Око за око. Мюнхенский сговор (гет)

О, как он был горд, этот знатный лорд,

Как могуч он был и богат.

Но те дни позади, и о нем лишь дожди

Средь руин его замка скорбят.

— Беги! Гермиона, беги! Я задержу его...

— Ступефай! Сектумсемптра!...

О, Мерлин... Пожалуйста, только не сейчас...

... — Стреляйте же, мисс...

... — А кто вы, собственно, такая, чтобы ее судить?...

Этого не может быть. Он умер. Он умер, умер, УМЕР!

... — Девочка моя, как вы тут?...

... — Может быть, попробуете еще раз?

— НЕТ!!

Гермиона рывком села на кровати, смяв под собой шелковую простыню. Грудь ломило, воздух царапал горло острыми когтями и тяжелыми сгустками вырывался из легких, а по спине весьма ощутимо сбегали струйки холодного липкого пота. Прошло минут пять, прежде чем девушка осознала, что она вовсе не там, не в залитой кровью кухне «Норы», наедине с безумным садистом-Пожирателем и трупами друзей, а в доме Крамов, в своей постели. Вернее, не только своей...

— Родная? — Виктор приподнялся на локте, вопросительно глядя на невесту. — Снова кошмар?

Гермиона кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

— Я схожу к Невиллу, попрошу у него успокоительное зелье, — юноша решительно поднялся с кровати. — Тебе необходимо показаться колдомедикам. В последнее время это происходит с тобой все чаще и чаще, и мне такое положение дел совсем не нравится.

— Как только выберу свободную минутку... — начала было она, но осеклась под взглядом Крама. — Хорошо, хорошо. В течение этого месяца — согласен?

Виктор неохотно кивнул и вышел из комнаты. Гермиона обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь, однако ее трясло так, что, даже когда заспанный Невилл принес ей зелье, ее зубы застучали о край кубка.

— Я так больше не могу, — прошептала она. — Они... они приходят ко мне каждую ночь. Обязательно кто-то из них двоих, или он, или она. И все повторяется, как в те разы, все точно так же повторяется...

— Успокойся. Они мертвы. Это всего лишь сны, — Невилл отставил пустой кубок в сторону. — Это лишь сны, слышишь?

Гермиона судорожно вздохнула.

— Да, это сны, но... но они такие реальные, такие настоящие... Ты знаешь, мне кажется, что я прямо чувствую запах цветов на окне «Норы» или боль, когда Беллатрикс режет мне руку... Что им нужно, Невилл, что им от меня нужно, что они даже после своей дракловой смерти не оставят меня в покое?!

— Герм-ивонна, не накручивай себя, — вернувшийся Виктор присел на край кровати и мягко приобнял девушку за плечи. — Мистер Лонгботтом, я могу ошибаться, но, как мне кажется, эти сны связаны с тем, чем она занимается в последние дни. Так ведь, милая?

Гермиона отвела глаза. Не согласиться было невозможно. Хотя бы потому, что Крам был прав.

Кошмары — яркие, реалистичные, невероятно детальные — преследовали ее с тех самых пор, как она начала просматривать свои вспоминания, готовясь к чертовой конференции, на которую ее так некстати подписал Валленштейн. Чаще всего это были «Нора» или Малфой-Мэнор, реже — Битва за Хогвартс или Отдел Тайн. Заканчивалось все одинаково — Гермиона просыпалась в холодном поту, с бешено колотящимся сердцем и тяжелым дыханием, а перед глазами у нее все еще стояли самые жуткие сцены из ее жизни.

— Да, это так. Но... Послушайте! — воскликнула Гермиона, заметив, как переглянулись Виктор и Невилл. — Я не могу бросить дело на полпути! Я должна, понимаете, должна рассказать про то, как уничтожить крестраж — вдруг кому-то еще придет в голову стать Бессмертным Темным Лордом? А предупрежден — значит, вооружен.

— Все это верно, но, боюсь, ты сойдешь с ума от этих кошмаров еще до того, как закончишь готовить свой доклад, — Невилл нервно покусывал нижнюю губу. — И я не помню, может ли зелье Сна-Без-Сновидений вызывать привыкание...

— Может быть ты, Герм-ивонна, будешь работать с Омутом памяти не так часто? — предложил Виктор. — Не каждый день, так хотя бы раз в два дня... Хоть выспишься.

На том и порешили.

Между тем приближался Хэллоуин — не только праздник, но и день скорби, день почитания умерших. Гермионе удалось связаться с Кингсли и попросить его кое о чем в дань старому знакомству; Шеклбот не стал отказывать, и тридцать первого октября международный портключ перенес девушку из солнечной Софии в хмурую Оттери-Сент-Кэчпоул. Виктора с ней не было — Крам не признавал католических или протестантских праздников, хоть и сделал исключения для Рождества и Пасхи, а Невилл остался с миссис Уизли. Саму же Молли Гермиона не рискнула брать с собой — боялась, что будет только хуже. Если, конечно, это еще было возможно.

