Road Movie (джен)

Эльф, о котором идёт рассказ, остался в Серой Гавани, когда его спутники направились в Линдон. Не потому, что он боялся — хотя он трезво опасался, что если его узнала дочь, смогут узнать и былые враги. Просто... что ему было делать в Линдоне?

Здесь, по крайней мере, была его дочь, был жених его дочери. Был Кирдан, нисколько не изменившийся с прошлой их встречи. (Прошлая встреча была на помолвке Хальмира⁽¹⁾, на Тол-Сирионе, и эльфу тогда еле-еле исполнилось тридцать.) Было море — отчего-то оно успокаивало просто своим видом и шумом.

 

И почему-то — был капитан. Тоже сидел на берегу, или разговаривал с Кирданом, или курил длинную трубку — привычка многих тэлери, так что в Валиноре шутили, что туманы над Эрессеей — не туманы, а дым.

— Просто думал, что стоит приехать — и дело само найдётся, — объяснил он однажды эльфу. — А оно не находится. А в Линдон ехать... там сестрёнка. Не знаю, как с ней говорить.

— Почему?

— Меня не было рядом, — просто ответил капитан. — Она столько пережила, столького навидалась... а меня рядом не было. Я её бросил.

— Ты умер.

— Именно. А мог бы не умереть. Быть умнее, осторожнее, не рисковать ради глупой клятвы... — он пятернёй взъерошил короткие волосы. — А, кому я вру! Не мог, в том-то и дело.

— Потому что поклялся? Ты же вроде не нолдо!

— Почему же. Наполовину — нолдо. Но дело не в этом, дело в том, что... не знаю, приятель, как сказать, так бывает — ты утром встретил человека, и к вечеру он уже лучший друг. Три часа мы сидели, понимаешь, три часа он рассказывал мне, как он любит её, насколько её недостоин и какая она замечательная...

— И ради этого друга ты погиб?

— Ага. И знаешь, что самое страшное? Я не жалею.

— Бывает. Я однажды подобрал такого вот человека, сумасшедшего, руки в крови по локоть. Отволок до Иврина и слушал, как он мне рассказывает о своём друге, которого сам же ненароком убил.

— И что?

— И ты знаешь, тоже вот — не жалею, хотя столько всего приключилось по нашей вине, и столько всего — потому, что я не оставил его под дождём, а взялся волочь до Иврина и потом — в Нарготронд... но я был бы не я, понимаешь, капитан?

Тот только кивнул, выпуская дым красивыми кольцами.

* * *

А в Линдоне... в Линдоне был Гиль-Галад — король в золотом облаченье, совершенно не собиравшийся верить пришельцам из ниоткуда без документов. И даже с документами не поверил бы — в самом деле, как будто в наше время так уж сложно подделать письмо от Эонвэ.

— Курно, Курно а если он и сегодня нам не поверит? Что тогда? — сказал Айвендил и посмотрел на него вопросительно и испуганно. И птица его посмотрела, и Палландо, и Алатар, и весь мир, казалось, посмотрел.

— Палландо? — ответно вопросил Курунир.

— Что, Палландо?

— Ты же из майар Намо, можешь провидеть?

— Нет. Я по учёту и контролю. Могу сосчитать всех жителей в этом городе. Или все деревья в лесу. Или песчинки на берегу. Тебе нужно?

— Нет.

Деревья в лесу всё равно были напрочь испорчены нелепыми резными памятниками.

— И мне не нужно, — вздохнул Палландо. — И даже, наверное, королю не нужно.

— Я полагаю, королю мы в принципе не нужны, — посмотрела Алатар на небо. — И это логично, исходя из его слов. Как думаешь, Курно, Майрон правда сидит в нуменорской тюрьме?

— А зачем ему нам врать?

— Ну мало ли. Может, хочет проверить. Мы вот как-то не так среагируем — и он нас запишет окончательно в мошенники, — Палландо пнул камушек. — Откуда нам знать, что там у него в голове?

— Если мы будем все пытаться предусмотреть, мы рехнёмся, — ответил Курунир. — Айвендил, ты что молчишь?

— А чего мне сказать? Посмотри, у лапушки скоро пух сойдёт, пойдут пёрышки.

— Очень мило.

* * *

Нашего эльфа звала к себе Ости. У неё здесь был дом: крепкий, белый дом с красной наборной крышей. И работа была: раньше Ости шила плащи для защиты от солнца своим братьям, а теперь — паруса. Дом, работа, жених... нормальная жизнь, настоящая жизнь, казалось бы, невозможная для его детей — но вот ведь, достижимая.

