Молодые хозяева замка Исполинов (гет)

И ещё несколько последних минут, что оставались до владений Рудольштадтов, они ехали по дороге молча.

Консуэло, казалось, застыла в своём грустном, подавленном состоянии. Она сидела бледная и неподвижная, словно мраморная статуя, и лишь безумный бег лошадей сотрясал её окаменевшее тело. Нашей героине казалось, что ещё немного — и мир рухнет на её плечи.

«Господи, я не вынесу этого… Если Альберт умрёт, то даже в монастыре я не найду покоя… Что же делать?.. Подскажи, молю тебя…»

Наконец кучер резко дёрнул поводья, и экипаж остановился у самых стен имения.

— Боже правый, да неужели же эта пытка закончилась и все мы остались живы? Благодарение Всевышнему! — воскликнул Порпора, всё ещё сидя в карете и приходя в себя после этой поездки, что могла стоить жизни всех троих.

Консуэло, не дожидаясь никого, кто бы подал ей руку, самостоятельно открыла дверцу экипажа со своей стороны, буквально выпрыгнула наружу и увидела, как из соседней кареты с некоторым трудом, но также торопясь изо всех сил, выходит граф Христиан. Она поспешила ему на помощь.

— О, нет, нет, что вы, дитя моё, не нужно… — проговорил в смущении отец Альберта и всё-таки спустился с подножки сам.

Это получилось у него медленно и немного неуклюже.

— Скажите же мне — что случилось с Альбертом? — с волнением спросила Консуэло графа Христиана, беря его под руку, заглядывая ему в глаза и досадуя про себя на то, что тот не может идти так же быстро, как и она.

— Это случилось вчерашним утром. Альберт, как всегда, долго не выходил к завтраку. Вам известно, что все мы уже давно привыкли к этому и ждали, что он появится самое большее через час — когда трапеза уже будет закончена. Но ожидание было напрасным. С некоторых пор Альберт установил правило, раз и навсегда запрещающее, кому-либо заходить в его комнату. Уходя из своей спальни, он запирал её на замок, а ключ брал с собой. Но в тот день… Мы было начали думать, что под покровом ночи мой сын ушёл в своё очередное странствие, которое теперь продлится неизвестно сколько времени. И, словно что-то почувствовав, моя достопочтенная сестра — Венцеслава — приняла решение в последний раз подняться к комнате своего племянника и послушать у двери. Но вышло так, что она приникла к двери слишком сильно, и… та оказалась незапертой. В невыразимой тревоге она тихо вошла внутрь. Глазам Венцеславы предстал Альберта, лежащего на заправленной постели в том костюме, в коем мы все видели его вечером накануне. Мой сын лежал недвижно, он был бледен как смерть. Но, в страхе и самых худших предчувствиях, подойдя ближе, моя сестра обнаружила, что Альберт еле заметно шевелит губами, словно пытаясь что-то сказать. И в тот момент, словно почувствовав, что рядом с ним находится живой человек, мой сын — очевидно, что ценой неимоверных усилий — перешёл на шёпот и Венцеслава смогла различить несколько слов и выражений. Сейчас я постараюсь передать их вам без ошибок и искажений — ибо неизвестно, какие известия встретят нас в замке… ох, но не будем сейчас не об этом… Он говорил о том, что смерть близко, что он уже чувствует её ледяное дыхание. В краткие же моменты просветления…

— Просветления? Так, значит, всё-таки не всё потеряно! Это очень хороший знак! — сквозь слёзы, потёкшие по щекам во время рассказа графа Христиана, воскликнула Консуэло, улыбаясь. — Но говорите, говорите, я должна знать всё!

— Честно признаться, мы уже потеряли всякую надежду… Да, быть может, мы уже опоздали… — голос старого графа был готов сорваться, но наша героиня не дала этому случиться.

— Не смейте говорить так, я вам приказываю, слышите?! Пока мы не увидим безжизненное тело графа Альберта Рудольштадта — вера в лучший исход должна жить в наших сердцах!

— Да, да, дочь моя… — проговорил старый граф совсем упавшим голосом. — Вы не представляете, как я люблю собственного сына, этого бедного мальчика, такого доброго и благородного, и готов сделать всё, чтобы не пережить его… За что же ему достаётся такая судьба — кто бы мог ответить…

— Что, что ещё он говорил?! — прервала его Консуэло, стараясь одновременно отвлечь бедного Рудольштадта-старшего от горестных мыслей и узнать как можно больше о том, что же произошло с её избранником.

— Ах, да… В краткие минуты просветления он говорил о том, что от взглядов и прикосновений Смерти его бьёт озноб, а когда она отступает, то у него начинается сильнейшая лихорадка, во время которой ему мерещатся муки ада и он чувствует себя так, будто бы сгорает в пламени. Господи, как же, должно быть, это невыносимо страшно… Но это так поразительно — будучи на грани жизни и смерти, запоминать и анализировать собственное состояние…

— Да, он обладает этой способностью — однажды я была свидетелем подобному, и, признаться честно — меня это удивляет не слишком, — с тревогой и тоской слушая рассказ старого Христиана, невольно отозвалась Консуэло.

— Что?.., — в чертах Христиана отразились испуг, нешуточное беспокойство и горькое удивление.

— Да… я не говорила вам… Простите меня… — она в замешательстве опустила глаза, понимая, что ещё больше расстроила и обеспокоила отца Альберта.

— Да, это горько, но сейчас это уже не имеет никакого значения, дитя моё…

— Он говорил что-то ещё?

— О, да, и, наверное, это самое главное. В полубреду он говорил о перерождении в новом качестве. Я не знаю, что он под этим имел в виду, и от этого ужас мой растёт… Неужели же он намеревается сделать что-то с собой?..