«Нора» практически не изменилась с того самого летнего утра — с той, правда, разницей, что теперь вокруг царила мертвая тишина, а на поляне рядом с домом высилась большая бронзовая скульптура. Десять фигур, десять людей: немолодой худощавый мужчина с небольшой лысиной и в очках; молодая супружеская чета — длинноволосый молодой человек и девушка необычайной красоты, льнущая к его плечу; юноша в форменной мантии, что-то негромко объясняющий брату — коренастому крепышу с мозолистыми руками; двое близнецов, смеющихся какой-то шутке, и, наконец, последние — растрепанный парень со шрамом на лбу, другой, долговязый и худой, и тоненькая девочка между ними. Какими же счастливыми они все выглядят здесь...

Гермиона смахнула слезинки со щек и положила к подножью памятника большой букет белых лилий.

— Здравствуйте, — прошептала она.

Из деревни долетал далекий лай собак. Ветер шелестел остатками листьев в кронах деревьев. А ведь когда-то здесь было так шумно — так, что хотелось хотя бы минутной, даже секундной, тишины...

— А я вот замуж выхожу... — неловко продолжала Гермиона. — За Виктора Крама. Он был на свадьбе Билла — кажется, ты его тогда пригласила, да, Флер? Вы же вместе участвовали в Турнире... Рон, Гарри, я знаю, вы бы этого не одобрили, особенно ты, Рон, но... мне спокойно с ним. Я даже счастлива — настолько, насколько вообще можно быть счастливой после всего этого. Вы бы порадовались за меня, наверное...

— Мерлин мой, как трогательно. Дайте мне платок, мисс Грейнджер, а то я сейчас расплачусь.

Кого-кого, а этого человека девушка меньше всего ожидала здесь увидеть.

— Что вы здесь делаете?!

— Приехал посмотреть на место, где погиб мой отец, — Сигнус Лестрейндж заложил руки в карманы дорожной мантии. — Полагаю, я имею на это право?

В таком случае, тебе нужно заглянуть еще в Хогвартс, а потом в Азкабан. Можешь там и оставаться.

— Это произошло не здесь, — неожиданно для себя произнесла Гермиона. — Это... в доме... на втором этаже, на лестнице...

Интересно, замыли на кухне кровь или нет? Могли и оставить — показать всю жестокость Пожирателей наглядно.

Лестрейндж не ответил, хотя слова Гермионы к сведению явно принял. Запрокинув голову, он внимательно разглядывал памятник семье Уизли.

— Который из них Чарли?

— Вон тот, — Гермиона указала на фигуру рядом с Перси. — Зачем он вам?

— Да, действительно, зачем он мне? Он всего-навсего убил мою сестру, мелочи какие, не правда ли?

К горлу Гермионы подкатил огромный горький ком.

— Вашу сестру убила ваша же мать, — медленно поговорила она. — Лест... ваш отец сам сказал мне это перед тем, как я пустила ему пулю в сердце.

— Это было не убийство, мисс Грейнджер, а акт милосердия. Вы будете удивлены, но во многих чистокровных семьях это считается обычной вещью. Даже хорошо, что это сделала мама — боюсь, у меня бы рука не поднялась.

— Вы так любили ее? — не выдержала Гермиона. — Свою сестру? Так любили, что не смогли бы убить даже для того, чтобы избавить от страданий?

Она даже не ждала, что он ответит, и вздрогнула, когда осенний воздух прорезал низкий, тяжелый от горечи голос:

— Мы были близнецами, мисс Грейнджер, если вам это что-то говорит. А близнецы — это не просто брат и сестра: это одна кровь, одна магия, одна душа, — юноша помолчал. — Да и потом, очень долгое время, до самого освобождения отца и матери, у меня не было человека ближе и роднее Гвен.

— А... Малфои?

Кривая ухмылка Сигнуса Лестрейнджа ясно демонстрировала, что Малфоев он своими близкими людьми уж точно не считает.

— Это из-за Нарциссы? Из-за того, что она предала вашего Лорда?

— Не только. И она не Лорда предала. Она предала свою сестру, мою мать, и память моей сестры, ее племянницы. Не надо говорить мне, мисс Грейнджер, что она-де спасала своих мужа и сына — Люциусу Малфою следовало использовать мозги по прямому назначению, прежде чем что-либо предпринимать, — Сигнус перевел взгляд на статую Флер. — Красивая, наверное, девушка была при жизни. Что она забыла в этом курятнике?

