Выбор есть всегда (гет)

(большая, в которой про то, кто чем занимался вовремя седьмого курса)

Назначение директором Хогвартса Снейп принял равнодушно, учтиво склонив голову и сухо поблагодарив Лорда за доверие. Возможно, если бы Малфой знал своего декана не так хорошо, он не заметил бы, как досадливо сверкнули темные глаза зельевара...

После собрания Лорд сразу же покинул поместье, как и основная масса Пожирателей. Все расползлись по норам в ожидании приказов Волдеморта...

Снейп же с Малфоем-старшим заперлись в кабинете последнего, и два часа без малого от туда не доносилось ни звука.

Все эти два часа Малфой-младший провел под дверью, даже себе не в силах объяснить, зачем? Но Драко ждал неизвестно чего, прислонившись спиной к холодному камню стены и стараясь расслышать хоть какие-нибудь звуки.

Напрасно.

Однако, ждал он не зря. На исходе второго часа дверь резко отворилась, и из кабинета вылетел Снейп, мельком глянул на Малфоя и, не сбавляя хода, бросил:

— Вы пойдете со мной, Драко.

И Драко не возражая, последовал за деканом...

За прошедшие полтора года парень вытянулся, почти нагнав в росте отца, его худая долговязая фигура не редко становилась предметом шуток Забини, и Малфой, весьма трепетно относящийся к собственной внешности, Блейзу такие шутки почему-то спускал... К тому же его рост давал ряд преимуществ, но сейчас его длинные ноги совершенно не помогали не отставать от мчащегося к границе антиаппарационного барьера декана. Последнее время Малфой вообще напоминал себе сороконожку со сбившимся вестибулярным аппаратом, так нелепо он вдруг начинал двигаться. Вот и сейчас, полы мантии спутывали ноги и мешали идти, а ведь его изящные манеры, не пропадавшие никогда и ни при каких обстоятельствах тоже были излюбленной темой Блейза для подколов...

Миновав тяжелые кованные ворота Малфой-Менора, Снейп остановился, дожидаясь ученика, а едва Драко с ним поравнялся, молча вцепился в костлявое юношеское плечо и не предупредив аппарировал.

И был удушливо-тошнотворный тоннель трансгрессии. И боль в сжимаемом сильными пальцами зельевара плече. И сбившееся дыхание, на восстановление которого Малфой потратил несколько секунд, прежде чем осознал, что ждать его никто не собирался и Снейп почти скрылся за поворотом...

Грязные, узкие, хаотично петляющие улицы. Темные, тусклые окна, сквозь которые иногда можно было разглядеть убогие, слабо освещенные комнаты. Не по-летнему хмурое, серое, низко повисшее над землей, набухшее дождями небо...

Окружающее так точно характеризовало то, что происходило в душе юного слизеринца, что становилось страшно.

И люди... Таких Малфой никогда не видел. Даже нищета в Лютном выглядела более жизнерадостной, чем эти человекоподобные тени: сгорбленные, серолицие, в нелепых бесцветных одеждах, с выцветшими глазами... Эти люди были похожи на инферналов, они навевали на Малфоя почти неконтролируемый ужас, и он опускал взгляд, и торопился за быстро следующим впереди Снейпом.

Наконец декан остановился, перед ветхим домом с полусгнившим крыльцом.

— Входите, мистер Малфой, — сухо пригласил он, распахивая перед парнем отсыревшую дверь.

В помещении было неуютно, пахло мышами и тленом. А ещё было холодно и темно. Снейп что-то буркнул, взмахнул палочкой и в закопченном камине вспыхнул огонь.

— На верху, вторая дверь справа — Ваша комната. Можете располагаться, — недовольно приказал Снейп, словно Драко набивался в гости сам, а не послушно следовал за позвавшим его деканом.

— Спасибо, — все же поблагодарил он.

Но Снейп его слова проигнорировал, скинул мантию на спинку старого облезлого дивана и скрылся в подвале, по-видимому, в лаборатории.

Драко некоторое время стоял посреди убогой гостиной, отстраненно разглядывая нескончаемые книжные стеллажи, прикрывающие собой голые стены, бедную разномастную старую мебель, и пыльные лоскуты паутины, свисающие с грязно-желтого неровного потолка. Обитель Снейпа поражала, будь настроение Малфоя менее отвратным он наверное смог бы с острить на эту тему.

Но шутить не хотелось. Даже мысленно...

За окном сверкнуло и почти сразу оглушающее громыхнуло. Малфой вздрогнул, сбрасывая оцепенение и, подсвечивая себе дорогу палочкой, двинулся по скрипящим половицам и расшатанной узкой лестнице наверх, куда ему велел идти Снейп.

Комната, открывшаяся за указанной дверью, также поражала воображение нищетой. Древняя, продавленная односпальная кровать у стены, маленькое окно, забранное грязной тряпкой, призванной, видимо, играть роль занавески, облупившийся и покосившийся от времени шкаф...

— Блеск! — брезгливо сцедил парень, осторожно ступая по неровному пыльному полу, — а мы ещё удивлялись, почему Снейп всегда такой жизнерадостный.

Малфой опустился на кровать, а потом и вовсе вытянулся на ней во весь рост, не утруждая себя снятием ботинок и мантии.

И лежал, бездумно пялясь в потрескавшийся потолок, изредка освещаемый отблесками молний. Лежал и слушал буйство дождя за окном, рычание грома... И не заметил как уснул.

