Минерва (гет)

Вязальные спицы легонько подрагивали в сухих пальцах, сплетая мягкую зелёную нить в английскую резинку. Пожалуй, вязание было единственным доступным для пожилой леди занятием. Всё, чем ей нравилось заниматься раньше, сейчас было категорически запрещено. Под страхом смерти, в самом прямом смысле этого слова.

Минерве МакГонагалл было девяносто шесть лет, и она чувствовала себя ужасно старой. Вынужденное безделье было для неё ещё хуже, чем смерть, которой пытались напугать её целители из Мунго. А что это за жизнь, когда строго по часам надо принимать зелья, от которых першит в горле, и слезятся подслеповатые глаза, когда ты не можешь заниматься тем, что тебе всегда было интересно?

Поначалу, только оставив пост директора Хогвартса молодому и амбициозному Гектору Перселлу, она совершенно искренне радовалась своему решению. Она была уже стара, слишком стара и слишком консервативна, что бы адекватно, без враждебности воспринимать свежие идеи относительно магического образования. Именно эта её «старая закалка» мешала прогрессу. Минерва отлично понимала, что не сможет перекроить себя, подстроиться под новые стандарты, собственно поэтому-то она и ушла. Любопытствующие же, коих было довольно много, довольствовались невнятным «Я просто немного устала». Первый год своего «заслуженного отдыха» она провела вместе с семьей, однако довольно быстро почувствовала себя лишней. Многочисленные племянницы были не слишком ей рады, у них были дети, мужья, любовники, знакомые. Они были поглощены собой и только собой, у них был свой уклад жизни, свои порядки. И жесткая, принципиальная и помногу молчащая старуха в эти порядки не вписывалась. Минерва не стала ждать, пока ей укажут на дверь — в конце концов, она большую часть своей жизни не знала этих людей, посему перебралась в небольшой дом на юге Шотландии. Каждые три дня к ней заходил колдомедик — старая рана, полученная много лет назад в схватке с аврорами и Амбридж, стала сильно донимать её. Врач оставлял набор отвратительно горьких зелий, расспрашивал её о самочувствии и снова уходил. Раз в месяц Минерву навещала Диана — внучатая племянница или что-то вроде того, МакГонагалл не сильно разбиралась в ветвистом генеалогическом древе своей семьи.

Бывшая директриса Хогвартса отложила в сторону вязание и взяла со стоящего рядом с диваном столика один из пузырьков с зельями и сделала порядочный глоток. Скривившись (Иисусе сладчайший, ну почему они все на вкус хуже горькой полыни?), Минерва прикрыла свои выцветшие, некогда изумрудно-зелёные глаза и уснула.

Она проснулась оттого, что какое-то не в меру наглое насекомое ползло по её носу. Женщина провела было рукой по лицу чтобы согнать его и с изумлённым вскриком распахнула глаза. Ей на секунду показалось, что… МакГонагалл осторожно, словно боясь обжечься, дотронулась до щеки. Пальцы ощутили мягкую, гладкую кожу, покрытую нежным, словно у абрикоса, пушком. Минерва неверяще сморгнула и уставилась на собственные руки — аккуратные розовые ногти, светлая кожа без старческих пигментных пятен и нездорового желтого оттенка, без страшных черно-синих выпирающих вен. Исчез уродливый рубец от ожога, змеёй обвивающий левое запястье — прощальный подарок Тома Реддла.

— Это — бред, — поднимаясь на ноги, пробормотала женщина.

Как оказалось, она лежала в неглубоком овраге, заросшем выжженными солнцем папоротниками. Вдали, в закатном свете солнца блестела узкая полоска реки, на востоке же вдаль уходила череда холмов, густо поросших вереском. У подножья ближайшего из них белел маленький дом, каких много в деревнях Шотландии. «Значит, всё-таки дома», — удовлетворенно кивнула сама себе Минерва и двинулась в сторону одиноко стоящего строения, отчаянно чувствуя себя главной героиней «Алисы в Стране Чудес».