Достигнутая.

Жизнь, которой он не хотел мешать, а потому ночевал здесь — в сухом доке, под огромными корабельными рёбрами, среди запаха дерева и смолы. Сны здесь приходили хорошие: о соснах Дортониона, об ивах Нан-Татрен, о серых струях Сириона и маминых мягких руках.

А рано утром док заполняли плотники, и можно было смотреть, как те работают — и помогать им по возможности, вспоминая, как держат в руках зубило и что такое рубанок. И смотреть, как из-под резца рождается длинная, длинная прядка кудрявой, ароматной и мягкой стружки.

 

— Что, Ирхамиль, — раздался вдруг над плечом голос Кирдана. — Руки соскучились по работе?

— Соскучились, — честно ответил эльф.

— Хорошо, — одобрительно кивнул тот.

Запоздало эльф понял, что к нему обратились странной кличкой и переспросил:

— Ирхамиль?

— Мне казалось, тебе нужно имя, — ответил Кирдан.

— Но почему вот такое? Почему «мать уруков»?

— Отцом ты уже был, — просто ответил тот.

— Был.

— Ну вот. Теперь время попробовать побыть матерью. Знаешь, в чём разница?

— Отец мужчина, мать — женщина.

— Это тоже, конечно, но не только. — Кирдан смахнул стружку с чурбана и присел. — Мать любит безусловно, без сомнений и рассуждений. А отец — он требует, он ведёт, он может сказать: «Ты больше мне не сын», он может отмахнуться от просьбы ребёнка, если считает, что просьба не стоит его внимания.

— Тогда я и правда был отцом. Всех отцов убивают?

— Не всех, почему. Только тех, кто совсем не оставил в себе материнства, той самой любви без вопросов и сомнений, терпеливой любви, внимательной к своим чадам.

— Хочешь сказать, я требовал слишком много и давал слишком мало? — спросил эльф.

— Я хочу сказать, что пришла пора попробовать быть им матерью.

— Я им больше не нужен.

— Ости с этим не согласна.

— Ости я даже больше не нужен, чем всем остальным, — ответил эльф. — У неё теперь есть своя жизнь, в этой жизни не должно быть места морготовщине в любой её форме. А я — морготовщина.

— Ты — это просто ты. Знаешь, однажды Румил мне сказал: «Чтобы понять славу Единого, посмотри на её отражение в лицах его детей. Она в каждом его ребёнке». Он был пьян, разумеется, но ведь верно же сказал. Разве твои дети — не дети Единого?

— Я больше не знаю.

Кирдан молча встал, положил ему руку на плечо. Тяжёлую, тёплую. Надёжную.

 

Прошло несколько дней, и эльф сделал выбор.

Рано утром он положил в свой мешок тёплый плащ, запасные ботинки и сухарей побольше. Задумался, брать ли сушёную рыбу — с одной стороны, вкусно, а с другой — провоняет насквозь. Решил не брать — зато прихватил бечеву, чтобы по дороге наловить себе рыбки, благо, рек в Средиземье хватало.

Он как раз упаковывал запасную рубашку и штаны, когда услышал шаги. Обернулся: так и есть — капитан остановился в дверях дока, опёрся спиной о косяк.

— Что пришёл? Попрощаться?

— Попроситься с тобой, — ответил капитан.

— Куда?

— Ты же к детям пойдёшь? Чтобы они тоже смогли жить, как Ости?

— Или чтобы они меня снова убили, — эльф мрачно хмыкнул. — Кстати, я нашёл себе имя. Ирхамиль.

— Неплохое. Ну, может, я тоже найду по дороге.

Они уже шли по просёлку, ведущему прочь от Гавани в сторону Фалатлорна, когда их догнала Ости:

— Тасарион сказал, он останется. Он в походе не очень полезен, понимаешь. В походе не почитаешь, а как он будет без книжки?

* * *

А в Линдоне Гиль-Галад наконец сдался. Он не поверил до конца, что посланники Валинора в самом деле посланники — и уж совсем не поверил в бредни о воскресших героях прошлой эпохи — но и терпения раз за разом слать гостей прочь у него тоже уже не было.

У него вообще сейчас было плохо с терпением, слишком уж много на него навалилось — и слишком мало было рядом помощников.

