Печать Омеги (джен)

Старое водяное колесо скрипело под напором мутных вод. Каждая деревянная лопасть взмётывала брызги, тут же превращавшиеся в ледяные иголки. Райнер стоял по колено в воде — ледяной, кислой, способной сжечь кожу. Без прорезиненных натуральным каучуком сапог он бы получил обморожение и химические ожоги одновременно. Вода просачивалась сквозь швы, леденила ноги. Каждое движение отдавалось болью в суставах.

Сквозь кислородную маску, изготовленную в мастерских Нуву-Парижа из кожи козосвинов, настоятелю дышалось тяжело. Кислородный баллон с простыми лямками — не чета рюкзакам столичных мастерских — давил на плечи. Каучук маски натёр кожу до красноты.

Как и рядом рядом с родовым посестьем Валуа, горизонт опоясывался толстым синим кольцом, переходящим в бежевое небо. Но было и отличие: Воды Великой Реки, вытянувшейся вдоль горизонта в его северной части, сливались с синим кольцом, не позволяя понять, где кончается вода и начинается небо.

Монастырь цеплялся за каменистый берег. В расщелинах скал зеленели мхи, цеплялись за камни рыжие и чёрные лишайники. Изначально высаженные в ходе терраформинга растения, приспособленные к яду перхлоратов в почве и воздуху без кислорода. А теперь свободно распространявшиеся. Медленно готовили почву для тех, кто должен был быть высажен после. Но теперь не будет — научная школа терраформинга погибла вместе с человечеством на Земле.

Ирэн наблюдала с берега, поправляя ремешки кислородной маски. Недавно ей исполнилось одиннадцать циклов⁽¹⁾ — больше двадцати лет по земным меркам. Взрослая женщина. Старая дева, по местным понятиям. Три месяца назад отец привёз её в монастырь Святого Исидора изучать богословие. Мечтала о тёплой библиотеке, а не о том, чтобы мёрзнуть на ветру. Сегодня было особенно холодно — ветер дул на северо-восток, выдувая из каньона Маринера парниковый элегаз на равнину Хриса. Кожа под маской горела от ветра. Всё оказалось немного не так, как она себе представляла. Да и не мечтала она читать богословские книги. Эти чувства к настоятелю... Они только крепли. Особенно, когда Райнер отвечал на её вопросы о природе вещей.

Ирэн узнала, что Восточная часть Каньёна Маринера — самого большого каньёна солнечной системы, вмещала в себя и обитель, и родовое поместье Валуа, и Нуву-париж, и даже пять других Герцог-епископств. Она вся принадлежала Народу Реки. А Народ Реки служит делу достижения точки Омеги. Но остальной Марс отличался от Каньёна. Там всё ещё была красная пустыня. 

Помимо запретных чувств, Ирэн угнетали воспоминания о рейде. Солдаты в тяжёлой броне, воздушные корабли, которые плыли по небу беззвучно, как сама смерть. Дружинники с ружьями, баронские мины — всё оказалось почти бесполезно. Кто успел — спрятался в доте де Валуа. Кто не успел... От этих мыслей желудок скручивало.

Тогда в сердце Ирэн впервые закрались сомнения: неужели путь Народа Реки верен, если их вера не защищает, а машины язычников дают последним силу?

Райнер почувствовал её смятение. Выпрямился, стряхнул ледяные крошки с перчаток. Машинально проверил небо — старая привычка. Ирэн решила, что он тоже боится нападения вражеских солдат. 

— Видишь, как просто? — Пальцы настоятеля коченели на морозе, плохо гнулись, но он всё равно указал на медленно вращающиеся лопасти.  — Вода течёт, колесо крутится, в динамо-машине, что я тебе вчера показывал, рождается электричество.

— Зачем оно? — В голосе звучала неуверенность.

— Слушай внимательно. — Райнер поднял палец. — Видишь, братья внизу копают землю?

— Вижу.

— Это торфяная почва. Мхи сотнями циклов копили в ней тяжёлые частицы — цирконий. Вымываем их: лопатой на сито, водой промыли — лёгкий торф ушёл, тяжёлое осталось.

— И что дальше?

— Сушим, толчём в муку, мешаем с известью, лепим длинную трубку и обжигаем в печи. Получается прочная керамика.

— Зачем она?

— Трубку ставим в горячую печь, прогоняем сжатый воздух. В воздухе у нас что? Вспоминай, я рассказывал.

— Углекислота и элегаз?

— Молодец, умница моя. Элегаз инертный, с ним ничего не происходит. А из углекислоты трубка отбирает кислород и шлёт его в баллоны, чтобы мы дышали⁽²⁾. Остаток выходит угарным газом — им продуваем песок, что собирают братья.

— Что за песок? Что с ним делают?

