Не в деньгах счастье (джен)

* * *

В доме добропорядочного семейства Дурсль с самого раннего утра никто не спал. Вернее, владелец дома и глава семьи — Вернон — и вовсе не ложился в постель, что не прибавляло ему ни хорошего настроения, ни добродушия. Вынужденный просидеть с верной двустволкой на страже собственного имущества всю ночь у пустующего дверного проема, сейчас он ежился от холода, шмыгал носом и смотрел на окружающий мир безо всякого оптимизма. Несмотря на календарный июль, было прохладно: разразившаяся ночью гроза принесла с собой сырость и существенное понижение температур, а сидение на сквозняке в такую погоду никогда и никому здоровья не прибавляло.

Вернону предстояло продержаться еще несколько часов, по прошествии которых можно было бы с чистой совестью отправиться прикорнуть на часок-другой. Ну, относительно чистой. Все же сегодня была среда — вполне себе рабочий день, который мужчина вынужденно пропускал. Ему пришлось позвонить на работу и сказаться больным (это, впрочем, было недалеко от истины), что для Вернона — человека крайне дисциплинированного, обязательного и прямого — было практически невероятным поступком. Однако, следовало дождаться бригаду плотников, забрать сына от Полкиссов, передать племянника с рук на руки страннейшему типу и при этом не допустить, чтобы этого самого типа увидели нормальные люди. Достаточно было того, что мистер Уайт вчера чуть ли не стал свидетелем очевидного, но невероятного.

Петунья Дурсль этим утром пыталась делать несколько дел одновременно. Во-первых, нужно было убрать следы разгрома в холле и гостиной: ночной визит представителя волшебного мира не лучшим образом сказался на внешнем облике ранее аккуратного и чистого коттеджа. Сегодня ожидалось большое количество визитеров самого разного толка. И пусть это всего лишь бригада рабочих, неприятный мутант из «этих», да парочка соседей, но… Предстать пред всеми никудышной хозяйкой? Нет, такого позволить себе Петунья никак не могла!

Потом по плану — накормить племянника завтраком: день предстоял не из легких, и следовало хорошо подкрепиться. Желательно было еще уговорить позавтракать и супруга, который в неимоверном количестве поглощал горячий кофе, но всячески отказывался от нормальной еды. Ну и, наконец, надо успеть еще раз пересмотреть списки покупок мальчика, чтобы убедиться, что ничего не будет позабыто. Она-то надеялась, что будет сопровождать ребенка и все проконтролирует сама, но — увы!

В принципе, Гарри мальчиком был достаточно ответственным, однако опасность заключалось в другом: из-за буквально-таки болезненной бережливости и стремления сэкономить, племянник мог просто-напросто решить, что свободные деньги ему нужны значительно больше вещей. Петунья и Вернон активно боролись с паталогической скупостью мальчишки, да и сам он в последнее время демонстрировал все же рациональное потребление, а не бережливость, доведенную до абсолюта, но возможности наступления внезапного рецидива не исключал никто.

* * *

То, что с ее племянником что-то серьезно не так, Петунья поняла не сразу. Нет, конечно, одно то, что это был сын Лильки и Поттера уже намекало, что ничего хорошего ждать не следует, но сейчас дело было вовсе не в его ненормальности.

Второй ребенок в семье Дурсль — сын родной сестры Петуньи — появился внезапно. И приятным такой сюрприз отнюдь не был.

На дворе стояли восьмидесятые, и положение в стране было нерадостным.

Только-только отгремел нефтяной кризис, и большая часть англичан переживала не лучшие времена. Богатые богатели, бедные стремительно становились еще беднее, а небольшая прослойка среднего класса пыталась удержаться на краю и не скатиться в финансовую пропасть.