Проснулся он от холода. За окном полностью стемнело, гроза кончилась, и комната утопала в темноте. Снизу не раздавалось ни звука, и Малфой почувствовал липкий иррациональный страх. Ему вдруг почудилось, что там, за этой тишиной и тьмой за ним наблюдает кто-то не самый добрый. Кто-то лютый, шумно дышащий...

Глупо.

Нет ничего страшнее темного Лорда...

Драко медленно сел, так же медленно поднялся с кровати и вышел из комнаты. С первого этажа лился тусклый свет, поэтому Малфой спустился с лестницы почти не боясь оступиться и свернуть себе шею.

В гостиной было не в пример теплее, за те несколько часов, что парень проспал, камин прогорел и теперь в его чреве лишь слабо теплились угли.

— Твой отец трус и глупец, — раздался приглушенный голос Снейпа, сидящего в старом кресле с вытертой обивкой, над спинкой торчала лишь сальноволосая макушка зельевара.

— Я тоже, — сухо просветил Малфой, отстраненно удивляясь тому, что декан, впервые за годы учебы обратился к нему на ты.

— Смею надеяться, нет, — недовольно отрезал Снейп, — сядь, не стой за спиной.

Драко послушно обошел кресло и опустился в его точную копию против зельевара. Недовольно поморщился, безуспешно пытаясь устроиться удобнее.

— Ты, Драко, далеко не трус. — задумчиво продолжил Снейп, — хватило же у тебя мужества пойти наперекор Лорду, и слава Мерлину, у тебя достало ума сделать это так, чтобы не быть пойманным...

Разговор принимал неожиданный и опасный поворот. Молодой человек внутренне напрягся, но вслух сказал, почти искренне:

— Я не понимаю о чем Вы...

— Брось, — недовольно отмахнулся Снейп, — прибереги свои актерские навыки для более благодарных зрителей. Я в отличие от твоего отца всегда воспринимал тебя как человека, а не как продолжателя рода, должного слепо следовать велению старших. И в отличие от Лорда не плохо знаю тебя и твои способности... Это перед ними ты можешь разыгрывать из себя недалекого неудачника. Я же тебя знаю, Драко. Ты — избалованный, иногда жестокий отпрыск своего отца, но у тебя есть мозги деда, а твой дед отнюдь не был дураком, и сердце матери...

Малфой поперхнулся и закашлялся.

— Я сказал что-то смешное?

— Нет, — парень все никак не мог восстановить дыхание, поэтому ответ получился сдавленным и слабым, — просто Вы говорите странные вещи...

— Ты находишь? — равнодушно осведомился Снейп, — тебе видней...

Зельевар молчал, тишину в гостиной прерывало лишь сбивчивое дыхание Малфоя и шепот огня в камине.

— Я никогда не был другом твоего отца, — невпопад заговорил Снейп, — так случилось, что мне всегда было слишком скучно с ним. Он заносчивый ублюдок, не более.

Сказал бы это кто-нибудь иной, Малфой бы многое, что мог ответить, но Снейпа Драко уважал, и что самое неприятное, в данном вопросе был полностью согласен с деканом.

— Твоя мать другая. Ей не чужда человечность и милосердие, как бы странно это не звучало. Ты во многом похож на неё...

— К чему все это? — хрипло спрашивает Малфой, начиная уставать от нелепого разговора о своей семье. Он не очень любил такие разговоры...

— К чему? — отрешенно переспросил Снейп, словно не понимая, о чем его спрашивает парень, — к тому, что ты мне, как это не парадоксально, дорог. Я не хочу, что бы эта сумасшедшая война перетерла тебя в пыль своими огромными жерновами... Ты не принимаешь помощи, и это было бы похвально, если бы не серьезность ситуации... В прошлом году я мог тебе помочь, Драко. Мог и хотел... И ты почти справился без моего участия...

Малфой так не считал, но и спорить с деканом не стал, боясь спугнуть момент. Глупо, но сейчас он вдруг почувствовал себя так, словно с ним говорит отец, которого никогда не интересовала судьба сына, которого интересовал лишь наследник рода...

— Теперь я не могу тебе помочь... — задумчиво проговорил Снейп, — но я могу дать тебе совет. Запомни то, что я тебе скажу. Это очень важно, Драко. Запомни. У тебя всегда есть выбор. Нет безвыходных ситуаций. Все зависит лишь от принятого тобой решения. И один раз ступив на дорогу, ты должен идти до конца... Свой путь ты выбрал, это очевидно, и этот путь мне нравится... Я почти уверен, что тебя к нему кто-то подтолкнул, не знаю кто, хотя кое у кого были на этот счет подозрения, — мужчина криво ухмыляется, — На самом деле не важно кто это. Важно, что ты избрал свою дорогу, поэтому повторяю, Драко, у каждого всегда есть выбор. И ты можешь, делая то, что от тебя хотят, делать то, что хочешь ты. Ты умеешь. Ты сам доказал это не так давно. Тебя не заботит то, что о тебе подумают, для тебя важен результат — и это главное... Сделать выбор, не значит не ощущать страх. Сделать выбор значит принять на себя ответственность, это трудно... Если у тебя есть тот, кто помогает тебе не сбиться и не сломаться, а мне отчего-то кажется, что такой человек есть, береги его. Может случиться так, что окажется поздно. И твоя дорога никому уже не будет нужна...

