Союз Льва и Змеи (гет)

— Мама была права: надо было остаться дома, — проворчал Гарри, плотнее кутаясь в мантию.

— Миссис Поттер всегда права, — улыбнулась Гермиона. Пряди ее каштановых волос были сплошь унизаны снежинками, словно она украсила их причудливой сеткой, вышитой искусной мастерицей.

— Проблема в том, что в рождественские праздники у нас дома постоянно кто-то гостит, и вся эта суета мне уже надоела. Я устал без конца есть и болтать, — вздохнул Гарри. — И, конечно, как только я вышел на улицу, город накрыл снегопад.

— Зайдем во «Флориш и Блоттс», здесь снегопада нет, — предложила Гермиона. К чести Гарри, он не стал закатывать глаза — он уже давно научился принимать как должное перманентное желание лучшей подруги периодически наведываться в книжные магазины.

К тому же, после холодной ветреной улицы теплое помещение показалось им обоим раем. Хорошенько отряхнув мантии, чтобы ненароком не закапать книги, они принялись не торопясь прохаживаться между полками. Сегодня здесь было не очень много покупателей, и в непривычной тишине они старались говорить почти шепотом, будто находились в библиотеке.

— Что слышно от твоего крестного? — спросила Гермиона, просматривая корешки книг, разложенных под вывеской «Распродажа». — Ему все-таки удалось получить разрешение на проведение новой волшебной гонки?

— Удалось-то удалось, только желающих участвовать почти нет, — Гарри не скрывал свой скепсис. — Честно говоря, меня это не слишком удивляет. Я люблю летать, но лучше буду делать это на метле, а не на заколдованном мотоцикле.

— Я тебя понимаю, — сказала Гермиона. Она вообще не любила летать (разве что на маггловских самолетах), да и авантюризм Сириуса Блэка, лучшего друга Джеймса Поттера и крестного отца его сына, всегда ее немного беспокоил. Гермиона опасалась, что однажды Сириус попадет в серьезную передрягу, и выручать его придется именно Поттерам.

— А слушания в Визенгамоте? — спросила она. — Когда они возобновятся?

— В феврале, — кисло сообщил Гарри. — Мама от этого не в восторге. Она говорит… — он замялся. — Ну, в общем, она считает, что Сириус нарочно превращает все это в спектакль.

— Но ведь его требования законны, — Гермиона не ожидала, что Лили Поттер не одобрит стремления Сириуса восстановить справедливость. — Если миссис Блэк выжгла его с фамильного древа и лишила наследства, он вправе подать на нее в суд.

— Все верно, только судебное разбирательство могло быть закрытым, а Сириус настоял на открытом процессе, — Гарри с невеселым видом пролистал учебник по Защите от Темных искусств за седьмой курс и с неодобрением вернул его на полку, словно тот был лично виноват в семейных неурядицах его крестного. — Он говорит, что хочет продемонстрировать всему волшебному миру косность и отсталость Блэков и выставить их на посмешище, а мама считает, что это может привести к тому, что на посмешище выставят его самого. Ты же знаешь — у его родителей много единомышленников. Готов поспорить, Малфои уже пускают слюни, предвкушая предстоящее зрелище, — он поморщился.

Гермиона нахмурилась. Гарри был прав — такие скандалы служили на пользу лишь бессовестным репортерам вроде Риты Скитер и настраивали волшебные семьи друг против друга. Ей вспомнился вечер у Слизнорта, и она передернула плечами.

— Твоя мама не пыталась его урезонить?

Гарри только рукой махнул.

— Урезонить? Сириуса? Ты слишком плохо его знаешь, — он помолчал. — Знаешь, я иногда думаю, что Сириус… ну, что ему все это нравится.

— Создавать скандалы? — уточнила Гермиона.

— Злить свою семью, — вздохнул Гарри. — Они собачатся с тех самых пор, как в одиннадцатилетнем возрасте он поступил на Гриффиндор. Я понимаю — родители у него не сахар, и все эти аристократические заскоки вызывают у меня тошноту, но Сириус… Он же открыто их провоцирует. На его месте я бы просто перестал обращать на них внимание, и все.