Уровень безработицы рос сумасшедшими темпами, уступая по скорости только столь же бешено растущей инфляции. Цены на товары взвились до небес, а количество уволенных рабочих и закрывшихся предприятий, фабрик и мануфактур достигало немыслимых пределов. Петунья считала большой удачей, что они с Лили вовремя успели продать дом в Коукворте, пока недвижимость там совсем не обесценилась.

«Граннингс» Вернона пока держалась на плаву, но положение было подвешенным. Не лучшее время, чтобы брать ипотеку (подумать только — 15% годовых!), но выхода не было: неизвестно, на сколько затянется кризис, а жить где-то нужно. Часть денег, вырученных за продажу доставшегося в наследство Петунье дома, пошла на первой взнос, часть было решено оставить в качестве подушки безопасности.

Вернон просчитал все варианты, добавил свои накопления, а недостающую сумму взял в кредит, и в начале января 1979 года молодая семья въехала в свой собственный новенький дом. Место было хорошее: маленький сонный городок, расположенный всего в часе езды от Лондона. Здесь жили приличные люди, и не было никаких градообразующих предприятий, после ликвидации которых могли начаться народные волнения, как в том же Коукворте, где после закрытия ткацкой фабрики все стало совсем плохо.

Через полтора года родился Дадли. Вернон и Петунья были счастливы: ребенок был любимым, долгожданным и, конечно же, запланированным. «Граннингс» заполучила очень привлекательный тендер, и хоть дела еще были не слишком хороши, но уже можно было не бояться банкротства. Теперь они могли позволить себе одного ребенка, пусть для этого и пришлось потуже затянуть пояса. Страну по-прежнему лихорадило: «железная леди» Маргарет Тэтчер правила рукой, закованной в латную перчатку. Из-за жесткой монетарной политики уровень безработицы достиг рекордных значений, особенно пострадали Северо-Восточная Англия и Уэльс. Петунья тихо радовалась, что они теперь живут на Юго-Востоке.

Но и то сказать: радость ее была недолгой.

Ранним утром 1 ноября 1981 года абсолютно невыспавшаяся Петунья пошла забрать молоко, которое каждое утро ей приносили к порогу. Она оплачивала доставку за месяц — так было выгоднее. Ночь выдалась непростой: где-то грохотали салюты, но ни Вернон, ни Петунья так и не смогли понять, где именно, а потому представлялось абсолютно невозможным и вызвать полицию. Дадли, разбуженный громкими звуками, совершенно не хотел засыпать снова, а Петунье отчего-то было очень тяжело на душе.

Племянника своего Петунья узнала сразу. Лили, забрав свою часть денег от продажи дома, махнула хвостом и пропала там, где пропадала все последние годы: в волшебном мире, будь он неладен! Адреса своего она не оставила, но сама периодически писала, иногда даже не забывая дать указания почтовым птицам не улетать, чтобы сестра могла написать ответ.

О том, что родила сына она сообщила, как и прислала фотографию ребенка. Вернее — колдографию, так она называлась. Поэтому, Петунья абсолютно точно была уверена, что обнаруженный на пороге ее дома бледный черноволосый мальчонка, смотрящий на нее зелеными испуганными глазами — ее племянник. А еще, — и это она поняла как-то вдруг, но с неотвратимой ясностью, — случилось что-то страшное, и больше ничего не будет так, как прежде.

Жить стало сложнее, денег не хватало катастрофически. Отложенные в качестве финансовой подушки 4000 фунтов — сумма куда как значительная! — разлетелись практически моментально. Не считая письма от Дамблдора, полного невнятных намеков и конкретных указаний, документов у ребенка не было. Зато были большие проблемы со здоровьем. Подкинутый племянник был тяжело болен, и если с пневмонией, в принципе, все было понятно, то что у мальчика с головой врачи сказать затруднялись.

