Бремя старших и младших (джен)

Через три дня Родольфус не вернулся.

Не вернулся он и через неделю, и Элиза начала нервничать: то и дело прислушивалась, не открылась ли дверь внизу, не гудел ли камин; выбегала на внешнюю стену замка и подолгу всматривалась то в море, то в поле у ворот; увязавшемуся за ней Рабастану она через силу улыбалась и говорила, что брат немного задержался в дороге, вот и все. Рабастан ей не верил — он уже не малыш, его не проведешь — но кивал и делал вид: огорчать сестру не хотелось.

На десятый день он нашел Элизу перед фамильным гобеленом: та рассматривала самый-самый низ, где были они двое и Родольфус (и еще с десяток мальчиков и девочек, которых Рабастан никогда не видел и чувствовал, что про них лучше не спрашивать⁽¹⁾) и кусала губы до крови.

— Даты смерти нет, — шептала она. — Почему он тогда не возвращается?

Рабастан поднырнул ей под руку и тоже уставился на гобелен.

— Он не умер?

— Не знаю. Не должен. Видишь — тут только день его рождения, — Элиза коснулась имени Родольфуса. — Но он никогда не задерживался так надолго, и... и я не знаю...

— Может, он ранетый? — предположил Рабастан. — Или в Азкабанте?

— Раненый и в Азкабане, — поправила Элиза. — Нет, не думаю, иначе тут такое уже было бы... — она помолчала. — Знаешь, давай сегодня поспим в кабинете? Мне так спокойнее.

Элизе, может, и было спокойнее, а вот Рабастану спать на скользком диване было ох как неудобно; полночи он крутился, вертелся, не давая толком уснуть сестре, чуть не свалился вместе с подушкой, и в итоге решил не спать совсем и караулить — вдруг Родольфус все-таки вернется.

Но он не вернулся. Ни в ту ночь, ни в следующую за ней.

На тринадцатый день его отсутствия внизу, в холле, раздались шаги; Рабастан, игравший этажом выше, тут же слетел вниз, чтобы сказать брату, какой он дурак и как их напугал, а там дальше пусть хоть за уши оттаскает, хоть по заднице надает — и врезался в незнакомца: рослого, небритого и со странным, чуть искривленным лицом. Незнакомец нахмурился было, но вдруг расплылся в улыбке, подхватил его на руки и подкинул высоко-высоко, так, что Рабастан чуть не разревелся — последний раз так его подбрасывал еще отец.

— Ты гляди, какой вымахал! — незнакомец встряхнул его над головой и усадил себе на плечо. — Ты меня, верно, не помнишь, малец?

Рабастан только головой помотал.

— Ну да, ты же совсем крохой был, когда папаня твой вас в Лондон увез... Ничего, сейчас с делами покончим — и заново познакомимся. Братец-то твой где?

— А... его нет.

— Нет — так нет, подожду. Куда удрал, когда вернется?

— Не знаю.

Незнакомец чуть наморщил лоб, но не сердито, а озадаченно:

— Как это — не знаешь?

— Ну... — Рабастан не знал, как бы так поправильнее сказать. — Он давно уехал уже. И мы его ждем, ждем... у нас еда скоро кончится, а он все не возвращается.

— Та-ак, — незнакомец моментально помрачнел и перехватил его поудобнее. — А сестренка где?

Рабастан не успел ответить — на лестнице раздались быстрые легкие шаги, и на площадке появилась Элиза. Увидев незнакомца, она побелела, как простыня, и прижала руки ко рту.

— Дядя Энтони...

— Вы наш дядя? — обрадовался Рабастан.

— В какой-то степени, малой, в какой-то степени, — незнакомец поставил его на пол и посмотрел на Элизу. — Так, Лизок, давай-ка уговоримся: ты сейчас не кричишь, не плачешь, а пойдешь и сообразишь нам всем что-то на предмет чайку, я вам как раз кой-чего вкусного привез. Я пока схожу за темнейшеством, а потом ты нам спокойно расскажешь, что за срань у вас тут творится. Лады? И не трясись, как заяц под кустом, все хорошо будет. Я тебя когда-нибудь обманывал?

