Минерва (гет)

Любая женщина, независимо от возраста, национальности и особенностей характера приходит в страшное возбуждение, когда ей приходит письмо от Таинственного Поклонника. Особенно, когда у этой самой женщины нет постоянного сердечного друга. И совершенно естественно, если она идёт на романтическое свидание с Незнакомцем. И нет в этом абсолютно ничего зазорного. Минерва МакГонагалл не была исключением из правил и поэтому, получив за завтраком аккуратно сложенный лист пергамента с двумя строчками, набросанными каллиграфическим почерком, она, поколебавшись, правда для порядка, собралась явиться на ночную встречу.

И сейчас, в половину двенадцатого ночи, она сидела в кресле и в сотый раз перечитывала в волнении измятое письмо:

«Любезная Минерва!

Пусть моя личность останется пока в тайне».

Минерве нравилась лаконичность письма — все эти пассажи в духе «вы озарили мою жизнь как солнце», «ваша лебединая шея не даёт мне покоя» и «одна ваша улыбка, одно слово и я верным псом буду лежать у ваших прекрасных ног» казались ей невыразимо пошлыми и натянутыми. Даже старательно переписанные сонеты Шекспира вызывали у неё стойкое желание сунуть два пальца в рот и распрощаться с содержимым желудка. Молодая женщина нежно провела пальцами по ровным строчкам — она придёт. И не заставит ждать своего кавалера до утра, да-да.

К сожалению, личность Таинственного Незнакомца оставалась для молодой преподавательницы трансфигурации тайной. И это сильно раздражало — Минерва любила конкретику, хотя сейчас эта её любовь не мешала ей представлять смутный мужской образ, в котором гармонично сочетались эрудированность Флитвика, обходительность Слагхорна и благородная стать Альбуса Дамблдора… Минерва сердито распахнула свои зелёные глаза и потрясла головой. Нет, Дамблдору-то уж точно нечего делать в собирательном образе Мужчины Мечты Минервы МакГонагалл. Нет-нет, всё это бред, ересь и провокация. Достаточно было насмешливых предположений её школьной подруги Августы, отчего же ей, Минерве МакГонагалл, так сильно нравится трансфигурация.

В ту пору, когда представительница гордого клана сынов Гонагалла училась в школе, преподавателем трансфигурации был небезызвестный Альбус Дамблдор. Он был талантлив, образован и, что больше всего ценили в нём ученики Хогвартса, был приветлив, открыт и доброжелателен. Оттого именно к нему шли консультироваться по любым предметам — начиная от пресловутой трансфигурации и заканчивая рунистикой. И каждому Альбус помогал, что-то объяснял, давал рекомендации о том, какую книгу надо взять в библиотеке или же сам давал ребятам увесистые фолианты из своей коллекции. Удивительно, но волшебник довольно быстро забывал, кому одалживал ту или иную книгу и с неподдельным удивлением принимал её назад, бормоча что-то вроде «Надо же, а я и забыл, что вам её дал. Я уже думал, что потерял…».

По Альбусу сходили с ума девчонки старших курсов. Ну, те, кто не был безответно и безнадёжно влюблён в Тома Риддла. Каждая из них отчего-то думала, что профессор трансфигурации и декан Гриффиндора опустится до романа со студенткой. Минерва считала это страшной глупостью и презрительно фыркала в ответ на мечтательные вздохи одноклассниц. А ещё девчонки именно к Дамблдору шли плакаться, если у них на личном фронте случалась очередная катастрофа. Сколько раз МакГонагалл, проходя мимо распахнутой двери кабинета трансфигурации, видела идиллическую картинку: очередная девушка с разбитым вдребезги сердцем судорожно рыдает, вцепившись в огромную кружку с чаем словно в спасательный круг, а профессор, протягивая ей носовой платок попугайских расцветок, утешая несчастливицу говорит «Душа моя, успокойтесь. Не стоит он ваших слёз!». Однако, несмотря на острое неприятие Минервой всего, что было связано с Альбусом Дамблдором, его предмет она страстно любила, что вызывало у одноклассниц массу поводов для сплетен. Девочки отчаянно не верили, что МакГонагалл испытывает к профессору примерно столько же чувств, сколько к препарированному флоббер-червю. Между собой она именовали гриффиндорскую старосту «ханжой» и свято верили, что она по ночам проливает слёзы в подушку…

МакГонагалл встряхнулась, выныривая из собственных воспоминаний. Она бережно сложила помятый пергамент, спрятала его во внутренний карман мантии и грациозно поднялась из огромного старого кресла, аккуратно укрытого пледом из красной шотландки. Придирчиво оглядывая себя в зеркале, она недовольно кривила губы. Брови выщипаны слишком тонко, под глазами синяки — вчера она допоздна засиделась с домашними работами третьего курса, на подбородке вылез маленький прыщик… Однако на косметические чары времени не оставалось — на часах было уже без четверти двенадцать, а до означенного в записке коридора было чуть меньше десяти минут пути.

В кошачьем обличии можно бегать, не думая о том, как это выглядит со стороны. В кошачьем обличии можно не волноваться, что от быстрого шага у тебя щёки трясутся, и пучок неприятно подрагивает. В том, чтобы быть анимагом вообще куча положительных моментов. С какой стороны не посмотри, один сплошной жирный плюс.

На полной скорости, промчавшись по двигающимся лестничным маршам и пустынным коридорам, вспугивая крыс и зависших в задумчивости призраков, Минерва достигла-таки нужного ей коридора. Гоблинский доспех ярко блестел в тусклом свете луны, и женщина приняла человеческое обличье. Машинально поправляя причёску, она неуверенно подошла к означенному месту. Было ровно двенадцать часов, а коридор был пуст. Она осторожно заглянула за доспех — прямо за ним располагалась оконная ниша, и на подоконнике с ногами сидел тот, кого профессор трансфигурации меньше всего ожидала здесь увидеть.

— Профессор Дамблдор? — она ощутила, как разочарование стальными тисками сдавило её грудь. В горле противно засаднило, и МакГонагалл сделала над собой колоссальное усилие, что бы не расплакаться.

— О, мисс МакГонагалл! — директор счастливо улыбнулся, — Тоже гуляете?

— Вроде того, — пробурчала Минерва, старательно разглядывая каменную кладку.

— Луна сегодня чудесна! А знаете, мисс МакГонагалл…

В ушах шумело, а губы предательски дрожали. Дамблдор! Опять он всё портит. Естественно, что поклонник поспешил смыться, когда увидел его сидящим рядом с местом их с Минервой тайного свидания. Еще, наверное, и подумал чёрт знает что — что МакГонагалл рассказала директору о послании, и тот решил провести с ним, Таинственным Незнакомцем, воспитательную беседу. Минерва шмыгнула носом и покосилась на Дамблдора, самозабвенно рассказывающего о культе Селены в Древнем Риме и ячменные лепёшках.