Малфой совсем потерял нить разговора. Снейп вел себя по меньшей мере странно, таким Драко не видел своего декана никогда...

— Сэр, я не совсем понимаю Вас, — за безразличием стараясь скрыть растерянность, произнес парень.

— А это и не имеет значение, Драко. Просто запомни: выбор есть всегда.

— Выбор есть всегда, Малфой...

— Да нет никакого выбора, Грейнджер.

— Есть! Ты ведь волен поступать так, как считаешь нужным!

— Идите, мистер Малфой, — неожиданно сухо произносит Снейп. — завтра я разбужу Вас рано, мне потребуется Ваша помощь в лаборатории.

— Спасибо, сэр, — Драко поднимается с продавленного убожества, по недоразумению называющимся креслом, — я только хотел узнать, есть ли у Вас ещё одно одеяло, там холодно.

— В шкафу, мистер Малфой, — Снейп недовольно поджимает губы. — там есть шкаф, если Вы не заметили.

— Спасибо, — повторяет молодой человек, и движется к лестнице...

Лишь поравнявшись с креслом декана на мгновение замирает, почувствовав резкий запах спиртного... Оказывается Снейп пьян... Вот и объяснение этой нелепой, странной беседы...

Малфой поднимается в комнату, достает из шкафа пахнущее чем-то затхлым одеяло и, превозмогая отвращение, укладывается спать. Но сон долго не идет, и Драко перебирает в голове, словно четки, слова декана, перемежая их с воспоминанием звонкого девичьего голоса, так яро спорящего с ним, с Малфоем... Кто бы мог подумать, что гриффиндорка Грейнджер окажется солидарна со слизеринским деканом в столь сложном вопросе...

Драко засыпает с мыслью о Грейнджер. С недавних пор это стало хорошей приметой. В такие ночи молодого человека не посещали кошмары, ему снились светлые сны, наполненные теплом и надеждой...

* * *

Все было ужасно. На самом деле...

В поисках не продвинулись ни на йоту.

Их полевая жизнь исключала самый элементарный комфорт, Гермиона уже даже забыла какого это — принимать душ. О расслабляющей ванне даже мечтать не приходилось...

И еда.

Девушка никогда не славилась кулинарными талантами, что уж говорить о мальчишках? Но у Гарри могла получиться вполне сносная яичница, если бы ещё были яйца... Рон же не мог похвастаться даже этим...

И вообще вел себя как разпоследняя сволочь. Собственно об этом и зашел разговор с Гарри. Молодой человек пытался убедить подругу в том, все это лишь действие Хоркрукса. Надо признать, что Гермиона прекрасно понимала его правоту, но совершенно ничего не могла с собой поделать. Поведение Рона бесило с каждым днем все больше.

— Бесспорно, Гарри, — яростно говорила она, — мы все так или иначе находимся под влиянием этого хранилища прогнившей души Того-Кого-Нельзя-Называть. Но Рон даже не сопротивляется! Он и попыток никаких не делает, чтобы побороть влияние этой штуки!

— Герм, ты преувеличиваешь...

— Я? Я преувеличиваю? — почти кричит девушка, — Да я преуменьшаю, Гарри!

Гермиона взмахивает руками, словно пытаясь что-то доказать другу подобным жестом:

— Рон ведет себя как эгоистичный маменькин сынок! Безобразно избалованный маменькин сынок!

— Герм, — укоряет Поттер.

— Не пойми меня неправильно, Гарри, — чуть мягче говорит девушка, — я очень люблю Рона. Он бесподобный друг. Он один из самых замечательных людей, которых я знаю. Он добрый, преданный... Понимающий. Да вспыльчив и излишне эмоционален. Да в чем-то невыносим... Но он всегда найдет в себе силы признать свою неправоту... В отличие от тебя, кстати, — ворчливо сообщает девушка ухмыльнувшемуся Потттеру, — Рон отличный человек, Гарри. Я все это прекрасно знаю...

Гермиона тяжело вздыхает, некоторое время разглядывая что-то перед собой, а потом заканчивает уже громче и жестче:

— Но последние недели Рон ведет себя как совершеннейшая свинья! Словно одному ему плохо. Эгоистичный зануда, исходящий на говно при любом удобном случае! И не надо оправдывать его действием Хоркрукса!

— Вот значит, какого ты обо мне мнения...

Раздается за спиной друзей яростно-холодный голос Рональда.

— Рон, ты все не так понял, — начинает было Гарри, но его прерывает девушка:

— О, не стоит! Какой в том смысл? Он все равно не поймет!

— То есть я ещё и непроходимо туп, так?! — срывается на крик Рыжий.

— Ты все прекрасно слышал, Рон. Не строй из себя глухого! И да, я считаю, что ты ведешь себя как последняя скотина, которую ничто кроме себя самой не интересует!

— Герм, остынь, — произносит Гарри, пытаясь достучаться до разума подруги, — ты перегибаешь.

— Да что ты говоришь? — яростно интересуется девушка, — Знаете что? Идите вы оба... В... В... В... — она даже не может правильно сформулировать координаты местности, в которую так хочет отослать друзей, — Пошли вы... — на выдохе произносит гриффиндорка, — Все. Хватит! Мне надо побыть одной!

Она разворачивается и быстрым шагом устремляется прочь от палатки, совершенно не разбирая дороги, злобно пиная все, что попадется на пути, от камней, до сухих веток...

— Гермиона! — в след ей кричит Гарри, но та лишь нервно передергивает плечом, даже не обернувшись на окрик.

