Что, если...? Царица Софья (гет)

Раннее утро в Москве было наполнено гулом и шумом. По всей столице, от кремлевских стен до окраинных слобод, кипела работа. Со всех концов города и окрестных деревень собирались воины, готовясь к выступлению в поход. Страна готовилась к грядущим испытаниям. Василий Голицын, одетый в простой, но добротный военный кафтан, лично объезжал стрелецкие казармы и склады, проверяя готовность войска. Его лицо, обычно спокойное и рассудительное, сейчас выражало решимость и энергию. Он знал, что от его действий зависит успех всей военной кампании, и собирался подготовиться к ней основательно.

Первым делом Голицын отправился в стрелецкую слободу — в сердце русского войска. Именно стрельцы составляли его основу, поэтому первейшей задачей было завоевать их доверие. Многие из них, ветераны былых сражений, помнили и самого Петра, и Голицын должен был доказать, что он тоже достоин вести их. Подъезжая к слободе, Голицын заметил, как оживленно идет подготовка. Стрельцы в своих красных кафтанах спешили, выстраивались в отряды, переговариваясь о предстоящем походе. В воздухе ощущался горьковатый запах пороха и металла, перемежающийся с гулом голосов и звоном оружия — это были предвестники грядущей битвы.

Голицын сошел с коня и направился к центру слободы, где его уже ждали стрелецкие командиры. Командир Иван Рябов, опытный и степенный, с красивой черной бородой, в которой уже просматривался седой волос, стоял впереди, его взгляд был внимательным и настороженным. За ним стояли командир Алексей Морозов, амбициозный и жаждущий славы, и командир Петр Соловьев, недовольный и молчаливый, с мрачным выражением лица.

Голицын, уверенно шагнув вперед, поприветствовал командиров, пожимая каждому руку:

— Здорово, командиры! — голос его звучал дружелюбно и в то же время твердо. — Рад видеть, что вы так споро подготовились. Знаю, вы ребята бывалые, опора нашей Руси, и я верю в вашу силу и отвагу.

Рябов, видавший виды стрелецкий полковник, первым ответил, слегка склонив голову:

— Здравия желаем, князь. Мы, конечно, всегда готовы за отчизну грудью стоять. Да только вот, — он сделал небольшую паузу, — хотелось бы нам знать куда путь держим, что за ратный труд нам в этот раз предстоит?

— Понимаю — ответил он, с легкой улыбкой. — И не вижу причин скрывать от вас мои планы. Идем мы на юг, в степи крымские. Там татарин совсем обнаглел, набеги свои участил, народ наш грабит, в полон уводит. Нельзя это так оставить! Должны мы их урезонить, своих защитить.

Морозов, немолодой, но крепкий, с проницательным взглядом, вставил своё слово:

— Дело, князь, ты затеял, скажем прямо, не из легких. Татары, как говорится, не лыком шиты, воины бывалые, да и на своей земле, как рыбы в воде. Подготовиться к такому походу нужно основательно.

— Верно говоришь, — согласился Голицын, — потому я вас всех тут и собрал, чтобы вместе наши планы обсудить. Хочу, чтобы вы знали, я не забываю про вашу службу долгую и опыт не малый. На вашу помощь, на вашу смекалку я очень рассчитываю. Да и вы меня поправляйте, если что не так.

Рябов, переглянувшись с другими командирами, кивнул:

— Что ж, князь, раз так, то давай все вместе и думать. Мы, стрельцы, всегда готовы помочь общему делу. Только пусть всё будет по уму.

Голицын улыбнулся и оглядел их всех:

— Вот это по-нашему! Ну, тогда не будем время терять. Давайте приступим.

Голицын легким движением руки откинул в сторону пергамент, развернул на столе карту южных земель. Она пестрела неровными линиями рек, темными пятнами лесов и широкими, ничем не ограниченными просторами степей. Голицын, обводя пальцем извилистые русла, начал рассказывать о своем замысле. Голос его звучал уверенно, но в то же время осторожно, словно он прощупывал почву под ногами.

Он говорил о том, что им предстоит форсировать несколько рек, о том, как им придется пробираться через густые, темные леса, как придется одолевать бесконечные степи. Он так же не забыл упомянуть про засечную черту, которую им нужно будет преодолеть, и про то, что после ее преодоления им придется сражаться с татарами, и что к бою они должны быть готовы в любое мгновение, будь то на рассвете или в сумерках.

Командиры внимательно следили за каждым движением пальца Голицына, за каждым его словом. Рябов, обычно сдержанный и осторожный, на этот раз внимательно вникал в суть дела, хмуря густые брови и задавая редкие, но точные вопросы. Хоть он и не был любителем рискованных предприятий, в этот раз он кивнул головой, выказывая свое молчаливое одобрение планам Голицына. Морозов же, напротив, был полон воодушевления, его глаза горели азартом. Казалось, он уже видел себя в гуще сражения, разящего врагов направо и налево. Соловьев, как всегда, молчал, но его пристальный взгляд, обращенный на Голицына, говорил громче любых слов. На его строгом лице постепенно таяло недоверие, уступая место нескрываемому уважению. Похоже, в глубине его души зародилось понимание, что князь, возможно, и вправду способен повести их к победе.