— Нет.

— Вот видишь. Все, зови няньку вашу ушастую, пусть собирает на чай. Я сейчас вернусь.

Полчаса спустя Рабастан сидел в столовой на высоком стуле, болтал ногами (и никто его не ругал!) и пил душистый чай с каким-то очень сладким и рассыпчатым печеньем, самым невоспитанным образом кроша его на скатерть; Элиза, почти не притронувшаяся к своему чаю, тихо рассказывала про отъезд Родольфуса мистеру Антонину и его другу — смутно знакомому, темноволосому и бледному, которого называла "мистер Риддл", а мистер Антонин — "Том" или "твое темнейшество". Мистеру Риддлу ее рассказ очень не нравился — во всяком случае, с мистером Антонином он пару раз переглядывался так, что будь Рабастан на месте брата, то уже искал бы место, где спрятаться.

— Давно его нет? — отрывисто спросил он наконец.

— Завтра будет две недели, — подавленно ответила Элиза.

— И вы все это время тут одни? — ахнул мистер Антонин.

— Не одни! — Рабастан отвлекся от печенья. — Я с Дилси и Элли, а Элли — с Дилси и со мной!

На площади Гриммо его бы наверняка пожурили за такую выходку, Родольфус, в зависимости от настроения, закатил бы глаза или дернул за ухо, но сейчас взрослые даже внимания не обратили на его выкрик.

— Почему ты сидела здесь, как в склепе, да еще с маленьким братом, когда стало понятно, что Родольфус задерживается? — сердито сказал мистер Риддл. — Почему не связалась с Вальбургой, с вашим дядей в Берлине, с нами, в конце концов?

Элиза подняла голову и посмотрела прямо ему в глаза — так, что у Рабастана создалось ощущение, будто они разговаривают без слов. Тем более что когда Элиза отвела взгляд, мистер Риддл выглядел чуть менее сердитым.

— Ну и что там? — спросил мистер Антонин.

— Кому-то хватило — или скорее не хватило — мозгов напугать одиннадцатилетнюю сестру до трясучки и заставить ее молчать, что бы ни случилось, — мистер Риддл потер лоб. — Так. Элла, куда его дракклы понесли, ты, конечно же, не знаешь?

— Он пошел какому-то Муну мозги потрошить! — встрял Рабастан. — Я на балконе спрятался и все слышал!

Взрослые снова переглянулись; мистер Риддл вдруг оказался рядом с Рабастаном — быстро, будто змея бросилась.

— А еще что ты слышал, юноша? — мягко спросил он.

— Ну... — Рабастан прикусил губу, припоминая; Родольфус, конечно, будет жутко ругаться, и за болтовню, и за подслушивание, но пусть его сначала найдут. — Рудольф сказал, что ему надо Элли в Хогвартс собрать и нам с ним что-то там обеспечить, а денег он только сто галеонов в месяц из сейфа получает, а за Муна и то... и то, что в его гнилом умишке, ему прилично пообещали. Так что он вытрясет из Муна душу, получит деньги и завяжет, даже думать об этом больше не будет.

Лица у взрослых сделались такие, что Рабастан понял: вот теперь Родольфусу точно влетит по не-хочу-куда, даром что тоже взрослый.

— Завяжет? — еще мягче спросил мистер Риддл. — То есть, он делал это раньше?

— Три раза, — важно кивнул Рабастан. — А Уилл сказал, что это на три раза больше, чем нужно, а Рудольф попросил его не говорить какому-то учителю. А то учитель с него шкуру сдерет и наизнанку наденет, вот.

— Непременно. Только пусть мне оставит пнуть пару раз, — вставил мистер Антонин. — От что удумал, засранец, как будто не знает, что легиллиментов-взломщиков⁽²⁾ Министерство как бешеных шишуг авадит, иногда даже без суда!

