Выбор есть всегда (гет)

(в которой Стич начинает хулиганить)

— Гарри! — девушка ворвалась в пустую гриффиндорскую гостиную и принялась оглядываться в поисках друга. — Гарри, черт возьми, где ты?!

— Я тут, Герм, не кричи...

Голос был тусклый и усталый, и раздавался откуда-то из-за дивана. Гарри сидел перед камином, подтянув к груди ноги и опираясь на стоящее рядом кресло.

— Что ты наделал, Гарри? — негромко спросила Гермиона, присаживаясь рядом и не отрывая от друга сочувствующего взгляда.

— Я не знал, что это заклинание настолько для врагов. Я думал, что это что-то вроде левикорпуса, что-то обидное, но никак не опасное.

— Думал он, — бурчит Грейнджер. — Жопой ты думал, Гарри.

— Грубая формулировка, но возможно единственно верная. — с усмешкой комментирует Поттер.

— А я говорила тебе, что эта книга не доведет до добра.

— Я помню. В любом случае теперь это не важно — ничего не изменить, увы.

— Отдай мне её. — просит девушка.

— Нет. Прости, Герм, но я не могу...

— Но, Гарри!

— Ты не дослушала, Герм, я не могу её тебе отдать, потому что её у меня больше нет.

— Ты её уничтожил? — с надеждой спрашивает Гермиона.

— Нет. Я не мог её уничтожить, но я её очень хорошо спрятал. — уверенно и открыто смотрит в глаза подруги.

— Но ведь ты знаешь, где она.

— Теоретически...

— Теоретически?

— Ну да. Я знаю что она спрятана в выручай комнате, но там столько всякого хлама, а я был в таком состоянии, что едва ли вспомню, куда именно второпях сунул этот принцев учебник. — не громко проясняет Гарри.

— Хорошо хоть так. — девушка глубоко вздыхает.

И друзья долго сидят в тишине, почти касаясь друг друга. Молча слушают треск поленьев в камине. Смотрят на танец языков пламени. Наконец Гермиона разрывает тишину:

— Гарри, мне нужна мантия невидимка, ты не мог бы одолжить её мне?

— Идешь на свидание? — с легкой улыбкой любопытствует Поттер, а Грейнджер мысленно пожимает плечами — едва ли это можно назвать свиданием...

— Нет, мне просто надо попасть в Запретную секцию.

— Даже так? И что ты там хочешь найти?

— Я готовлю обзор литературы по чарам, в одной из статей автор ссылается на данные из достаточно редкой и древней книги.

— Ты уверена, что книга безопасна.

— Вполне. Её поместили в Запретную секцию только потому, что она содержит одно неразрешенное Министерством зелье.

Друг кивает. Он даже в мыслях не допускает, что Гермиона может сказать неправду, поэтому верит безоговорочно. Это Рону пришлось бы долго и обстоятельно все объяснять, а Гарри не настолько любопытен, чтобы оскорбить подругу недоверием. Он встает и уходит в спальни, через несколько минут возвращаясь с аккуратным свертком в руках.

— Вот, держи.

— Спасибо, Гарри.

Девушка целует друга в щеку и уходит к себе. До ночи ещё масса времени, а ей есть чем заняться. В конце концов, она не так и врала ему про эссе по чарам.

Она выходит из комнаты, когда в гостиной уже гарантированно никого нет. Часы совсем недавно отсчитали полночь, и Хогвартс погрузился в сон. Вероятность встретить кого-нибудь конечно же оставалась, но именно поэтому Грейнджер взяла у друга мантию-невидимку. Девушка покидает гостиную и направляется совсем не в сторону библиотеки.

Мадам Помфри спит чутко, это известно всем, поэтому Гермиона ставит самые сильные заглушающие чары на её комнату — ей не нужны свидетели.

Лазарет пуст и темен, из десятка коек занята лишь одна и гриффиндорка замирает на полпути к ней.

Зачем она пришла?

