Московский городской отдел чудовищ и призраков (гет)

После «гопника Коли» (так Костя обозначил приведение Николая Витальевича восемьдесят седьмого года рождения) работать с Тоней стало почему-то проще.

Почему — Костя не знал, потому что Тонино поведение мало изменилось: она продолжала ударно ворчать, курить перед выездами, пить кофе из несчастного «Кофикса» и устало потирать переносицу каждый раз, когда Костя «доставал из своего рта» какую-то глупость. Но теперь бояться её не получалось. Хотя, наверное, стоило бы — вон, женщина может из бутылки розочку сделать без особенных усилий, а это чего-то да стоит…

Лёд тронулся там, где не ждали — Тоня разрешила писать ей в нерабочее время и (даже!) порой позволяла себе отправлять ему мемы с котами. Хотя «позволяла» это, конечно, громко сказано. Такое всего один раз было: Тоня тогда чуть-чуть опаздывала на ежевечернюю планёрку, и Костя написал ей «Ты где?», а она ответила:

«меня на работе задержали((( через минут десять буду».

И отправила картинку с потасканным котом и подписью «Я обязательно выживу».

Вот, собственно, и всё, но Костя был не особенно привередлив и даже такой контакт считал за большую удачу — в дружелюбном коллективе работать было как-то поприятнее… По крайней мере, в этом он себя убеждал. Да и в конце-то концов, от мыслей о Тоне у него не было бабочек в животе (он проверял каждый вечер перед сном) и в узел всё тоже не скручивалось. Всё было как обычно.

О том, что думать о ком-то конкретном перед сном — это не просто звоночек, а настоящий колокол, Костя задумался сильно позже.

Короче, по порядку.

Это было в конце февраля, ровно в то омерзительное время, когда всё начинает подтаивать, с неба идёт снегодождь (прямо как из учебника по русскому языку), под ногами грязное месиво, а ветер дует с такой силой, будто снести всё живое с места и унести в Изумрудный город — это главная его задача. Обычно под конец февраля настроение у всех ни к чёрту, но в тот день…

Начиналось-то всё хорошо. Это было воскресенье и все почему-то решили прийти пораньше: первым пришёл Костя (Андрей попросил его удалиться к четырём часам и возвратиться «не раньше, чем обычно, хотя, если честно, друг, меня напрягает, что ты возвращаешься к трём часам ночи, скажи, у тебя всё окей?», потому что Настя должна была прийти с ночёвкой), Федя пришёл за час до начала рабочего дня, потому что «в Балду гонять надоело уже, сил нет», спустя пятнадцать минут после него пришла Нелли и тут же удалилась в консультационную, куда следом, не здороваясь, проскользнула и Тоня.

Федя с Костей включили висящий на стенке крохотный пузатый телевизор — из предложенных десяти каналов что-то удобоваримое шло только на одном и, под шум светских разговоров и хруст французской булки из фильма, принялись обсуждать выпущенного на днях из Московского зоопарка оборотня.

Ничто не предвещало беды.

Впервые пахнуло чем-то гнилым, когда в офис нежданно влетела Нелли.

— Федя, ты рехнулся что ли?! — зашипела она чуть слышно. — Переключи эту срань немедленно!

— Чего? — Федя отвлёкся от созерцания в Костином телефоне видео, на котором толстый бобёр бежал в сторону реки под малоцензурные реплики снимающего. — Что ж ты так про бобров-то, Нелль?

— Вот это что?! — она ткнула пальцем в пузатый телевизор. — Ты же знаешь, дурака кусок!

И также стремительно она выбежала из кабинета.

Федор поднял глаза на экран, побелел и еле слышно чертыхнулся.

— Да как я не понял-то сразу, — бубнил он, разыскивая по ящикам треклятый пульт от телевизора. — Мне что теперь, вообще ничего не смотреть, раз все такие нежные, а?

Федя в спешке извлёк из стола пульт, но переключить канал так и не успел.