— Ах ты любопытная моя, — Райнер улыбнулся, довольный вопросами, — угарный газ по трубам течёт в кузню, где в той же торфяной земле полно железных окислов. Газ отщипывает от них кислород, и железо становится чистым. Расплавленное железо стекает на дно горна, а мы собираем слитки.

Он показал на кузню, откуда в этот момент вырвался яркий сноп искр. На секунду лицо Райнера застыло — в его глазах мелькнул страх, словно он увидел не монастырскую кузню, а нечто совсем другое.

— Всё просто: кислород для людей, металл для кузни. Ни грамма не пропадает. И всё благодаря Новому Иордану.

Он показал на реку, сливающуюся с синим кольцом горизонта впереди. Слева и справа синее кольцо уходило в серо-зелёную тундростепь. А сзади начинались горы, ведущие из тёплой и влажной впадины каньона к типичной для Марса красной пустыне.

— Кажется, поняла. А падре из Нуву-Парижа, из самой Академии Реки, так и не смог объяснить, как это работает. Но всё равно сложно.

— Разве сложно, мадмуазель? Вот у Торговой Лиги, у наших соседей на равнине Хриса или в кратерах земли Арабика⁽³⁾ — у них сложные машины. А у нас простые. И это хорошо. Представь, если бы тебе пришлось ремонтировать термоядерную электростанцию. Вот ужас непонимания, бессилие незнания! Вот это было бы плохо.

— А что плохого в сложных машинах? — осторожно спросила Ирэн. — У Хриса благодаря им сильное оружие, солдаты в крепкой броне. А мы прячемся в дотах, пока язычники грабят деревни.

Настоятель резко обернулся. Лицо потемнело. В глазах мелькнула тревога.

— Чадо, ты ещё молода. Это опасные мысли.

Кулаки сжались сами собой. Желудок скрутило от привычного раздражения:

— Вот и падре так же говорил. Пугал инквизицией. Но никогда не объяснял, почему инквизиция решила, что эти мысли опасные.

— Не дело бояться Ордена Святого Архистратига Михаила. Сегодня же отпишу в ваше баронство, сделаю внушение падре, что зря запугивает молодых баронесс, — Райнер покачал головой. — А что касается Хриса... Они даже не еретики, чадо, ещё хуже — язычники. Орден защищает нас от ересей и от опасных технологий, которые погубили человечество.

— Технологии погубили человечество? Как солдаты Хриса губят нас?

— Именно так! Ирэн, моё дитя, знаешь ли ты, что мы контролируем свои машины, потому что они простые, а Хрис, Города Арабики и Торговая Лига — нет? У нас машины такие, что любой сможет построить и научить другого. Мы их всегда починим. А вот язычники — не могут. Не знают, как новые построить. В итоге не они контролируют машины, а машины контролируют их.

— Не понимаю. Ведь люди в Хрисе создали когда-то эти машины. Значит, контролируют их?

— Они думают, что контролируют. — Райнер снова повернулся к колесу. — Да и люди ли те, кто живёт в Хрисе? Они киборги. У каждого железо в теле. Мерзость.

Голос стал жёстче, и в нём появилась не только богословская убеждённость, но и что-то личное, горькое.

— Безудержная гонка к технологиям привела человечество к концу света. Апокалипсис пришёл, когда древние люди решили, что умнее Бога — взрастили железных идолов, и в гордыне думали, что машина заменит им Творца. Господь после Армагеддона устроил так, чтобы человечество отказалось от опасных технологий. Но язычники из Хриса и Арабики и безбожники из Торговой Лиги всё равно за них цепляются — себе на погибель.

Ирэн тихо слушала. Настоятель монастыря вдохнул воздух и продолжил:

— А что теперь? Остались осколки и крохи их былых машин: кто-то поклоняется памяти собственных вождей, как в Хрисе, где Великие Отцы провозглашены местными язычниками богами. И что? Их меньше сотни тысяч человек. Кто-то, как Арабика, молится древним машинам — настоящие идолопоклонники! Господь наказывает идолопоклонников: в кратерах, где лежат их города, холодает — они теряют элегаз. Их города пустеют, техника стареет, никто не может построить новую. Их путь — тупик, они гибнут в кратерах, как тараканы на холодном складе. А Торговая Лига? — голос запнулся, и он снова машинально проверил небо, хотя с неба на Народ Реки нападают солдаты Хриса, а не Лиги — Там нет ни веры, ни чести. Торгуют воздухом, водой, даже собственной плотью — ради выгоды, ради очередной пайки.

— А ведь кто-то направил этот процесс, — добавил он тише, почти про себя. — Не могло всё само собой так складываться...

Он опять указал на Новый Иордан.

— А у нас — простой путь. Да, мы не сильнее, не богаче, не защищены чудесами техники, как безбожники и язычники. Но только наш Народ Реки растёт, множится — нас миллион! Потому что у нас труд важнее гордыни. Потому что мы не поклоняемся железу. Мы живём так, чтобы шаг за шагом, в покаянии и труде, двигаться к новой надежде — к Омега-точке. Мы не проигравшие, мы выжившие, которые не повторят ошибок древних.