Ведь вовсе не для того, чтобы убедиться в живучести Хорька. Нет. Что-то другое двигало ею, когда она просила мантию у друга. Что-то с родни необъяснимой, но твердой уверенности — она должна прийти.

Обязана...

Кому? Себе или ему?

Девушка тряхнула головой. Она никому ничем не обязана, тем более Малфою...

Тогда себе.

Давай, Грейнджер, признайся, что узнав о случившемся в Туалете Миртл, ты испугалась вовсе не за Гарри. Будь с собою честной. Признай, наконец, что этот парень стал для тебя парадоксально важен. Что ты боишься лишиться этой зыбкой возможности узнать его с другой стороны, незнакомой тебе...

Давай, Грейнджер, скажи это хотя бы про себя! Не стоит больше отговариваться любопытством, ты вовсе не препарируешь его душу. Ты препарируешь свою...

Ведь то, что он стоял тогда пред тобою без извечной маски паскудного слизеринца, заставило и тебя обнажить то розовое и мягкое, которое ты берегла даже от друзей. И пусть Малфой этого не понял. Так было!

Он, не осознавая, сам сделал шаг — едва ли ему это было необходимо. Но ты... Грейнджер, с каким рвением, ты кинулась навстречу ему.

Давай, Грейнджер, признавайся. Здесь и сейчас. Ставь для себя точку в этом безобразии из противоречий, что творится в твоей душе.

Это ведь похоже на любовь?

Негромко хмыкнуть: бред...

Девушка стоит и смотрит на спящего Малфоя. Смотрит, как вздымается и опускается, его перевязанная пожелтевшими от лекарств бинтами, грудь.

Это чертовски похоже на любовь...

Вот только не понятно с чего вдруг. Когда это началось?

В Хэллоуин?

Нет.

Раньше...

Ведь, если подумать, только он заставлял тебя плакать. Другие сколько угодно могли поливать тебя грязью и оскорблять. Могли плясать на твоих любимых мозолях. Ты выслушивала и уходила, забывая об этом пусть не сразу, но достаточно быстро. Только его слова душили тебя ночами! Только с ним ты всегда проигрывала словесную дуэль, из последних сил уходя с гордо поднятой головой.

Гермиона идет вперед. К койке. К Малфою. Это ничего не изменит. Она не сможет удержать его от того, что он должен сделать и не станет ему помогать. Она будет просто наблюдать, считая себя предательницей...

Но теперь она смогла хотя бы понять себя. Понять, что именно заставляло её не спать ночами. Что именно не давало ей рассказать Гарри о том, что знала. Она смогла признаться себе, пусть это важно только для неё.

Девушка снимает мантию и смотрит на спящего Малфоя. А тому видно снится не самый добрый сон, он хмурится и досадливо закусывает губы. И на лбу его выступили мелкие бисеринки пота, к которым прилипла светлая прядь.

Гермиона протягивает руку и осторожно убирает эту влажную прядь, а его лицо вдруг разглаживается и губ касается едва заметная улыбка.

— Драко. — одними губами шепчет она, пробуя на вкус его имя.

И едва касаясь его кожи, скользит кончиками пальцев по светлой брови, по бледной впалой щеке, нежно очерчивает ухо. Сама поражается своим действиям, но, как ни странно, они, эти действия, кажутся вполне логичными.

Чем ей это грозит, в конце концов? Только парой-тройкой обидных слов, а это не смертельно...

— Ты совсем охренела, Грейнджер — пачкаешь моё лицо своими грязнокровыми пальцами.

А Гермиона улыбается, потому что выходит у него совсем неубедительно:

— Плохая попытка, Малфой. Попробуй ещё раз.

Слизеринец открывает глаза и пристально смотрит на стоящую подле койки девушку:

— Какого черта ты здесь делаешь? Пришла убедиться, что я жив и твоему любезному Поттеру не грозит Азкабан?

Гермиона вздыхает:

— Для этого мне вовсе не обязательно было бы сюда приходить. Но если тебе удобнее, можешь считать так.

— Буду считать так. Убедилась? Теперь проваливай!

— Уверен? — негромко спрашивает она.

