

Он тяжело и с лязгом провернулся в замке. Что-то невыносимо громко щёлкнуло и дверь затряслась. Я приналёг на неё плечом и провернул во второй раз.

Этот раз был проще. Что-то внутри громко захлопало и откуда-то изнутри полился свет. Второй щелчок.

Изо всех сил наваливаясь на дверь и практически не дыша, я повернул ключ в замке в последний раз.

Что-то внутри будто всхлипнуло, ручка задёргалась в моих руках.

Послышался третий щелчок, и всё прекратилось. Я медленно достал ключ из скважины. Дверь не тряслась. За ней что-то негромко скрипело и билось, но сама дверь была недвижима.

Я в последний раз осмотрел мастерскую. Вернусь ли я сюда? Бог его знает. Мне бы хотелось вернуться. Вдруг с немыслимой ясностью я увидел всю свою жизнь, развернувшуюся в этих стенах. От начала и до конца.

Я увидел отца у камина, заставляющего меня собирать мои первые настенные часы. Увидел его неаккуратную рыжую бороду и большие руки.

Я увидел себя, делающим свои первые самостоятельные, серьёзные напольные часы — часы, которые теперь принадлежат мистеру Ашеру. Мать гладит меня по взъерошенной голове и говорит, что я настоящий мужчина. И я горжусь собой.

Я увидел маленького мальчика, которому однажды позволил войти в мастерскую, чтобы выбрать себе игрушечный паровозик. Он восхищённо смотрит на пар вылетающий из трубы моей игрушки.

Я увидел спящего на столе Бильмо, который смог снять с себя свои тяжелые оковы. Уже не человек, но ещё и не зверь. Вечный странник.

Я увидел плачущего на моём плече Уильяма и поломанную клетку моего сказочного соловья. Потом мы переплавили эту клетку в тренировочный металл для его первых запчастей. Они вышли нескладными, но Уильям был уверен — это потому что металл прокляла его сбежавшая принцесса.

Я увидел тонкий стан Вирджинии, уверенный и гордый. И вновь увидел её хрупкую смуглую спину и тонко проступающие позвонки. Вирджинию, которую, будь я более смел и нагл, я бы поцеловал ещё в первую встречу.

Я видел всё, произошедшее в этой крошечной комнатушке, заставленной комодами, ящиками, чертежами и металлом. Я жил здесь. Я был счастлив здесь.

И если я вернусь живым — история продолжится.

Поэтому я вернусь.

С этой мыслью, я потянул на себя ручку.

 

Дверь с громким и непривычным скрипом отворилась. Вместо привычной тёмноты коридора из открывшегося проёма струился тёплый и мягкий свет.

И этот свет заливал огромную залу за дверью. Огромная, просторная комната уходила настолько далеко вперёд и настолько далеко вверх, что я не видел её стен — только свет, идущий, кажется, откуда-то с невидимого потолка, и огромное, бесконечное количество дверей. Они были всюду, сколько хватало взгляда. На поднимающихся сверху стенах, на уступах, возникающих из ниоткуда, они висели в воздухе, прикрепленные какими-то канатами… И все самые разные — от богато отделанных до самых простых, сколоченных из трёх дощечек, пожухлых от времени.

Я аккуратно вступил в зал.

Пол под моими ногами легонько покачнулся, и я тут же схватился за перила, которые очень удачно оказались рядом и я, случайно не удержав равновесие, перегнулся через них.

Это был не пол.

Это была огромная платформа, державшаяся не то на столпах, не то на каких-то канатах. Внизу, подо мной, продолжался этот бесконечный зал с дверями…

Кое-как переборов себя, я смог встать на платформу ровно и убрать руки от перил. В небольшом отдалении от меня стояла высокая тумба с толстой книгой в кожаном переплёте. Рядом был прикреплен потёртый барный звонок. За самой тумбой никого не было. Только дальше, за ней был длинный-длинный полутёмный коридор из двух “дверных шкафов”.

Очевидно, чтобы появилась Мэри, мне надо было нажать на звонок. Чтобы нажать на звонок, мне надо было дойти до тумбы. Но платформа под моими ногами немного колыхалась и это, если честно, было мне не очень-то с руки. Медленными, чеканными шагами я подошёл к тумбе и с крайне деловым видом нажал на звонок.

— Да-да-да, я иду! Сейчас, подождите секундочку! — донеслось эхом откуда-то из глубины зала.

И тут в коридоре, том самом, который передо мной, послышался топот и чавканье. Кто-то оттуда бежал на меня и бежал очень быстро, яростно перебирая тяжелыми ногами.

Я непроизвольно сжал рукоять меча, готовый в любую секунду достать его из ножен.

Оно приближалось. Теперь я мог разглядеть его в слабом свете коридора — оно бежало на четырёх лапах, задевая массивным длинным хвостом всё, что попадалось на пути. Двери жалостливо скрипели от ударов хвоста. Им вторили хрупкие дверные замочки.

— Не подходи! — завопил я, выхватывая меч и выставляя его перед собой. — Я не сдамся без боя!..

Тут нечто отшатнулось от меня, запуталось в собственных ногах, упало и кубарем выкатилось прямо к тумбе. Оно, кажется, было зелёным, покрытым чешуёй и обёрнутым в какую-то оранжевую ткань. Мой меч завис в дюйме от его шкуры…

— Со мной всё в порядке, — уверил меня оранжевый комочек явно девичьим голосом. — Подождите секундочку, я сейчас… Ой, уберите это, пожалуйста… Я иначе не смогу встать…

Я послушно вставил меч в ножны. Сейчас, в таком запутавшемся состоянии, она точно не смогла бы причинить мне вред.

Из рыжего комка высунулась тонкая рука, покрытая зеленой чешуей. Длинные пять пальцев, распластались на полу, так, что я увидел тонкие желто-зелёные перепонки между ними и когти. Вдруг из ниоткуда появилась голова, а с другой длинный, толстый хвост. Наконец, она поднялась на ноги и отряхнулась. Теперь я мог понять, с кем имею дело, настолько, насколько возможно было это понять. Это была не то ящерица, не то девушка, завёрнутая в огромную оранжевую тогу. Лицо у неё было вполне себе человеческое, не считая того, что оно было зеленоватым и покрытым чешуёй. Из-под тоги высовывался длинный-длинный чешуйчатый хвост.

— Какие люди! — воскликнула девушкоящерица, протягивая мне свою перепончатую руку. — Чарльз Дей! Сколько же я вас ждала, сколько разговоров тут было!..

— Мы знакомы? — спросил я, аккуратно сжимая её ладонь. Она была странной — очень сухой и шероховатой на ощупь, но рукопожатие было хорошим, крепким.

— Нет-нет, но я ждала, когда познакомимся! — закивала головой она и энергично потрясла мою руку. Острый коготь случайно царапнул мою ладонь — не больно, но весьма неприятно.

— Простите, Чарльз! — спохватилась незнакомка, отпуская руку. — Я Мэри, хранитель Зала Тысячи Дверей. Добро пожаловать! Очень рада вам помочь!

— Благодарю за тёплый приём, — я не смог сдержать улыбки и она улыбнулась мне в ответ. Улыбка была бы дружелюбной и даже очаровательной, если бы не ряды острых зубов.

— Ник столько про вас рассказывал!.. Знаете, та история с Билли Бонсом… Вы повели себя очень достойно, как настоящий герой! — она встала за кафедру и деловито подтянула к себе книгу. С большими усилиями она открыла её — маленькие тоненькие ящериные руки не справлялись с весом кожи и тысячи толстых страниц. — Давайте к делу, Чарльз, рассказывайте: куда вам?

Обескураженный её болтовнёй, я даже на секунду забыл, куда мне надо.

— Что значит «как настоящий герой»?.. — тупо переспросил я.

— Не предали свои идеалы, — Мэри, не отвлекаясь от книги, протараторила:

— Знаете, Чарльз, я может не в своё дело лезу, но я очень переживала за вас с Вирджинией, и всё равно рада, что вы не нарушили своего слова… Но давайте вернёмся к вам.

— Мне, — я постарался разыскать в голове мысль с местом, которое мне нужно, но теперь, после слов Мэри внутри было перекати поле, — мне надо убить дракона для Короля Артура.

Она оторвалась от книги и два ярко-желтых глаза с тонкими зрачками изумленно уставились на меня.

— Какие-то такие слухи ходили, я помню… Там такой дракон… И что, прямо убить?! Это же негуманно!.. Их ведь всего двое осталось: один в лесу и один в горе…

— Прямо убить. Но вы не волнуйтесь, Мэри, дракон не пострадает, — я невесело усмехнулся собственной шутке.

Она смотрела на меня с сомнением и жалостью одновременно. И от этого мне стало не по себе.

— Ну-ну-ну, не говорите так, Чарльз… — тихонечко проговорила она, доставая откуда-то из тумбы чернильницу, перо и большие, красивые карманные часы. — Вот, возьмите, я пока документы заполню…

Длинный хвост вынырнул из-за кафедры с огромной и неуклюжей чашкой чая. Я принял чашку, а Мэри принялась что-то быстро-быстро записывать в свою толстенную книгу. Она корябала пером по страничкам, торопливо обмакивала кончик в чернильницу…

— Сверимся? — наконец предложила она, когда от моего чая осталась только половинка. — Часовщик Чарльз Дей, владелец лавки «Тёмный Час» воспользовался Ключом Ключей модели “Золотая резь, XIX” для того, чтобы исполнить приказ Короля Артура. Время визита: час после полудня. Всё верно?

— Да. Наверное, да. Со временем вам точно виднее, — я мягко улыбнулся. — Хорошие часы. Выглядят очень… значительно, Мэри.

— Правда? Вам нравятся? — мне на секунду показалось, что где-то под чешуёй она покраснела. — Ну вот и славно, раз всё верно. А теперь пойдемте, я вас провожу до двери.

Она то шла на двух ногах, то переходила на четыре и тогда неслась вперёд, зависая на канатах или стенах, чтобы подождать меня. Мэри отличалась какой-то невероятной живостью, ровно как и Уильям. Что удивительно — такая монотонная работа должна была бы её измотать и превратить в дряхлую и уставшую рептилию. Но нет. Она всё неслась и неслась вперёд, что-то постоянно мне говоря. Сейчас меня это не смущало. Напротив. Когда буря была так близко, мне хотелось ухватить за хвост (простите меня за этот каламбур!) последние минуты спокойствия и безмятежности.

Мы шли сквозь залу, поднимались и спускались, пока не дошли до старой, серо-деревянной двери. Она пахла сыростью и грибами. По ссохшимся доскам полз зелёный и мягкий мох. Не знаю, сколько лет ей было, но она казалась очень… Живой.

— Пришли, — Мэри постучала костяшкой пальца по дверке. — Вот ваша дверь, Чарльз. Дракон, правда, не сразу за ней, вам придётся пройти где-то чуть больше двух миль на север, но дверей ближе нет…

Она замешкалась.

— Слушайте, Чарльз, я ничего такого сказать не хочу, но… Вы уверены, что вам прямо так и сказали: «Убей дракона, Чарли»?

В её глазах была какая-то слабая надежда. Я попытался вспомнить, как же звучало моё задание, но ничего не приходило на ум. Я не помнил точной формулировки.

— Кажется, нет. Наверное. Я не помню, Мэри.

Хранительница залы грустно поджала губы.

— Попытайтесь вспомнить, ладно? — умоляюще попросила она. — Мне так не нравится, когда мои любимые герои умирают или убивают…

Я кивнул. Мэри достала откуда-то из складок тоги увесистую связку ключей и за секунду нашла на ней нужный — маленький, серебряный ключик с круглым, смешным кольцом.

— Я знаю, что в Человечье обычно говорят «Удачи» или «В добрый путь», — проговорила она, склоняясь над старым и ржавым замком, — но у нас так не принято. Мы обычно говорим «В тёмный час».

Замок щёлкнул. Она распрямилась и открыла дверь. За дверью вверх поднимались толстые стволы деревьев.

Девушкоящерица положила свою чешуйчатую руку мне на плечо и легонько его сжала.

— В тёмный час, Чарльз.

— Можно просто Чарли, — попросил я. — И на «ты».

— В тёмный час, Чарли.

— В тёмный час, Мэри.

— А теперь иди и, пожалуйста, не оборачивайся. Ничего страшного не случится, если обернешься, но это я так, для драматизма.

Она улыбнулась, задорно и ободряюще.

— Надеюсь, ещё свидимся, — я улыбнулся ей в ответ и нырнул в дверной проём. Стоило мне сделать шаг вперед, как дверь за мной с громким треском захлопнулась.

Теперь пути назад у меня не было.

 

В воздухе пахло сыростью и мхом. Земля под моими ногами отвратительно чавкала, видимо, только недавно прошёл дождь. Солнце пробивалось сквозь листья деревьев. Интересно, какое время года было в Зачеловечье? Осень, как и во всём мире? Или тут не бывало осени?

Я непростительно мало знал об этом мире. Ник никогда не распространялся о том, как устроено Зачеловечье. Я всё пытался понять, как оно выглядит: оно такое же, как наш мир, только другое? Оно живет в том же времени, что и Человечье? По каким законам и правилам оно существует? Ник только отмахивался от меня. Ему будто не хотелось, чтобы я знал больше, чем знаю сейчас.

Моё непонимание давало ему безграничную власть надо мной. Давало простор для игры, в которой я проделывал те действия, которые хотел он. Теперь, я надеялся, всё изменится. Я знаю немного, но уже больше, чем до этого. Я знаю, у кого спрашивать.

У меня, чёрт побери, есть союзники.

И если я одолею дракона — я со всем смогу разобраться.

Эти мысли придавали мне сил. Я неторопливым, прогулочным шагом пробирался по тропинке на север. Признаюсь: я всё равно малодушничал и как мог оттягивал время до роковой встречи. Я впервые за долгое время мог насладиться свободой, которой был лишён в четырёх стенах моей лавки.

Я останавливался и наблюдал, как солнце танцевало в листве. Я чувствовал, как по-настоящему оно греет. Через стёкла тепло чувствовалось совсем иначе.

Привал я устроил в низине, до которой добрался через час ходьбы. Я не устал толком, просто здесь росла черника и я позволил себе ободрать пару кустиков, выпить воды и съесть три крошечные картофелины из моей сумки. Дело не в том, что мне не помешали бы силы перед боем. Просто хотелось думать, что я остановился на пикник, как обычный путешественник.

Чем дальше, тем гуще рос лес. Тропинка становилась всё менее заметной — из-под земли высовывались заросшие мхом корни, во влажной почве то и дело виднелись лужицы с застоявшейся водой. Солнце всё реже пробивалось через крону деревьев. То и дело мне приходилось перелезать через старые коряги и поломанные и обожженные деревья. Изредка я замечал на древесине следы когтей, а стволы всё чаще были покрыты толстым слоем чёрного угля. Причем, только с одной стороны. И я упорно продирался в эту сторону.

Мне было страшно.

С каждым шагом внутри всё холодело.

Смертельная схватка неумолимо приближалась.

Я вцепился в рукоять меча и не желал его отпускать. Главное — быстро достать меч из ножен и сделать первый выпад. Остальное сложится само собой — в мою или не в мою пользу.

— Вот такой из меня бесполезный рыцарь, — чуть слышно пробормотал я. — А может и вправду не надо никого убивать?..

Тропинка начала петлять, совершая немыслимые виражи то вправо, то влево. Кроны деревьев окончательно сомкнулись над моей головой. Тропинка снова вильнула куда-то вправо.

В полутьме я слабо понимал, куда именно вышел. Деревья расступились в стороны.

Из мрака на меня смотрели два светящихся жёлтых глаза.

Тяжелое дыхание отражалось от деревьев.

Я не мог ничего разглядеть. Самые маленькие лучики света сюда не просачивались и я не мог понять почему.

Послышался шорох. Влажный и спёртый воздух ударил мне в нос. Стало чуточку светлее.

Дракон сложил крылья, заслонявшие небо. Теперь, при слабом свете, я видел его полностью. Закостеневшие рога. Морда, покрытая чешуей. Огромная пасть из которой то и дело вылетали искры пламени. Толстая шея. Мускулистые лапы с острыми когтями. Толстый хвост, отдалённо похожий на крокодилий.

В слабом солнце его чешуя горела золотом.

Мне понадобилась секунда, чтобы выйти из оцепенения. Я скинул суму на землю и выхватил меч из ножен. Нападать я не спешил: слишком уж мало я знал о сопернике. Какой он? Неповоротливый или, наоборот, быстрый? Где его слабое место?

Мне нужно было понаблюдать за ним.

Он двинулся первым. Массивные и тяжелые лапы двинулись и он, пригибаясь мордой к земле, начал медленно обходить меня. По всей видимости, он не хотел нападать на меня в лоб и пытался зайти со спины.

Я не сводил с него взгляда. Мой меч был направлен ровно на его морду. Мне хватило бы перерезать его шею, стоит только подобраться поближе. Заворожённый, я не мог не заметить, как величественно и аккуратно он движется. Грациозно.

Мы медленно, почти незаметно двигались по кругу. Страх колотился у меня под рёбрами.

Он медлителен. Не стоит ждать его атаки.

Надо нападать первым.

Я не отдавал себе отчёта в том, что делаю. Я не понимал, что вопль, заполнивший поляну — это мой крик. Дракон резко развернулся и ударил меня хвостом. Дыхание перехватило и я отлетел в дерево.

Кажется, тогда я ударился затылком. Не знаю. Боли не было — я чувствовал только холодную рукоять меча в руке.

Я вскочил на ноги. Всё во мне клокотало от страха и злости.

— Нападай! — изо всей мочи крикнул я. — Давай, нападай!

Он, казалось, не услышал меня. С такой же устрашающей грацией и медлительностью он двигался по краю поляны, силясь сократить расстояние между нами. Его толстый хвост остался лежать недалеко от меня, и теперь медленно волочился за ним.

И тут мне в голову пришёл идеальный план.

Он хотел напасть на меня со спины. Что мешает мне сделать так же? Чтобы добраться до его спины мне достаточно было бы взобраться на хвост, проползти чуть вверх и зацепиться между крыльями. Удар между ними будет не смертельным, но точно отвлечёт внимание. А я подползу ближе к шее и…

Не отводя взгляда от желтых глаз, я сделал шаг в сторону хвоста. Дракон рыкнул. Из его рта вылетел сноп пламени.

Время для меня замедлилось.

Я рванул назад, куда-то за дерево. Я не успел увернуться полностью — огонь всё-таки попал на штанину. Я не видел, как он потух, но куска штанины не было — только её обгоревший край. Что ж… Видимо, у меня будет ещё один ожог. Ну и плевать.

За толстым стволом меня не было видно. Зато мне прекрасно был виден хвост. Рывок и три шага — вот всё, что мне нужно. Рывок, три шага и тогда у меня всё получится. И тогда я…

Но точно ли я должен его убить?!

Времени на раздумья не было. Я запихнул меч в ножны и побежал вправо, к хвосту.

Раз. Я у хвоста.

Два. Пробежал по нему. Дракон дёрнулся, и я, не удержав равновесие, упал вперёд носом. Удушающий запах мха и влаги.

Три. Изо всех сил вцепившись в крупные чешуйки, я начал карабкаться вверх по телу.

Существо встало на дыбы, изо всех сил махнуло хвостом, силясь меня сбросить. Я смог удержаться, крепко вжимаясь руками и ногами в чешуйчатое, тяжелое драконье тело.

От прежней медлительности не осталось и следа. Он метался, носился по поляне. Я не сдавался, хотя руки у меня уже сводило от боли. Чудовище бросилось в сторону той тропинки, которая вела на поляну.

Он бежал, не в силах взлететь — на узкой тропинке у него просто не получалось раскрыть крылья. Он изо всех сил бил хвостом о деревья, извивался, несясь куда-то вперёд. Я начал уставать. Пару раз пальцы разжимались, и я чуть не падал. Меня мутило от ряби из красно-оранжевых чешуек перед глазами.

Рывок, достать меч и всё будет кончено. Совсем чуть-чуть…

Вдруг всё остановилось.

Дракон перестал метаться и биться об деревья. Он остановился и медленно, с чувством собственного достоинства, опустился на землю.

Мы остановились в той низине, в которой днём я собирал ягоды. Мой враг обессиленно, но всё равно удивительно изящно, лёг на живот перед кустиком черники и так и остался лежать.

Наконец, он высунул изо рта раздвоенный язык и снял им с куста черничину.

Я замер где-то между крыльев, не в силах достать меч. Я не понимал, что происходит. Убивать дракона, спокойно поедающего чернику, казалось мне кощунственным.

— А что, бой окончен? — как-то нелепо и почему-то вслух спросил я.

— Окончен.

Низкий, сипящий и вязкий голос определённо принадлежал моему противнику.

— Вы что, разговариваете? — я почувствовал себя ужасно глупо, но не спросить не мог.

— Разговариваю, — медленно и тягуче ответил он. — Слезайте с моей спины. Я люблю видеть того, с кем говорю.

— А почему вы не говорили, что разговариваете? — я послушно соскользнул с туши и сел рядом с головой так, чтобы он меня видел. Признаться, я не знал, что мне ещё делать — казалось, что я брежу.

— Вы не спрашивали, — дракон языком снял с куста пару черничин и отправил себе в рот. — Простите, что я перед вами ем — хочется в последний раз отведать черники. Вы же убивать меня собрались?

Я кивнул.

— Что ж… Мне искренне жаль, — он, преисполненный усталости и величия, умиротворенно поедал одну ягоду за другой, — но такова наша драконья доля. Кстати, как вас зовут?

— Я Чарли Дей, — откликнулся я, срывая с того же кустика черничину.

— Вы не из Камелота, — он неторопливо кивнул. — Я, конечно, надеялся, что меня убьёт кто-нибудь из рыцарей Круглого Стола… Но вы тоже ничего.

Я подождал, пока он пережует ягоды черники. Он не разговаривал с набитым ртом. Это было некультурно.

— Меня зовут Джордж Третий, — представился он. — Вам же не захочется убивать не пойми какого дракона, верно? Мой дед, Джордж Первый, был убит Ланселотом Озёрным по указке сэра Бернарда из Астолата за то, что стращал деревню. Мой отец, Джордж Второй, приватизировал незарытые сокровища, из-за чего, к огромному сожалению моей матери, Рангрид Грозной, был убит английским воином. Так что я из именитой семьи, чтобы вы знали, Чарли. Но вы знаете что?

Он медленно прикрыл глаза и ровно, будто нараспев, произнёс:

— Я ничего плохого не делал. Мне казалось, если я буду добрым и честным, в отличие от моего отца и деда, то меня не убьют… Как жаль, что это не так.

Я непроизвольно вскинул брови.

— Простите, пожалуйста, но как же урожай и мельница, которые вы сожгли? А девушка, которую вы унесли из отчего дома?

Джордж Третий распахнул тяжёлые веки и глянул на меня с нескрываемым неудовольствием.

— Это вам кто сказал?

— Сэр Ивейн, — пролепетал я, будто стараясь перед ним оправдаться за такие, порочащие его великолепие и честь, слухи.

— Сэр Ивейн даже не явился ко мне лично, чтобы спросить у меня напрямую. Очень невежливо с его стороны. Не по-рыцарски, я бы даже сказал…

Джордж прикрыл глаза когтистой лапой:

— Знаете что, Чарли… Я ничего не жег, — проговорил он доверительно. — Бейзилу просто надо меньше курить.

Он чуть приподнял голову от земли. Шея изогнулась, и чешуя вновь завораживающе мелькнула в свете солнца. Всё-таки Джордж Третий выглядел удивительно царственно. Такие драконы крадут девиц не из деревень, а с королевских дворов…

— Поле ржи спалил Бейзил, — глубокомысленно изрёк он. — И мельницу тоже. Простите, мне не к лицу распускать слухи, но, кажется, сейчас без этого не обойтись... Если без лишних подробностей, то за неделю до начала сенокоса Бейзил с какой-то девицей устроил на поле… думаю, вы поняли. А после этого… действа он уснул с трубкой во рту и спалил всю рожь. Деревня осталась без урожая, а Бейзил не нашёл ничего лучше, чем объявить, что это я во всём виноват.

— Вы это откуда знаете? — я с подозрением посмотрел в единственный глаз, в который мог посмотреть. — В таких… деталях?

— Он сам рассказал, — существо поморщилось, забирая с куста последнюю черничину. — Поверьте, он в своём повествовании не был так лаконичен… Но суть его просьбы была довольно проста: мне нужно было несколько раз пролететь над деревней и подышать огнём, чтобы Бейзилу поверили. Мне показалось, что это доброе дело, и я согласился. Уже позже, через несколько месяцев, до меня дошла весть, что и мельницу я спалил. Мне ничего не оставалось, как спросить у Бейзила в чём дело. А там, не поверите, такая же история, что и с полем. Вот и всё. Если подытожить: я ничего не сжигал. Это, простите, ниже моего достоинства.

Он чуть приподнялся, передвинулся к следующему кустику и стащил с него ещё пару черничин.

— А с девицей что случилось?