Документы сделали через знакомых Вернона — дорого, но во всяком случае не пришлось объяснять, откуда взялся неучтенный ребенок, и где сестра Петуньи. Потому что ответов на эти вопросы не было и у самой четы Дурсль. Пневмонию вылечили — увы, но тоже за свои кровные. На 1981 год приходились одни из основных реформ: правительство серьезно сократило всяческие образовательные, медицинские и социальные программы, а некоторые и ликвидировало вовсе. Петунья знала, что практически всем отказывали в предоставлении даже самых базовых услуг, а потому не особо роптала и оплачивала счета. Социальное пособие на Гарри (пусть оно и было крошечным) она тоже получить не смогла.

Рана на голове ребенка не заживала. Странной зигзагообразной формы, она ярко выделялась на лбу мальчика и, очевидно, причиняла ему сильный дискомфорт, потому как плакал малыш без остановки: и днем, и ночью. Консилиум врачей пришел к выводу, что требуется хирургическое вмешательство. После проведенной операции, рана, наконец, закрылась, хотя тонкий бледный шрам так и остался.

Бесконечные траты настолько сильно подкосили семейный бюджет, что Вернону пришлось взять кредит. А затем еще и еще. Стремясь хоть как-то поправить финансовое положение, он пропадал на работе практически круглосуточно, работая по 18 часов в день. Петунья в то же время пыталась вести быт и экономила буквально на всем: она покупала самые дешевые продукты и синтетические вещи, искала распродажи и барахолки, была завсегдатаем блошиных рынков. Женщина, и раньше-то бывшая худощавой, от постоянного стресса превратилась в собственную тень.

«Хватит! — в какой-то момент сказал ей Вернон. — Мы не настолько богаты, чтобы позволить себе покупать дешевые вещи!»

И это было верно: от синтетики у детей была аллергия, а недорогие, а потому некачественные вещи очень быстро приходили в негодность. Семья взяла за правило: покупать что-то добротное и хорошее, но без излишеств. Этот подход себя оправдал.

Время шло, дети взрослели. Племянник, и без того бывший проблемным, стал совершенно невыносим. Три-четыре года — это такой возраст, когда дети пробуют границы дозволенного, не слушаются и проявляют характер. Петунья думала, что была к этому готова. Но нет. Если с Дадликом все было достаточно просто и понятно (не получив желаемое или столкнувшись с запретами, тот обычно устраивал безобразную истерику), то с Гарри возникли серьезные трудности.

Племянник оказался достаточно умным и внимательным мальчишкой, а потому прекрасно замечал, что донашивает одежду за кузеном, что у того есть свои игрушки, подаренные Мардж, которые Гарри брать не разрешалось, что сама Петунья стремится уделять больше внимания именно сыну. Замечал, и хотел все это себе безраздельно: и новенький паровоз, и собственную одежду по размеру, и, конечно же, внимание.

Тогда случалось «это»: игрушки вылетали из рук Дадли и прямо по воздуху плыли к его кузену, одежда Гарри — да, не новая и большая, но качественная, из натуральных материалов и в отличном состоянии — рассыпалась в труху, ненавистная овсянка испарялась из тарелки, а книга сказок, которую Дадли подарили деловые партнеры Вернона, начинала тлеть. Нет, вряд ли мальчишка проворачивал все это специально (с вещами он, как правило, был аккуратен), но эмоции свои сдерживать не умел и не хотел. Петунья поняла, что однажды, стремясь привлечь к себе больше внимания, племянник просто сожжет дом дотла. Или случится что-то еще, другое, но не менее страшное и неотвратимое.

Петунья стала больше времени уделять Гарри, чувствуя внутри огромное чувство вины перед собственным сыном. А ведь впереди предстояла еще подготовка детей к младшей школе!

И Петунья, и Вернон безмерно устали, обстановка в доме ранее дружного и спокойного семейства Дурсль накалялась.

Первым не выдержал глава семьи.

В тот день Петунья была занята с Дадли: готовила его к собеседованию для поступления в младшую школу. Гарри капризничал и настойчиво требовал внимания только к себе. В какой-то момент женщина не выдержала и, как это бывало частенько в последнее время, прикрикнула на беспокойного мальчишку. Мальчик, которому явно не понравилось ни пренебрежение к своей персоне, ни реакция тетки, закричал в ответ.

