Cоберись, соберись и начни всё сначала (гет)

Джинни медленно просыпается. Язык во рту сухой и тяжёлый, голова словно набита ватой. Она моргает, глядя в потолок, и постепенно различает участок штукатурки, который слегка отличается от остальных. Напоминание о поспешном ремонте после давнего инцидента, случившегося ещё в те времена, когда это была комната Чарли. Скорее всего, с участием бладжера, саламандры и таинственного пожара.

По крайней мере, так ей всегда говорили.

Она закрывает глаза, делая глубокий вдох.

Дома.

В своей комнате. В своей кровати.

Джинни заставляет себя сосредоточиться, чтобы верно подсчитать. Три дня. Прошло три дня с тех пор, как она вернулась домой. Она пересчитывает ещё раз, просто чтобы убедиться.

Лежит совершенно неподвижно, едва дыша, и ждёт, когда сон вернётся.

Но он всё не приходит.

Перекатившись на бок, она тянется к флакону на тумбочке, но его там нет.

Она хмурится, опуская руку к краю постели, но бутылочки нет и на полу.

Она встаёт, осматривает пол, комод, но её нигде нет.

Скрестив руки на груди, Джинни неохотно решается покинуть комнату, но только потому, что зелье ей необходимо.

Накинув халат, она спускается вниз. В доме тихо, пока она идёт босиком через кухню в кладовую. Бутылочки и флаконы тихо звенят, когда она перебирает их, но обезболивающего зелья среди них нет.

В глубине она находит высокий узкий флакон с красной жидкостью.

— Джинни?

Она ставит его обратно на место, прикрывая другими.

На кухне ждёт мама. Джинни на миг застывает у окна, глядя во двор.

«Уже полдень», — думает она, наблюдая за тем, как солнечные лучи падают на деревья во фруктовом саду.

— Как ты? — спрашивает мама, внимательно разглядывая её.

Джинни игнорирует вопрос.

— Я не могу найти своё зелье.

— О, ну, наверное, уже пора с ним покончить. Ты голодна? Что тебе приготовить?

Джинни прищуривается, сразу понимая, что это просто смена темы и уход от ответа. 

— Мам, где моё зелье?

Но мама даже не оборачивается, продолжая возиться у плиты и сосредоточенно поправляя конфорку.

— Я его вылила, — говорит она будничным тоном.

— Что? Почему?

Мама тяжело вздыхает, будто собирается нырнуть в омут с головой.

— Потому что это — не выход.

— Я не для этого... — начинает спорить Джинни, но мама поворачивается и смотрит ей в глаза.

— Именно для этого, — говорит она твердо.

— Мне больно, — настаивает Джинни.

В конце концов, это оцепенение не может длиться вечно. Оно никогда не длится долго.

Мамино лицо смягчается.

— Никакое зелье этого не исправит, солнышко.

Джинни пытается разжечь в себе хоть каплю возмущения, хоть искру гнева, глядя на бледное лицо матери, изборожденное тревогой и скорбью, но видит лишь битву, которую ей не выиграть.

Так что она даже не пытается и просто разворачивается обратно к лестнице.

— Джинни, — зовёт мама таким тихим, мягким, ужасным и таким слабым, слабым, слабым голосом.

Она не останавливается.

— Разве тебе не интересно, что с Тобиасом? — кричит мама ей вслед.

Джинни ускоряет шаг.

* * *

День тянется бесконечно. Мама приносит поднос с едой и оставляет его на комоде, но Джинни лишь лежит на боку с закрытыми глазами, дышит ровно и медленно, пока она не уходит.

Перевернувшись на спину, она наблюдает за игрой света на потолке, называя про себя цвета, которые постепенно меняются от сливочно-жёлтого к янтарному, потом к розовому и, наконец, к кроваво-красному.

Только когда дом затихает, а голоса растворяются вместе с последними лучами солнца, она наконец поднимается. Готовится к боли, но в боку ничего не стреляет и не тянет.