— Ложь во спасение, — в голосе Джорджа Третьего послышалась лёгкая грусть. — Я вас сразу предупреждаю, это драматичная история. Это было с год назад… Ко мне пришла заплаканная девушка, очень просила меня, чтобы я её убил. Я вообще людей люблю, мне никого не хочется убивать. А она ещё такой красоты неземной была… Я уж не удержался, спросил, что у неё случилось, может я бы смог ей как-то помочь. Это, конечно, некрасиво лезть в чужую личную жизнь, но я из благих намерений… И вот она мне поведала, что влюбилась в кузнеца, а кузнеца год как выслали в другое королевство. А у неё к нему чувства, она жить без него не может. Девушка эта ещё юная совсем, родители её за тридевять земель не отпускают и сватают какому-то кожевнику. Я их ни в коем случае не сужу, они из добрых побуждений, но любовь ведь…

Он совсем не царственно всхлипнул и смахнул с глаза слезу.

— И тогда я этот план и придумал. Попросил её собрать все вещи необходимые, денег немного… Мы договорились, что я вечером её «украду» и к кузнецу отвезу. Мы так и сделали. Мне ложь не к лицу, но помочь двум влюблённым — это разве ж плохо? Они ведь оба теперь живут душа в душу в том царстве. Вот и вся история… Никто в деревне про нашу хитрость не знал, народ начал возмущаться. Сами посудите: один дракон и столько проблем. И урожай, и мельница, а потом вот ещё и девица… Я их тоже ни в коем случае не виню. Не они виноваты что все драконы, извините меня за грубость, козлы. С чего бы им думать, что я не такой, как все драконы?.. Вот они и написали жалобу Королю, а у меня спрашивать ничего не стали... Король прислал вас со мной разобраться… Вы теперь всё знаете, но это ваш долг — меня убить. Так что убивайте. Я готов.

Дракон ещё раз всхлипнул и перевернулся кверху пузом. Единственное не очень элегантное движение, которое он себе позволил за всё время нашего знакомства.

— Можете мне живот вспороть, — любезно порекомендовал он, зажмуриваясь. — Тогда гравюры получатся прямо-таки эпические.

Признаться, последней его фразы я уже не услышал. Я машинально достал из ножен меч. Меня не отпускала мысль, что сейчас он сказал что-то очень важное, что могло бы мне сейчас помочь… Но что? Я никак не мог понять, что именно… Что-то промелькнуло в моей усталой голове и скрылось.

— Повторите, пожалуйста, ещё раз, — задумчиво попросил я, занося клинок в воздухе.

— Вспорите мне живот, — услужливо повторил Джордж Третий.

— Я не про это. Вот то, что вы до этого говорили. Про Короля.

— Король прислал вас разобраться.

Я не хотел его убивать. Он не сделал ничего, за что заслужил бы смерти. Где-то в глубине моего сознания зазвучал громкий голос сэра Ивейна: «Можешь как-нибудь с этим драконом разобраться?», а потом ещё раз: «…Надо избавиться от дракона».

Я опустил клинок.

Разобраться.

Избавиться.

Не убить!

— Простите, пожалуйста, за то, что порчу такой важный момент вашей жизни, — просипел Джордж Третий, ёрзая огромной тушей по земле. — Это ваше первое убийство дракона, и вы сильно нервничаете, но постарайтесь, пожалуйста, быстрее. Мне палка в спину давит. Это очень неудобно.

— Я не буду вас убивать, Джордж Третий, — решительно проговорил я, заправляя меч в ножны. — Посланник Короля Артура, сэр Ивейн, просил меня избавиться от вас, но не убить. Вы милосердное живое существо и я не имею права лишать вас жизни. Но оставить вас здесь в целостности и сохранности я тоже не могу, поэтому… Поэтому…

Здесь моя мысль зашла в тупик. Что мне теперь делать? Я не мог оставить его в лесу — я дал слово избавиться от дракона, да и в договоре прописано, что помогать я должен каждому... Но и убить его я тоже не мог — это высшей степени несправедливо. Я застрял меж двух огней и всё, что мне оставалось — выдумать какую-нибудь хитрость.

Но хитрость, как назло, выдумываться не хотела.

— Может, вы улетите отсюда? — с надеждой спросил я.

— Не могу, — Джордж Третий перевернулся обратно на спину и раскрыл крыло. — Тут с полгода назад приходил какой-то странный юноша. Называл себя рыцарем и отчаянно хотел со мной подраться за имя какой-то не то донны, не то мадемуазели… А кто я такой, чтобы отказывать ему в таком благочестивом поступке?.. Ну и вот…

Кусок кожаного крыла был просто вырезан. Края раны очень неаккуратно заросли, ошметки оранжево-красной кожи просто висели у отруба.

— Я не стал бы с вами драться, если бы мог улететь, — Джордж Третий оскорбленно глянул на меня. — Вы не сомневайтесь, пожалуйста, в моих умственных способностях.

— Я и не сомневался, — я рассеянно сунул руки в карманы. — Я просто уточнил…

В мои пальцы попала монетка. Та самая, которую ещё с утра я решил не вынимать из штанов на удачу. И если с утра она была чуть тёплой, то сейчас — горячей, будто её разогрели над огнём. Я вынул монету из кармана и повертел в руке.

Она не изменилась. На месте, где обычно было написано «Один шиллинг» красовалась надпись «Одна кошачья жизнь». С другой стороны всё ещё был изображён кошачий профиль, подражающий профилю Королевы. Под ярким солнечным светом вокруг портрета проступила еле заметная надпись «Чтобы получить свою исключительно кошачью жизнь съешьте эту монету».

— Простите мне мой интерес, но… Что у вас в руке? — заинтересованно спросил дракон, поднимая голову и заглядывая в мои ладони.

— Одна кошачья жизнь, — я протянул ему медяк. — Может, вы сейчас её съедите и станете котом? Я вас заберу к себе в лавку. Или отнесу, куда вы сами захотите. Вас больше не будет в этом лесу, считайте, я от вас «избавился». Договор будет выполнен, и мы оба довольны… А вы ещё и живы.

— Хм, — он приподнялся и сел на задние лапы. Вид у Джорджа Третьего сделался крайне задумчивый. Я не знал что точно происходит в его голове, но понимал, что там решается грандиозная дилемма. Впрочем, сейчас это действительно был вопрос жизни и смерти.

— Неплохо звучит, — наконец изрёк он. — Хорошая идея. Драконом я уже был, но вот котом — никогда. Думаю, я к этому шагу готов. Передайте мне монету, пожалуйста.

И тогда я протянул ему одну кошачью жизнь. Удивительно, но в момент передачи монетка будто увеличилась. На огромной когтистой лапе она выглядела примерно такой же, как и на моей руке.

Дракон зажал медяк когтями и закинул его себе в глотку. Не прошло и секунды, как Джордж Третий начал съеживаться. Красно-золотая чешуя отходила от него кусками. Крылья, которые были до этого неприлично большого размера, стягивались. Когтистые лапы сжимались, превращаясь в лапки. Хвост укоротился, от него один за другим отпадали острые чешуйки. Длинная шея вжималась в плечи.

— Подставьте, пожалуйста, руки, — проскрипел сиплый голос откуда-то изнутри шкуры. — Не дайте ему разбиться, иначе оно всё тут спалит!..

Я послушно протянул руки вперёд, к странной туше, сейчас больше похожей на бесформенный кусок глины, чем на дракона или кота. И из-под обрывков кожи и чешуи в мои ладони упал идеальный, прозрачный, будто из стекла, шарик. Внутри него горел крошечный огонёк.

— Драконье пламя, — выдохнул я.

— Оставьте себе, — послышалось откуда-то издалека, будто эхо. — Мне оно больше не нужно.

Я поспешно засунул шарик в карман брюк. Туда же, где до этого лежала одна кошачья жизнь.

Спустя минуту передо мной осталась только красно-золотая драконья шкура небывалой красоты. Теперь я понял, почему её так любили феи — ни один другой материал не будет так переливаться на солнце…

— Джордж Третий, вы тут? — позвал я.

Ничего не изменилось. Я чувствовал себя очень неловко.

— Кс-кс-кс, — я нагнулся к шкуре. — Выходите.

Под шкурой что-то зашевелилось. На поверхность из-под тяжелой кожи вылез упитанный кот весьма приятного рыжего цвета. За спиной у кота виднелась пара очаровательных, ослепительно-оранжевых кожаных крыльев.

Кот покрутился вокруг своей оси, силясь рассмотреть всего себя и низким сиплым голосом проговорил:

— По моему скромному оценочному суждению, я выгляжу весьма приятно.

А потом немного обиженно добавил:

— И кыскыскать, Чарльз, было не обязательно.

 

— Чарли! — Мэри бросилась ко мне, как только я открыл дверь в Залу Тысячи Дверей. — Ты живой!..

— Живой, — улыбнулся я, с трудом переступая порог.

Последние пол ярда дались мне с трудом. Страх окончательно прошёл, и на смену ему пришла боль. У меня ныли мышцы. Голова после удара о дерево неприятно гудела. Мне было сложно передвигать левую ногу — именно её задело огнём — и поэтому я прихрамывал. Ремень, на котором висели ножны сильно давил на пояс.

Выглядел я, к слову, тоже так себе. Моя рубашка была в комьях грязи, штанина на левой ноге обгорела. Кажется, Джордж случайно раскроил мне бровь или висок, поэтому по лицу у меня была размазана кровь.

Джордж Третий, наоборот, выглядел великолепно. Кажется, он был абсолютно счастлив быть котом. Всю дорогу он гордо вышагивал рядом со мной, изредка совершая попытки взлететь. Иногда у него даже получалось, только ненадолго — он всё ещё не привык управляться с крыльями в кошачьем теле.

Я сделал пару шагов и понял, что больше идти не могу. Моё приключение закончилось. Всё. Теперь мне хотелось просто отдохнуть.

— Я дрался с драконом, — я абсолютно беспардонно плюхнулся на пол рядом с дверью. — И, кажется, победил.

Мэри присела в позу лотоса прямо передо мной. Оранжевая тога колыхнулась от резкого движения.

— Победил?!

— Простите, что вмешиваюсь, но я с этим утверждением не согласен, — мурлыкнул Джордж Третий, перепрыгивая через невысокий порожек двери.

Мэри в удивлении уставилась на Джорджа Третьего. Она не верила своим глазам. Не дожидаясь приглашения, котодракон улёгся на пол рядом с нами. Мэри перевела взгляд на меня, избитого, грязного и уставшего и многозначительно выгнула бровь.

— Потом объясню, — откликнулся я.

— Можно вас погладить? — это обращалось уже не мне, а к Джорджу.

Джордж ничего не ответил, только забрался к Мэри на колени, предварительно совладав с её безразмерной тогой. Зелёные пальцы мгновенно принялись перебирать рыжую шерсть. От удовольствия кот принялся мурчать.

Коты всегда очень странно влияли на людей. На нелюдей, видимо, тоже.

— И вот его ты, Чарли, должен был убить? — проговорила она с умилением. — Такую прелесть убить, Чарли? Ты посмотри на него… Такая моська, такие крылышки… А кто тут самый чудесный мальчик?

— Этот чудесный мальчик, — буркнул я, подтягивая к себе больную ногу, — был размером футов в шестьдесят, если не больше.

— Чарльз прав, — кивнул Джордж Третий, подставляя голову под чешуйчатые руки Мэри. — Не сочтите за бахвальство, но, когда я был драконом, я был величественным и пугающим.

— Знакомься, Джордж Третий, это Мэри. Мэри, — я постарался отлепить от огромной раны на икре штанину. Не получилось, было слишком больно, — это Джордж Третий.

Джордж ничего не смог ответить. Он перевернулся на спину, и девушкоящерица принялась почёсывать пузо новоиспеченного кота, при этом глупо и счастливо улыбаясь.

— Кстати, как ты быстро оказалась рядом с дверью? — наконец спросил я, предпринимая новую попытку отодрать ткань от ноги. Маленький кусочек всё-таки отошёл, но боль была настолько сильной, что я не удержался и всхлипнул.

— Я от неё почти не отходила, — Мэри подняла голову и очень серьёзно посмотрела на меня. — Только если колокольчик звенел. Ты не подумай, я знаю, что это очень странно, но я решила, что если что-то вдруг пойдёт не так, то… Прости, но что ты делаешь?

Она прищурилась. Я снова пытался отодрать прилипшую к сукровице одежду и это снова сопровождалось ужасной болью.

— Пытаюсь избавиться от штанины, — объяснил я, отпуская кусок ткани. — Она прилипла. Не отдирается.

— Ну кто же так делает-то! — она посмотрела на меня как на умалишенного. — Ты же так опять рану откроешь и только хуже сделаешь…

Она потрепала Джорджа Третьего за ухом и скомандовала:

— Вставай-ка, величественный и пугающий. Поможешь мне привести Чарли в человеческий вид.

Он недовольно мяукнул, но с коленей всё-таки слез.

— Давай за мной, — Мэри опустилась на четыре лапы. — Если не отстанешь — я тебе свою рыбу дам, понял?

— Понял, — котодракон раскрыл крылья и пару раз ими взмахнул. — Ваши условия очень прозрачны.

— Тогда через три… два… один… Сейчас!

Мэри понеслась куда-то вглубь зала. Джордж Третий взмыл куда-то под невидимый потолок залы. По всей видимости, он решил догонять Мэри с воздуха. Топот Мэри быстро стих где-то в зале, а маленькая точка дракона растворилась в воздухе.

Я остался в полном одиночестве. Все бесконечные приключения этого дня внезапно навалились на меня. Теперь я наконец-то был в безопасности, и в мирной тишине, прерываемой только редкими скрипами дверей и половиц, моя голова сильно потяжелела.

Спустя пять минут, я сладко спал, прислонившись затылком к одной из сотни или тысячи стен Залы Тысячи Дверей.

 

Проснулся я от голосов. Двое, кажется, девушка и мужчина, тихо спорили. Она еле сдерживалась, чтобы не начать кричать; он был в разы тише и спокойнее. Я не сразу смог уловить смысл разговора. Голова после сна ещё не проснулась и я никак не мог понять, о чём именно идёт разговор. До моего слуха долетали только обрывки фраз, которые я никак не мог сложить в единое целое…

— Мне он нужен сейчас. Немедленно, — низкий и бархатный.

— Ты с ума сошёл?! Дай ему поспать хоть немного! — девичий и гневный. — Ты видишь, в каком он состоянии?

— Ничего не знаю. Это нормальное состояние для рыцаря после боя.

— Да, только он Часовщик, бессовестный! Я тебе никогда ничего не говорила, но сейчас это уже перебор! Он не рыцарь! С чего ты вообще его в это втравливаешь?!

Кажется, в этот момент я окончательно проснулся, но виду не подал. Двое говорили обо мне, и я не хотел прерывать их разговор.

— Успокойся, мать Тереза в чешуе. Тебе же нравились истории про него. А здесь какая история, ну? И потом, я тебе такую встречу подарил, а ты даже поблагодарить не удосужилась.

— Не передергивай! Ник, ты зашёл слишком далеко. Да, я помню, что ты сама судьба, сам рок, творишь, что тебе вздумается и всё такое, но, пожалуйста, остановись. Найди в себе хоть каплю человеческого. Просто признай, что он тебя обыграл. Отпусти его.

Тяжёлый вздох.

— Ты у него-то спросила, что он хочет? А у Уильяма спрашивала? Может быть, я им обоим в конце концов сказку подарю, дорогая моя заступница все несчастных и обездоленных. Ты сейчас суешь нос не в свое дело.

— Да мне плевать, чье это дело! — почти крича. — Это неправильно!

— Неправильно было брючину ему разрезать, — снова тяжёлый вздох. — Я принесу ему парадный костюм. Через час он должен быть в Камелоте, его там ждут. Ты меня поняла?

— Ты бездушный мерзкий чёрт, — шипяще и зло.

— Столько в тебе… всякого, — раздражённо. — Скоро вернусь. Жди.

Послышался негромкий хлопок. Удар по двери.

Я приоткрыл глаза. Спиной ко мне стояла Мэри и смотрела прямо перед собой, в большую и угловатую дверь. Её спина была идеально ровной, руки были сжаты в кулаки и, кажется, тряслись. Под чешуёй она покраснела — сквозь зелёную кожу на шее проступал яркий пунцовый румянец.

Она была не зла.

Она была в ярости.

— Да подавись ты своими играми! — проскрежетала она, и снова изо всех сил пнула закрытую дверь. — Добро всегда побеждает зло! Он столько всего хорошего сделал за этот год, сам знаешь! Он слова своего ни разу не нарушил! Он даже дракона не убил! Он никогда нелюдем не станет, хоть ты тресни, понял меня?! Никогда!

Она ещё раз треснула дверь ногой и тихонько заскулила.

— Мэри, — я подался вперёд, пытаясь встать, — с тобой всё в порядке?

Она резко дёрнулась и обернулась. Испуганные ярко-жёлтые глаза уставились на меня.

— А, это ты, Чарли, — она выдохнула, и взгляд с испуганного сменился на немного виноватый. — Я тебя разбудила, да? Прости. Просто Ник зашёл, и мы как обычно повздорили… Но это хорошо, что ты проснулся. Тебе через час надо быть в Камелоте, на посвящении в рыцари.

— А можно не ходить? — шутливо простонал я, всё ещё пытаясь встать.

— Сиди, пожалуйста, не дергайся, — Мэри присела передо мной на колени и сняла с моей головы мокрое полотенце. — Ты как себя чувствуешь?

Она аккуратно потрогала мой лоб своей рукой. Рука была холодной, а кожа грубой.

— Пока ты спал, мы с Джорджем Третьим немножко привели тебя в порядок. Ценой твоих брюк, правда, я боялась их на живую отдирать. Да и всю штанину снять не получилось бы…

Я посмотрел на свою ногу. Брючина, как и сказал Ник, была распорота. Приличный кусок был вырезан и лежал рядом с моей ногой — чёрный, опалённый и мокрый. Через всю икру и ступню был плотно и очень аккуратно наложен белоснежный бинт. А ведь во сне я даже не почувствовал, что со мной проводили какие-то манипуляции…

— Мы отрезали кусок штанины, отмочили его, а потом сняли. Не волнуйся, я всё обработала живой водой и чистым бинтом перемотала, — объяснила Мэри, откладывая в маленький тазик полотенце, — теперь должно меньше болеть и затягиваться быстрее. Сейчас Джордж Третий принесёт настой на травах и живой воде, ты выпьешь и тебе станет легче…

— Спасибо тебе, — я подтянул к себе ногу. К моему удивлению, от боли практически не осталось следа — чуть-чуть саднило где-то у лодыжки.

— Да так, ерунда… — она отмахнулась и снова слегка покраснела. — Я ведь это так, из самых добрых побуждений. Пытаюсь тебе соответствовать.

Девушкоящерица встала на обе ноги и, глядя на меня сверху вниз, подмигнула. Я сначала не понял, что именно она делает. У неё, как и большинства ящериц были прозрачные веки, поэтому я всё равно видел сквозь слабую плёнку жёлтый глаз. Я не успел спросить, что это было — осознание настигло меня быстрее. Это было так нелепо и забавно, что я не удержался и расхохотался.

— Чего ты смеёшься?.. — непонимающе спросила Мэри. — Я что-то не так сделала?.. Это же жест приободрения в Человечье, разве не так?..

— Да, — хихикнул я, — но твои веки…

Её глаза на секунду округлились. Она стукнула себя по лбу, прошипела «вот я недочеловек» и тоже рассмеялась.

На душе у меня стало удивительно легко.

 

Если верить часам Мэри — время близилось к восьми тридцати после полудня. Я выпил настоя на живой воде, который Джордж Третий принес из дальнего края Зачеловечья, и теперь чувствовал себя совсем хорошо. Ко мне вернулись силы, и, несмотря на все протесты Мэри, я встал на ноги и даже настоял, чтобы мы переместились ближе к её тумбе — в Зале с каждым часом появлялось всё больше и больше людей, торопящихся в Камелот, и ей было неудобно постоянно бегать от меня к тумбе.

Где-то в Зале Джордж нашёл потасканную шахматную доску с фигурами внутри, поэтому на полу рядом с тумбой мы сразу же развернули театр шахматных действий. Туда же он приволок мою сумку с Ключом Ключей, которую я бросил в лесу во время сражения.

Всё шло хорошо. Я был бодр, свеж и готов к посвящению в рыцари.

Мэри моего приподнятого настроя не разделяла. Чем ближе к девяти подходила часовая стрелка, тем мрачнее она становилась. Она нервно переворачивала страницы своей книги, покусывала кончик пера, случайно чуть не смахнула хвостом чернильницу…

— С мисс Мэри что-то неладно, — тихонько мурлыкнул мне Джордж Третий, переставляя лапкой пешку на g5.

— Вижу, — шепнул я, задумчиво смотря на доску. — Как думаешь, что с ней?

— Давайте ещё громче, вы, оба два, — бесцветно буркнула Мэри, поворачивая к нам голову. — Чарли, чтобы ты знал: у меня очень плохое предчувствие.

Она рассеянно покрутила в руках перо.

— Может быть, я просто паникёрша, но…

— Ты определенно паникёрша.

Низкий голос разлетелся по Зале. Тонкая и длинная фигура в чёрном плаще и белой рубашке выплыла из одного из многочисленных коридоров. В руках он нёс небольшой свёрток.

— Тебе бы унять свою бурную фантазию, — Контролёр подошёл ближе к тумбе и, не бросив ни единого взгляда на Мэри, отдал свёрток прямо ей в руки. Девушкоящерица закатила глаза и огрызнулась:

— А с тобой иначе никак.

Ник не обратил на её колкость никакого внимания. Он наконец-то заметил меня, и лицо его начало лучиться радушием и счастьем.

Это было самое ненастоящее счастье на свете. Оно сидело на его лице, будто идеальная фарфоровая маска — казалось, ещё немного и я смогу разглядеть за ушами шёлковые ленты. Настоящими, казалось, были только глаза — и в них не было ни тени счастья.

— Чарли! Я тебя поздравляю, Чарли! — воскликнул он. — Ну же, вставай, дай я пожму тебе руку!

Я встал с пола. Мне не хотелось пожимать ему руку — эта его наигранность меня порядком раздражала. Но не сделай я этого — он придёт в ярость…

Я протянул ему ладонь, и вдруг со всей ясностью понял: я устал от его игр. Мне ужасно надоело думать на три шага вперёд и заботиться о том, какие последствия будут у самого невинного моего движения. Мне надоело смотреть на его изменчивое поведение и видеть, как со своей мерзкой улыбкой на лице он пытается разрушить мою жизнь.

Холодные пальцы вцепились в мою ладонь.

— А ты не верил! — преувеличенно-восторженно проговорил он. — Ты убил дракона, Чарли!

— Не убил, — спокойно и внятно произнёс я, освобождаясь от хватки.

— Как не убил? — по маске радушия пошли мелкие трещинки. — Но Мэри сказала, что ты от него избавился…

— Избавился, — кивнул я. — Но «избавиться» не значит «убить», Ник. В лесу больше нет дракона, и дракон больше не дракон. Так что, думаю, условие «избавиться» исполнено.

Кот-Джордж расправил маленькие крылья и деловито мяукнул:

— Подтверждаю, я больше не дракон. Отныне я кот. Меня зовут Джордж Третий.

Глаза Контролёра округлились. Он с огромным удивлением смотрел на Джорджа. Только через полминуты Контролёр смог выдавить из себя:

— Как ты это сделал?..

— Однажды со мной расплатились Одной кошачьей жизнью, — я покачал головой. — Я решил, что не представится шанса лучше её использовать.

Я чувствовал, сколько сил он прилагает, чтобы маска радушия не спала окончательно. Почему-то он был мной недоволен. Но почему? Я же сделал всё, что от меня требовалось…

— Это очень мудрое решение, Чарли, — кивнул он, сверля взглядом Джорджа Третьего. — Ты исполнил поручение Короля, а потому достоин стать рыцарем. Там, у Мэри, твои вещи. Переодевайся и приходи к нам в Камелот. Мы ждём тебя. Мэри!

Он в упор посмотрел на неё. Мэри недовольно зыркнула в ответ, но предпочла сделать вид, что в книге есть что-то поинтереснее, чем худощавый хлыщ в идеальном костюме.

— Запиши, что я ушёл в Камелот. Сегодня, так уж и быть, прогуляюсь.

— По коридору налево, большие ворота, — равнодушно проговорила она. — Там сегодня открыто.

— А то я не знал, — усмехнулся Ник, одёрнув полы своего великолепно-чёрного плаща. — До встречи, Мэри.

— Глаза б мои тебя не видели, — буркнула в ответ девушкоящерица.

 

Я стоял напротив огромных ворот Камелота и не решался сделать первый шаг. Время, кажется, уже поджимало, но я всё никак не мог собраться с мыслями — стоял, рассматривал тяжёлых золотых драконов, прибитых к дубовым дверям, и не мог пошевелиться.

— Я с тобой не пойду, — тихонько сказала Мэри, поглаживая меж ушей Джорджа Третьего. — У меня ещё работы много. Я тебе эти ворота замкну, ладно? Как только выйдешь из города — сразу вернешься домой. В лавку.