А потом случилось, то, чего всегда подсознательно боялась Петунья: пусть не пожар, но сильный ветер пронесся по всему первому этажу, подхватывая мебель и раскидывая ее в стороны. Стекла во всех окнах рассыпались мелкими осколками, а люстра упала с потолка. Чудо, что никто не пострадал.

— К черту, — медленно произнес Вернон, тяжелым взглядом обводя разгромленную гостиную. — Он все это творит, так пускай за все и платит. У Джеймса и твоей сестры были деньги, он — их наследник.

— Да, — так же заторможенно произнесла Петунья, — но в наследство, вероятно, вступают по достижению совершеннолетия.

Вернон подумал и заключил:

— Пусть так.

И тогда между супругами Дурсль и их племянником был подписан тот самый пресловутый договор, после чего мальчик кардинально преобразился — как подменили!

Сначала исчезли практически все проявления ненормальности: перестали ломаться вещи, гореть шторы, исчезать посуда, портиться одежда. Затем мальчишка перестал требовать повышенного внимания к себе. Окрыленная Петунья, наконец, смогла практически все свое свободное время уделять воспитанию сына, чем раньше, как ей казалось, пренебрегала.

Дни складывались в недели, недели — в месяцы. Петунья заметила, что племянник стал очень мало есть, не просит ему ничего покупать, перестал активно лить воду в ванной (ох, как долго она пыталась приучить его затыкать пробку в раковине!), однако не придала всему этому существенного значения, решив, что тот ответственно подошел к их договору и теперь проявляет бережливость. «Это хорошая черта для английского джентльмена», — рассудила женщина, и оставила все, как есть.

Лишь к девятилетию Гарри Петунья, наконец, поняла, что с племянником что-то сильно не так: стремление к разумному потреблению и такой же разумной экономии переросло в патологическую скупость.

Кажется, назрела потребность в новом серьезном разговоре.

* * *

Миссис Дурсль тщательно подготовилась к разговору с мальчиком: изучила книги по детской психологии, спросила совета у супруга и нашла несколько показательных примеров из истории. Она надеялась, что этого будет достаточно, чтобы исправить ситуацию.

— Гарри, ты знаешь, я всегда говорила, что экономить важно, но вот в крайности ударяться не стоит, — начала тетя Петунья, внимательно глядя на племянника. — Знаешь, был такой человек — Джон Элвз. Он был богат, правда богат, но не позволял себе в жизни практически ничего. Ему было настолько жаль потратить хоть пенни, что он одевался в обноски, жил впроголодь, экономил на всем. И, поверь, вовсе не от плохой жизни! Он постоянно мерз, потому что даже в сильные холода не желал платить за уголь для камина.

Гарри изумленно посмотрел на тетушку. Если и было то, что он терпеть не мог, так это холод. Возможно, такое неприятие низких температур осталось у него из глубокого детства, когда он, по-видимому, достаточно долго пролежал холодной осенней ночью на улице.

— А матушка Джона Элвза, — дополнила Петунья, — умерла от истощения. Она была не менее скупа, чем ее сын и, стремясь сэкономить на продуктах, практически полностью отказалась от еды и пила только воду — ведь она была бесплатная!

Гарри кивнул, показывая, что внимательно слушает тетю. С одной стороны, он прекрасно понимал этого Джона Элвза, но с другой, не мог не согласиться, что такая большая скупость — это все же перебор! Словом, Гарри было над чем поразмышлять.