Голицын, закончив свой рассказ и обведя взглядом собравшихся, улыбнулся тепло и по-свойски, словно обращаясь к старым друзьям. Он сложил руки на столе, словно подчёркивая свою открытость и искренность:

— Ну что, братцы, — сказал он, и в голосе его звучали и бодрость, и доверие, — вот такой план у меня. Не спорю, дело предстоит нелегкое. Но я смотрю на вас — и всякие сомнения отпадают. Знаю, что с вами мы горы свернём! Каждый из вас — воин с опытом, с характером. Вместе мы — сила, которую никто не одолеет. Я знаю, что могу на каждого из вас положиться, как на самого себя. И я от всего сердца хочу вам сказать спасибо за вашу готовность идти со мной плечом к плечу. Вместе мы докажем, на что способна Русь! Я уверен, что мы добьёмся успеха, и вернёмся домой с победой, а главное — целыми и невредимыми. Так что, готовимся, не теряем времени!

После разговора с командирами Голицын отправился на смотр стрелецких полков, чтобы лично оценить их боеготовность. На просторной, запылённой площади, раскинувшейся у самой слободы, выстроились в ожидании несколько полков. Стрельцы стояли ровными рядами в своих алых кафтанах и высоких шапках. На первый взгляд, это была грозная сила, способная сокрушить любого противника, но Голицын знал, что за внешней бравадой могут скрываться изъяны.

Верхом на своём вороном коне Голицын медленно проехал вдоль строя, внимательно всматриваясь в лица воинов. Его пронзительный взгляд не упускал ни единой детали. Он заметил, как молодые и неопытные лица соседствовали со старческими, покрытыми сетью морщин, лицами ветеранов, которые едва держались на ногах. Он видел и юношеский пыл, и усталую покорность в их глазах. Задержавшись у каждого ряда, Голицын приказал:

— Покажите мне по моему знаку ваше умение владеть оружием, покажите, как вы умеете защищаться.

Стрельцы по сигналу принялись демонстрировать свои навыки, и Голицын с растущей тревогой заметил, что их подготовка далека от совершенства. Многие из них неуверенно держали ружья, медленно и неуклюже перезаряжали их, а движения были вялыми и неповоротливыми. Он с беспокойством наблюдал, как некоторые, пытаясь ловко орудовать саблей, совершали грубые ошибки, их фехтовальные навыки оставляли желать лучшего.

Голицын, нахмурив брови, подозвал к себе командира Ивана Рябова:

— Что за небрежность, Рябов? — спросил он, в голосе его звучало и недовольство, и разочарование. — Разве так должны выглядеть лучшие воины нашей армии?

Не теряя времени, Голицын отдал приказ — начать тренировки прямо на месте. Он лично наблюдал за стрельцами, критикуя их ошибки, показывая правильные приемы и движения. Его разочарование росло, когда он заметил, что у многих воинов нет надлежащего снаряжения: их кафтаны были изношенными и грязными, шапки прохудились, а ружья и сабли были старыми, заржавевшими и плохо почищенными.

Голицын, с гневом в голосе, распорядился, чтобы стрельцам немедленно выдали горячую пищу и питье, чтобы они немного отдохнули и набрались сил. Он также приказал немедленно отремонтировать или заменить их кафтаны и снаряжение, чтобы они выглядели как подобает воинам. Осмотрев стрельцов, Голицын почувствовал горькое разочарование. Он понял, что им предстоит ещё много работать и тренироваться, прежде чем они смогут встать в один строй с опытными воинами. В поход надлежало выступить в ближайшие месяцы — времени оставалось немного, но всё же оно было, и его нельзя было упустить.

После посещения стрелецкой слободы Василий Голицын отправился на царские склады, расположенные за чертой города. Армия не может сражаться без достаточного количества оружия, провианта и снаряжения, и он хотел лично убедиться в том, что все необходимое будет доставлено вовремя.

Подъезжая к складам, Голицын увидел высокие стены, сложенные из грубого камня, которые словно стражи стояли на границе города. За ними располагалось несколько зданий, где хранилось оружие и провиант. Охраняли склады несколько десятков солдат, которые выглядели уставшими и вялыми.

Полумрак, как густая патока, окутал складские помещения. В пыли громоздились мешки с зерном, словно песчаные дюны, оружие валялось, перемешанное и брошенное, словно после битвы, а по стенам расползалась паутина. Голицын, едва переступив порог, почувствовал, как недовольство ледяным комом поднимается в груди.

— Командир здесь есть? — Голос князя прозвучал резко. — Что это за свинарник? Почему такой бардак?