— Я тоже не пойду, — мурлыкнул Джордж, и, спрыгнув с её рук, боднул мою ногу. — Я не люблю быть там, где мне не рады, а вот Мэри — она мне рада, я чувствую. Так что я, наверное, тут останусь. Простите, Чарльз. И за ногу тоже. Я не хотел.

— Прощаю, — я улыбнулся, присел перед ним на корточки и пожал тяжелую рыжую лапу. — Вы зла не держите, пожалуйста. Я тоже не хотел вас убивать.

Он медленно кивнул в знак примирения. Теперь я окинул их с Мэри взглядом и невольно удивился, до чего же они друг другу подходят — девушка в чешуе и длинной оранжевой тоге и большой рыжий кот с крыльями. Котодракон и девушкоящерица.

— Ну вот и всё. Мы, получается, прощаемся, — подытожила Мэри, протягивая мне когтистую руку. — Так что… До свидания, Чарли.

— До свидания, Мэри, — я сжал её холодную ладонь. Теперь длинные когти и чешуя меня не смущали, ровно как и грустная улыбка с острыми зубами. — Спасибо тебе большое.

Она кивнула, резко шмыгнула носом, и вдруг, ни с того ни с сего порывисто обняла меня.

— В тёмный час, — еле слышно шепнула она.

— В тёмный час, — шепнул я, аккуратно похлопывая её по спине. — Ты чудесная ящерица, Мэри.

Она отстранилась, и деланно-недовольно проворчала:

— Нечего помогать мне нюни распускать. Иди уже. Ещё увидимся.

Я кивнул и как никогда решительно взялся за тяжёлое кольцо двери.

— До встречи, — мяукнул Джордж.

— До встречи, — откликнулся я, переступая порог.

…за порогом было шумно.

Лучи закатного солнца били в глаза. Всюду, куда ни глянь, пестрели золотые и красные ленты. В двух шагах от меня бурлила толпа, то и дело выплёвывая из себя юношей и девушек. Воздух гудел песнями и криками.

Над суетящейся площадью возвышался замок. К монолиту из серого камня, упирающегося в небо, вела длинная прямая лестница, прерывающаяся где-то посередине небольшой площадкой. Я задрал голову, но даже так не смог разглядеть дворца целиком — настолько он был огромен. У самого его подножья, на небольшой площади толкались люди. На тесном пятачке танцевали юноши и девушки, рядом с маленькими лавочками работяги потягивали сидр…

Раскрасневшаяся девица в переднике вцепилась в мою руку и, приплясывая, потащила меня внутрь громкого человеческого месива. Я плохо слышал, что именно она говорила. Вроде что-то про то, что сегодня всем положено веселиться, а ещё про яблоки в карамели и замечательный сидр.

— Нигдетакогонетмистервытолькопопробуйтеяваспрошу!..

Я постоянно натыкался на чьи-то локти и неустанно просил прощения. Золотое солнце слепило меня. Барабаны музыкантов оглушали. Казалось, все люди на площади были до безумия счастливы.

— Вы слыхали? Король выбрал нового рыцаря!

Кто-то постоянно наступал мне на ноги…

— Да будет Карнавал!

Розовощекая девушка выпустила мою руку и исчезла среди людей, что-то перед этим протрещав, но ни яблок, ни сидра нигде поблизости не было.

— Им стало казаться, что едят мертвецов!.. — вопили музыканты и ударяя по струнам.

— Да здравствует Король и его Рыцари! — кричали слева.

— Да здравствует Камелот! — отвечали справа.

Грохот человеческих голосов, инструментов, цветов и запахов сводил меня с ума. От всей моей бодрости не осталось и следа. Я вдруг понял, как сильно я хочу в лавку к Уильяму — сказать, что я живой, и что дракон живой, и что всё чудом обошлось, и что всё вернётся на круги своя и дальше нас ждёт только хорошее, а ещё бутылка, черт возьми, рома…

— Простите, — во внеочередной раз извинился я, почувствовав, как теперь уже я задеваю кого-то локтём, — я не специально…

— Верю, Чарльз, — послышался знакомый женский голос и негромкий кашель. — Рада вас здесь видеть. Вы всё-таки выжили.

Я обернулся и увидел знакомое худое старческое лицо, испещренное морщинами и тонкую шею, плотно закрытую глухим чёрным воротником. Смерть замерла на одном месте и, казалось, суета вокруг её совсем не волновала. Она задумчиво смотрела куда-то вверх, на замок и её грустные серые глаза не обращали на меня никакого внимания.

— Пришли посмотреть на моё посвящение в рыцари? — я улыбнулся. — Мне очень приятно.

— Нет, я на работе, — она повернула голову и поджала губы. — Карнавал — самая беспокойная ночь в году. Король разрешает им делать всё, что вздумается. Дуэли вспыхивают, пьянчуги тонут, только и поспевай за всеми…

Она тяжело вздохнула. Что-то в этом вздохе меня напугало. Вдруг мне отчётливо вспомнились её слова: «Сколько бы вы не считали себя почтенным старцем, вам ещё рановато. До Карнавала так точно».

Карнавал.

— Вы когда-то говорили, что… — начал я, но старушка глянула на часы и тут же перебила меня:

— Простите, уже вот-вот начнётся. Мне нужно быть готовой. Берегите себя этой ночью, Чарльз, и всё будет хорошо. Пока что вашего имени нет в моём списке, но в Карнавал всё зыбко и нигде нет правды.

Я кивнул. Она слабо улыбнулась и её чёрный плащ растворился в яркой, вновь охватившей меня толпе.

Надо было заканчивать как можно скорее. Домой. К Уиллу. Подальше от Карнавала.

Из мыслей меня вывел неистовый крик:

— Чарльз Дей на площади!

Он прозвучал как выстрел. На мгновение всё смолкло. Медленно по толпе поползли шепотки:

— Где он?

— А как выглядит Чарльз Дей?

Медленно шёпот перерос в гул, а гул — в ропот. Все озирались, неторопливо расходились, силясь найти Чарльза Дея. А я стоял и не мог открыть рта. Надо было хоть что-то сказать, дать понять, что я — это я, чтобы закончить всю эту церемонию как можно скорее. Но люди всё расступались и расступались, и я сам не заметил, как остался на площади совсем один.

— Чарли, дружище, я знал, что всё так и будет! — послышалось откуда-то из толпы, и на свет, растолкав пару горожан, вылетел светящийся от счастья Ивейн:

— Я вот вообще в тебе не сомневался! — он изо всех сил сдавил меня в объятиях. — Ну ты правда, здоровый малый! Я переживал, конечно, но вот как чувствовал! Молодца, парень! Настоящий Часовщик!

Наконец рыцарь отпустил меня, и я смог вздохнуть. Ивейн прокашлялся и на всю площадь раздалось:

— Чарльз Дей освободил от дракона деревню, а потому достоин стать Рыцарем Круглого Стола!

Последние слова потерялись в приветственном рёве. Кто-то кричал «Ура!», а кто-то «Слава Чарльзу Дею!». Я смотрел на их ликование и не мог понять: действительно ли я сделал что-то, что достойно таких почестей? Ведь я даже не убил дракона... А если бы и убил? Разве это хороший поступок — убить кого-то вроде Джорджа Третьего?.. Мне стало не по себе.

И тут я увидел в толпе отца.

Всего лишь на секунду мне показалось, что его лицо промелькнуло среди чужих. Он не улыбался, он смотрел пристально, чуть прищурившись, и я не понимал — доволен он или наоборот, разочарован во мне.

На секунду луч закатного солнца ослепил меня, и я зажмурился, а когда открыл глаза, то не увидел ни широких плечей, ни рыжей бороды… Ничего, что напоминало бы его.

— Ну пойдём-пойдём, что ты застыл? — прогрохотал Ивейн, схватив меня под локоть. — Сейчас как посвятим, а потом вместе на Карнавал, а? Вино, девицы, музыка!..

Он потащил меня вперед. У меня заплетались ноги. Карнавал. Музыканты заиграли какую-то торжественную мелодию. Домой. Я поднял глаза на площадку на лестнице и увидел его — Великого Короля.

Отсюда, снизу, казалось, что он был невысокого роста. Он был одет в кольчугу и латы с огромным золотым драконом на груди. Поверх очень небрежно была накинута красная бархатная мантия. Он даже не удосужился надеть корону, но вид у него был такой спокойный и царственный, что не было никаких сомнений — это сам Король Артур.

Мне казалось, что он мягко и снисходительно улыбался в аккуратную бороду.

— Щас ты к нему поближе подойдешь, — громогласно шепнул Ивейн, — сядь на одно колено и меч свой протяни. А там дальше разберешься.

Какая-то девица в толпе хихикнула. Видимо, шепот ему снова не удался и эти наставления слышала вся площадь.

Рыцарь подвёл меня к ступеням и взлетел по ним вверх, а я на негнущихся ногах потащился за ним. Двадцать ступеней. Меч неприятно ударял меня по бедру. Сорок ступеней. Король смотрел на меня с сопереживанием. Внизу играли трубы. На семьдесят девятой, широкой ступеньке, я плюхнулся на колено, достал меч из ножн и, положив его на обе руки, протянул Королю Артуру.

Он принял клинок и не слишком-то бережно опустил его на мое левое плечо. Я чуть не потерял равновесие. Вот-вот и я был готов упасть со ступеней, но в последний момент мне всё-таки удалось выровняться. Музыка смолкла. Люди на площади, которые теперь остались далеко-далеко внизу, притихли.

— Чарльз Дей, — спокойный и низкий голос Его Величества зазвучал над площадью, — клянетесь ли вы бороться с несправедливостью и помогать оказавшимся в беде?

— Клянусь.

— Клянётесь ли вы стремиться к истине, но не к славе, к чести, но не к почестям?

— Клянусь, — эхом откликнулся я.

— Клянётесь ли вы жить и умереть как честный человек?

— Клянусь.

— Чарльз Дей, — голос его стал громче и торжественнее, — во имя Бога, встаньте же рыцарем Круглого Стола!

Король протянул мне меч. Последние лучи солнца отразились в его идеальной, зеркальной поверхности. Я тяжело поднялся, неуклюже схватился за рукоять и с трудом запихнул своё оружие обратно в ножны. Под ликование толпы и звуки барабанов, Ивейн нахлобучил мне на голову старый рыцарский шлем и, пока я ещё способен был держаться, вручил щит с золотым драконом. Снизу до моих ушей доносилось неистовое ликование. Король положил мне руку на плечо, и я снова пошатнулся. Нагнувшись ниже к моему уху, он вкрадчиво проговорил:

— Держитесь рядом со мной, Чарльз. Через час вы будете вольны присоединиться к празднику.

Собрав всю волю в кулак, я кивнул. Уилл и бутылка рома откладывались ещё на час… Домой. Домой. Домой.

— Не отходи никуда и не нарывайся на стычки, — это уже обращалось Ивейну.

На лице рыцаря отразилось не то недовольство, не то стыд.

— Но… — попытался возразить.

— Даже, если они начнут первые, — перебил его Великий Король.

— А Мордред…

— …и ровно это же я требую передать Мордреду, — с лёгкой усталостью проговорил он. — Меньше всего мне хочется, чтобы повторилась история с Карнавала в честь Галахэда.

— Простите, сир, — Ивейн покраснел. — Так мы можем начинать?

— Можем, — кивнул Король Артур.

Он поднял руку вверх. Горожане смолкли. Я не мог разглядеть их лиц, но чувствовал, как уплотнился воздух. Что-то страшное повисло в воздухе.

— Да наполнятся столы снедью…— начал Артур.

Я разглядел в толпе маленькую старушечью фигурку. Поймав мой взгляд, Смерть качнула головой.

— …да прольётся вино в кубки…

Голос звучал подобно грому.

— …да откроются ворота Камелота…

Внизу происходило что-то странное. Все замерли. Казалось, что люди не дышат. Только исступленно сверлят взглядом поднятую в небо руку Великого Короля. Будто собаки, ждущие команды.

— …да начнётся Карнавал в честь Чарльза Дея — Тринадцатого Рыцаря Круглого Стола!

С этими словами он опустил ладонь.

— Да будет Карнавал! — крикнул кто-то и этот крик мгновенно затерялся в шуме толпы.

Всё пришло в движение. Люди рванули вверх по лестнице. Они толкались, пинались, попеременно в воздух взмывали чьи-то руки. Юноши вставали на перила, силясь обогнуть толпу, но их тут же хватали за ноги и затаскивали обратно и они исчезали среди подолов платьев и камзолов. Мужчины расталкивали женщин локтями. Дети цеплялись за длинные юбки, и их обладательницы кубарем скатывались по ступеням. Горожане теснились в воротах, через которые я вошёл на площадь, и я видел, как некоторых из них придавливало к каменной арке... Музыканты завели каждый свою песню, и вместе они сливались в невыносимую, страшную какофонию…

Это было похоже на приближение урагана. Каждый стремился вырваться вперёд и не мог. То тут, то там слышались крики и вздохи, ругань и мольба, сквозь шум прорывался собачий вой… Они подбирались всё ближе. Я вцепился в щит изо всех сил, которые у меня оставались. Не дать им подойти ближе. Не дать спихнуть меня вниз. Драться до последнего.

Боже, пусть это наконец закончится! Я хочу домой!

Алое солнце освещало переполненную площадь, и в его ярком свете блестели, окрашенные кровью, ступени.

Мне хотелось убежать, но мои ноги будто приросли к камню. Король Артур крепко сжимал моё плечо. Я посмотрел на него украдкой — он всё также мягко улыбался, оставаясь недвижимым.

Толпа начала замедляться. Ровно на семьдесят восьмой ступени она остановилась окончательно.

— С вашим праздником, сир Чарльз Дей, — хором произносили девушки и мужчины, женщины и юноши, склоняя передо мной голову. — Да здравствует Король Артур, самый Великий из Королей! Да будут благословенны его рыцари!.. Да будет благословенно его вино!..

— С Карнавалом вас, господа, — чинно отвечал Король, кивая им, — не скрывайте сегодня своих истинных лиц! Наслаждайтесь!

Медленно и чинно люди проходили мимо нас, а после бежали по лестнице вверх, к открытым воротам дворца…

 

Не знаю уж, сколько это продолжалось… Солнце давно село, и в полумраке я видел вымазанные кровью ступени и недвижимые тела. Некоторые лежали прямо на площади, некоторые на ступенях. Живы ли эти люди? Или Смерть всё-таки сделала свою работу? И вся ли эта работа на сегодня?

Мне было дурно. Чувство праздника давно покинуло меня. Даже сейчас, когда из открытых ворот замка звучала какая-то заводная песенка, и то тут, то там кричали тосты во славу Камелота, я чувствовал лишь усталость и тошноту.

Поток людей знатно редел. Ивейн, поддавшись общей суете, уже давно сбежал наверх, на праздник. И мне, мне тоже пора было домой. Давно было пора!

— Вам не по себе, друг мой, — подал голос Артур, заметив, как пристально я рассматриваю лежащее на площадке тело розовощёкой девицы — её голова была очень неестественно повёрнута к небу. — Вы должно быть, хотите спросить, почему я их не останавливаю?

— Не хочу, Ваше Величество, — тихо откликнулся я, переводя взгляд на его безразлично-спокойное лицо. — Всё, чего я хочу — это вернуться домой, в свою лавку, и забыться сном.

— Вы не хотите остаться на Карнавал? — он грустно покачал головой. — Великий праздник для всего Зачеловечья. Ведь в Карнавал каждый волен делать что ему заблагорассудится, не принимая ничьих указов и запретов. Каждый может следовать своим желаниям, даже самым потаённым.

Его карие глаза блеснули в темноте. От одного этого взгляда внутри меня нарастала дрожь.

— К счастью, у меня нет ни одного желания, кроме как вернуться домой, — через силу улыбнулся я, склоняя голову и надеясь, что за шлемом он не видит моей неискренности. — Спасибо за ваше радушие, Ваше Величество, но будьте так любезны, отпустите меня…

— Отпускаю, сир Чарльз, — Король, как и я, склонил голову. — Хорошего вам вечера. Я бесконечно благодарен вам за ваш подвиг. В тёмный час!

Я только коротко кивнул. От щита у меня болели руки, а рыцарский шлем не давал смотреть по сторонам. Осторожно я начал спускаться, стараясь не поскользнуться на свежей крови. Поднимающиеся по лестнице кивали мне и поздравляли с посвящением, а я только медленно кивал им.

Странно, но нигде не было видно Контролёра. Он же говорил, что ждет меня на посвящении…

Я остановился у ворот и обернулся. Высокий, зловещий в холодном свете луны, замок, возвышался надо мной, и глубоко в душе чувствовал, что ещё вернусь сюда. От этой мысли всё внутри меня похолодело. Домой! Отгоняя наваждение, я решительно вошёл в ворота. Что-то хлопнуло, яркая вспышка света ослепила меня и, когда я открыл глаза, то уже стоял посредине своей собственной мастерской.

В камине мирно и уютно потрескивал огонь. Теперь я смог выпустить из рук щит, и тот с грохотом упал на пол. Я бы с удовольствием его пнул, если бы у меня остались хоть какие-то силы. Я стянул с головы невыносимо тяжёлый рыцарский шлем и водрузил его на стол. Стащил с плеча сумку, и повесил её на спинку стула. Снял с пояса ножны, кинул их к шлему и, наконец-то размял болящую поясницу.

— Уильям, я вернулся! — крикнул я. — Я живой! И все живые!

Мне никто не ответил.

— Уилл, ты где? — я снова позвал его. — Там такая история, ты будешь в восторге!

И вновь никакого ответа. Я прислушался, но нет, ни шорохов, ни разговоров из лавки не было слышно. Может, Уилл ушел?.. Это было бы здравое объяснение, если бы сегодня с утра он со слезами на глазах не обещал мне целую армию на бой с драконом. Нет, он не мог уйти. Это было просто невозможно. Он бы сидел здесь ни одни сутки, лишь бы убедиться, что со мной всё в порядке… Может быть, он уснул за прилавком? Такое запросто могло случиться, тем более, время было уже позднее…

В глубине души, я, конечно, понимал, что Уилл не мог уснуть. Он бы мерил шагами лавку. Он бы сидел у камина, силясь заняться хоть чем-то лишь бы не уснуть, и дождаться меня. Но сейчас мне так хотелось верить, что Уилл — юный принц далёкой зачеловеченской Даации — мирно сопит на моём прилавке…

Я достал из шкафа бутылку с ромом.

На цыпочках двинулся в лавку, чтобы заранее не разбудить Уилла скрипом половиц.

Внутри не горел свет, но я прекрасно видел во что она превратилась.

К горлу подступила тошнота.

Весь пол был усеян осколками. Была разбита витрина и крошечные игрушки валялись на полу: у балерины была откручена голова, маленький паровозик был разобран почти что на шестеренки. Миниатюрный паровой двигатель лежал на полу неподалеку. Большие напольные часы завалились на бок — их дверца была сбита с петель, и стекло внутри разбито. Все настенные часы валялись на полу. Тонкие стекла вылетели, дерево пошло трещинами, видимо, их били, как тарелки.

И вот среди обломков, на тёмном, деревянном прилавке лежала белоснежная записка.

И не было Уильяма.

Керосиновая лампа закатилась куда-то под стол. Я полез за ней, напоролся на осколок. От страха, от боли, от обиды я взвыл и слёзы крупными каплями покатились по моему грязному лицу. Я знал, от кого записка ещё до того, как включил лампу и прочёл первые буквы. Я знал, кто её писал. Я знал, что произошло в этом месте, пока меня не было.

Внутри меня всё клокотало от злости и ненависти. Я нащупал злосчастную лампу и одним оборотом включил её. Трясущимися руками я поднес записку к слабому свету.

«Дорогой Чарли Дей!»

Эти острые, каллиграфические буквы. Эти тонкие пальцы, выводящие пером на старом пергаменте слова, вершащие чужие судьбы.

«Если ты читаешь эту записку, то, по всей видимости, ты не остался на Карнавал. Нам очень жаль. Сегодня принц Уильям заключит свой договор, и нам бы хотелось, чтобы ты был рядом. Да и к тому же, за год верной службы, неужели ты не заслужил хоть денёк отдыха?

Приходи к нам, Чарли, если ты, конечно, придумаешь, как вернуться назад. Ты ведь переступил порог лавки. Хотя, сегодня Карнавал… Может, сегодня можно нарушить правило? Осмелишься проверить?»

Меня трясло. Никогда, никогда в своей жизни я ещё не чувствовал такой жгучей ненависти вперемешку со страхом и давящим одиночеством.

Подписи было две. Одна острая, изящная, распластавшаяся уродливым пауком, и вторая, тонкая, чертёжная и дрожащая.

«Твои,

Контролёр Ник

и принц Уильям Даацский».

В моей голове не было ни единой мысли, когда я схватил с прилавка записку и рванул в мастерскую. Я не знал, что делать. Всё, что мне оставалось — это схватить меч, рвануть в Камелот и надеяться, что в огромном замке я смогу найти Уильяма прежде, чем он подпишет этот треклятый договор.

Потому что любой договор Ника — это начало новой истории. И меньше всего мне хотелось, чтобы Уильям в неё ввязался.

За считанные секунды я застегнул на поясе тяжелые ножны и схватил со стола сумку. Я чувствовал, что Ник не будет в восторге от того, что я затеял. Я расстраивал все его планы: не нарушил своего слова и не убил дракона. Я…

Что-то проскользнуло в моей голове. Какая-то чрезвычайно важная мысль. Но поймать её я не смог, потому что сотни других, более важных вопросов вились в моей голове.

Что делать? Где искать Уилла? И, самое главное, как выйти из мастерской? Карнавал карнавалом, но я заключил договор, и в нём внятно было прописано, что я могу выйти из лавки, только если того захочет клиент. Сколько мне такого ждать? Недели? Месяцы? А если я выйду — будет ли это нарушением? Не пострадает ли Вирджиния?

Я должен был что-то придумать. Я должен был хоть что-то придумать…

Меня колотило. Хорошо. Я не могу выйти, это правда. Но никто не говорил, что я не могу просто открыть дверь. Мы вдвоем с Мэри точно могли что-нибудь сообразить… Она могла через кого-нибудь передать, что Уильям в опасности. У неё много знакомых в Зачеловечье… Хоть что-то, мне нужно было хоть что-то, только бы помочь Уильяму!

Я нащупал в сумке Ключ Ключей, торопливо вставил его в замок и решительно провернул три раза. В этот раз дверь ходила ходуном — так быстро и неосторожно я обращался с Ключом. Первый. Второй. Дверь тряслась, светилась и скрипела. Третий оборот. Я грубо дёрнул ручку на себя.

И снова передо мной доски платформы, и снова высокая тумба в глубине коридора.

За тумбой никого не было. Книга была закрыта.

Неужели её нет?!

И на звонок сейчас никак не нажать.

— Мэри! — заорал я со всей силы. — Это Чарли Дей! Мне нужна помощь!

Тишина. Скрипы петель.

— Джордж Третий! Вы здесь?! Уильяму нужна помощь!

И снова ничего.

— Уильям у Контролёра! Я не могу выйти!

Они не могут не откликнуться. Мэри не может не прийти. Это же, чёрт побери, Мэри. Она ящерица. Ящерицы должны хорошо слышать, разве нет?..

— Мэри!..

Платформа у моих ног начала ходить волнами. Вдали послышался топот, вперемешку с чавканьем. И в этот раз я был рад слышать эти отвратительные, пугающие звуки!

Мэри вылетела откуда-то сбоку. Маленькое, покрытое чешуей существо замерло на четырех лапах. Она тяжело дышала — так сильно раздувались её ноздри. Огромные жёлтые глаза испуганно смотрели на меня. Было видно, что она спешила изо всех сил.

— Чарли! — Мэри вскочила на задние лапы. — Что прои…

Я не дождался, пока она закончит, и выпалил скороговоркой:

— Контролёр забрал Уильяма, потому что хочет заключать договор, и сейчас они оба на Карнавале, а я не могу выйти из лавки без заказа, — (тут я вдохнул). — Мне нужно что-то сделать. Мэри, пожалуйста, я тебя очень прошу, помоги мне.

— Что от меня требуется? — она абсолютно спокойно и с искренним интересом смотрела на меня.

— Не знаю, — признался я, чувствуя, как новая волна паники подбирается к горлу. — Может быть кому-то сказать, чтобы его вытащили? Мэри, я, честное слово, не знаю!

— Вот как… — выдохнула она. — У тебя нет плана. У Чарли Дея нет плана…

Теперь в её голосе я слышал тревогу.

— Может быть ты… — начал я, но теперь уже Мэри не дала мне договорить:

— Мне надо подумать.