Дом и на поверку оказался небольшим, кроме того — очень старым. Ветхая деревянная дверь была настежь распахнута, а что бы не закрылась — подпёрта ведром с водой. Некрашеные ставни были сняты и небрежно свалены в кучу возле крыльца. Сад представлял собой загадочное переплетение ветвей и стволов разросшихся плодовых деревьев, промежутки между которыми заполняли заросли шиповника, чертополоха и крапивы. Строение выглядело бы совершенно необитаемым, если бы не протоптанные дорожки, ведущие от крыльца в разные стороны. Минерва нервно облизнула губы и вытащила волшебную палочку из кармана платья.

Прихожая встретила её тишиной и запахом пыли. Умом бывшая директриса понимала, что то, что она делает — неправильно, неприлично, в конце-то концов! Врываться в чужой дом…

— Это — бред, — жёстко повторила свои давешние слова Минерва, хмурясь и отбрасывая назад черные как смоль, без ставшей привычной седины, волосы.

Она скользнула изучающим взглядом по вешалке — на латунных крючках висели серый от пыли дорожный плащ и бежевое мужское пальто, слишком… городское для этой глухомани. Под вешалкой, в деревянной кадушке стоял простой черный зонт. Минерва по-кошачьи неслышно двинулась дальше. В коридоре она замерла, прислушиваясь — в доме явно кто-то был. И этот кто-то негромко пел «Песнь к Ирландии». С сильно бьющимся сердцем она заглянула в одну из комнат, из которой-то как раз и доносилось пение.

Комната оказалась кабинетом — высоченные, до самого потолка шкафы, забитые книгами и тетрадями, несколько стульев с кое-как наваленными на них безжизненными серебряными приборами. С удивлением Минерва узнала в нескольких из них видоизмененные вредноскопы. У широко открытого окна стоял стол. МакГонагалл видела резко очерченный острыми вечерними тенями контур письменного прибора и стопку пергаментов, исписанных ровными чёрными строчками. Перед столом стояло вылинявшее синее кресло с высокой спинкой. Хозяин кабинета сидел в нём, закинув руки за голову; лица его не было видно.

— Моя жизнь на западном берегу, я смотрю на закаты летом и об одном лишь прошу, жить на другом берегу и петь тебе, о Ирландия… — старательно выводил певец.

Минерва, поколебавшись, постучала костяшками пальцев по наличнику, песня немедля оборвалась. Высокая фигура поднялась из кресла и на МакГонагалл уставились два изумлённых ярко голубых глаза. Это что?.. Это же невозможно!

— Иисусе, — сиплым от волнения голосом пробормотала женщина, тихонечко оседая на пол и судорожно вцепляясь в узелок шейной косынки.

— Минерва? — хозяин кабинета нервно хрустнул суставами пальцев, — Это ты?

Не дожидаясь ответа, он бросился к сидящей на полу МакГонагалл, помог ей встать на ноги и бережно усадил в своё кресло.

— Честно говоря, — негромко заговорил мужчина, — Я не ожидал к себе так скоро…

— Альбус, — Минерва жадно разглядывала такое неожиданно молодое и такое знакомое лицо, — Я ничего не понимаю, что произошло? Где я? Это сон или я сошла с ума?

— Ну, раз ты здесь, то смею предположить, что ты умерла, — просто сказал Дамблдор. Повисла долгая пауза, нарушаемая лишь ленивым гудением залетевшего в комнату толстого шмеля.

— Я умерла… — медленно проговорила МакГонагалл, обращаясь к кончикам собственных пальцев, — Как странно. Я представляла себе это немного по-другому.

— Минерва, я, признаться, тоже был немало удивлен, когда пришёл в себя в поезде…

— Значит, я умерла? — перебила его бывшая директриса, сощурила глаза и откинулась в кресле, — А где же свет в конце тоннеля, Апостол Пётр с ключами, сонм ангелов поющих «Аллилуйю» и Святой Эндрю аккомпанирующий им на волынке? Где мои шёлковые подушки, гурии и гашиш?

— Мне всегда казалось, что ты женщина и гурии для тебя не слишком актуальны, — усмехнулся Дамблдор, — Или я что-то пропустил?