Солдат, к которому он обратился, съёжился, словно от удара. Затараторил, оправдываясь, словно провинившийся мальчишка:

— Да, ваше сиятельство, людей не хватает, рук не до всего доходят, не успеваем…

Голицын не дал ему договорить, отмахнулся, как от назойливой мухи:

— Молчать! Позвать сюда смотрителя! Немедленно!

Вскоре перед князем предстал боярин Тихон Свиридов. Тучная фигура в дорогом кафтане, словно выплыла из тумана. Лицо его, заплывшее жиром, дышало самодовольством и полным безразличием.

— Что за шум, князь? — спросил он, небрежно поводя плечами. — Что стряслось?

— Что стряслось?! — Голицын проговорил каждое слово, словно отчеканивая их на камне. — Ты спрашиваешь меня, что стряслось? Ты оглядись! Я хочу видеть здесь порядок, а все необходимое должно быть немедленно погружено для отправки в армию. Это понятно?

Свиридов, словно не слыша гневных интонаций, начал привычно оправдываться:

— Да, князь, но людей-то нет, да и телеги, знаете ли, не казенные… А средства на их аренду…

Голицын резко оборвал его:

— Хватит! — Его голос гремел, как набат. — Мои люди наведут порядок, а ты не мешай или пошел вон!

Не теряя времени, Голицын начал личный осмотр складов. То, что он увидел, поразило его до глубины души. Зерно, гнилое и заплесневелое, превращалось в труху в мешках, ружья и сабли, словно выброшенные из древних курганов, покрылись ржавчиной и были непригодны для боя. Голицын понимал, что с таким «богатством» не то что войну выиграть, а и просто на поле боя выйти было невозможно. И гнев, сменившись ледяным отчаянием, обжёг его сердце.

Голицын, обуреваемый нарастающей тревогой, поспешил в пушкарский приказ. Артиллерия, стальной кулак войны, требовала незамедлительного внимания. В удушающих объятьях сырости и мрака стояли пушки, словно изваяния забытой эпохи. Голицын, касаясь их холодного металла, чувствовал на кончиках пальцев их тягостную историю. Но взгляд его, острый и критичный, не обманывался: эти ветераны давно потеряли былую мощь. «Кажется, их вывели на поле боя еще при Молоди» — с горечью подумал он, чувствуя их неуклюжесть и архаичность. Разные размеры ядер, медленная стрельба, малая дальность — они не ровня современным орудиям. Ржавчина подтачивала их тела, колеса подломлены. Приказав спешно залатать их раны, Голицын понял: время утекает, как песок сквозь пальцы. Он жаждал новой мощи и новой стали, но воевать ему придется тем, что есть под рукой, тем, что хранит в себе дыхание прошлых веков.

Миновав мрачные и холодные палаты пушкарского приказа, князь Голицын вошёл в совершенно иную атмосферу — немецкие казармы. Здесь господствовал порядок, как в часах, где каждая шестерёнка знала своё место. Наёмники в чёрных мундирах выстроились в аккуратные шеренги, внимательно слушая своих офицеров.

Полковник Ганс Клаус, высокий и статный, с лицом, словно высеченным из камня, встал перед князем. Его пронизывающий взгляд словно предсказывал исход предстоящих сражений.

— Добро пожаловать, господин князь. Наши солдаты готовы к бою. Они дисциплинированы и хорошо обучены.

— Я в этом не сомневаюсь, полковник. Нам действительно нужна ваша помощь и ваши навыки. Мы должны выступить единым фронтом и никак иначе.

Клаус кивнул и продолжил показывать казармы. Внутри всё было организовано до мелочей.

— Количество наших наёмников, конечно, сравнительно невелико, но качество!

— Согласен. Хотя я рассчитываю, что ваши люди будут вносить весомый вклад в наши усилия. Общее число воинов и слуг, готовящихся к походу, составляет около 30 тысяч.

Клаус, погрузившись в глубокие размышления, внезапно поднял голову и встретил уверенный взгляд князя.

— Судя по всему, наши ряды не так уж и многочисленны, — произнес он задумчиво. — Нам следует тщательно продумать каждую деталь и подготовиться основательно. Задача хоть и трудна, но не безнадежна.

— Именно так! — с энтузиазмом подхватил Голицын.

Обсуждение тактики и стратегии продолжалось несколько часов и достигло своего пика; голоса их становились всё более уверенными, вибрируя на волне общего энтузиазма. Каждый новый аргумент, каждое взаимное признание лишь укрепляло ту внутреннюю силу, которая росла в их сердцах, словно непобедимый шторм, готовый разбушеваться на поле боя.

Несмотря на тревожные мысли о состоянии армии, князь понимал, что это не будет препятствием для русского духа. Его не оставляло чувство надежды. Он понимал, что Россия всегда имела уникальную способность преодолевать самые тяжелые испытания, вдохновляя надеждой на победу каждого. Он знал, что за каждым солдатом стоит народ, готовый сражаться за свое будущее.