Она резко плюхнулась на пол прямо передо мной. От резкого движения платформа вновь пошла волнами. Мэри обняла колени руками, уставилась в одну точку и принялась раскачиваться, что-то еле слышно проговаривая:

— Так, выходить нельзя… Но ничего не говорил про Уильяма… А если Даацскому отправить весточку? Нет, этот ничего не предпримет… Лилиан?.. Она будет просто в восторге, тут никак… Отправить Джорджа его найти? Да так его оттуда и отпустят… Нет, тут нужен человек… Чёрт, должно же быть…

Я тоже присел внутри своей мастерской. Потом встал. Начал ходить взад-вперёд, не отрывая взгляда от Мэри. Это было странно — видеть за дверью не тёмный коридор в лавку, а бесконечную залу. Да и девушкоящерица плохо сочеталась с внутренностями моего домишки…

Так мы провели минуты три — я описывал круги по комнате, перекладывая с места на места инструменты, а Мэри беспрестанно бубнила что-то себе под нос. В конце концов, бесконечное шуршание из непонятных слов и имён начало меня раздражать. Время играло против нас, и я надеялся, что Мэри это понимает. Но, судя по тому, как размеренно она водила когтём по коленке — моя нервозность её ничуть не волновала.

— Пожалуйста, быстрее, — умоляюще прошептал я, глядя на раскачивающуюся девушкоящерицу. Даже это мерное раскачивание сейчас действовало на меня угнетающе. — Должен же быть выход…

— Прекрати паниковать, дай мне подумать, — рассеянно откликнулась Мэри откуда-то из глубины своих мыслей и тут же потёрла пальцами виски. — Выход… Выйти… А выйти только с заказом… А если… А если…

Она широко раскрыла глаза и две тонкие полоски зрачков уставились на меня.

Кажется, она была в полном восторге.

— Придумала! — счастливо взвизгнула она, вскакивая. — Сейчас! Сейчас, подожди!..

Она принялась рыться в оранжевой тоге и, наконец, извлекла оттуда свои большие карманные часы с резной крышкой. Те самые, на которые ещё сегодня утром я смотрел с таким восторгом. Чуть повертев их в руке, она прицелилась, завела руку за голову и изо всех сил швырнула их в каменный столб.

Признаться, в этот момент что-то внутри меня надорвалось.

— Что ты творишь?! — крикнул я, уже готовый броситься подбирать выпавшие миниатюрные детали.

— Стоять! — Мэри быстро поставила ногу на порог моей мастерской.

От треска разбитого стекла и тихого лязга разошедшихся шестеренок у меня заболело сердце. С глухим стуком пару деталей упали на деревянные брусья платформы. Корпус часов отлетел от колонны. Мэри подхватила его прямо в воздухе и протараторила:

— Я их получила взамен грифоньего пера неделю назад, поэтому не жалко.

Она протянула мне деформированный корпус с разбитым стеклом и погнутым циферблатом и с наигранной торжественностью произнесла:

— Чарльз Дей! Я хочу, чтобы вы починили эти часы в Зачеловечье! Это мой заказ! — тут она выдохнула, наконец всучила мне поломанные часы. — Вот теперь всё. Переступай порог, быстро!

Не успел я засунуть часы в сумку, как она схватила меня за запястье и втащила внутрь Зала. Дверь за мной захлопнулась в ту же секунду.

Мэри, не раздумывая ни секунды, поволокла меня за собой, мимо тумбы, прямо в коридор. Она неслась, подобно урагану.

— Потом тебя отмечу, — кинула она, не поворачивая головы. — Сейчас нет времени. Слушай меня внимательно, это может тебе жизнь спасти.

Она шла широкими, размашистыми шагами, и я еле-еле поспевал за ней. Мы повернули налево, к уже знакомым воротам Камелота.

— На Карнавале всё может быть ложью, и всё — правдой. Никогда не угадаешь, что видишь перед собой: правду, ложь, а может и то, и другое, поэтому ничему не доверяй. Карнавал заканчивается с рассветом, а до него — сомневайся во всём, что видишь.

Огромные деревянные двери возвышались слева от нас, но Мэри быстро свернула в какой-то закоулок, и потащила меня ещё дальше, в самое сердце Зала. Тёмный коридор так давил на меня, что у меня никак не получалось вдохнуть.

— Я найду тебе дверь прямо в замке, — быстро объяснила Мэри, заметив, как я оглядываюсь. — Теперь про Контролёра. Я, если честно, не думаю, что Уильяму грозит какая-то опасность, раз он переходит в люди. Это просто ловушка для тебя. Он хочет говорить с тобой и хочет, чтобы ты боялся.

Мы снова повернули направо. Коридор сузился. Теперь я не мог идти рядом с Мэри — она шла впереди меня, то и дело оборачиваясь.

— Я его знаю. Ты перешёл ему дорогу, отказался от его игр, от его истории… Сегодня он попытается это исправить — потому что в Карнавал он особенно силён. Мы давно знакомы, но мы… Не суть. Я не знаю, на что он способен, если вывести его из себя. Будь готов ко всему.

Тут она резко остановилась. Прямо в тяжёлой чёрной кладке коридора была вырезана крошечная дверка, вымазанная красной краской. Сверху был небрежно нарисован золотой дракон. Золото уже облупилось, а краска (если это, конечно, была она) вздулась и потемнела.

— Здесь, — Мэри нагнулась и вставила длинный, тонкий ключ из своей связки в замок. — Это всё, Чарли. Будь храбрым.

Мне было страшно. Так страшно, что если бы под руку подвернулся достойный повод — я убежал бы от этой двери сию же секунду. Единственное, что меня останавливало — это злость. Она клокотала где-то под рёбрами. Почему кто-то считает, что может распоряжаться мной и моей судьбой?! Судьбой тех, кого я считал — пусть иногда и ошибочно — семьёй?!

— Буду, — я сжал рукоять меча. — Я буду.

— Стой!

Она положила руки на мои плечи, встала на цыпочки и поцеловала меня в лоб.

— В тёмный час, Чарли. Я была рада с тобой познакомиться.

— В тёмный час, Мэри.

Ручка была обжигающе холодной. Дверь открылась с высоким, омерзительным скрипом дверь открылась, и, уже откуда-то издалека, до моего слуха донёсся звонкий девичий голос:

— Ты же знаешь, что такое Зачеловечье, Чарли? Ты же знаешь, кто твой отец?!

 

В воздухе пахло вином и потом.

Отовсюду звучала музыка, благо, теперь это была одна мелодия, но я никак не мог понять, что именно хотели сыграть — не то что-то бодрое, не то что-то элегантное. Но это были странные, чарующие звуки. От них по затылку ползли мурашки.

Здесь танцевали. В зале, под слабым светом факелов, вёлся бесконечный кароль. От отблесков огня по стенам ползли причудливые, вытянутые тени, и чем дольше я смотрел на них, тем больше мне казалось, что они зазывают меня к себе в хоровод.

Я замер у двери, не в силах двинуться дальше. Тени извивались и кружились, а передо мной, держась за руки, ходили феи, гномы, мужчины и женщины, выродки и другие существа, названий которых я не знал. Они то поворачивались ко мне спиной, то лицом, то поднимались, то садились… В такт замысловатой и размазанной музыке они хлопали, поднимали руки, менялись местами, смеялись и вели, вели, вели свой танец куда-то вперёд… Это было странное, чарующее зрелище. Хрупкие девушки рядом с огромными чудовищами слаженно и синхронно танцевали. Никто никого не боялся.

Это выглядело как… сказка.

Это слово пришло мне на ум первым.

Очаровательная фея поймала мой взгляд. Она тепло и озорно мне улыбнулась, и я не смог не улыбнуться ей в ответ. В следующий раз, когда круг проходил мимо меня, она вылетела из пляски.

— Чарли Дей, герой праздника, ты всё-таки пришёл на Карнавал, — пропела она таким звонким и чистым голосом, какого я никогда не слышал в Человечье. — Быть может, потанцуешь со мной?

Её тонкие ручки обвили мою шею. Наверное, даже в этом полумраке было видно, как сильно я покраснел.

— Я ищу своего друга, — как-то невпопад ответил я. — Вы не видели здесь Уильяма, принца Даацского?

— Никак не могу вспомнить, — фея театрально вздохнула. Тут же она склонилась над моим ухом и прошептала:

— Это будет долгая ночь, Чарли. Думаешь, Уильям Даацский не нашёл себе компании?

Она прижалась ко мне так сильно, что я смог почувствовать тонкий, цветочный аромат, струящийся от её кожи.

— Не сопротивляйся, Чарли, ну же, — её шепот растворялся в музыке. — Хочешь, я тебя поцелую, мы выпьем вина, а потом будем танцевать, пока ноги не сотрутся?

У неё была такая нежная улыбка, что на секунду я действительно подумал сдаться. Мне ужасно стыдно, но я подумал, что Уилл, в общем-то, взрослый парень и может разобраться сам, что ему делать, а я… Я заслужил праздника. Я победил дракона и теперь действительно могу провести ночь за вином, танцами и в компании…

В компании кого?..

Мне стало не по себе. Эти руки на моих плечах — руки какой-то случайной феи, имени которой я даже не знаю. А эта улыбка? В ней не было ни грамма нежности, нет. Это было лукавство.

В ней не было ничего от прекрасной, искренней в своей злобе, слезах и смущении Вирджинии.

Мне стало мерзко от самого себя.

— Нет, — я скинул руки феи со своих плеч, — я ищу друга. Так вы точно не видели принца Даацского?

Она не ответила, только заливисто рассмеялась и отлетела обратно к танцующим. Секунда — и она вместе со всеми поднимала тонкие запястья к потолку, а её платье в слабом свете факела мерцало всеми оттенками зелёного и жёлтого. И всё это теперь казалось мне ненастоящим и отталкивающим.

Я начал разглядывать танцующих. Их осунувшиеся лица не выражали ничего, кроме неимоверного счастья, а улыбки, казавшиеся мне такими приятными, стали больше походить на гримасы. Ноги некоторых и вправду были стёрты в кровь, однако люди без конца продолжали ходить по кругу, будто бы не чувствовали никакой боли.

Уильяма здесь не было.

Я медленно, по стене, прокрался к дверям в следующий зал. Стоило мне оказаться рядом с огромной, тяжёлой, двустворчатой дверью, как я мгновенно потянул за тяжёлое чугунное кольцо и шмыгнул внутрь тонкой, образовавшейся щели.

Этот зал был куда меньше и гораздо темнее. Здесь не было ни одного источника света. Только луна заглядывала в огромное закрытое окно.

Праздник здесь давно закончился. Тошнотворный запах, в котором смешались солод и рвота, пот и вонь старой залежавшейся рыбы, ударил мне в нос. Казалось, воздух в зале остановился, застоялся, как вода в болоте. На столах, на подоконнике, под ногами — словом всюду — возвышались горы кружек. Одну я не нарочно задел кончиком ботинка, и она с грохотом покатилась по каменному полу. Шепотки и пьяный смех, которые до этого вились в воздухе, прекратились.

— Новенький пришёл? — послышался захмелевший голос. — А ну, налейте ему!

— Нет, прошу вас, не надо, — сбивчиво проговорил я, делая ещё один осторожный шаг к двери, ведущей из этого зала.

Мне не терпелось поскорее уйти.

— Стоять! — настойчиво повторил голос. — Каждому, кто приходит сюда, полагается выпить!

Я замер. Сейчас, когда мои глаза привыкли к темноте зала, я наконец увидел четыре силуэта.

Они сидели за одним столом: мужчина, потягивающий что-то из своей кружки; некто, безвольно распластавшийся по столешнице в окружении стаканов; худощавая девица; старик, расположившийся подле неё на полу. Не стесняясь ни моего присутствия, ни присутствия двоих пьяниц, он гладил девицу по лодыжке, запуская руку порой так глубоко под юбку, что мне становилось неловко.

Тот, первый мужчина, взял в руки кружку, встал, покачнулся… Прихрамывая, он подошёл и всучил мне её прямо в руки. На дне плескался крепкий, старый виски.

— Пе-ей, — не то протянул, не то скомандовал пьяница, и я с новой силой почувствовал тот смрад, которым пропах воздух в зале.

Его шатало.

— Вы не видели здесь принца Уильяма Даацского? — пересиливая своё отвращение, промямлил я.

— Отвечу, как выпьешь, — стеклянные глаза мужчины смотрели на меня, но я не видел в них ни капли мысли.

— Извините, — я постарался улыбнуться, но, судя по всему, у меня получилось так себе, — сегодня не пью. До свидания.

— Никуда ты не…

Но было уже поздно. Пока до тяжёлой головы пьяницы дошли мои слова, я успел дойти до дверей и выскочить в коридор. Уже оттуда я услышал недовольное ворчание:

— Ишь ты, не пьёт! Слыхал, Генри? На Карнавале и не пьёт! А на вид нормальный мужик, а? Э, Генри? Подними голову, когда с тобой разговаривают, э!

Но Генри ничего не ответил. Даже не всхлипнул.

Вдруг мне подумалось, что Генри может быть уже мёртв.

 

Я оказался в центре плотного сплетения коридоров замка. Уж не знаю, сколько именно времени я скитался по этой тёмной и сырой паутине, однако теперь я твёрдо решил, что ни в один зал больше не зайду. Поэтому теперь я просто открывал дверь и громко спрашивал, не видел ли кто принца Уильяма Даацского, при этом всеми силами стараясь не обращать внимание на происходящее внутри. Я не вглядывался в плохо различимые в полумраке силуэты и изо всех сил старался не думать о происхождении странных звуков, от которых моё лицо невольно краснело.

К сожалению, мои поиски так и не увенчались успехом: Уилла почти никто не видел. Его смогли припомнить только двое или трое людей, но и они не знали, где сейчас находится мой подопечный.

Моя тревога усиливалась с каждой новой дверью. Я никак не мог напасть на след Уилла, а между тем, прошло уже больше часа. Что сейчас с Уильямом? Нужна ли ему моя помощь? Или Мэри была права, и Уильям — просто приманка для меня?..

Я торопливо шагал по очередному коридору, когда за моей спиной послышались быстрые и тяжёлые шаги. Я прислушался. Бойкое шлёпанье вперемешку с шарканьем доносилось откуда-то слева, из-за поворота. Кто-то бежал.

Я ускорил шаг, но не удержался и из любопытства всё-таки обернулся.

Я оказался прав. Из-за поворота выбежал юноша. Он стремительно нёсся вперёд, мимо меня, широко и довольно улыбаясь. Ему не мешала даже хромающая правая нога — с такой скоростью он летел по коридору. Над головой он торжественно держал кубок в виде человеческого черепа. Из кубка то и дело что-то выплёскивалось.

— Ты тоже беги! — задорно крикнул юноша, завидев меня. — Их там много, они тебя затопчут!

— Что? — переспросил я, когда мы поравнялись.

— Быстрее ногами шевели! — бегун ни с того ни с сего зашёлся заливистым смехом. — Нам бы от них оторваться!

— От кого оторваться? — снова спросил я, переходя на лёгкий бег.

— Увидишь!

И он, этот темноволосый, хромой паренёк, припустил изо всех сил вперёд. Я рванул за ним. Странно: нас бежало только двое, но пол трясся так, будто мы были табуном диких лошадей. Но тут сзади послышалось громкое «Вот он! Я его вижу!»

Я обернулся, чтобы посмотреть, кто кричит.

Ровно в эту секунду из-за того же самого поворота выбежали «они».

Запыхавшаяся, разъярённая ватага накрахмаленных мужчин преклонного возраста, извергая из себя ругательства, бежала за нами. Им эта погоня доставляла явно меньше удовольствия, чем моему невольному спутнику. Не меньше сотни ног топтали грубые камни коридора, то и дело спотыкаясь.

— Ловите его! — закричал один голос. — Его бы в колодки!

— За стишки его! — подхватил другой.

— Ну тогда Сапфо тоже запретите! — кинул юноша через плечо, заходясь смехом. — Она чем меня лучше?

Кто-то вновь разразился бранью. Юноша расхохотался. Происходящее доставляло ему неимоверное наслаждение. Кажется, он не старался бежать быстрее только потому что ему хотелось слышать, что именно о нём говорят.

— А что ты с сестрой сделал, напомнить?!

— А вы что, — он обернулся, глядя на кого-то в толпе, — вы что, свечку держали?

Казалось, что бегущие вот-вот взорвутся от злости. Каждый орал ругательства громче другого, все толкали друг друга локтями, поднимали в воздух сухие кулаки. Впрочем, бегуна это ничуть не смущало — широкая улыбка не сходила с его уст. Коридор подходил к концу: прямо перед нами высилась стена и развилка: направо или налево.

— Хам!

— Чёрт!

— Гад!

— А вас такие слова совсем не красят, ваша честь! Как и лицемерие! — хихикнул юноша и, хватая меня за запястье, отчётливо произнёс:

— Сейчас направо! Тут чуть-чуть!..

Я кивнул. Признаться, моё тело уже начало меня подводить — у меня кололо в боку, начали уставать ноги и я начал сильно и сбито дышать. Мне и полторы тысячи футов пробежать непросто, а мы, кажется, осилили уже около трёх.

Вслед за ним я повернул направо. Это был совсем крошечный коридорчик, который мы смогли бы пересечь меньше, чем за минуту. Заканчивался он ещё одной развилкой — налево или направо.

— А теперь-то куда? — просипел я.

— Давай за мной, — чуть слышно шепнул юноша. — Ты дальше уже не сможешь.

Он метнулся к двери в левой стене, приоткрыл её и прошмыгнул внутрь зала. Меня удивляла его грация — несмотря на хромую ногу, он двигался несказанно быстро и почти неслышно. Тяжело и шумно дыша, я забежал следом за ним. Дверь закрылась с еле слышным скрипом.

К счастью, тут никого не было. Только гобелены и слабый лунный свет.

Я обессиленно шлёпнулся на пол, стараясь отдышаться. Юноша присел рядом со мной и тут же прислонился ухом к двери. Мы молчали. Он замер, то и дело посматривая в мою сторону. Видимо, из-за моих сбивчивых вдохов он не мог расслышать происходящее в коридоре.

И вот, спустя тридцать ударов сердца, за дверью отчётливо послышался топот. Вслед за ним крики «Где он?!» и «Давай налево теперь!»

Я замер. Даже дыхание задержал. Гул пронесся мимо, и ещё через сорок ударов сердца смолк окончательно.

— Пронесло, — наконец резюмировал молодой человек и отпил из своего бокала. — Даже жалко. Будете?..

Он с готовностью протянул мне череп на изящной костяной ножке. Я заглянул внутрь — на дне плескались остатки бордового вина.

— Не буду, — тяжело выдохнул я. — А эти… Это кто были?

— Чиновники, — лицо моего спутника засветилось от восторга.

— И за что они вас так?

— По пустяку: плюнул на министра иностранных дел, — он прыснул.

— А вы его за что так? — повторил я.

— Под руку попался. Я когда стих декламировал, мне нужно было на кого-нибудь плюнуть. Для драматического эффекта, понимаешь? Кто ж знал, что он важная шишка… — он на секунду задумался, — а с другой стороны, в кого плевать как не в министра иностранных дел, правда?. Я Гордон.

Он протянул мне свою руку, нежную и белую. Я аккуратно её пожал — казалось, моя мозолистая ладонь может легко раздавить его тонкие пальцы.

— Чарли, — представился я.

Я разглядывал его безо всякого смущения. Он был удивительно тонок. Его одежда была выкроена по последней английской моде — старший Ашер привозил похожие вещи из Лондона, а потом щеголял в них по улицам в прекрасном расположении духа. Тёмные вьющиеся волосы, прямой нос и острый подбородок. Одним словом, всё в нём выдавало настоящего аристократа.

Гордон рассматривал меня в ответ. Уж не знаю, какое мнение он обо мне составил, но мой простенький, пусть и парадный костюм явно не вызывал у него восторга. Когда его взгляд упал на меч, он невольно приподнял бровь. От насмешливого и пристального взгляда хотелось спрятаться.

— Вы Часовщик, — прищурившись, изрёк Гордон. — Но какой-то очень неправильный Часовщик. Обычно к этому времени такие как вы валяются где-то в нижних залах вусмерть пьяные. А вы нет. И меч этот…

Я чувствовал, что его разбирает любопытство.

— Я здесь по делу. Ищу Принца Уильяма Даацского, — почему-то это прозвучало как оправдание. — Вы его не…

— Принца Даацского? Дайте-ка вспомнить, — юноша нахмурился. — Смазливый мальчишка с золотыми волосами, да? Припоминаю такого. Он был в каминной. Его приволокли к началу пьесы, которую…

Гордон принялся втолковывать мне что-то о пьесе, но я уже не слушал.

Уильям был здесь. Он всё ещё живой. Он в каминной.

— …не Шекспир, конечно, но неплохая, посмотреть можно…

— Где находится каминная? — я грубо прервал своего собеседника, в мгновение вскакивая с пола.

Молодой человек взглянул на меня с явным неудовольствием.

— Недалеко, — буркнул он, допивая остатки вина из бокала. — Минут десять идти. Хотите, провожу?

Я молча подал ему руку. Он вцепился в неё своими тонкими пальцами и поднялся вслед за мной. Потом очень неуклюже, не выпуская из руки бокала, Гордон открыл дверь и, убедившись, что в коридоре никого нет, выскользнул из зала.

И я поспешил за ним.

 

— Вы не хотели говорить про пьесу, — обиженно проворчал Гордон, стоило нам отойти подальше от злосчастного коридора. — Вас что, ни капли не интересует искусство?

— Мне по душе более однозначные вещи, — откликнулся я. Мне не хотелось разговаривать. Я пытался запомнить маршрут, по которому мы шли, но к десятой развилке я уже позабыл, куда мы повернули в первый: налево или направо?..

Однако собеседник моего настроения не уловил.

— Однозначность скучна, — он закатил глаза. — Всё самое ценное в мире неоднозначно.

— Любовь однозначна и прекрасна, — бездумно откликнулся я.

— Вы ошибаетесь, мой милый друг! — поэт засиял, подобно соверену. — Неужели вы думаете, хоть кто-то любит чужие мысли или красивый завиток волос? Отнюдь! Любовь тщеславна и самолюбива от начала и до конца. Все любят чувствовать себя героями в золотых доспехах или героинями сентиментальных романов.

— Вы заблуждаетесь, — начал было я, но он тут же перебил меня:

— Тогда скажите: хорошо ли убийство, сделанное из любви? И хороша ли любовь, что толкает на убийство?

Я замолк. Его словесная игра мне не нравилась. Но где-то в глубине души я хотел его переубедить. Заставить его усомниться в своей теории. Я стал судорожно вспоминать все добродетели, силясь найти ту, в которой не было бы порока.

— А честность? — наконец вспомнил я. — Где в ней неоднозначность?

Гордон задумался. Звуки наших шагов отражались от стен. Мы вновь повернули за угол, и я даже не потрудился запомнить, в какую именно сторону.

— Честность неприступна, — тихо произнёс он. — Она монументальна и не терпит перемен. Вы честны в своих намерениях и даёте слово. А потом всё меняется, а вы, как честный джентльмен, не можете его нарушить. Если нарушаете — приносите боль другому. Если держите — приносите боль себе. И где здесь однозначность? В лицемерной неизменчивости? Помилуйте, так не бывает!

— Вы ведёте нечестную игру, — посетовал я. — Я назову любую добродетель, а вы придумаете, чем она плоха.

— Всё неоднозначно, — снисходительно улыбнулся он. — Этим мне и нравится Зачеловечье. Здесь царит сердце, а не разум. Здесь есть свобода, а не избитая мораль. Здесь никто не стремиться убежать от своих желаний, здесь дают им волю. В Человечье чиновник бы ничего не сказал мне в лицо, но запретил бы печатать мои стихи. А здесь? Здесь всего лишь догнал бы и набил, простите за грубость слова, морду. Они наслаждаются своими страстями, а не подавляют их. В этом наше человеческое счастье.

— В вас говорит вино. Разве такой человек может быть… Человеком?

— Во мне говорит чувство, — он укоризненно глянул на меня. — Человек… вы слишком много смысла вкладываете в это слово. Вот я: я живу чувством, но не моралью. И что же, я от этого меньше человек, чем вы?

— Нет, но…

— А раз нет, то какая разница? Нас всех рано или поздно настигнет смерть.

Я изумленно посмотрел на него. Его размышления походили на реку: они были такими же текучими и сверкающими, но стоило подойти ближе к берегу, как от них начинало разить илом.

— Бокал — это напоминание о смерти? — я неумело постарался перевести тему.

— Конечно, — Гордон поднял бокал в воздух, давая мне рассмотреть череп получше. — Нравится?

Мы в который раз повернули и остановились перед огромными дверьми. Из-за них доносился приглушенный женский голос, что-то отважно декламирующий.

— Изящная вещь, — кивнул я и очень деланно поинтересовался:

— Это коровья кость?..

— Это череп моей дочери! — с всё таким же сияющим видом объяснил молодой человек, толкая ногой дверь. — Пришлось повозиться с фамильным склепом, да и скальп снимать было непросто, но какая красота получилась, правда? Вот, смотрите, ещё одна неоднозначность! Как прекрасны парадоксы!..

Яркий свет каминной ослепил меня. На секунду я даже зажмурился.

— Ищите своего принца, Чарли, — с усмешкой проговорил Гордон, и я услышал, как отдаляются его шаги. — Свидимся!

— Свидимся, — эхом повторил я, вступая в зал.

Видеться с ним мне больше не хотелось.

 

Языки пламени поднимались высоко вверх, и потому казалось, что горят театральные подмостки.