Кирдан, верный друг и воспитатель, сидел в своей Гавани и только изредка навещал королевскую резиденцию. Элронд был по уши занят обустройством Имладриса. Галадриэль наконец нашла Саурона, передала Ар-Фаразону и теперь искала своего мужа — как видно, без поисков ей было не жить.

Оставался Пенголод, эльф безусловно весьма мудрый, верный друг и товарищ ещё с тех пор, когда он научил Гиль-Галада и его братьев лепить снежки и кидаться ими в дядьку Маблунга... но к сожалению, Пенголод имел привычку занырнуть в свои изыскания на годик-другой, а лучше на десяток-другой-третий лет, и не отзываться на зов реальности.

И если эти четверо (и те двое) готовы работать, то будь они хоть морготовы правнуки, Гиль-Галад заставит их работать. Тем более, у него было срочное дело.

Очень много срочных дел.

 

Всеобщая вера, что с уходом Саурона всем станет сразу лучше и легче оказалась, как это часто бывает, верой ложной. И пускай орки и впрямь с уходом господина поутихли, и больше не собирались в единый неостановимый кулак, и не нападали на города эльфов и их союзников, а шатались по Средиземью небольшими бандитскими шайками, иногда нанимаясь на службу к королькам подряннее — орки были не самым страшным в этом мире.

Нет, куда пострашнее оказались нуменорцы, уверенные, что они самим Эру Единым поставлены править миром — особенно теперь, когда они своей мощью повергли самого Саурона, разорителя Ост-ин-Эдиля и грозу всех свободных народов.

Их корабли челноками безумной ткачихи сновали между великим островом и побережьями — южным, северным, западным, дальне-восточным. С кораблей, блистая позолоченной чешуёй, спускались ровным строем их воины, вооружённые невиданным доселе оружием — и пока что никто не смог перед ними устоять.

Там, где воины одержали победу, вставали монументы. Вокруг них вырастали города — по последнему слову архитектуры, окружённые кольцами крепких стен, с мощёными улицами и свирепо ощерившимися бойницами.

И с каждым годом всё ближе и ближе они подбирались к границам Линдона — и с каждым годом всё громче и громче звучал в Средиземье адунайан и всё чётче слышались голоса, призывавшие свергнуть владычество эльфов и сломить гордыню перворождённых.

 

— То есть, вы собираетесь воевать с Нуменором?

— Нуменор с нами уже воюет, — напомнил Гиль-Галад.

— Но вы можете не вмешиваться в эту войну. Обходить их патрули, не попадаться их разведчикам. Война между детьми Эру — это ужасно, — Курунир нахмурил брови.

— Войны между детьми Эру идут с зари человечества и до сего дня, и эльфы тоже в них не остались невинны, — сердито ответил Гиль-Галад.

— Это не значит, что мы можем их благословить или даже сказать «отчего бы и не начать ещё одну»!

— Если мы не начнём войну, она начнётся без нашей помощи — и от нас не останется ничего, кроме трупов и развалин!

Алатар подняла ладонь, призывая всех успокоиться.

— Да, мы не можем помогать детям Эру друг друга убивать, — сказала она. — Об этом не может быть и речи. Но если Линдон станет сильнее, если все эльфы и добрые люди объединятся, разве это, наоборот, не остановит войну? Нуменор нападает на тех, кто слабее его, на несчастных дикарей и на тех, кто только-только выбрался из-под Сауронова ига. Межэльфийский союз должен их отпугнуть.

— Положим, ты права. Но какие из этого следуют практические выводы? — Курунир был всё ещё недоволен.

 

Именно так Алатар оказалась на дороге, ведущей из Харлиндона в сторону далёких Мглистых гор: ей предстояло уговаривать необщительного и таинственного короля Зелёной Дубровы заключить с Линдоном союз — против Нуменора.

К своему изумлению, по дороге она столкнулась с идущими в том же направлении бывшими попутчиками — и решила к ним присоединиться. Вместе всё же веселее.

* * *

Они расположились на ночлег у подножия невысокого зелёного холма. Не самое лучшее описание — вся местность тут была холмистая, и все холмы были зелены.

— Здесь когда-то прошёл ледник, — задумчиво сообщила Алатар.

— Ледник? Как в горах? — удивилась Ости.

— Как в горах, только больше. Намного, намного больше, — мечтательно ответила та. — Огромный ледник. Темнота же, вот всё и заледенело. Как мы с ним маялись, это страшно подумать! Вся экосистема пошла по... пошла, оледенение, вымирания, потом мегафауна, а ей же надо тоже условия обеспечивать... еле-еле тогда разгребли.