— Добрейшего денёчка, — застывшая на пороге Тоня вымученно улыбнулась. — Как оно?

Взгляд её моментально примагнитился к работающему телевизору. На экране улыбался молодой человек с ослепительно-голубыми глазами.

Федя замер и ссутулился. Тоня на секунду посерела и осунулась — по крайней мере, так показалось Косте — но тут же взяла себя в руки, улыбнулась, заправила вывалившуюся из пучка прядь за ухо и хмыкнула:

— Боже, на дворе двадцать четвертый год, а вы всё ещё на мужиков в форме пялитесь? Неактуально, молодые люди.

— Ну да, ну да, — стыдливо пролепетал Федя, быстро клацая красную кнопку выключения. — Тебе виднее, конечно.

Тоня закатила глаза.

— Я вообще чего к вам пришла-то, — она нахмурилась, будто собираясь с мыслями.

— Спросить, как у нас дела? — предположил Костя, переводя взгляд то на Тоню, то на Федю.

— Обхохочешься, — она скептически фыркнула. — Кость, собирайся. У нас сегодня ранний выезд.

Она всегда обходилась без конкретики, и это порой раздражало.

— Куда? — закономерно полюбопытствовал Костя, но Тоню его любопытство, по всей видимости, слабо волновало.

— К чёрту на Куличики, — безразлично бросила она через плечо. — Вопросы глупые не задавай. Ждать буду на улице.

И вышла.

— Это что было? — шепотом спросил Костя у Феди. — Ну, вот это, с телевизором?

— У неё спрашивай, — отмахнулся Федя, утирая со лба выступивший холодный пот, — если не боишься умереть, конечно.

Но Костя боялся.

— Пешком пойдем, — отчиталась Тоня, выпуская сигаретный дым через нос. — Тут недалеко, полчаса ногами.

— Понял, — Костя торопливо закрутил шарф вокруг шеи. — А чего так рано?

Налетел рваный порыв ветра, и лицо закололо не то от холода, не то от мелкой ледяной пыли.

— Нас в церквях не очень любят, после завершения рабочего дня обычно не пускают, — она вжала голую тонкую шею в плечи. — Михалыч в курсе, если что.

— Мы в церковь идём?

— Ага.

— Зачем?

— Благословения у батюшки просить, чтобы на работу тебя устроить.

— А.

Тоня посмотрела на него как на идиота и выкинула в мусорку бычок.

— Кость, ну что за вопросы у тебя дурацкие? Работать идём, как обычно. Ты бланки взял?

Он пристыженно кивнул.

— Тогда давай-ка делать гоу эвей отсюда, — она кивнула головой на выход со двора. — Нам на Китай-город.

Куда точно они шли Костя не знал — просто по старой привычке тащился за Тоней. Вид у неё был до ужаса потерянный: Тоня пустыми глазами смотрела под ноги и убийственно молчала. Когда они проходили мимо перекрестка Покровки и Чистопрудного бульвара, Тоня так задумалась, что чуть не попала под трамвай, благо, Костя успел схватить её за локоть.

— Под трамвай надо на Патриарших сигать, — сказал он негромко, но Тоня всё равно дёрнулась, посмотрела на него затуманенным взглядом и бесцветно произнесла:

— Там не ходят.

Костя тяжело вздохнул. Ему вдруг захотелось схватить её за плечи и разочек так встряхнуть, чтобы у неё мозг встал на место и пелена с глаз сошла.

— Тоня, блин, — произнес он, сжимая её локоть сильнее. — В себя приди, пожалуйста. Ты меня пугаешь.

— А? Да. Сейчас. Заработалась просто, сам знаешь…

Она устала потёрла лицо руками.

— Тонь?

— М?

— Всё в порядке?

— Почему ты спрашиваешь?

— Мне показалось, что в Отделе с телевизором что-то…

Тонины губы сжались в тонкую линию. Костя вспомнил об обещанной Федей смерти и тут же пожалел о своём вопросе.

— Я устала за неделю, — оборвала она, выговаривая каждое слово. — Давай помолчим. Спасибо.