— На все сто, Грейнджер. Вали отсюда, не порти воздух.

Гриффиндорка чуть передергивает плечом и разворачивается, но успевает сделать только шаг: за спиной слышен резкий свистящий выдох и на запястье смыкаются его пальцы.

— Малфой?

— Я передумал. — неразборчиво бурчит он.

— Что?

— Я передумал. — четко и твердо, открыто глядя в глаза.

— Ты такой противоречивый, да? — Гермиона улыбается, удивленно наблюдая, как его скулы чуть розовеют смущенно.

Малфой умеет смущаться?

— Да.

Грейнджер закрывает глаза и медленно выдыхая, присаживается прямо на его койку, чуть подвернув под себя правую ногу. Смело? Наверное...

— Так зачем ты пришла?

— Затем чтобы услышать от тебя пару очередных гадостей.

— И все?

— Нет. Я надеялась на то, что ты передумаешь...

Они сидят молча. Малфой давно выпустил её запястье, и теперь его рука лежит совсем рядом с её обтянутым в джинсу коленом. Так близко, что он чувствует её тепло через ткань, так близко, что может положить на это колено свою ладонь. И ему кажется, что тогда он согреется.

Но Драко не делает этого, он даже не смотрит на Грейнджер...

— Гарри не предполагал, что делает это заклятие. — Гермиона не понимает, зачем она говорит это, но ей нужно это сказать, чтобы Малфой знал:

— Мне это не интересно. — девушка и не сомневалась.

— А что тебе интересно?

— Мне любопытно, почему ты пришла.

— Я уже ответила. — чуть изумленно смотрит в его глаза.

— Ты ответила зачем.

— Не думаю, что это действительно важно. — пытается отмахнуться девушка.

— Я уже говорил тебе, что если я спрашиваю, значит мне это нужно. — твердо произносит он.

— Послушай, Малфой, — с какой-то непонятной себе горечью говорит Грейнджер, — Тебе не кажется, что сейчас немного не место и совсем чуть-чуть не время в чем-то признаваться. Давай не будем усложнять то, что и так совсем не просто. Я же не спрашиваю у тебя, почему ты передумал.

— Хорошо, — соглашается он и на время прикрывает глаза, — Тогда расскажи мне сказку.

— Что? — Гермиона не может сдержать изумленную улыбку. — Какую сказку, Малфой? С ума сошел?

— Любую, Грейнджер, ты же не можешь не знать сказок. А что до сумасшествия, думаю у тебя тот же диагноз.

— Ну да...

Гриффиндорка некоторое время молчит, а потом, переведя взгляд в окно, начинает рассказывать Малфою сказки, она действительно знает их очень много. Разных: о любви и ненависти, о предательстве и дружбе, добрые и злые, поучительные и бессмысленные. Она умеет рассказывать сказки. А Малфой слушает. Внимательно. Впитывая каждое произнесенное слово. Смотрит на её профиль и боится даже моргнуть, потому что слишком хочет спать, а если он заснет, Грейнджер уйдет. И все её сказки окажутся просто сном...

— Ты так медленно моргаешь, Малфой. — вдруг говорит гриффиндорка и улыбается.

— Что?

— Я говорю, что ты спишь, а я тебе мешаю.

— Вовсе нет. — хрипло отрицает он.

— Мне в любом случае уже пора, скоро рассветет. Представляешь, какая будет сенсация: Грязнокровка Грейнджер ночью пришла в лазарет к Драко Малфою, чтобы доделать начатое Поттером и таки убить слизеринского принца. — и снова улыбается, чуть криво.

— Не называй себя так, в твоем исполнении это не звучит. — неожиданно серьезно просит он, так серьезно, что Гермиона проглатывает язвительное: «Да кто бы мог подумать!»

— Не буду.

Грейнджер встает с койки и чуть морщится от покалываний в затекшей ноге и собирается уходить, но её останавливает капризное:

— А поцелуй?

— Что, прости? — не понимает она.

— Ну, обычно те, кто рассказывает сказки на ночь, перед уходом целуют тех, кому их рассказывали.