— А как разгребли? — Ости не очень понимала, но ей было очень интересно.

— Старший сделал тепло свойством воздуха, — объяснила Алатар. — До того мы ориентировались на источники света, чтобы свет и тепло шли, значит, вместе. Но Моргота, скотину, на них же тянуло, как какую-то моль...

— Хозяин Севера был скотина, да! — а вот это Ости понимала отлично.

Её с детства учили: Хозяин Севера был скотина, и Говнюк его тоже был не лучше. Оба калечили и угнетали смелых свободных уруков и оба стремились сделать мир как можно невыносимее.

— Вот! И значит, Старший сделал тепло свойством воздуха, чтобы которые захотят оставаться в Средиземье, смогли там хоть как-то жить нормально, и тут ледники-то и стронулись и пошли... вот такие холмы остаются там, где они проходили...

 

Между тем, Ирхамиль с капитаном разложили и разожгли костерок, и капитан извлёк из мешка деревянную арфу — странную, всю деревянную, многострунную и резную.

(С точки зрения капитана, арфа входила в список необходимых в любом походе вещей — наравне с шерстяными носками, тёплой шапкой, запасными башмаками, огнивом Куруфина и ларцом с драгоценностями.)

— Всё собирался попеть, — сказал он, — да руки не доходили.

На прошлых стоянках всё шло как-то не так: то встанут слишком поздно, то окажется, что сухари все промокли и надо срочно искать что поесть, то снег с дождём всех разгонит по палаткам...

— А это что вообще за штуковина? — не удержался от вопроса Ирхамиль.

— Беорова арфа, — ответил капитан, погладил её по деревянному боку. — Моё сокровище. Думал, навсегда её потерял, и вдруг, представь, в Валиноре мне знакомый говорит: «Гляди, что я по дешёвке отхватил в Нуменоре» — а это она, моя родная. Мне её подарил дорогой, дорогой человек...

— И как она в Нуменор попала?

— Не знаю. Кто-то нашёл, кто-то увёз... перешла к кому-то по наследству — там много всякого разного так перешло. Например, меч Тингола, Аранрут. Висит на стене в Андуниэ и скучает, его никому, кто не Тингол, не поднять, он же двуручник...

— А что ты сыграешь? — обернулась Ости. — Что-то весёлое?

— Можно и весёлое, — согласился капитан.

— А можно, чтобы про любовь? — осмелела та. — Только не так, что все умерли, а чтобы всё было хорошо. Или про Гольфимбула, как он Хозяина уестествил. Тоже хорошая штука.

— Весёлое, про любовь, и чтобы никто не умер... да таких песен и не существует, наверное! — хмыкнул скептически Ирхамиль.

Про Гольфимбула, ясное дело, капитану знать неоткуда. Хотя песня была отличная — жаль, неправда от первого до последнего слова.

— Почему же, есть и такие, — отозвался капитан. — Вот например... — он опустил руки на струны, перебрал их пальцами и запел — негромко, душевно, выговаривая слова с сильным иатримским прононсом:

Стояла поздняя весна,

Пар поднимался от лугов,

Когда, покинув царский пир,

Забыв про весь огромный мир,

Так восхитительно пьяна

Она плясала средь цветов.

А он проснулся ото сна

И вдруг увидел дивный свет:

По-над холмом тот свет мелькал,

Среди кустов он танцевал,

Как будто солнце и луна

Спустились с неба в Нельдорет...

— Простите! — прервал его песню незнакомый голос, и в круг света от костра шагнул оборванный, измождённый незнакомец. — Вы — эльфы? Вы ведь эльфы!

 

— Я тебя помню, ты в Дориате жил, — задумчиво сказал капитан. — Жил ведь?

Незнакомец пожал плечами. На вид он был и впрямь из синдар: у нолдор крупнее черты лица, не такие большие глаза, да и волосы под слоем грязи были, кажется, белыми.

— То есть?

— Не помню я, господа эльфы, — тоскливым голосом ответил незнакомец. — Ни тролля лысого не помню!

— А то волосатые бывают, — хмыкнула Ости. — Садись, бедовая голова. Тебе ухи налить? А ты потом сходи помойся, тут ручей недалеко. Мы посторожим. А то ты же ну чисто жрец Мамы Анны.