Просто ещё один факт, ещё одна деталь, которую можно отметить и тут же забыть.

Это ничего не меняет.

Она спускается по лестнице, проходит через кухню в кладовку с зельями. Раздвигает бутылочки в стороны, забираясь в самый дальний угол.

Густая тёмно-красная жидкость всё ещё там.

Она достаёт её.

«Настойка мака» гласит аккуратный почерк матери. В голове всплывают факты и подробности: дозировка, применение и меры предосторожности.

Она прячет флакон в карман халата.

Проходя обратно через кухню, она замедляет шаг, заметив на столе тарелку с едой, оставленную под угасающими согревающими чарами. Джинни не следила за перемещениями домочадцев и, честно говоря, даже не уверена, кто сейчас остаётся в доме.

Она хмурится, но эта загадка не вызывает у неё особого интереса, поэтому она продолжает идти дальше.

Проходя мимо гостиной, заглядывает внутрь и видит Гарри. Он сидит в кресле, подбородок опущен на грудь, очки сползли на кончик носа.

Джинни застывает.

Он здесь. Здесь, живой, спит в кресле посреди гостиной. Всё вокруг будто на мгновение останавливается, а в голове нарастает шум.

Её пальцы сжимают флакон в кармане. Повернувшись, она направляется к лестнице, в тишину своей комнаты, но замирает, уже поставив ногу на первую ступеньку и беспокойно постукивая пальцами по перилам.

Тихо ругаясь себе под нос, Джинни смиряется с неизбежным и возвращается в гостиную. Она останавливается перед Гарри, внимательно разглядывая его спящую фигуру.

Его волосы по-прежнему растрёпаны — сейчас они длиннее, чем она когда-либо видела, и спадают чуть ли не на край воротника. Он одет так, будто только вошёл и сразу опустился в кресло. Можно подумать, что он просто уснул здесь, но кресло развёрнуто лицом к окну перед диваном, а в руке до сих пор зажата волшебная палочка.

Может, он уснул, пока дежурил.

Это не должно иметь значения. Что он делает. Как это выглядит.

Не её дело.

Она садится на диван, откидывается назад и смотрит в потолок.

Она так устала.

Так устала строить планы, искать подводные камни и думать, думать, думать каждую минуту каждого дня. Она хочет, чтобы всё это просто прекратилось. Чтобы всё стало легко и просто, чтобы не нужно было ни думать, ни чувствовать, ни планировать.

Джинни достаёт флакон из кармана. В темноте комнаты жидкость кажется почти чёрной. Она прекрасно понимает, что это и к чему приведёт. Но это не мешает ей желать этого.

«Разве тебе не интересно, что с Тобиасом?»

Она крепко зажмуривается, желая снова очутиться в своей комнате — в тишине, в этом идеальном, лёгком покое.

Но побег туда не изменил того факта, что мир всё ещё существует за её дверью. Ничего не стёрлось. Фред всё так же мёртв. Тобиас всё так же лежит в больнице под охраной. Всё, что случилось — случилось.

И Гарри, сидящий здесь в темноте, всё ещё убеждён, что должен их всех защищать.

Она снова смотрит на него, подмечая детали: пыль на рукаве, пятно на колене. Интересно, чем он занимался? Почему вернулся так поздно, что пропустил ужин? Он часто так делает?

Прошедшие с их последней встречи дни никак не стёрли с его лица это измождённое, усталое выражение. Будто всё это время он безостановочно двигался вперёд, словно не знал, что случится, если остановится.

Джинни же куда больше страшит, что произойдёт, если она перестанет держать себя в этом оцепенении, если перестанет быть неподвижной.

Она ставит бутылочку с зельем на стол и наклоняется к Гарри, осторожно пытаясь вытащить палочку из руки. Его пальцы рефлекторно сжимаются вокруг дерева. Джинни замирает, взглянув на его лицо, но глаза по-прежнему закрыты — это было скорее неосознанное движение.