— Но это не так-то легко сделать, — заметила Гермиона. — Все-таки миссис Блэк лишила его наследства.

— Он сам говорит, что оно ему не нужно. Весь этот процесс он затеял не ради денег, а из принципа. Я же говорю — ему нравится их злить. И, честно говоря, эта вражда мне уже осточертела, — Гарри подошел к одной из полок, делая вид, что хочет посмотреть книги по квиддичу. Гермиона не стала развивать эту тему. Ее друг и без того оказался в непростой ситуации.

То, что Гарри испытывал чувства к Беллатрисе Блэк, младшей двоюродной сестре своего крестного, Гермиона поняла еще в прошлом году. Сначала она думала, что речь идет о простом спортивном уважении: Гарри и Беллатриса оба играли в квиддич на позиции ловца, и каждое их противостояние оборачивалось захватывающим зрелищем, оценить по достоинству которое мог даже такой неискушенный зритель, как Гермиона. Но потом она поняла, что дело было не только в квиддиче. Гарри был весьма сдержан и тщательно оберегал свой секрет, но Гермиона не зря была его лучшей подругой. Слишком уж внимательным и собранным он становился, когда рядом появлялась Беллатриса, слишком корректно вел себя по отношению к этой надменной гордячке. Тому была своя причина, и Гермиона скоро ее нашла, хотя сначала отказалась в это поверить. Чтобы добрый, чуткий Гарри влюбился в эту холодную, жестокую девушку? Конечно, любовь зла (и кому, как не Гермионе об этом знать), но не до такой же степени. Гермиона не могла взять в толк, что Гарри разглядел в Беллатрисе, но потом все-таки нашла ответ. Он испытывал к ней симпатию именно потому, что был добрым и чутким. И, подобно своей матери, был способен разглядеть свет даже в кромешной тьме.

В конце концов он сам все ей рассказал — между лучшими друзьями не было секретов. Дело в том, что его двоюродная бабушка была родной сестрой дедушки Беллатрисы, и когда-то давно, еще до Хогвартса, они оказались вместе на каком-то скучном приеме. Гарри, как воспитанный мальчик, сначала повсюду ходил за родителями и вежливо слушал разговоры взрослых, но потом Джеймс, и сам помиравший со скуки, разрешил ему «пойти поиграть», и Гарри принялся бродить по огромному особняку. В одной из комнат он и встретил черноволосую кудрявую девочку. Она плакала, но когда он спросил, почему, она обозвала его и попыталась ударить, но Гарри увернулся. Его с детства приучили к тому, что девочек бить нельзя, поэтому он не дал ей сдачи, и отсутствие реакции с его стороны ее озадачило. Она смотрела на него яростным, полным боли взглядом, а затем ее глаза снова наполнились слезами, и она убежала. Только потом Гарри узнал, кто она была такая, и догадался, почему она плакала.

Гермиона знала, о чем он думал. У Беллатрисы никого не было. Отец и мать лишь терпели ее присутствие и уже давно нашли ей жениха, считая дни до того момента, когда они наконец-то сбудут ее с рук. Одной из старших сестер не было до нее дела, с другой ей общаться запретили, и пусть каждый волшебник в стране знал ее историю, ни один из них не был ей другом. Для них она оставалась героиней сплетен. Кто-то жалел ее, кто-то презирал, но и для тех, и для других она была всего лишь персонажем новостей — без индивидуальности, без чувств, без характера. Гермиона не испытывала к Беллатрисе симпатии, но даже если бы та в лицо назвала ее «грязнокровкой», она бы не смогла ее возненавидеть. И ни за что на свете не променяла бы свою магглорожденность на ее чистокровность.

— Кажется, снегопад прекратился, — сказал Гарри, вытянув шею, чтобы лучше разглядеть окно за стопками книг. — Можем еще немного погулять, если хочешь.

— Давай, — согласилась Гермиона. Гарри пошел к выходу из лавки, но она вдруг замешкалась.

— Что такое? — он обернулся.

— Я… — Гермиона в нерешительности покусала нижнюю губу. — Я тут вспомнила — через три дня у Тома Реддла день рождения…

— Тридцать первого декабря? — присвистнул Гарри. — Не везет ему. А откуда ты знаешь?