— Будем надеяться, что он попался покровителям Муна, а не Министерству, — хмуро сказал мистер Риддл. — Пошли сову Вальбурге, пусть присмотрит за детьми.

— На Гриммо их?

— Нет, пусть прибудет камином сюда. На Гриммо они могут привлечь лишнее внимание, а это сейчас ни к чему, — мистер Риддл поднялся. — У меня есть мысли, откуда начать поиски. Будем надеяться, мальчишка продержится до того момента, как мы его найдем, а если нет — я лично вытащу его с того света, чтобы вколотить немного разума в голову!

Они с мистером Антонином ушли, а еще через час из камина буквально вылетела непривычно взволнованная мама Вальбурга, и Рабастан чуть не разревелся от облегчения — остановила только мысль о том, что мужчинам, которым уже почти семь с половиной, реветь, пусть даже и при виде матери, не пристало.

— А я ведь знала, что ничем хорошим эта затея не кончится! — мама Вальбурга осматривала их с Элизой так, будто они неизвестно на какой помойке побывали: крутила, вертела, накладывала какие-то заклинания, и все время хмурилась. — И я тоже хороша: надо было хотя бы приезжать к вам сюда, а не надеяться на то, что вы мне правду говорите!

— Но у тебя было много дел на Гриммо, — возражала Элиза. — А мы тут справлялись...

— Так, что ты в твоем возрасте стала хозяйкой дома? — прищурилась мама Вальбурга. — Мне нужно было настоять на своем, а не поручать двоих детей третьему. Так нет же: решила не переубеждать — все равно бесполезно, решила, что справится... а он до чего себя и вас довел!

— Руди — не ребенок! — возмутилась Элиза. — Он уже взрослый!

— Не такой уж и взрослый. Во всяком случае, не настолько, чтобы брать на себя такую ответственность, — мама Вальбурга вывела их в в гостиную и усадила на диван, взяв Элизу за руки; Рабастан тут же влез посередке, чтобы прижаться к обеим. — Ты уже большая девочка, Элли, пойми: Родольфус должен был обратиться за помощью к нам, друзьям вашего отца, или к вашему дяде в Берлине, а не пытаться стать вам отцом самому. Это и у Рэйфа-то не очень хорошо получалось, поэтому он и согласился, чтобы я вас растила.

— Но Руди старался. Он... он правда старался, хоть ему и было тяжело.

— Он не должен был так надрываться и мучить себя и вас. Хотя и убедил себя — да и нас всех — в обратном.

— Но он говорил...

— Я знаю, что он мог тебе сказать, — прервала ее мама Вальбурга. — И знаю, почему: примерно в твоем возрасте насмотрелся на то, как Теофил с семейством изводят Уилбура, и не хотел того же для своих сестры и брата. Но Элли — Мерлин с Родольфусом, он мог не подумать об этом из-за всего, что на него свалилось, — а ты неужели считала, что если Нотты осмелятся к вам сунуться, я дам своих детей в обиду?

— Но мы же не твои?

— По крови — нет, а так — мои. Такие же, как Регулус.

У Элизы задрожали губы, и она заплакала — впервые за многие месяцы, беззвучно и почти без слез. Мама Вальбурга тяжело вздохнула и притянула их обоих к себе — совсем как во времена на Гриммо.

— Они же найдут его? — всхлипывая, спросила Элиза. — Найдут, да?

— Ну конечно, найдут, — мама Вальбурга быстро поцеловала в макушку сначала ее, потом Рабастана, и он даже не поморщился, так давно этого никто не делал. — Уверена, ваш брат опять во что-то ввязался и пытается решать проблемы, которые ему пока не по силам. А ты будь умницей и не бери с него пример, хорошо? Скажем, не ходи сейчас на кухню, а поднимись к себе, переоденься во что-нибудь приличное и займись чем-нибудь подобающим — почитай Рабастану, например. С ужином и прочим я разберусь.