— Это Флер Делакур, жена Билла. Она была на четверть вейлой... — на глаза Гермионы навернулись слезы. — Она ждала ребенка... За что он ее убил? Просто под руку подвернулась? Или за то, что вышла замуж за Уизли? Она ведь даже не сражалась почти...

Сигнус пожал плечами:

— Гвен тоже хотела семью — мужа и сыновей, ясноглазых и черноволосых, настоящих Блэков. Но и ее, и ее жениха убил Чарли Уизли. Так уж устроено, мисс Грейнджер, что на войне гибнут люди, мирные жители в том числе.

— И вы так спокойно об этом говорите?

— А что мне еще остается? Я сражался вместе с родителями с пятнадцати лет и видел всякое. В том числе и деревни оборотней, дотла сожженные вашими доблестными аврорами, и трупы женщин на фонарях в Лютном переулке. Достаточно соблазнительно считать своего противника абсолютным злом, но во время войны гражданские есть и на той, и на другой стороне, — Лестрейндж впервые за все время разговора посмотрел на Гермиону прямо. — Мы проиграли не только из-за того, что не смогли сломать ваше сопротивление. Мы проиграли еще и потому, что к тому времени люди попросту устали от войны, мисс Грейнджер.

— Устали? — изумленно переспросила Гермиона. — Ваши... старшие соратники устали от войны? Мне казалось, кому-кому, а им это никогда не надоест.

— Зря вы удивляетесь. Кто-то устал, как моя мать или крестный, которые были с Лордом почти с самого начала, а кто-то просто не хотел, как Малфои. Жизнь у них тогда давно наладилась — так зачем же и за что же им было воевать?

— А вы? — тихо спросила девушка. — Чего вы хотели?

Сигнус вновь усмехнулся, но его усмешка была невеселой:

— А как вы думаете, чего мог хотеть семнадцатилетний мальчишка, у которого большую часть жизни не было ни нормального дома, ни нормальной семьи?

Постояв еще немного, он молча развернулся и двинулся прочь. Спустя несколько минут раздался хлопок аппарации, а затем вновь повисла тишина.

Гермиону раздирало на части от противоречивых желаний. С одной стороны, ей хотелось активировать портключ и, оказавшись дома, попытаться переварить все услышанное, с другой... это же Лестрейндж, чертов ублюдок и ошибка природы. Одному Мерлину известно, куда он направился и что замышляет. В ее, Гермионы Грейнджер, силах этому помешать.

Разум настойчиво требовал вернуться в Софию, любопытство — проследить за Лестрейнджем. В недолгой борьбе верх взяло любопытство. Шепнув в пространство «я скоро вернусь», девушка пробормотала отслеживающее аппарацию заклинание...

...и через мгновение оказалась у подножия достаточно высокой, поросшей мохом скалы. У самых ног Гермионы вилась между валунов узенькая тропинка; за спиной простиралась поникшая вересковая пустошь, на краю которой темнел древний лес; ветер гнал по небу свинцовые тучи, а где-то совсем рядом с грохотом разбивалось о скалы море. Гермиона подняла голову: примерно на середине тропы среди огромных замшелых камней виднелась уже знакомая медно-рыжая макушка. Судя по всему, ее обладатель был настолько погружен в свои мысли, что даже не расслышал хлопка аппарации.

Наложив на всякий случай Маффлиато и Дезиллюминационные чары, Гермиона поспешила за ним. Подъем оказался нелегким: тропа петляла так, что кружилась голова, да еще и сама по себе скала оказалась достаточно крутой. Гермионе то и дело приходилось цепляться за камни на обочине; один раз она ободрала руку об особенно острый край одного из валунов, и кровь тут же впиталась в холодную серо-зеленую поверхность. Совпадение или... какая-то темная магия? Разум взвыл, умоляя вернуться к памятнику Уизли, пока не поздно. Гермиона легкомысленно послала его... куда подальше, в общем.

Когда она, наконец, запыхавшаяся и злая, поднялась на верх скалы — небольшую и странно ровную площадку, Лестрейндж уже был там. Сначала Гермиона решила, что он разглядывает море, расстилавшееся у них под ногами сотней метров ниже, но минуту спустя поняла, что ошиблась: практически на самом краю обрыва возвышался массивный антрацитовый крест.

Девушка почувствовала, как краска заливает ее щеки. Дура ты, Грейнджер. Непроходимая дура. Сегодня же Хэллоуин; понятное дело, что ты пришла к своим мертвецам, а он — к своим. Не стыдно тебе, кретинка гриффиндорская? Не смогла сообразить, что ему тоже плохо и куда он пойдет после того, что он тебе рассказал? Любопытство свое хотела удовлетворить? Стой вот теперь и смотри, пока он не уйдет, и чары подновлять не забывай: вон море, рядом совсем, если что, даже Авада не понадобится — там футов триста, а то и больше. Улетишь и пикнуть не успеешь.