Дамблдор мало изменился со времени её студенчества. Он и сейчас выглядел так, каким она запомнила его, заканчивая седьмой курс — коротко стриженный и безбородый, с кривым носом и яркими голубыми глазами. Бороду и длинные волосы он состриг за два месяца до окончания минервиного обучения — он записался добровольцем в армию и после ещё щеголял невероятно идущей ему военной формой. МакГонагалл припомнила, что тогда количество девочек, сохнущих по профессору трансфигурации увеличилось, прямо-таки в геометрической прогрессии. После окончания Второй Мировой прошло уже порядочно времени, а Дамблдор всё никак не возвращался к своему старому… э… забавное такое маггловское слово… А! Имиджу. Все эти годы, судя по фотографиям в газетах, Альбус периодически пытался отпустить волосы и бороду, однако неизменно возвращался к короткой стрижке. Единственное, что отличало Дамблдора из настоящего от Дамблдора из воспоминаний, так это бакенбарды, отращенные, вероятно, в порядке компромисса и большее количество седых волос.

— … таким образом, древние народы уже задолго до нас определили род зависимости между лунными циклами и активностью магических полей… — директор окинул застывшую преподавательницу взглядом, — Вы слушаете, душа моя?

МакГонагалл было зажмурилась, ожидая привычного «Будьте добры, повторите, пожалуйста, что я только что сказал. Последние два предложения, пожалуйста», однако вовремя вспомнила, что она уже больше не его ученица, а коллега и заместитель. Поэтому она гордо выпрямилась и сверху вниз посмотрела на усевшегося с ногами на подоконник директора. Тот чему-то улыбался.

— Мисс МакГонагалл, вы меня удивляете. Вы всегда были такой приземлённой, так твёрдо стояли обеими ногами на незыблемой почве фактов и вдруг — витаете в облаках!

— Вы ошибаетесь, — сухо ответила Минерва, поджимая губы.

А ведь он прав, чёрт возьми! И всему виной — дурацкое письмо. А может быть, это вообще розыгрыш. А если это приглашение было от Флитвика? О, Святые угодники, он же в три раза старше Минервы и примерно во столько раз меньше ростом! И пусть он кому угодно заливает, что в молодости он был огого каким жеребцом, Минерву-то не обманешь, она-то знает, что он всего лишь милый пони. Она помрачнела.

— Нууу, профессор, вы снова унеслись в заоблачные дали! — усмехнулся Дамблдор и тут же хлопнул себя ладонью по лбу, — О, Мерлин! Присаживайтесь, душа моя.

Он резво свесил ноги с подоконника (Минерва успела отметить дурацкие арабские туфли на босу ногу), стряхнул с гладкого камня невидимые пылинки широким рукавом тёмно-фиолетовой мантии и сделал приглашающий жест. Минерва осторожно устроилась на краешке подоконника. Её отчего-то нервировало столь близкое присутствие волшебника. Даже сквозь шерстяную мантию она ощущала приятное тепло, которое директорское тело излучало словно жарко натопленный камин. Минерва зябко повела плечами, стараясь избавиться от наваждения. Помогло.

— Мисс МакГонагалл, вам холодно? — озабоченно спросил её бывший декан.

— Нет, профессор, всё в порядке. Спасибо за заботу.

— Я бы всё же наложил на вас согревающие чары — камень холодный и вы можете простудиться, — не отставал Дамблдор.

— Да нет. Не стоит. Всё в порядке. Я серьёзно.

Они молчали. Дамблдор молчал и болтал ногами, внимательно наблюдая за одной из своих расшитых бисером остроносых туфель — она повисла на самом кончике его большого пальца и грозила свалиться. МакГонагалл молчала и украдкой разглядывала сосредоточенное лицо Альбуса. Наверное это талант — маяться дурью с таким важным видом, будто презентуешь Международной Комиссии Зельеваров свою новую разработку.

— Мисс МакГонагалл?

— Я слушаю, — Минерва перевела взгляд на противоположную стену, украшенную эпическим барельефом «Гриффиндор изгоняет Слизерина из замка».

— Могу ли я попросить вас об одолжении? — директор, ободренный её молчанием, продолжил, — Позвольте мне называть вас по имени?

Минерва изумлённо уставилась на него. Это что, простите, попытка стать ближе?

— Зачем? — анимаг соскользнула с подоконника и оправила мантию.

— Своим согласием вы бы доставили мне удовольствие.

Дамблдор проворно соскочил с подоконника и заглянул в зелёные глаза женщины.

— У вас очень красивое имя, мисс МакГонагалл. Минерва… Вы знаете, что оно значит? — Дамблдор, неслышно ступая, пошёл вокруг стоящей преподавательницы.

— Конечно, — отозвалась та. Отчего-то ей было стыдно.

— Минерва — богиня мудрости. Вечно молодая, вечно прекрасная, строгая и справедливая. В античности её почитали как мать Фемиды, богини правосудия…

МакГонагалл хотела было прервать его, сказать, что достигнув сознательного возраста, она естественно нашла всю информацию о древнеримской богине, в честь которой её назвали родители. Однако язык не слушался, и она как заворожённая внимала глубокому, певучему баритону бывшего учителя.

— А эллины звали её Афиной, Афиной Палладой, Афиной Промахос…

— И она превратила несчастную девушку в паука, — Минерве удалось справиться с оцепенением, и она гневно посмотрела на директора. Он что, пытался её заколдовать?

Однако Альбус смотрел на неё с таким… восхищением, что женщина отмела эту мысль как несостоятельную. Дамблдор всегда был глубоко порядочным человеком, и нельзя было даже помыслить, что он посмеет использовать все свои многочисленные магические таланты для того, что бы очаровать представительницу слабого пола.

— Так вы позволите мне стать чуточку счастливее, чем я есть сейчас? — Дамблдор бережно взял её маленькие руки в свои и легонько пожал, — Поверьте, произнося ваше имя я…

— Зовите как считаете нужным, — промямлила Минерва, с ужасом ощущая как её щёки покрываются прямо-таки помидорным румянцем. Она поняла, что он сжимает её руки в своих долго, неприлично долго и осторожно высвободила их.

— О, я благодарю вас… Минерва, — он произнёс её имя медленно, словно пробуя его на вкус, — Может быть, вы составите мне компанию в моём ночном променаде?

— Пожалуй, — угрюмо согласилась профессор, с тоской окидывая место несостоявшейся встречи и украдкой сжимая мантию на внутреннем кармане, в котором было спрятано любовное послание. Где же ты бродишь, о Таинственный Незнакомец? Приди, твою женщину похищает другой, и он до рассвета будет бродить с ней по коридорам древнего замка.

«Ну и чёрт с ним. Обманщик он. И вообще, если увидел Дамблдора и сбежал, значит, совесть у него была не чиста», — рассудила преподавательница трансфигурации, увлекаемая разглагольствующим директором, взявшим её под локоток, в сторону лестничных маршей. Минерва осторожно разглядывала своего спутника — ей никогда раньше не приходилось находиться рядом с ним так близко. Неожиданно для себя она отметила, что он всё же красив — и слегка прониклась пониманием к своим бывшим однокурсницам, бывших в него безнадёжно влюблёнными.

— Минерва, видите вон тот маленький портрет? В раме с узором из дубовых листьев… — Альбус близко наклонялся к ней (её розовеющую от смущению скулу щекотали пушистые бакенбарды) и указывал на нужную картину.