И с таким же отсутствующим видом она пошла дальше по улице, но теперь её шаг был ещё быстрее и ещё раздражённее.

На Маросейке, по всей видимости, Тоня решила потренировать шаг со скоростью бега, иначе Костя никак не мог себе объяснить, почему она так неслась по улице. Мимо магазинов с виниловыми пластинками, мимо кафешек, питейных мест, кофеен, мимо уродливых наклеек (иногда, когда у них бывало свободное время, Тоня с удовольствием фотографировала их на столбах или приписки на кнопках «Ждите»).

Только на Лубянском проезде Тонин шаг опять выровнялся в стандартно быстрый. Спрашивать ещё раз, что случилось, Костя не решился. Риск — дело неблагородное. Всё-таки, Тоня умеет делать розочку из бутылки и очень быстро ходить — с места преступления она бы скрылась без особенных усилий.

У «Китайского лётчика Джао Да» Тоня остановилась и достала из кармана упаковку сигарет.

— Храм видишь? — она кивнула головой в сторону красного резного здания.

— Вижу, — Костя пожал плечами, наблюдая, как Тоня прикуривает.

— Знаешь, как место называется?

— Ну…

— Кулишки. Полное название — Храм Всех Святых, что на Кулишках, — сигарета тлела в Тониной руке, но затягиваться она почему-то не спешила.

— На Кулишках это… Как на Куличиках то есть?.. — по спине у Кости прополз холодок. — То есть это что… Мы пришли к чёрту… на Куличики?

— Дошло, — резюмировала Тоня, мрачно усмехнувшись. — Да, там чёрт.

— И мы к нему?

— Ага, — она выкинула так и не начатую сигарету в мусорку.

— И он прямо… Настоящий?

— А чёрт его знает… Вроде как легендарный. Но у него опять обострение подзатянулось. Бесится, и никого кроме меня не слушает.

— Это почему?

— Не многовато ли вопросов, Константин Валерьевич? — Тоня скривилась и отошла от мусорки. — Крепче знаешь, меньше спишь.

— Там наоборот было.

— Не душни. Нам идти надо.

— Ты не покурила, — опять то ли вопрос, то ли утверждение.

— Настроения нет, — она лениво отмахнулась и медленно, нехотя начала спускаться к Церкви Всех Святых.

С каждым шагом Тоня всё больше и больше горбилась.

Косте отчего-то становилось не по себе, но отчего именно он никак не мог понять.

— Вы опять не по форме, Антонина, — тяжело вздохнул священник, окидывая взглядом Тоню в джинсах и в накинутом на голову капюшоне от толстовки. — Я же просил вас, в самом деле…

— Отец Матвей, — вполголоса ответила Тоня, — простите, но я всё ещё при исполнении, а бегать потом в юбке по Москве, увольте, не могу. Да и в конце концов, я ж к вам не на исповедь и не на службу, а по вашему же запросу.

— А этот? — он посмотрел через Тонино плечо на Костю.

Костя увлеченно рассматривал золотой алтарь. Он вообще в церкви был последний раз лет в семь — его водила бабушка на причастие. Он мало что помнил о церковных обрядах, кроме того, что кагор на вкус очень сладкий и его надо заедать просфорочкой, но запах ладана и тепло от свечек ему нравились до сих пор. Иконы занимали третье место по любимости: рассматривал древнерусскую вязь он с удовольствием, но измученные лики святых особенного наслаждения не доставляли.

— Это напарник мой, батюшка. Константин Валерьевич, ходь сюды, покажи отцу Матвею документ, пожалуйста.

Костя отвлёкся от созерцания иконы Божьей Матери.

— Константин Валерьевич Шмелёв, стажёр Московского… — начал он, доставая из заднего кармана штанов удостоверение, но отец Матвей его перебил:

— Знаю, не за чем тут такие слова произносить, (— тут Тоня закатила глаза. —) Наверх идите, вас Антонина проводит.