— Ладно, гурии излишни, но где все остальные атрибуты загробной жизни? — МакГонагалл нахмурилась, — Или я всё-таки брежу?

— Понимаешь, душа моя, — Дамблдор неторопливо прошёлся по комнате, словно собираясь с мыслями, — Всё то, о чём ты говоришь это представления живых людей о том, что с ними будет происходить после смерти. Они не могут знать, что происходит здесь по одной простой причине — они живые. И это, скажем так, всего лишь их фантазии. Впрочем, я не исключаю, что кое-кто удостаивается света, а кое-кто — бездны, но они сильно отличается от Рая и Ада в привычном человеческом представлении. Большая часть людей получает после смерти то, чего бы они хотели при жизни больше всего… И мы с тобой, душа моя, этому доказательство.

— Разве?

— Ну, Минерва, посуди сама. Я в последние годы хотел избавиться от суеты — и я живу здесь, в этом доме и вокруг на много миль ни души, а ты, — Дамблдор сияющими глазами посмотрел на свою подругу и послал ей грустную улыбку, — Ты ведь хотела быть со мной, я прав?

— А ты не рад? — МакГонагалл изящно изогнула бровь, — Я нарушила твоё желанное одиночество, так ведь?

Альбус опустился на колени перед своей подругой, вздохнул и взял её руки в свои.

— Душа моя… Я скучал по тебе, — он поцеловал тонкие пальцы. Минерва тяжелым взглядом сверлила его рыжую, коротко стриженую макушку.

— Значит, скучал, — рассерженной кошкой зашипела женщина, однако рук не отняла,— Скучал! Ты умер, а я осталась там, пыталась занять себя, отвлечься, уйти с головой в работу, заботы о школе, а ты наслаждался здесь одиночеством! Эгоист, ты, просто эгоист! Я все эти годы не могла найти себе места, мучалась, целовала твой дурацкий портрет…

— Целовала мой портрет? — изумлению Дамблдора не было границ, — Целовала мой портрет, Минерва?

МакГонагалл смущенно замолчала и отвела глаза, поняв, что ляпнула лишнего и про себя прокляла, на чём свет стоит, неуёмный шотландский темперамент. Это было слишком личным, это демонстрировало её слабости, а Минерва МакГонагалл не любила их показывать людям, как бы близки эти люди ей не были.

— Да, — после долгого молчания прошептала женщина. К её изумлению Дамблдор расхохотался как безумный, рывком поднялся с колен, дёрнув за собой подругу, и закружился с ней по комнате в каком-то безумном танце.

— Альбус… Ай! Альбус, хватит, пусти меня... Сумасшедший, ты наступил мне на ногу!

— Извини, — Дамблдор остановился, шумно дыша и по-прежнему прижимая к себе женщину, — Может чаю?

— Это было бы неплохо, — согласно кивнула МакГонагалл, — И ради всего святого, перестань ломать мне рёбра.

Через несколько минут они сидели в тесной круглой кухне и пили ромашковый чай из огромных глиняных кружек. Альбус торопливо, будто опаздывая и боясь чего-то недоговорить, рассказывал подруге о своей жизни в этот Мерлином забытом месте. Он рассказывал как попал сюда, приехав в одном из вагонов товарного поезда, как на полном ходу состава спрыгнул на железнодорожную насыпь, как нашёл этот дом и остался здесь.

— И знаешь, что было удивительным?

— По-моему, в этой истории всё удивительно, — пожала плечами Минерва, разглядывая размокшее соцветие ромашки на дне своей кружки.

— В этом я с тобой соглашусь, но Минерва, когда я нашёл этот дом, он был почти пустым — был только диван в гостиной и всё. Я заночевал здесь с мыслью, что продолжу своё путешествие на следующий день, а когда проснулся утром, дом уже стал таким, какой он есть.

— Эльфы-домовики? — предположила МакГонагалл и отставила свою кружку в сторону.

Дамблдор посмотрел на неё так, будто она взялась опровергать теорию Коперника.

— Не думаю. Это было бы слишком просто. И потом, я не думаю, что магия домовиков работала бы здесь, — Альбус одним глотком допил остававшийся у него чай и довольно потянулся.