— Тут нет тазика.

— Что, прости? — в свою очередь изумляется Малфой.

— А вдруг тебя стошнит...

— А ты не думай про вдруг. — шепчет он.

И тогда Грейнджер наклоняется и осторожно чмокает его в нос. И почти отодвигается с озорной улыбкой, вот только Малфой не дает ей этого сделать. Сам чуть подается вперед и целует её уже по-настоящему.

И вовсе Малфою не нужен тазик.

* * *

Новогодняя ночь очень светлая. На небе ни облачка, лишь тонкий серп луны и несколько тусклых звездочек...

В Большом зале праздничный ужин по поводу наступления нового года, на котором собрались профессора и те не многие ученики, оставшиеся в Школе на каникулы. Только Гермиона на этот праздник не пошла, ей не хотелось праздновать. Хотелось побыть одной, чтобы без помех обдумать произошедшие за последнюю неделю события.

Девушка не поехала домой, удивив тем самым друзей, расстроив родителей и озадачив Малфоя. Решила остаться в Хогвартсе, дабы иметь возможность навещать ночами его, лежащего в лазарете. Целую неделю она, словно Шахерезада рассказывала слизеринцу сказки, просто для того, чтобы оправдать свое нахождение в больничном крыле. Им не о чем было говорить, но и уйти она не могла, да и парень был вовсе не против её компании.

А сегодня его выписали и, вроде бы, причин оставаться в Школе больше не было. И она вполне успела бы, воспользовавшись камином, на праздник в Норе. Но отчего-то не захотела.

Теперь девушка стояла на Астрономической башне, опираясь на деревянные, обледенелые перила и смотрела на Черное озеро. Пыталась собраться с мыслями.

Получалось не очень. Зловредные мысли совершенно не желали собираться в кучу и раскладываться по полочкам, разбегаясь и путаясь. В конце концов, Грейнджер бросила это бесполезное занятие и тупо наслаждалась пустотой в голове...

Было зябко. Гермиона хоть и надела предусмотрительно теплую мантию, холод все равно просачивался сквозь плотную шерстяную ткань, заставляя девушку чуть-чуть дрожать.

Гриффиндорка так сильно задумалась, что появившийся на башне парень, её порядочно испугал:

— Я так и знал что ты здесь. — проворчал Малфой.

— Вот только не говори, что ты меня искал, пожалей мою психику. — улыбнувшись самым краешком губ, ответила она.

— И в мыслях не было, уверяю. Просто шел сюда с твердой уверенностью, что ты здесь и моё желание побыть одному утопично.

— Мне ты тоже удовольствие испортил, — вяло огрызнулась девушка.

— Ну, я думаю, что мы достаточно взрослые и благоразумные люди, чтобы не подраться из-за места под луной. Башня большая.

— Как ты себя чувствуешь?

Парень искоса посмотрел на неё, равнодушно ответив:

— Жив...

— Почему ты не на празднике?

— Мне совершенно нечего праздновать, Грейнджер...

— Отчего же? Сегодня начинается новый год, а это всегда праздник, особенно теперь.

— Ну, тогда почему ты стоишь здесь, а не сидишь в Большом зале и не веселишься со всеми остальными?

И Гермионе становится ясно, что Малфой поймал её на слове. Ей тоже нечего праздновать, но и признать это вслух девушка не может:

— Иногда даже в праздник хочется побыть одной, ну или с кем-то, кто тебя понимает...

— Мы друг друга не понимаем, Грейнджер...

Гермиона не была уверена в этом, ей казалось, что наоборот она понимает Малфоя как никто другой, а он так же понимает её. Хотя возможно слизеринец был прав.

— И что же нам мешает понять друг друга?

— То, что я Драко Малфой, а ты Гермиона Грейнджер.

— Брось, Малфой, мы всего лишь подростки.