Минерва сдержанно кивала, слушая неторопливо льющееся повествование. Всё же Дамблдор был превосходным рассказчиком, только МакГонагалл этого не замечала. Вернее, не желала замечать.

— Минерва, а как вы смотрите на то, чтобы встретить рассвет на Астрономической башне? Уверяю вас, с неё открывается потрясающий вид!

МакГонагалл нервно дёрнула себя за упавшую на лоб прядь волос и неловко заправила её за ухо. Она сомневалась насчёт его последнего предложения. Вообще, чем она думала, когда принимала его приглашение прогуляться по ночному Хогвартсу! Завтра на уроках она будет совершенно неадекватной и сонной как осенняя муха — а первый урок как раз совместный для Слизерина и Гриффиндора. Минерва страшным усилием воли сдержала отчаянный зевок.

— Ну, так что же вы решили? — поторопил женщину с ответом Альбус.

Минерва уже открыла было рот, что бы сказать твёрдое «Нет» — она же приличная женщина, в конце концов, она — не какая-нибудь англичанка, она — МакГонагалл, гордая дочь Шотландии, как ей на ум пришло, что за эту ночь она сделала уже довольно глупостей и ещё одна совершенно ничего не значит. Встречать рассвет вместе с бывшим деканом, преподавателем и нынешним директором, то бишь непосредственным начальником — какая, в сущности, малость по сравнению с этой романтической авантюрой…

— Это было бы неплохо.

— Превосходно!

Вскоре они уже стояли на площадке башни. Подъём по винтовой лестнице был слишком стремительным. Минерва тяжело дышала и у неё немного кружилась голова.

— Вам нехорошо? — Альбус, верный рыцарь, немедля подхватил её под руку, — Не беспокойтесь, душа моя, сейчас всё пройдёт.

Минерва осторожно открыла доселе зажмуренные глаза и с удивлением уставилась на Дамблдора. Тот осторожно коснулся указательным пальцем её лба, и в ту же секунду МакГонагалл отскочила от него в сторону, по своей неизменной привычке поправляя мантию.

— Вы злитесь на меня? — печально спросил Дамблдор, устремив взгляд в сторону светлеющей полоски неба над Запретным Лесом.

Минерва не ответила.

— Вы злитесь на меня? — чуть более громко, чем в прошлый раз.

— Я согласилась встречать с вами рассвет, но я никогда не позволю вам касаться меня.

— А как же я давеча держал вас под руку? Вы не сильно сопротивлялись… — Альбус лукаво улыбнулся. МакГонагалл поджала губы.

Бывший декан Гриффиндора мягкими, скользящими шагами прошёл мимо Минервы. Та только сейчас поняла, что они с директором почти одного роста.

— Знаете, Минерва, вы — удивительная. Невероятная. Потрясающая, — негромко проговорил Дамблдор, не оборачиваясь.

— Это немного невежливо — говорить даме комплименты, стоя к ней спиной, — насмешливо отозвалась преподавательница.

— Вы иногда напоминаете мне бабочку…

— Легкомысленную летающую козявку с большими крыльями?

— Минерва, я никогда раньше и не подумал бы, что вы настолько язвительны. Филиус не далее как вчера говорил мне, что вы всегда ударом отвечаете на удар. Я ему тогда не поверил, но после этой ночи мне придётся признать его правоту.

— Вы, профессор, как я вижу, предпочитаете эмпирический подход к разрешению споров?

— Ничто не может быть истиной, если только её не установил ты сам.

Молчание.

— Так что вы там говорили о бабочке? — МакГонагалл сделала шаг к высокой фигуре, стоящей почти на краю башенной площадки.

— Минерва, ваш язык настолько остёр, что вы им перерезали все те нити мыслей, которые успели соткаться в моей голове, — директор позволил себе ласковую полуулыбку.

— А я думала, что мыслительные процессы в вашей голове напоминают стальные тросы, — усмехнулась преподавательница и сделала ещё один шаг к бывшему декану.

— О, стальные тросы — удел дураков и тугодумов. Мысли же в головах гениев, — директор, рисуясь, стряхнул со своего плеча невидимую пылинку. МакГонагалл сдавленно фыркнула, сдерживая рвущийся наружу смех, — больше похожи на тончайшую паутину, рвущуюся даже от порывов ветра.

Вслушиваясь в нарочито пафосные слова бывшего декана, и понимая, что он просто шутит, Минерва не выдержала и расхохоталась в голос. Дамблдор обернулся и с удивлением обнаружил, что она стоит почти что в двух шагах от него.

— Минерва, я люблю ваш смех, — сказал директор, подходя к женщине почти вплотную и осторожно кладя свои руки на её трясущиеся от хохота плечи.

МакГонагалл замерла, ощутив прикосновение, и внутренне напряглась, готовя очередную язвительную реплику.

— Минерва, вы прекрасны.

Она опасливо подняла на Альбуса свои зелёные глаза и увидев его лицо близко (Очень близко!), крепко зажмурилась и втянула голову в плечи.

— Минерва, я вас люблю.

Дамблдор твёрдой рукой убрал с её лица несколько выбившихся из вконец развалившейся причёски прядей и осторожно коснулся отчаянно пунцовеющей (А может это просто первые лучи солнца играют на светлой коже?) щеки губами. Руки Альбуса обвили её тонкую талию. Минерва стыдливо кусала губы.

— Не кусайте так свои губы. Я с радостью сделаю это за вас.

Женщина с каким-то смутным удовлетворением ощутила поцелуй. Она медленно обняла своего бывшего декана за шею, чувствуя, как нежную кожу внутренней стороны предплечий щекочут его жёсткие волосы.

«Ничто не предвещало беды». Минерва очень любила это выражение — оно весьма точно отражало жизнь в школе Чародейства и Волшебства Хогвартс. Ещё утром ничто не предвещало беды — а уже вечером близнецы Уизли трансфигурировали из украденного с кухни картофеля стадо диких кабанов и оно с леденящим душу визгом носились по замку, сея хаос и беспорядок. Ещё вечером ничто не предвещало беды, а в половину третьего ночи взбешённый Северус за ухо притаскивал к заспанной Минерве испуганно моргающего Поттера.

В тот предобеденный час ничто тоже не предвещало беды. Минерва привычно зашла в свои комнаты, придирчиво оглядела себя в зеркало и удовлетворенно кивнула своему отражению. По капле лавандовой воды на запястья — и можно почтить Большой Зал своим присутствием. Она с достоинством английской королевы выплыла в коридор и чинно прошагала к месту встречи с директором. Это место было определено самим Альбусом и вот уже много лет они оба не изменяли своей традиции — встречаться у конной статуи Сирила Копьеносца и вместе идти трапезничать. По губам Минервы скользнула смущённая полуулыбка, едва она завидела знакомый силуэт, маячащий возле изваяния. Она прибавила шагу.

Альбус широко распахнул объятья, и профессор трансфигурации радостно прижалась к его широкой груди и зарылась носом в седую бороду своего друга, вдыхая запах книжной пыли и зубного порошка. Следующие же несколько событий произошли почти одновременно: Минерва потянулась к Дамблдору за своим законным «предобеденным» поцелуем, малочисленные студенты дружно сделали вид, что ничего не видят и не слышат, а в злополучный коридор грозным колобком вкатилась Главный Инспектор Хогвартса.