Она касается тыльной стороны его ладони, чувствуя под пальцами тепло кожи.

— Всё в порядке, Гарри, — шепчет она. — Ты можешь поспать.

Он слегка ёрзает, поворачиваясь в кресле, и его рука наконец расслабляется. Она вытаскивает палочку и кладёт её на столик, так, чтобы он легко мог до неё дотянуться. Затем берёт плед с дивана и бережно накидывает на него.

Она всегда умела быть такой, какой все хотели её видеть.

Может быть, она снова сможет стать этим человеком.

Вернув флакон с настойкой мака в кладовую, она идёт обратно в гостиную и поворачивается лицом к окну.

Теперь она будет стоять на страже, чтобы ему не пришлось.

* * *

Незадолго до рассвета Джинни поднимается в свою комнату и ложится поспать пару часов. Проснувшись, она принимает душ и одевается. За завтраком быстрым взглядом проверяет гостиную, чтобы убедиться, что Гарри проснулся, пока она была наверху, но его там уже нет, скорее всего, вернулся в Хогвартс. Она откладывает эту мысль на потом.

Сегодня ей нужно сосредоточиться на другом деле.

Она как раз заканчивает убирать посуду, когда на кухню заходит мама.

— Джинни? — удивленно произносит она.

— Доброе утро, — отвечает Джинни так, будто это самое обычное утро, потому что она не уверена, что сможет выдержать настойчивые попытки матери надавить на нее прямо сейчас.

— Приготовить тебе что-нибудь?

— Я уже поела.

— Правда? — спрашивает мама и явно ей не верит.

— Мам, я поела. Честно.

— Хорошо.

— Я собираюсь в Мунго, — сообщает Джинни.

— Хорошо, дорогая, — отвечает мама, и Джинни пытается не обращать внимания на чересчур самодовольный тон.

Летучий порох щиплет нос, и через мгновение Джинни уже выходит из камина в приемном отделении. Странно находиться здесь: одновременно кажется, что прошло всего несколько мгновений с тех пор, как Билл унес её отсюда, и что прошла уже целая вечность.

В коридоре одной из первых, кого она встречает, оказывается Ханна.

— Ханна, — зовёт Джинни.

Та поворачивается, широко раскрыв глаза, подходит к Джинни и обнимает её.

— Джинни! Как ты?

Джинни осторожно высвобождается из крепких объятий.

— Ну, рёбра, к счастью, уже зажили.

— Ой, прости! — Ханна смущенно прикрывает рот рукой.

— Всё в порядке, честно. Что ты здесь делаешь?

Ханна откидывает прядь волос с лица.

— О, я просто хочу убедиться, что у всех есть всё необходимое. Луна только что забрала отца домой. Невилл тоже был здесь недавно. Он всё ещё пытается разыскать родителей нескольких человек.

— Николы? — уточняет Джинни. Её отец, мать и сестра бесследно исчезли почти три месяца назад.

Ханна печально качает головой.

— Увы, их пока так и не удалось найти.

Джинни мрачно кивает, мысленно отмечая, что нужно как можно скорее навестить Николу. И Асторию, если получится.

— Ты же знаешь, что Бассентвейт здесь, да?

— Что? — спрашивает Джинни, и её сердце на миг замирает от надежды. — Он...

Ханна качает головой.

— Он всё ещё в коме. Целители говорят, что это лишь вопрос времени.

— Ясно, — кивает Джинни, проклиная себя за глупую надежду. — Конечно.

— Но Тилли и Рейко здесь. Уверена, они будут рады тебя увидеть.

Джинни кивает.

— Где они?

Ханна проводит её по коридору и заходит в первую же палату.

— Джинни, — тихо говорит Тилли, поднимая взгляд.

Она сидит на стуле у постели, а позади на другой кровати, свернувшись клубком, спит Рейко, лицо её безмятежно, глаза закрыты.

— Привет.