— Прелестно! — характеризует ситуацию Рон, — столько нового о себе услышал!

Поттер закатывает глаза, досадливо покусывает губу, но потом все же решается повторить попытку все объяснить другу:

— Послушай, все совсем не так, как ты услышал. Ты просто появился не вовремя и вырвал фразу из контекста, понимаешь? Если бы ты пришел раньше...

— То услышал бы много больше, — зло выговаривает Рыжий, — Не утруждайся, Гарри, все нормально. Я всегда знал, что в нашей тройке играю роль ненужного балласта, который совершенно ничего не способен сделать самостоятельно и только все портит, являясь обузой.

— Рон! Все совсем не так... — отчаянно отвечает Гарри, но друг его не слушает больше и за его спиной плавно опускается ткань входа в палатку.

Гермиона возвращается лишь через несколько часов. Успокоившись и обругав себя последними словами. Решительно входит в их с мальчиками жилище и уверенно произносит:

— Рон, я прошу прощения, ибо была непростительно груба и несдержанна. Мы все устали и порой не следим за словами в запале. Ты должен понимать это.

Рыжий едва заметно кивает головой, даже не глядя в сторону Грейнджер. Толи соглашаясь, толи...

Однако кивок был расценен как однозначное согласие и Гермиона продолжила:

— Предлагаю забыть об этом неприятном инциденте. Ни к чему хорошему это не приведет.

И Рональда так и подмывает что-нибудь ответить. Что-нибудь колючее и гадкое. Но молодой человек вовремя останавливается, прикусывая губу, совершенно четко осознавая, что дальнейшее продолжение ссоры, может привести к нежеланным последствиям — Гермиона права. Нельзя им ссорится, Тот-Кого-Нельзя-Называть только этого и ждет. Парень встает с лавки и отправляется в свой уголок, где вытянувшись во весь рост на старой продавленной кровати начинает настраивать приемник...

Палатку заполняет негромкое, но от того не менее раздражительное шипение, что заставляет Гарри досадливо застонать и уронить голову на скрещенные на столе руки...

— Когда же это кончится?

Гермиона тоже задавалась этим вопросом. Она уже устала от этих глупых ссор, причина которых, как правило, не стоила и выеденного яйца. Это изматывало, утомляло... С каждым днем все труднее было не срываться друг на друге, все труднее было сдерживать негатив.

И в конце концов случился апофеоз...

Дракл разберет с чего все началось. Если поначалу у их ссор была вполне обоснованная причина, то последнее время друзьям хватало мельчайшего повода для того, чтобы устроить скандал.

Кажется Гермиона подстригала Гарри и во время этой процедуры они в полголоса обсуждали сказки Бидля. И вроде Гермиону посетила интересная мысль, которая могла бы помочь понять, что именно требовалось от них Дамблдору, но в этот момент у стола, за которым сидели Поттер и Грейнджер нарисовался взбешенный Рон.

— Что теперь? — агрессивно поинтересовался Гарри, а Гермиона почему-то не одернула его, хотя понимала — надо. Надо, чтобы пресечь ссору в зародыше. Надо просто дать Рону высказаться и успокоить мальчишек. Надо успокоиться самой...

Но вот последнее как раз не удавалось. И Гермиона полностью разделяла раздражение Гарри. Они все были на взводе и уже давно...

— Что, Гарри, стало скучно, и ты решил развлечься? — зло прошипел Рон, а Гермиона, да и Гарри, сперва даже не поняли о чем он.

— А как же, мать твою, Джинни? А, Друг? Или с глаз долой из сердца вон? — неожиданно проорал рыжий.

— Рон, ты сдурел, — вскакивая с лавки, орет Поттер, — что ещё взбрело в твои больные мозги?

А Гермиона молчит. Понимает, что должна вмешаться, остановить. Или случится что-то непоправимое. Понимает. И не может. Её тоже захлестывает обида. Как Рон может даже предполагать подобное? Как? За кого он принимает их? За кого он ЕЁ принимает!

Мальчики увлеченно орут друг на друга, а она даже не может вникнуть в смысл их слов. Стоит и смотрит, стараясь подхватить, удержаться за ускользающую в раздражении мысль о неверности происходящего. О том, что нужно все это прекратить... Это не по-настоящему, это все Хоркрукс...

Точно! Хоркрукс!

— Сними его! — резко говорит она.

И все бы ничего, но то ли от того, что она сама слишком зла и раздражена, то ли потому что в горле вдруг стало сухо, просьба получается слишком резкой.

Рон вздрагивает и разворачивается к ней всем корпусом. И в его голубых глазах девушка вдруг видит ненависть. Это должно было испугать, но в действительности заставляет лишь сильнее разозлиться и она повторяет ядовито сцеживая:

— Я сказала: сними его с себя! Ты, придурок! Немедленно!

На какой-то миг ненависть в таких родных голубых глазах сменяется болью и это отрезвляет. Заставляет пожалеть о сказанных словах, а пуще того о тоне с которым они сказаны, но уже поздно.

И сорванный с шеи медальон с грохотом, удивительным для столь маленькой вещицы, падает на стол. И рыжий резко разворачивается и движется к выходу из палатки. И отчаянный крик:

— Рон, подожди!

Не останавливает его.

И как Гермиона не торопится, она не успевает нагнать друга прежде, чем он аппарирует.