Гермиона не знала, сколько они простояли так — Лестрейндж, неподвижный и неотрывно смотрящий на крест, и она сама, не смеющая пошевелиться не то от страха, не то от стыда. Наконец Сигнус выдохнул, вынул что-то из кармана мантии, положил это на землю и, закусив губу, пошел прочь, едва не сбив с ног невидимую Гермиону. Когда его шаги затихли внизу, она решилась подойти поближе.

У подножия креста лежала игрушка — оловянный солдатик с палочкой и кинжалом — и небольшой прямоугольник из плотной бумаги. Солдатик показался Гермионе смутно знакомым: похожих она видела в наборах из магазинов игрушек в Косом переулке, с той только разницей, что этот был очень старым — с него сошла почти вся краска, одна нога была отломана, да и магия выдохлась: когда Гермиона взяла его в руки, он лишь вяло шевельнул палочкой. Прямоугольник оказался старой колдографией, при взгляде на которую девушку болезненно передернуло: большинство людей, запечатленных там, она знала по слушаниям в Министерстве или плакатам о розыске — вот Амикус Кэрроу, скалящийся так, что зубы сводит, вот Люциус Малфой — молодой, но такой же надменный... Долохов, чисто выбритый и трезвый... Руквуд — волосы побиты сединой, но еще не сильно... Трэверс... Эйвери... вот Яксли, поправляющий безупречно повязанный галстук, а вот и... У Гермионы перехватило дыхание. Да, это они: дьявольски красивая черноволосая женщина опирается на руку худощавого мужчины с чуть прищуренными внимательными глазами, а рядом с ними хохочет над чем-то рыжеволосый мальчишка, по виду не старше самой Гермионы. Такие довольные, такие высокомерные, уверенные в том, что им должен принадлежать весь мир...

Небо над головой совсем почернело. Громыхнуло раз, другой, а потом по камню забарабанили холодные капли. Порыв ветра выхватил колдографию из рук Гермионы и швырнул в море. Вот и все; еще одна семья ушла в небытие, еще несколько людей стали лишь буквами на страницах будущих учебников истории. Хотя...

Гермиона встряхнула головой. Чего это она так расклеилась? Они получили то, что заслужили. Через сто лет о Лестрейнджах в Британии и не вспомнят; их замки сровняются с землей, а имена будут упоминаться разве что в страшных сказках про Темного Лорда, да и то вскользь. Зато Уизли и Лонгботтомы, их жертвы, будут живы в памяти людской как герои и мученики. Каждому свое, как известно.

Девушка тяжело вздохнула. Дождь усиливался, а ей еще предстоял спуск на равнину. Ну что же, лазание по мокрым камням — практически идеальный способ заставить человека расплачиваться за свою глупость и чрезмерное любопытство.

* * *

— Фройляйн Грейнджер! Фройляйн Грейнджер, приготовьтесь, сейчас ваш доклад!

— Что? — растерялась Гермиона. — Уже?

Конференция была в самом разгаре. Гермиона понимала, что ее вот-вот должны вызвать, но все же сообщение Хаммеля стало для нее полной неожиданностью.

— Да, да, фройляйн Грейнджер, уже! Идите, моя милая. И помните — вы обладаете уникальной информацией!

Конферансье четко и громко объявил ее имя. Гермиона в нерешительности вышла на сцену и замерла перед небольшим магическим рупором. Из огромного зала на нее смотрел множество глаз — сотни волшебников и ведьм, съехавшихся сюда со всего света...

— Эм... добрый вечер.

В горле пересохло. Гермиона пожалела, что не догадалась глотнуть воды перед выступлением.

— Все вы знаете, что полтора года назад на Британских островах шла война. Том Реддл, больше известный под псевдонимом «Волдеморт», предводитель Пожирателей смерти, хотел большего, чем просто власть. Он хотел вечной власти для себя лично, хотел стать бессмертным и поэтому создал крестражи... — все слова, подготовленные ею по дороге сюда, вдруг куда-то исчезли. — Так вышло, что я — единственный оставшийся в живых человек, который присутствовал при их уничтожении, и... и я просто хочу рассказать вам, как это было.