Я никогда не видел таких каминов… Он был шириной и высотой почти в полстены. За тяжёлыми коваными прутьями, высотой футов в тринадцать, трещали толстые и длинные, как ствол вяза, брёвна. Под ними раскинулась настоящая гора из тлеющих углей, золы и пепла.

— …что я снесла и что Он видел с неба; что сделал безымянным… — с надрывом причитала актриса.

Здесь было много людей. Большинство из них толпились у сцены. Некоторые стояли так близко, что позволяли себе положить руки на сцену, чуть ли не под ноги актёрам. Другие стояли вдоль стен — одни о чём-то шептались со своими соседями, вторые лениво потягивали что-то из бокалов, изредка интересуясь пьесой, а третьи и вовсе спали. На втором ярусе расхаживали знатные особы — их наряды сверкали в отблесках огня.

— Она уличена, но не созналась. Довольно и того, — прохрипел мужчина, по всей видимости, играющий судью.

Я не знал, что делать. Кричать? Расталкивать зрителей, в надежде отыскать Уильяма? Я оглядывал зал, стараясь найти взглядом кого-нибудь, хоть отдаленно похожего на него. К сожалению, мои попытки не увенчались успехом.

В центр было не пробиться — люди стояли друг к другу вплотную и внимали каждому слову. Стоило подняться наверх и попробовать поискать Уильяма там, среди знати. Даже если его нет на втором ярусе, я смогу хотя бы рассмотреть зал с высоты…

Деревянную лестницу на второй ярус я нашёл сразу — она была в дальнем от камина углу. Добраться до неё было не так уж и сложно: мне нужно было пройти пятьдесят с лишним ярдов вдоль стены, лавируя между зеваками…

Я начал медленно протискиваться среди зрителей. Чем ближе ко мне становилась лестница, тем четче я осознавал, что так просто на второй ярус не подняться. Сначала я увидел мужчин в кольчуге с драконами. Они стояли подле первой ступени, как каменные изваяния. В руках они держали копья. Вскоре я увидел и бледного юношу, который пылко что-то втолковывал одному из стражников. Сначала к юноше прислушивались, но спустя минуту стражник потерял к его доводам всякий интерес.

Мне оставалось сделать шагов двадцать до лестницы, а плана, как пробраться наверх, у меня так и не появилось. «Я новый рыцарь, — успокаивал я себя, — меня обязаны пустить».

Или мне нужен был кто-то знакомый на втором ярусе; кто-то, кто сможет попросить меня впустить… Вариантов было несколько: король, кто-то из рыцарей и… Ник. Он сейчас был бы весьма кстати…

Я посмотрел на лестницу. На ступенях, почти передо мной стоял Гордон. Он, обворожительно улыбаясь, переговаривался с хмурым молодым человеком. Молодой человек не сводил недовольного взгляда со сцены. Видимо, он был автором трагедии. Стоящая рядом с ним девушка нежно гладила его по плечу. Когда актриса воскликнула «Не знала я, что так они печальны!», троица дружно поморщилась.

— Гордон! — сдавленно позвал я. Он бы мог протащить меня туда, к знати. Однако поэт и ухом не повёл. Я хотел позвать его ещё раз, но тут в меня влетел бледный юноша. Или я в него, не столь важно. Это произошло почти одновременно: я наступил ему на ногу, он дал мне локтем под дых.

— Смотри, куда идёшь! — возмущенно прошипел он.

— Простите, но вы сами хороши, — я огрызнулся, но тут же взял себя в руки и спросил:

— Вы не видели принца Даацского?

— Все видели! — юноша отпихнул меня в сторону. — И это кронпринц!..

Я моментально схватил его за рукав, нагнулся и тихо спросил:

— Вы не знаете, где он?

Видимо, я выглядел очень угрожающе. Иначе я не могу себе объяснить, почему он съежился и пробормотал:

— Он там, наверху… Даже такой как он!..

Я разжал руку, и юноша, бормоча что-то себе под нос, рванул дальше. Я только проводил его взглядом.

Значит Уильям точно на втором ярусе, и разговора со стражей не миновать. Вопрос был только в том, кто будет вести этот разговор: я или Гордон.

Я поднял голову. Но дело внезапно осложнилось: ни Гордона, ни хмурого молодого человека, ни его спутницы уже не было на лестнице.

Стало быть, придётся говорить самому и надеяться, что мне хватит убедительности. С этим были проблемы — у меня не было припасено ни одного весомого аргумента, кроме «Я тринадцатый рыцарь!». Других причин у меня не было.

Я старался держаться как можно увереннее, но, видимо, актёр из меня был куда хуже, чем часовщик. Стоило мне подойти к стражникам, как они синхронно растянулись в ехидной улыбке.

— Я Чарльз Дей, — я представился так бодро и уверенно, насколько вообще мог.

— И? — первый стражник оглядел меня сверху до низу. Его взгляд был полон насмешки.

— Я могу пройти наверх?

Зря я спросил — это прозвучало нелепо. Чувство неловкости накрыло меня с головой. Лучше было бы сказать, что я новый рыцарь. Или что я знаком с Контролёром и с Гордоном; объяснить, что я ищу друга… А я ляпнул такую ерунду.

— Нет, — усмехнулся второй стражник, — нельзя.

— Но я, — я начал лихорадочно соображать, что бы ещё сказать (как будто бы у меня был выбор!), — я новый рыцарь. И этот карнавал в мою честь!

Охранники переглянулись и вдруг заливисто расхохотались. Сквозь лающий смех первый с трудом проговорил:

— Это вот ты рыцарь?!

Второй смеялся так, что даже подавился. Он закашлялся и принялся бить себя кулаком по кольчуге.

— Это тебе Кей сказал? — прохрипел он, переводя дыхание. — А сэры-то совсем распустились!

Я невольно покраснел. Почему-то мне стало стыдно. Как-то в детстве я сам отполировал витрину в лавке, и, когда привёл маму посмотреть, она только улыбнулась и сказала, что папа будет очень рад, что я выдаю его работу за свою. Сейчас я испытывал что-то похожее…

— Но я правда рыцарь, — промямлил я, — я дракона победил… Меня сегодня посвящали…

Наверное, я был похож на помидор. Внешне я не слишком-то похож на рыцаря, это правда, но это же не значит, что я совсем ни на что не годен!

— Дам тебе совет, — первый заговорщицки мне подмигнул, наклонился вперёд и прошептал. — Уж не знаю, кто из благороднейших тебя наколол, но катись-ка ты отсюда.

— Не отвлекай серьёзных людей, — хихикнул второй. — Эта ложа для королевских особ, лордов, герцогов, рыцарей и таких, как они. А ты…ну, Часовщик.

— Ещё один Часовщик Дей, — задумчиво протянул первый и повернулся ко второму. — Слушай, а помнишь последнего Дея? Ну такого, с рыжей бородой?

— Это тот, который двадцать кружек пива выпил, когда на спор надо было только десять?

— Ага. Это же он Мордреда с Ивейном на прошлом Карнавале стравил? — первый растянулся в широкой улыбке. — Эти двое так до сих пор ничего и не поняли.

— Да-да-да, он ещё ни одной юбки в Зачеловечье не пропускал.

— Ровно как и трактира!

— Хороший был мужик, — второй покачал головой. — По нему так и не скажешь, что он… Часовщик.

С каждой новой фразой внутри меня разгоралась ярость. Я очень злился, но, к своему удивлению, не на стражников. Пускай они мололи всякие глупости, мне плевать. Я злился на отца. Теперь, когда люди слышали фамилию «Дей» люди думают не про мастера часового ремесла, а про пьяницу и повесу! И что самое обидное — я теперь тоже часовщик Дей! И я не хороший часовщик, сын великого Часовщика Гарольда Дея, а сын зачеловеченского скомороха!..

В тот момент во мне что-то будто… сломалось. «Хорошо, — решил я, — хорошо. Раз мы шуты и паяцы, я тоже сыграю. По-настоящему сыграю. Пусть эта байка о Дее тоже потом ходит по Карнавалам. Мне нечего терять».

Я схватился за рукоятку. Меч выскользнул из ножен, и острый серебряный клинок сверкнул в свете факелов.

— Сейчас вы оскорбили мою честь, — отчеканил я раздраженно, — а я не хочу терпеть оскорблений! Я, Чарли Дей, тринадцатый рыцарь Круглого Стола, назначаю вам дуэль! Здесь! Сейчас!

Видимо, моя речь получилась уж слишком громкой и пылкой — надрывающаяся на сцене актриса запнулась посредине реплике и начала сначала. На стражников было жалко смотреть. От ехидных улыбок не осталось и следа.

Мне хотелось верить, что я выглядел впечатляюще и воинственно. Единственное, на что я мог тогда рассчитывать, так это на произведенный эффект. Если бы они приняли мой вызов, то это был бы позор. И суток не прошло, как я держу в руках меч, а охрана была выучена орудовать копьями, ножами и много чем ещё…

— Да ладно тебе, что ты сразу… — испуганно проговорил первый, рассматривая рукоять. — Я же вижу, что меч у тебя рыцарский… С изумрудом…

— Вот берут же в рыцари кого не попадя! — недовольно проворчал второй.

— Я правильно понимаю, что вы всё-таки принимаете мой вызов? — холодно осведомился я.

— Нет-нет-нет, ни в коем случае.

— Вот и славно, — кивнул я, ступая на лестницу.

Теперь мне оставалось только найти Уильяма.

 

На втором ярусе царило спокойствие. Люди здесь медленно прохаживались из стороны в сторону и вполголоса переговаривались, потягивая из бокалов вино. Всюду блестели шелка и драгоценности, в воздухе пахло тяжёлой смесью всех ароматов мира — аристократы любили парфюмы больше, чем следовало бы. Всё выглядело нарочито роскошно.

Я не успел ступить и шага, как ко мне подлетела девчушка лет тринадцати. Она выглядела очаровательно: вздёрнутый носик, светлые кудри, голубые глаза, сиреневое платьице в оборках и рюшах. На её голове блестела крошечная золотая корона, украшенная какими-то сиреневыми камнями, кажется, чем-то вроде кварца.

Очевидно, она была принцессой. В моей голове принцессы только так выглядели — маленькие, хрупкие, больше похожие на кукол, чем на реальных людей. На секунду мне показалось, что в ней есть что-то от Уильяма, но я отогнал эту мысль. Наверное, все принцы и принцессы в Зачеловечье были похожи между собой, потому что они были… сказочными.

— Вы Чарльз Дей? — спросила девчушка тонким, сладостным голосочком. — Тот самый Часовщик из Зачеловечья?

— Это я… — начал было я, но не успел ничего сказать. Мечтательно-очаровательное лицо девочки превратилось в камень. Она не дала мне договорить:

— От вас шума больше, чем от моей глухой тётушки, — выпалила она и, схватив меня за руку, процедила:

— Будьте потише, пожалуйста. Если нас с вами вместе увидят, устроят скандал.

— Вы что себе позволяете? — я попытался выдернуть руку, но девчонка только сильнее сжала моё запястье:

— Не дёргайся, понял? — гневно прошипела она. — Ты что, не узнаешь меня? Я Лилиан.

— Откуда мне тебя знать? — я недоуменно посмотрел на неё. — Я даже имени твоего не слышал!

— Хорош братец, — Лилиан закатила глаза. — Вот как про тебя трепаться — так это он первый, а про меня ни слова никому не скажет! Я принцесса Даацская. Сестра Уильяма. Не слышал?

Она снова потянула меня вперёд.

— Давай, быстрее шевели ногами.

— И ничего я не слышал, — буркнул я, невольно поддаваясь её напору.

Она была маленькой, тоненькой девчонкой. Её ладонь была меньше моей раза в два. Но сколько в этой крошечной девочке таилось бойкости и злобы! Достаточно, чтобы моё сопротивление стало абсолютно бесполезным.

— И куда ты меня тащишь? — безразлично поинтересовался я. Этой стихии можно было только повиноваться.

— К этому халдею тебя тащу, — бросила она, продолжая тянуть меня вперёд. — Мне нужно, чтобы я его в Зачеловечье больше не видела! Всё же так хорошо решалось!

— Ты знаешь, где он?

— Знаю! — рявкнула Лилиан, остановившись. Какой-то лорд покосился на нас и принцесса сиюсекундно отпустила мою руку. Она обворожительно улыбнулась и сквозь зубы проговорила:

— Я только не знаю, где твой хвалёный мозг, Чарли Дей. Я, конечно, очень благодарна, что ты заставил моего непутевого братца отказаться от трона, но это не умаляет того, что ты ведешь себя как осёл.

Лорд кивнул в ответ Лилиан.

— Премного благодарен, — ухмыльнулся я. — Это же ты пыталась его отравить, верно?

— Трижды, — гордо отчеканила Лилиан. — Жалко, что он слишком хорошо меня знает…

Мы двинулись дальше. Мимо неспешно проплывали дамы в безвкусных платьях. Когда они замечали нас, то расплывались в улыбках и делали книксены. Принцесса царственно кивала. Наверное, этот кивок она репетировала с самого детства — таким отлаженным и механическим выглядело это движение.

Бьюсь об заклад, со стороны мы выглядели очень смешно. Коротышка-Лилиан с высоко вздёрнутым носиком и лицом, полным достоинства, шла впереди, а за ней обречённо волочился побитый этим бесконечным днем, грязный и уставший я. Однако я не заметил ни одного взгляда, в котором была бы насмешка. Наоборот — почтение.

Мы дошли до неприметной маленькой дверки.

— Там лестница для прислуги, — шепнула принцесса, оглядываясь по сторонам. — По ней вы спуститесь вниз, в общий зал, а потом уйдете с Карнавала, куда вам там надо. Ты всё понял?

— Я умнее, чем ты думаешь.

Лилиан закатила глаза.

— Давай за мной, — она юркнула в приоткрытую дверь. — И дверь прикрой.

Я послушался.

Внутри было темно и тепло. Вниз уходила хлипкая деревянная лестница. На маленьком пятачке лежал Уильям. Я бы ни за что его не узнал: нос распух, рубашка выпачкана в крови, рукав порван, а воротник съехал куда-то набок. Скомканный фартук валялся рядом.

Он не шевелился.

Я мигом подлетел к нему. В темноте я не видел, дышит он или нет. Смутный страх подступил к горлу.

— Что с ним? — я испуганно глянул на Лилиан. — Он живой?

— Он спит, — принцесса равнодушно сложила руки на груди. — Его усыпили, чтобы он не привлекал лишнего внимания. Если бы папа его увидел, тут бы такой шум начался…

— И как его теперь?..

Лилиан смотрела на меня непроницаемым взглядом.

— Его можно разбудить только поцелуем истинной любви.

— Чего?!

— Шучу, — девчонка прыснула. — Просто дай ему оплеуху и проваливайте отсюда оба.

— Очень смешно, — пробормотал я, несильно встряхивая Уильяма за плечо. — Уилл, вставай. Уилл! Уильям!

Ничего. Уилл продолжал сладко спать.

— Ну потряси его три раза, как в сказках, — хихикнула Лилиан. — А то у нас тут по-другому никак.

— Лилиан! — прикрикнул я, начиная терять всякое терпение. — Это твой брат!

— Ну и что, — она закатила глаза. — Я буду счастлива, если он сейчас умрёт. Меньше проблем с престолонаследием.

— Да ты с ума сошла! — воскликнул я.

— И я это от Дея слышу?! — тут же взвилась она. — Слезь уже со своей высокой лошади, рыцарь недоделанный! Думаешь, если ты отказался от своих желаний ради того, чтобы казаться идеальным, то все должны так же сделать? Так вот не должны! И я может быть, куда честнее тебя! Потому что я хотя бы себе признаюсь, что я хочу занять трон!

— Лилиан, — послышался слабый голос Уильяма, — замолчи, Бога ради. Дай ещё поспать.

Уилл приоткрыл глаза, перевернулся с одного бока на другой и снова заснул.

— Уилл, — позвал я, разворачивая его обратно к себе. — Вставай, пожалуйста. Нам надо уходить.

Глаза юноши медленно открылись. Принц зевнул, моргнул и уставился на меня.

— Чарли? — он уселся и потёр глаза руками. — Это ты?

Он ещё раз моргнул.

— Да, это этот твой Чарли, — недовольно проворчала Лилиан. — Соображай быстрее. Нет никакого желания с тобой ещё полвечера возиться. Я надеялась хотя бы сцену суда спокойно посмотреть, но ведь нет!..

Уилл перевёл взгляд на сестру.

— В том, что ты Лилиан я ни капли не сомневаюсь, — фыркнул он и недоверчиво глянул на меня. — Но ты… Скажи, какой первый чертёж я сделал самостоятельно?

— Ну что это за допрос?.. — разочарованно протянул я, но Уилл упрямо повторил:

— Какой первый чертёж я сделал самостоятельно?

«В Карнавал всё зыбко и нигде нет правды», — пронеслись в моей голове слова Смерти. Я постарался вспомнить. Первыми чертежами были самые стандартные шестеренки и с ними Уилл справлялся только с моей помощью. После массы моих объяснений он постарался сам нарисовать колёсико с пятнадцатью зубцами — триб. Вышло тогда так себе, но мне хотя бы не пришлось комментировать каждый его замер. Первой полностью правильной деталью стал анкер. Я тогда ещё сильно удивлялся: почему ему так сложно нарисовать простое колесо, а анкер с непростым углом — легко?

— Первый самостоятельный — триб, — наконец сказал я, — а первый самостоятельный и полностью правильный — анкер.

Подозрительность исчезла из взгляда Уилла так же быстро, как и появилась.

— Чарли! — воскликнул он, вскакивая с пола. — Чарли, ты живой!

Он налетел на меня с объятиями, и я крепко обнял его в ответ. Как же я рад был видеть его целым и невредимым!

— Конечно, живой. Что со мной станется?

— Да-да-да, всё это очень трогательно, конечно, — подала голос Лилиан. — Но давайте, катитесь уже. Меня хватятся с минуты на минуту.

— Даже попрощаться со мной не хочешь? — спросил Уилл, широко и тепло улыбнувшись.

— Да в гробу я видела с тобой прощаться, — буркнула принцесса, потупившись. — Топай на все четыре стороны, только не донимай меня. Если появишься в Даации ещё хоть раз — клянусь, я отгрызу твою голову.

— Я буду по тебе скучать, мелочь, — Уилл несильно щёлкнул девчонку по носу. Лилиан еле-еле доходила ему до подбородка. — Королева из тебя выйдет сносная.

— Отличная из меня выйдет королева. Самая лучшая.

— Ну вот и славно.

— Я тоже буду, — выпалила принцесса.

— Тоже буду что? — Уильям издевательски усмехнулся.

— Иди ты к чёрту! — девчонка ткнула его в бок, и Уилл громко засопел. — Человечье на тебя плохо влияет!

Вдруг за дверью что-то скрипнуло. Лилиан дёрнулась. Мы замерли. Послышались чьи-то голоса.

— Уходите, — еле слышно шепнула принцесса, хватаясь за ручку двери, готовая сию секунду её распахнуть. — Я тут разберусь.

Мы синхронно кивнули и рванули вниз. Когда Лилиан открыла дверь, нас на лестнице уже не было.

 

Мы оказались в тени второго яруса. Люди здесь спали, прислонившись к стене затылком. Кто-то дремал, уронив голову на грудь. Только немногие до сих пор интересовались пьесой — какая-то пара и пожилая дама. Пара увлеченно целовалась, изредка поглядывая на сцену. Пожилая дама безотрывно наблюдала за спектаклем. Я узнал её в ту же секунду.

Это была Смерть.

Я не знаю, почувствовала ли она мой взгляд. Я думаю, да, но она так и не повернула головы в мою сторону. По-старчески наклонив голову набок и слабо прищурившись, Смерть наслаждалась зрелищем. У её ног сидели собаки — две спали, а третья сидела, упираясь мощными лапами в пол, и старушка аккуратно чесала её за ухом своей костяной рукой.

Тогда я не придал её присутствию никакого значения. Гораздо больше мне хотелось расспросить Уильяма.

— Что с тобой стряслось? — принялся я заваливать его вопросами. — Почему у тебя нос разбит? Зачем ты ушёл из лавки? Почему в лавке такой бардак?

— Нос разбит потому что я с Ником подрался, — Уилл довольно шмыгнул носом.

— Чего?! — снова воскликнул я. — Ваша семейка меня с ума сведет, честное слово!

Он хихикнул.

— В общем, смотри, как всё было, — принц прищурился, будто силясь вспомнить все события этого бесконечного дня. — Ник пришёл в лавку где-то в семь часов. Сказал, что ты в страшной опасности и тебя надо спасать. Я бы и шага из лавки не сделал, но он показал мне твой меч. Окровавленный.

— Мой меч всегда был со мной, — я похлопал по рукоятке меча.

— А мне откуда было знать! — недовольно воскликнул Уильям.

Кто-то из зрителей недовольно зашипел.

— Извините, — буркнул Уилл и добавил чуть тише:

— Откуда мне было знать, что с тобой всё в порядке! Я был уверен, что ты в опасности. Контролёр бывает очень убедительным, ты сам знаешь… Он мне рассказал, что ты бросил вызов кому-то из рыцарей и что теперь весь Круглый Стол ополчился против тебя одного, к тому же раненного. Я, как настоящий друг, просто обязан был вступить в схватку за твою честь, понимаешь?

Я кивнул.

— Конечно, я перепугался, — Уилл неловко потёр шею. — Ник меня подгонял, говорил, что схватка вот-вот начнётся… И вот я влетаю в каминную, а тут ни одного рыцаря, только актёры суетятся. Я начал подозревать что-то неладное. Спрашиваю у него, а какому именно рыцарю ты бросил вызов? И почему ты вообще кого-то вызвал на дуэль, ты же спокойный такой, всё словами решаешь… А он не отвечает! Вернее, отвечает, но видно, что на ходу выдумывает…

— А Лилиан в этой истории как появилась? И как ты умудрился подраться с Ником?

— По поводу драки я приукрасил, — Уилл виновато посмотрел на меня. — Ты меня не перебивай, пожалуйста, ладно? В общем, я пытался допроситься, что с тобой случилось. Теперь про Лилиан. Она пришла пораньше, чтобы побеседовать с драматургом… как его… он раньше вашим был… там на «Ше» фамилия, но не Шекспир… ладно, неважно. Главное, что Лилиан его очень любит и хотела до начала спектакля с ним поговорить, а тут я! Конечно, она мгновенно на меня накинулась с вопросами, мол, что я вообще забыл в Зачеловечье. Я ей объяснил, что пришёл тебе помочь...

— Дай угадаю, — я невольно усмехнулся, — она посмотрела на тебя, как на дурака, и сказала, что Чарли Дей отказался присутствовать на балу, да?

— Вот именно. Тогда я всё понял, разозлился ужасно! После этого и произошло… подобие драки. Я бросился на Ника, как с утра в лавке, а он… — Уильям замялся, — честно говоря, я не помню, что он. Помню только, что Лилиан кричит, я падаю… потом открываю глаза, а надо мной ты сидишь. Вот. Всё. Теперь давай выбираться отсюда. Я хочу домой.

— Я тоже, — кивнул я, похлопав его по спине. — Только вот вопрос… Скажи, Контролёр что-нибудь говорил тебе про договор?

— Про какой такой договор?

— В записке он написал, что вы собираетесь заключать договор. И там твоя подпись.

— Я ничего не подписывал, — он пожал плечами. — Или… что ты хочешь сказать?..

— Не знаю, — я машинально сжал рукоятку меча. — Я ничего не знаю, Уилл.

Значит Мэри была права. Уилл — ловушка и настоящее испытание ждёт меня впереди. Домой мы попадём ещё очень нескоро. Если вообще попадём…

На сцене оглушающе ударили в тарелки. Мы дернулись и тут же обернулись на звук. Актриса стояла на самом краю сцены и, сквозь слёзы, кричала:

— Прощай! Прощай! Прощай!

— Не знаешь, что вообще был за спектакль? — тихо спросил я у Уилла.

— Это «Ченчи». Лилиан его обожает, но я так ни разу и не посмотрел его от начала и до конца, — признался он шепотом. — Уж слишком много там переплетений. Что-то там про мерзкого правителя, которого собралась убить родня, а потом он осквернил свою дочь… А они его убили… И всю его семью приговорили к казни, и вот её тоже, которая сейчас читает, но она не виновата…

— Ну и славно, — я махнул рукой. — Пойдём, надо выбраться отсюда.

Мы начали пробираться к дверям. Тем временем, героиня принялась за новый монолог, и я мог только вообразить, как недоволен сейчас автор трагедии. Я оглянулся назад. На верхнем ярусе все пришли во внимание. Теперь никто не двигался, все смотрели вниз, на сцену. Я почувствовал некоторое облегчение, когда увидел среди других аристократов Лилиан.

Ряды простых зрителей начали сжиматься. Неужели, даже несмотря на ужасную актёрскую игру, судьба невинной девушки так захватила их?..

Мы прошли только половину пути, когда монолог вдруг оборвался. Я невольно поднял глаза на сцену. Девушка протянула вперёд связанные руки и драматически прошептала:

— Идем. Так хорошо. Все хорошо.