— Твою мать! — раздается из палатки крик Гарри и следом за ним звук врезающегося в дубовую столешницу их тяжелого стола кулака.

— Твою мать, — еле слышно, отчаянно шепчет Грейнджер и обессилено опускается на землю, — допрыгались.

Она не возвращается в палатку. В этом состоянии они могут запросто поубивать друг друга — слишком взвинчены... Ещё не хватало начать обвинять друг друга в произошедшем. Сейчас намного лучше обвинить во всем ушедшего Рона, хоть это и не правильно... Но это поможет сохранить мир между ней и Гарри — этот мир пока важнее. Потом... Потом она что-нибудь придумает... Потом.

Все потом.

И девушка сидит на земле, не обращая внимания на холод, и смотрит в темное небо, по которому плывет ещё более темное облако, удивительно сильно напоминающее своими очертаниями оскалившего пасть дракона.

Дракона...

Малфой! Она хватается за эту мысль как за соломинку. И словно бусинки на ниточку нанизывает воспоминания связанные с этим человеком. Совершенно любые. От детской обиды на злого сокурсника на первых годах обучения в Хогвартсе, до чистой обоснованной ненависти на старших курсах. От непонимания и интереса узнать его с другой, не ведомой ей стороны, до щемящей сердце смеси жалости и нежности. И вины...

Малфой часто спасал девушку в такие моменты, уводя её мысли подальше от раздражения и злости на друзей, отвлекая и занимая воспаленный мозг непрестанными попытками разобраться, что же в конце концов происходило между ними на прошедшем курсе? Что между ними происходит сейчас и происходит ли? Может он и не вспоминает о ней совсем... А она все не может выбросить из головы воспоминания о его сухих губах и о том, как Малфой прижимал её к себе на берегу Черного Озера...

— Ты замерзнешь, Герм.

Хриплый, кажется даже сорванный, голос Гарри вырывает её из задумчивости. На плечи опускается плед, а настойчивые руки тянут с земли в скудное тепло палатки. И Гермиона послушно поднимается и идет за другом.

— Искать его бесполезно, — устало говорит Гарри, опускаясь на лавку, — наверное, нужно подождать, когда он...

— Нет смысла, — тихо перебивает его Гермиона, — в ближайшие пару дней Рон не остынет, ты же его знаешь. А оставаться здесь дольше опасно, — и заканчивает, на мгновение прикрыв глаза, — завтра снимаемся...

Тогда она ещё не знала, что Рон одумается уже к обеду следующего дня, да вот только не застанет друзей на месте последней стоянки. И что у него уйдет почти три недели на поиски. Что за эти три недели Рональд Уизли успеет повзрослеть на несколько лет и вернется уже совсем другим, более рассудительным и спокойным...

Все что не делается к лучшему — правы люди, и вовсе это не утешения неудачников...

* * *

Год назад Малфой думал, что хуже быть уже не может. Как он ошибался!

Он никогда не думал, что его будет тревожить то, что происходит с другими людьми. Людьми даже не знакомыми... Ему всегда было плевать на других с Астрономической башни! Ему никогда не было дело до окружающих, напротив Малфою доставляло ни с чем несравнимое удовольствие выводить людей из себя. Доводить их до бешенства, как в случае с Поттером и Уизли. Или слёз, как это случалось с Грейнджер... Его не трогали обида и боль в глазах человека, избранного им на роль жертвы. Будь то кто угодно: семикурсник хаффлпаффа или второкурсник гриффиндора...

А потом случился шестой курс и Малфой стал ловить себя на том, что ему перестает нравиться то, чем раньше он занимался с таким рвением. Наоборот, он все чаще чувствовал непонятную злость и раздражение на извечных соратников по третированию окружающих — Кребба и Гойла...

Но бесконечно мучительный шестой год в Хогвартсе кончился, кончился так, как никогда не должен был кончаться, ведь Дамблдор не должен был умирать. Он просто не мог умереть. А старый волшебник оказался простым смертным, таким же как и все, кроме того безносого урода, что так часто бывал в Малфой-Меноре...

Тем летом Малфой особенно отчетливо понял — он хочет победы Поттера! Потому что ему совершенно не нравилось просыпаться в холодном поту от каждодневных мокрых кошмаров в которых обязательно кто-то мучительно долго умирал... Как правило это были дети. Простые дети, которые не могли тягаться со свихнувшимися взрослыми волшебниками.

А ещё ему снилось, что лордовы приспешники схватили Поттера, Уизли и Грейнджер... Он не раз просыпался с отчаянным криком не в силах видеть как корчится в агонии кудрявая девчонка. Как карие всегда такие теплые и добрые глаза заволакивает пелена боли и как её трогательно тонкие пальчики стесывают нежную, почти прозрачную кожу о грубый камень подземельной темницы...

Седьмой год обучения начался с того, что его ночные кошмары стали происходить наяву. Эти чокнутые Керроу оказались настоящими садистами. Тормозов у них не было никаких. Им было плевать сколько лет провинившемуся школьнику. Под пыточное попадали даже чистокровные младшекурсники...

И незнакомые дети в его кошмарах приобретали лица тех, с кем он ежедневно обедал в Большом Зале.

И он не видел выхода. Он не мог себе позволить присоединится к Армии Дамблдора, члены которой гордо поднимались с пола, после очередного наказания и доводили до бешенства Керроу своим не желанием подчиниться. Малфой не мог себе этого позволить. Он мог просто смотреть и в тайне восхищаться отчаянной, безрассудной храбростью этих ребят.