Ирэн долго смотрела на настоятеля. Что-то царапало её душу — слишком точно он знал чужие земли, слишком подробно описывал то, что монаху, даже настоятелю, видеть не довелось бы.

— Настоятель, — решилась наконец, — откуда вы столько знаете про язычников? Словно сами жили среди них.

Райнер замер над водой. Стряхнул с перчаток ледяные крошки.

— А я и жил, чадо. Пятьдесят восемь циклов в Лиге провёл. — Он помолчал. — Инженером работал, да в архивах по собственному усмотрению рылся. Искал правду в цифрах да схемах.

— Пятьдесят восемь циклов? — Ирэн не скрыла изумления. — Но вы же...

— На семнадцать циклов выгляжу, да. — Усмехнулся горько. — В Лиге всем сотрудникам препараты от старения дают. Почти бессмертие. Я пять циклов как бросил — оттого и стареть начал. А то бы до сих пор словно одиннадцатицикловым ходил.

— И что же вы в архивах искали? — спросила Ирэн. В груди что-то сжалось, когда она смотрела на умные глаза настоятеля. Какая жалость, что он монах...

— Следы. Доказательства. — Голос Райнера потемнел. — Ведь сказал же — безудержная гонка к технологиям привела к апокалипсису. Но кто-то направлял весь этот ад. Мы, искатели истины, назвали их постлюдьми... Ходят слухи... Есть легенды в старых базах данных.

— Кто такие постлюди?

— Демоны в человечьем обличье, — зашептал Райнер, озираясь. — Что железом себе всё заменили — и тело, и душу. Сотнями циклов толкали человечество к пропасти. Создавали искусственные разумы, роботов, всю эту мерзость. А потом — прискакали всадники апокалипсиса. И вымерло человечество везде, кроме Марса.

— Зачем им это понадобилось?

— Место освободить хотели. — Райнер сжал кулаки. — Они ведь уже не люди. Им планета пустой нужна, жить вместо людей. Я их следы в архивах видел — не имена, цифровые индексы. И даже те не меняются сотни циклов. Технологии откуда ни возьмись появляются. Когда мой город сгорел — это они с орбиты ударили. Антиматерией... Я точно знаю! Одни демоны, не хотели делиться с новыми почти-демонами — сотрудниками Торговой Лиги — местом под солнцем. Уже на Марсе.

— Понимаешь, чадо, — продолжал Райнер, — чем сложнее машина, тем больше человек в ней теряется. В Хрисе железо в тела вставили — уже наполовину не люди. В Арабике машинам молятся — совсем души лишились. А в Лиге? Там до конца доходили, с экспериментами. Там уже и не поймёшь, кто человек, а кто постлюдь.

— А вы... вы тоже были?..

— Грешил. — Кивнул мрачно. — Сто два цикла мне, представляешь? С железом ходил, его себе вставлял. Почти как постлюдь стал. Теперь каюсь. Удалил всё, что смог. Когда помру — неведомо. Может, ещё пятнадцать циклов протяну, а может, завтра остановится сердце.

— Но вы спаслись же. Поняли правду.

— Спасся, да. Поздно только. — Показал на синюю полосу горизонта. — А они где-то там, в космических глубинах. Ждут. Не хотят нам дать дойти до точки Омега — прилетят доделывать начатое.

Что-то потянулось между ними — тонкая нить взаимного понимания. Ирэн чувствовала, как щёки розовеют от его пристального взгляда.

— Не будь я монахом... — начал было Райнер, потом осёкся. — Прости, чадо. Старый дурак.

— Почему дурак? — Ирэн опустила глаза. — Я... я тоже думаю о...

— Идём, чадо, — поднялся Райнер из воды, резко обрывая разговор. — Холодает. А тебе к вечерне готовиться надо.

За углом библиотеки брат Дамиан бесшумно отползал, как тень. В голове уже складывался донос — ереси о демонах-постлюдях и противоестественном долголетии, признание в том, что когда-то был киборгом. Последнее было бы простительно — у многих чужаков было в себе железо. Его удаляли. Чужаки принимали символ омеги, становились своими. Но по совокупности... То, что брат Райнер когда-то был киборгом, на фоне остального, делало ситуацию ещё хуже.

1) марсианский год 687 дней. Напоминаю, земной 365

Вернуться к тексту

2) принцип работы MOXIE устройства с помощью кустарных/дизельпанковых технологий. Устройство в реальности испытывалось на Марсе на марсоходе Perseverance — оно позволяет добывать кислород из атмосферного углекислого газа — основного её компонента

Вернуться к тексту

3) высокогорье рядом с Каньёном Маринера и равниной Хриса

Вернуться к тексту