— Спасибо большое, отец Матвей, — Тоня поклонилась, придерживая рукой капюшон толстовки. — Мы вас не задержим, мигом туда и обратно…

— Уж постарайтесь, Антонина.

«Пошли», — негромко буркнула Тоня, взяла Костю за руку и повела его вслед за собой. Рука у Тони была удивительно холодная: Костя еле-еле удержался, чтобы его не передёрнуло. Кишки мгновенно сплелись в узел.

«Это от холода», — в ту же секунду решил Костя.

Тонины цепкие и холодные пальцы, как назло, его не отпускали. Тоня тащила его вдоль свечек к маленькой неприглядной дверке рядом с алтарём. Бабушки, сидящие на стульях рядом с иконами, косились на них неодобрительно, но ничего не говорили.

В полутьме за дверкой оказалась лестница, и только там Тоня наконец отпустила его руку.

— Мы… — начал Костя, но Тоня не дослушала. Она запрокинула голову вверх и закричала:

— Чёрт старый, давай сегодня как-нибудь побыстрее и без прелюдий разберемся, у меня настроение сейчас просто ужасное!

Сверху налетел порыв ветра. Костя поёжился. Тоня схватилась за длинные шнурки толстовки.

— Ну что, Тонечка, давно не виделись, — пропел скрипучий голос откуда-то из-под потолка. — Как совесть твоя, Тонюсь? Заела уже или ещё не очень?

— Сказала же тебе, настроение паршивое, что ты начинаешь-то сразу?!

Что-то с грохотом упало вниз. Чем-то оказалась увесистая детская Библия из свечной лавки.

Тоня не шевельнулась, только потёрла переносицу.

— Я не шучу, — устало проговорила она. — Не появишься сейчас, Константин Валерьевич просто впишет тебе неявку и потом мы с тобой уже на другом уровне разбираться будем. Ты этого хочешь? Чтобы опять прислали кого-нибудь вроде Илариона? Ты этого добиваешься, скажи?

— Ой, как мы посерьёзнели сразу, Антонина Павловна, — игриво проскрипели откуда-то из темноты. — А когда ты в Ильинском сквере год назад с хахалем своим в дёсна лобзалась, что-то такой серьёзной не была.

— Боже мой, опять за старое…

Косте показалось, что Тоня всхлипнула.

— Ну давай, нам же заняться нечем, только грехи мои обсуждать, — обессиленно отмахнулась она. — Константин Валерьевич, доставай бланки…

Из темноты послышались цокающие звуки. Из полумрака лестницы выплыло пузатое, лысое, невысокого роста существо. У существа были копыта, рога и свиное рыло. И хвост такой длинный, с кисточкой.

Словом, когда в детстве Костя рассматривал картинки в детских «Вечерах на хуторе…», то видел примерно этот же портрет. Правда, сверху на маленьком и пузатом существе восседал Вакула и его Косте нравилось разглядывать больше.

— А я бы не обсуждал, — чёрт противно хихикнул, — и не осуждал бы , если бы ты по нему не скучала. Ты хоть глубину-то своего падения осознала, голубушка? Исповедалась?

Тоня странным образом поникла. Костя никогда её такой не видел: перед ним впервые за три месяца стояла не Тоня, а… а…

Он не знал, как описать эту девушку. Она сгорбилась, смотрела вниз, не поднимая взгляда и сжимая тонкие пальцы в замок. На неё посмотришь и не скажешь, что эта может розочку из бутылки сделать…

— Тебе помучить меня хочется? — спросила она как-то тихо и сдавленно. — А я намучилась уже, хватит с меня. Костя, доставай бланки, пиши: «Чёрт Кулишский»…

Маленькие свиные глазки вцепились в Костино лицо. Взгляд был сальный, надменный, неприятный. Под этим неприятным взглядом Костя полез в рюкзак за планшеткой с бланками.

— Ура, к вам новые девки поступили! — чёрт аж хрюкнул от восторга. — Цитата, молодой человек, не обижайтесь. Это «Яма», Куприн.