— Слизнорт упоминал об этом на первом курсе. Ты же знаешь — на Слизерине, как и у нас, каждые три месяца устраивают небольшой праздник в честь именинников…

Гарри рассмеялся.

— Гермиона, я в жизни бы не вспомнил, что там Слизнорт говорил на первом курсе.

— Это потому, что твоя мама научила тебя варить все зелья за четыре курса обучения, еще до того, как тебе пришло письмо из Хогвартса, — насупилась Гермиона. Преимущество, которым обладал ее лучший друг в том, что касалось зельеваренья, до сих пор ранило ее гордость.

— Ладно, вернемся к Реддлу, — сказал Гарри. — Ты хочешь сделать ему подарок? Я думал, вы с ним не нашли общего языка.

— Не нашли, верно. Но… — Гермиона слегка порозовела. — То есть… Я думаю, ему вряд ли кто-то дарит подарки… ну, со Слизерина. Вроде бы у него нет друзей.

— Значит, ты хочешь с ним подружиться? — Гарри снова посмотрел на нее тем странным взглядом, в котором не было удивления или поддразнивания — только констатация факта, к которому он уже давно пришел своим умом.

Гермиона его вопрос проигнорировала. Наверное, тогда он сказал правду — ей просто хотелось пообщаться с таким же талантливым ровесником, как она. Ничего больше. И пусть взгляды Реддла ее тревожили, она не могла не понимать, откуда они взялись. Как понимала и то, почему Гарри сочувствовал Беллатрисе.

— Куплю ему книгу по древним рунам, — решила она.

— Не боишься, что он превзойдет тебя по этому предмету? — улыбнулся Гарри.

— Нет, — Гермиона тряхнула волосами. — Это будет мне неплохим вызовом. А вызовы, это так по-гриффиндорски.

Гарри с усмешкой покачал головой и ничего не ответил.

* * *

Заплетя волосы в тугой низкий хвост, Беллатриса наложила на свою спортивную мантию водоотталкивающие чары и оседлала свою метлу. Погода сегодня была отвратительной даже по меркам Британии, но это лишь подстегивало ее желание провести весь день на поле для квиддича. Раз уж она осталась в Хогвартсе на рождественские каникулы, она проведет это время с пользой. Потому что Кубок по квиддичу в этом сезоне достанется Слизерину. Даже если ей придется выцарапать его из рук рыжеволосого увальня по имени Рональд Уизли.

Оттолкнувшись от земли, Беллатриса взлетела в воздух и выпустила снитч. Дождь и туман создавали дополнительные препятствия, и это вызвало у нее мрачное удовлетворение. Строго говоря, ее основным противником в борьбе за Кубок был не какой-то там мерзкий Уизли, а Гарри Поттер, ловец и капитан команды Гриффиндора. Но о нем Беллатриса предпочитала не думать. Каждый раз, когда у нее перед глазами возникало его лицо, она чувствовала себя никчемной и отвратительной. Сам Гарри не был ей неприятен — просто так уж вышло, что из всех учеников Хогвартса только он видел ее настоящей. Это случилось еще до школы, когда он застал ее плачущей на том идиотском приеме. С тех пор каждый раз, когда Беллатриса ловила его взгляд, ей казалось, что он просвечивает ее насквозь. И хуже всего было не то, что Гарри знал ее, как облупленную. Хуже всего было то, что он ее за это не осуждал.

Беллатриса с детства привыкла ненавидеть. Это была единственная наука, которую «благороднейший и древнейший» дом Блэков был способен преподать своим членам. Беллатриса ненавидела родителей за их презрение и нелюбовь. Ненавидела сестер за то, что их никогда не было рядом. Ненавидела волшебников за то, что те сплетничали у нее за спиной, и магглов — за то, что от них никто ничего не требовал. Но больше всего Беллатриса ненавидела себя. За то, что родилась девочкой. И за то, что ничего не могла с этим поделать.