Ирхамиль фыркнул. Мама Анна была уручьей богиней собирательства — как он теперь понимал, искажённым эхом памяти о Яванне — и потому её жрецы всегда стремились быть поближе к природе, к земле. Те, что поумнее, просто носили с собой мешочек чернозёма; все остальные... все остальные стали поговоркой.

— Ну извини, — буркнул незнакомец. — Некогда мне было мыться, я из плену бежал.

— Из чьего? Где? — быстро спросила Алатар.

— А ты как думаешь, бабка? — грубо ответил он. — От твоих сородичей, вестимо. От избранников благих валар, чтоб им...

— Ты сбежал? Или тебя отпустили? — так же быстро и очень строго спросил капитан.

 

Сколько раз Ирхамиль слышал этот вопрос — ещё в ту пору, когда звался Гвиндором! А вот теперь, надо же, оказался среди тех, кто его задаёт. Потому что нельзя не спросить, потому что есть крохотный, пренебрежимый почти, шанс услышать в ответ покаянное «Отпустили» — а может быть «Да, отпустили, но я не хочу им служить, помогите мне вам помочь».

— Сбежал, конечно. Ты совсем дурной? Зачем им шпионы, у них камни есть, — хмыкнул незнакомец.

— Камни?

— Ага. Не знаю, что это такое, сам ни разу не видел, но слышал, что они в них видят всё, что пожелают, и с их помощью могут переговариваться хоть с Нуменором, хоть со своими сородичами на югах. А вы что, не знали?

Звучало, как бред сумасшедшего, как наглое, откровенное враньё — но капитан нахмурился ещё сильнее и ответил:

— Не знал, что они достались нуменорцам. И как ты сбежал?

— Нас перевезли с каменоломни на лесоповал, — объяснил незнакомец. — Пятерых эльфов и пару десятков людей, из меньших народов. Эльфы у них в цене: мы едим меньше, а работаем так же, так что большинство хозяин каменоломни не отдал, только пятерых...

— А сколько вас в каменоломне было?

— Сотни две, пожалуй. В основном из лесного народа, и мы трое, я и двое друзей. Мы издалека, из восточных земель. Тоже, конечно, история... мы в рабстве были у одного колдуна, — объяснил он. — Сколько — сами не помним, но давно. И тут приходит другой колдун, добрый, даёт нам свободу, снимает заклятье, державшее нас в плену... мы, конечно, собрались к своим — и по дороге попались этим, избранным. И покатились в каменоломни...

Ости молча налила бедолаге ещё тарелку супа.

 

— Значит, в каменоломне осталось еще почти две сотни эльфов, — поёжилась Алатар. — Это где-то в Мглистых Горах?

— Не, там орки, там опасно. К северу отсюда есть озеро, называется Эвендим. Вот там неподалёку каменоломни. А лесоповал тут и вовсе неподалёку, — он махнул рукой на восток. — Там большой лес, очень старый, очень строгий, — он чуть улыбнулся и добавил: — С пастухами.

— Пастухами? — не понял Ирхамиль.

— Пастухами деревьев, наверное, — пояснил капитан. — Это очень... интересные существа. Очень старые и очень древесные. Ни на что не похожие.

— Не похожие, да, — незнакомец опять улыбнулся и Ирхамиль невольно заметил, что тот когда-то, пожалуй, был довольно красив. — Ни на что не похожие и очень, очень недовольные тем, что какие-то невегласы валят их драгоценный лес. Вот пока они выражали своё недовольство нашим почтенным хозяевам, я и сбежал — не без помощи остальных. Хочу вот добраться до Линдона и поведать королю о том, что творится в его землях.

— Я провожу, — ответила Алатар.

— Я не смогу тебя защитить, если что, старая, — серьёзно ответил беглец.

— Зато я тебя — смогу, — улыбнулась та, погладив ладонью клюку.

* * *

Необжитые бескрайние волны холмов потихоньку сменились равниной, столь же необжитой и поросшей редколесьем. Дальше к северу лес был гуще, но туда они идти не решались — если верить так и не назвавшемуся беглецу, дальше можно было нарваться на нуменорцев.

А впрочем, где можно было на них не нарваться?

Всё чаще попадались им хутора, обнесённые каменными низкими стенами, из-за которых низко мычали коровы и хрипло перелаивались собаки. В другое время — можно было бы постучаться в ворота, попросить приюта на ночь, но теперь... как знать, кто там, за воротами?

Может быть — человек из меньших народов, узкоглазый потомок доброго Бора, который охотно пустит эльфов к огню и поставит им миску похлёбки. А может быть — может быть за воротами прячется нуменорец, и слово "эльф" для него — хуже самой грязной брани.