И она начала говорить. Про то, как впервые услышав от Гарри слово «крестраж», по крупицам собирала информацию. Про то, как они втроем скитались по лесам. Про то, как их пытался погубить проклятый медальон. Про полет от Адского огня в Выручай-комнате с диадемой в руках, про спуск в Тайную комнату и то, как Рон выламывал клыки из черепа василиска... Гермиона рассказывала и одновременно с этим чувствовала, как с каждым ее словом в одном из направленных на нее взглядов разгорается безумная, лютая, звенящая в воздухе ненависть. Сто к одному, что Лестрейндж уже двадцать раз пожалел, что был с нею откровенен тогда, около «Норы».

И все же, когда она закончила, после секундной тишины зал разразился громовыми аплодисментами.

— Поздравляю, дорогая, поздравляю, — радостно потирал руки за кулисами герр Клаус. — Вы произвели фурор! Подумать только, какая великолепная...

Гермиона рассеянно кивала и пыталась отыскать глазами Лестрейнджа. Бесполезно; все-таки он куда-то смылся. Слава Богу, не придется выслушивать его обвинения из-за взлома сейфа Беллатрикс — ей, Гермионе, и без того хватило воспоминаний на сегодня.

После конференции был организован небольшой банкет. Гермиона попыталась было ускользнуть, но Хаммель и Валленштейн, вцепившиеся в нее с двух сторон («Удачливой дебютантке не годится пропускать торжество, фройляйн!»), не дали ей этого сделать. Забиться в угол — тоже: едва девушка, подцепив бокал шампанского с одного из подносов, начала пробираться к более-менее укромному местечку, попутно пытаясь отцепиться от двух чрезмерно болтливых дам знойной наружности и с характерным тосканским акцентом, как ее окликнули вновь:

— Фройляйн Грейнджер! Дорогая, подите сюда, я хочу познакомить вас с нашим новым сотрудником из блока зельеварения...

Гермиона мило улыбнулась итальянкам и подошла к начальству. Однако при виде того, с кем ее хотел познакомить Хаммель, ее сердце рухнуло куда-то в район пяток. Да что им, медом здесь намазано, что ли?!

— А... Э...

— Мы уже знакомы, герр Клаус, — благожелательно улыбнулся немцу... Драко Малфой.

— О, — подошедший Валленштейн подозрительно прищурился. — Даже так?

— Учились вместе в школе, — буркнула Гермиона.

Ее отвратительного настроения, похоже, никто не заметил.

— Ну что же... Идемте, Курт, не будем мешать общению старых друзей. Уверен, им есть что сказать друг другу, — Хаммель подмигнул молодым людям и укатился прочь жизнерадостным колобком.

Наступило неловкое молчание. Гермиона понятия не имела, о чем ей разговаривать с бывшим однокурсником и бывшим врагом. Конечно, Малфой сильно изменился после победы — несколько месяцев Азкабана сделали свое; ходили слухи, будто бывший слизеринец устроился на работу в больницу святого Мунго, по другим он стал ассистировать Слизнорту в Хогвартсе... но Гермиона не знала, что верно, а что — нет. Слишком далека она была от реалий британского магического сообщества в последние несколько месяцев.

— Неплохо выглядишь... Грейнджер, — проговорил наконец Малфой. — Особенно после всего того, что с тобой случилось.

Гермиона кивнула:

— Ты тоже.

Малфои тогда также прибыли в «Нору» — Нарцисса и Драко, Люциус в то время все еще был под стражей. «Лонгботтомам повезло», — сказал Кингсли миссис Малфой после того, как та, тихо всхлипнув и пробормотав «за что, Руди?», закрыла зятю глаза. «Если бы Лестрейнджу все удалось, они бы были следующими». На что Нарцисса с горькой улыбкой ответила: «Нет, мистер Шеклбот. Следующей была бы я».

— Я слышал, ты замуж за Крама собралась?

— Я... да, уже скоро... — Гермионе вовсе не хотелось обсуждать с кем бы то ни было свою личную жизнь. Тем более с Малфоем. — А ты как здесь оказался? Ты же вроде в Мунго...

Он пожал плечами:

— Было дело. Написал письмо Хаммелю, отправил, получил приглашение — Клаус в курсе, что я был одним из любимых учеников Снейпа. Взял в Мунго годичный отпуск. Отец считает, что работа в организации, подобной этой — все же более достойное Малфоя занятие, чем вынесение уток из-под больных. Вот я и решил доказать ему, что хоть чего-то стою...

— Абсолютно неблагодарное и бесполезное занятие, на мой взгляд.

Гермиона оглянулась. Рядом с ними, привалившись к стене, стоял Сигнус Лестрейндж и задумчиво рассматривал на свет вино в бокале. Судя по виду, он (Лестрейндж, не бокал) был уже порядочно пьян.

— Здравствуй, кузен, — произнес Малфой после минутной паузы.