МакГонагалл боковым зрением успела заметить быстро приближающееся розовое пятно.

— Альбус, может не… — однако договорить она не успела. Потому что их с Альбусом губы встретились, и Минерва справедливо решила, что Амбридж вполне может подождать.

Первые десять секунд Инспектриса молчала, судорожно разевая рот и не находя слов, способных прокомментировать открывшуюся ей сцену прелюбодеяния. На двадцатой секунде из глотки жа… женщины вырвался всего лишь жалкий писк, зато на тридцатой она заголосила в полную силу своих лёгких. Альбус оторвался от губ подруги, и тихо шепнув ей на ухо, что всё будет хорошо, спокойно воззрился на министерскую ставленницу.

— Долорес? Я очень рад вас видеть…

— Профессор Дамблдор! — жа… женщину, похоже, увиденное повергло в глубочайшую фрустацию, — КАК ЭТО ПОНИМАТЬ?! ЭТО… РАЗВРАТ! ГРЕХОПАДЕНИЕ! ПОРНОГРАФИЯ!

— К сожалению, я склонен не согласиться с вашими определениями, — очень вежливо и очень благожелательно отвечал директор.

— НА ГЛАЗАХ У ВСЕЙ ШКОЛЫ! С СОБСТВЕННЫМ ПОДЧИНЁННЫМ! — не обращая внимания на реплику Дамблдора, Долорес продолжала разоряться, — КАКОЙ ПРИМЕР ВЫ ПОДАЁТЕ СТУДЕНТАМ?!

— Пример здоровых, стабильных и долгоиграющих отношений между мужчиной и женщиной, — пробормотала Минерва, пряча лицо в душистой бороде. Дамблдор одобрительно сжал её плечо.

— Долорес, вы закончили? — мягко спросил директор, глядя прямо в маленькие, злобно горящие глазки жа… женщины, — Тогда позвольте сказать вам, что во-первых ничего развратного и уж тем более… порнографического я в своих действиях относительно профессора МакГонагалл не вижу. Во-вторых, в первую очередь профессор для меня — дама сердца, а потом уже всё остальное…

— Так значит, — зловеще зашипела Амбридж, перебивая директора, — Вы сознаётесь, что взяли Минерву Боадицею МакГонагалл на место преподавателя трансфигурации ради… ради любовных утех?!

«Надо же, выучила моё полное имя!» — отстранённо подумала Минерва.

— Сожалею, но вашу догадку я подтвердить не могу, — виновато развёл Дамблдор руками.

— Но вы же с ней, — жа… женщина ткнула в МакГонагалл пальцем и замялась, подбирая правильное определение отношений между директором Хогвартса и его заместительницей.

— Любовники, — услужливо подсказал седой волшебник, — сожители. Со… Душа моя, закрой уши, я не хочу что бы ты это слышала.

Минерва послушно заткнула уши пальцами, но даже сквозь такие импровизированные беруши она услышала взрыв громового хохота. Преподавательница оглянулась — оказывается, в коридор набилась целая толпа студентов, возжелавшая полюбоваться на бесплатное цирковое представление с Амбридж в роли дрессированной обезьянки. Жа… женщина оглянулась и, заметив школьников, словно уменьшилась в размерах и поспешно покинула поле боя.

Дамблдор обвёл все ещё хихикающих студентов лукавым взглядом:

— Ну право же, господа, я и не думал, что профессор Амбридж пользуется такой популярностью!

Студенты весело загомонили, а Альбус, подхватив Минерву под руку, продолжил свой путь в Большой Зал.

Минерва уже достаточно проработала в Хогвартсе, что бы глядя на своих коллег знать, что у каждого на душе. Да и вообще, поведение людей за столом много говорит о настроении. Например, у Северуса на душе было паршиво. Впрочем, для него это было перманентное и вполне естественное состояние. Зельевар остервенело тыкал вилкой в бифштекс, словно несчастный кусок мяса нанёс ему личное оскорбление. Справа от него во всю веселились Вектор и Синистра, перекидывающие куриное крылышко друг другу в тарелки с рагу. Альбус, страшно довольный собой, безмятежно улыбался и катал по своей тарелке надкусанное яблоко. Слева от директора сидела Амбридж и МакГонагалл старалась не смотреть в её сторону — Инспектриса обычно ела, как оголодавшая за зиму свинья, наваливая себе в тарелку всё, до чего могла дотянуться. Минерва могла простить такое поведение ученикам — они же дети, в конце концов, но взрослая и уже даже немножко старая женщина, ведущая себя подобным образом, внушала отвращение.

— Альбус, — тихо позвала она друга. Тот слегка наклонил голову в её сторону, — Сегодня ведь отчёт о наших с тобой взаимоотношениях ляжет на стол министру. Я ведь права?

— Абсолютно, — так же тихо отвечал Дамблдор, продолжая играть с яблоком, надкусанным уже с двух сторон, — Я не сомневаюсь, что в этой пасквинаде будут ещё и описания нашей с тобой бурной половой жизни и повествование об огромном количестве внебрачных детей. А если нашу дорогую Долорес посетит вдохновение, то вполне вероятно, что там будут подозрения в растлении малолетних.

— Мерзость какая, — скривила губы Минерва.

— Да, — согласился Дамблдор и накрыл сжатую в кулак руку Минервы своей, — Приятного аппетита.

Именно с этого дня начались минервины хождения по мукам. Долорес Амбридж считала своим священным долгом хвостом ходить за профессором трансфигурации, видимо решив, что таким образом она сможет помешать её развратным действиям в отношении директора школы. К огромному неудовольствию Минервы и вящей радости Инспекторши система работала. Всякое желание коснуться Альбуса пропадало, когда сзади раздавалось злорадное покашливание. Минерва прятала руки в широких рукавах мантии и виновато смотрела на друга. Тот, казалось, был совершенно спокоен. Он по-прежнему был безукоризненно вежлив с этой жа… женщиной, с благожелательным видом выслушивал безосновательные претензии и упрёки и… ничего не делал.

— Но Альбус! Почему ты терпишь её в Хогвартсе? — возмущённо спрашивала Минерва, отчаянно не понимая и не принимая директорского доброхотства. Дамблдор с улыбкой качал головой в ответ и ничего не отвечал.

Минерва МакГонагалл обладала множеством добродетелей: она была храброй, трудолюбивой, целеустремлённой и умела держать себя в руках. Однако христианское смирение не входило в список её достоинств, и профессор только благодаря многолетней привычке сдерживать свои порывы ещё не плюнула в лицо Долорес Амбридж. Всякий раз, когда министерская ставленница появлялась на горизонте, МакГонагалл начинало трясти от бешенства, и её тонкие губы кривились в издевательски-холодной усмешке.

Однако в тот вечер Амбридж заставила и без того небольшую чашу терпения Минервы переполниться.