Джинни подходит обнять Тилли. Та прижимается к ней на секунду, потом отстраняется. Джинни бросает взгляд на спящую девушку.

— Наконец-то удалось уговорить её поспать, — негромко сообщает Тилли.

Джинни гадает, как долго Тилли здесь. Её мантия измята, волосы явно давно не мыты, но больше всего беспокоят тёмные круги под глазами.

Она переводит взгляд на Бассентвейта.

Для человека, который всегда был олицетворением жизни — не только физически, но и своим громовым смехом, безудержной энергией на поле — так странно видеть его столь неподвижным. Будто... угасающим. Словно он исчезает по частям.

— Это так на него похоже, — говорит Тилли охрипшим голосом, — быть таким упрямым даже на пороге смерти.

— А где его родители?

У него ещё есть старшая сестра, если Джинни не ошибается.

Тилли поджимает губы.

— Они заходили попрощаться. Больше я их не видела.

То есть пока она бездельничала в постели, Тилли тащила всё это в одиночку. Она и Рейко.

Но теперь Джинни здесь.

Рейко выглядит умиротворенной во сне, поэтому она сосредотачивается на Тилли и предлагает:

— Может, пройдёмся?

Тилли хмурится.

— Ханна останется с ним, правда, Ханна? — Джинни бросает ей многозначительный взгляд.

Ханна улыбается.

— Конечно.

— Джинни, правда...

— Тилли, — её голос звучит так, что становится ясно: спорить бесполезно.

— Ладно, — вздыхает Тилли.

Они проходят через приёмное отделение и выходят на улицу. Яркий солнечный свет заставляет Тилли сощуриться. День выдался ясным, не слишком жарким, с лёгким ветерком, и от этого кажется ещё более неправильным, что мир может быть таким прекрасным, когда...

— Пошли, — Джинни направляется в сторону соседней улицы.

Не успевают они пройти и половины квартала, как Тилли нарушает молчание.

— Мои родители уже пытаются расторгнуть помолвку.

— Что? — Джинни потрясена. Неужели у них не хватит порядочности просто подождать неизбежного?

Тилли фыркает.

— Не хотят, чтобы я оказалась привязана к овощу до конца дней. — Она стискивает зубы, поднимая лицо к небу. — Поделом им, чёрт возьми.

— Тилли... — мягко говорит Джинни.

Но теперь, начав говорить, Тилли, кажется, уже не может остановиться.

— Я ведь не хотела за него замуж, но он был таким чертовски благородным и с пониманием отнесся ко всему этому. Потому что ты права: он ужасно порядочный. Вот только я всё равно не хочу за него замуж. Правда, уж точно не таким способом я хотела от этого избавиться! — Она поворачивается к Джинни, её лицо искажено яростью и болью. — Он этого не заслуживает. Кэролайн этого не заслуживает. Никто из них не заслуживает.

— Верно, — соглашается Джинни, стараясь дышать сквозь тяжесть в груди, сквозь плотный клубок боли, вины и гнева, который она не может позволить себе выпустить наружу.

Она смотрит вниз на тротуар, на трещины и выбоины, и заталкивает все эти чувства обратно за ту стену в своём сознании, где этому самое место.

Когда Джинни наконец уверена, что сможет говорить ровно, то берёт Тилли под руку.

Они молча идут дальше.

* * *

В конце концов Джинни возвращается с Тилли в палату к Бассентвейту. Сначала она разговаривает с Рейко, затем переходит из палаты в палату, навещая знакомых. Она сидит, слушает и наблюдает, как Ханна выясняет, что нужно каждому.

К тому времени, как она добирается до конца коридора, Джинни уже измотана, но знает, что остался самый важный визит. Оставив Ханну заниматься делами, она спускается по сырой лестнице в охраняемое отделение.

За небольшим столом сидит аврор.

— Я хочу навестить Тобиаса Бёрка.

Тот смотрит на неё, прищурившись:

— Вы совершеннолетняя?