— Если бы мы были простыми подростками, все было бы иначе. Я бы не выдавливал из себя всяческие гадости, а ты бы не уходила, едва сдерживая слезы. Наоборот, мы могли бы вместе смеяться над какой-нибудь общей шуткой. И мы могли бы даже стать друзьями. Стать даже больше чем друзьями... — Гермиона изумленно смотрит на слизеринца, подозревая, что он просто пьян, вот только запаха она не ощущает. — тогда ты пришла бы в лазарет не крадучись ночью, а открыто днем. Ты бы не думала, что подумают и скажут твои или мои друзья. И ты бы не рассказывала мне сказки ночи напролет, потому что нам бы было о чем поговорить. Да и помолчать было бы о чем... И сейчас мы бы не зябли в полуметре друг от друга, не кутались бы в свои мантии, пытаясь сохранить тепло. Нет, Грейнджер, мы бы могли стоять в обнимку, близко-близко, разделив одну мантию на двоих и нам бы было даже жарко... Только все это в сослагательном наклонении и не про нас...

— Странная сегодня ночь, Малфой. — задумчиво отвечает Гермиона на его неожиданную речь.

— А ещё ты бы называла меня по имени, и ждала бы того же от меня... — совсем тихо говорит слизеринец.

— Нам и сейчас ничего не мешает, обращаться к друг другу по имени.

— Мешает. Эти долбанные обстоятельства, которые не дают нам свободу выбора.

— Выбор есть всегда, Малфой... — негромко спорит Гермиона.

— Да нет никакого выбора, Грейнджер, — невесело усмехается тот.

— Есть! Ты ведь волен поступать так, как считаешь нужным!

— У Вас, гриффиндорцев, все так просто... А вот скажи мне, о какой свободе выбора может идти речь, если от этого гребанного выбора зависит жизнь. Слышишь, Грейнджер, жизнь! Не здоровье даже! И не твоя жизнь, Грейнджер, а других, очень близких тебе людей. Смогла бы ты поступить так, как тебе хочется, если бы это гарантированно навредило бы твоим родным? — Малфой пристально смотрит в её глаза и продолжает. — Не смогла бы...

— Но ведь ты можешь...

— Пойти к Дамблдору? — заканчивает парень за неё. — Не мели ерунды, Грейнджер. Это ничего не изменит, лишь усложнит все. Думаешь, твой святой директор мне поможет? Черта с два! Он просто получит в свое распоряжение ещё одну пешку, которую можно будет при возможности обменять на ферзя...

— Нет, Дамблдор...

— Гермиона, послушай, — девушка вздрагивает от звуков своего имени, с такой легкостью произнесенного слизеринцем. — я далеко не дурак, я просчитал уже массу комбинаций... Твой Дамблдор ведет войну, и он делает все, чтобы её выиграть. Да, он в отличие от того же Лорда, не пожалеет себя, но и других он не пожалеет. Слишком многое стоит на кону, чтобы заботится об одной жизни...

— Ты ошибаешься... Драко.

— Как ты умудряешься так жить? — спрашивает тот. — Жить в святой вере в бескорыстность людей, в то, что тебе всегда и всенепременно придут на помощь? Как, при твоем уме, ты все ещё можешь сохранять иллюзии?

— Это не иллюзии, — спорит Гермиона.

— Нет, это именно они. Но, без них ты уже не будешь Гермионой Грейнджер...

— Хорошо, в чем-то ты прав. И, наверное, Дамблдор захочет тебя использовать в своих целях, но взамен ты можешь обрести поддержку!

— Фантастика! Ты, правда, в это веришь? Нет, ведь ты действительно в это веришь! — почти искренне удивляется Малфой. — Хорошо. Допустим, я пошел к Дамлдору... Чем он поможет моему отцу? Он даже мне не сможет гарантировать жизнь, не говоря о моей матери, запертой в... — парень запинается — В том доме. И в любом случае я не буду волен поступать так, как мне того хочется. Только тогда я буду вынужден исполнять волю уже Вашего идейного лидера. Так о какой свободе ты говоришь? О выборе стороны? Да я срать хотел и на Вас и на них. Я просто жить хочу, понимаешь? Я не хочу нести ответственность за чьи-то там жизни! И мне ничерта не станет легче!