Все работы уже были проверены, журналы заполнены, а отчёты профессоров по прохождению учебного плана просмотрены и аккуратно подшиты в пухлую папку из плотного картона. Минерва была довольна собой — в кои-то веки она ляжет спать не в половине второго ночи, и не будет поутру созерцать в зеркале свою помятую физиономию. Профессор опустилась в своё любимое кресло и при помощи невербального заклинания призвала недочитанную книгу. Не успела она найти место, на котором она остановилась в прошлый раз, как из-за портрета, охранявшего вход в её комнаты, раздались голоса. Один из них, принадлежал леди Брунгильде, вечно сердитой средневековой даме, изображённой на холсте, а второй, без сомнения, Амбридж. Последняя громко и в ультимативной форме требовала впустить её, представительницу Министерства, внутрь, а Брунгильда ей упорно в этом отказывала.

— Я, — медовым голоском пропела жа… женщина, — Генеральный Инспектор Хогвартса и вы, дурацкая каракуля, обязаны мне подчиняться!

— Между прочим, этот портрет написан одним из талантливейших фламандцев, и я сильно сомневаюсь, что вы удостоитесь такой же чести после своей кончины, — оскорблено отвечала леди, — Я впущу вас только через собственный труп!

— Ну, в таком случае — Пиктура Ре…

Минерва, до этого момента смутно надеявшаяся, что Инспектриса, столкнувшись с непреклонностью портрета, плюнет на всё и уйдёт восвояси, подошла к дверному проёму и резко толкнула закрывающую его картину от себя. Расчет оказался верным — Амбридж, стоявшая слишком близко, получила хороший удар по лбу.

— Долорес? — МакГонагалл изобразила озабоченность.

— Минерва, — пропыхтела в ответ жа… женщина, злобно глядя на неё слезящимся глазками, — Вы позволите мне войти?

Несмотря на вопросительные интонации и слово «позволите», на просьбу последняя фраза Инспектрисы была похожа ровно так же, как лошадь на бегемота.

— Прошу, — вяло ответила профессор, неохотно давая Амбридж войти.

Не успела она и глазом моргнуть, как незваная гостья заняла её любимое кресло. В комнате, в одночасье ставшей слишком душной, запахло потом и какими-то слишком пряными духами. Профессор трансфигурации, сглотнув, заставила себя избавиться от желания наблевать прямо под ноги Амбридж. Ну, или хотя бы взять со стола пресс-папье и засветить им ей в голову. Инспектриса же, не замечая внутренних метаний Минервы, ерзала в кресле, устраиваясь поудобнее. МакГонагалл с тоской подумала, что столь любимый ею предмет мебели придётся выбросить — мысль о том, что в нём сидела эта жа… женщина не даст ей жить спокойно.

— Что вас привело ко мне? — холодно спросила Минерва, поворачиваясь к гостье спиной и делая вид, что изучает книжные полки.

— Забота о вас, моя дорогая, — просюсюкала Долорес. От её слащавого голоса МакГонагалл передёрнуло.

— Да? И что же вызвало у вас это… ммм… чувство?

— Понимаете, Минерва, — Амбридж говорила примерно в том же тоне, в каком родители объясняют своему неразумному ребёнку, что совать в рот папину волшебную палочку нельзя, — В вашем почтенном возрасте…

Минерва резко развернулась к гостье; её брови сошлись в прямую жёсткую черту.

— Простите, что? — резко спросила она, проводя рукой по аккуратно забранным назад волосам.

— Как я уже вам сказала, в вашем почтенном возрасте, — с нажимом проговорила Инспектриса, — стоит большее время уделять своему здоровью, нежели плотским удовольствиям, и я считаю, что ваши с директором Дамблдором отношения не являются фактором, способствующим…

— Спасибо за вашу заботу, Долорес, но я никак не припомню, когда вы стали моим личным, — Минерва нахмурилась, припоминая слово, услышанное в разговоре двух магглорожденных студентов, — сексопатологом?

Амбридж выглядела так, словно ей на голову вылили ведро помоев.

— Минерва! — слащавость уступила место холодной ярости, пухлые щёки противно затряслись.

МакГонагалл улыбнулась самой нежной и ласковой улыбкой, на которую только была способна. Амбридж ответила ей тяжёлым взглядом исподлобья. Представительница Министерства, вероятно, считала это довольно эффектным и угрожающим приёмом, однако её глаза всего через несколько секунд начинали косить от напряжения. Минерве, снисходительно наблюдающей за жалкими потугами Инспектрисы выглядеть внушительно, хотелось громко и неприлично расхохотаться.

— Чаю, Долорес?

— Пожалуйста, — прошипела Инспектриса, — Профессор МакГонагалл, я советую вам настоятельно прислушаться к моим словам…

— Сколько вам кусочков сахару? — Минерва уже разлила по чашкам исходящий паром чай и изящным взмахом палочки заставила сахарницу слететь с одной из полок. С затаённым удовольствием она отметила опасливый взгляд гостьи, скользящий по волшебной палочке в её руке.

— Не нужно, — мотнула головой Амбридж, — Я вам настоятельно рекомендую бросить эти ваши штучки. Тем более… такой пример детям! На днях видела вашего Поттера и Чанг с Равенкло, — Инспектриса понизила голос до драматического шёпота, — Знаете, чем они занимались?

— Не имею понятия, — честно ответила Минерва, ещё одним взмахом палочки отправляя чашку чая к Долорес, — Не имею, понимаете ли, привычки подглядывать за студентами.

— Они, — Амбридж выдержала театральную паузу и покосилась на спокойно потягивающую свой чай собеседницу, — Они держались за руки!

Минерва почувствовала страшную гордость за своего ученика и сделала ещё один глоток чая:

— В таком случае, я лишь могу пожелать им счастья.

Лицо жа… женщины приобрело невероятно сочный оттенок бордового, который, наверное, не снился ни одному, даже самому смелому художнику-авангардисту. Повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь, постукиванием донышка чашки о блюдце. Неожиданно раздавшийся голос Брунгильды заставил обеих вздрогнуть. Портрет открыл дверной проём и в комнату зашёл Дамблдор. Он окинул взглядом женщину и жа… ещё одну женщину, оценил расстановку сил и встал рядом со своей подругой, легонько приобняв её за плечи.

— Директор! — взвизгнула Долорес, старательно скрывая испуг, — Мы с Минервой как раз только что о вас говорили.

— Если мне не изменяет память, то только что мы говорили об отношениях мистера Поттера и мисс Чанг, — пробормотала себе под нос МакГонагалл. Амбридж одарила её свирепым взглядом.

— Мы с Минервой пришли к выводу…

— Мы с вами, Долорес, ни к какому выводу не приходили, — раздражённо заметила профессор трансфигурации.

Амбридж поднялась со своего места.

— Минерва, вы и ваш хахель, — она метнула гневный взгляд на сохраняющего каменное спокойствие Альбуса, — играете с огнём, я старалась как лучше, взывала к вашему благоразумию, но вы…

Чашка Минервы соскользнула с блюдца и, стеклянно всхлипнув, разбилась, однако женщина этого не заметила. В её груди поднималось огромное, яростно ревущее и жаждущее крови чудовище, и она всеми силами пыталась заставить его успокоиться. Дамблдор что-то сказал жа… же… нет, всё-таки жабе в ответ на её гневную тираду, и МакГонагалл приглушённо, словно через подушку, услышала что-то вроде «старый кобель».