— Да, — нагло лжёт Джинни, хотя знает, что ему ничего не стоит проверить.

Но, похоже, ему не настолько интересно, чтобы проверять, висит ли ещё на ней Надзор. Он просто кивает.

— Придётся оставить здесь палочку.

Она даже не пытается спорить — ни по поводу палочки, ни по поводу того, что Тобиас якобы представляет опасность. На кончике языка уже вертятся слова о том, что он не грёбаный Пожиратель смерти, но, похоже, её всё равно никто не собирается слушать.

Следуя за аврором по коридору, она ждёт, пока он снимет защитные заклятия с двери.

Дверь тихо открывается, и Джинни видит мать Тобиаса, сидящую у его кровати.

— Миссис Бёрк, — говорит Джинни. — Вы не против, если я зайду?

— Мисс Уизли, — отвечает та. — Конечно, проходите.

Этот приём куда теплее, чем ожидала Джинни, учитывая их последнюю встречу. Подойдя к кровати, она смотрит на спящего. Тобиас почему-то выглядит даже хуже, чем в прошлый раз. Лицо бледное, щёки впалые. Джинни хмурится. Ему уже должно было стать лучше.

— У него поднялась температура, — поясняет миссис Бёрк.

— Правда? — удивляется Джинни.

— Он никогда не отличался крепким здоровьем.

Джинни вспоминает, как Тобиас подхватывал все болезни, гулявшие по замку, и переносил их тяжелее других.

— Он спрашивал о вас.

Джинни заставляет себя встретиться взглядом с миссис Бёрк и сразу же замечает тёмные круги под глазами.

— Я могу посидеть с ним немного, если хотите отдохнуть.

— Благодарю, — она собирает вещи и перед уходом вежливо улыбается.

— Думал, тебя сюда не пускают, — произносит Тобиас, как только дверь за матерью закрывается.

— Нет, — отвечает Джинни, не глядя на него, и садится на стул, только что освобожденный миссис Бёрк.

Она оглядывает комнату и замечает на столике у кровати флакон с зельем. На мгновение её охватывает жгучее желание схватить его. Как же она его жаждет.

Вместо этого остаётся сидеть совершенно неподвижно.

— Как ты? — наконец, выдавливает она.

— Превосходно. Здесь тихо и спокойно, — отвечает Тобиас. — Расслабляющая атмосфера. Хотя, вероятно, лишь потому, что никто не хочет навещать Пожирателя смерти. Кроме моей семьи.

Джинни игнорирует язвительные нотки в голосе, сосредоточившись на том, что не давало ей покоя.

— Ты никогда не рассказывал о ней.

— О Маргрит?

— Ага.

Тобиас пожимает плечами.

— А что тут было рассказывать?

— Она твоя сестра. Просто невероятно, что я знаю тебя столько лет, а ты ни разу о ней не упомянул.

— Это своего рода семейная тайна, — говорит он, уставившись в потолок. — Дочь, которая оказалась совсем не такой, какой должна была быть.

В его голосе звучит горечь, и теперь, познакомившись с его родителями, Джинни начинает понимать почему.

— Что ты имеешь в виду?

Он бросает на неё недоумевающий взгляд.

— Ты же видела её.

Джинни кивает.

— Врождённая слабость. У нас обоих. Слишком много кровосмешения среди чистокровных, — усмехается он. — Я, конечно, этим пользовался. Это избавляло меня от занятий спортом.

— А я-то думала, ты просто ленивый, — говорит Джинни.

Тобиас дарит ей мальчишескую ухмылку, но в глазах плещется яд.

— Я мог сидеть без дела и читать книги сколько душе угодно. — Его улыбка угасает. — С Мэгс всё было иначе. На моем третьем курсе она серьёзно заболела. А когда на следующий год ей исполнилось одиннадцать, стало ясно, что она слишком слаба, чтобы колдовать. Магия просто... истощала её.

— Вот почему она так и не приехала в Хогвартс, — предполагает Джинни.

Он пожимает плечами.