И постепенно слова о том, что можно поступить так, как Драко считал нужным, сказанные Снейпом в дождливый летний день в Тупике Прядильщиков стали стираться из памяти, как что-то фантастическое. Как просто пьяный бред усталого человека...

Пока однажды Снейп не продемонстрировал Малфою свою правоту...

Эта маленькая худенькая Уизли и недотепистый Лонгботом, которого Малфой всегда считал решительно ни на что не способным, совершили поступок, за который должны были быть отчислены немедленно, без разбирательств. Надо же было додуматься обокрасть кабинет директора! Драко всегда сомневался в наличии мозгов в черепных коробках гриффов.

Их должны были отчислить. По логике их должен был ждать Азкабан, после того как садисты-Керроу вдоволь наиграются со своими жертвами.

И если бы решали Керроу, так и было бы, определенно. Но директором был Снейп. И он все решил иначе, не боясь быть неправильно понятым. Именно этот случай расставил для Драко все по местам.

Малфой за чем-то понадобился Снейпу, директор лично пришел за учеником и велел следовать за ним, только поэтому слизеринец стал свидетелем того, как гриффиндорцев поймали.

Керроу ликовали. Ещё бы! Теперь этим мерзким детям, которые буквально извели своими выходками новых профессоров, уж точно не отвертеться. Теперь они получат по заслугам! Керроу были уверены, что Снейп без разговоров отдаст им провинившихся, но тот поступил в разрез с ожиданиями и чаяниями Пожирателей.

Малфой хорошо знал своего декана. Достаточно хорошо, чтобы правильно понять выражение лица, с которым Снейп смотрел на гриффиндорцев, точно так же он смотрел на представителей змеиного факультета, когда те попадались на горячем, заставляя собственного декана снимать баллы со Слизерина — недовольство, презрение и укор... Именно так глядел на Уизли и Лонгботома Директор. Снейп обязан был наказать их, и сделать это так, чтобы Керроу остались довольны. И Снейп замечательно вышел из положения, назначив в качестве наказания недельную отработку в Запретном Лесу... Это было совсем не то, на что рассчитывали профессора-садисты, но и этот вариант их устроил. Откуда им было знать, что там, в Запретном Лесу в компании полугиганта Хагрида рыжая Уизли и её друг в гораздо большей безопасности, чем в Хогвартсе?

А Малфой знал, как знал и то, что об этом замечательно осведомлен директор.

И тогда Драко понял, что именно имел в виду летом Снейп. Он понял, как должен поступать и что ему нужно делать...

С тех пор слизеринец принимал активное участие во всех рейдах, устраиваемых Керроу. Помогал им всячески выслеживать членов Армии Дамблдора, чем заслужил откровенную благодарность Пожирателей, став любимчиком как Алекто так и Амникуса. А то, что удач почти не случалось и все чаще нарушителям новых правил удавалось избежать наказания — так это вовсе не вина Драко Малфоя, ведь так?

Был только один минус из всего этого. Молодой человек так активно стал делать вид, что помогает Керроу, что ему поверили не только они, но и остальные жители Хогвартса, исключая разве только Снейпа. Даже свои, слизеринцы, стали относиться к софакультетнику мягко говоря с опаской. Даже Блейз сторонился друга. И Пенси порой долго и непонимающе смотрела на Малфоя, стараясь как можно реже с ним пересекаться, словно брезговала...

Малфою же было плевать. Он потом им все объяснит, если будет возможность. А пока это не имело значения.

За всеми этими хлопотами незаметно подкралось Рождество, и так же быстро наступила весна...

На пасхальные каникулы Драко неожиданно вызвали домой. Он предпочел бы остаться в Школе, как и на Рождественских каникулах, но отказать отцу не решился. К тому же ему было любопытно, зачем он потребовался дома. Да, любопытно, хоть и подозревал Малфой, что ничего хорошего ему ждать не стоит...

Так и вышло в результате.

На третий день каникул его из спальни, где парень пытался отвлечь себя от невеселых мыслей путем чтения какой-то приключенческой чуши, найденной в родовой библиотеке, вызвали вниз. Там, в малой гостиной, которая прежде всегда восхищала Драко своим убранством, на него с порога налетел отец и принялся тихо говорить что-то о том, что он, Малфой, должен кого-то посмотреть и опознать. Драко едва понимал отца, смысл его слов никак не мог дойти до словно завернутых в вату мозгов... А потом Малфой-старший подтолкнул сына к группе егерей, удерживающих три ребяческие фигуры и парень чуть не задохнулся.

Он сразу узнал их. Даже Поттера, не смотря на обезображенное каким-то заклятием лицо. Драко не мог ошибиться... Тем более рядом стоял Уизли и...

И Грейнджер.

Малфой сглотнул, мгновенно отведя взгляд от лица девушки, чтобы не выдать себя и их... Так можно было бы хоть попытаться отсрочить неминуемое. Выиграть время, может тогда ему удастся хоть что-то предпринять, что-то изменить...