 

— Будет град, — прищурился в небо Ирхамиль.

— Красота, — поёжилась Ости. — Отец, может, всё же рискнём? Палатку-то к каркам лысым снесёт, а то и пробьёт пару дыр.

— А так нас ночью свяжут и проснёмся уже в рабском лагере, а сама знаешь, как с рабами обращаются.

Они оба знали. Уруки не чурались обращать пленных в рабство и не жалели рабов: подумаешь, сдохнет — всегда можно добыть себе нового. Но то — уруки, искажённые Морготом, дважды искажённые болью и обидой своего самозваного отца. А нуменорцы ведь были из Эдайн. Из того же народа, что Берен, Турин, Туор. Как они опустились до подобного?

— Итого, у нас два варианта: нас совершенно точно больно поколотит град — или нас, вероятно, больно поколотят нуменорцы. Мне кажется, вероятные синяки лучше гарантированных? — спросил их капитан.

— Если так посмотреть, то всё как-то даже очевидно, Шарак, — фыркнула Ости.

— Шарак?

— Ага. Ну, отец — он отец, да? А он на тебя как на старшего смотрит. Значит, ты будешь Дед.

Ирхамиль только фыркнул: ох уж эта детская логика, непрошибаемая и неодолимая...

— Я предпочёл бы назваться по-эльфийски, но спасибо за имя, прекрасная дева, — раскланялся капитан. — Шарак, хм. Положим, мне даже нравится.

— А чо, у тебя имени не было что ли? — удивилась Ости.

— Почему, было имя, и не одно, но все старые. Понимаешь, я хотел найти новое имя по дороге. И вот, нашёл — твоей милостью. Ну что, на хутор?

— На хутор, — кивнул Ирхамиль.

— Отлично, тогда иди.

— Что?

— Ну, посмотри трезвым взглядом. Я одноглазый и седой, Ости просто из уруков. А ты в общем и целом прилично выглядишь. Такой видный нолдо, хоть сейчас в Нарготронд.

— Нет, спасибо. Набывался я там.

— Можно в Гондолин.

— В Гондолине хорошо, там по праздникам общий стол с жареным мясом и пирогами, — вздохнул Ирхамиль.

— Правда что ли? Ну, на Тургона похоже, он всегда говорил: «Не можешь всех утешить — хоть накорми», — фыркнул новонаречённый Шарак.

— Не знаю. Мне Эгалмот говорил, — отозвался Ирхамиль, напряжённо пытаясь хоть как-то угадать, чей же хутор тот, ближний — добрых людей или злых?

 

К их общему ужасу, голос из-за ворот откликнулся на адунайан:

— Эй, кого принесло? Если с лесоповала, то валите к огнеглазым!

— До другого дойти не успеем, накроет в дороге, — Шарак аккуратно взялся за свой верный топор.

Так, на всякий случай. Как Ирхамиль взялся за меч, а Ости — за дубину.

— Отвечайте уже, а не то на вас собак спущу! Будете до своего лагеря без жопы бежать!

— Мы не с лесоповала, — каждое слово получалось вроде бы правильно, но немного даже слишком правильно. — Мы эльфы.

— А я мать Ниэнна, ща расплачусь — утонете, — хохотнули за воротами. — Откуда здесь эльфы?

— Мы идём на восток, за горы, — честно ответил Ирхамиль. — Сегодня дождь будет долгий, со снегом и градом. Пусти нас заночевать, мы в долгу не останемся!

— И чем вы заплатите?

— Работой, — отозвался Шарак. — У нас руки к плечам хорошо приставлены, и сельский труд нам не чужой.

Это ему бы за себя говорить. Ирхамиль вырос в крепости, а потом жил в подземном городе, и это ваше аграрное землекопство в жизни близко не видел. Ну и Ости, конечно, была не по этой части.

— Работой! Что-то на лесоповале ваш брат не шибко работает, больше страдает да бегает, — отозвались из-за ворот.

— На лесоповале работать заставляют. А мы добровольно, — сухо напомнил Ирхамиль.

Повисла тишина. Потом что-то звякнуло, что-то брякнуло и в воротине отворилась калитка:

— Заходите, хрен с вами. Говорят, Манвэ покарает, если гостя прогонишь. Но чтоб до утра порубили мне дрова на неделю и перебрали зерно, ясно вам, белощерые?

---

1) старший сын Ородрета

Вернуться к тексту