Актриса встала на самый край подмостков и исчезла внизу, среди людей. На секунду повисла тишина, а следом зал разразился аплодисментами. Музыканты затянули тягучую и грустную мелодию. Вдруг откуда-то раздался голос:

— А привести приговор в исполнение?!

По каминной пополз тихий шёпот. Музыканты переглянулись, но продолжили играть. Труппа выходящая на поклон, замерла у кулис.

— Приговор в исполнение! — воскликнула дама из задних рядов.

Шёпот медленно перетёк в гул.

— Сжечь! — требовали с одной стороны.

— Смерть отцеубийце! — визжали с другой.

Крики становились всё отчётливее. Музыка смолкла, актёры врассыпную бросились с подмостков. Внутри зрительного зала началось движение, причину которого я никак не мог понять. Сквозь шум пробивалось тихое собачье поскуливание…

— Идём, Чарли! — Уилл дёрнул меня за рукав. — Пожалуйста, пойдём!

Я вышел из оцепенения. Дурное предчувствие мучило меня. Я вспомнил, как внимательно Смерть рассматривала сцену, и мне стало ещё противнее. Мы снова принялись лавировать среди людей. Вокруг шумели, старались пробраться ближе к сцене. Скрипели подмостки. Выли собаки.

И сквозь этот гомон, словно выстрел, прорезался женский плаксивый крик:

— Нет! Не надо! Опустите меня на землю! Нет!.. Я ничего не сделала, ничего!..

— Что там происходит? — спросил Уильям, стараясь перекричать все звуки разом.

— Я ничего не вижу!

Толпа впереди меня стояла слишком плотно. Тут не было возможности и шагу ступить, ни то чтобы что-то разглядеть.

Уилл резко дёрнул меня куда-то вправо. Теперь мы шли не вперёд, а наискось, к стене. Большого труда нам стоило выбраться из толкотни. Почему-то в зале стало невыносимо жарко, будто кто-то закинул в камин ещё дров. Уильям что-то кричал мне, показывая на дверь, но я не слышал. Теперь, когда мы были так близко к сцене, я видел, что происходит.

Мне кажется, я буду видеть эту сцену в кошмарах всю оставшуюся жизнь.

На подмостках негде было упасть яблоку — её заполонили разъяренные зрители. Трое крепких мужчин в порванных пиджаках держали девушку-актрису. Она билась в истерике: её лицо покраснело, она кричала что-то невнятное, захлебываясь собственными слезами. Толпа ликовала. Собаки выли.

Уилл изо всех сил тянул меня к двери.

Актрису подняли вверх, на уровень прутьев.

Миг — и она полетела вниз, в высокие языки пламени.

Смерть вытерла навернувшиеся на глаза слезинки.

Всё погрузилось в темноту.

 

Темнотой оказалась закрытая прямо перед моим носом дверь. Я упёрся в неё лбом. Уилл отбежал к какой-то стене и согнулся пополам. Никто из нас не мог сказать ни слова.

От дерева пахло смолой. Я закрыл глаза. Под веками всплывал горящий в камине силуэт. Капли ритмично разбивались о пол. Странно, но больше ни одного звука в этом коридоре не было. Как будто вокруг не было ничего. Это всё было дико.

Я не знаю сколько именно мы молчали. Казалось, прошло не меньше часа, прежде чем мы заговорили:

— Ты тоже это видел? — бесцветно спросил Уильям.

— Да, — глухо откликнулся я.

— Они сожгли актрису?

— Они сожгли актрису.

Я наконец-то смог заставить себя сойти с места. Вдруг я поймал себя на мысли, что абсолютно не понимаю, где мы находимся. Слабый свет луны забирался сквозь маленькое окошко под потолком. Ни единого факела, но оно и к лучшему — сейчас я не мог смотреть на огонь. Я тут же вспоминал высокие языки пламени в камине. Это было страшно. Это было…

Не по-человечески, что ли?

— Нам надо домой, Чарли, — шепнул Уилл.

— Да, — я полез в сумку, силясь нащупать там Ключ Ключей, — ты прав…

Не по-человечески… Они все ведут себя здесь не по-человечески. Они убивают, пьянствуют, совершают такое, отчего волосы на голове встают дыбом. Я не увидел здесь ни одного человека. Они не люди, нет... Они…

— Нелюди, — вдруг выдохнул я.

— Что? — переспросил Уильям.

— Здесь все нелюди! — воскликнул я.

Я бросил суму на пол и принялся ходить по кругу, несвязно что-то бормоча. Всё вставало на свои места… Нелюди… Есть такие, как Чанг и Энг, такие как феи и драконы, такие как Мэри — они всё-таки не люди, как ни крути. А есть нелюди — те, кто только выглядят человеком. Как пираты, устраивающие перестрелки, грабящие судна и убивающие всех вокруг; как Лилиан, готовая убить собственного брата ради короны; как… как мой отец, предавший меня! Вот, что имел ввиду Ник, говоря, что мой отец перестал быть человеком! Стало быть… Стало быть…

— Чарли, что с тобой?..

А Уилл… Уилл был образцом добродетели. Поэтому ему не место здесь! А я?..

— Ник хотел сделать из меня такого же как они, — я глянул на перепуганного подмастерье. — Помнишь, помнишь ту историю с морским хронометром? Я должен был нарушить своё слово, понимаешь! Он хотел, чтобы я его нарушил, чтобы стал бесчестным! И вот почему он расстроился, когда узнал, что я не убил дракона! Но я не такой! Я настоящий человек! И ты тоже!

Уильям смотрел на меня как на умалишенного. В моей голове было слишком много мыслей одновременно. Я понял план Контролёра, а значит, теперь наши силы равны. Я в кой-то веке знаю столько же, сколько и он! Теперь я не мышь в его лапах. Я полноценный кот и со мной предстоит потягаться!

— Может быть ты всё-таки откроешь дверь? — неловко спросил подмастерье, переминаясь с ноги на ногу. — Это всё очень интересно, но давай ты расскажешь мне об этом в лавке, хорошо? Завтра. За чашкой чая. Когда этот день наконец-то останется позади.

— Да, — я присел на корточки и начал копаться в суме. Ключа Ключей никак не находился. Я принялся выкладывать содержимое сумки на поверхность: бутылку воды, тетрадь, карандаш… Ключа не было. Совсем. Абсолютно. Не мог же я выронить его где-то в толкотне? Он лежал в сумке!

Когда я видел его в последний раз? Когда открывал проход в Зал Тысячи Дверей и звал Мэри. Но я абсолютно не помню, чтобы доставал его из замка… Внутри всё похолодело. Мэри потащила меня вперёд, дверь захлопнулась… И я его не забрал! Я забыл про него напрочь!

— Чёрт! — громко выругался я, изо всех сил пнув стенку. — Ключ в мастерской!

Я сполз на пол. Что же теперь делать?! Если Ключа нет, значит я теперь заперт в Зачеловечье? Мы оба заперты! Где добыть новый ключ? У кого теперь просить помощи?..

— Что мы будем делать? — Уильям сел рядом со мной.

— У меня нет плана, — сдавленно прошептал я. — Ни одной идеи, Уилл.

— Зато у меня есть, — он потрепал меня по плечу. — Мой Ключ остался дома. Ну то есть в замке, в Даации. Выберемся из Камелота, заберёмся в карету к Лилиан, доедем до замку, я заберу Ключ и мы вернёмся в лавку. Ну, хитро придумал?

— Часть с Лилиан самая непредсказуемая. Это не идеально, но хорошо.

— Учусь у лучших, — прыснул он, поднимаясь с пола и протягивая мне руку. — Вставай. Пора возвращаться домой.

Я схватился за его тёплую ладонь и тоже встал.

Я пристально осмотрел место, в котором мы находились и теперь уже с уверенностью мог сказать, что я здесь не был. Коридор был узким и уходил далеко-далеко вперёд — настолько, что конца не было видно. Здесь не было ни единого факела, а потому впереди нас темнела непроглядная тьма. Под высоким потолком расположилось единственное окошко, в которое заглядывала луна.

— Ты тут был хоть раз? — я мельком глянул на Уильяма. Его лицо выражало непроницаемое спокойствие.

— Нет. Но я знаю, что с каждой стороны замка есть лестницы. Так что если идти прямо до упора, то мы точно выйдем к какой-нибудь из них. Это, наверное, западное крыло. Я слышал, что его много переделывают…

— Успокоил.

И мы плечом к плечу двинулись вглубь коридора. Чем дальше мы шли, тем тревожнее мне становилось. С каждым новым шагом темнота вокруг сгущалась. Я перестал видеть стены, стал плохо видеть Уилла.

— Ты тоже это заметил? — спросил он, когда я внеочередной раз обернулся. Я уже не видел того места, откуда мы начинали наш поход — только темнота.

— Я тебя почти не вижу, — пожаловался я. — А брусчатка? Чувствуешь?

— Как будто стала шершавее.

— Вот-вот…

Мы замолчали. В спертом воздухе повисло напряжение. Наши шаги глухо отбивались от стен.

— Как ты расправился с драконом? — стараясь сдержать дрожь в голосе спросил подмастерье.

— Я превратил его в кота, — откликнулся я, прислушиваясь к эху собственного голоса. — Нет, сначала мы, конечно, померились силами и я даже почти победил… но потом Джордж Третий — это так дракона зовут — сдался и рассказал, как всё было на самом деле…Там не за что было мстить. И я придумал, как извернуться.

— Ничего себе, — Уилл присвистнул. — История.

— И не говори, — я прищурился. — Теперь я тебя совсем не вижу.

— Я тебя тоже.

Вокруг как будто ничего не было — только бесконечная тьма. Эхо пропало, больше не было слышно падающих капель. Я протянул руку вправо, туда, где должна была быть стена, но…

Там ничего не было. Я не почувствовал ни камня, ни дерева, ничего.

— Уильям, — я негромко позвал своего подмастерье, — стен нет.

— Что значит нет? — испуганно спросил он.

— Ну, попробуй её нащупать.

Пауза.

— Стены нет, — чуть слышно пробормотал Уилл. — Что это значит?

— Это значит, что мы не в западном крыле, — констатировал я, криво усмехнувшись. Глупо было надеяться, что нас отпустят просто так.

— Скажи честно: Лилиан успела тебя укусить? — я не видел лицо Уильяма, но даже так понял, что он скорчил рожицу.

— Нет.

Мы снова замолчали. Теперь тишина действовала на нервы.

— Чарли?

— А?

— Знаешь, я придумал, что буду делать, когда стану человеком.

— Вот как, — я слабо улыбнулся. — Ну-ка, поделись соображениями.

Пауза.

— Я хотел жениться на Герде, уехать в Лондон и открыть там свою часовую лавку.

— Вот как…

Это всё, что я смог сказать. Я всегда понимал, что Уилл уйдет из лавки рано или поздно. Но почему-то тогда, в темноте, я вдруг ясно осознал, что его уход — это только вопрос времени.

— Ты обижен на меня? — смущенно спросил Уилл.

— Нет, — откликнулся я, — с чего бы?

— Ну, что я хочу оставить тебя одного в лавке, а сам уехать…

Впереди загорелся маленький огонёк нежно-жёлтого цвета. Я прищурился. Огонёк был похож на газовый фонарь. Он освещал что-то, но я никак не мог понять, что именно…

— Это правильно, — я задумчиво кивнул. — У тебя должна быть своя жизнь, такая, как ты захочешь. Настоящая. Ты талантливый парень, я научил тебя азам, а с остальным, я уверен, ты сам справишься. Я за тебя рад, Уилл. Честно.

Слабый свет становился всё ближе. Он будто разгонял эту тьму, и теперь я видел, что мы шагаем по дороге, вымощенной неаккуратным камнем.

Я повернул голову и теперь смог рассмотреть профиль своего подмастерье. Ничего общего с тем мальчишкой с поломанной клеткой — это был молодой джентльмен. Уильям — истинный англичанин, чья жизнь только начинается.

На секунду зависть уколола меня в самое сердце. Сколько времени я потерял, сидя за механизмами! Сколько же всего я упустил!.. Может быть, Лилиан и была права на мой счёт: я отказался от своих настоящих желаний, чтобы казаться правильным. Будь моя воля — я бы сорвался из лавки раньше, но теперь… Теперь было поздно, всё было упущено. Ни семьи, ни надежды на лучшее будущее.

— Спасибо тебе, Чарли, — вдруг выпалил Уилл. — За всё. Вообще.

— Теперь это разговор звучит как прощание, — я поморщился. — Я не хочу прощаться.

— Я тоже не хочу, — Уилл задумчиво кивнул. — Я ведь буду приезжать в лавку. И отправлять тебе открытки из Лондона. Мы всё равно останемся друзьями, да?

— Да.

Где-то за рёбрами у меня воцарилась пустота. Я уже не мог представить своей жизни без подмастерья. Я теперь не смогу жить в лавке сам по себе, это будет слишком сложно после всего, что я пережил. После всех тех бесконечных приключений и казусов я просто не мог вернуться обратно в одиночество. От мысли, что мне не с кем будет поговорить по душам, что никто не будет перебрасываться со мной шутками, что ни одна живая душа больше не будет приходить в лавку к открытию, у меня сжалось сердце.

Я никогда не страдал от одиночества. Отец слишком рано ушёл, а все воспоминания о маме покрылись толстым слоем пыли. Но теперь, когда мне было с чем сравнить, я вдруг понял, что последнее, чего я хочу — это остаться одному в лавке.

— Я буду по тебе скучать, Уилл.

— А я по тебе, Чарли.

Больше мы не говорили. Слова сейчас были бы лишними — мы и так всё сказали и всё поняли.

Теперь, когда фонарь был не так далеко от нас, я наконец-то понял, что именно он освещал. Это была дверь. Она казалась мне знакомой, но я никак не мог понять, где именно я её видел. Она была небольшой, деревянной с бронзовой грязной ручкой. Может быть, в неё я заходил в Зале Тысячи Дверей?...

Чем ближе мы подходили к двери, тем бледнее становился Уильям.

— Эта дверь… — прошептал он, когда мы подошли к ней вплотную.

— Вижу, — я насмешливо глянул на него. — Это дверь.

— Это чёрный ход в лавку. В нашу лавку. В «Тёмный час».

 

Мы застыли перед дверью.

Я никак не мог пересилить себя и двинуться с места. Уилл тоже. Мы оба стояли и сверлили взглядом несчастную грязную ручку.

— Как думаешь, что там? — еле слышно спросил Уильям.

— Без понятия, — я покачал головой, не отводя взгляда от бронзовой набалдашины. — Знаю только, что нас там ждут. И наверняка не в самом лучшем настроении.

— У нас нет другого выхода, правильно?

Я только пожал плечами. Был ли другой выход? Наверняка. Можно было развернуться и пойти в другую сторону; можно было вернуться в каминную и попытаться найти новый коридор…

— Ты тоже чувствуешь, что там будет… конец? — спросил я, посмотрев на Уильяма.

Он побледнел и безмолвно кивнул.

Другой выход не покончил бы с нашей историей. Она бы продолжилась и длилась ещё несколько месяцев, лет, а может и десятилетий… Нет. Мне хватило. Лучше поставить точку сейчас, пока у меня ещё есть силы бороться.

— Примем этот бой и завершим его достойно, — ободряюще улыбнулся я, одной рукой взявшись за дверную ручку, а вторую положив на рукоятку меча.

— Слова не часовщика, но рыцаря, — Уильям сделал шаг назад, прячась за моей спиной. — Мне бы твою уверенность.

Я усмехнулся и медленно потянул ручку на себя.

Послышался протяжный, неприятный скрип. Я невольно подумал, что когда вся эта история закончится, надо обязательно смазать петли.

Не знаю, что я ожидал увидеть за дверью, но… Это была просто моя мастерская. Моя мастерская, ровно такая же, как и всегда. На большом столе были разложены шестеренки, на полу валялись чертежи. На комодах были выставлены ящики самой разной величины, в шкафах стояли, заваливаясь друг на друга, книги. В камине потрескивал огонь. На маленьком столике рядом с креслом стояла начатая бутылка бренди и три пустых стакана.

В старом кресле, подтянув к себе длинные ноги, сидела она.

Её тёмные волосы, собранные в подобие пучка, растрепались. Тонкие пальцы вцепились в подлокотник кресла. Услышав скрип, она испуганно подняла голову.

— Вирджиния, — выдохнул я. — Что ты тут…

— Чарли! — лицо Вирджинии просияло. — Ты вернулся!

Она вскочила с кресла и бросилась ко мне, обвивая руками мою шею. От металлической руки исходил неестественный, могильный холод. Я невольно вздрогнул. Она еле слышно рассмеялась и поцеловала меня в щёку.

— Ты наконец-то вернулся, — горячо прошептала Вирджиния, прижимаясь ко мне.

— Наконец-то я вернулся, — ошарашенно повторил я, неловко приобнимая её за талию.

Уильям за моей спиной многозначительно кашлянул.

Вирдж отстранилась и посмотрела за моё плечо.

— И тебе здравствуй, Вирджиния, — проворчал Уилл, с подозрением разглядывая девушку.

— Ах, Уильям! — Вирджиния расплылась в самой тёплой на свете улыбке. — Здравствуй!

— Какими судьбами? — Уилл сверлил её взглядом.

— Меня нашёл Ник, — она сжала мою руку и звенящим от восторга голосом сообщила:

— Энг всё рассказал мне! Чарли, я знаю, кто ты такой, я знаю про все условия! Как ты мог подумать, что это меня остановит?! — она смотрела на меня своими огромными карими глазами. — Я на всё согласна, Чарли!

Её счастье… Что-то не давало мне покоя. Будто та, на кого я смотрю, была лишь внешне похожа на Вирджинию и только. Было похоже лицо, тело, но что-то внутри… Что-то внутри неё было совсем иным. Будто пустым, как у механической игрушки.

В её глазах не было ни радости, ни любви, ни боли. Ничего. Пустота.

Бросилась бы настоящая Вирджиния мне на шею? Нет. Я много раз представлял нашу встречу: вот она смотрит внутрь меня невидящим взглядом, а потом печально улыбается и краснеет. И ничего не говорит, потому что она не может делать вид, что ничего не произошло. И я заговариваю с ней первым. Я прошу у неё прощения, а она мотает головой и заливается слезами. Я делаю шаг ей навстречу, в надежде, что она сможет простить меня за то, что я оставил её одну тем апрельским вечером, что я так легко от неё отказался…

На этом мои мечты всегда прерывались.В них никогда не было счастливой и радостной Вирджинии, отчаянно торопящейся в мои объятия. Но чёрт побери, как же хотелось верить, что такое может быть взаправду!..

— Может налить вам бренди? — прощебетала Вирджиния. — Или чайник поставить?

— Поставь, пожалуйста, чайник, — я вывернулся из её объятия. — Воду можешь взять на втором этаже.

— Поверить не могу, что я снова здесь. Как же я скучала! — она снова звонко поцеловала меня в щёку, схватила со стола увесистый чайник и убежала наверх.

Мы с Уиллом переглянулись.

— Ты сам всё знаешь, — вздохнул Уилл, с жалостью смотря на меня.

— Я не уверен до конца, — я задумчиво оглядел в лавку.

— Чарли, опомнись!

Я посмотрел на Уильяма в упор. «Не подавай виду», — проговорил я одними губами. Пусть всё идёт так, как запланировал Ник. Подмастерье недоверчиво выгнул бровь, но всё-таки кивнул.

Я достал из шкафа три чашки и сел в кресло. Принц оперся на рабочий стол и уставился в камин, наблюдая за языками пламени.

Мы не разговаривали. Я не мог придумать тему для разговора, которая звучала бы непринужденно. Интересно, сколько сейчас времени? Три часа ночи? Два?..

— Утомились за день? — Вирдж за секунду сбежала с лестницы. Из носика на пол выплескивались капли воды.

— Не то слово, — я покачал головой. Девушка повесила чайник над камином и села на подлокотник. — День сегодня бесконечный…

— И вправду, — откликнулся Уильям, не отрывая взгляда от камина.

— Вирдж, — я положил руку ей на талию, — помнишь, как ты пришла сюда впервые? В мастерскую?

Я старался, чтобы каждое моё движение выглядело естественно, а каждая фраза звучала нежно. Актёр из меня был так себе, но каждый из присутствующих делал вид, что безоговорочно верит в мою игру.

— Конечно, помню, — девушка запустила металлические пальцы в мои волосы. — Ты снимал с меня мерки.

— А помнишь, как я встретил тебя в лавке? — Уильям наконец посмотрел на неё.

Удивительно, но в его взгляде не было подозрительности или ненависти. Только лёгкая насмешка. Вот кому надо было разыгрывать мою роль!

— Ты очень мило улыбался, — Вирджиния чуть наклонила голову. Смоляная прядь выпала из прически и завитком легла на смуглое плечо.

В комнате пахло можжевельником, от камина веяло теплом. Вода в чайнике начинала негромко закипать. Усталость брала надо мной верх. На секунду я позволил себе думать, что это действительно всё. Я победил дракона, спас друга и теперь, уставший и счастливый, мог наконец заснуть у камина.

Хороший конец. Осталось только добавить «И жил он долго и счастливо».

Сквозь шум моих мыслей пробился мягкий голос Уилла.

— Помнишь, что я пытался тебе продать? — спросил он, обращаясь к Вирджинии.

Я не смог удержаться от улыбки. Забудешь такое: предложить однорукой женщине наручные часы мог только Уильям.

Вирджиния неловко заправила прядь за ушко.

— Не помню… — она покачала головой. — Кажется, подвеску?

Меня словно ледяной водой окатили.

Подмастерье молниеносно перевёл взгляд с Вирджинии на меня и победно ухмыльнулся.

Не она.

Ещё не конец.

Лже-Вирджиния распрямилась, подобно пружине — поняла, что сказала что-то не то. Она мгновенно спрыгнула с подлокотника, чтобы снять с огня чайник. Пустые глаза уставились в огонь — она рьяно соображала, что делать дальше. Мне казалось, что я практически слышу её мысли: «Они всё заметили? Перевести это в шутку? Сделать вид, что ничего не произошло? Избавиться от мальчишки?»

Однако стоило ей распрямиться, как она тут же приняла самый спокойный и счастливый вид на свете:

— Уильям, — проворковала она, водрузив тяжёлый чайник на стол, — достань, пожалуйста, ещё одну чашку из буфета.

— А это для кого? — принц заметно напрягся, переводя взгляд с меня на Вирдж и обратно.

— Чарли, — Вирджиния аккуратно погладила меня по спине, — сходи за ним в лавку. Он давно тебя ждёт.

 

Я был твёрдо уверен, что речь идёт о Контролёре.

Надо было придумать, как начать разговор и что вообще говорить. Все мысли, которые возникали в моей голове были очень неподходящими. Я точно не мог начать с претензий — он не простил бы мне такой вольности, ровно как не простил бы недовольства. С ним нужно было быть аккуратнее и галантнее… Конец коридора близился, а я так и не придумал ничего стоящего.

В лавке горел свет.

На целой и невредимой витрине стояла керосиновая лампа. Слабый огонёк трепыхался за стеклом.

Настенные часы висели на своих прежних местах так, будто их никогда и не разбивали; большие напольные, за которые я переживал больше всего, мирно стояли у стены — их перекошенная дверца вновь висела на петлях, за стеклом медленно двигались тяжёлые грузики, плавно бежала по кругу секундная стрелка. В витрине выстроились в ряд игрушки — и балерина, и поезд, и крошечный паровой двигатель. На полу не было ни щепок, ни шестерёнок, ничего. Всё было в полном порядке, так же, как и с утра — чисто и красиво.

Но Контролёра не было. Не было его длинной и тощей чёрной фигуры, которую я ожидал увидеть.

Вместо неё, посреди лавки, спиной ко мне, стоял широкоплечий мужчина. Сгорбившись, он подметал крошечным веничком осколки. Мужчина насвистывал какую-то незамысловатую песенку про зелёные бутылки.

Половица предательски скрипнула под моей ногой.

Я узнал его раньше, чем он обернулся. Я помнил его широкие плечи и сгорбленную от работы спину; я помнил его треклятую любовь к бесконечной песенке про десять зелёных бутылок, которую он напевал всякий раз, пока собирал механизм.

Я помнил его слишком хорошо. Болезненно хорошо, хоть и пытался уверить себя в том, что это не так.

— Здравствуй, Чарли, — отец виновато улыбнулся, отставляя к стенке веник. — Вот и свиделись, а?

Минуту назад я мечтал, чтобы всё это — мастерская, лавка, камин и Вирджиния — оказалось правдой. Сейчас мне отчаянно захотелось проснуться и забыть это как тревожный и неприятный сон. Я незаметно ущипнул себя за предплечье, но ничего не произошло.

Надо было взять себя в руки.

— Что ты здесь делаешь? — холодно спросил я, невольно вглядываясь в его лицо. Быть может, он лишь выдумка Контролёра, как и Вирдж? Может быть, это не мой отец?

Он заметно постарел. Его вечно насмешливый взгляд потух, под глазами пролегли тени, лицо осунулось и обросло глубокими морщинами. В рыжей бороде и на висках прибавилось седых волос. Он казался мне уставшим и будто бы… напуганным?..