— Или вот еще пример, — продолжала тетя Петунья. — Глостерский скряга Джеймс Вуд. Он, конечно, не жалел денег на еду и питался хорошо, но, чтобы сэкономить на отоплении, собирал уголь в доках и распихивал его по карманам. Представляешь? Он мог бы легко купить нормальный уголь, но вместо этого выбрал унижение. И если ты думаешь, что он был беден, то снова нет! Он унаследовал банк, Гарри. Однако вместо того, чтобы развивать доставшееся ему дело или хотя бы не мешать работать управляющим, получая дивиденды, он решил сэкономить и здесь, уволив практически всех работников, чтобы не платить им зарплату. На зарплате он, конечно, сэкономил, спору нет, но вот какой в этом смысл, если работать стало некому?

— Ну да, — ответил Гарри, — это действительно звучит нелепо. Но, тетя, может быть, они просто не умели правильно распоряжаться деньгами? А еще можно было, например, не увольнять всех сотрудников, а просто снизить им зарплату.

— Видишь ли, Гарри, — ответила Петунья, — я думаю, что дело не только в том, как они распоряжались своими средствами. Просто излишняя скупость никогда не доводит до добра. Можно ли было снизить оплату труда работникам? Можно, наверное. Вот только какого качество тогда был бы этот труд? Не стали бы люди работать спустя рукава? А многие бы ушли сами, не желая вкалывать за еду. Все хотят получать заслуженную награду за свою работу.

— Странно, — заметил мальчик. — У всех этих людей были деньги, но они сами себя мучили.

— Вот именно! Подумай об этом, Гарри, — сказала миссис Дурсль, отмечая, что, кажется, смогла достучаться до племянника, и дело приняло нужный оборот. — Скупость может довести до абсурда. Иногда лучше заплатить немного больше за качественный товар, чем потом жалеть о покупке дешевой вещи, которая сломается через неделю.

— Когда-то Вернон сказал мне: «Мы не настолько богаты, чтобы позволить себе покупать дешевые вещи!», и сейчас, Гарри, я хочу повторить это же тебе, — подвела итог разговору тетя Петунья и дополнила: — Скупой платит дважды, Гарри.

«Тупой платит дважды», — мысленно переиначил фразу тети Поттер, припоминая невероятные успехи Дадли в математике и то, как он, пытался посчитать скидку, а в итоге заплатил даже больше, чем цена без акции.

Сам Гарри с легкостью решал уравнения в уме, выстраивая нужные пропорции. Складывал, вычитал, умножал и делил, за считанные секунды определяя, какой товар выгоднее взять, где выше процент скидки (а значит, весомее выгода!), а где меньше выходит стоимость грамма. Подсчеты он делал столь непринужденно и безошибочно, что складывалось впечатление, будто в голове его был встроен калькулятор.

Тем не менее, и со своей тетей мальчик был вынужден согласиться: дважды платить он абсолютно точно не собирался. В общем-то, он и единожды платить не хотел, но пока не придумал, как этого избегать в любых ситуациях.

Так, прокручивая мысленно эти две фразы, — сказанную тетей Петуньей и свою переделку — Гарри точно решил для себя: ни тупым, ни скупым он не будет. Он будет разумным, бережливым и успешным. И богатым. Богатым — обязательно!

* * *

Петунья давала последние наставления племяннику: как следует себя вести, что купить, о чем спросить, а где промолчать. Повторяла она это все не в первый раз, потому Поттер скучал, страдал, но обреченно кивал на каждую фразу тети. Дядя Вернон поступил гуманнее и прозорливее: понимая, что говорить что бы то ни было уже бесполезно, — все уже было сказано и оговорено, а перед смертью все равно не надышишься, — он просто выдал мальчишке семьсот фунтов на покупки и пошел встречать визитера.

Хагрид оказался пунктуальным: стоило часам в гостиной пробить одиннадцать раз, как вдруг раздался тихий хлопок, и гость оказался прямо на пороге дома. Петунья и Вернон, ожидавшие его у калитки, недовольно переглянулись.

— Эт, значит… За Гарри я, да — посетитель был по-прежнему косноязычен, но, вспомнив, наконец, правила хорошего тона, добавил: — Здравствуйте!