— Ты сможешь выбирать себе друзей хотя бы...

— А кто тебе сказал, что их у меня нет? — спокойно и даже устало спрашивает Малфой. — У меня есть Пэнси и Блейз. Наша дружба, конечно, несколько отличается от твоей дружбы с Уизли и Поттером. Мы едва ли способны встать под аваду, закрыв собой друга... Мы физиологически на это неспособны, но почему ты думаешь, что мы не придумаем, что-то ещё? Или что мы не переживаем друг за друга?

— Паркинсон и Забини... Они... Тоже?.. — чуть запинаясь шепчет гриффиндорка.

— Что?.. А. Да нет, упаси Мерлин. Они даже не знают, что мне так повезло...

— Но почему тогда ты им не скажешь, раз они твои друзья?

— А что, дружба со мной обязывает их взваливать на себя мои проблемы?

— Нет, но...

— Без «но», — отрезает парень. — Я не знаю как у вас в гриффиндоре, а у нас не принято перекладывать с больной голову на здоровую. У них и так все не просто, им вовсе не обязательно ещё и из-за меня переживать.

Гермиона молча смотрела на слизеринца, не уставая поражаться, тому как многое он прятал за маской поддонка, знакомого ей с детства. И как мало в этом устоявшемся для неё образе Драко Малфоя настоящего. Того, который просчитывает каждый шаг не для того, чтобы спасти свою шкуру... Кто думает о том, как его выбор и действия скажутся на других.

— Тогда почему ты позволяешь знать мне? — спрашивает она и получает в ответ задумчивое:

— Не знаю, Грейнджер, может потому же, почему ты не идешь рассказывать обо мне Дамблдору...

Они некоторое время молчат. А потом Малфой говорит:

— Дамблдор сказал сегодня, что новогодняя ночь почти такая же необыкновенная, как и рождественская. — молодой человек усмехается. — Будто бы в канун нового года случаются чудеса.

— А разве не чудо то, что мы — ты и я — при всей той вражде и неприязни, что была между нами, стоим сейчас здесь и пытаемся понять друг друга? Более того, мне кажется мы даже умудряемся понимать... Разве это не чудо?

— Думаю, Дамблдор имел в виду что-то иное...

— Может и так... Только мне кажется, что чудеса совершаются людьми в независимости от того, какая ночь или их магический потенциал. Мы с тобой сейчас тоже можем совершить чудо. — Гермиона замолкает, словно решаясь. — Мы можем забыть на время о том, кто мы и допустить все те сослагательные наклонения, о которых ты говорил не так давно.

— Но здесь как-то холодно, Грейнджер...

— Можно куда-нибудь уйти. Замок большой. В конце концов, есть выручай-комната. — Девушка не смотрит на Малфоя, а потому не замечает, как тот вздрагивает, услышав о ненавистном месте.

— Нет, Грейнджер. Этого не будет. И вовсе не потому, что, как ты, наверное, сейчас думаешь, я не хочу. Просто это будет ложь. Самообман. Попытка украсть у судьбы несколько мгновений другой жизни... — парень смотрит в её карие глаза и грустно заканчивает. — Это только все усложнит и сделает больнее... Понимаешь?

Гермиона кивает и снова отворачивается к озеру.

— Кажется, я уже надышался свежим воздухом. Пожалуй, пора возвращаться к себе. Ты идешь?

Девушка отрицательно качает головой, так и не обернувшись к парню. Чувствует, как он отходит на несколько шагов, а потом вдруг возвращается, замирает прямо за её спиной и на её плечи опускается его мантия. И уходит...

Гермионе вдруг становится очень тепло, не столько от его мантии, сколько от поступка. Становится до отчаяния грустно, от того, что Драко ушел, от его правоты... От того, что ей так хотелось бы, чтобы не было этих самых обстоятельств, мешающих им быть просто подростками...

А вернувшись в комнату, девушка вызывает домового эльфа и, смущаясь, путано просит отнести Драко Малфою его мантию, которую она якобы нашла на подоконнике в одном из коридоров...