— О, меня заметили. После паршивой грязнокровки, правда, — Сигнус одним махом опрокинул в себя вино и щелкнул пальцами, подзывая эльфа-официанта. — Ну, хоть заметили, и то хлеб.

— Ты можешь не выражаться? — Драко оставался спокоен. Пока. — Кругом люди.

— Прости, забыл, — скривился Лестрейндж. — Малфои же нынче толерасты, так? Не «грязнокровка», а «волшебница маггловского происхождения», верно? Когда раздавали толерантность, пришел кто-то и спросил, можно ли ею пытать...

«Точно, пьян», — подумала Гермиона.

— Сигнус, тебе уже хватит на сегодня. Перестань.

— Суди по себе, мой милый братец, — последние слова Лестрейндж буквально выплюнул. — Шесть бокалов красного — не та доза, которая способна свалить меня с ног. К тому же, у меня есть причина, чтобы надраться, как свинья: наша немногоуважаемая мисс Грейнджер только что в красках расписала, как они с дружками лазали по одному из наших сейфов, читай — в одном из наших карманов.

— Тетя Белла была бы тобой недовольна...

Дзыннь!

Гермиона тихо ахнула: в миллиметре от головы Драко в деревянную панель стены вонзился короткий и узкий, но явно очень острый клинок. Сигнус тяжело дышал; Малфой, наоборот, словно заледенел, и оба они не сводили друг с друга глаз. Люди вокруг, казалось, не обращали внимания на размолвку, только заподозривший что-то неладное Валленштейн пробирался к ним, умело лавируя в толпе.

— Не смей упоминать мою мать после того, что сделала твоя, — прошипел наконец Лестрейндж и выдернул нож из стены. — Мисс Грейнджер, на месте Виктора Крама я бы запер вас дома, а то и вовсе разорвал бы помолвку: сначала Лонгботтом, потом Малфой... Удивительная неразборчивость, так и до панели недалеко, — он посмотрел на напрягшегося Драко, на побледневшую Гермиону и, злобно ухмыльнувшись, двинулся прочь. — Счастливо оставаться вам обоим.

— Не обращай внимания, Грейнджер, — медленно и тяжело проговорил Малфой. — Он пьян и не контролирует себя.

— Он почти трезв и полностью отвечает за свои действия, — добравшийся-таки до них Курт отчего-то неодобрительно покосился на Гермиону. — Что тут у вас произошло?

— Обычная семейная разборка, ничего особенного, — Драко чуть-чуть отпил из своего бокала. — Зачем вы его вообще сюда позвали?

Лицо Валленштейна потемнело:

— Он сам пришел. Вероятно, решил, что имеет право знать о том, как... а, неважно. Я с ним поговорю. Продолжайте веселиться.

— Нет-нет, я сейчас пойду, — поспешно вставила Гермиона. — Герр Валленштейн, я... я обещала Виктору быть сегодня пораньше дома. Извинитесь за меня перед герром Хаммелем, пожалуйста.

— Если так, то... — Валленштейн помолчал. — Герр Малфой, проводите фройляйн Грейнджер до телепортационного центра, будьте добры.

— Но мне здесь совсем рядом...

— На улицах в это время опасно, фройляйн. Всего доброго вам. Герр Малфой, вы вернетесь?

— Полагаю, что нет, — тот бросил короткий взгляд на Лестрейнджа, в одиночестве стоявшего в дальнем конце зала. — У меня тоже дела.

— В таком случае не смею вас задерживать.

Малфой кивнул, и они с Гермионой неторопливо вышли из здания. На улице уже почти совсем стемнело; начинали понемногу зажигаться фонари, некоторые лавочники запирали свои магазины, а по улицам к офису выдачи порталов спешили десятки человек. Молодые люди шли молча: Малфой, хмурясь, думал о чем-то своем, а Гермиона зябко куталась в мантию, пытаясь спастись от внезапно поднявшегося ветра.

— Извини, — заговорила она через какое-то время.

— За что ты извиняешься, Грейнджер?

— Эм... Из-за меня ты поссорился с братом...

Малфой усмехнулся:

— Это еще ничего. В нашу первую встречу мы вообще подрались.*

— Как это? — удивилась Гермиона.

— А вот так. Дело было в Варшаве; я схлестнулся в порту с одним оборванцем, который начал меня задирать. Потасовка закончилась не в мою пользу, и мне потом изрядно досталось от отца за неподобающее поведение, — Малфой сделал эффектную паузу. — А теперь представь степень моего шока, когда спустя два дня отец приводит этого самого оборванца и говорит, что это — мой двоюродный брат!

Гермиона прыснула, но тут же посерьезнела:

— Подожди, ты сказал — в Варшаве? Но Лестрейндж говорил, что жил в Германии...