Чудовище, победно взревев, вырвалось на свободу. Минерва сделала шаг к Инспектрисе, медленно поднимая палочку, та истерично завизжала и бросилась прочь из комнаты. МакГонагалл рванула за ней. Выскочив из дверного проёма под свист и одобрительные выкрики леди Брунгильды, она бросилась было за Амбридж, но на её пути неприступной твердыней вырос Альбус.

— Мерзкая жаба! — орала Минерва, пытаясь прицелиться в спину убегающей представительницы Министерства из-под руки держащего её друга, — Пусти меня, Альбус! Я её сейчас в овощ трансф-ф…

Руки директора сжали её плечи и сильно тряхнули.

— Минерва, — Дамблдор заглянул в её глаза, продёрнутые мутной дымкой безумия, — Минерва, не позорь себя. Успокойся, послушай меня. Пожалуйста.

— Она оскорбила тебя, — МакГонагалл перестала биться в руках своего друга, её разум постепенно прояснялся.

— Душа моя, если бы я реагировал на каждого, кто оскорбляет меня, — Альбус мягко улыбнулся и провёл рукой по растрепавшимся волосам подруги, — Я бы давно уже сошёл с ума.

— Альбус, пусти меня.

— Только обещай мне, что не продолжишь преследовать её.

— Защищаешь её от меня? — Минерва поджала губы, — Очень благородно.

— Тебя от неё, — Дамблдор попытался поцеловать её, но МакГонагалл вывернулась из его рук и сделала шаг назад, — Минерва, пойми, не останови я тебя, ты натворила бы дел. Конфликты между учителями не должны решаться подобным образом, у неё, как у пострадавшей стороны было бы право подать прошение о судебном разбирательстве… Пойми, я действовал в первую очередь, как директор Хогвартса.

— Ну, большое спасибо, господин директор, — МакГонагалл особо выделила голосом два последних слова и скрылась в своих комнатах, на последок громко приложив дверью-портетом. Леди Брунгильда печально посмотрела на директора и развела руками, мол, ничего не поделаешь.

— Леди, впустите меня?

В кабинете Минервы не было. Впрочем, как и в спальне. Дамблдор подошёл к двери в ванную комнату и осторожно постучал.

— Можно?

Молчание. Дамблдор без особой надежды подёргал ручку двери — заперто. Вламываться при помощи отпирающего заклинания он посчитал невежливым.

— Душа моя, я не хотел тебя обидеть, просто я действительно не хочу для тебя проблем. А Долорес вполне может их устроить…

За дверью трубно высморкались.

— Минерва, ты что, плачешь? — встревожено спросил Альбус, прикладывая ухо к двери.

— Нет, господин директор, я танцую рил, — послышался из-за преграды ломкий голос, — Танцую ри-и-ил!

Дамблдор болезненно поморщился и сокрушённо покачал головой — Минерва обиделась на него очень и очень сильно. Он тяжело вздохнул и покинул комнату под грохот, доносящийся из ванной.

Минерва была довольно вспыльчивой, но в то же время отходчивой женщиной, однако в этот раз она была слишком зла. За завтраком она коротким взмахом палочки отправила в небытие две вазочки с солёными крекерами, услужливо пододвигаемые Дамблдором к её чайному прибору. Она проигнорировала тихое предложение поговорить по душам в директорском кабинете и поспешно убрала руки под стол, когда Дамблдор коснулся тыльной стороны её ладони пальцами. Зато Долорес лучилась счастьем, и явно наслаждалась происходящим, наблюдая за размолвкой между Минервой и Альбусом.

Дамблдор просто физически не мог заниматься делами. Он мерил свой кабинет быстрыми шагами, периодически садился за стол и нервно перекладывал книги и бумаги с места на место. К обеду ничего не изменилось — Альбус как обычно ждал подругу возле статуи, однако та прошла мимо, заложив руки за спину и сделав вид, будто Дамблдора знать не знает.

Однако вечером МакГонагалл появилась в его кабинете, и не успел директор обрадоваться, как она грохнула перед ним на стол целую кипу бумаг.

— Душа моя, это ещё что за шутки? — он пробежал глазами по верхнему листу, — Донос?

— Долорес любезно попросила вам это передать, — фыркнула Минерва, — Она говорит, что Авраам категорически не желает впускать её в ваш кабинет.

— Вероятно, я забыл передать ей новый пароль, — волшебник рассеянно проглядывал стопку пергаментов: донос, донос, донос, жалоба, объяснительная записка, жалоба, донос.

— А разве у неё, как у пострадавшей стороны, не будет права подать прошение о начале судебного разбирательства, господин директор?

— Минерва, — Дамблдор поднялся из-за стола, — Перестань, пожалуйста. Я не хотел нанести тебе обиду. Если ты считаешь, что я оскорбил тебя, унизил — делай со мной, что хочешь. Я не хочу чувствовать себя… так.

Альбус обошёл вокруг стола и подошёл к внимательно разглядывающей носы своих туфель женщине.

— Посмотри на меня, — он подцепил её подбородок согнутым указательным пальцем и быстро поцеловал в уголок упрямо сжатых губ, — Минерва, я тебя люблю.

МакГонагалл испустила клокочущий вздох и упёрлась пылающим лбом в грудь седого волшебника. Они долго так стояли, прежде чем Минерва подняла глаза на своего друга и очень тихо, но очень отчётливо сказала:

— Я тебя тоже люблю.

Вязальные спицы легонько подрагивали в сухих пальцах, сплетая мягкую зелёную нить в английскую резинку. Пожалуй, вязание было единственным доступным для пожилой леди занятием. Всё, чем ей нравилось заниматься раньше, сейчас было категорически запрещено. Под страхом смерти, в самом прямом смысле этого слова.

Минерве МакГонагалл было девяносто шесть лет, и она чувствовала себя ужасно старой. Вынужденное безделье было для неё ещё хуже, чем смерть, которой пытались напугать её целители из Мунго. А что это за жизнь, когда строго по часам надо принимать зелья, от которых першит в горле, и слезятся подслеповатые глаза, когда ты не можешь заниматься тем, что тебе всегда было интересно?

Поначалу, только оставив пост директора Хогвартса молодому и амбициозному Гектору Перселлу, она совершенно искренне радовалась своему решению. Она была уже стара, слишком стара и слишком консервативна, что бы адекватно, без враждебности воспринимать свежие идеи относительно магического образования. Именно эта её «старая закалка» мешала прогрессу. Минерва отлично понимала, что не сможет перекроить себя, подстроиться под новые стандарты, собственно поэтому-то она и ушла. Любопытствующие же, коих было довольно много, довольствовались невнятным «Я просто немного устала». Первый год своего «заслуженного отдыха» она провела вместе с семьей, однако довольно быстро почувствовала себя лишней. Многочисленные племянницы были не слишком ей рады, у них были дети, мужья, любовники, знакомые. Они были поглощены собой и только собой, у них был свой уклад жизни, свои порядки. И жесткая, принципиальная и помногу молчащая старуха в эти порядки не вписывалась. Минерва не стала ждать, пока ей укажут на дверь — в конце концов, она большую часть своей жизни не знала этих людей, посему перебралась в небольшой дом на юге Шотландии. Каждые три дня к ней заходил колдомедик — старая рана, полученная много лет назад в схватке с аврорами и Амбридж, стала сильно донимать её. Врач оставлял набор отвратительно горьких зелий, расспрашивал её о самочувствии и снова уходил. Раз в месяц Минерву навещала Диана — внучатая племянница или что-то вроде того, МакГонагалл не сильно разбиралась в ветвистом генеалогическом древе своей семьи.