Малфой запретил себе думать, что это ничего не изменит. Их никто не отпустит. Даже если сейчас он не узнает Поттера, а именно для этого его сюда и позвали, теперь он понял, о чем говорил отец. Даже если он сейчас не узнает Поттера, Уизли или её, то их просто сведут в подземелье, туда где уже заключены равенкловка Лавгуд, старик Оливандер и гринготский Гоблин, Малфой никак не мог запомнить его имя... А там с Поттера спадет заклинание и он станет похож сам на себя и его обязательно узнают, просто уже без помощи Драко. А вытащить их из темниц Менора ему не под силу. Все чем он мог помочь тому же Оливандеру, которого пытали с завидной регулярностью, пытаясь что-то вызнать, так это передать через Полумну заживляющие и восстанавливающие зелья. Слава Мерлину у равенкловки есть мозги, и она молчала о происхождении снадобий.

— Ну же, Драко, посмотри? Это Поттер? Если это он, Лорд все нам простит, слышишь? — хрипло шептал отец на ухо и его непривычно сальные длинные волосы щекотали щеки и шею сына, — смотри. Смотри внимательно...

И Драко смотрел. Судорожно вглядывался в обезображенное лицо Поттера и пытался выяснить, что именно они использовали. Какое это было заклинание. Сколько у них есть времени...

— Ну, же Драко! — подала голос тетка, — скажи нам!

— Нет, — просипел парень, — кхм... Нет. Это не Поттер!

— Ты уверен? — недоверчиво спрашивает отец.

— Д-да. Уверен, — стараясь чтобы голос звучал твердо, отвечает он.

— Хорошо, отведите их в подземелье к остальным, — распоряжается тетка, а отец унижено хрипит:

— Драко может ошибаться, Белла.

— Но вызывать Лорда сейчас, опрометчиво, Люциус-с. Что если твой сын прав?

Егеря тем временем уводят плененных прочь из зала, и Малфой чуть расслабляет напрягшиеся плечи.

— Погодите, — властно окликает мужиков Белатрикс, — девку оставьте. У меня к ней есть несколько вопросов.

И Драко с ужасом смотрит в сумасшедшие глаза спятившей ещё до его рождения женщины. Ему хочется кричать. Хочется вырвать эту испуганную девчонку из грубых рук удерживающего её егеря, и закрыть собой, чтобы не дать никому причинить ей вред. Но он стоит и смотрит, как Грейнджер выталкивают в центр гостиной, как тетка Белла начинает хищно кружить вокруг неё, что-то тихо и доверительно выспрашивая. Тетка умеет говорить так вкрадчиво и нежно, что стынет кровь в жилах, что леденеет совершенно всё — так страшно становится...

Драко ни слова не понял, просто стоял и смотрел, как по бледным щекам Грейнджер текут слезы, как она отрицательно покачивает головой и в страхе закусывает нижнюю губу. Смотрел и отрешенно замечал как сильно похудела она за прошедшие месяцы, она и раньше не отличалась полнотой, а теперь и вовсе как щепочка... И на щеке наливается синяк, как раз на левой скуле...

— Врешь, дрянь! — неожиданно вырывает его из ступора крик тетки, — Ты ответишь за это! Круцио!

И тогда девушка падает на колени, и заваливается на бок, выгибаясь дугой... И кричит, срывая голос, наполняя своим криком каждый закуток гостиной. Этот крик отражается от стен и возвращается обратно. И Малфою кажется, что он сейчас оглохнет. И хочется заткнуть уши, чтобы не слышать. Выдавить себе глаза, чтобы не видеть, как гриффиндорка сдирает в кровь пальцы о паркет. Малфой отрешенно удивляется тому, до какой же степени тонка её кожа, если даже отполированный пол может так поранить...

— Нет! — кричит девушка, — мы не делали этого, правда! Не надо!

— Врешь! Ты врешь, грязнокровка! — выплевывает тетка и вдруг резко подбегает к своей жертве и падает рядом с ней, опускает колено на узкую девчоночью грудь, намертво пригвождая гриффиндорку к полу.

Малфой резко прикусывает щеку, ощущая на языке металлический вкус собственной крови, но совершенно не чувствует боли. Все его внимание обращено на тонкий, тускло посверкивающий в свете свечей стилет, который медленно тянет из-за пояса тетка Белла.

— Крепкая девчонка, — хрипло шепчет тетка, — пыточное тебя не берет? Не достаточно сильно! Ничего, я тебя разговорю...

И хватает тонкое запястье своей когтистой серой рукой. И заносит над предплечьем изящный стилет. И принимается что-то корябать, вспарывая бледную кожу, усердно и сосредоточено. Чуть высунув язык... Сумасшедшая...

— Не надо, — почти визжит Гермиона, — пожалуйста, нет!

От её крика Драко зажмуривается, усилием воли сдерживая порыв все-таки закрыть уши руками...

Ему кажется, что это никогда не кончится...

Но вдруг раздается удивленный возглас отца, и крик Уизли:

— Экспелеармус!

Никогда Малфой не был так рад этому голосу! Он открывает глаза, чтобы увидеть, как к нему подбегает Поттер, с которого почти спало заклинание уродующее лицо. Поттер подбегает и вырывает зажатые в руках Малфоя палочки, а слизеринец даже не помнит, как они там оказались...

Он отдает палочки почти без сопротивления, почти с радостью.

Он даже допускает мысль о том, что Поттер же везунчик, у него должно получиться сбежать. Он должен, просто обязан вытащить Грейнджер из лап этой сумасшедшей женщины...

— Далеко собрался, мальчик-Поттер? — почти нежно спрашивает та и Малфой оглядывается и почти цепенеет от страха, потому что его тетка за волосы держит обессиленную, близкую к обмороку девушку, приставив к её горлу проклятый стилет, уже окрашенный красным...