— Я в курсе, — машинально откликнулся Костя, ставя в бланке своё размашистое «Чёрт Кулишский».

— Смышленый, — одобрительно кивнул чёрт. — Присмотрись, Тонюсь, умный, красивый, а что, самое главное, свободный! Хотя тебе такое же не нать, ты на чуж…

— Да заткнись ты наконец! — рявкнула Тоня, не выдержав. — По существу давай, существо мифическое, блин! Тарелки метал?!

— Ну метал.

— Свечи ронял?!

— Было дело, да.

— Прихожан пугал?!

— Пугал.

— А какого черта позже разрешенного срока?! У тебя написано: можно до крещения! Уж скоро месяц будет, а ты всё беснуешься! Твоя-то совесть где?!

Костина ручка быстро танцевала по бланку: «тарелки метал, свечи ронял, прихожан пугал, беснуется больше положенного срока».

— А мне не положено её иметь, — чёрт вальяжно растянулся по перилам. — Но я скучал просто, Тонь. Не заходишь больше, не звонишь, не пишешь… Как там хахаль твой, кстати? А, ну да. Он же к тебе не заходит, не звонит, не пишет…

— Да пошёл ты! — Тоня с размаху пнула перила и вверх пополз гул. — Выношу первое предупреждение, мать твою чёртову за ногу! Костя, зафиксируй! Если на протяжении следующих трех дней после создания этого протокола повторится ещё хоть один такой инцидент, будет подан иск о снятии с Черта Кулишского звания Московского Культурного Явления, и соответствующее распоряжение об изгнании будет отправлено в Синод.

С этими словами, Тоня пулей вылетела с лестницы.

— Вот это да, — изумленно выдохнул черт. — Нехило её кроет-то…

— В смысле кроет? — спросил Костя, глядя то в бланк, то на чёрта.

— В прямом. Полгода одна девка, а всё никак отпустить не может мудака этого, — чёрт покачал головой. — Но вы к ней присмотритесь. Она хорошая, с придурью только немножко. Или вы уже?

— Нет. Распишитесь.

— Сию секунду. Да, действительно, вы уже, по глазам вижу.

— Вы ошибаетесь.

— Вот, и ручку свою заберите. Хорошего вечера.

— Всего доброго.

И Костя вышел вслед за Тоней.

Они не разговаривали все полчаса до Отдела. Тоня выкуривала сигарету одну за другой и кидала бычки под ноги — обычно она так не делала, поэтому сейчас такое её поведение тревожило изрядно. Костя пытался начинать разговор и так, и эдак, но госпожа Власова упорно не откликалась. Уже на подходе к Отделу Тоня вдруг остановилась, посмотрела ему в глаза и отчётливо сказала:

— Только не думай, что я проститутка какая-нибудь или… ну, ты понял.

— Я ничего такого и не думал.

— И никуда я не падала.

— Конечно, не падала. Я бы поймал, если упала.

— Дурак, — она усмехнулась как-то косо. — Не думай о том, что он говорил, короче. Не твоего ума дело.

— Конечно, не моего, Тонь, — он похлопал её по плечу. — Мне главное, что ты коллега хорошая. А что там у тебя за дверьми МГОЧиПа происходит — это неважно совсем.

Она шмыгнула носом.

— Спасибо, Костя.

Кишки завязались в узел. Но это тоже от холода, потому что шарф развязался и потому что февраль и…

Мозг не успел догенерировать отмазку.

Костя и сам до конца не понял, как это произошло. То ли его руки потянулись к Тоне, то ли Тоня как-то неуклюже подалась вперёд, но вот р-раз! — и она стоит, уткнувшись лбом в его плечо, прямо в старую зимнюю куртку и, кажется, всхлипывает. А он её обнимает, как дурень — ещё и подбородком в макушку утыкается.

От неё пахло табаком, страхом и усталостью.

В голове Костя перебирал все мемы с котами, которые у него есть и которые вечером он отправит абоненту «Тоня Власова МГОЧиП».