Бывшая директриса Хогвартса отложила в сторону вязание и взяла со стоящего рядом с диваном столика один из пузырьков с зельями и сделала порядочный глоток. Скривившись (Иисусе сладчайший, ну почему они все на вкус хуже горькой полыни?), Минерва прикрыла свои выцветшие, некогда изумрудно-зелёные глаза и уснула.

Она проснулась оттого, что какое-то не в меру наглое насекомое ползло по её носу. Женщина провела было рукой по лицу чтобы согнать его и с изумлённым вскриком распахнула глаза. Ей на секунду показалось, что… МакГонагалл осторожно, словно боясь обжечься, дотронулась до щеки. Пальцы ощутили мягкую, гладкую кожу, покрытую нежным, словно у абрикоса, пушком. Минерва неверяще сморгнула и уставилась на собственные руки — аккуратные розовые ногти, светлая кожа без старческих пигментных пятен и нездорового желтого оттенка, без страшных черно-синих выпирающих вен. Исчез уродливый рубец от ожога, змеёй обвивающий левое запястье — прощальный подарок Тома Реддла.

— Это — бред, — поднимаясь на ноги, пробормотала женщина.

Как оказалось, она лежала в неглубоком овраге, заросшем выжженными солнцем папоротниками. Вдали, в закатном свете солнца блестела узкая полоска реки, на востоке же вдаль уходила череда холмов, густо поросших вереском. У подножья ближайшего из них белел маленький дом, каких много в деревнях Шотландии. «Значит, всё-таки дома», — удовлетворенно кивнула сама себе Минерва и двинулась в сторону одиноко стоящего строения, отчаянно чувствуя себя главной героиней «Алисы в Стране Чудес».

Дом и на поверку оказался небольшим, кроме того — очень старым. Ветхая деревянная дверь была настежь распахнута, а что бы не закрылась — подпёрта ведром с водой. Некрашеные ставни были сняты и небрежно свалены в кучу возле крыльца. Сад представлял собой загадочное переплетение ветвей и стволов разросшихся плодовых деревьев, промежутки между которыми заполняли заросли шиповника, чертополоха и крапивы. Строение выглядело бы совершенно необитаемым, если бы не протоптанные дорожки, ведущие от крыльца в разные стороны. Минерва нервно облизнула губы и вытащила волшебную палочку из кармана платья.

Прихожая встретила её тишиной и запахом пыли. Умом бывшая директриса понимала, что то, что она делает — неправильно, неприлично, в конце-то концов! Врываться в чужой дом…

— Это — бред, — жёстко повторила свои давешние слова Минерва, хмурясь и отбрасывая назад черные как смоль, без ставшей привычной седины, волосы.

Она скользнула изучающим взглядом по вешалке — на латунных крючках висели серый от пыли дорожный плащ и бежевое мужское пальто, слишком… городское для этой глухомани. Под вешалкой, в деревянной кадушке стоял простой черный зонт. Минерва по-кошачьи неслышно двинулась дальше. В коридоре она замерла, прислушиваясь — в доме явно кто-то был. И этот кто-то негромко пел «Песнь к Ирландии». С сильно бьющимся сердцем она заглянула в одну из комнат, из которой-то как раз и доносилось пение.

Комната оказалась кабинетом — высоченные, до самого потолка шкафы, забитые книгами и тетрадями, несколько стульев с кое-как наваленными на них безжизненными серебряными приборами. С удивлением Минерва узнала в нескольких из них видоизмененные вредноскопы. У широко открытого окна стоял стол. МакГонагалл видела резко очерченный острыми вечерними тенями контур письменного прибора и стопку пергаментов, исписанных ровными чёрными строчками. Перед столом стояло вылинявшее синее кресло с высокой спинкой. Хозяин кабинета сидел в нём, закинув руки за голову; лица его не было видно.

— Моя жизнь на западном берегу, я смотрю на закаты летом и об одном лишь прошу, жить на другом берегу и петь тебе, о Ирландия… — старательно выводил певец.

Минерва, поколебавшись, постучала костяшками пальцев по наличнику, песня немедля оборвалась. Высокая фигура поднялась из кресла и на МакГонагалл уставились два изумлённых ярко голубых глаза. Это что?.. Это же невозможно!

— Иисусе, — сиплым от волнения голосом пробормотала женщина, тихонечко оседая на пол и судорожно вцепляясь в узелок шейной косынки.

— Минерва? — хозяин кабинета нервно хрустнул суставами пальцев, — Это ты?

Не дожидаясь ответа, он бросился к сидящей на полу МакГонагалл, помог ей встать на ноги и бережно усадил в своё кресло.

— Честно говоря, — негромко заговорил мужчина, — Я не ожидал к себе так скоро…

— Альбус, — Минерва жадно разглядывала такое неожиданно молодое и такое знакомое лицо, — Я ничего не понимаю, что произошло? Где я? Это сон или я сошла с ума?

— Ну, раз ты здесь, то смею предположить, что ты умерла, — просто сказал Дамблдор. Повисла долгая пауза, нарушаемая лишь ленивым гудением залетевшего в комнату толстого шмеля.

— Я умерла… — медленно проговорила МакГонагалл, обращаясь к кончикам собственных пальцев, — Как странно. Я представляла себе это немного по-другому.

— Минерва, я, признаться, тоже был немало удивлен, когда пришёл в себя в поезде…

— Значит, я умерла? — перебила его бывшая директриса, сощурила глаза и откинулась в кресле, — А где же свет в конце тоннеля, Апостол Пётр с ключами, сонм ангелов поющих «Аллилуйю» и Святой Эндрю аккомпанирующий им на волынке? Где мои шёлковые подушки, гурии и гашиш?

— Мне всегда казалось, что ты женщина и гурии для тебя не слишком актуальны, — усмехнулся Дамблдор, — Или я что-то пропустил?

— Ладно, гурии излишни, но где все остальные атрибуты загробной жизни? — МакГонагалл нахмурилась, — Или я всё-таки брежу?

— Понимаешь, душа моя, — Дамблдор неторопливо прошёлся по комнате, словно собираясь с мыслями, — Всё то, о чём ты говоришь это представления живых людей о том, что с ними будет происходить после смерти. Они не могут знать, что происходит здесь по одной простой причине — они живые. И это, скажем так, всего лишь их фантазии. Впрочем, я не исключаю, что кое-кто удостаивается света, а кое-кто — бездны, но они сильно отличается от Рая и Ада в привычном человеческом представлении. Большая часть людей получает после смерти то, чего бы они хотели при жизни больше всего… И мы с тобой, душа моя, этому доказательство.

— Разве?