— Ты мог бы мне рассказать.

— Ну, — Тобиас усмехается, — честь семьи превыше всего и всё такое.

Джинни закатывает глаза, откидываясь на спинку стула.

— Мне этого не понять, я же предательница крови.

— Именно, — кивает он. — У тебя нет никакой семейной чести.

— Ни капельки, боюсь.

Он искоса поглядывает на неё.

— Наверное, ты никогда и не задумывалась спрятать кого-то из братьев или сестёр из-за стыда.

— О, мы временами вполне серьёзно подумывали насчёт Перси.

Тобиас хмыкает.

— А вместо этого вы, наверное, просто чертовски любите друг друга.

— Ну, у нас всякое бывает, — она опускает глаза на свои руки.

— Мне жаль, — вдруг говорит он. — Насчет Фреда. Он был... неукротимой силой словно ураган.

Джинни кивает и меняет тему, потому что просто не может… Только не сейчас.

— Наверное, моя семейка предателей крови и есть та причина, из-за которой твой отец меня ненавидит.

Тобиас презрительно фыркает.

— Он недостаточно о тебе думает, чтобы удостоить ненавистью. Хотя, уверен, ему не нравится, что ты всё время подсовываешь мне маггловские книжки.

Она резко выпрямляется, глядя на него с возмущением.

— Что? Это ты вечно их мне подсовываешь!

Тобиас пожимает плечами.

— Он об этом не знает.

— Ну ты и придурок⁽¹⁾.

Он бросает на неё укоризненный взгляд.

— Об этом мне и так не дают забыть.

Для неё он всегда был просто Тобиасом, но она знает, какой вес имеет фамилия Бёрк. Возможно, именно поэтому Кэрроу купились на его игру — у него ведь были дядя и кузен на той стороне. Должно быть, тяжело нести такое бремя.

— Они не оставили тебя, — тихо говорит Джинни. Это что-то да значит.

Он снова смотрит в потолок.

— Я столько лет злился на них, а теперь лежу здесь со своим слабым здоровьем, выздоравливаю целую вечность и думаю: а вдруг они знали? — Он переводит взгляд на неё. — Всё это с Мэгс случилось как раз, когда Тёмный Лорд вернулся. Ну, или, по крайней мере, когда Поттер начал вопить об этом на каждом углу. Так что мы взяли и спрятали её, перестали вообще упоминать её имя, позволили всем думать, что она умерла... Это был стыд? Или защита? Может, они правда понимали, как всё обернётся?

— Войной? — уточняет Джинни.

— Да, но ещё и этим чёртовым обязательным образованием. Обучение в Хогвартсе убило бы её. А Тёмный Лорд посчитал бы её смерть всего лишь… укреплением чистокровной линии.

Теперь Джинни наконец понимает, что заставило его пойти на риск и играть роль двойного шпиона. Дело всегда было не только в Смите и Бербидж. Он сражался за мир, в котором его сестра могла бы жить, не скрываясь.

Она касается его руки.

— Прости, что не навещала.

— Всё в порядке, — говорит он, но она видит, что это не так.

— Мне прописали постельный режим, — пытается объяснить она.

Тобиас поднимает бровь.

Джинни пожимает плечами.

— Сломанные рёбра.

Он хмурится, окидывая взглядом её тело.

— Ты в порядке?

Она знает, что он заслуживает правды: что настоящая причина её долгого отсутствия в том, что ей было проще сидеть в комнате, принимать зелья и не думать. Что часть её до сих пор отчаянно хочет вернуться к этому — так сильно, что это невыносимо.

Но она не может вывалить всё это на него. Он потерял ногу, все считают его Пожирателем смерти, и не всё крутится вокруг неё.

Джинни улыбается.

— Всё хорошо.

Если он и понимает, что она лжёт, то не подаёт вида.

— Когда тебя отпустят домой? — спрашивает она.

— Говорят, я ещё слишком слаб. Не то чтобы мне особо хотелось домой, — добавляет он с усмешкой.