Магия была ее единственной отдушиной. Не потому, что помогала сбежать от самой себя, зарывшись в книги, как это делали заучки вроде Реддла и Грейнджер, а потому, что только она давала жизни Беллатрисы смысл. Ей нравилось быть ведьмой, и колдовство доставляло ей истинное удовольствие. В чем оно заключалось, было не так уж и важно — Беллатриса с одинаковым энтузиазмом колдовала на уроках Трансфигурации и Заклинаний, варила зелья под руководством профессора Слизнорта и изучала звездное небо на самом верху Астрономической башни. Но больше всего она любила летать, поэтому квиддич стал ее самой большой страстью. Он соединял в себе все, что заставляло ее чувствовать себя живой: пьянящую свободу полета, возможность сбежать от ненавистной семьи и всего волшебного мира, а главное — шанс проявить себя и одержать такую желанную победу.

Поэтому сегодня, невзирая на отвратительную погоду, Беллатриса снова вышла тренироваться, оставив на земле все, что отравляло ее жизнь — родственников с их предрассудками, однокашников с их сплетнями и профессоров с их занудством. С собой она взяла лишь мысли о том, как победить Гарри Поттера. Ведь это была единственная причина, по которой она могла о нем думать.

Иначе и быть не могло.

Во время индивидуальных тренировок Беллатриса никогда не следила за временем и поэтому не могла сказать, сколько минут или часов проводила на поле. Она поймала снитч один раз… второй… третий… В четвертый раз она искала его особенно долго. Возможно, другой студент на ее месте сдался бы и решил, что на сегодня тренировок достаточно, но Беллатриса никогда не сдавалась. И поймала трепещущий мячик у одного из колец для квоффла.

Когда она приземлилась, чтобы глотнуть воды, от соседней трибуны отделилась маленькая фигурка в черной утепленной мантии.

— Мисс Блэк! — пропищала фигурка, подбегая к ней. Беллатриса узнала слизеринку-второкурсницу — кажется, она состояла в родстве с кем-то из Кэрроу. Несчастная. — Мисс Блэк, вас зовет профессор Слизнорт!

— Что ему понадобилось? — Беллатриса раздраженно вскинула брови.

— Я не знаю! — испуганно ответствовала младшекурсница. — Он попросил меня вас позвать, а больше я ничего не знаю!

— Ну ладно, — смягчившись, произнесла Беллатриса. Еще не хватало довести до припадка эту невинную овечку. — Я сейчас буду.

Девочка поспешно кивнула и побежала в замок. Беллатриса неторопливо собрала свои вещи и направилась в раздевалку.

Уже когда она оказалась в коридоре, ведущем в кабинет декана Слизерина, Беллатриса поняла, почему он ее позвал — эти вонючие духи она везде узнает.

— Цисси! — Беллатриса с большим трудом удержалась от того, чтобы открыть дверь пинком, но стучать все равно не стала. К Слизнорту она всегда относилась без особого уважения: его лизоблюдство перед аристократами вызывало у нее тошноту. Вот и сейчас моржеподобный декан почти с раболепным почтением взирал на ее старшую сестрицу, которая смотрела на все вокруг с таким выражением лица, будто бы у нее под носом лежала куча драконьего навоза.

— Беллатриса, — Нарцисса Малфой произнесла ее имя, почти не разжимая губ, и встала — идеально прямая спина, складки дорогой мантии лежат столь безупречно, что впору выставлять ее в витрине в качестве манекена. — Почему ты не явилась домой на рождественские праздники?

— Потому что в гробу я видала и дом, и праздники, — бесстрастно ответила Беллатриса. Слизнорт ойкнул, приложив ко рту пухлую ладонь. Нарцисса удостоила его своим фирменным «аристократическим» взглядом, и, поняв намек, он поспешил покинуть свой собственный кабинет.

— Не смей мне грубить, — Нарцисса не повышала голоса, но по тому, как она сжала свою сумочку, было понятно, что ей очень трудно сдерживаться. — Ты же знаешь: наши отец и мать пригласили лорда и леди Лестрейндж…

Беллатриса громко расхохоталась.

— Лорд и леди Лестрейндж! — издевательски передразнила она. — Ты хоть себя слышишь? Из этих французских придурков такие же «лорд и леди», как из твоего сына — выдающийся волшебник!