Рабастан захихикал: когда мама Вальбурга говорила таким тоном, ее слушались все — ну, кроме Сириуса, но он сам себе дурак. А раз мама Вальбурга была здесь и взяла дело в свои руки, значит, все скоро будет в порядке.

Ну, уж точно получше, чем раньше.

* * *

Рабастан проснулся среди ночи — внезапно, как от толчка — и чуть приоткрыл глаза: мама Вальбурга по-прежнему сидела в кресле у камина и что-то читала; на соседней постели, разметавшись, спала Элиза. Рабастан уже хотел уснуть обратно, но тут в коридоре раздались шаги, так что он поспешно стряхнул с себя остатки сна и навострил уши, продолжая притворяться спящим.

— Что тут?

Это был мистер Риддл.

— Спят оба, — ответила мама Вальбурга. — У Эллы голове разболелась после ужина, похоже, нервное. Надо будет показать ее в Мунго перед школой... впрочем, неважно. Как он?

Рабастан чуть не ойкнул, но вовремя удержался: судя по тону мамы Вальбурги, речь шла о Родольфусе.

— Жить будет, — мистер Риддл прошел к камину и вытянул руки к огню. — Но пожалеет о том, что на свет родился, как только встанет с кровати.

— Где он был все это время?

— Да где только не был. Он уже отработал Муна, получил вознаграждение и возвращался домой, как в районе Аргайла заметил, что ему сели на хвост. Несколько дней кружил по всей Шотландии, уводил их подальше от замка и детей, а потом решил окончательно решить вопрос с погоней. Вопрос решил, но заработал проклятие в лицо и уполз отлеживаться. Мы с Долоховым нашли его в горах, в какой-то деревне на бывших землях Макмилланов... кузнец там не только молотом, но и палочкой, и топором недурно машет, я велел Долохову присмотреться, но это так, к слову.

— Что за проклятие? — встревоженно спросила мама Вальбурга. Мистер Риддл пожевал губами:

— Паскудное. Сейчас зрение я ему сохранил, но если он, скажем, загремит в Азкабан, то с гарантией ослепнет на один глаз. Сам виноват — знал, куда лез.

— Главное, что сохранил, — вздохнула мама Вальбурга. — Вы останетесь до утра?

— Пожалуй. Где моя комната?

— Идем, покажу, — мама Вальбурга закрыла книгу и положила ее на столик рядом с креслом. — Дети спят, так что я тоже лягу.

Взрослые ушли; Рабастан еще какое-то время прислушивался к звукам из коридора, а когда понял, что не слышит ничего, кроме треска дров в камине и тихого дыхания сестры, выбрался из кровати и осторожно шмыгнул за дверь. Ему надо было увидеть Родольфуса — не потому, что он соскучился, а чтобы утром сказать Элизе, что все хорошо и ей не надо волноваться, не то опять голова заболит.

Брат обнаружился этажом ниже — в огромной кровати, бледный, как простыни и с распущенными длинными волосами; правый глаз и часть лица закрывала широкая повязка, а в комнате сильно пахло каким-то лекарственным зельем. Родольфус не спал — лежал и листал газету при свете шандала со свечами; Рабастан хотел было уйти обратно, но тут запнулся о высокий порог, ударился мизинцем и вскрикнул от боли; Родольфус вскинул голову, с минуту рассматривал его в упор, а потом... кивнул на половину кровати рядом с собой.

Приглашение было вполне однозначным, и Рабастан не стал заставлять брата повторять: юркнул в комнату, забрался на постель и уселся рядом, скрестив ноги.

— Злишься на меня? — осторожно спросил он.

— За что?

— Ну, я подслушивал вас с Уиллом, а потом все рассказал...