Как будто у него есть выбор. Несмотря на все заверения, за дверью всё ещё дежурят авроры.

Она найдёт способ это исправить. Так или иначе.

Пока же Джинни достаёт потрёпанный экземпляр «Моби Дика».

— Я спасла его из галереи. Хочешь, почитаю тебе? — Она оглядывается. — Или твой отец ворвётся и вышвырнет меня?

Тобиас улыбается.

— Хотел бы я посмотреть, как он попробует это сделать.

Она читала уже около получаса, когда возвращается его мать. Джинни бросает на неё быстрый взгляд, но не останавливается. Миссис Бёрк молча садится и слушает до конца главы.

— Хотите, оставлю? — спрашивает Джинни, взглянув на неё.

После паузы та кивает, принимая книгу осторожно, словно это нечто опасное.

— Спасибо.

Джинни поворачивается к Тобиасу, касаясь его руки.

— Я вернусь завтра. После...

Первых похорон.

Тобиас мрачно кивает.

— Отдай за меня дань уважения.

Она касается губами лба. Его пальцы на мгновение крепко сжимают её руки.

— Постарайся не доставлять колдомедикам слишком много хлопот, ладно? — говорит она.

Тобиас хрипло смеётся.

— Ты же меня знаешь.

— Вот именно.

* * *

Вечером Джинни стоит перед шкафом и осознаёт, что у неё нет ничего подходящего для похорон. Глупо, конечно, что она не подумала об этом вчера. У неё есть школьные мантии и парадная с рождественской вечеринки у Слизнорта, но ни то, ни другое не подходит. Всё остальное — мешанина из маггловской одежды, толстых свитеров и спортивной формы.

Её квиддичная мантия стала бы особенно «праздничным» выбором.

Джинни твердит себе, что неважно, во что она одета, но почему-то это всё-таки важно.

Перебирая вещи в шкафу, она натыкается на старую голубую мантию. Она не надевала её уже целую вечность, и конечно же стоило лишь примерить, как стало ясно, что подол висит в нескольких дюймах от лодыжек. Бюст у неё никогда не был особенно пышным, но ткань всё же натянулась и чуть разошлась на груди, а по животу и бёдрам легла тугими складками. Высокий ворот украшен белым кружевным воротничком, в тон которому шли такие же слегка колышущиеся манжеты. Это детская мантия, и, даже если она уже не до конца понимает, кем стала, одно она знает точно: той девочкой больше не является.

На миг к глазам подступают слёзы досады и разочарования, и это глупо. Всего лишь одежда. Должно быть неважно.

— Это простая проблема, Джинни, — говорит она своему отражению. — Просто разберись.

Сбросив мантию, она натягивает халат и выходит на лестничную площадку, а через секунду уже стучит в дверь комнаты Билла.

— Войдите, — раздаётся изнутри голос Флёр.

Джинни открывает дверь.

— Привет.

— Джинни, — Флёр улыбается. — Заходи.

Она сидит у окна за столом и держит в руках перо и пергамент. Джинни заходит, закрывая за собой дверь.

— Пишешь Габриэль?

— Да, — отвечает Флёр с улыбкой, которая кажется лишь отчасти натянутой. — Она рада, что война закончилась, но всё равно хочет, чтобы я вернулась к ней.

Джинни кивает.

— Ты, наверное, соскучилась по всем.

— Конечно, — легко отвечает Флёр. — Но сейчас я там, где должна быть.

Джинни вдруг больше не может смотреть на неё и отводит взгляд. Может, это была глупая затея.

— Джинни, — говорит Флёр. — В чём дело?

Со вздохом она показывает мантию.

— Мне, собственно, нечего надеть на... — Она замолкает, почему-то не в силах произнести это слово.

Флёр уже поднялась.

— Конечно. Давай посмотрим, что у тебя есть.

Джинни с застенчивым видом снимает халат и надевает мантию.