— Я пришёл проведать тебя, — он сделал шаг мне навстречу, распахивая объятия, — и спустя столько лет посмотреть на собственного сына…

Я не двинулся с места, только смотрел на него исподлобья. Повисла тишина. Гарольд переступил с ноги на ногу. Опустил руки. Жалостливо посмотрел на меня.

— Хочешь проведать, как поживает обменный товар? — наконец я смог выдавить из себя хоть что-то. — Неплохо, благодарю за интерес.

Это было ужасно. Ужасно, потому что я не мог заставить себя быть с ним приветливым. Мне было больно его видеть. Последнее, чего мне хотелось — это любезничить с ним, кем бы он ни был — настоящим Гарольдом Деем или всего лишь иллюзией. Сейчас я ненавидел отца всеми фибрами души.

— Ты зря так говоришь, — отец печально покачал головой, — ты очень несправедлив ко мне…

— А ты? — вырвалось у меня. — Ты был ко мне справедлив?

Он не ответил. Сделал вид, что не услышал — его рассеянный взгляд бродил по стенам. Он внимательно осматривал лавку: настенные часы, среди которых теперь были не только его, но и мои механизмы; игрушки в витринах, которые я собирал по детальке последние лет семь…

— Лавка похорошела, — проговорил он. — Ты и вправду вырос отличным Часовщиком.

— Без твоей помощи, папа, — я ядовито улыбнулся.

Снова повисла тишина. Он понимал, что я не питаю к нему никаких тёплых чувств и он ничего не может с этим сделать. Я не находил в себе сил быть вежливым или хотя бы терпимым.

Мы молчали. Отец разглядывал на меня, а потом предпринял ещё одну попытку завязать разговор:

— Как там Берта?

— Умерла от тифа шесть лет назад.

— Вот как… Я… соболезную, Чарли.

Он замялся и принялся разглядывать носки своих ботинок. Это выглядело до ужаса смешно. Будто это он здесь провинившийся ребёнок, а я — грозный взрослый, который его отчитывает. Я всегда разглядывал носки своих туфель, когда меня ругала мама.

— Всё, высказал свои соболезнования? — пренебрежительно осведомился я. — Дверь открыта, можешь идти.

Он дёрнулся и вскинул голову, испуганно глядя на меня. Что-то внутри меня оборвалось. Я видел перед собой не того Гарольда Дея, которого помнил — не широкоплечего добряка с огромным сердцем, нет. Передо мной стоял жалкий старикашка с мутными глазами, который надеялся заслужить моё прощение.

Если это была иллюзия, то крайне, крайне неудачная и странная.

— Чарли, послушай меня…

Я оборвал его на полуслове:

— Я не хочу тебя слушать! — воскликнул я. — Дверь открыта. Уходи. Сейчас же.

— Чарли, я надеялся, что мы сможем всё исправить… — продолжал мямлить он. — Что мы станем настоящей семьей здесь, в Зачеловечье. Я думал, ты останешься вместе с Вирджинией, и я… я буду помогать тебе в лавке, чем могу… я буду нянчить твоих внуков, Чарли…

— Нянчить, а потом продавать в пожизненное рабство? — желчно выплюнул я. — Ты сам-то себя слышишь, отец?!

Его глаза судорожно бегали. В лавке повисла тишина. Я молчал. Мне нечего было ему говорить.

— Мне очень жаль, что всё так получилось, — отчётливо проговорил Гарольд с таким печальным видом, что мне стало тошно. Вместо рвоты к горлу подступила злость.

И тогда я не сдержался.

— Ах, тебе жаль?! — взвился я. — Это всё, что ты можешь сказать?! Ты бросил меня! Ты знал, что после твоего ухода я окажусь в таком же рабстве, как и ты, но всё равно сбежал! Ты знал, что все заботы, которые ты тянул на своем горбу обрушатся на меня! Ты знал всё это и не дождался даже моего совершеннолетия!

Эти слова я уже кричал. Где-то на задворках сознания мне было стыдно за своё поведение. Кричать и злиться было неправильно, но по сравнению с тем, что сотворил мой отец — это всего лишь капля в море.

— И ладно я! Пускай, мальчишки всегда растут, как сорняки на ветру, но мама! В чём была виновата мама?! За что ты так с ней обошёлся?! Ты же знал, что я с трудом смогу прокормить нас двоих! Знаешь как она умирала?! Она мучилась от тифа, а я не мог купить ей лекарств! Я не мог ей снотворного купить, отец! И теперь ты думаешь, что я брошусь в твои объятия и всё забуду?! Что я забуду семь лет непрерывного сидения в лавке, что я забуду голод и мамину смерть?! Ты на это рассчитывал?!

Я замолк. После бури внутри не осталось ничего. Я почувствовал странное облегчение. Теперь, когда он знал, как сильно я зол, ему не на что было рассчитывать. Он должен был уйти.

Но Гарольд не двинулся с места. Он, с видом побитой сторожевой собаки, стыдливо заглянул мне в глаза и еле слышно прошептал:

— Поэтому я здесь, Чарли. Я здесь, чтобы попросить у тебя прощения, чтобы искупить свою вину перед тобой. Дай мне немного времени и быть может, ты действительно сможешь меня простить…

Я отшатнулся от прилавка. Мне было противно даже смотреть на него.

— Чарли, прости меня.

— Вон из моей лавки, — отчеканил я.

Я развернулся с твёрдым намерением уйти обратно в мастерскую.

— Это жестоко, мой друг. Дайте хоть чаю выпить старику, — прошелестел знакомый бархатный голос.

Я резко обернулся.

На меня уставились две пары глаз. Первая — испуганная — принадлежала Гарольду Дею. Вторая — насмешливая — Контролёру.

— Ну вот и я, — расплываясь в елейной улыбке, проговорил Ник. — Доброй ночи, Чарльз Дей!

 

Я не сводил взгляда с Ника. Ник не сводил взгляда с меня.

— Сегодня вы не отличаетесь дружелюбием, — промурлыкал Контролёр, с укором качая головой.

— Сложно отличаться дружелюбием после такого долгого дня, — ответил я с учтивой улыбкой.

Хотелось отвести взгляд, но стоит Нику заметить мою нервозность или страх — и я проиграю партию.

Мне нужно было держаться естественно, но не развязно; быть уверенным, но ни в коем случае не наглым. Самое сложное — это оставаться хладнокровным и, чтобы ни происходило, мыслить здраво.

— Я настаиваю, чтобы вы позаботились о своем отце, — Ник аккуратно, словно стесняющегося ребёнка, подтолкнул Гарольда ко мне. — Он прошёл немало вёрст, чтобы добраться до вашей лавки. Одно это достойно уважения.

— Только благодаря вашей просьбе, — я послушно поднял прилавок, пропуская отца в мастерскую. — Проходите. Вам нальют чая и отогреют у камина, однако сразу после этого вы без обсуждений покинете «Тёмный час».

Что-то в отце изменилось. В его глазах появилось уважение и неясная мне тревога, словно он понимал, что здесь происходит. На секунду в нём будто появился стержень. Он сделал два широких размашистых шага и встал напротив меня.

Он стал похож на того Гарольда Дея, которого я помнил. Его серые глаза, такие знакомые, были серьёзны.

— Не совершай моей ошибки, Чарли. Оставайся человеком несмотря ни на что, — твёрдо, взвешивая каждое слово, произнёс он.

Это прозвучало как щелчок при взводе курка. Что-то изменилось в воздухе. Всем телом я почувствовал опасность.

Он сказал то, чего не должен был говорить.

— Идите, Гарольд, — с нажимом проговорил Контролёр, выдавливая из себя улыбку. — Я хочу поговорить с Чарли один на один.

— Хорошо, — отец по-хозяйски распахнул дверь в коридор и удалился. Он шёл так, будто этих лет не было.

Теперь нас было двое. Ник опирался на витрину, как и в первый день своего прихода. Он с таким увлечением рассматривал мой договор на стене, что я даже не пытался заговорить с ним первым. Я решил подыгрывать ему, пока это возможно.

— Надеюсь, вы не злитесь на меня из-за Уильяма, — наконец он соизволил бросить на меня сочувственный взгляд.

— Ещё как злюсь, — я сложил руки на груди. — Знаете, ваш спектакль меня изрядно напугал.

Это прозвучало скорее шутливо, чем недовольно. Оно и к лучшему.

— Ах, Чарли, извините! Вас просто не вытащить из лавки! — Ник бездушно и механически рассмеялся. — Вы совершенно не умеете отдыхать! Но знайте: согласно нашему Договору я не имею права причинять вреда Принцу Даацскому. Кстати, о Договоре…

Слово «договор» не сулило ничего хорошего. Я напрягся.

Контролёр достал откуда-то из полы идеально-чёрного плаща свиток, перевязанный алой лентой, и значительно прокашлялся.

— Чарльз Дей! — торжественно начал он. — Вы верой и правдой работали на благо Зачеловечья! Вы рисковали своей жизнью ради нашего мира! Ваша преданность заслуживает награды, а посему я решил даровать вам свободу здесь, в Зачеловечье!

Я замер. Даже вздохнуть не мог, только недоуменно хлопал глазами.

— Что, простите? — наконец переспросил я, не веря своим ушам. — В каком смысле «даровать свободу»?

— В самом что ни на есть прямом, — Ник расплылся в масленой улыбке. — Вы будете вольны идти куда угодно и когда угодно. Хотите — снова занимайтесь ремеслом, и на этот раз безо всяких условий. Хотите — становитесь рыцарем или отправляйтесь в путешествие. Делайте всё, что угодно вашей душе!

Это звучало как бред сумасшедшего.

— На вас не похоже, — я недоверчиво прищурился. — Выкладывайте, в чём подвох?

— Ни в чём, — он насмешливо развёл руками. — Я дарю вам жильё, дарю вам семью — любимую женщину и отца. То, что я показал вам — это и станет вашей жизнью, уж поверьте, я постараюсь… После подписания я и впрямь разыщу Вирджинию, вот увидите! Разве не об этом вы мечтали, Чарльз? С вас требуется только роспись в новом договоре. Всего лишь! Вот, убедитесь!

Он услужливо протянул мне свиток. Дрожащими пальцами я снял алую ленточку и развернул пергамент. По размеру он был такого же размера, как и Договор, висящий на стене, только текста было втрое, если не вчетверо меньше.

В слабом свете лампы блестели острые, витиеватые буквы. С трудом вглядываясь в них, я прочёл:

«Договор с Чарльзом Деем,

согласно которому, Чарльз Дей становится полноценным подданным Зачеловечья.

Я, Чарльз Дей, двадцати двух лет отроду, хозяин лавки «Тёмный Час» слагаю с себя обязанности Часовщика и признаю себя подданным Зачеловечья (нелюдем).

Я уведомлен, что с момента подписания Договора я волен делать то, что вздумается мне и только мне».

И строка для подписи.

Я положил пергамент на прилавок. У меня кружилась голова.

— Это всё? — спросил я, разглядывая буквы и вчитываясь в каждое слово. — Это правда всё?

— Всё. Вы заслужили это, Чарли. Поздравляю. Быть может, уже подпишете? В этот раз обойдёмся чернилами, — Контролёр с готовностью вручил мне извлеченное из воздуха воронье перо. — Поставьте свою подпись там, инициалы необязательны.

Он был готов подарить мне сказку. В голове, против моей воли, кружились миллионы мыслей о том, что я мог сделать в Зачеловечье… Я мог бы заниматься любимым делом для души. Настанет конец моему одиночеству — рядом со мной будет любимая женщина и, что самое главное, я смогу обеспечить ей безбедную жизнь. Я мог бы накопить столько денег, чтобы мы могли отправиться в настоящее путешествие по таинственному Зачеловечью… Чёрт возьми, свобода! Вот чего мне так не хватало! Я устал от запретов и бесконечной работы. Мне действительно хотелось свободы, но не полной, и бездумной как у отца, нет. Мне хотелось спокойствия. Пожалуй, я и вправду заслужил его…

Большая капля чернил упала на пергамент.

Казалось, что от «долго и счастливо» меня отделяет всего лишь одна подпись, но… Что-то не давало мне покоя. Что-то не сходилось, и я никак не мог понять что.

— Уильям хотел уйти в Человечье, — я резко поднял глаза на Ника. — Получается, теперь мы окажемся в разных мирах?

— Да, в сложившихся обстоятельствах другого выхода нет, — Контролёр пожал плечами и самым убедительным тоном на свете продолжил:

— Но, с другой стороны, Уильям же хотел стать Часовщиком, а «Тёмный час» одна из лучших наших лавок! Всё складывается как нельзя лучше!

— Но Уилл не собирался работать часовщиком в «Тёмном часе», — я смотрел на своего собеседника с непониманием. — Он хотел уехать в Лондон с невестой…

На лице Ника появилось изумление.

— Нет-нет, что вы! — он ткнул длинным пальцем в пергамент. — Вы разве это не прочитали? Вот это, мелким шрифтом, обратите внимание…

Я пригляделся. Вязь, которую я принял за узор, сложилась в фразу: «В качестве наследника и нового Часовщика я оставляю своего подмастерье — бывшего Принца Даацского Уильяма, с последующим переселением и признанием оного подданным Человечья».

— Вас что-то в этой формулировке смутило? — осведомился Ник тоном услужливого продавца. — Мне казалось, что здесь всё в пределах разумного. Принц хотел стать подданным Человечья и, к тому же, Часовщиком. Я исполняю и его желание в том числе. Все довольны, разве не так?

— Не так, — я отложил перо на прилавок, и по лаковым доскам растеклось чёрное пятно. — Я не буду это подписывать.

— Не спешите отказываться, — Контролёр заискивающе улыбнулся. — Ну же, Чарли, подумайте: Уилл ваш друг и подмастерье. Он непременно обрадуется тому, что вы будете при своём любимом деле и в достойном месте, ровно как и он! Не вижу в этом ничего предосудительного.

— Зато я вижу, — я отошёл от прилавка на пару шагов. — Есть разница между Часовщиком и… часовым мастером.

Я не сомневался, что из Уильяма получится отличный часовой мастер. Он многому у меня научился — собирать механизмы и ремонтировать их, конструировать и чертить… В Лондоне за его услуги отдавали бы большие деньги. К тому же Уилл мечтал о семье. Она у него и впрямь должна быть замечательной — он очень любил мисс Уитлоу и, кажется, прекрасно управлялся с детьми, даже с такими несносными, как Лилиан.

Моего подмастерья ждало великолепное будущее в Человечье. Ник предлагал перечеркнуть всю жизнь этого мальчишки одной только росписью.

Хотел бы этого Уильям? Полагаю, если бы я спросил у Уилла, готов ли он стать новым Часовщиком, он ответил бы «да» не задумываясь. Он был хорошим другом и рассудительным малым, но… как и все юноши — слишком самоуверенным. Заикнись я о том, что Контролёр прочит его в Часовщики, он начал бы уверять меня, что эта работа ему по плечу.

Но если бы Принц стал Часовщиком — он возненавидел бы меня. Возненавидел бы за то, что я, зная, через что ему придётся пройти, позволил ему выбрать такую тяжёлую жизнь.

Я не хотел его ненависти, и не позволил бы себе даже мгновения треклятого счастья, в обмен на несчастье Уильяма.

— Послушайте, — Контролёр надсадно покачал головой, — я не могу оставить лавку без Часовщика. Если сейчас я отпущу вас, то сколько мне искать замену? Месяцы, годы? Десятилетия? Этому месту нужен хранитель.

— Думаете, этот дом развалится без человеческого внимания?

— Боюсь представить, что случится с «Тёмным часом», оставь мы его без присмотра, — взгляд мужчины затуманился. — Лавка дышит призраками прошлого… Что будет, если они освободятся, не знаю даже я. И не хочу знать.

— Не думаю, что призрак моей матери может причинить кому-то вред, — я усмехнулся.

— Лавка существует уже сотню веков, — черты лица моего собеседника ожесточились. — Вы и понятия не имеете, что здесь творилось раньше. В былые времена нелюди бывали человечнее Деев…

— Вы снова говорите загадками, — шутливо упрекнул я его.

— И вы не хотите знать разгадки, — мысли Контролёра вернулись в лавку. — Принц Даацский идеально подходит на вашу роль. Этот договор…

Он постучал пальцем по пергаменту.

— Это лучшее решение. И вы сами об этом знаете.

— И всё же я отказываюсь, — я медленно свернул пергамент и протянул Контролёру. — Я уверен, я смогу найти себе достойную замену. Давайте обсудим всё остальное завтра? Сейчас я измотан и мне нужен сон.

Всё застыло. Я стоял с выпрямленной рукой. Контролёр не удосужился взять бумагу из моих рук. Улыбка медленно сползла с его лица. В холодных глазах зажглись злость и презрение.

Воздух в лавке, казалось, засверкал от напряжения. Мрак вокруг Контролёра начал сгущаться и я снова почувствовал на себе чьи-то сверлящие взгляды. По стенам лавки вставали всё новые и новые человеческие силуэты.

Их лица были похожи друг на друга. Они были похожи на моего отца и…

На меня.

Я отпустил свиток, и он полетел на пол.

— Вы, кажется, недопоняли меня, Чарльз, — проскрежетал Ник. — Я придумал для вас настоящий счастливый конец, а вы…

— А я от него отказался и выбрал привычную жизнь Часовщика, — я кивнул. — Мы правильно друг друга поняли, Ник.

— Вы думаете, это сойдёт вам с рук? — шипел Контролёр, безотрывно глядя на меня. — Не боитесь, что я прямо сейчас изменю детали вашего Договора? Сделаю вашу жизнь Часовщика совсем невыносимой. Может быть, запретить вам ходить даже по лавке? Один ваш шаг и Вирджиния умрёт. Как вам такое? Или сделать вас бессмертным, Чарли? Чтобы каждый раз после смерти вы возвращались сюда и беспрестанно работали? Нет-нет, придумал! Я сделаю лучше! Дайте мне Договор!

Тени рванули рамке, висящей на стене. Рамку разодрали — вынули стекло, сломали деревянные багеты… Иссохшаяся жёлтая бумага повисла в воздухе и медленно поплыла к Контролёру. Он схватил с прилавка перо, чтобы вписать что-то, но…

— Не смейте!

Быстрый росчерк меча полоснул его по пальцам. Непривычно густая и чёрная кровь потекла по Договору. Контролёр медленно обернулся.

Теперь в его глазах сверкала, ослепляя меня, чистая ненависть.

В его руках — я сам не понял откуда — появилась трость, и в ту же секунду он взмахнул ей, рассекая воздух. Я неказисто отразил его удар. Трость отскочила и влетела в витрину. Со страшным грохотом стекло разбилось. И это второй раз за день!

От второго удара я смог увернуться, нырнув под прилавок. С глухим свистом палка пролетела у меня над головой.

— Выбирайся! — крикнул Ник, разбивая и вторую витрину. На пол обрушился град из осколков.

До этого я видел ярость Контролёра только застывшей в его холодных голубых глазах. Он никогда не выходил из себя и не раздражался, но сейчас… Сейчас его гнев вырвался наружу с разрушительной силой.

От нового удара жалостно заскрипел прилавок. Я выскочил справа, специально, чтобы встать Нику под руку. Но, к несчастью, он успел обернуться.

Мы застыли друг перед другом. Контролёр с длинной и тяжёлой тростью и я с лёгким и острым мечом занесенным над головой.

Миг — и всё вновь пришло в движение. Удар. Я парировал как-то неловко и смазанно. Новый — я увернулся.

— Я пытался сделать всё, чтобы ты стал нелюдем! — прорычал Контролёр, стараясь поддеть меня справа. — Я нашёл тебе дракона, чтобы ты его убил! А ты не смог и этого сделать!

Я не слушал его. Всё моё внимание было приковано к тонкой деревянной палке, на которой почему-то не оставалось ни единой царапины…

Теперь была моя очередь нападать первым, но Контролёр так изящно и легко отразил мою атаку, что мне стало обидно. Следующий его выпад был такой силы, что мне стоило огромных усилий удержаться на ногах.

— Ты думаешь, так просто было убить Бонса? Этот пёс держался за свою жизнь до последнего! — прошипел он. — А ты не смог даже нарушить слово, которое дал ему!

Я постарался атаковать снова. Это было ошибкой. Замах получился слабым и медленным.

Ник выбил меч из моих рук одним движением трости. Металл глухо ударился об пол.

— Я хотел убить эту твою девицу, когда ты перешагнёшь свой порог, чтобы спасти Уильяма! — Контролёр наступал на меня. — Тогда бы я смог подарить тебе эту иллюзию и ты был бы счастлив! А ты вывернулся! Опять! Ты как уж на сковородке!

— Скорее ящерица, — глухо откликнулся я, пятясь назад.

— Я шепну Мэри пару ласковых, не переживай, — новый удар пришелся прямо по уху.

В голове зазвенело.

— И вот теперь ты отказываешься предавать Уильяма! — слова доносились будто через вату. — С тобой невозможно иметь дело! Ты слишком правильный и невыносимо скучный, Чарли!

Сильный тычок под дых. От боли в глазах потемнело.

Кажется, тогда я потерял равновесие. Я чувствовал, что падаю и, как рыба, ловлю ртом воздух. Сквозь шум в ушах я услышал звон и треск битого стекла. Видимо, это была третья витрина. Драться в лавке, в месте, где столько хрупкого стекла… Неужели мы не могли найти более подходящего места?..

Я понял, что лежу на полу. Запястье саднило — в него, по всей видимости, впивались осколки. Стекло было повсюду.

Стекло. Прозрачное. Хрупкое.

Хрупкое, как…

Стараясь не обращать внимание на боль, я запустил руку в карман. Маленький тёплый шарик упал прямо в мою ладонь.

Драконье пламя Джорджа Третьего.

— Ты был хорошим парнем и отличным часовщиком, Чарли Дей, — Контролёр оперся на трость и навис надо мной. — Даже немного жаль тебя убивать. Хотя… Знаешь, со мной лучше договариваться, Чарли.

Мой поверженный вид несказанно радовал его. Наглая, самодовольная улыбка застыла на его губах.

— Не торопись, — хрипло выдавил из себя я.

С огромным трудом я достал из кармана драконье пламя. Всё пространство залило золотистым светом.

— Так ты говоришь, всё дело в лавке?..

Тени заплясали по стенам, по разбитым витринам и сломанным часам. В крошечном прозрачном шаре трепыхались, освещая всё вокруг, красно-оранжевые язычки огня. Контролёр перестал моргать. В ледяных глазах плясали жёлтые отблески. На секунду мне показалось, что он испугался.

Время замерло.

— Стоит мне разбить этот шар, — я медленно сел, стараясь при этом не кряхтеть, — и лавка сгорит. Мы с Уильямом обретём свободу, а по твоей милости Зачеловечье лишится Часовщика. Как думаешь, они простят тебя за такое?

Стоило мне замолкнуть, как я понял, что именно наговорил. Сжечь лавку — это безумие! Вся моя жизнь крутилась вокруг неё! А вдруг у меня не поднимется рука? Что тогда?..

— Но если ты отпустишь Уильяма, — я звучал так убедительно, что верил сам себе, — я оставлю лавку в покое и продолжу работать с вами. Всё будет как раньше. Подумай над этим.

Но, кажется, моя угроза попала в точку. Ник распрямился, как будто разрешая мне встать. Я поднялся с пола. Каждое движение давалось мне с трудом. Драконье пламя жгло ладонь. Я вцепился в прозрачный шарик с такой силой, что выдрать его из моих пальцев не представлялось возможным.

Повисла тяжёлая пауза. В тёплом свете лицо Ника больше походило на гладкую фарфоровую маску. Невольно я задумался: а вдруг это и впрямь карнавальная маска? Интересно, что случится, если её снять? И что за ней? Тьма? Усталый старик?

С минуту мы молчали. Контролёр не отрывал завороженного взгляда от драконьего пламени.

— Я жду ответа, — в звенящей тишине мой голос прозвучал неожиданно громко.

Ник дёрнулся и поднял на меня глаза. Фарфоровая маска расплылась в широкой хищной улыбке.

— Если лавка настоящая — ты сожжёшь всё, чем дорожил, — с издёвкой произнёс он. — Уничтожишь свои последние воспоминания, м, Чарли? Мамины книжки, папины часы… Всё, что у тебя было, превратится в прах. А может, сгоришь и ты сам…

Он снова хотел поиграть со мной в кошки-мышки. Только теперь сложнее было определить, кто из нас кошка.

Несмотря на его деланное безразличие, я понимал — он боится, что я сожгу лавку. Он сделает всё, чтобы показать как мне дорого это место. Но так ли важно… само помещение? Сами вещи?

Нет. Я проживу без игрушек, без инструментов, без камина и без бурбона. Память о проведённых здесь часах останется со мной навсегда — ей не нужны ни доски, ни шкафы. А если я захочу вновь заниматься часовым ремеслом, то открою новую лавку. Или пойду рабочим в другую мастерскую.

А если я и впрямь сгорю в пожаре — то какая разница, останутся ли у меня все эти безделушки?

— И пусть, — решительно отчеканил я. — Зато Уилл станет человеком. Счастливым настоящим человеком.