А отец не скрывая торжества, забирает у матери палочку, неспешно с какой-то полубезумной улыбкой закатывает рукав, высвобождая из-под плотной ткани безобразную Темную Метку, он уже почти касается этой метки материной полочкой, и всем совершенно ясно, что последует за этим...

Но сверху вдруг раздается скрип. Там на раритетной огромной люстре сидит домовой эльф, тот самый, которого хитростью освободил Поттер ещё на втором курсе. И этот эльф сосредоточено скручивает люстру с потолка, пока она не срывается в короткий полет к полу, где разбивается на миллионы сверкающих осколков.

За какое-то мгновение до того, как люстра упадет, погребая под собой тетку Беллу и мало что соображающую Гермиону, женщина отскакивает назад, рефлекторно отталкивая девушку в противоположную сторону. Этого Поттеру достаточно, чтобы сграбастать подругу под руки и оттащить к замершему у камина Уизли. Никто не успевает даже опомниться после оглушительного падения люстры, а эльф уже стоит перед подростками и угрожающе смотрит на взбешенную Белатрикс.

— Как ты смеешь идти против своих хозяев? — вопит она.

— Добби, свободный эльф! — гордо провозглашает это недоразумение и исчезает в подобии трансгрессии, унося с собой гриффиндорцев. Вот только происходит это слишком медленно и тетке Белле все-таки удается запустить стилет в грудь эльфа и Малфой уверен, что несмотря на то, что трансгрессия произошла, стилет нашел свою цель...

* * *

— Спасибо, Флер, — негромко говорит Гермиона, только что обработавшей её раны на предплечье волшебнице.

— Прости, — немного картавя, отвечает та, — шрамы все равно останутся. Стилет гоблинской работы... Сама понимаешь.

Флер грустно пожимает плечами, словно это она виновата в том, что на руке Гермионы навсегда останется уродливое напоминание о сегодняшнем дне. А Гренджер это не заботит. Главное, что наконец прошла ноющая боль, затмевающая собой совершенно все. Девушка плохо помнила, что случилось после того, как Добби перенес их с мальчиками в Ракушку — слишком измучена была, слишком болело все тело. Помнила только гаррины слезы и решимость в зеленых глазах. Помнила только надежные руки Рона, крепко прижимающие к себе её обессиленное тело, сама она едва ли смогла бы удержаться на ногах... Нет она осознавала смерть Добби, но отнеслась к этому равнодушно, хоть и стыдно было признавать. Но в тот момент ей было слишком плохо, чтобы адекватно отреагировать на все случившееся...

А вот сейчас у неё появилось и время, и возможность все обдумать. Оплакать маленького, но храброго эльфа, которому Рон и Гарри в ручную без волшебства выкопали могилу на заднем дворе Ракушки. Вспомнить обезумевшую пожирательницу и осознать, что действие круциатуса, представляла себе несколько иначе и намного больнее было чувствовать как острое лезвие тонкого стилета режет кожу руки и ощущать тяжесть тела этой страшной женщины, когда она опиралась на поставленное на грудь гриффиндорки колено... В голове всплыли слова Малфоя, сказанные вечность назад: «Просто боль не будет настолько сильной, что бы свести тебя с ума или убить». Не врал, значит...

Малфой. Если быть честной с собой, когда их поймали, Гермиона даже обрадовалась тому, что их ведут в Малфой-Меннор, это значило, что возможно она сможет увидеть слизеринца. И поначалу она не была особенно напугана, ведь она даже представить себе не могла, что их всех ждет. Осознание накрыло, когда егеря втолкнули её и ребят в мрачный серый зал, в котором находились Люциус Малфой, его жена и Белатрикс Лестрейндж, когда она увидела глаза сумасшедшей Беллы.

А потом пришел Малфой, и Гермионе действительно стало страшно — с такой обреченностью парень смотрел на них. А в голове настойчиво билась одна единственная мысль, самая бредовая мысль, если честно: «Он что-нибудь придумает. Он что-нибудь придумает». Хотя прекрасно понимала, что ничего Малфой придумать не сможет, что в его силах только попробовать убедить родню в том, что приведенные егерями подростки не имеют отношения к Поттеру, или, по крайней мере, что Поттера среди них нет. Он так и поступил, вот только это мало что изменило для самой Гермионы...

А ещё девушка заметила, как старательно Малфой отводил от неё взгляд. Почему? Она так противна ему? Отчего-то мысль, что он просто боялся себя чем-то выдать, даже не посетила гриффиндорку...

Она тоже не смотрела на слизеринца. Она старалась терпеть боль, но это оказалось выше её сил. Так унизительно — молить о пощаде, а ведь когда-то она была уверена, что ни у кого не получится заставить её плакать, что она вынесет любые пытки... Смешно. Какой наивной она была...

Гермиона почувствовала, как тяжелеют веки, видимо в принесенном Флер отваре было снотворное. Это хорошо, ей действительно неплохо было бы поспать. Но прежде чем провалить в сон девушка отчетливо вспомнила последнее, что видела в Малфой-Меноре перед тем, как исчезнуть в воронке аппарации — серые глаза Драко пристально глядящие на неё... Сколько неприкрытого облегчения было в этом взгляде, ведь ей же не показалось? А значит, он переживал? Значит, она ему...

Не додумала. Уснула раньше, чем смогла сформулировать мысль, только губ коснулась неуверенная улыбка...