— Ну, Минерва, посуди сама. Я в последние годы хотел избавиться от суеты — и я живу здесь, в этом доме и вокруг на много миль ни души, а ты, — Дамблдор сияющими глазами посмотрел на свою подругу и послал ей грустную улыбку, — Ты ведь хотела быть со мной, я прав?

— А ты не рад? — МакГонагалл изящно изогнула бровь, — Я нарушила твоё желанное одиночество, так ведь?

Альбус опустился на колени перед своей подругой, вздохнул и взял её руки в свои.

— Душа моя… Я скучал по тебе, — он поцеловал тонкие пальцы. Минерва тяжелым взглядом сверлила его рыжую, коротко стриженую макушку.

— Значит, скучал, — рассерженной кошкой зашипела женщина, однако рук не отняла,— Скучал! Ты умер, а я осталась там, пыталась занять себя, отвлечься, уйти с головой в работу, заботы о школе, а ты наслаждался здесь одиночеством! Эгоист, ты, просто эгоист! Я все эти годы не могла найти себе места, мучалась, целовала твой дурацкий портрет…

— Целовала мой портрет? — изумлению Дамблдора не было границ, — Целовала мой портрет, Минерва?

МакГонагалл смущенно замолчала и отвела глаза, поняв, что ляпнула лишнего и про себя прокляла, на чём свет стоит, неуёмный шотландский темперамент. Это было слишком личным, это демонстрировало её слабости, а Минерва МакГонагалл не любила их показывать людям, как бы близки эти люди ей не были.

— Да, — после долгого молчания прошептала женщина. К её изумлению Дамблдор расхохотался как безумный, рывком поднялся с колен, дёрнув за собой подругу, и закружился с ней по комнате в каком-то безумном танце.

— Альбус… Ай! Альбус, хватит, пусти меня... Сумасшедший, ты наступил мне на ногу!

— Извини, — Дамблдор остановился, шумно дыша и по-прежнему прижимая к себе женщину, — Может чаю?

— Это было бы неплохо, — согласно кивнула МакГонагалл, — И ради всего святого, перестань ломать мне рёбра.

Через несколько минут они сидели в тесной круглой кухне и пили ромашковый чай из огромных глиняных кружек. Альбус торопливо, будто опаздывая и боясь чего-то недоговорить, рассказывал подруге о своей жизни в этот Мерлином забытом месте. Он рассказывал как попал сюда, приехав в одном из вагонов товарного поезда, как на полном ходу состава спрыгнул на железнодорожную насыпь, как нашёл этот дом и остался здесь.

— И знаешь, что было удивительным?

— По-моему, в этой истории всё удивительно, — пожала плечами Минерва, разглядывая размокшее соцветие ромашки на дне своей кружки.

— В этом я с тобой соглашусь, но Минерва, когда я нашёл этот дом, он был почти пустым — был только диван в гостиной и всё. Я заночевал здесь с мыслью, что продолжу своё путешествие на следующий день, а когда проснулся утром, дом уже стал таким, какой он есть.

— Эльфы-домовики? — предположила МакГонагалл и отставила свою кружку в сторону.

Дамблдор посмотрел на неё так, будто она взялась опровергать теорию Коперника.

— Не думаю. Это было бы слишком просто. И потом, я не думаю, что магия домовиков работала бы здесь, — Альбус одним глотком допил остававшийся у него чай и довольно потянулся.

— Это ещё почему?

— Душа моя, трансфигурируй этот чайник в черепаху.

Минерва недоумённо фыркнула — это же экзаменационное задание для четверокурсника. Она вытащила палочку из-за пояса своего клетчатого платья, прочистила горло, легко ею взмахнула и произнесла нужную для конкретного превращения формулу. Ничего не произошло. Бывшая директриса подозрительно покосилась на Дамблдора, однако тот даже пальцем не шевельнул. Она повторила заклинание, но пузатый жёлтый чайник упорно не желал становиться черепахой. В душу закралось предчувствие чего-то нехорошего.

— Вингардиум Левиоса! — она ткнула палочкой в свою кружку, но та, вопреки ожиданиям, не взмыла в воздух.

— Как видишь, — грустно улыбнулся Дамблдор, — Магия здесь не работает. Поначалу я думал, что здесь она просто довольно тонкая и мы просто в силу своей пониженной чувствительности теряем способность взаимодействовать с ней… Но потом я провёл пару опытов с вредноскопами и Маховиком Времени — ты знаешь как они чувствительны к более магическим потокам — но и они ни на что не реагировали.

Он поднялся из-за стола и подошёл к одному из деревянных шкафчиков, висящих на стене.

— Но Альбус, как же теперь… — МакГонагалл с сожалением отложила свою бесполезную теперь палочку.

— А очень просто! Знаешь, Минерва, жизнь без магии — это довольно увлекательно. Гранат? — Дамблдор вытащил из недр шкафчика крупный розово-красный плод, — Можешь вообразить, что ты Прозерпина в плену у Плутона.

Минерва улыбнулась и, благодарно кивнув, приняла из рук друга половинку граната.

— Послушай, Альбус… — женщина сосредоточенно выковыривала зёрна из плотных белых стенок, — Ты говорил, что спрыгнул с поезда. Неужели ты никогда не хотел снова на него сесть и поехать ещё куда-нибудь?

— Зачем? Я не вижу в этом смысла. Мне нравится здесь — здесь хороший, уютный дом, интересующая меня литература, полный простор для творчества, сад. Теперь со мной ещё и ты. Я не хочу уходить.

— А как же исследовательский дух? — Минерва лукаво сощурила глаза и склонила голову набок.

— Свой азарт я удовлетворил уже давно, всё, что я хотел изучить, я изучил ещё при жизни. Сейчас я хочу только покоя. Я хочу спокойно писать гусиным пером, читать и перечитывать свои любимые книги, гулять с тобой возле реки… Неужели это невозможно? — Дамблдор вглядывался в зелёную глубину глаз своей подруги с обезоруживающей нежностью.

— Покой… — задумчиво пробормотала МакГонагалл, — Альбус, но…

Мозолистая ладонь её друга накрыла её губы, не давая договорить.

— Душа моя, у нас с тобой впереди ещё долгие недели, месяцы, годы… У нас впереди — вечность. Я думаю, за это время мы успеем наговориться всласть, — Дамблдор подошёл к окну и отдёрнул лёгкую занавеску. По дощатому полу протянулась золотистая полоса догорающего закатного света, — О, с севера идёт туча! Ночью будет гроза, а ещё в доме только одна спальня. Я надеюсь, ты не посчитаешь моё предложение разделить со мной моё ложе непристойным?

Минерва МакГонагалл тихо рассмеялась.

Ночью её разбудил шум дождя, стучащего по железной крыше. Вдыхая мокрый ночной воздух и ежась от прохлады, одна подошла к окну и с лёгким стуком прикрыла створку. Вернувшись в постель, она долго улыбалась сквозь полумрак рассохшемуся и посеревшему от времени деревянному потолку, потом перевернулась на бок и осторожно провела пальцами по впалой щеке своего друга. Альбус дышал спокойно и размеренно, рыжеватые ресницы сонно трепетали. Минерва нашла под одеялом его руку и переплела его пальцы со своими.

— Альбус, я тебя люблю, — еле слышно прошептала она. Теперь всё точно будет хорошо.