— А если лавка — иллюзия? — Ник хитро прищурился. — Что, если ты погибнешь здесь, а Уильям всё равно станет нашим новым Часовщиком? Это будет глупая смерть, Чарли.

Этого я в расчёт не принял. А что если лавка и впрямь ненастоящая?

— Это не так, — спокойно и настойчиво произнёс я, надеясь, что хоть один мускул дрогнет на лице Контролёра, или что-то в нём изменится и даст мне подсказку…

— Не знаю, — он нагловато усмехнулся, опираясь одной рукой на трость. — Разбей пламя и проверь.

Мысли беспомощно бились в моей голове. Как же досадно, что я не посмотрел на замок в мастерской! Если бы там стоял Ключ Ключей, я бы точно знал, что это моя лавка. Но нет!

Надо было собраться и мыслить здраво. Что могло мне сказать о том, что лавка настоящая? Какие детали мог не учесть Контролёр, приводя её в порядок? Может быть, какая-нибудь игрушка была плохо починена? Или часы стояли не там? Или…

Воспоминание будто ослепило меня. Отец! Отец подметал осколки, но когда я пришёл всё было в полном порядке! Ни одной разбитой витрины тогда ещё не было! Или, вернее, уже не было. Тогда откуда взяться стеклу?

Я посмотрел на Ника. Он наблюдал за моим лицом, насмешливо и снисходительно улыбаясь. Если лавка ненастоящая, то чего он испугался, когда я вынул драконье пламя?

Его игра в «кошки-мышки» провалилась.

В этот раз кошкой был я.

Он проиграл партию.

— Это настоящая лавка, — я сверлил Контролёра взглядом. — И я сожгу её, если ты не сделаешь Уильяма человеком.

— Давай, попробуй, — он оставался таким спокойным, что внутри меня на секунду всё сжалось. — Тебе духу не хватит.

А что, если я совершаю ошибку?..

Я занёс пламя над головой.

— Знаешь, иногда со мной лучше договариваться, — я сжал зубы и изо всех сил швырнул шарик в пол.

Лицо Контролёра перекосило.

— Чарльз, не смей!

Тонкая хрустальная оболочка с мелодичным звоном разлетелась в разные стороны.

Огонь вырвался наружу.

 

Деревянный пол мгновенно вспыхнул.

Красные языки затанцевали по доскам, перекинулись на прилавок, поползли по деревянным полкам. Чёрный удушливый дым начал заполнять пространство.

— Браво, — сквозь сжатые зубы процедил Контролёр. — Надеюсь, вы довольны принятым решением.

Я ничего не успел ему ответить. Он приподнял цилиндр. Отовсюду послышались громкие щелчки.

— Что это? — я завертел головой, стараясь определить, откуда именно идёт звук.

— Это замки, — злорадно прошипел Контролёр, наклоняясь надо мной. — Посмотрим, как вы теперь выкрутитесь. В тёмный час.

Он надел шляпу и испарился в сгущающемся дыме.

В тот же миг я метнулся к входной двери, схватился за ручку и принялся дёргать её. Дверь не поддавалась. В панике я начал крутить щеколду внутреннего замка, но она застыла в одном месте и отказывалась поворачиваться. Я предпринял попытку выбить дверь ногой, но безрезультатно. Только теперь у меня болела ступня и я, вдобавок ко всему, начал прихрамывать.

Огонь разрастался, охватил весь прилавок. Острые язычки подогрели керосиновую лампу, и она с громким хлопком взорвалась. По лавочке пополз удушливый запах. Пламя подбиралось к стенам, подтачивало корпус моих любимых напольных часов… Чёрный дым заполнял всё пространство вокруг меня, опаляя ноздри и лёгкие.

Я кинулся к двери в мастерскую и изо всех сил принялся барабанить по ещё не загоревшейся деревянной обшивке.

— Уильям! Уильям! — кричал я сквозь удушающий кашель. — Уильям, лавка горит! Беги! Выломай окно и беги, слышишь?! Или Ключ Ключей! Найди!

Ответа я не услышал. Треск огня был слишком громким. Пламя перекинулось на резную дверь, и я отшатнулся от неё.

От жгучего дыма на глаза начали наворачиваться слёзы. Я бросился к окнам и попытался разбить хоть одно из них. Каждый удар приносил мне жуткую боль, но… тщетно. У меня ничего не получалось. Я схватил со стены какие-то часы и швырнул их прямо в стекло. С жалобным треском они разлетелись в разные стороны, но окно так и осталось целым.

Я осел на пол. Внизу дышалось легче. Со всех сторон ко мне подбирался огонь. От жары плавилось стекло в часах, а механизмы заходились в жалостливом скрипе, медь неумолимо плавилась…

Да и я сам плавился. Мысли в голове перестали двигаться. Стеклянными глазами я смотрел, как пламя пожирает всё на своём пути. Что-то придавливало меня к полу неведомым грузом. Я вдруг понял, что у меня больше нет сил сопротивляться.

Я закрыл глаза. Мысли звучали как будто издалека. Хотелось спать.

«Если я сейчас усну, то больше не проснусь», — доносилось до меня откуда-то из глубины сознания.

«Ну и ладно, — ответил я сам себе. — Если Уилл спасся, то это всё не зря. Я сделал всё, что мог».

Моя жизнь всегда была неразрывно связана с лавкой и, наверное, если ей суждено было погибнуть в огне — то и мне тоже.

Из глубины лавки послышался заунывный собачий вой. Это был звук неизбежно приближающейся Смерти.

— Вы пришли? — спросил я, не открывая глаз. — После Карнавала...

Мне никто не ответил. Я чувствовал, что она уже здесь. Сквозь веки я видел, как она смотрит на меня этим долгим, испытующим взглядом…

— Вы здесь, — язык тяжело поворачивался у меня во рту, губы с трудом разлипались. — Скажите мне хоть что-нибудь. Уилл спасся?

Сквозь вой послышался громкий, нечеловеческий рёв и удары, будто кто-то дрался. Я заставил себя открыть глаза.

Удивительно, но Смерти не было. Передо мной по-прежнему бушевало пламя. Дверь в мастерскую сотрясалась под чьим-то невиданным напором. Первый удар, второй… Чёрные, прогоревшие доски затрещали и, наконец, лопнули, разлетевшись в щепки.

В лавку, чуть не задевая рогами потолок, влетел огромный выродок. На его загривке, цепляясь за огромные козлиные рога, сидел Уильям. Он прижимался к рыжей всклокоченной шерсти так сильно, что его почти не было видно.

— Вон Чарли! — крикнул он. — Берите его, и в окно!

Чудовищу хватило одного лишь прыжка, чтобы пересечь всю лавку. Без особых церемоний он схватил меня и прижал к себе. Острые когти впились мне в бок, но я не смел пошевелиться. Выродок что-то рыкнул Уиллу и, подавшись рогами вперёд, с выпрыгнул в окно. Стоило тяжёлым рогам врезаться в стекло, как оно с пронзительным треском разлетелось в разные стороны. В испуге я вжался в выродка, и мой нос невольно зарылся в длинную шерсть.

От неё пахло гарью и можжевельником.

Не прошло и секунды, как уличный влажный воздух заполнил мои лёгкие.

Чудовище остановилось. Я чувствовал, как тяжело вздымается его грудь. Моя рубашка пропиталась чем-то тёплым и склизким...

— Положи его на мостовую, слышишь? — судя по звуку, Уилл соскочил со спины и приземлился на дорогу рядом.

Огромные лапы послушно опустили меня на брусчатку. Холод от камня мгновенно обжёг мои лопатки.

— Чарли, как ты? — меня потрясли за плечо. — Чарли!

Я открыл глаза. Надо мной склонились двое: Уильям, выпачкавшийся в саже, и огромный выродок. Мутные глаза монстра внимательно изучали меня, язык высовывался из пасти. Он тяжело и быстро дышал. Ноздри собачьего носа устрашающе раздувались.

— Норм… — меня начал душить кашель. — Нормально…

— Славно, — только и выдохнул Уильям.

Я медленно сел. Тело меня не слушалось, но мостовая была ледяной и продолжать лежать на ней не хотелось.

— Спасибо, — Уильям аккуратно почесал выродка по загривку. — Вы нас спасли. Но… Кто вы?

Выродок не обратил на его вопрос никакого внимания. Он не отводил от меня взгляда. Я видел его исполосованную осколками морду, подпаленную и выпачканную в крови шерсть… Глубокая рана шла наискось через его плечо, переходя на грудь. Его кровь — вот в чём испачкалась моя рубашка.

Словно во сне я потянулся к его морде. Собачий нос перестал дёргаться и уткнулся в мою ладонь.

Я знал его.

— Это… — начал я и вновь закашлялся. — Это Гарольд Дей. Мой отец.

Монстр кивнул и тут же сморщился. Каждое движение доставляло ему боль.

— Я виноват. Перед тобой. Перед Бертой, — голос, куда ниже отцовского, доносился из глубины огромного чудовищного тела. — Я бы этого не сделал. Снова.

Глаза снова защипало, но на этот раз не от дыма. Отец нагнулся ещё ниже, и я дотронулся до его витых рогов. Они были шершавыми. Пальцы нащупали глубокие царапины.

— Такое не прощают, — просипел отец на последнем издыхании. — Но надеюсь, ты сможешь. Когда-нибудь.

— Я прощаю, — одними губами произнёс я. — Я прощаю, пап.

Я уткнулся лбом в его лоб — всё, на что у меня сейчас хватало сил. Мы замерли. Кажется, я даже перестал дышать. Отец тоже.

Из горящей лавки завыли собаки. Мои руки ослабли и я отпустил рога. Отец отступил от меня на шаг, поднял голову к небу и завыл в ответ.

На брусчатку полилась густая бордовая кровь.

Тогда я не понимал, почему так плохо и расплывчато вижу его. Сейчас понимаю: я плакал.

— Прощай, Чарли, — прохрипел Гарольд, с трудом поднимаясь на задние лапы.

Он неторопливо похромал в сторону лавки, и каждый новый шаг давался ему всё проще. Он становился всё меньше и меньше, его силуэт становился похож на человеческий. Собаки выли так громко, что я не слышал собственных мыслей.

Я видел в огне фигуры, огромное их множество… Кажется, их было с полсотни, а быть может, и того больше. Кто-то был в грубых холщовых рубашках, кто-то, подобно мне, в костюмах, старых и потускневших от времени. Лица некоторых были обезображены язвами и струпьями, у других под сердцем виднелась огромная дыра… Многие держали в руках мечи и кортики. Чуть меньше было людей с ружьями и пистолетами… Другие и вовсе держались от них на почтительном расстоянии.

Сквозь длинные языки пламени проступила тень пожилой женщины, протягивающей к нему руки. Была это Смерть или моя мать? Не знаю. Отец шагнул внутрь, подал женщине руку. Она, кажется, что-то сказала ему. Он рассмеялся, и под его раскатистый смех тени бесследно растворились...

— Вот и всё, получается, — Уильям присел рядом со мной на поребрик. — Конец?

Я ничего не смог ему ответить.

 

Не знаю, сколько мы просидели молча, наблюдая за горящей лавкой. Мне не хотелось ничего, кроме как смотреть на колыхающиеся языки огня и вылетающие в тёмное небо искры. Я даже ни о чём не думал — настолько я был обессилен. Наверняка со стороны казалось, что я сплю с открытыми глазами.

«Тёмный час» обгорал, становясь всё чернее и чернее. Удивительно, но языки драконьего пламени и не думали перекидываться на другие дома, хотя лавка полыхала так, будто была начинена порохом.

Двадцать один год моей жизни постепенно превращался в пепел.

— Расскажи, пожалуйста, что случилось в лавке, — попросил Уилл, когда я наконец нашёл в себе силы нарушить молчание и прошептать «Ну и дела…»

И тогда я рассказал всё, как было. Про отца, про Контролёра, про договор и про драконье пламя…

— Ну и дела, — выдохнул Уильям, наблюдая за тем, как падает внеочередная балка и вокруг неё разлетается сноп искр. — Я-то думал, что это нас Контролёр поджёг… А это, оказывается, ты был…

— Водись с волком и выть научишься, — фыркнул я, наконец посмотрев на Уильяма. — Скажи лучше, откуда взялся отец? И он разве не заходил в мастерскую на чай?

— Не заходил, — Уилл нахмурился. — Он очень внезапно появился, уже после того, как я понял, что мы горим. С него кровь текла в три ручья, и вид был побитый... Рявкнул, что лавка горит и надо спасаться. Я сказал, что никуда без тебя не уйду. Он сказал, что тоже никуда без тебя не уйдет…

— Выходит, мой отец даже чаю не выпил перед смертью, — проворчал я себе под нос. — Вот тебе и контролёрские… фокусы.

Уильям, услышавший моё ворчание, захихикал.

Чем меньше оставалось от лавки, тем больше становилось моё облегчение. Словно вместе с «Тёмным часом» горело всё, что мешало мне дышать. Я чувствовал, как в меня возвращается жизнь.

Уилл начал подшучивать над моим разбитым видом, потом перешёл на наши злоключения, и я, неожиданно для себя, начал смеяться вместе ним. События последних часов мигом превратились в повод для самых уморительных на свете острот.

Мы посоревновались, кому из нас пришлось хуже. Я однозначно выиграл: Уильям только перепачкался в саже и чуть-чуть поранился. Я выглядел гораздо плачевнее: от удара Ника у меня сильно опухло ухо, все руки были в порезах и ссадинах — особенно пострадали запястья и ладони. Это меня тревожило — мне больно было сжимать пальцы. На ноге, там же, где до этого была перевязка, обгорел бинт. Я опасался, что на этом месте снова возникнет ожог.

Начинало светать. Огонь медленно сходил на нет. Теперь я видел оставшиеся обгоревшие балки и почерневшие от копоти стёкла. Вывеска «Тёмный Час. Часы, ремонт цепей, механизмов любой сложности, а также ювелирные услуги и детские игрушки» покрылась таким слоем сажи, что надпись было не разобрать.

— Я только одного понять не могу, — Уилл прищурился, испытывающе глядя на меня. — Как так получилось, что твой отец выродок? Ты же не из наших…

— Гарольд Дей давным-давно потерял своё человеческое лицо, — послышалось из-за спины Уильяма. — Хотя, всякому бы выродку такое большое сердце…

Это был знакомый, бархатный голос. Мурашки невольно поползли по моему затылку.

Ник вышел из воздуха и сел на поребрик рядом со мной. Я кинул на него быстрый взгляд и замер, невольно присвистнув. Это было удивительное зрелище. Я не видел его таким никогда. Лёгкая небрежность вчерашним утром не удивила бы меня, если бы я знал, что он может выглядеть… так.

Ни плаща, ни цилиндра, ни бабочки не было и в помине. У когда-то белой, накрахмаленной рубашки был оторван ворот, повсюду виднелись брызги крови. Чёрная брючина разошлась по шву практически до колена. Смоляные волосы были растрепаны.

Но даже это было не самое главное!

Самым главным был огромный, сине-фиолетовый фингал под его глазом.

Образ Контролёра был так непривычен, что я не сдержался и прыснул. Уильям, глаза которого от удивления стали похожи на два новеньких фартинга, тоже не удержался и расхохотался.

Контролёр непонимающе смотрел на то, как мы покатываемся со смеху, и, совершенно неожиданно, сам не выдержал. Он рассмеялся заливисто и громко — я и не думал, что он умеет смеяться по-настоящему. Теперь мы хохотали все втроём, как будто и не было никаких драк и убийств…

— Это кто вас так… Отбоксировал? — переводя дыхание, спросил я.

— Ваш отец! — воскликнул Ник, сквозь смех. — Я пытался его задержать, чтобы он до вас не добрался, но, как вы видите, бесполезно!

— А так вам и надо, — хихикнул Уильям, и тут же спросил:

— А почему Гарольд Дей потерял своё лицо?

— Это долгая история, — Контролёр неловко потёр шею. — Жизнь в Зачеловечье не всегда такая свободная, как в Карнавал, вы же знаете, Уильям… Гарольд после перехода не захотел принимать это во внимание…

— Как и многие из людей, — Уилл пристально смотрел на Ника, — но они же от этого не становятся выродками.

— У всего есть предел, — мужчина прищурился, будто силясь что-то вспомнить. — Гарольд очень много пил и ещё больше дрался, и это я молчу о женщинах… С ним бывало всякое и не всегда он вёл себя… достойно. Выродок стал просыпаться в нём всё чаще и чаще. Не прошло и полугода, как его облачили в цепи.

— И поэтому он не приходил в лавку? — догадка настигла Уильяма и он просветлел. — Он не мог снять цепи. Ему было стыдно.

— …Он ждал Карнавала, — кивнул Контролёр. — Кто же знал, что этот Карнавал будет в вашу честь, Чарли?

— Ну уж точно не я, — я равнодушно пожал плечами. — Что ж, Гарольд Дей мёртв, и моя история, к счастью, тоже подошла к концу…

— И надо отдать вам должное, — подхватил Ник, широко и, кажется, впервые на моей памяти, правдиво улыбаясь, — у вас получилась хорошая история, Чарльз. Добрая. Я давно таких воодушевляющих историй не видел.

— Благодарю, — я улыбнулся.

В этот момент с ужасным грохотом вывеска часовой лавки упала на мостовую и покатилась по ней, как пенни.

— Знаете, Чарли… — Контролёр переводил взгляд с меня на Уильяма, — я очень не люблю быть злодеем в конце хороших историй. Ваша почти сложилась: совесть Гарольда Дея теперь свободна от вины. Лавки нет, и вы свободны от исполнения обязанностей Часовщика. Только одной детали не хватает, чувствуете? Я это исправлю.

Он привстал и достал из заднего кармана штанов мятую бумажку, сложенную вчетверо.

— Передайте, пожалуйста, Уильяму, — попросил он. — Это Приказ о признании его подданым Человечья. Без всяких условий.

Я не успел взять Приказ. Уилл мгновенно выдернул бумажку из рук Контролёра, мигом развернул её и пробежался глазами по написанному. С каждым новым словом его улыбка становилась всё шире.

— Это настоящий Приказ, — наконец вынес вердикт он, светясь от счастья. — Спасибо.

— Поздравляю, — со всей искренностью произнёс Контролёр, вставая. Он отряхнулся, хотя это абсолютно точно не могло спасти его внешний вид.

— Теперь точно всё, — резюмировал он, протягивая мне руку. — Был рад знакомству, Чарльз Дей. Буду скучать.

— К сожалению, не могу сказать вам того же, — я пожал его тонкие бледные пальцы. Почему-то мне показалось, что его рука стала чуть потеплела.

— Уильям, — Ник протянул руку и моему подмастерье, — простите, я не имею честь знать вашу новую фамилию.

— Даттон, — откликнулся Уилл. — Я теперь Уильям Даттон.

— Приятно было иметь с вами дело, Уильям Даттон.

Уилл ничего не сказал. Они просто обменялись рукопожатиями.

Контролёр развернулся, уже собираясь исчезнуть. Перемены в нём казались мне настолько удивительными, что я не выдержал и спросил:

— Что с вами такое, Ник? Вы выглядите слишком… человечно.

Это слово само сорвалось с моих губ.

Ник развернулся на каблуках.

— Хорошая история делает из меня человека, — он смотрел на меня до странного серьёзно. — Помните, Чарльз, в нашу первую встречу, вы спросили, кто вы такой? Тогда я сказал, что только ответить на этот вопрос можете только вы. Но сейчас я могу сказать точно: вы Человек, Чарли. Настоящий Человек.

С этими словами он… Не исчез, нет. Он пошёл вниз по улице, насвистывая песенку о зелёных бутылках. Он шёл вальяжно, неторопливо, как всякий счастливый человек идёт домой после изнуряющего рабочего дня.

Каблуки его туфель отбивали по брусчатке звонкий ритм. Он отражался от стен домов и долетал до нас с Уильямом удивительной музыкой. Мы ещё долго смотрели ему вслед — до тех пор, пока испачканная, окровавленная рубашка не исчезла из виду.

Над магазинчиками и домами неторопливо поднимался золотой диск солнца. Безоблачное — что так странно для ноября — небо окрасилось в нежно-розовый цвет.

На мостовой, перед тлеющей часовой лавкой сидели два Человка.

С того момента прошло пять с половиной лет.

Первое время мы с Уильямом, к нашему огромному стыду, ютились в каморке у Герды Уитлоу в доме Ашеров. Мистер Ашер всегда считал меня славным и порядочным человеком, а новоиспеченный мистер Даттон сразу же объявил о помолвке с любимицей всего семейства — мисс Гердой Уитлоу. По этим причинам никто и не стал возражать, когда Герда попросила приютить нас на недельку.

Первые два дня я лежал в кровати и отсыпался, приходя в себя, в то время как окрылённый Уильям носился между Человечьем и Зачеловечьем, обустраивая свои дела. Вскоре оказалось, что за год работы у меня он скопил весьма немаленькие деньги, которых хватало и на переезд в Лондон, и на скромную свадьбу.

Я же оказался в положении куда более плачевном: все мои пожитки, деньги и безделушки, словом, всё, что было в «Тёмном Часе», сгорело в пожаре. Мне решительно не на что было жить. Когда об этом узнал Уилл, то сразу же подарил мне целый фунт стерлингов.

— Считай, это оплата за обучение, — сказал он, вручая мне выписанный чек. — На них и разживешься.

Разжиться мне, впрочем, так и не удалось. Врач, по настоянию Герды осмотревший меня после пожара, вынес неутешительный вердикт: из-за тех ран на руках, которые я получил, падая на витрину, я больше не смогу работать с мелкими деталями.

— Тремор будет присутствовать до конца жизни, голубчик, — так он и сказал, поправляя пенсне. — Вы были часовщиком, что ж… Жаль, очень жаль.

Сперва я действительно жалел: мне казалось, что я больше ни на что не гожусь, кроме как собирать детальки. Уильям старался утешать меня и говорил, что я вполне могу преподавать черчение…

Мне случайно повезло. Спустя неделю после отъезда четы Даттонов в Лондон, в наш город заехал бродячий театр. Это была на удивление талантливая труппа. Только вот актёры совсем не могли работать руками, а потому декорации в этом крошечном балаганчике были из рук вон плохи…

После спектакля я соорудил устройство для раздвижения занавеса — оно состояло сплошь из крупных деталей, которые было несложно выпиливать и прикладывать друг к другу. Моя работа так понравилась директору, что меня тут же взяли в труппу на роль декоратора. С тех пор я и езжу с ними по всей Англии. Не играю, но создаю удивительные декорации, от которых дух захватывает.

Я многое повидал. Я был в Ирландии и Шотландии, один раз даже во Франции. Я вижу мир, и он мне нравится на вид и наощупь. Я вспомнил каково это — снимать ботинки и ходить по траве или камням…

Актёры считают меня странным. Они частенько перешептываются за моей спиной, я знаю. Я не нравлюсь им. Они не понимают, почему меня так удивляют и радуют обычные вещи. Их злит, что ко мне тянутся дети и каждый вечер перед костром просят меня рассказать какую-нибудь историю. Тогда я рассказываю, как когда-то был часовщиком и работал в удивительной лавке… Воспоминаний у меня так много, что, пожалуй, хватило бы ещё на тысячи ночных стоянок.

Одно я понял точно: ничего не проходит бесследно. Зачеловечье так и не отпустило меня до конца. Как и говорил Энг, я продолжаю видеть и слышать их. Порой в шуме ветра я слышу завывания выродков. У кровати неизлечимо больных я вижу собак. В портах мимо меня проходят матросы, ищущие «Адмирала Бенбоу». То и дело за приоткрытой дверью мелькает зелёный, покрытый тонкой кожей, хвост. Иногда, очень редко, я вижу длинную худощавую тень и она всякий раз приподнимает шляпу, когда я замечаю её.

В последний раз, когда я был в Лондоне — это было, кажется, год назад — я зашёл к Уильяму в мастеркую. Тогда, сидя у камина в обнимку с его крошкой-дочерью (по какой-то неведомой мне причине трёхлетняя Агата обожала меня), я спросил, видит ли он следы Зачеловечья в своей жизни.

— Вижу, — кивнул он, тяжело вздохнув. — К счастью, не так часто. Я никогда и ничего не говорил Герде, но сейчас… Она начинает замечать, что со мной что-то не так.

Больше мы никогда об этом не говорили. Это слишком страшно — признавать, что после Зачеловечья тебе нет места в мире людей. Будь ты хоть трижды Человеком — оно никогда не отпустит тебя до конца.

Это пугало меня. Пугало ровно до вчерашнего дня.

Мы выступали в Бирмингеме. Случайно я увидел на одном из столбов афишу — на ней красовалась четырехногая женщина в инвалидном кресле. Крупная надпись гласила: «МИРТЛ КОРБИН». Чуть ниже была приписка: «а также чудо техники — девушка с механической рукой». Выступление прошло всего два дня назад…

Я знаю, куда я пойду этим вечером. Я надеюсь, что там меня смогут принять. Я набьюсь конюхом, проверяющим билеты, кем угодно, лишь бы стать членом их труппы. Потому что моё место там, среди уродов, которых, ровно как и меня, никогда не примет Человечье.

И подле девушки с механической рукой и самыми красивыми на свете глазами.