— Не исключено, — пожал плечами Драко. — У их опекуна, кузена их отца, тоже были проблемы с законом, так что Сигнуса с сестрой носило по всей Европе. Мой отец долго пытался их разыскать, но нашел только летом девяносто пятого. Нашел и привез в Англию. Не скажу, что они были этому очень рады...

— Но вы же потом подружились?

Малфой скривился:

— Нет. Сигнус всегда меня терпеть не мог, а после одного случая так особенно... — он умолк и поджал губы. — Что-то я разоткровенничался с тобой, Грейнджер. Кстати, мы пришли.

— А... да? — Гермиона рассеянно скользнула взглядом по двери телепортационного центра. — Спасибо за то, что проводил, Малфой. Не ожидала от тебя.

— Не за что. И... Грейнджер?

— Да?

Малфой прикусил губу.

— Не думай, что я сменил приоритеты, но моя семья кое-чем обязана тебе и Поттеру, так что вот тебе мой совет: держись подальше от моего кузена, насколько это для тебя возможно. Сигнус — психопат, к тому же злопамятный, и я не знаю, что может взбрести ему в голову.

Гермиона кивнула и толкнула тяжелую резную дверь. Уж кого-кого, а ее не надо было предупреждать о том, что от Лестрейнджа-младшего ей нужно быть как можно дальше.

* * *

Как только Грейнджер скрылась из поля зрения, Драко облегченно выдохнул и достал сигареты: денек выдался не из легких. К курению он пристрастился пару лет назад, во время особенно тяжелого для семейства Малфоев периода. Мама сокрушенно вздыхала, отец морщился и твердил, что настоящий волшебник курит трубку или сигары, но никак не маггловское дерьмо, однако Драко было наплевать. Сигаретами, кстати, снабжал его тогда именно Сигнус...

Сигнус, Сигнус, Сигнус. Драко сбил пепел на вылизанную мостовую. Чего-то похожего на то, что произошло сегодня, он и ожидал: вчера он был у двоюродного брата в Берлине, передавал письмо от матери. Лестрейндж молча выслушал сбивчивые объяснения, взял письмо, а потом захлопнул парадную дверь перед носом кузена. Драко не без оснований подозревал, что послание Нарциссы отправилось в камин непрочитанным — равно как и десятки других до него. Юноша почти слышал чуть презрительный голос отца: «Оставь мальчишку, Цисси, это бесполезно. Пусть живет, как хочет».

В прошлом, в то время когда близнецы Лестрейндж жили у них в доме, эта фраза звучала очень часто. Нарцисса изо всех сил пыталась найти подход к племянникам, но тщетно — каждый раз она натыкалась на стену сдержанного презрения со стороны Сигнуса и вежливой злости со стороны Гвен. Воспитанные друзьями отца и матери, брат с сестрой тихо терпели все то, что для них делали «предатели»-Малфои, но и только. Ни о какой дружбе или, тем более, любви речи быть не могло. Они стали чуть ближе друг другу в один из самых напряженных периодов войны, незадолго до захвата Министерства магии — но ненамного и ненадолго.

Драко выпустил струю горького дыма в холодный осенний воздух. Гвен хотя бы была благосклонна к кузену: подначивала его чуть меньше, чем ее родной брат, без особой нужды не лезла в драку, даже улыбалась иногда. А Сигнус его всегда на дух не выносил.

И весьма явно один раз это показал.

Отец сидел в кресле, обессилено откинувшись на спинку и прикрыв глаза. Мать хлопотала вокруг него: Круциатус Лорда — это не шутки, а уж если учесть количество этих Круциатусов за последнее время... Сам Драко сидел в углу на стуле и не знал, куда деть руки от волнения. Ему чудовищно повезло: Нарцисса отправила его наверх за минуту до прибытия Повелителя и всего за этим последовавшего.

— Как Белла? — мать смочила губку в тазу с холодной водой и принялась по новой вытирать лицо отца. — Люциус, ты уверен, что ей не нужна помощь?

Тот кивнул, слегка поморщившись:

— Абсолютно. Лорд ее не тронул. Заглянул сначала в ее сознание, а потом сказал, что хватит с нее сегодня боли.

— Боли? — переспросил Драко. — Какой боли? С тетей Беллой что-то случилось?

Отец как-то странно посмотрел на него:

— Случилось, но не с ней. На рассвете умерла твоя кузина.

— Как?! — ахнула мать.

— Беллатрикс сказала — сердце не выдержало, — отец отвернулся к окну. — Я полагаю, или быстрый яд, или Авада.

— Люциус! Как ты можешь так говорить?!

— Ты как будто не знаешь их, Цисси. Надежды на выздоровление не было с самого начала. Им было проще убить девочку, чем смотреть, как она сгорает заживо.