— О, нет, нет же, не говорите таких слов, граф Христиан, прошу вас! — поспешно остановила его наша героиня. — Это может означать что-то совсем иное, или может быть аллегорией…

— Да, да, хорошо. И, да, я знаю, что мой дорогой Альберт привык выражаться образами и иносказаниями, но сейчас это только мешает ему и всем нам, вселяя ненужный страх и множа неверные толкования, но — вдруг быстро заговорил Христиан, — Но — самое главное, что прозвучало из уст моего дорогого сына: «Однако на свете существует спасение для меня. Та, что может подарить мне новую жизнь. Та, что однажды уже подарила мне другую судьбу. И через неё я переживу третье рождение — в новой своей ипостаси. И вы, мой родной отец, призваны привести её ко мне. Но торопитесь! Сейчас же, не медля ни мгновения, езжайте прямо по мосту и увидите на нём единственную карету. Там будет она. Приведите, привезите её сюда любой ценой — иначе мне не миновать страшной гибели — ибо не свершится тогда воля Господа».

Всё это время профессор Порпора, вышедший из экипажа вскоре после Консуэло и Христиана Рудольштадтского, не в силах вот так, ни сказав ни слова — да, в конце концов, хотя бы не попрощавшись насколько это было возможно в сложившихся обстоятельствах по-человечески — навек покинуть свою бывшую подопечную — шёл чуть поодаль и слышал каждое слово.

«Господи, но неужели же всё это правда? Я не верю, не верю этому… Но возможно ли так искусно притворяться почти двое суток подряд? Это непостижимо уму. Я должен увидеть его своими глазами, и только тогда смогу убедиться…», — в растерянности думал учитель пения.

— Так пойдёмте же, пойдёмте к нему скорее!

В эти мгновения Консуэло и Христиан уже миновали порог замка и вошли в гостиную, где их уже ждали канонисса Венцеслава и барон Фридрих — родной дядя графа Альберта Рудольштадта.

— Мы ждали вас, Консуэло, как ждёт спасения человек, стоящий на краю горящей башни… Профессор Порпора приехал с вами?..

Консуэло от неожиданности обернулась назад.

— Да… Я также приветствую вас… — в замешательстве он поклонился поочерёдно сначала канониссе, затем её второму брату.

— Но… какими судьбами?.. — начал было Фридрих — родной дядя Альберта Рудольштадта.

— Позвольте мне позже рассказать вам эту историю… — ответил преподаватель пения, понимая, что его рассказ сейчас будет крайне неуместен.

— Да, да, в самом деле — сейчас не время… — сказала канонисса всё тем же упавшим голосом

Слова сестры Христиана об Альберте прозвучали так скорбно, что тот, с трудом дождавшись паузы в беседе педагога с остальными членами его семьи — с невольным страхом задал вопрос:

— Как… как он?

— Всё так же… Доктор Сюпервиль у его постели. Он осматривает моего горячо любимого племянника уже в который раз и вновь не может сказать ничего определённого. Какое же это тягостное ожидание… Моя душа так истомилась и устала… Порой мне кажется, что, уж лучше бы случилось непоправимое… Всевышний немилосерден, так муча наши сердца…

— О, нет, что же вы такое говорите, милая канонисса! Нельзя терять надежды! — с горячностью воскликнула Консуэло.

— Мои душевные силы уже почти на исходе… — тихо сказала эта женщина почтенного возраста, сгорбленная и убелённая сединами, вновь тяжело опускаясь в кресло у камина.

Консуэло бросилась к ней, наклонилась и мягко заключила в свои объятия.

— Я постараюсь передать вам часть своей силы, своей веры, — проговорила последняя. — Не смейте лишаться их — слышите?

— Я чувствую, что больше не могу… Ведь подобное происходит с нашим Альбертом не в первый раз, и никто не знает, не станет ли какой-то из этих приступов последним для моего мальчика…

— Я приказываю вам не думать об этом! — всё так же мягко, но строго повторила наша героиня. — А теперь… теперь я должна пойти к нему. Встретиться с ним. Немедленно.

— Я пойду с вами, — насколько могла твёрдо сказала канонисса, делая попытку подняться с кресла.

— Ты уверена, Венцеслава, что выдержишь это ещё раз?.., — с сомнением и с этих дней извечной тоской в голосе задал ей вопрос граф Христиан.

— Я… я не знаю. Но я должна. Да и что ещё мне остаётся? Не могу же я оставить это бедное дитя наедине с неизвестностью. И ты должен последовать за мной! — обратилась она к своему брату.

— Нет, — вдруг, неожиданно для себя решительно произнесла Консуэло. — Мне должно остаться с ним наедине.

Канонисса и граф настороженно переглянулись.

— Я… я не знаю причины, но чувствую, что должна.

В глазах Венцеславы и Христиана читался страх.

— Не бойтесь. Не бойтесь ничего. Ведь доктор Сюпервиль здесь, и я прибегну к его помощи, как только увижу в этом необходимость. Он будет ждать меня снаружи.

— Идите с богом, дитя моё, — проговорила Венцеслава и осенила Консуэло крестом.

Посмотрев в последний раз на лица благородной пожилой женщины и такого же немолодого графа, в глазах коих виделись следы слёз, Консуэло решительно направилась наверх.

Она помнила, где располагалась спальня Альберта.

Но, уже подойдя к самой двери, наша героиня остановилась, обуреваемая каким-то неясным волнением, страхом, нерешительностью и… предвкушением чего-то, чего сама себе не могла бы объяснить.

Несколько мгновений наша героиня стояла так, стараясь дышать неслышно.

Затем Консуэло медленно и осторожно начала отворять дверь.