— Это ещё почему?

— Душа моя, трансфигурируй этот чайник в черепаху.

Минерва недоумённо фыркнула — это же экзаменационное задание для четверокурсника. Она вытащила палочку из-за пояса своего клетчатого платья, прочистила горло, легко ею взмахнула и произнесла нужную для конкретного превращения формулу. Ничего не произошло. Бывшая директриса подозрительно покосилась на Дамблдора, однако тот даже пальцем не шевельнул. Она повторила заклинание, но пузатый жёлтый чайник упорно не желал становиться черепахой. В душу закралось предчувствие чего-то нехорошего.

— Вингардиум Левиоса! — она ткнула палочкой в свою кружку, но та, вопреки ожиданиям, не взмыла в воздух.

— Как видишь, — грустно улыбнулся Дамблдор, — Магия здесь не работает. Поначалу я думал, что здесь она просто довольно тонкая и мы просто в силу своей пониженной чувствительности теряем способность взаимодействовать с ней… Но потом я провёл пару опытов с вредноскопами и Маховиком Времени — ты знаешь как они чувствительны к более магическим потокам — но и они ни на что не реагировали.

Он поднялся из-за стола и подошёл к одному из деревянных шкафчиков, висящих на стене.

— Но Альбус, как же теперь… — МакГонагалл с сожалением отложила свою бесполезную теперь палочку.

— А очень просто! Знаешь, Минерва, жизнь без магии — это довольно увлекательно. Гранат? — Дамблдор вытащил из недр шкафчика крупный розово-красный плод, — Можешь вообразить, что ты Прозерпина в плену у Плутона.

Минерва улыбнулась и, благодарно кивнув, приняла из рук друга половинку граната.

— Послушай, Альбус… — женщина сосредоточенно выковыривала зёрна из плотных белых стенок, — Ты говорил, что спрыгнул с поезда. Неужели ты никогда не хотел снова на него сесть и поехать ещё куда-нибудь?

— Зачем? Я не вижу в этом смысла. Мне нравится здесь — здесь хороший, уютный дом, интересующая меня литература, полный простор для творчества, сад. Теперь со мной ещё и ты. Я не хочу уходить.

— А как же исследовательский дух? — Минерва лукаво сощурила глаза и склонила голову набок.

— Свой азарт я удовлетворил уже давно, всё, что я хотел изучить, я изучил ещё при жизни. Сейчас я хочу только покоя. Я хочу спокойно писать гусиным пером, читать и перечитывать свои любимые книги, гулять с тобой возле реки… Неужели это невозможно? — Дамблдор вглядывался в зелёную глубину глаз своей подруги с обезоруживающей нежностью.

— Покой… — задумчиво пробормотала МакГонагалл, — Альбус, но…

Мозолистая ладонь её друга накрыла её губы, не давая договорить.

— Душа моя, у нас с тобой впереди ещё долгие недели, месяцы, годы… У нас впереди — вечность. Я думаю, за это время мы успеем наговориться всласть, — Дамблдор подошёл к окну и отдёрнул лёгкую занавеску. По дощатому полу протянулась золотистая полоса догорающего закатного света, — О, с севера идёт туча! Ночью будет гроза, а ещё в доме только одна спальня. Я надеюсь, ты не посчитаешь моё предложение разделить со мной моё ложе непристойным?

Минерва МакГонагалл тихо рассмеялась.

Ночью её разбудил шум дождя, стучащего по железной крыше. Вдыхая мокрый ночной воздух и ежась от прохлады, одна подошла к окну и с лёгким стуком прикрыла створку. Вернувшись в постель, она долго улыбалась сквозь полумрак рассохшемуся и посеревшему от времени деревянному потолку, потом перевернулась на бок и осторожно провела пальцами по впалой щеке своего друга. Альбус дышал спокойно и размеренно, рыжеватые ресницы сонно трепетали. Минерва нашла под одеялом его руку и переплела его пальцы со своими.

— Альбус, я тебя люблю, — еле слышно прошептала она. Теперь всё точно будет хорошо.