— Не смей оскорблять Драко! — вспыхнула Нарцисса.

— А ты не смей указывать мне, что я должна делать! Помнится, когда-то наш драгоценный папочка обещал оттаскать меня за волосы, если я проявлю неподчинение! Чего же в этот раз он не воплотил в жизнь свою угрозу?

— Потому что он надеется на твое благоразумие! Рудольфус Лестрейндж — отличная партия, и если ты будешь вести себя подобающим образом, через два года тебе не придется больше возвращаться в наш дом, который ты так ненавидишь!

— И кого ты пытаешься обмануть этими сказками, Цисси?! — от ярости Беллатрису аж трясло. — Как ты смеешь утверждать, что отец надеется на мое «благоразумие», когда на самом деле он просто хочет избежать скандала! Потому что он бы точно его получил, если бы притащил меня домой против моей воли, а ему ведь так не хочется еще раз опозориться перед «лордами и леди»!

Нарцисса прожгла сестру убийственным взглядом. Выждав несколько секунд, чтобы унять эмоции, она оправила элегантным жестом прядь своих белых волос и почти ровным голосом произнесла:

— Что ж, тетя Вальбурга это предвидела. Я передам родителям твои слова, а тебе передаю следующее. Наш отец заявил, что если ты и дальше продолжишь саботировать его усилия выдать тебя замуж, он перенесет твою свадьбу с Рудольфусом на год вперед. Таким образом, она состоится в сентябре следующего года.

Кровь отхлынула от лица Беллатрисы.

— Он не посмеет… — выдохнула она. — Мне еще год учиться в Хогвартсе, он…

— Поскольку тебе уже исполнилось шестнадцать, ты уже можешь выйти замуж, — бесстрастно сказала Нарцисса. — И Рудольфус великодушно разрешает тебе закончить образование. Разумеется, тебя переведут в Шармбатон, но, насколько я слышала, это отличная школа.

Беллатриса медленно помотала головой, не сводя потрясенного взгляда с сестры.

— Ну ты и тварь… — прошептала она. — Как ты только можешь быть такой бессердечной тварью… Я ведь твоя сестра — неужели ты…

Нарцисса не дала ей договорить. Схватив Беллатрису за запястье, она больно вывернула ей руку.

— Не смей меня оскорблять! — прошипела она. — И не смей попрекать меня нашим сестринством — я все о нем знаю! Если ты не забыла, у нас была еще одна сестра, но она предпочла трусливо сбежать и оставила меня в полном одиночестве! Ты думаешь, я этого хотела? Думаешь, я любила Люциуса бесконечной любовью, о которой поют по радио безмозглые колдуньи вроде Селестины Уорлок? Как бы не так! Но я знала, что значит носить фамилию Блэк, и понимала, в чем состоит мой долг! Поэтому, дорогая сестричка, если понадобится, ты выйдешь замуж за Рудольфуса хоть завтра! И будь уверена: я первой провозглашу тост за здоровье молодых. Потому что мне уже осточертели эти бесконечные сплетни и скандалы, — напоследок впившись ухоженными ногтями в ее кожу, Нарцисса резко выпустила ее руку и стремительно покинула кабинет.

В гостиную Слизерина Беллатриса вернулась, как во сне. Ощущение было таким, словно ей в голову прилетел бладжер. Или кто-то наложил на нее заклятье Империо. Они как-то практиковались в противодействии ему на уроке Защиты от Темных искусств, и Беллатриса до сих пор помнила то приятное чувство отупения, которое приходило вместе с ним. Ни о чем не нужно думать, ни о чем не нужно волноваться. Все уже решили за тебя, а ты всего лишь плывешь по течению и подчиняешься… подчиняешься… подчиняешься…

В ванной комнате, стянув с себя одежду, Беллатриса машинально встала под душ и на всю мощность включила воду. Струи горячей воды потекли по ее телу, но целую минуту она словно этого не замечала. Только когда жар стал слишком невыносим, она убавила напор и медленно сползла на пол. Обхватив колени дрожащими руками, Беллатриса наконец-то разрыдалась.