Родольфус потер лоб над повязкой — видимо, рана еще беспокоила:

— Взгреть бы тебя, чтобы уши больше не парил... но если бы ты их не парил, мне была бы крышка, так что нет, не злюсь. К тому же, ты и так меня ненавидишь.

— Не ненавижу! — возмутился Рабастан. — Просто... сержусь. Потому, что ты такой большой и такой дурак.

— Ну прости, — Родольфус свернул газету. — Я думал, что делаю так, как лучше для вас, а вас не спрашивал. Без шуток.

— Ты старался, — ободряюще сказал Рабастан. — Просто ты забыл, что ты наш брат, а не наш папа, ага?

— Вроде того. Пожалуй. Да.

— Тогда просто больше так не делай, — Рабастан протянул ему мизинец. — Мир?

Родольфус грустно усмехнулся, но мизинец тоже протянул:

— Мир, егоза. Иди спать, время позднее.

— А можно я с тобой посплю? — сделал щенячьи глазки Рабастан. — Ну, раз уж мир?

Он, конечно, мог вернуться обратно в детскую... но надо же было проверить, что теперь брат будет ему позволять?

Родольфус закатил глаза — точнее, глаз:

— Будешь пинаться — спать пойдешь на коврик перед камином.

— Есть, сэр! — Рабастан проворно забрался под одеяло и взбил одну из большущих подушек. — А тебе сильно от взрослых влетело?

— Тебе и в кошмаре не приснится, — болезненно скривился Родольфус. — И это еще не все, чует моя... спина.

— У-у-у... это за то, что ты мозги потрошил?

— Не совсем. За то, что я делал это за деньги и без разрешения.

— Тут ты, конечно, дал маху, — тоном умудренного опытом исследователя затопленных гротов и заброшенных башен сказал Рабастан. — А Элли теперь поедет в Хогвартс? Нам хватит денег?

— И еще останется.

— А можно мне тогда новую метлу?

— На метлу не хватит.

— Тогда хотя бы конфет?

— На солдатиках сойдемся.

— Сойдемся! — обрадовался Рабастан. — А как ты узнал, что я имбирные пряники люблю? Это ты мне их клал, да?

— Да ты их пакетами лопал, сложно было не заметить, — от второго вопроса Родольфус ушел. — Спать будешь или нет?

Рабастан послушно устроился под одеялом, и тут вспомнил еще кое о чем важном.

— Ру... Руди, — позвал он. — А те люди, которые... которые из детей домовиков делают... они за нами не придут?

Родольфус, снова взявшийся за газету, опустил лист.

— Не придут, — коротко сказал он после недолгой паузы. — Пока я жив — не придут.

— А если... если с тобой что-то случится?

— Тогда придут, но останутся ни с чем. Ни ты, ни Элиза к ним не попадете — я... более серьезно займусь этим вопросом.

— Это потому, что они делали что-то плохое с Уиллом? А что?

— Я расскажу тебе, когда ты немного подрастешь. Все, спи.

Рабастан закрыл глаза; тепло комнаты, тяжесть одеяла и близость старшего брата — немного слишком серьезного, зато большого и надежного — его убаюкивали. Он почти заснул, когда невероятно занятная мысль пришла ему в голову:

— Ой, Руди, а если они из Уилла домовика сделали, как же он обратно человеком стал?

— Моргановы т... туфли, Раба, спи немедленно!!

На этот раз Рабастан счел за лучшее послушаться — и моментально уснул.

И засыпая, понял, что и ему — и брату с сестрой, вероятно — теперь будет намного легче.

1) По авторскому фанону у Лестрейнджа-старшего и его жены было 14 детей; выжили трое: Родольфус — первенец, Рабастан — самый младший, и Алиса/Элиза — средняя дочь и то ли 9й, то ли 10й ребенок в общем счете.

Вернуться к тексту

2) В авторском фаноне — тех, кто за вознаграждение насильно добывает те или иные сведения из разума людей, подчас "ломая" естественную или установленную окклюментивную защиту.

Вернуться к тексту