Флёр цокает языком.

— Да. Так не подойдёт. Больше ничего нет?

Джинни качает головой, щёки горят.

— Я бы одолжила тебе что-то из своего, но…

Она жестом показывает на разницу между ними, и Джинни даже не нужно объяснений. Флёр выше её на несколько дюймов и обладает такой грудью, о которой Джинни и мечтать не могла. В остальном же Флёр стройна, как тростинка, чего не скажешь о Джинни. Ни одна её вещь не подойдёт.

Флёр тепло улыбается:

— Что ж, посмотрим, что можно сделать...

Она начинает кружить вокруг Джинни, волшебная палочка за ухом, взгляд цепкий, подмечающий каждую деталь. Джинни стоит, уставившись прямо перед собой. На стене висит потрёпанный постер Тиа Морено, где та игриво подмигивает, сидя на метле в откровенном наряде — реликвия юношеского увлечения Билла «Гарпиями». Удивительно, что он до сих пор не снял его.

Флёр ловит её взгляд и посылает Тиа воздушный поцелуй, от которого, Джинни готова в этом поклясться, знаменитая спортсменка краснеет.

— Она очаровательна, — признаётся Флёр.

— Правда? — удивляется Джинни.

Флёр лишь пожимает плечами в типично французской манере и не удостаивает комментарием, вновь сосредоточившись на мантии.

— Да, — наконец говорит она после долгой паузы, доставая палочку. — Кажется, я знаю, что делать. Ты не против?

Джинни качает головой.

Флёр начинает наносить палочкой метки, периодически произнося заклинания. Джинни наблюдает, как юбка укорачивается чуть ниже колен, а лишняя ткань сворачивается в прямоугольную ленту, которая затем пришивается сзади в виде пояса, подчёркивая талию. Белые рюши аккуратно исчезают.

Долгие секунды Флёр изучает её грудь.

— Да, здесь нужно кое-что посерьёзнее, — говорит она и произносит заклинание удлинения.

Джинни сразу чувствует, как напряжение в плечах ослабевает и ткань больше не топорщится на груди. С рукавами дела обстоят наоборот: они укорачиваются, оставляя лишь лёгкую волну у запястий.

— С качеством ткани мы ничего не поделаем, — замечает Флёр, — но простые чары гламура помогут с цветом. — Она произносит заклинание на французском, и оттенок мантии меняется, превращаясь из нелепого яично-голубого в элегантный тёмно-синий. Она критически оглядывает результат. — Эффект начнёт исчезать через несколько дней, но мы сможем обновить его.

Сделав последний круг вокруг Джинни, Флёр удовлетворённо кивает:

— Да. Так лучше.

Она подводит её к зеркалу на комоде.

Джинни разглядывает свое отражение. Теперь у нее действительно есть фигура, а силуэт стал гораздо более привлекательным. Форма выреза слегка изменилась, Джинни даже не может сказать, как именно, но мантия больше не кажется детской. Она не идеальна, но достаточно простая, хорошо сидит и вполне подходит для того, что ей предстоит.

— Спасибо, — выдыхает она, и почему-то именно это делает грядущее чуть более терпимым.

Стоящая позади Флёр наклоняет голову:

— В некоторые дни хорошая мантия может стать лучшей бронёй.

Джинни встречается с ней взглядом в зеркале.

— Как и красивое личико, — замечает она.

Флёр лишь слегка приподнимает бровь, уголки губ изгибаются в намёке на улыбку.

— Возможно.

Джинни сжимает её пальцы, всё ещё лежащие на плече. В ответ Флёр отвечает тем же и целует в макушку.

— А теперь, — говорит она, отходя на шаг и хлопая в ладоши, — какие у тебя туфли? И что будем делать с волосами?

Джинни отдаёт себя в надежные руки сестры.

---

1) В оригинале Джинни говорит Ну ты и Berk, что созвучно и с фамилией Тобиаса (Burke), и с придурком.

Вернуться к тексту