Драко молчал. Гвен мертва, она умерла, ее больше нет — эта мысль никак не хотела укладываться у него в голове. Конечно, шансов на благополучный исход болезни было очень мало, здесь отец прав, но все-таки... вот так вот... неожиданно, неправильно, несправедливо...

— Я могу с ней попрощаться?

— Что? — встрепенулась мать. — А... да, конечно. Конечно, милый. Попрощайся с нею от всех нас. Мерлин мой, бедный ребенок... Скажи мне, Люциус, скажи, мало им того, что они сами погрязли в этом дальше некуда, так неужели же надо было и детей за собой тянуть?

— Тише, Лорд услышит...

Драко нарочито громко хлопнул дверью, заглушая окончание разговора. Причитания матери порядком поднаедоели ему за последнее время. Да и в самом деле, кто только может услышать...

В замке Лестрейнджей было сыро и тихо, пахло полынью и отчего-то вереском. С гудящей после аппарации головой Драко долго бродил по каменным лабиринтам неуютных, мрачных комнат — до тех пор, пока из-за очередного поворота на него не выскочил Рабастан.

— А ты тут чего забыл? — глухо рявкнул он.

— Я... — Драко запнулся: Лестрейндж явно был на взводе, а попадаться ему в такие моменты было опасно. — Я... проститься пришел...

— А, — Рабастан немного смягчился. — Ясно. Руди сказал, погребение через четверть часа — успеешь?

Драко кивнул.

— Они в малой гостиной. Поосторожней там — Сигнус себя вообще в руках не держит, — Лестрейндж сплюнул на пол и с горечью добавил, — и я его понимаю, драклы меня задери!

Лодка с телом Гвен стояла в небольшой, холодной и полутемной комнате — шторы были опущении, и свет давали только две чадящие свечи на столе. По левую сторону от лодки сидел на полу Сигнус, вцепившись руками в волосы и не отрывая взгляда от мертвой сестры. Казалось, он окаменел или замерз заживо: когда Драко подошел поближе, кузен даже не шелохнулся.

Смерть странно украсила Гвендолин. Исчезли черные круги под глазами, темные волосы вновь легли тяжелыми волнами, совсем как раньше, а на тонких губах все еще играла легкая полуулыбка, так редко появлявшаяся в последние дни. Кузина казалась младше своих неполных восемнадцати лет и не выглядела больше измученной — наоборот, она выглядела умиротворенной. Со стоны могло почудиться, что она спит.

Драко не знал, что сказать. Просить прощения ему было не за что, обещать, что отомстит... ха, да скорее Лорд самолично подставит себя под Аваду Поттера, чем он убьет Чарли Уизли. Единственное, что не давало Драко покоя — это их с Гвен разговор трехдневной давности, продолжать который теперь уже не имело никакого смысла.

— Покойся с миром, — наконец проговорил он и вплел в безжизненные тонкие пальцы сорванную в парке Малфой-мэнора черную розу. — Покойся с миром, и... мне очень жаль, Гвен. Правда. Если бы ты только дождалась нашей победы...

«Если бы ты только выслушала меня тогда, ты бы подумала, прежде чем лезть под заклятие Уизли. Наверное. В любом случае, сейчас это уже ничего не решает».

Он уже почти вышел из комнаты, когда буквально на пороге его догнал хриплый шепот:

— Драко...

Он обернулся. Кузен никогда — никогда! — не называл его по имени.

— Да?

Сигнус молча разглядывал застывшего в дверях двоюродного брата. Его собственная сгорбленная фигура казалась в свете свечей то ли химерой, то ли чудовищным, кое-как слепленным маленьким гомункулом.

— На ее месте должен был быть ты, — процедил он и вновь повернулся к покойной.

Драко затушил окурок ногой. Не то чтобы ему так была важна выскочка Грейнджер, но без ее показаний — ее и Поттера — он бы не выкрутился на суде. Но Поттер мертв, спасибо отцу Сигнуса и Гвен, а это значит, что надо помочь хотя бы Грейнджер.

А помочь — значит, держать от Сигнуса как можно дальше. Знать бы еще, что он задумал... Уж точно ничего хорошего.

И, насколько Драко смог подсмотреть его записи, пока кузен был на конференции, это нехорошее явно связано с Маховиком времени.

* — подробнее в фанфике "Первая встреча" серии "Детское время"

Народ, не в моих привычках вымогать отзывы... но этот фик мне дается нелегко. Очень нелегко. Поэтому хотелось бы знать ваше мнение об этой писанине.

P.S. Сам экшн будет, но нескоро, главы с пятой-шестой, я думаю. Пока что куча эмоций и непонятные схемы взаимоотношений ГГ.